Война (СИ)

Глава 25

Траурные знамёна, что скорбно развевались на холодном, пронизывающем зимнем ветру, рвавшем в клочья даже знаменитый лондонский туман, создавали в английском народе настроения, точь-в-точь подобные царившим в далёкой России. Но и негодование, и возмущение, и скорбь, что испытывали жители обеих держав, нисколько не объединяли их. Скорее, наоборот — в Российской империи ручейки слухов ширились, сливались в полноводную реку истовой веры, что в трагической кончине юной императрицы виновны проклятые иноземцы. В Англии же на улицах больших городов и маленьких деревушек судачили лишь об одном — как ненавистные русские варвары загубили главную драгоценность Великобритании, жемчужину королевского рода. И обе несчастные страны сотрясались от гневных призывов к немедленной, беспощадной мести, то и дело на их просторах слышалось кровожадное бряцание оружия…

После печальной вести, донесшейся из столицы Российской империи, королева Елизавета Вторая заперлась в своём кабинете. Испуганные фрейлины тщетно по очереди прикладывались аккуратными, розовеющими от волнения ушками, к массивной двери — из-за неё не доносилось ни звука. Не отзывалась королева ни на деликатные царапания её обеспокоенного секретаря, ни на стенания придворных дам, не отреагировала и на собственного сына, герцога Эндрю Йоркского, что колотился в дверь матушки, сбивая чуть ли не в кровь изнеженные руки и давясь истеричными всхлипываниями.

По истечении нескольких мучительных часов ожидания собравшиеся у кабинета правительницы царедворцы и стражники, обеспокоенно переглядываясь, приняли отчаянное решение: попытаться сломать преграду, отделявшую их от Елизаветы. От женщины преклонных лет, обладающей грузом сопутствующих возрасту болезней и узнавшей трагическую новость о потере любимой внучки…

Набравшись, наконец, смелости, крепкие ребята из личной королевской охраны примерились к двери, выцепляя взглядом наиболее уязвимые, с их точки зрения, места, отошли для короткого разбега и… Дверь неожиданно распахнулась сама. На пороге застыла фигура королевы. Величие её осанки с успехом компенсировало невысокий рост и общую тщедушность тела. В её немигающем взгляде, устремленном на собравшихся у её убежища, читалась усталость. Но в то же время в глазах Елизаветы, выцветших с прожитыми годами из ярко-голубых в неопределенно-светлые, не было ни намёка на пролитые слезы. С минуту помолчав, оглядывая растерявшихся подданных, она сухо бросила сыну:

— Зайди.

Пока герцог, утирая глаза и судорожно вздыхая, протискивался мимо матери в кабинет, она скрипуче проговорила точно в пустоту, ни к кому конкретно не обращаясь:

— Не припоминаю, чтобы я освобождала кого-либо от выполнения обязанностей…

Стражники тут же попятились, косясь в сторону спасительного коридора, секретарь заполошно ринулся к собственному столу, поспешно хватая первые попавшиеся в руки бумаги и прячась за ними… Не обращая никакого внимания на суету, воцарившуюся после её слов, Елизавета развернулась и снова плотно закрыла за собой дверь, отсекая всё, что считала в данную минуту лишним.

— Мама, позволь мне разделить с тобой всю горечь нашей утраты!

Сэр Эндрю картинно приложил к глазам порядком вымокший кружевной платочек, потом засунул его за обшлаг рукава и устремился к матери, распахнув объятия. Но тут же был остановлен её повелительным жестом.

— Будь любезен, избавь меня от этого! И сядь, наконец, нечего нависать надо мной.

Ошеломленно захлопав длинными ресницами, слипшимися от слез в острые стрелы, герцог попятился и сел в кресло, не отводя потрясённого взгляда от властной родительницы:

— Ты так спокойна! Но как…Как ты так можешь?! Ты же любила Маргарет… И даже не оплакиваешь её? Мы потеряли родного человека, а ты так… так невозмутима!..

Елизавета метнула на него испепеляющий взгляд:

— Что могут изменить слезы? Показать слабость? Или ты считаешь, что вернешь дочь своими подвываниями?! Говоришь, мы потеряли её? Должна тебя огорчить — мы потеряли её гораздо раньше, тогда, когда она решила пойти наперекор всему, когда она затеяла опасную игру! А то, что случилось потом — закономерный итог!

Сэр Эндрю вжался в спинку кресла, испуганно глядя на мать, потом пролепетал дрожащими губами:

— И… И что — мы вот так это оставим? Ты даже не поставишь на место этого выскочку? Этого варвара, что довёл Марго до смерти? Во всём виноват он, он, он!..

Сорвавшись, герцог стал в исступлении колотить рукой по мягкому подлокотнику кресла.

— Истеричка… — с горечью прошептала королева, с отвращением отворачиваясь от сына. Подойдя к окну, она вцепилась руками в край подоконника и несколько раз глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться. Затем обернулась:

— И чего ты сейчас от меня ждёшь? Как ты представляешь себе месть за Маргарет?

Герцог вскочил с кресла, воинственно выпятив подбородок:

— Мы должны немедленно выдвинуть требование нашим союзникам поддержать нас в объявлении войны Российской империи, выступить единым фронтом против общего врага!

— Ты действительно веришь в то, что это Алексей Романов виновен в смерти Маргарет? О, будь он таким же недалёким остолопом, как ты, такое было бы возможно… Но увы, российский император куда более дальновиден. То, что случилось — явно происки его врагов. И не факт, что те союзники, на которых ты возлагаешь такие надежды, не приложили руку к этому. Кому выгодно сейчас развязать войну? Чьи планы, разрабатываемые годами, Алексей сумел разрушить? Чью репутацию он растоптал прилюдно? Его вмешательство значительно изменило расстановку сил на мировой арене… Думай, сын, не заставляй меня ещё больше разочаровываться в твоих умственных способностях!

