Война в небесах

Глава 25 АСАРИЯ

Людям, пришедшим убить Данло, не пришлось взламывать дверь, поскольку один из них, Ярослав Бульба, знал отпирающий ее код. Данло ждал их, стоя рядом с кровавым пятном в нескольких футах от тела Ханумана. В комнату, как он и предвидел, ворвались бывшие воины-поэты: Ярослав Бульба, жестокий на вид субъект с обожженной щекой, и Аррио Келл, пособлявший Ярославу истязать Данло в незапамятном прошлом. Все трое были одеты в золото, как божки, и держали ножи наготове. При виде синего окровавленного Ханумана они тут же кинулись на Данло.

— Убей его! — крикнул Эде, и Ярослав полоснул ножом, примериваясь к горлу Данло. Эде снова переметнулся — он призывал Данло убить Ярослава, а не наоборот: — Убей его, а потом остальных, пока они не убили тебя!

Данло так и не понял до конца, что произошло потом.

Он, всегда помнивший так много и так ясно, так и не запомнил цепь событий, приведших его к кровавому исходу, — не запомнил, потому что не хотел запоминать. Он весь ушел, как в снеговую тучу, в хаос мелькающих ножей, свистящего шелка и шумного дыхания. Холодное дуновение стали ожгло ему глаза; он ощутил горячую кровь, хруст костей и внезапную боль от резаной раны.

Им овладел гнев. Он двинулся сквозь слепящее его красное пламя со страшной быстротой тигра — или ангела смерти, мстящего за убиенных детей. Закончив рвать, терзать и душить, он встал, задыхаясь, над тремя мертвыми воинами-поэтами. Ни один нож не коснулся его, и на нем не осталось ни единой царапины.

— Быть этого не может, — подал голос Эде, глядя на трех мертвецов. — Это попросту невозможно.

— Возможно. — Это сказал не Данло и не Эде, а возникший на пороге человек в золотой одежде божка и с двумя красными кольцами на мизинцах обеих рук. Все жгучее внимание Малаклипса сосредоточилось на Данло. Его красивое лицо выражало благоговение, в лиловых глазах горел яркий свет, как будто он смотрел на солнце. — Возможно, — повторил он, указывая ножом на тело Ярослава Бульбы. — Я знаю, что это возможно, только потому, что видел, как ты их убил.

Он шагнул в комнату и направил свой нож, обагренный свежей кровью, прямо в сердце Данло.

— Мэллори Рингесс, — сказал он, делая еще шаг, — я прошел много звезд и потратил много лет, чтобы найти тебя.

Данло наклонил голову, признавая если не свое тождество с Мэллори Рингессом, то величие поисков Малаклипса, и взглянул на свою руку, пораненную сломанной костью Ханумана. Рана затягивалась у него на глазах.

— Ты прятался в соборе, да? — спросил он, посмотрев в глаза воину-поэту. — Когда террориста увели и божки стали очищать собор от посторонних, ты спрятался, не так ли?

— Только так я и мог до тебя добраться, — признался Малаклипс. — Пока божки дрались с фанатиками Бенджамина Гура, я прятался в свечном ящике и ждал удобного случая.

— А потом поднялся наверх следом за Ярославом?

— Само собой — отправив двух божков, охранявших лестницу, к их моменту возможного.

— Понятно.

— Я не знал, зачем Хануман так срочно их вызвал. Не догадывался, что Мэллори Рингесс собрался отправить к моменту возможного его самого.

— Как видишь, это произошло. — При взгляде на Ханумана глаза Данло снова увлажнились, и голос сорвался. — У всех нас есть свой момент, и мы никогда не знаем, когда он настанет.

Малаклипс улыбнулся понимающе, почти просительно.

— Когда эти ренегаты уволокли тебя наверх, я стал опасаться, что Хануман казнит тебя без промедления. Но у него, видимо, были причины сохранить тебе жизнь.

— Да, были.

— Я рад этому — ведь теперь…

— Теперь ты попросишь меня закончить строфу, которую сочинил много лет назад, верно?

Малаклипс изумленно уставился на него.

— Мэллори Рингесс, ведь это вправду ты?

Я — не я, вспомнил Данло, молча глядя на красное острие Малаклипсова ножа. Я — не только я.

— Думаю, ты — это вправду он, — продолжал воин-поэт, — но кто ты? Вот что мне хотелось бы знать.

Я великая белая талло, чьи крылья простираются до самых концов вселенной. Я талло, я же и небо.

— Ты правда бог? — допытывался Малаклипс. — Я должен это знать.

— Я не более бог, чем ты.

— Хотелось бы верить.

— Тогда прочти свои стихи — только настоящий человек может знать, как закончить их.

— Да, пожалуй.

— А затем ты, по примеру этих воинов-поэтов, можешь доставить себе удовольствие и попытаться убить меня.

При этих словах Малаклипс вскинул руку, заслоняясь от пронизывавшего взгляда Данло, и даже зажмурился, точно Данло мог видеть его мысли.

— Зачем же мне тебя убивать, если ты ответишь правильно?

— Потому что, независимо от моего ответа, ты никогда не будешь уверен, кто же я на самом деле.

