Война

Глава 47

Назавтра на "Петропавловске" в адмиральском салоне мы сидели втроём, кроме Макарова был ещё Василий Васильевич Верещагин. Я не очень сильна в живописи, и вообще из картин мне всегда нравились совсем не те, что считаются официальными шедеврами типа Пикассо или Малевича. А вот то, что помнится из изображённого Верещагиным, даже не его "апофеоз войны" с грудой обглоданных черепов, а зарисовки из Туркестанского похода. Так, что видеть великого русского художника была очень рада. А Верещагин хотел поблагодарить за операцию на Эллиотах, в которой поучаствовал, сделал несколько набросков, "прикоснулся к материалу", поучаствовал в работе комиссии с моей лёгкой руки и искреннего желания самой от этой работы отвертеться. Оказывается на обратном пути они очень плодотворно сошлись с Павлом Николаевичем Некрасовым, и он очень посоветовал художнику самому побывать на легендарном корабле, что объяснил особенным духом, может Клёпа ему куда-нибудь покакала, хихикнулось невольно, но по абсолютной серьёзности обоих поняла. Что от меня ждут какого-то вердикта:

— Извините, Василий Васильевич! Я не совсем понял, что именно от меня требуется?

— Ну, как же, Николай Оттович! Вот Степан Осипович говорит, что на корабле всё решает командир и даже он властью нАбольшего начальника здесь на корабле распоряжаться безоглядно не может! Вот я и прошу Вас на свой "Новик" меня пустить, а если ещё в море меня возьмёте, просто не найду тогда слов благодарности! Ей же Богу!

— А, если только в этом дело, то милости просим к нам в гости! Будем очень рады принимать великого русского художника!

— Вот уж скажете тоже! Я всего лишь рисую тех кто историю творит, а сам просто зритель!

— Да? И Георгиевский крест Вам случайно подарили?!*

— Полно Вам! Николай Оттович! А Вы знаете, что я портрет Вашей жены заканчиваю, если хотите, хотел бы Вам его показать и мнение Ваше о нём услышать, как самого ей близкого человека.

— Машеньку нарисовали?

— Да, написал портрет Марии Михайловны! Удивительный человек Ваша супруга!

— С огромным удовольствием посмотрю, как меня Степан Осипович отпустит.

— Ну, наконец, про меня вспомнили, — улыбнулся Макаров.

— Степан Осипович! Мне по операции докладывать?! Вам же уже наверно всё вчера доложили…

— Всё, да не всё! Николай Оттович! Мнится мне, что быть вам скоро на моём месте, так, что учитесь понимать, что начальник обязан всё досконально понимать и представлять. А так как я не могу быть везде и всё сразу видеть, то должен картину из разных уст описанную сам составить, оценить, огрехи найти, чтобы выводы сделать, кого надо похвалить, кого следует поругать. Так, что не отвертеться вам от доклада…

И я начала с подсказками Николая докладывать. Прежде всего отметила отменное выполнение практически всеми участниками предварительного плана как по задачам, так и по времени, что позволило операции пройти как по писаному. Особенно отметила действия миноносцев, как обеспечивавших высадку первой волны десанта. Так и атаковавших японские канонерки, почти в полной темноте не потерялись, нашли цель, чётко на неё вышли и поразили первым залпом. К сожалению, не обошлось без потерь, но благодаря взаимовыручке, экипаж был снят с тонущего корабля, погибли только два матроса. Ещё отметила действия сухопутных сил, особенно первой волны десанта на острове Кхас-Ян-Тау, практически без единого выстрела в темноте взяли целыми обе батареи, практически не понесли потерь, словом, молодцы как солдаты с казаками, так и миноносники. Хорошо и грамотно отработали все блокирующие группы. Накладка произошла в том, что сил для блокирования было мало, а направлений много, и получилось, что на группу из четырёх контрминоносцев вышли на прорыв все вырвавшиеся из базы японские минные силы, в количестве восьми миноносцев и одного истребителя. Но даже в этой ситуации наши блокирующие силы продемонстрировали отменное умение и выучку, уничтожили четыре из прорывавшихся миноносцев. К сожалению, в темноте требовать бОльшего просто нельзя, уже сделанное достойно похвалы. А три другие блокирующие группы, с противником в боевое соприкосновение не вступили, но в этом нет их вины. Поэтому считаю, что экипажи всех участвовавших в операции кораблей следует наградить и отметить. По "Новику" считаю, что награждать не нужно, выполнили свою рутинную работу, без особенного риска, так за что награждать? Так цена орденов принизится, я считаю. Макаров аж заёрзал после последней фразы:

