Война после войны

Глава 13

17 мая 1948 года.

Елагин.

Свою жизнь я назвал бы издевательством божьего проведения. У меня было две жизни, которые я прожил с полной отдачей. Первая моя жизнь была проста и понятна. Мальчишка, родившийся в многочисленной аристократической семье. В семье потомственного военного, верящего в бога и обожающего государя профессионального дипломата, я рос обожаемым и любящим всеми ребёнком. Меня ждала блестящая карьера военного дипломата и другой жизни я для себя не мыслил. Перед самой революцией я окончил школу прапорщиков и даже успел попасть на фронт, чудом выжив в самом начале революции.

Кровавый водоворот гражданской войны закрутил меня и выбросил в уже независимой от Российской Империи Латвии. Большую часть этой своей жизни я посвятил борьбе с ненавидимой мной красной чумой, заполонившей мою Родину. Я был готов заключить сделку с дьяволом и продать свою исстрадавшуюся душу лишь бы, хоть как-то навредить ненавистным «Советам».

Калейдоскоп событий, произошедших со мной в сорок первом, выбросил меня обычного течения моей жизни. То с какой лёгкостью немцы отдали страны Прибалтики «Советам», потрясло меня. Нет, я был к этому готов, но до последнего дня так и не верил в такое положение вещей. К тому же мама с упёртостью истинной дворянки не хотела уезжать из дома, в котором прошло её детство и, я поддался ей, думая, что успею спрятать её в случае опасности.

Большевики захватили маму за несколько дней до оккупации Латвии. Целью, конечно же, был я, но меня не было дома. Первые полгода большевистской оккупации Латвии мама, как ни в чём не бывало жила в нашем доме, а потом неожиданно исчезла. Мне так и не удалось её освободить.

Война, которую я ждал, и на которую возлагал столько, надежд поломала меня ещё больше. Всю свою службу в Латвийской армии я, при помощи своего отца, строил свою разведывательную сеть по всему миру. В Румынии, Венгрии, Польше, Латвии, Литве, Эстонии и Финляндии осело огромное количество русских дворян и офицеров и мне без особого труда удавалось, завербовав нужных мне людей отправлять их в различные страны мира.

Бывшие дворяне и офицеры Императорской Армии при вербовке шли на любую подлость и мерзость лишь бы оказаться подальше от ставшей ненавистной им России. Изнасилования жён своих близких друзей, убийства их детей и грабежи лишь малая толика того, что фиксировали скупые строчки полицейских протоколов осмотров мест преступлений, совершаемых моими новоиспечёнными агентами. После подобных проверок, агенты забрасывались в Советский Союз и делали всё тоже самое на нашей бывшей Родине, а затем, по возвращении обратно, отправлялись в выбранную мной страну.

Уже с двадцать пятого года эту мою деятельность активно поддерживала и финансировала немецкая разведка. С разведкой немцев я был связан с двадцать четвёртого года. Это не было вербовкой в прямом смысле этого слова, но я активно работал с немцами.

С Нойманном я познакомился в двадцать седьмом году и к тридцать девятому году у нас сложились ровные дружеские отношения уважающих друг друга профессионалов. После захвата моей матери и оккупации Советами Латвии я ударился в террор и лично совершил несколько диверсий на железных дорогах и уничтожил более пятидесяти советских офицеров и служащих. Вальтер Нойманн не осуждал моих действий, но и не поддерживал их, считая, что лично я не должен делать этого.

То, что произошло со мной в сентябре сорок первого, я посчитал чудовищной ошибкой, но потом лёжа в госпитале и анализируя слова Ранке, я ужаснулся тому, с какой лёгкостью генерал СС пытался манипулировать мной. Методы Ранке не удивили меня, я сам действовал бы также с врагом, но я не был врагом немцам, а меня выкинули на помойку в самом начале войны, ни на мгновение, не усомнившись в правильности своих действий. Впрочем, на кону был архив Вальтера Нойманна. Уникальные агенты, собираемые Вальтером годами. Только в одной России их было более ста человек и более трёхсот во всех остальных странах мира.

Моя новая жизнь началась в мае сорок второго. Я уже долгое время находился, в каком-то оцепенении, не имея желания жить. Меня лечили в немецком госпитале, выхаживали как беспомощного ребёнка, заботились обо мне как о близком родственнике. Моё здоровье восстанавливалось, но жить я больше не хотел, ибо не видел далее никакого смысла. Я прекрасно понимал, что необходим немцам только как бесценный источник информации и не более того.