Малаклипс бросил взгляд на устилающие комнату трупы, угрюмо улыбнулся и сказал:

— Двух таких я и сам бы убил, но трех — нет. И не знаю, смогу ли убить тебя.

Никогда не убивай и не причиняй вреда другому, подумал Данло. Никогда не убивай, если в этом нет крайней необходимости.

— Я тоже не знаю, позволю ли убить себя. Извини.

Малаклипс молчал, утопая в синеве глаз Данло.

— У твоего сына, Данло ви Соли Рингесса, такие же глаза. Они что, передаются по мужской линии вашего проклятого рода?

— Говорят, что глаза у меня от матери.

— Твоей матерью была дама Мойра Рингесс, ведь так?

Моей матерью была Чандра, дочь Ленусии, дочери Элламы, которая была дочерью патвинского племени. А родной моей матерью была Катарина-Скраер, дочь этого мира.

— Мойра Рингесс, кантор, — повторил Малаклипс. — Та, что украла ДНК Леопольда Соли, чтобы зачать сына.

Все матери, потерявшие сыновей на этой войне, — мои матери. Все матери, когда-либо жившие и умиравшие, — мои матери.

— У человека может быть много матерей, — ответил вслух Данло.

Малаклипс взглянул на красное кольцо, украшающее его левую руку.

— Я ценю поэтичность твоей речи, но человек приходит в этот мир только через одну дверь.

Одна дверь, только одна… вспомнил Данло.

— И только одна чудесная дверь, — добавил Малаклипс, взглянув на правую руку с таким же красным кольцом и на нож в ней, — уводит человека из жизни.

Одна дверь, и только одна, открывается в золотое будущее, которое мне снилось, вспомнил Данло, но другая мысль тут же выросла в нем с чистотой и завершенностью снежного кристалла: Нет, дверей бесконечно много, и открываются они в бесконечные возможности.

Его взгляд упал на раскатившиеся по полу белые и черные шахматные фигуры. Где-то далеко звучали взрывы, и ветер задувал в трещины главных дверей собора. Это верно: дверей во вселенной много, и за каждой открываются целые галактики — так человеку может в одной песчинке открыться целый мир. Данло, глядя на костяную чешуйку, отколовшуюся от одной из фигур, пересекал пространство и время. Он чувствовал в себе полную, холодную уверенность, которую дает только знание. Такие прозрения уже не раз посещали его, непрошенные и неподвластные ему. Теперь он обнаружил, что способен видеть то или иное по собственной воле.

Он был как прекрасный тигр, способный появиться как по волшебству за любым из тысяч деревьев в лесу; как пилот, наконец осиливший Великую Теорему и получивший возможность путешествовать среди звезд, как угодно ему. Сознательное ясновидение, обретенное им, изумляло его и наполняло дикой радостью. Это было все равно что заблудиться в космосе и вдруг увидеть одну знакомую звезду, которая помогает мгновенно вспомнить расположение тысячи других. Все равно что открыть окно в мультиплекс, ожидая найти неизведанные пространства, и обнаружить, что даже наихудший хаос подчиняется математике. Его сознание распространялось по звездным каналам, как фронт световой волны, и он дивился логике, заложенной внутри логики этого волшебного зрения, блестящим узорам, тайному порядку, мерцающей взаимосвязанности всего сущего.

Страшная красота.

Он снова увидел, как большая голубая звезда близ Райзель Люс превратилась в сверхновую. Увидел, как к ней подошел корабль с ивиомилами Бертрама Джаспари — ближе к Звезде Невернеса подойти они не смели. Затем произошел ужасающий взрыв, выбросивший в космос фотоны, гаммалучи и языки голубого пламени. Световой шар, излучаясь на всех частотах от инфракрасной до ультрафиолетовой, двинулся через галактику со скоростью около двухсот тысяч миль в секунду.

Именно этот убийственный свет уничтожил солидную долю флота рингистов. Бардо, обнаружив сверхновую всего за несколько секунд до того, почти мгновенно внес поправки в свой план, предусматривавший окружение численно превосходящего врага. Использовав Пятый, Шестой и Восьмой отряды как приманку, он завлек десятки рингистских звеньев в обожженные светом пространства Райзель Люс. Те корабли, что не сгорели сразу в огне сверхновой, уничтожили командиры Одиннадцатого и Двенадцатого отрядов Кристобль Смелый и Алезар Эстареи, ударив по шестнадцати узлам, через которые рингисты пытались выйти в реальное пространство.

Через какие-нибудь сотни секунд все правое крыло рингистов начало рассыпаться, как песок на ветру. Хаос захватил и центр, где находился Сальмалин Благоразумный. Главный Пилот на своей “Альфе-Омеге” оказался невольным свидетелем того, как его звенья одно за другим падают в огонь сотен звезд или рассеиваются в мультиплексе.

Ужас, вызванный этим побоищем, охватил остатки флота рингистов, как лесной пожар. Пилоты, за редким исключением, ударились в панику и начали сдаваться пилотам Бардо поодиночке, десятками и сотнями. Видя, что битва проиграна, Сальмалин Благоразумный, верный своему прозвищу, приказал командирам своих звеньев прекратить бой (насколько это было возможно технически). А затем, при резком белом свете Райзель Люс, сдал весь свой флот Бардо.