— Василий Васильевич! Ты видел, что нам сей Георгиевский кавалер заявляет?! Просто и без риска они работу выполнили! Сейчас я тебе расскажу, а ты пока посмотри на этого корсара. Вчера тут Лощинский в превосходных степенях слов найти не мог, когда рассказывал, как вы напролом через минные поля в кромешной темноте в гавань входили, как открыли огонь пушки с осветительными фейерверками, и почти одновременно с ними все орудия главного калибра, и что за пятнадцать-двадцать минут грамотным и выходящем за понимание точным артиллерийским огнём было потоплено около двадцати миноносцев и истребителей на рейде, а крейсер в это время находясь под ответным огнём миноносных сил и канонерок, совершил манёвр и вышел в торпедную атаку, пустил всего две торпеды и ими потопил два японских минных транспорта, после чего старший офицер чуть не извиняясь доложил, что восемь миноносцев и один истребитель удрать успели, а сей командир подошёл к Лощинскому и поинтересовался, дескать канонерки ему топить или миноносникам как планировали оставить? Лощинский сказал, что такой растерянности как испытал от этого вопроса не испытывал даже когда своей будущей жене предложение делал, и пролепетал что-то типа "Может по плану лучше…". На что сей офицер, чуть не зевая, под огнём главного калибра двух канонерок, приказал следовать к оставленному каравану и снова по минному полю вышел к оставленным кораблям. Там предложил подождать до рассвета, а как развиднелось, повёл караван ни разу не подправив курс, прямо к причалам японской базы, а его команда при этом успевала фарватер обвеховывать, при этом совершенно не понятно как и в какой момент он решил, что надо вешки ставить и когда надо прекратить, но все команды без сомнений и метаний, а сам тем временем приказал открыть огонь, не повреждая причалов, и его артиллеристы открыли такой огонь, что весь берег в дыму и разрывах утонул, десантники потом сказали, что первых японцев только в километре от берега встретили, да и те особенно сопротивляться не спешили. А через час, лениво поглядев на пленных, откланялся и ушёл спать к себе на корабль. И вообще, Лощинский задал вопрос, а не издевается ли над всеми господин Эссен, что легко мог сам без чьей-либо помощи расправиться со всей японской базой, а взял, чтобы поделиться славой, которой ему уже девать некуда! Что на это скажете, Николай Оттович?!

— Степан Осипович! Вы же не думаете, что это правда?!

— Что именно? Что Вы за двадцать минут почти все минные силы базы ко дну пустили?! Или что всего двумя торпедами сразу попали в темноте в две цели?! Или что по минному полю сами ходили и наш караван провели?! Или что спать от скуки в разгар операции ушли?!

— Да, нет, это как раз правда, только спать не от скуки пошёл, а устал очень и переволновался, а как напряжение спало, так и в сон потянуло. Я про то, что "славой делиться" и что "один всё мог сделать и оскорблял так изуверски"…

— Так и расскажите нам, чтобы и мы понимали, что и как.

— Степан Осипович! Вы ведь меня давно знаете. Мог бы сам и один, так и сказал бы. А про канонерки спросил, потому, что сам не ожидал, что так быстро управлюсь с миноносками, да и не зевал я, показалось Михаилу Фёдоровичу. Сергей Николаевич действительно досадовал, что много упустили, но у нас просто стволов не хватило, и так скорострельность на пределе была. А что артиллеристы мои хорошо стреляют, так ведь учил каждого специально, наводчиков менял, новых подбирал…

— А правда матросы говорят, что для этого всех плясать заставил?!