Всё изменилось после встречи с Александром и его таинственным другом. Эта короткая встреча поразила меня. Слушая этого человека, я недоумевал с каждой минутой всё больше. Меня поразили не его фантастические сказки об окончании войны, а его манера говорить и строить предложения. Слова и выражения, которые он использовал, я никогда ранее не слышал и иногда догадывался об их значении только по общему смыслу разговора. Мой брат и его бойцы тоже иногда использовали их, что могло означать, что общаются они со своим командиром уже достаточно давно.

Было так же ещё несколько факторов поразившие меня. Непринуждённость, с которой он обезоружил меня, легко обнаружив лежащий у меня под рукой «Дерринджер»[i]. Необычность оружия с глушителями и невиданной до этого мной формы и экипировки, удобно выглядевшей на его солдатах. Слаженность и необычная манера жестового общения в его группе, действительно на половину состоящей из еврейских юношей, повинующихся ему с фанатичной преданностью, и наконец, поведение моего брата. Этого упёртого коммунистического фанатика, потерявшего в тридцать седьмом году свою маму и младшую сестру, отсидевшего год в сталинских застенках и не изменившему своим безумным убеждениям.

Мне показалось, что, только прикоснувшись к этому человеку, Александр полностью изменился. У него появилась совсем другая цель в жизни, и эта цель влечёт его более всего. Меня тоже увлекла цель, предложенная этим человеком. У меня появилась возможность не только отплатить немцам за своё увечье, но и перебраться в Лондон, в котором у меня были прекрасные связи и некоторые накопления, а главное появилась возможность забрать у «Советов» свою маму, которую я искренне любил.

Предложение посадить Ранке на кол прозвучало настолько фантастически, что я внутренне рассмеялся и поставил именно это условие. На кол. Да-да. Конечно же, на кол. Именно так в древности на Руси казнили предателей, и я считал тогда, что немцы предали меня. Это было настолько созвучно с моим желанием и настроением, что я искренне захотел этого, хотя прекрасно понимал, что подобное невозможно. Я уже знал, что Ранке переведён в столицу Латвии.

Боже! Как же сильно я ошибался! Для этого человека не было ничего невозможного. Страшный взрыв, унёсший жизни почти всех приехавших ко мне сотрудников СД и оказавшихся с местными сотрудниками гестапо во дворе дома, в котором я жил, ознаменовал начало моей новой жизни и безграничной веры в этого человека.

Чудом задержавшийся рядом со мной агент оглушенный, так же, как и я. Мы были единственные, кто остался в живых после взрыва. Семнадцать человек погибших совсем рядом со мной. Только после взрыва я понял одну из последних фраз, сказанных Александром, как мне показалось тогда, как метафора: «Его музыка не всем понравится».

Да уж, немцам точно не понравилась. Повешенные гестаповцы и взрывы автомашин, взорванные поезда и мосты, уничтоженные полицейские участки и районные комендатуры, выпущенные из концлагерей пленные и уничтоженные охранники лагерей. Это росло как снежный ком в течение всего лета.

Выпущенные из концлагерей пленные. Казалось бы, что могут обессиленные голодом люди? Ничего, только мстить. Более шести сотен пленных из Себежского лагеря просто растворились в Полоцких лесах став всего только через полторы недели ночным кошмаром оккупационной администрации двух огромных районов Беларуси.

Броневик БА-10 и несколько грузовиков с заморенными голодом пленными не смогли далеко уехать. Или не захотели? Стальную метлу, уничтожающую всё на своём пути, немцы смогли остановить только в городе Остров. Результат этого безумного рейда десятки погибших полицейских и солдат из тыловых подразделений Вермахта.

Бойня, устроенная вокруг шталаг 347 под Резекне. Сожженный почти дотла начальник лагеря, его смогли опознать только по шраму на обугленной ноге и расстрелянные и разорванные на куски охранники шталага. Карательный батальон, почти в полном составе отправившийся в преисподнюю. Попавшие на невесть откуда взявшиеся на дороге мины и расстрелянные из орудия вездесущего танка автомашины полицейского полка.