Рингисты потерпели полное поражение. В тот день они потеряли многие тысячи кораблей и пилотов, включая Нитару Таль, Кадира Мудрого и Саломе ви Майю Хастари на “Золотом мотыльке”. Но и пилотов Содружества тоже погибло немало. Данло, перемещаясь в пространстве и времени от корабля к кораблю и от звезды к звезде со скоростью, бесконечно превышающей скорость фотона, видел лица всех убитых — их озарял тот свет, что живет внутри света. Ему хотелось помолиться за каждого из них, за Палому Младшую и Ивара Рея на “Божьем пламени”, за великую Веронику Меньшик, Аларка Утрадесского и Шерборна с Темной Луны, с которым столько лет жил в одной комнате Дома Погибели и даже сны видел общие.

ЯнисХелаку, Сулла Ашторет, шанти, безмолвно молился он.

Шерборн с Темной Луны, ми алашария ля, шанти, шанти.

Он видел все это, и передвигался в космосе, и молился в один и тот же момент, глядя в лиловые глаза Малаклипса.

Затем он вернулся в реальное время и заплакал, потрясенный трагическими событиями этого дня. Трупы Ханумана, Ярослава Бульбы и десяти тысяч пилотов лежали на полу, изувеченные, обожженные. Он плакал по своим братьям и сестрам, по отцам и матерям Человека, по Малаклипсу с Кваллара, которому вскоре тоже придется умереть от его руки.

Нет. Никогда не убивай без крайней необходимости, подумал он. И еще: В конечном счете мы сами выбираем свое будущее.

Свет радужных шаров играл на окровавленном ноже Малаклипса. Малаклипс сделал еще один шаг к Данло.

Малаклипс Красное Кольцо, ми алашария ля, шанти, шанти…

И Малаклипс, увидев сострадание в глазах Данло, замер на месте, как один тигр перед другим. Одним быстрым взглядом он окинул разбросанные шахматные фигуры, опрокинутую кибернетику, тело Ханумана ли Тоша и струящиеся болью глаза Данло. Он увидел слезы, проступившие на их горящей синеве, и начал производить в уме лихорадочные расчеты.

Он походил на цефика, разгадывающего секреты чужой души, а еще больше — на артизана, собирающего соборные витражи из кусочков цветного стекла. Вскоре его лицо осветилось внезапным пониманием, и он сказал:

— Ведь ты не Мэллори Рингесс, правда?

— Признаться, нет, — с грустной улыбкой ответил Данло.

— Ты Данло ви Соли Рингесс.

— И не он тоже, — покачал головой Данло.

— Данло ви Соли Рингесс, единственный в истории человек, который, еще будучи ребенком, победил воина-поэта. Я уверен, что тебя зовут так.

— Нет. — Даило, глядя сквозь пелену слез, показал на тело Ханумана. — Данло умер. Вот он лежит.

Малаклипс пристально посмотрел на убитого горем Данло и сказал почти ласково:

— Мне кажется, я понимаю.

— Мне тоже так кажется. — Данло стиснул зубы, чтобы челюсть не дрожала. По-прежнему глядя на безмолвствующее лицо Ханумана, он собрал всю свою волю и сказал: — Видишь ли, это я создал его когда-то. Потому и уничтожить его должен был я.

— На Фарфаре я сказал, что ты мог бы стать воином-поэтом, — с низким поклоном молвил Малаклипс. — Теперь я уверен, что по духу ты один из нас.

— Да, — сказал Данло, — это так.

— Ты не кричал, когда Хануман и его наемники пытали тебя.

— Мне нельзя было кричать.

— А ведь тебе должны были впрыснуть эккану — как же это возможно?

“Как поймать красивую птицу, не убив ее дух? ” — услышал Данло и вспомнил ответ: “Стать небом”.

— Как это возможно, пилот?

— Это возможно потому, что сердце свободно, — просто ответил Данло. Он чувствовал, как трудятся его клетки, вырабатывая противоядие от экканы, до сих пор горевшей в его крови. — Потому что все люди свободны — нужно только стать теми, кто они есть на самом деле.

— Десять человек из десяти, считая и воинов-поэтов, орали бы почем зря. Выходит, ты Одиннадцатый?

— Нет. Я некто другой.

— Кто же?

— Я асария. Фравашийский Старый Отец, у которого я учился, определял такого человека как асарию.

Малаклипс приложил к губам свой клинок, покрытый засохшей кровью.

— Я знаю это слово. Асария — это тот, кто способен сказать “да” всему сущему. Чему говоришь свое “да” ты?

— Тебе, — улыбнулся Данло. — И даже Ордену воинов-поэтов — духу вашего Ордена.

Малаклипс, отступив на шаг, окинул взглядом пораненную руку Данло и щеку, чуть ли не до кости рассеченную осколком стекла. За то время, что воин-поэт пробыл здесь, эти раны заметно зажили.

— Кто ты? — спросил он тихо. — Ты говоришь “асария”, но что это значит? Выходит, асария — это бог?

— Я такой же человек, как и ты. Я всего лишь то, для чего рождается каждый из людей.