— Ну, да… Было такое… Понимаете, Степан Осипович! Наводчик ведь это не только глаз острый и головой думать, это может, прежде всего, координация движений, когда каждая рука и нога должны в бою на качающейся палубе в грохоте делать своё и очень ловко и точно. Я и подумал, что надо искать тех, у кого координация уже хорошая, а как это в море сделать? Вот и придумал танцы устроить вечером, и с офицерами отслеживали хороших плясунов, не в смысле хорошо плясать научился и любит, а как в пляске или танце двигается. Вот таких отсмотренных я потом к себе на беседу вызвал, поговорил, посмотрел, чтобы не дураки были и из них отобрал новых наводчиков, ни разу не пожалел.

— Вот! Василий! Друг мой! Ты бы до такого додумался?

— А что? Очень толковая мысль и объяснения. Я бы подумал, что-то подобное вообще ввести и не только для артиллеристов-наводчиков.

— А ты знаешь, что его артиллеристы "Асаме" целились в дырки стволов пушек носовой башни? И ведь попали, если от детонации именно арсенала этой башни крейсер взорвался!

— Это с какого же расстояния?

— Да, кажется кабельтовых восемь-девять было…

— Это больше полутора вёрст по-нашему? Да быть такого не может!

— Василий Васильевич! Про этот корабль слова "Быть не может" можно вместо названия написать. А может быть, что крейсер второго ранга один среди бела дня выходит в атаку на броненосную эскадру из шести новейших броненосцев и пяти или шести броненосных крейсеров, когда вес залпа у каждого броненосца раз в пять больше чем у "Новика"? У него всего шесть пушек в сто двадцать миллиметров, а у броненосцев главный калибр двенадцать дюймов, или тогда у Вас уже пять пушек было?

— Да, уже пять.

— Вот видишь, с пятью пушками выходит под бортовой залп эскадры и пускает ко дну два броненосца, один из которых флагман адмирала Того, и уходит после этого без повреждений и не потеряв ни одного человека экипажа!

— Степан Осипович! Я же Вам рассказывал, что в атаку выходили с носа, чтобы под бортовой залп не подставиться, это уже на отходе пришлось под огнём всей эскадры повертеться, а повреждения были, нам трубу пробили и осколков из палубы наковыряли с пару килограммов, так, что палубу недавно вообще менять пришлось.

— Понял! Василий Васильевич! Два броненосца потопил и горюет, что японцы ему трубу продырявили! Не зря его наверно японцы "Белым демоном" назвали…

— Это не меня, а наш крейсер, что светлый он, а издали так вообще белый.

— Нет, он ещё и оправдывается! Ладно! Идите, портрет посмотрите, Мне очень понравился, и Мария Михайловна такая ясная получилась, часами бы любоваться…

— Степан Осипович! А чего это Вы меня так нахваливать взялись?

— Всё уже поняли, да?

— Так и всё-таки?