Почти десть тысяч вооружённых пленных, растекающихся вокруг лагеря во все стороны и уничтожающих всё на своём пути и прикрывающего их танка со всего только четырьмя танкистами, не бросивших свой танк до последнего патрона и сгоревших в нём после безумного тарана паровоза. Сотни погибших полицейских и солдат тыловых подразделений преследующих пленных. Никто не ожидал что обессиленные голодом люди, казалось, случайно вырвавшиеся из лагеря, будут так хорошо вооружены и экипированы, а мины появлялись даже в Эстонии и в столице Латвии.

Мины! Да разве это мины? Я видел несколько таких кустарно сделанных устройств, а в госпиталях лежали сотни покалеченных немецких солдат и латвийских полицейских с однотипными ранениями. Практически все они лежали после ампутации ступни. В редких случаях, когда врачам удавалось сохранить солдату ногу, он всё равно оставался инвалидом.

Дотла сожженные постройки концлагерей и полицейские участки, десятки взорванных автомашин, мотоциклистов и телег на заминированных бестелесными призраками участках дорог. Сотни пробитых колёс автомашин и застреленных водителей.

Одиночных нападений было такое количество, что в некоторые летние месяцы командованием тылового района был отдан приказ о запрете передвижения одиночными автомашинами. Немецкие солдаты и водители категорически отказывались ходить и ездить по заминированным дорогам до проверки ими сапёрными подразделениями, отчего движение на некоторых дорогах было практически парализовано.

Снесённые с лица земли после взрывов поездов полустанки, взорванные стрелки и погибшие на фугасах сапёры. Сотни метров уничтоженного железнодорожного полотна. Ежедневно повреждаемые линии связи и расстреливаемые ремонтные бригады.

Неприкрытый ужас в частных разговорах немецких офицеров о действиях неуловимого отряда капитана НКВД и наконец, апогей этой безумной музыки. Залитые тут же захваченным авиационным бензином казармы латышского охранного батальона и немецкого госпиталя, в которых погибло более четырёхсот и восьми ста человек соответственно. Точное количество погибших так и не было установлено, так как вся документация сгорела вместе с госпиталем.

Посаженные на кол и повешенные врачи из этого госпиталя. Зарезанные, повешенные, застреленные в собственных квартирах в течение короткого времени десятки немецких офицеров, полицейских и сотрудников гестапо и… фотографии посаженного на металлический штырь Ранке в посылке с бриллиантами на гигантскую сумму с его подробным письмом.

Это было безумие. Остаться в городе после всего, что сделал его отряд, чтобы посадить на кол моего мучителя? Как сказал мне много позднее Александр: «самая обыкновенная рекламная акция».

Хорошенькая реклама! В каждой квартире с казнёнными были оставлены по несколько листовок с подробными пояснениями предыдущих акций. В тех случаях, когда листовки были на идиш, сами листовки были пришпилены к телам гестаповских офицеров простыми кухонными ножами.

Фотографии казней были развешены по всему городу с подробными рассказами бесчеловечных деяний сотрудников СС в концентрационных лагерях, и немецкие врачи категорически отказывались лечить латвийских полицейских и гестаповских офицеров.

Я ещё до конца не верил ему и вдруг зимой происходит два просто невероятных события потрясших меня до самого донышка моей исстрадавшейся души. Совершенно неожиданно в обозначенное в радиограмме время моя мама выходит в эфир русской радиостанции со стихотворением, оговоренным со мною в мае, и я с благоговением слушаю родной мне голос…

…и Паулюс, дошедший до Сталинграда и завязший там с огромным количеством войск… дальнейшее, знает весь мир.

И вот я в Лондоне. Рядом со мной моя мама и Александр. Мой брат рассказывает свою фантастическую историю от начала и до конца. Я слушаю вновь обретённого мною брата, чуть прикрыв глаза и баюкая руки мамы в своих изуродованных руках, верю каждому его слову. Такое невозможно придумать. Не с мозгами Александра уподобиться Герберту Уэльсу.

Я смотрю на руки мамы и понимаю, что уже принял решение. Я останусь с ними. На столе остатки бриллиантов, что остались у нас, а перед глазами фраза из письма этого удивительного человека: «…распоряжайтесь ими как Вам будет угодно. Это слишком малая толика того, что я Вам должен». Передав мне, огромные деньги он поверил мне на слово. Этот человек подарил всем нам жизнь, ничего не потребовав взамен для себя, а лишь попросил об услуге для Александра и семьи Лерманов.

О том, что он жив я узнаю в сорок пятом году, и грустно усмехнусь в сорок шестом, получив внешне невинное письмо с пояснениями экстренной связи с ним. Никто, даже мой брат, не знал о том, что он жив.