Нож дрогнул в руке Малаклипса, снова утонувшего в сиянии глаз Данло.

— Ты пугаешь меня, пилот. Ничто во вселенной не пугало меня тaк, как ты.

Страх — это левая рука любви, вспомнил Данло и спросил: — И тебе непременно надо попытаться убить то, чего ты боишься?

— А что мне еще остается?

— Присоединяйся ко мне и становись асарией, как и я.

Настал момент, когда весь мир перестал вращаться и повис в состоянии полного равновесия на острие Малаклипсова ножа, между словами “да” и “нет”.

Данло видел неуверенность в лиловых глазах Малаклипса, слышал грозных ангелов, поющих в его душе. Он боялся, что Малаклипс все-таки попытается убить его — хотя бы для того, чтобы проникнуть в тайну смерти. Сам Данло, похоронивший все свое племя, сжегший тело своего сына, входивший к мертвым на Таннахилле и сам умиравший миллион раз, убивая своего лучшего друга, познал эту величайшую из тайн так, как это только доступно смертному. Познал он и тайну жизни, ибо в неподвижной точке бытия, в центре великого круга, жизнь и смерть — это правая и левая руки, соединенные вместе.

Все это Данло сказал теперь Малаклипсу — не словами, а страшной красотой своих глаз. Он сказал это огнем, и светом, и дикой радостью, льющейся из него, как океан. Затем в нем раскрылось что-то бесконечно яркое, и он в полном молчании стал говорить об истинном величии жизни. Да, мукам и терзаниям жизни нет конца, говорил он, но нет конца и самой жизни. Она идет все дальше, в золотое будущее, вечно развиваясь, вечно стремясь расцвести в каждой частице материи и в каждом уголке пространства, вечно расширяясь, вечно углубляясь, становясь все более великолепной и сознательной. И ничто в ней никогда не теряется.

Ничто просто не может исчезнуть, даже пройдя сквозь отчаяние и смерть. Все это Данло сказал Малаклипсу, глядя, как тот растворяется в свете внутри света и исчезает в тайной синеве за синевой небес.

Да.

Малаклипс внезапно тряхнул головой, отвел взгляд в сторону, покрепче сжал нож и сказал: — Я гнался за тобой среди звезд и помог убийцам развязать войну — все ради того, чтобы ты не достиг своей цели.

— Да, — грустно улыбнулся Данло, — я помню.

— Я сам убивал ради того, чтобы добраться до тебя.

— Я знаю.

— И ты все еще хочешь, чтобы я присоединился к тебе?

— Да. — Данло снова перехватил взгляд Малаклипса. — Хочу.

Малаклипс нерешительно поморгал: многие любят свет, но не всякий решится приблизиться к солнцу.

— Правило моего Ордена, обязывающее убивать всех богов, остается в силе, — сказал он наконец.

— Богов — да, но не людей. Ваш Орден основан для того, чтобы осуществить возможности человечества. Бесконечные возможности.

— Что же такое тогда бог? И что человек?

— Настоящий человек — это гордость вселенной. Он только часть ее, но в то же время и целое.

— Ты говоришь парадоксами, пилот.

— Настоящий человек не страшится смерти, потому что знает, что никогда не умрет.

— Ты говоришь загадками.

— Настоящий человек живет полной жизнью и доволен ею, потому что знает, что живет жизнью всего сущего.

— Даже глава моего Ордена затруднился бы понять твои сентенции и определения.

Данло посмотрел в окно, за тысячу световых лет, на планету Кваллар. Там, под красным солнцем, на железистой почве, некий человек наблюдал за учебным поединком двух молодых воинов-поэтов. Звали его лорд Корудон, и он носил на левой руке оранжевое поэтическое кольцо. Правую он сжал в кулак, и воинское кольцо на ней было красным, как и у Малаклипса. Заглянув в глаза этого страшного человека и в его душу, Данло увидел, что лорд Корудон давно уже отдал свой Орден в распоряжение Кремниевого Бога.

— Когда-нибудь, — сказал Данло, возвращаясь к реальности любопытных глаз Малаклипса и его блестящего ножа, — ты вернешься на Кваллар. Ты вызовешь своего главу на поединок — стихотворный или боевой, на твое усмотрение. И одержишь победу.

— А потом?

— А потом главой воинов-поэтов станешь ты — и примешь новое правило.

— Какое?

— Не убивать потенциальных богов, а отдавать свою жизнь за людей. Тех благословенных созданий, которые скоро родятся в Цивилизованных Мирах, и в Экстре, и еще дальше.

Сердце Данло отстучало три раза. Он чувствовал, что Малаклипс так же близок к слову ”да”, как артерия, пульсирующая у него на горле, но тут по лестнице затопали чьи-то ноги: как видно, часовых, убитых Малаклипсом внизу, наконец обнаружили. Еще момент — и в комнату ворвались четверо молодых божков. Одним из них был Ивар Заит, которому Хануман доверял почти так же, как Сурье Сурате Лал и Ярославу Бульбе. Но о том, кто Данло на самом деле, он явно не догадывался — при виде трупов на полу он в ужасе закричал:

— Мэллори Рингесс! Что здесь произошло?