— Придёте ко мне потом, и просить буду…

Адмиральский салон на "Петропавловске", это не кабинетик при спальне, это, правда, роскошный большой салон, где полсотни человек рассесться могут. А мы сидели за разговором в столовой не очень уступающей размерами салону, где теперь Верещагин в углу ближе к свету устроил себе мастерскую, стояли несколько мольбертов с накрытыми холстиной картинами. Вот с одной Василий Васильевич снял покрывало, и на нас глянул такой добрый и любимый взгляд карих глаз нашей любимой Машеньки в форме сестры милосердия, что невольно замерла, не дойдя до портрета! Это было так красиво и живо, что не сравнится никакая самая качественная цветная фотография! Помните, был такой художник — Константин Васильев (если ничего не путаю), у которого на картинах были лица с удлинёнными яркими пронзительными завораживающими глазами. Но здесь не было никакого преувеличения или эффектного подчёркивания каких-то черт лица, всё как есть, только настолько живое, что казалось ещё миг и изображение на холсте шевельнётся и окажется живым и настоящим человеком. Я совершенно не знала, что можно сказать и как словами выразить, то, что почувствовала, я подошла и просто с чувством пожала крепкую ладонь мастера. К Макарову мы вернулись, когда я ещё пребывала под впечатлением от картины и почти не отдавая себе отчёта взяла протянутую мне Макаровым гитару. Это была не моя любимая двенадцати струнная красавица, позже выяснилось, что созданная мной мода на шестиструнные гитары охватила многих, и на этой учился играть адъютант Макарова. И пребывая под впечатлением, села и стала петь песню Марианны Захаровой "Аве Мария или посвящение постовой медицинской сестре", где пришлось переделать пару мест из афганских реалий про "замену", что здесь никто не поймёт, и "русую чёлочку" сделать "чёрной", а носик в веснушках у нашей Машеньки имелся свой и не курносая кукольная "пимпочка", а роскошный выразительный и любимый. Но песня очень нравилась когда ещё в первый раз услышала, а теперь ещё и созвучие имени:

Нас от Костлявой всю ночь охраняет

Машенька! Маша — сестра постовая,

Бережно гладит затёкшие руки,

Лаской врачуя бессонные муки.

Раны и боль — её табель о рангах,

Мы перед нею равны словно братья.

Тихо склонилась она над кроватью,

Машенька! Маша — палатный наш Ангел!

Словно молитву шепчу её имя:

Машенька! Машенька!

Аве Мария!

Нет не в бреду мне привиделось-снилось,

И не с небес она к нам опустилась,

Машенька — наше спасенье от смерти,

Стало святым её сердце, поверьте!

Знаю, как плачет она после смены,

Знаю, что просит у смерти отмены!

Машенька! Маша — сестра постовая,

Боже! Храни её! Я заклинаю!

Словно молитву шепчу её имя:

Машенька! Машенька!

Аве Мария!

Знаешь, ты очень похожа на маму,

Может заботой своей неустанной.

Знаешь, у мамы такие же руки,

Часто я их вспоминаю в разлуке…

Чёрная чёлочка, носик в веснушках,

С виду девчонка, а тронете душу,

Явится взору до боли знакомый

Образ Мадонны,

Сошедший с иконы…

Словно молитву шепчу её имя:

Машенька! Машенька!

Аве Мария!

Да светится имя твоё!

И ныне, и пристно,

И во веки веков!

Аве Мария!

Аве Мария!

Аве Мария!…

Песня проняла обоих слушателей и адъютанта — молодого лейтенанта, который просочился в столовую едва услышал звуки музыки.

— А почему на католический манер? Николай Оттович!

— Да, просто не хотелось с нашими священниками конфликтовать, а так вроде и никакого ущерба православию, да кощунством бы попахивало.

— А строчки из молитвы, всё таки использовали..

— Так и тут можно считать переводом на русский католической молитвы, и кому какое дело, что в католических канонах все службы и молитвы только на латыни.

— Очень хорошая песня и как раз про Марию Михайловну, видел я, когда эскизы делал, как её раненые и больные обожают. А за то, что я их сестру-Марию рисую мне как только угодить не старались. Вот только бы священники не обиделись.

— Да, как будет, так и будет, мне уже высказывали, что я нечистого в песнях крамольных поминаю, но вроде удалось оправдаться. И это не столько про мою жену, сколько про всех сестёр милосердия, жён и матерей наших. Меня же после ранений тоже Машенька дома выхаживала, как руки на голову положит, и боль уходит.

— Вот будешь у Николая Оттовича на крейсере, у него там традиция песенные вечера для команды устраивать, ещё не только эту песню услышишь. Он тут флоту марш подарил, теперь, я слышал, сибирские казаки под его песню гарцуют… Нам Василий Васильевич нужно сейчас о своих делах поговорить, а к обеду мы позовём. — Верещагин ушёл в салон, а Макаров словно подобрался.

— Артеньева забрать хотите? — Вдруг сорвалось с языка.