«Второй», капитан НКВД, Данила Кириллович, Вальтер Рихтер, капитан войск специального назначения России Виктор Егоров, «Командир». С ним и его современниками можно иметь дело. За эти годы я познакомился со многими из них.

Лето и Багги. Два невысоких коренастых неуловимо похожих друг на друга простоватых боевика. Пройдёшь мимо не заметишь. Невыразительные лица, бесстрастно взирающие на собеседника. Пудовые кулаки с набитыми до каменного состояния костяшками.

Багги, его гитара и Владимир Семёнович Высоцкий. И это человек разбивающий кулаком четыре кирпича? Три иностранных языка, потрясающая работоспособность и… мгновенно закрытая его телом моя мама. Тревога оказалась ложной, но его реакция и самопожертвование потрясли меня.

Лето. Человек, разбивший о свою голову бутылку на тренировке моей охраны. Необразованный мужлан как показалось мне, потрясающе делает… массаж? То, что он творит руками назвать массажем кощунство. Два иностранных языка.

Хаски и Ким. Охрана заводов, резиденции и моя личная охрана поставлена ими. Я даже не подозревал о таких вещах, которые они сделали.

Ким. Немногословный, спокойный, неприметный человек просто потерялся в громадном дворцовом парке и условно убил семнадцать человек моей личной охраны, более года подготавливаемой моим братом. Потрясающе играет на фортепиано. Лист в его исполнении бесподобен. Оказалось, что у него музыкальное образование по классу фортепиано, немецкий, английский и испанский языки.

Хаски. Как описать его? Такой же невысокий, как и «Ким». Такой же спокойный, как и Лето. Такой же стремительный, как и Багги и неуловимо похожий на Командира. Незаметный и незаменимый начальник охраны всех территорий и всей моей охраны. Два, теперь уже три иностранных языка и десятки задержанных любопытных «просто прохожих» и ненавязчивых людей пытающихся проникнуть на опекаемые его охраной объекты.

С заводов невозможно вынести даже щепку, а после переломанных нежданным визитёрам ног на территорию заводов боятся залетать даже птицы.

Двое журналистов якобы случайно оказавшихся в парке нашего замка пришли в себя на ступенях ратуши, на центральной улице городка в тридцати километрах от резиденции. Они были связаны, обнявшись, лицом друг к другу, напомажены, а из одежды на них было только кружевное женское бельё. Вместо кляпов во рту у них были деревянные дилдо огромных размеров.

Скандал был грандиозный. Фотографии самых беспардонных журналистов Лондона были разосланы во все газеты Великобритании. В пояснительном письме неизвестные информировали редакции газет о намерении засунуть следующему журналисту такие же дилдо в отверстие сзади ниже пояса. Прозрачный намёк был понят правильно. Ни один журналист более не докучает нашей семье.

Док. Образованнейший человек. Редчайшая жемчужина среди тысяч людей, встреченных мной на моём жизненном пути. Немногочисленные беседы с ним — мгновения подаренных мне бесценных знаний. Уникальные мастера нетрадиционной китайской медицины, которых он привез, возродили меня к жизни. Один из них со своей многочисленной семьёй живёт в нашем замке и лечит меня, мою маму и семью Лерманов. То, что он делает, находится за гранью человеческого восприятия. Это знания другой цивилизации, дошедшие до нас из глубины веков.

Лис. Вот уж действительно «Лис», иначе этого человека и не назовёшь. Английский и арабский, немецкий и испанский, финский, итальянский и какой-то ещё язык. Я так и не понял этого человека, правда и общался совсем немного. Появляется и исчезает совершенно неожиданно и непредсказуемо, оставляя за собой слабую тень тайны, невиданные никем приборы позволяющие контролировать каждый уголок резиденции и таких же незаметных операторов этого многочисленного сложнейшего оборудования.

Лето и Багги, Хаски и Ким, Док и Лис. У них тоже очень много имён. Такие разные и неуловимо похожие. Другие. Не такие как мы.

Прошло уже более полугода после того, как получивший звонкую виртуальную пощёчину при всех своих подчинённых группенфюрер СС расстался с Вальтером Рихтером, но ярость вулканом, кипевшая в груди опытного гестаповца, не утихала. Сразу после обмена информацией с группенфюрером Рихтер исчез и до сих пор так и не появился.

