Война (СИ)

Глава 26

Удрав от преследования, оставив далеко позади и нерадивых пограничников, и навязанных польским паном горе — попутчиков, ватиканский выкормыш целеустремленно пересекал просторы Российской империи. Избегая людных мест, оживлённых торговых трактов, да и ранее проторенных троп, он двигался словно бы наугад, через тёмные чащобы заповедных лесов, через пустынные равнины, пересекал то вброд, то вплавь бурные полноводные реки и скромно журчащие горные речушки, неуклонно приближаясь к намеченной цели. Будто магнитом его тянуло туда, к Таганаю, и временами ему казалось, что, даже если бы он перестал самостоятельно перебирать ногами, кто-то иной, с недавних пор поселившийся в нём, перехватил бы управление телом и вновь погнал бы его в путь. Но смысла противиться навязчивому желанию побыстрее добраться до бывшего лагеря давно почившей экспедиции он не видел — с тех пор, как он пересёк границу и начал свой непростой путь, пропали тягостные ночные кошмары, что изматывали его прежде, явно намекая, что движется он в верном направлении. И чем ближе он подбирался к намеченной цели, тем больше в нём росло и ширилось радостное предвкушение чего-то великого, невероятного, что должно было изменить всю его жизнь.

Обдирая руки в кровь в непролазных зарослях кустарников, цепляясь обломанными ногтями за едва заметные выступы на скалах, он уже сам не замечал, что обрёл привычку разговаривать вслух со своим новым внутренним голосом. Это глухое, бессвязное бормотание и фанатичный лихорадочный блеск в глазах могли бы отпугнуть нечаянного прохожего, заставить усомниться в здравости рассудка встреченного путника — но обычные люди избегали тех гиблых мест, а дикое зверьё предусмотрительно пряталось от странного человека, ибо пахло от него болезнью и безумием… Которые, впрочем, не помешали ему вновь вспомнить все навыки, которые он приобрёл во время обучения и блестящей карьеры лучшего лазутчика папской тиары. Ибо, добравшись до Таганая, он испытал неприятное чувство — несмотря на всю спешку, его опередили.

Его непревзойденная интуиция, много раз спасавшая и собственную жизнь, и порученные миссии, взвыла, едва лишь он приблизился к знакомым до боли окраинам лагеря. Сразу же обратившись в камень, он стал пристально вглядываться в окружающий мрак.

Там, где он ожидал увидеть лишь остатки былого жилья, виднелся отблеск нескольких костров, а буквально в паре десятков метров от него предательски сверкнул блик отражённого металлом лунного света. Пока дозор его не заметил, но рисковать не стоило. Затаив дыхание, он бесшумно сделал осторожный шажок назад. Выждал, убедился в том, что по-прежнему остаётся незамеченным. Ещё сдвинулся — и снова замер. Ещё…

В надёжном с его точки зрения укрытии он провёл пару дней, сосредоточенно наблюдая за неожиданной помехой в виде русской экспедиции. С сожалением он убедился, что в этот раз прежним легкомысленным отношением и не пахло. Пылких юнцов, очертя голову бросающихся на поиск романтических приключений, видно не было. Зато в избытке присутствовали крепкие парни, хоть и одетые в обычную, ничем не примечательную одежду, но отличающиеся военной выправкой, скупостью движений и речей. Грамотно организованная охрана территории, чёткий распорядок дня, подмеченные лазутчиком, казалось, не ввергли его в пучину отчаяния, а лишь раззадорили. Такая задача была вполне ему по вкусу — проскользнуть незамеченной тенью, добыть нужное, уйти так же тихо и без эксцессов — именно этому его учили многие года, в этом он преуспел. Словно в подтверждение его мыслей, явно отдающих самодовольством, на него взобралась крупная ящерица, обманутая его долгой неподвижностью. Замерев на месте, она прикрыла пленочными веками глаза и с удовольствием впитывала неверное тепло северного солнца. Движение руки человека оказалось столь молниеносным, что у ящерки не было ни малейшего шанса его заметить. Зажав в руке шершавое тельце, он откусил крепкими зубами голову и принялся жадно пережевывать добычу, размышляя о том, как ему проникнуть к той самой пещере.

***

Капитан отряда, что был отправлен для охраны научной экспедиции, не терпел разгильдяйства и пренебрежительного отношения к своим обязанностям, чего требовал и от подчинённых. Поэтому из десятка новобранцев после испытательного срока он оставлял в лучшем случае пару человек. Далеко не всем было под силу неукоснительно выполнять все правила, установленные жёстким командиром. В этот поход с ним отправились лишь самые надёжные воины, лучшие из лучших, каждому из которых он без колебаний доверил бы защищать свою спину в бою. Тем более неожиданным, даже оскорбительным, практически плевком в душу для него оказался грубый прокол доверенных и проверенных неоднократно солдат, допущенный в эту ночь.