Двое божков держали в нетвердых руках лазеры; четвертый, недавний хариджан, имел при себе только новенький блестящий нож. Нож в руке Малаклипса и красное кольцо на пальце этой руки приковывали к себе все его внимание.

— Мне пришлось убить их, — сказал Данло с печалью, и собственный голос показался ему почти чужим. — Они предали мою церковь и навлекли войну на головы невинных, поэтому я их убил.

Этот простой ответ изумил Ивара Заита до полного остолбенения, но один из божков с лазером повернулся к нему, как бы испрашивая указаний.

— Я вернулся, как обещал, — сказал Данло. — Вернулся, чтобы покончить с этой кровавой войной.

В промежутке между двумя ударами сердца Малаклипс встретился с Данло глазами, и в этих лиловых глазах сверкнуло полное согласие со всем, о чем просил его Данло. Едва заметно наклонив голову, Малаклипс неуловимым, пугающе быстрым движением вклинился между Данло и божками. Те, видя, что Данло охраняет воин-поэт с двумя красными кольцами, опустили лазеры. Они, видимо, слышали, что воины-поэты умеют входить в ускоренное время и двигаться втрое быстрее обыкновенного человека, — и сомневались, что успеют нажать на спуск, прежде чем Малаклипс накинется на них с ножом. Кроме того, они должны были задуматься о том, каким образом Данло, которого они считали Мэллори Рингессом, убил трех воинов-поэтов. Наконец, изначальным предметом их поклонения был не Хануман ли Тош и даже не его догматы, а бог по имени Мэллори Рингесс. Теперь чудо, о котором они могли лишь мечтать, осуществилось: их бог стоял перед ними, всем своим существом излучая волю к восстановлению мира.

— Что делать-то? — шепнул божок с ножом Ивару Заиту.

Настал долгий и страшный момент. Ивар, человек умный, к тому же идеалист, веривший в Три Столпа еще до того, как Хануман совратил его посулами власти, — Ивар Заит колебался. Затем он склонил голову перед Данло и сказал:

— Мы должны делать то, чего хочет Мэллори Рингесс.

Два раза ему повторять не пришлось: божки спрятали оружие и в свой черед склонились перед Данло.

— Нам надо поторопиться. — Данло ответил им поклоном и быстро, почти незаметно кивнул Малаклипсу. На улице по-прежнему слышались крики и хлопали выстрелы. — Я хочу прекратить это смертоубийство.

С этими словами он, бросив последний взгляд на Ханумана, вышел и стал спускаться по лестнице. Малаклипс шел за ним по пятам, следом шагали Ивар Заит и остальные. Повернувшись к божкам спиной, Данло доверил им свою жизнь — и сила этого доверия была такова, что им даже в голову не пришло его нарушить. Даже Ивара Заита захватила аура целеустремленности и великих возможностей, которая окружала Данло, как пылающая корона — звезду.

Бесконечные возможности.

Данло открыл дверь у подножия лестницы и вышел в неф.

Двое божков, убитых Малаклипсом, лежали в общей луже крови. Мертвые и умирающие виднелись повсюду: в темном проходе, у алтаря, на аккуратно разостланных молитвенных ковриках. Одна молодая женщина привалилась к колонне, сжимая в мертвой руке пистолет, уронив голову на грудь.

Взрыв, от которого она погибла, выбил ей левый глаз.

Маленькие трагедии такого рода жгли Данло глаза, куда бы он ни смотрел. Рассвет уже брезжил над городом, но собор освещало только пламя немногочисленных свечей. В их пляшущем желтом свете, бросающем тени на ажурную лепнину стен, Данло различал живых божков, разместившихся вдоль стен и окон. На полу сверкали осколки цветного стекла, особенно в южной трансепте и у восточных окон, разбитых внизу. Пара божков на глазах у Данло храбро высунулась в выбитое окно, поливая лазерным огнем кольценосцев Бенджамина Гура. Те отвечали тем же, и рубиновый луч, проникший в окно, едва не опалил бритую макушку одного из божков. В следующий момент Данло сквозь запахи горящего воска, выпущенных внутренностей и крови подошел к алтарю и набрал в грудь, воздуху. Его голос прозвучал как колокол, наполнив собор гулом двух простых слов:

— Война окончена!

Двести защитников собора разом повернулись от выбитых окон к алтарю. Данло взошел по его красным ступеням и встал рядом со свечницей, чтобы божки могли видеть, кто обращается к ним.

— Война окончена, — повторил он. — Хануман ли Тош начал ее ради собственной славы, одержимый безумными мечтами, изменив тем самым духу рингизма, а заодно и всем вам. Но теперь с этим покончено.

Пуля, влетевшая в одно из окон, ударила в стену над Данло, выбив струйку каменной пыли. Божок, пригнувшийся у восточной стены, отчаянно замахал лазером, делая Данло знак сойти с алтаря. Ему, как и всем, сказали, что они защищают жизнь Мэллори Рингесса, и он готов был защищать своего бога до конца.

— Лорд Мэллори! Сойдите, пожалуйста, и вернитесь на башню к лорду Хануману. Вы не должны подвергать себя опасности!