— Да и не только его

— Степан Осипович! Я Вас понимаю, но мне же новых с нуля учить придётся, а дело ли это во время войны учёбой заниматься, притирать экипаж заново?! Да и страшно, если честно, вдруг не выйдет.

— Николай Оттович! Давайте я скажу, и думать будем. Мне кровь из носа нужен капитан на "Севастополь", нужен на "Победу", нет у меня броненосной линии, броненосцы есть, а линии нет, с кем в бой идти?! Хорошо, что вроде Вирен с крейсерами вопрос решил и во Владике Рейцейнштерн на своём месте, но и там некого на "Марию Николаевну" ставить! Николай Карлович мне телеграммы шлёт, что на него Наместник давит, а мне ставить некого. Что скажете?

— Степан Осипович! Всё я понимаю и отдавать не хочу, но если так нужно, но только, не потянут мои офицеры броненосцы, да и ценз старшим офицером только у Артеньева да и тот недостаточный. Ваше Превосходительство! При условии, что офицеров себе отбирать сам буду!

— Вот это могу обещать не колеблясь, тем более, что и статус Георгиевского корабля это позволяет! Так, думаете, что не потянут?

— Я хочу как лучше и для них и для флота. Как вы смотрите, если возьмёте себе Сергея Николаевича флаг-офицером, вот здесь он точно на месте будет и с работой справится, голова светлая, дисциплинирован, местами даже излишне дотошен и педантичен. А флаг-офицера на броненосец двинете, ведь Тимофей Иванович уже все цензы выслужил и опыта не занимать!

— А интересная мысль, давайте пока так прикинем, а ещё одного капитана?

— А ещё одного предложу Михаила Коронатовича, а вот с "Акаси" мой Тремлер сладит, в этом уверен, характера не занимать и артиллерист, что называется "от Бога".

— И чего вы так казака двигаете, Николай Оттович?

— Никакого шкурного интереса, Степан Осипович! Вот только он именно командир военного времени, не шаркун паркетный, а именно командир! В нём уверен, как в Тремлере на "Фемиде".

— Так он же капитана второго ранга всего ничего получил!

— И, что с того? Главный вопрос справится или нет! А мои капитаны второго ранга даже моложе по представлению! И вообще, мне эта глупость по исчислению кто раньше в звании такой нелепицей кажется! Тем более, что война, а враг из японцев оказался серьёзный и Британия с Америкой их очень плотно подпирают! Как бы нам после победы над японцами ещё и с просвещёнными мореплавателями не сцепиться!

— Ну, вы скажете тоже!

— А что здесь нелепого? Вот сами подумайте. Что для англов самое главное и важное? Главное — это деньги и войну эту они затеяли, чтобы России укорот сделать и денег заработать, даже не скажу, что при этом важнее для них. А чтобы денег заработать, Япония должна по их замыслу отсталую Россию победить и быстро. А тут уже третий месяц войны, и треть флота японского уже потоплена, а Россия, вот ведь нахалка какая, сдаваться не спешит. А еще, как только наша эскадра немного сплавается, Вы же в Артуре сидеть не станете, пойдём крошить японцев прямо в их логове. И что выходит? А выходит, Степан Осипович, что помогать Японии англо-саксы начнут с удвоенной-утроенной энергией. Ведь лондонские и Нью-Йоркские банкиры не простят ни политикам, ни адмиралтейству потери своих дивидендов, значит, победа нужна любой ценой! Так, что готовиться воевать со всем флотом метрополии на Востоке нужно начинать уже сейчас.

— И Вы думаете, что Георг пойдёт на объявление России войны?

— Войны официально не будет, потому, что в Европе она сейчас никому не нужна, но это не значит, что здесь нам не придётся воевать со всем английским флотом, а это гораздо серьёзнее японцев, хотя у них тоже есть слабые места.

— Ну-ка, ну-ка! Что это за слабые места у английского флота?!