Дозорные, что дежурили на посту номер один, как про себя он называл эту проклятую пещеру, утром были обнаружены неподалеку в кустах. Живыми. Этот нюанс казался командиру скорее отягчающим обстоятельством, нежели чём-то, могущим спасти ситуацию для проштрафившихся. Глядя на мирно сопящих, изредка сладко причмокивающих во сне губами бравых вояк, он наливался тёмной краской. Внутри клокотал гнев, но внешне он сохранял спокойствие, ибо считал последним делом проявлять эмоции на виду у подчинённых.

— Привести в чувство и под арест. Позже допрошу сам. С пристрастием! — сверкнув глазами, отдал он приказ сопровождающим его солдатам. Те коротко козырнули, подхватили спящих под руки и поволокли в сторону лагеря, несмотря на слабое сопротивление товарищей, возмущённых тем, что их столь грубо вырвали из объятий Морфея.

Последующий в тот же день разговор по душам с разъяренным начальством не только полностью выветрил остатки странного сна, но и заставил бедняг горячо молиться о том, чтобы он не стал последним. Чуть смягчило жёсткий настрой командира сообщение полевого лекаря о том, что оба горе — дозорных подверглись какому-то внешнему воздействию, но определить, что это было, не представлялось возможным. Последнее, что запомнили сами солдаты — окутавшая их непонятная дымка с необычным, сладковатым ароматом.

Тщательный обыск всей подконтрольной территории, сопровождавшийся недовольными взглядами и приглушённым ворчанием учёных, которым строго-настрого запретили пока высовывать нос из лагеря, не дал никаких результатов. Кроме того, что из исследуемой пещеры пропали и контейнер с драгоценным артефактом, и тело загадочной незнакомки, из-за самого существования которой высокомудрые учёные мужи поголовно сорвали голос в яростных спорах о том, можно ли её считать живой… Так же исчез и самый бесполезный, по мнению военного, участник экспедиции — Бикбай.

О соображениях, которыми руководствовался император, навязывая такую обузу, капитану никто, естественно, не сообщил. Но обязать его относиться с уважением к слабому, явно имеющему проблемы с душевным здоровьем башкиру, тоже никто не мог. Испытывая презрение к нему, капитан старался реже с ним пересекаться, поручив заботам лекаря. Когда экспедиция достигла цели, Бикбай, казалось, вышел из апатии, вид родных гор наполнил его энергией. Всё чаще он то бродил в одиночестве по горным тропкам, то копошился в заброшенных домах деревни, в которой раньше жил и где сейчас не было ни единой живой души. Бывало, не появлялся в лагере пару дней, и тогда капитан таил надежду, что избавился-таки от неугодного его сердцу подопечного. Сейчас, казалось, можно было радоваться — мечта сбылась. Вот только никак не мог он изгнать из головы воспоминание о том, как башкир из очередного похода в горы приволок в лагерь целую груду вонючих сухих трав и жадно перебирал их, что-то бормоча под нос… А если?.. Да нет, не мог этот душевнобольной придумать, а главное — воплотить в жизнь такой хитроумный план! Или мог?

То, что миссия, порученная самим императором, бездарно провалена — капитан понимал. И осознание собственного позора тяжким грузом ложилось на сердце военного. Не раз его взгляд останавливался на родовом оружии — кинжале, что передавался от отца к сыну с наказом верно служить отчизне и хранить честь рода… И не единожды тянулась у нему рука, дабы смыть этот позор собственной кровью. Вот только он понимал — это будет не искупление, а бегство. Чтобы обелить своё имя перед императором, ему необходимо найти и вернуть артефакт! И беспощадно расправиться с тем, кто повинен в его пропаже.

***

Ужом проскользнув мимо дозорных, скользящим шагом, звуки которого сливались с унылыми завываниями ветра, лазутчик подобрался к заветной пещере. Вполне ожидаемо, у входа маячили фигуры стражников, что настороженно оглядывали окрестности, сжимая в руках оружие. Привычно замерев на месте, буквально слившись с каменной поверхностью скалы, он принялся методично осматриваться в поисках способа миновать и эту преграду. Как вдруг услышал лёгкий шорох неподалёку. Присмотревшись, с некоторым изумлением он увидел очертания человеческой фигуры, что тоже отчаянно вжималась в камень, явно не желая быть замеченной солдатами. Повозившись немного, таинственный незнакомец чиркнул чем-то о поверхность скалы, подсунул под промелькнувшую искру какой-то неопрятный пучок — и в сторону пещеры потянулся сизый дымок..