Герцог растерянно опустился вновь в кресло, сгорбившись и закрыв лицо руками. Глухо спросил:

— И что нам теперь делать?

Королева задумчиво глянула на него, села за свой стол и начала машинально перебирать бумаги, лежавшие на нём. Потом голосом, лишённым всяческих эмоций, произнесла:

— Принесем официальные соболезнования правителю Российской империи в связи со скоропостижной кончиной его супруги. Выразим надежду, что виновный в столь страшном злодеянии будет найден и понесёт заслуженную кару.

— А как же то, что он сам удалил Марго от двора? Что он заточил её в каком-то захудалом монастыре на краю своих земель?! А мы будем ему соболезновать?!!!

— Не забывай, что при дворе Алексея остался сын Марго! Твой, между прочим, внук! В чьих жилах течёт королевская кровь — наша кровь!

Усилием воли успокоив бушующие в душе чувства, Елизавета после непродолжительной паузы продолжила:

— Сейчас наша основная задача — тянуть время. От нас все ждут поспешных, продиктованных горем и возмущением действий. От нас ждут ошибок! Но мы не доставим такой радости тайным врагам. Пусть теперь те, кому сейчас выгодна война с Россией, проявят себя. Пусть делают первые шаги. Пусть выступают просителями, предлагая нам поддержать их. А мы будем выжидать. И вот когда все роли участников этого фарса станут явными, когда они развяжут эту войну — а у них нет другого выбора — когда понесут потери обе стороны, вот тогда придёт время выступить и нам!

— Но… На чьей стороне? — осторожно поинтересовался герцог.

— Время покажет… — неопределённо ответила Елизавета Вторая.

***

Папа Римский с непроницаемым выражением лица выслушивал доклад одного из своих помощников, не позволяя обуревавшим его эмоциям вырваться наружу.

— … к сожалению, тела главных заговорщиков, что должны были сместить Алексея с престола, пользуясь волной народного гнева, сейчас качаются на ветру на Сенатской площади, устрашая прочих участников заговора, что сумели каким-то чудом избежать разоблачения. Несмотря на высокое происхождение, их казнили как простолюдинов, через повешение… Император до сих пор не дал своего разрешения родным забрать тела несчастных, чтобы предать их земле.

Понтифик разомкнул уста, сам удивившись тому, насколько спокойным был его голос:

— И как воспринимают подобную жестокость простые люди? Есть ли вероятность, что на фоне всеобщего осуждения получится раздуть очередную волну бунтов?

Собеседник Папы нахмурился, избегая встречаться с ним взглядом:

— Увы… Всё складывается не в нашу пользу. Каким-то образом российский император в представлении народа из негодяя превратился в такую же жертву, как и его погибшая жена. Вместо того, чтобы обвинять его в жестоком обращении с матерью наследника, повлекшем за собой её смерть, ему соболезнуют, его искренне считают пострадавшим, шлют проклятия на голову убийцам! И все чаще звучат призывы отомстить тем, кто стоял за спиной исполнителя…

Понтифик насторожился:

— Казнь состоялась, виновные определены… Чьей же крови они требуют ещё?!

— В России все — и аристократы, и простолюдины — уверены в том, что главные организаторы заговора до сих пор не пойманы. Все говорят том, что заговорщиков поддерживали, в основном, материально, из-за границы… Наши источники сообщают, что многие считают главной причиной всех бед англичан.

Папа Римский позволил себе лёгкую улыбку:

— Что ж, значит, не все потеряно. Пусть немного не так, как это предполагалось, но наши цели будут достигнуты. Россия и Англия должны вступить в кровопролитную войну! А мы им в этом поможем.

Отпустив своего помощника, который явно воспрял духом, поняв, что казавшиеся дурными вести не ввергли Его Святейшество в очередной приступ гнева, Лев Тринадцатый задумался. Пути Господни воистину неисповедимы! Тщательно разработанные планы обретали свою жизнь, приводя к неожиданным последствиям. Но при этом, великая цель становилась всё ближе, что доказывало расположенность небес к своему избраннику. На гладком, словно лишённом возраста лице понтифика проскользнула самодовольная улыбка, но тут же исчезла. Всё более странным казалось ему отсутствие новостей из Великобритании. По его расчётам, Елизавета Вторая уже должна была собирать войска, объявляя войну виновнику гибели её дражайшей внучки. Что ж, подождём еще…

Тревожила Льва Тринадцатого и ещё одна странность — в поведении одного из лучших агентов Тайной службы Ватикана. Блестяще завершив не один десяток миссий наивысшей сложности, он споткнулся на второстепенном задании, связанном с Уральской экспедицией. Последний его доклад отличался невнятностью, несвойственной обычно невозмутимому агенту экзальтированностью, с которой он доказывал необходимость вернуться на место происшествия, чтобы добыть нечто непревзойдённой важности. И, не дождавшись одобрения со стороны начальства, он самовольно приступил к реализации каких-то собственных смутных замыслов. Нахмурившись, Папа размышлял, не пора ли отдать приказ ликвидировать вышедшего из повиновения лазутчика. Но, благочестиво сложив руки в молитвенном жесте, решил дать ещё один шанс провинившемуся. Терпение — величайшая добродетель, как, впрочем, и милосердие. А оно бывает разным: иногда проявлением милосердия становится и молниеносный удар кинжала, избавляющий предателя от душевного разлада…