Другой божок, поглядев на Малаклипса с Иваром Заитом, стоящих на нижней ступени алтаря, спросил:

— А где же лорд Хануман? Все еще на башне? С ним все в порядке?

— Хануман ли Тош мертв, — объявил Данло, и в соборе стало тихо — только ветер свистал в разбитых окнах да стонали раненые. — Его время пришло, и я отправил его к звездам.

Двести пар глаз вожглись в Данло, как лазеры, но задавать ему вопросы никто не посмел. Никто не посмел возразить ему или как-то выступить против него, ибо он был Мэллори Рингесс, который сказал, что война окончена. Всех охватил сладостный трепет надежды — надежды на то, что они все-таки будут жить.

— Откройте двери! — приказал Данло. — Но сначала пусть кто-нибудь вывесит в окно белый флаг.

Сказано — сделано. Кто-то из божков оторвал от мантии убитого скраера кусок белого шелка и помахал им в восточное окно, а потом перешел к окнам южной трансепты. Выстрелы на улице почти сразу же прекратились, и на город опустилась тишина.

— Теперь открывайте двери! — повторил Данло, и четверо божков бросились исполнять его приказание. Высокие двери западного портала распахнулись навстречу ветру и жгучему морозному утру глубокой зимы.

— Они могут подумать, что это ловушка, — заметил Данло Ивар Заит, глядя в открытым проем на огни Старого Города. На нем была только тонкая золотая хламида, и его пробирала дрожь. — Кому-то из нас придется к ним выйти.

— Придется, — согласился Данло и сошел с алтаря.

На нижней ступени Малаклипс удержал его за руку.

— Это слишком опасно. Кто-нибудь выпалит в тебя по инерции или со страху и убьет.

— Возможно, — сказал Данло, глядя в его лиловые глаза.

— Я сам поговорю с ними. — Зубы Малаклипса ощерились в свирепой улыбке. — Новое правило воинов-поэтов, пилот: не щадить жизни ради защиты людей.

Данло улыбнулся ему в ответ.

— Так ты готов умереть ради меня?

— Ну да.

— А я готов умереть за тебя. За воина-поэта, который тоже человек.

О этими словами Данло ринулся вперед. Сила его мускулов и его воля оказались слишком велики для Малаклипса.

Он шагал по черно-белым плитам грациозно, но быстро, не желая, чтобы кто-то еще загородил ему дорогу. В дверях на него налетел ветер. Моргая от холода и выступивших слез, Данло взглянул на улицу, освещенную первыми проблесками рассвета. Землю до самых дверей собора устилали тела. Вдоль пурпурной ледянки стояли сани, и сидящие за ними люди в шубах целили из различных видов оружия в дверной проем.

На крышах соседних домов тоже засели кольценосцы. Данло насчитал триста человек, а потом оставил это занятие и вышел за порог, на свет восходящего солнца.

— Война окончена! — крикнул он. — Собор открыт для вас и будет отныне открыт всегда!

Долгий миг все молчали, и никто не шевелился. Кольценосцы, закоченевшие после ночи на морозе, смотрели во все глаза на грандиозную фигуру Мэллори Рингесса. Они сражались за его освобождение, а теперь он стоял перед ними и приглашал их войти.

— Входите же! — сказал он. — Входите, пока не замерзли окончательно.

Из-за саней вышел кольценосец с лазером в правой руке.

Кисть левой ему оторвало, и культя была наспех замотана окровавленным бинтом. Под капюшоном, скрывавшим лицо, Данло разглядел ястребиный нос и сердитые зеленые глаза Бенджамина Гура. Тот спокойно шел по скользкому льду прямо к Данло. Подойдя, он назвался, поклонился и сказал:

— Мэллори Рингесс, я всегда надеялся, что ты вернешься, но не думал, что это произойдет на самом деле. Жаль только, что ты не вернулся раньше, до того, как все это началось. — Бенджамин обвел перевязанной рукой тела своих кольценосцев.

— Да, жаль. — Данло закрыл глаза, и перед ним вспыхнули миллиарды лиц тех, кто погиб на войне. Но изнутри звездным светом просияли миллиарды новых лиц — детей, которым вскоре предстояло родиться в этой галактике.

Страшная красота, вспомнил он. Страшная красота.

— Если война действительно окончена, позволь задать тебе вопрос. — Зеленые глаза Бенджамина вжигались в Данло, как раскаленная медь. — Ты правда бог? Или человек?

Данло посмотрел на пар от дыхания, срывавшийся с его тонких злых губ, на обрамленное мехом лицо с лазерным ожогом на щеке. Потом улыбнулся загадочно и ответил:

— Что такое, собственно, бог? И что такое человек? Какая разница, кто я, если я вернулся, чтобы покончить с войной?

Без дальнейших объяснений он жестом пригласил Бенджамина в собор. Тот повиновался, а за ним последовали Поппи Паншин, вышедшая из соседнего дома, и Карим с Прозрачной, и другие кольценосцы, входившие когда-то в Каллию. С южной стороны собора появился Масалина во главе небольшого отряда — его толстые прежде щеки обвисли от голода.