За эти полгода контрразведка Организации собрала о бывшем подполковнике НКВД огромное количество разрозненной информации, но так и не смогла установить ни его настоящего имени, ни подлинной страны, на которую работал этот, без всякого сомнения, опытнейший разведчик.

Единственное, что удалось доподлинно выяснить, было то, что «Советы» действительно искали Дымкова-Рихтера, причем имя Вальтер Рихтер им известно не было. По уточнённым данным Дымков действительно всю войну работал в Советском Союзе.

В тридцать девятом году старший лейтенант НКВД Дымков был тяжело ранен и длительное время находился на излечении в Ленинграде. Затем в самом начале сорок первого года спасая документы, вывозимые из Пскова, был ранен ещё раз и опять попал в госпиталь, но теперь уже в Ярославле, где и остался работать в местном управлении НКВД.

Капитан Дымков действительно работал в секретном отделе НКВД в Ярославле, и о его работе долгое время ничего известно не было, однако стало известно, что Дымков считался лучшим оперативным сотрудником управления.

Дымков попал в разработку московского следственного управления НКВД в середине сорок четвёртого года после задержания одного из рабочих номерного завода, на котором постоянно происходили крупные диверсии. Ранее судимый рабочий, спасая свою жизнь, быстро раскололся и выдал целую сеть, связанную с новоиспечённым подполковником НКВД. Пока выявляли всю цепочку и устанавливали связи и контакты подполковника, Дымков, в разработке которого были пленные из специального лагеря, в котором содержались офицеры разведывательных подразделений Вермахта, якобы завербовал большую группу пленных.

Офицеры специальной разведывательной группы, которая попала в плен в сорок втором году, показали, что на территории Финляндии находится законсервированный бункер. Бункер расположен в труднодоступном месте на побережье озера Пурувеси и доступ в него заминирован несколькими офицерами из состава разведгруппы. В самом бункере были оставлены секретные документы и информация о месте хранения ценного груза, пропавшего под Ленинградом в сорок первом году во время эвакуации.

Колонна с огромным количеством предметов искусства, золота и драгоценных камней действительно пропала во время бегства партийных функционеров «Советов» и до того времени так и не была найдена. Для проверки этой информации под руководством Дымкова была создана оперативная группа, состоящая из сотрудников СМЕРШ и якобы завербованных пленных немецких офицеров в количестве шести человек. Группа была усилена разведчиками Северо-Западного фронта и переправлена в Финляндию.

Через четыре дня из московского управления НКВД прилетела следственная группа для задержания Дымкова, но разведгруппа на связь так и не вышла. Как оказалось, в НКВД не располагают ни одной подлинной фотографией подполковника. Дымков очень не любил фотографироваться. Фотография в личном деле управления была похищена вместе со всеми данными, а в личном деле в управлении в Москве оказалась фотография другого человека, только слегка похожего на подполковника.

Следствие было проведено мгновенно и было выявлено большое количество шокирующих фактов. В частности, Дымков просто сорил крупными суммами денег и золотом. Было выявлено огромное количество платных агентов Дымкова, и один из них на допросе показал, что именно капитан Дымков в сорок первом году организовал похищение колонны с эвакуированными ценностями.

Причём Дымков сам же это золото и разыскивал, нашёл несколько ящиков с позолоченной посудой, был в очередной раз ранен и попал в госпиталь. За поиск драгоценностей Дымков получил ещё один орден, а всех остальных сотрудников НКВД, искавших колонну, через некоторое время расстреляли за утерю всяческих следов драгоценного груза.

Вследствие допросов выяснилось, что Дымков действительно вредил Советам как, только мог. До декабря сорок третьего года различными диверсионными группами Дымкова было взорвано семь стратегически важных мостов, пущено под откос несколько десятков поездов, ограблено восемнадцать сберкасс и прочее. Описание его подрывной деятельности составило двести сорок девять листов, притом, что у себя на службе Дымков считался образцовым командиром и действительно был в управлении инструктором по рукопашному бою.

На поиски пропавшей группы Дымкова советское командование посылало ещё четыре разведгруппы, которые пропали, так же, как и первая. На сегодняшний день подполковника Дымкова разыскивают все спецслужбы Советского Союза, и несмотря на то, что со времени начала поисков никаких следов Дымкова обнаружено не было, прекращать его розыск никто не собирается.