— Стой! Кто идёт? — раздался окрик бдительной охраны, внезапно прервавшийся длинным зевком. Вкрадчиво коснувшись вояк, дымок словно вытянул из них все силы. Здоровые мужики, по-детски потерев глаза кулачищами, опустились на землю и тут же засопели, подложив под голову оружие…

Избежав знакомства с коварным дымом, лазутчик подобрался, точно хищный зверь перед смертельным броском. Сейчас, когда последняя преграда, казавшаяся неодолимой, вот так просто устранилась без малейшего усилия с его стороны, он уверился в том, что его высокая миссия угодна кому-то всесильному. Был ли то Творец, о котором толковали ему в Ватикане, или покровитель всех воров и тёмных личностей — он не знал, но преисполнился осознания собственной значимости. Теперь нужно было понять, кто этот незнакомец, что послужил орудием судьбы. Соратник или конкурент? Из этих двух вариантов он предпочёл бы последний. Одиночке по натуре делить добычу и славу было не с руки. А вот очередной бой, ещё одна блистательная победа — это стало бы приятным дополнением к полосе невероятного везения!

Выждав, пока подозрительный тип, озираясь, короткими перебежками пересек открытое пространство перед входом в пещеру и, помедлив, всё же отчаянно нырнул в её разверстое нутро, он проследовал за ним. Взвесив все за и против, он решил пока просто понаблюдать. Миновав знакомые своды, усеянные письменами, он осторожно шагал по длинному коридору, едва достигнув середины, услышал, как впереди что-то щёлкнуло и послышался характерный шум камня, трущегося о камень. Ускорившись, лазутчик в пару длинных прыжков преодолел оставшееся расстояние и выглянул из-за угла.

Казавшаяся прежде монолитной, стена дальнего тупичка медлительно сдвигалась с места, открывая взору внутреннюю тайную комнату. Секрет её замка был уже известен и участникам экспедиции, сращу же понял он. Ведь артефакт, что прежде покоился на собственной подставке, исчез, а на его месте стоял металлический сундучок. Логично было бы предположить, что именно в его недрах и таился волшебный шар, уничтоживший с удивительной лёгкостью нескольких самоуверенных магов. Но всё внимание Бикбая — о, теперь лучший шпион Ватикана узнал таинственного незнакомца! — было приковано к девушке, что покоилась на каменном ложе.

— Открой глаза, Улем! Я знаю, ты не спишь, коварное порождение тьмы! Я здесь, я пришёл! Меня не обманешь, я знаю, что ты такое! Я уничтожу тебя во имя жизни…

Последние слова проводник уже прошептал, с ненавистью глядя на девушку. Казалось, он был уверен, что она вот-вот откроет глаза и встанет, но, когда она действительно шевельнулась, издал пронзительный перепуганный визг. Дрожа от ужаса, он сунул руку в объемистую суму, висящую на поясе и вытащил какую-то склянку, заполненную мутной жидкостью.

— Я пришёл не с пустыми руками! Только вода из живого источника способна остановить тебя! Берегись, Смерть!

Тем временем прекрасная черноволосая девушка, лениво потянувшись, спустила босые ноги на пол и выпрямилась во весь рост, нимало не заботясь о том, что её обнажённое тело открыто мужским взорам. Лазутчик, обычно весьма равнодушно относящийся к женским прелестям вдруг осознал, что не может оторвать глаз от незнакомки, что-то казалось в ней знакомым, притягивало, обещало… Скользнув взглядом от узких стоп, легко ступающих по каменному полу, до изящных округлых колен, затем ещё выше, огладив взором длинную талию и дразнящие груди, он упёрся в её взгляд, полный клубящейся тьмы… И понял, что стремился именно к ней, что она — сосредоточие всех его надежд, тайных желаний и амбиций!

Трясущимися руками Бикбай пытался откупорить склянку, слишком резко дернув, он упустил сосуд из вспотевших от волнения и испуга ладоней. И расширившимися от неверия глазами смотрел на то, как разлетаются в разные стороны стеклянные осколки, как тёмной лужей растекается драгоценная жидкость, не замечая даже, как губы его ненавистного врага растягиваются в презрительной улыбке…

Вцепившись в и без того растрёпанные, давно не мытые лохмы, он протяжно застонал, потом бросил обречённый взгляд на приближающуюся с ухмылкой Улем, бросился в отчаянном прыжке вперёд, схватил сундучок с артефактом и кубарем выкатился из пещеры. А лазутчик неожиданно для себя оказался в её объятиях. Увидев так близко тьму, что являлась за ним кошмарными ночами, он понял, что от судьбы не уйти, что струящийся в провалах глазниц девушки чёрный морок сулит ему небывалые блага, невиданную силу и возможности — нужно лишь принять их всей душой, отринув всё, во что его прежде заставляли верить. И когда щупальца тьмы проникли в самые потайные уголки его сердца, он был к этому готов.

Позже он, потрясённый мощью и новыми способностями, которыми одарила его Тьма, нашедшая укрытие глубоко внутри его тела, миновал незримой тенью лагерь, с лёгкостью отведя от себя взоры его жителей, нагнал несчастного, жалкого башкира, походя свернув ему шею и подобрав тот самый сундучок. Впереди его ждала долгая дорога к обретению власти и могущества. А для этого нужно было поделиться даром Тьмы с теми, кто ранее отдавал ему приказы. И когда она завладеет всеми значимыми фигурами в этом мире, тогда всё встанет на свои места.