Все эти люди — и многие другие, кроме них, — вошли вслед за Данло в западный портал. Их взорам предстали лежащие на полу убитые и раненые, и они смотрели на свою кровавую работу с тревожной смесью гордости, ужаса и стыда.

Данло взошел на алтарь, а Малаклипс поместился на нижней ступени с явным намерением не подпускать к нему никого, будь то божок или кольценосец. Обнажив свой длинный нож, он пристально следил за Иваром Заитом, Наманду Асторетом и другими князьями Ханумановой церкви. При этом он не спускал глаз и с вооруженного лазером Бенджамина Гура, и с его кольценосцев, собравшихся у алтаря в количестве двухсот человек. Видно было, что он готов убить или быть убитым и что особой разницы это для него не составляет.

Был скверный момент, когда какой-то божок начал проклинать Бенджамина Гура и всех кольценосцев. Они убили его брата, кричал он, и сами должны поплатиться за это жизнью. Тут Данло, к большому расстройству Малаклипса, стал, раскинув руки, между этим божком и Бенджамином, и его гневный голос сотряс собор:

— Я вернулся, чтобы покончить с войной, но я не могу покончить с ней в одиночку, Я не могу помешать вам убивать друг друга, как не смог помешать Хануману ли Тошу убить моего сына. Но если уж вам непременно надо убивать, убейте сначала меня.

Пристыженный божок, продолжая бормотать проклятия, опустил лазер. Из устремленных на него глаз Данло струился яркий свет, и в нем виделось все, что Данло выстрадал после гибели своего племени. Глаза божка, омытые этим светом, наполнились слезами — он плакал по брату, и по тем, кого убил сам, и по тем, кого убивали при нем. Без слов и без понуканий он нагнулся и положил свой лазер на пол.

— Война окончена, — воскликнул внезапно один из кольценосцев и положил свой лазер рядом с лазером божка. — Если ей правда конец, глупо продолжать эти убийства.

Еще один кольценосец сложил оружие, за ним десяток других. Божки тоже начали разоружаться — и вдруг все, кто был в соборе, разом двинулись к алтарю, чтобы сложить свои лазеры, дубинки, сновидельники, тлолты и пистолеты в растущую груду оружия. Все, кроме Малаклипса Красное Кольцо. Воин-поэт ни за что не расстался бы со своим священным ножом и не отдал бы его в чужие руки; он ограничился тем, что спрятал его в ножны, которые носил под плащом, и взглядом пообещал Данло, что не станет обнажать его в пределах города — если, конечно, война не вспыхнет снова и ему не придется защищать того же Данло.

Но война окончена, сказал себе Данло. Наконец-то с ней покончено раз и навсегда.

Божки и кольценосцы, складывая оружие, смешались воедино, совсем как до войны. Тихо переговариваясь, они вспоминали события, которые привели к этому поразительному моменту. Весть о том, что Мэллори Рингесс голыми руками убил трех воинов-поэтов, быстро разошлась по собору. Рассказывались и другие истории. Когда Мэллори Рингесс упомянул о смерти своего сына, все, естественно, решили, что он говорил о Данло. Его никто не видел вот уже много дней, и теперь кольценосцы тихими, скорбными голосами оповещали друг друга о его гибели.

Один божок, так и не смирившийся с потерей своих друзей, обвинил Бенджамина Гура в террористических действиях и в том, что он послал кого-то из кольценосцев убить Ханумана ли Тоша, вследствие чего чуть не погиб сам Мэллори Рингесс. Услышав это обвинение, Данло взглянул на Ивара Заита, и тот объяснил всем, что Хануман сам инсценировал это мнимое покушение, чтобы заточить Мэллори Рингесса в своей башне. С недоумением и почтительным страхом поглядывая на Данло, Ивар рассказал, как воины-поэты Ханумана ввели Мэллори Рингессу парализующее средство, чтобы заставить его молчать. Ивар до сих пор не понимал, как удалось Рингессу преодолеть действие этого средства, но другие поняли. Женщина в золотом платье, с благоговейным выражением на лице, сказала это простыми словами:

— Он Мэллори Рингесс, и он бог.

Все эти истории подействовали на собравшихся успокаивающе. Божки начали наконец понимать лживость и преступность действий Ханумана ли Тоша, а кольценосцы испытывали жалость к одураченным божкам. Тогда Данло, освещенный льющимся в восточное окно солнцем, рассказал всем об истинной цели Ханумана. Рассказал о будущем, в котором всем рингистам предстояло содействовать росту Вселенского Компьютера — а потом быть выброшенными, как сломанные части механизма, в которых больше нет нужды. Хануман мечтал о том, сказал Данло, что когда-нибудь Вселенский Компьютер займет собой всю вселенную.

— И это главная причина, по которой я был вынужден убить его, — сказал он людям, глядящим на него с ужасом и недоверием. — По которой Содружество Свободных Миров вступило в битву с флотом рингистов и одержало победу.

Так невернесцы впервые узнали о великой победе Содружества. В то самое время, как Данло, стоя на алтаре, рассказывал, чем закончилась битва Десяти Тысяч Солнц, небо над городом озарилось множеством ярких огней. Это авангард флота Бардо, сказал Данло, — это его легкие корабли выходят из мультиплекса, возвращаясь домой.