Появление Дымкова в Буэнос-Айресе тоже было необычным. Вальтер Рихтер легально приехал в Аргентину из Венесуэлы в начале сорок третьего года, но дело в том, что Дымков — Рихтер в это время геройствовал в России. Выяснить, как это произошло, не представлялось возможным. Чиновники, выдававшие документы неожиданно один за другим скончались. Кто-то отравился дома, кого-то после ресторана зарезали грабители, а кто-то просто пропал и до сих пор, о нём ничего не было известно. Откуда Рихтер приехал в Венесуэлу, также выяснить не удалось.

Наиболее близкие помощники Рихтера в Буэнос-Айресе оказались не менее интересными людьми. Лейтенант итальянских карабинеров Луиджи Дамато в составе своего батальона участвовал в расстреле пленных английских и американских лётчиков.

Подлинного имени ближайшего помощника Рихтера Курта Беста выяснить не представлялось возможным, но подготовка его была характерна для разведывательных подразделений Вермахта.

Третий помощник, работающий в оружейном магазине, судя по характерным выражениям, был в прошлом суперкарго одного из торговых судов, но какой страны выяснить также не представлялось возможным.

Четвёртый. Отто Хармель, вероятнее всего в прошлом был офицером Вермахта, получившим тяжёлые осколочные ранения. У него были раздроблены кости ног, повреждены сухожилия, изуродована кисть левой руки и обезображено лицо.

Человек, на которого сослался Рихтер на самом деле жил в Лондоне и действительно был связан с «Лерман Центром». Более того бывший капитан латвийского генерального штаба Алексей Петрович Елагин был одним из самых опытных латвийских разведчиков. Для связи с ним Рихтер передал половину неровно обрезанной монеты Российской Империи и свою фотографию, сделанную на берегу океана пояснив, что это вторая часть пароля.

К сожалению, связаться с Елагиным пока не представлялось возможным. Елагин с семьёй находился на островах «Лерман Центра», где компания строила резиденцию для матери Елагина княгини Елецкой. Так, по крайней мере, писали лондонские газеты.

Выяснилось также, что Елагин был инструктором разведовательно-диверсионной школы латвийского генерального штаба, в которой длительное время работал сотрудник специального разведывательного отдела РСХА штурмбаннфюрер СС Вальтер Нойманн. Елагин был личным помощником Нойманна и по слухам его ближайшим другом. В сентябре сорок первого года Нойманн погиб во время нападения на разведывательно-диверсионную школу, сам Елагин был тяжело ранен в ногу, а позднее допрошен в гестапо.

В результате допроса Елагин был покалечен, долгое время лечился и в конце сорок второго года отправлен в Лондон для проверки разведывательной сети Вальтера Нойманна. Через некоторое время после прибытия Елагин в одностороннем порядке прервал все контакты с резидентами Абвера, сопровождавшими его, исчез и появился только в конце сорок пятого года под именем Джеймса Клевери.

Для встречи с Елагиным в Лондон был отправлен бывший сотрудник специального разведывательного отдела РСХА, офицер по особым поручениям бригадефюрера СС Гельмута Штолька, гауптштурмфюрер СС Курт Бонке, лично знавший Елагина и Нойманна и курировавший отправку Елагина в Лондон. Сейчас оберштурмбанфюрер СС Курт Бонке под именем Дерлиса Вальденса проживает в Парагвае и вылетел в Лондон по первому же требованию.

Елагин появился в Лондоне семнадцатого мая, прилетев на самолёте «Лерман Центра», но встретиться с ним частным порядком Бонке не удалось. И Елагин, и княгиня Елецкая, и чета старших Лерманов вели затворнический образ жизни и круглосуточно охранялись высокопрофессиональной охраной Частной Военной Компании «Лерман Центра». Поэтому Бонке пришлось ехать в резиденцию княгини Елецкой, в которой постоянно жила семья Елагина.

Резиденция находилась в четырёхстах километрах от Лондона в огромном старинном замке подаренном княгине Елецкой королём Великобритании, и располагавшемся совсем рядом с постоянно строящимися заводами компании «Лерман Центр». Передав охране обрезанную монету, Бонке попал в замок только через сорок минут, но сразу к Елагину его не пустили, тщательно обыскав и освободив Бонке от лишних, по мнению охраны, предметов.