— Возможно, я не очень точно выразился. Но мне кажется, что чванство и спесь англичанам очень может помешать воевать хорошо, ведь они, по сути, на море уже больше века ни с кем серьёзно не воевали, либо стравливали кого-то, а сами в стороне отсиживались, или больше бряцали оружием и своим "Двойным стандартом", а политики и деньги всё за них делали. А из этого следует, что новому они учиться не будут, выводы из поражений Японцев тоже не пожелают делать, вот и надо на этом их ловить. Да и корабли у них слабее наших и немецких.

— Это чем же слабее?

— В смысле, что английская кораблестроительная школа лучше чем итальянская или французская, но корабли в плане устойчивости к повреждениям и по живучести намного хуже немецких. Хотя, нужно признать, что выучка у британских моряков отменная и стреляют хорошо, на это они денег никогда не жалели, да мореходы неплохие, но и мы не хуже, а стрелять нужно учиться на японцах.

— Положим, что Японию мы победим, хотя пока ничего внятного не просматривается, а на суше, так вообще драп и скандалы. И что, по-вашему, Британия может сделать, не начиная при этом войны в Европе?

— Тут вариантов много. От продажи Японии в долг целых эскадр, но ведь корабли без команд не имеют смысла, то продадут или передадут вместе с командами, то есть под японскими флагами будут ходить английские корабли с английскими командами. А формальный юридический казус под это найдут мгновенно. Или просто введут свой флот под эгидой какого-нибудь Европейского миротворческого союза между Британией, Францией и островами Кука. И снова юридически всё будет чисто, и мы против этого сможем что-либо сделать, только официально объявив войну всем странам союза, а пойдёт на такое Петербург? А могут просто начать сопровождать коммерческие корабли своими военными, с которыми без объявления войны тоже воевать нельзя.

— М-м-да… Грустную картинку Вы тут нарисовали, и получается, что нам нельзя Японию побеждать, чтобы в такую кашу не угодить?

— Это, к сожалению, зависит не только от нас, ведь и за покушением на Государя-Императора тоже английские и японские деньги наверняка найти можно. Но побеждать Японию не просто можно, но и нужно! И армии помогать так, чтобы воевала, а не дурью маялась. А для этого минную войну без ограничений, минировать все порты, подходы и никто нам ничего не сможет возразить, ведь это воды воюющей с нами страны. И разбираться с Японцами поскорее, хотя в затягивании войны тоже есть резон, просто в том, даже, что ресурсы Японии в отличие от нас не позволят им выдержать долгую изнурительную войну, сейчас они напряглись и натужились, но нельзя же бесконечно тужиться, задержав дыхание!

— Да, перспективы… Но вернёмся-ка мы к делам нашим сегодняшним. Значит, отдадите на "Фемиду" своего Тремлера, а мне в начальники штаба Сергея Николаевича?

— Ну, что ж я могу с Вами сделать?

— А Левицкого?

— Степан Осипович! Вы же меня вообще без артиллерии оставите! У меня и так из артиллеристов только Древков с Левицким остались.

— Как же это так, ведь у Вас должно быть четыре артиллерийских офицера!

— Так и было, пока мы на юте не поставили двутрубный минный аппарат, и теперь у меня Кляйнгард стал минёром.

— Это выходит, что у Вас целых три минёра?

— Ваше Превосходительство! А почему мне не нравится этот вопрос?!

— Всё вы поняли! Николай Оттович! Хочу у Вас ещё и фон Кнюпфера просить на истребитель, который вы взяли. Его, как доложили, уже на днях из ремонта отдают. Ну, как, потянет Пётр Карлович "Изменчивый"?!

— Пётр Карлович то потянет! В этом никаких сомнений, а вот кто у меня в минной службе командовать будет?

— Так, Миллер очень неплохой минёр, я по Балтике помню. И вообще, тут вопрос с подвохом. Пётр Карлович уже давным-давно своё лейтенантство выслужил, и на "Новик" пришёл с мостика миноносца, кстати, Миллер с ним на нём же служил. Но ершистый очень и кланяться не любит. Гаврилов за время перехода в Петербург и потом, на фон Кнюпфера кажется пять рапортов на списание с корабля подал.

— Странно такое слышать! Пётр Карлович конечно жёсткий и требовательный офицер, но ничего чрезмерного и трений с ним ни разу никаких!

— Так он же Вас буквально боготворит и уважает без меры. Какие же здесь могут быть конфликты! Я же с ним разговаривал и уходить он отказывается, как и остальные офицеры, так, что прошу даже не за них, а Вас их уговорить согласиться.

— Ох! Догола ведь раздели!

— Николай Оттович! Судьба начальника такая, возиться, растить, как детишек малых, а потом выпускать в свободное плавание.

— Степан Осипович! Я обещаю попытаться уговорить своих офицеров, но без их согласия ничего не могу обещать.

— Так и как же иначе. Очень Вы меня порадовали. Так и что с награждениями, решим?

— А что тут решать, я своё мнение высказал. Если нужно корабль отметить, я бы просил лучше младшие чины отметить, кресты Геориевские- это многовато, а вот по совокупности знаком ордена Святого Владимира в самый раз будет, но всех без изъятия!

— Ну, раз Вы так считаете, то пусть так и будет! А награждать ли Вас, это уж позвольте мне решать! Тем более, что операцию так изумительно проведённую вы в одиночку придумали, и если я Вас не отмечу, меня просто не поймут! Да-с!… Думаю, что нам уже скоро обед накрывать начнут, а пока позвольте Вам рекомендовать, — Макаров позвал и в столовую скользнул давешний владелец гитары. — Вот! Прошу знакомиться, лейтенант князь Гагарин Юрий Алексеевич…

Вы можете себе представить, как меня переклинило, хоть и князь, но ведь Юрий Алексеевич Гагарин! Блин! И красавчик, с есенинским, может чуть более изящным лицом, распахнутыми синющими глазами в ресницах завитых чуть белёсыми на кончиках, лопает меня взглядом, а у меня язык к нёбу прилип. Нет, я не кидалась в своей женской жизни на всех красавчиков и Пашке не изменяла, да и жизнь среди красивых людей на Пери иммунитет выработала, но здесь даже не в красоте дело, а эта белозубая юная улыбка с задорными ямочками на щеках, ничего слащавого, что часто вызывает отвращение в смазливых мальчиках, тут такая бездна обаяния в смеси с красотой и юностью, что дух захватило! Вот же не пожалела природа! Николай почти рычит, и его можно понять, ведь шквал моих чувств он ощущает, ярко и в красках. Надо брать ситуацию в руки, а то до конфуза не далеко:

— И в качестве кого нам такого красавчика на "Новик"? Степан Осипович!

— Красавчик, разве?! — Во даёт адмирал! И правда брови насупил и Гагарина разглядывает как редкого жука энтомолог, только лупы не хватает… — Надо же, а я и не заметил! Старею наверно. Но мы же не девочки! А предлагаю его Вам на место Сергея Николаевича! Уж поверьте! Дельный офицер. — На счёт девочек я бы поспорила, и на мостике нам эта ходячая бабская погибель точно не нужна!

— Знаете, Ваше Превосходительство! На место Артеньева я уже Волкова прикинул, да и экипаж не поймёт, если со стороны к нам старпом придёт. Мне ещё обиду Левицкого разруливать, но Волкова он перетерпит, а вот варяга едва ли! Я подумаю над Вашей кандидатурой, господин лейтенант, но на старшего офицера точно можете не рассчитывать. Да! Степан Осипович! Был у нас на борту разговор и вопрос из него, а что будет с моими офицерами, когда они уйдут с "Новика", ведь по приравненному с гвардией статусу, уходя на обычные корабли, они должны стать в звании на ступень выше, так ли это?! — Тут вошёл вестовой и Макаров дал ему отмашку сервировать стол, а мы встали и отошли к иллюминаторам, чтобы не мешать.