Елагин принял Бонке в небольшом уютном зале увешанным самым разнообразным холодным оружием. Наследник громадного замка сидел в инвалидном кресле у камина с бокалом коньяка и рассматривал нож, отобранный у Бонке охраной. Выглядел он сильно постаревшим. Ноги у него были накрыты пледом, на плечи накинут тёплый вязаный жакет, а рядом с креслом стояли двое сотрудников его личной охраны. При виде Бонке Елагин непринуждённо сказал по-немецки.

— Какая интересная форма ножа господин Вальденс. Вы всегда его с собой носите? Вообще-то два метательных ножа и удавка весьма странный набор для деловой беседы. Вы не находите? Впрочем, не обращайте внимания на старика, это просто мысли вслух.

Так что привело вас ко мне? Вы принесли мне весьма любопытный сувенир. Память о моей прошлой жизни. Прошу вас присаживайтесь. — Елагин мимолётно улыбнулся, и указал на стол. На столе лежали две половины монеты, полностью дополнявшие друг друга.

— Я привёз вам привет от вашего старого друга господин Клевери. — также непринуждённо ответил Бонке.

— По крайней мере, этот человек утверждает, что он ваш старый добрый друг. «Мы не могли бы поговорить с вами наедине?» — сказал Бонке, протягивая Елагину конверт с фотографией Рихтера.

— Не беспокойтесь господин Вальденс, охрана не понимает по-немецки. Я специально так подбирал этих людей. Мои телохранители говорят только по-английски и служили в силах специальных операций в Африке (SAS).

Мне приходится общаться с достаточно большим количеством немцев и очень часто беседы носят конфиденциальный характер, а без охраны я встречи не провожу. — в это время Елагин вытащил фотографию из конверта и застыл без движения. Бонке даже показалось, что Елагин перестал дышать.

Очень медленно, как будто он держал в руках не лист бумаги, а готовую укусить его за руку змею Елагин положил фотографию на стол изображением вниз. Данная фотография была весьма необычна. Рихтер был сфотографирован на ней в индейской маске, полностью закрывающей его лицо.

— Да, господин Вальденс. — медленно протянул Елагин сильно изменившимся голосом.

— Вы меня очень сильно расстроили. Вы даже представить себе не можете, до какой степени. Я был уверен, что этот человек погиб в январе сорок четвёртого года в одной из скандинавских стран. Старею, теряю хватку, а это очень неприятно. — Елагин задумчиво помял правой рукой лицо.

— Так что же вы хотели господин Вальденс? Привет вы передали. Сюрприз удался. Я действительно знаю этого человека. И что? — Елагин вопросительно посмотрел на собеседника.

— Я бы хотел узнать имя этого человека и… — но тут Елагин перебил Бонке.

— Вы бы хотели? А я вам что? Что-то должен? Вы хотите узнать имя этого человека? А какое из? У этого человека очень много имён, а если он до сих пор жив, значит имён у него ещё больше, чем мне известно.

Да. Я очень много знаю об этом человеке и его прошлых делах, но лично вам я ничего не должен. Хотите, что-то узнать о нём? Платите. Двадцать тысяч фунтов стерлингов. Минимум. — взгляд Елагина стал жестким, черты лица заострились. Из добродушного старика Елагин мгновенно превратился во властного хозяина замка.

— Вы в своём уме Елагин? Вы понимаете, что говорите? — Бонке был взбешён. Эта старая развалина смеет перечить ему? Но смутить Елагина не удалось. Тем же ледяным тоном он отчеканил.

— Для вас я господин Клевери, или Алексей Петрович, если вы предпочитаете такое имя. Двадцать пять тысяч фунтов стерлингов. Позволите себе ещё раз назвать меня иначе, охрана вышвырнет вас за ворота, а если не смените тон, то измерите глубину пруда рядом с замком. — это была не пустая угроза, и Бонке прекрасно это понимал, но попробовал зайти с другой стороны.

— Простите Алексей Петрович. Просто ваше заявление было несколько неожиданным. Вы не боитесь, что консервативные лондонские жители узнают, что под именем Джеймса Клевери скрывается бывший немецкий агент? — аргумент был очень слабый, но Бонке надеялся, что Елагин не стремится к подобной рекламе. К тому же у Бонке больше ничего не было, но Елагина вообще не обратил внимания на эту закамуфлированную угрозу.

— Чтобы сразу перейти к делу, господин Вальденс, я вам кое-что расскажу. — Елагин помолчал, видимо собираясь с мыслями.

— Я весьма обеспеченный человек. Кроме этого, я человек, владеющий самой разнообразной информацией, которой в случае враждебных действий с вашей стороны не премину воспользоваться.