— Да-а… Интересный казус Государь создал. Можно, конечно, послать запрос в Главный штаб, но я думаю, что ответ в указе есть. Вы ведь этим же указом произведены в капитан-адъютанты, а если считать Ваше звание на ступень выше, то получается уже контр-адмирал, а к этому званию полагается звание генерал-адъютант, согласны? — Какой молодец Макаров, а я этот момент упустила и Николай не заметил! Вот так изящно и просто. — Но содержание у вас теперь повышенное, как и всех остальных офицеров и нижних чинов, но это не в полной мере на звание выше, ведь вам не стали платить как контр-адмиралу, а ваши кондуктора не стали получать, как мичманы. Так, что видимо вам придётся объяснить офицерам, что с уходом с "Новика" в содержании они потеряют немного, а со званиями мы вроде и так разобрались.

Стол быстро наполнился всем положенным к обеду, пришёл Верещагин на ходу распуская закатные рукава сорочки и принёс запах льняного масла и скипидарного духа масляных красок, но Макаров попросил немного подождать, что прояснилось буквально через пару минут, вошёл Роман Исидорович, который с удовольствием пожал руки всем присутствующим и мы пошли к столу. Я сидела и пыталась разобраться с собой. Никогда меня так не накрывало, был у нас на курсе этакий очаровательный херувимчик Лёшенька, даже не Лёша, а именно Лёшенька, кудрявое волоокое голубоглазое чудо, который не носил очков при плохом зрении, от чего имел взгляд маленького котёнка, которого считала своим святым долгом пожалеть и обогреть любая особь женского рода. И тогда ахи и охи почти всех девчонок курса не тронули меня ни разу. Я видела, что мальчик симпатичный, даже красивый, что ещё добавляло ему очков, что при этом не оскотинился в манипуляторы-альфонсы, смотреть на него приятно, и на этом всё. А тут вот раз и как обухом. Видимо наслоилось сразу комплексом, наши нежные и страстные ночи с Машенькой, о которых напомнил и буквально зацепил за душу портрет Верещагина, потом сразу песня, от которой и так мурашки по спине, и на закусь вот этот полный тёзка первого космонавта, который для советских людей давно уже не человек, а что-то сказочное и абсолютное, с сумасшедшей харизмой и бездной обаяния при красивой внешности князя. А Макарову отказывать нельзя, нет, он не станет мстить и припоминать, но трещинка останется, а значит надо будет Гагарина к нам брать. Вот только подумала, что от единственного титулованного Тремлера избавилась почти и вот сразу князь, не дай Бог ещё и светлейший, тогда по канонам к нему обращаться Ваша Светлость, блин, Вашего Преосвященства не достаёт! Не злись! Успокойся! Возьми этого Юрика, привыкнешь! Помнишь, что говорил наш водитель, что когда смотрит на красивых женщин, то осознаёт, что её ведь тоже кто-то не хочет! Тем временем пришло время десерта и беседы. Начал Кондратенко:

— Николай Оттович! Я не имел возможности высказать Вам своё восхищение и благодарность спланированной и проведённой вами операции! Нет слов в выражении восхищения и это не моё личное мнение, мои офицеры его полностью разделяют!

— Спасибо! Роман Исидорович! Чего-то меня сегодня весь день хвалят, только предыдущие похвалы мне троих лучших офицеров стоили, надеюсь, что Вы по этому пути не пойдёте.

— Были бы Ваши офицеры не моряками, то наверно бы захотел кого-нибудь у Вас сманить, но вам же море и ваши корабли подавай, а у нас всё больше грязь да лошадки…

Эта лёгкая пикировка задала тон, и обед прошёл легко, а после мы раскланялись…

*- Подлинный факт. Василий Васильевич Верещагин действительно был в Туркестанском походе награждён орденом Святого Георгия четвёртой степени, за то, что во время атаки на позиции, где он находился, и не оказалось командиров, он лично возглавил отражение атаки неприятеля. Атака была отбита, и позиции подразделение удержало. Кажется, в этом бою художник был ранен, а за личное мужество награждён, как офицер резерва орденом.