Итак, начнём. В сорок первом году вас звали Куртом Бонке, и вы в звании гауптштурмфюрера СС служили офицером по особым поручениям при бригадефюрере СС Гельмуте Штольке.

Бригадефюрер руководил специальным разведывательным отделом в Главном Управлении Имперской Безопасности и подчинялся лично обергруппенфюреру СС Рейнхарду Гейдриху.

В октябре сорок первого года, после допроса четвёртой степени, которому подвёрг меня штурмбаннфюрер СС Ранке, вы в госпитале разговаривали с лечащим врачом прямо рядом с моей кроватью. Все считали, что я нахожусь без сознания. Я тоже очень хотел, чтобы все так считали. При этом ваше имя и звание я узнал из вашего досье, которое показывал мне мой друг Вальтер Нойманн. А теперь я расскажу вам то, о чём вы не знаете.

Во время допроса штурмбаннфюрер СС Ранке похвалился мне, что разрешение на проведение этого бессмысленно жестокого допроса он получил от бригаденфюрера, хотя я и так знал это. Во время допроса ненавидевший меня Ранке покалечил меня, но в силу своего трусливого характера он никогда не взял бы на себя такую ответственность.

В результате нашей так называемой дружеской беседы я лишился ноги, значительной части пальцев на руках и стал инвалидом. Именно поэтому я прекратил все контакты с вашей службой, но я никоем образом не скрывал от спецслужб Великобритании никакой информации о своей службе в разведке. Ровно, как и мой брат, никогда не скрывал информации о службе в НКВД.

К тому же у вас нет никаких доказательств о моей службе у вас. Моё досье было только у Вальтера Нойманна, и он сам отдал его мне ещё в тридцать восьмом году. У меня были доверительные отношения с Вальтером. Причем не у меня одного — Нойманн был очень умным человеком и грамотным профессионалом.

Теперь по поводу этой персоны. Это Владимир Степанович Дымков. Последнее место службы этого человека следственное управление НКВД города Ярославля. Звание подполковник.

Можно я не буду цитировать копию розыскного листа Управления Специальных Операций Советского Союза? Вы и сами можете прочесть эту информацию в любом торговом представительстве «Советов». Я если честно не помню, какую сумму предлагают за любую информацию о Дымкове.

Как вы считаете Курт. Может мне продать вас «Советам» вместе с информацией о том, что Дымков находится в Южной Америке? Я думаю, что они заплатят мне значительно больше тридцати тысяч фунтов стерлингов, тем более что вы наверняка знаете, где его найти.

Меня останавливают только два обстоятельства. Первое. Я ненавижу Советский Союз, и никогда не буду иметь с ним дело. И второе. Именно вас я должен благодарить за моё пребывание в Лондоне. Вы весьма оперативно меня сюда доставили, хотя, конечно же, я не должен был знать, что именно вы занимались этим. Мы ведь с вами никогда до сегодняшнего дня не встречались лично.

Впрочем, вас можно продать и моим знакомым из специальной разведывательной службы Англии. Господа из этой организации тоже с удовольствием включатся в увлекательнейшую игру под названием «найти Дымкова». Тем более, что это очень неординарный человек и обладает просто уникальной информацией о Советском Союзе и людях, которые до сих пор находятся в этой стране.

Дымкова я не люблю очень давно. Почти столько же, сколько знаю его, хотя и уважаю его как профессионала. Конечно же, он не Дымков. У него было очень много имён, но больше вы ничего от меня не узнаете.

Хотите продолжить этот разговор? Тридцать пять тысяч фунтов стерлингов. С вашей помощью я знаю теперь о Дымкове значительно больше, чем вы и могу найти его самостоятельно.

Я буду дома ещё четыре дня, а затем надолго уеду. Не тяните с решением. Если в течение четырёх дней мы не встретимся вновь, будем считать, что данного разговора не было, и я имею полное право продать информацию о Дымкове заинтересованным в этой информации службам. — после чего сказал охраннику по-английски.

— Карл. Проводи господина Вальденса. — после этих слов, охрана ни слова не говоря, выставила Бонке за ворота, отдав ему его оружие только у ворот.

[i] Класс пистолетов простейшей конструкции, как правило, карманного размера. Название происходит от фамилии известного американского оружейника XIX века Генри Деринджера. Широко применялся как оружие самообороны.