— Надо открыть Крышечные Поля, — распорядился он, посмотрев на Ивара Заита — Данло знал, что ему рингисты, охраняющие космодром, не окажут сопротивления. — Ступай туда, найди Корабельного Мастера и расскажи ему о том, что произошло здесь. Пусть он подготовит Пещеры к приему множества кораблей. Скажи также, что Бардо и лорду Сальмалину, когда они прибудут, надлежит явиться в собор к Мэллори Рингессу.

Поколебавшись долю мгновения — ему явно не хотелось покидать собор, где разворачивались столь грандиозные события, — Ивар кивнул и зашагал к выходу. Когда он ушел, Данло стал раздавать поручения другим божкам и кольценосцам, спеша навести порядок и в соборе, и во всем городе.

Раненых и умирающих он приказал доставить в хосписы, мертвых — к плазменным печам для кремации.

С часто бьющимся сердцем он посмотрел, как группа божков поднимается на башню, чтобы снести вниз тела трех воинов-поэтов и Ханумана. Еще чаще оно забилось, когда Данло велел другой команде найти в часовне камеру, где Хануман заключил Старого Отца. Он приказал доставить почтенного фраваши в хоспис, если тот как-то пострадал, или же к нему домой во Фравашийскую Деревню. Затем Данло перешел к менее важным делам наподобие очистки пола от осколков стекла и вставки клария в разбитые окна — уж очень холодно было в соборе.

Некоторое время все шло хорошо, но на пути к главенству над городом и Путем Рингесса Данло ожидало еще одно испытание. Божки теперь стекались в собор со всего Старого Города, чтобы еще раз подивиться на Мэллори Рингесса. Внезапно Данло заметил маленькую женщину в ярком золотом одеянии — она шла по проходу, и божки расступались перед ней. Она приблизилась к алтарю с таким видом, точно это застланное красным ковром возвышение принадлежало ей.

Красные глазки смотрели сердито с ее маленького кислого личика. Данло очень хорошо знал эту женщину, Сурью Сурату Лал.

Когда-то она была принцессой на планете Летний Мир; теперь, особенно со смертью Ханумана, она видела себя королевой церкви. Весь прошлый день после пленения Данло она тайно совещалась с лордом Паллом и не присуствовала при штурме собора кольценосцами. Но она, при всем своем тщеславии и гордыне, была храброй женщиной, готовой бороться хоть с кем, даже и с богом.

— Этот человек, — сказала она, указывая на Данло и обращаясь к божкам у алтаря, — убил лорда Ханумана, а вы поклоняетесь ему, как богу!

Несколько мгновений все пятьсот человек, бывших в соборе, молчали, глядя на нее так, точно она заразилась безумием от Ханумана. Затем один видный рингист, Бодавей Эште, прочистил горло и сказал: — Но ведь он и есть бог, Сурья. Мэллори Рингесс.

— Откуда нам знать, настоящий он Мэллори Рингесс или нет? Может, это просто ставленник Бенджамина Гура, притворившийся богом, чтобы убить лорда Ханумана?

При этом поразительном заявлении многие кольценосцы закричали, что Сурья клевещет на их вождя, и стали требовать, чтобы она замолчала. Божки, напротив, хотели, чтобы она продолжала говорить, и атмосфера в соборе так накалилась, что Малаклипс поднялся повыше и взялся за нож, не сводя глаз с массы кричащих, взволнованных людей.

— Она права, — сказал какой-то старик. — Откуда нам знать, что это настоящий Мэллори Рингесс?

— Конечно, Мэллори Рингесс — кто же еще?

— Но который Мэллори: бог или человек? Вот вопрос!

— Что такое, по-вашему, бог? А человек?

— Конечно, он человек — кто же еще?

— Нет, бог. Не видишь, что ли?

— Поглядите на его глаза! Разве у Мэллори Рингесса глаза были синие?

— Мэллори носил сначала человеческое тело, потом алалойское. Он бог и может выбрать себе глаза любого цвета.

— Кто, кроме бога, способен убить голыми руками трех воинов-поэтов?

— Все идущие по Пути Рингесса когда-нибудь станут богами — почему же вы не верите, что Мэллори бог?

— Путь Рингесса в том, чтобы пить каллу и вспоминать Старшую Эдду, — зачем надо было это извращать?

— Почему вы не видите того, что у вас перед глазами?

— Почему вы позволили Хануману все испортить и ввергнуть город в войну?

— Он человек, ставший богом, — и вот он стоит!

— Я вижу человека, который и выглядит как человек. Принцесса Сурья права — откуда нам знать, что он действительно Мэллори Рингесс?

Данло довольно долго молчал, давая всем выговориться.

На Сурью Лал он смотрел с грустной улыбкой — он видел, что она никогда не чувствовала истинного духа рингизма и не понимала, что значит выйти за пределы своего “Я”. У нее в отличие Ханумана не было высокой мечты, пусть даже злой и безумной. Вся ее вера сводилась к притворству и фанатическому пылу с немалой долей самообмана и желания прославиться.

Мэллори Рингесса она явно считала не более чем сильным человеком, способным помочь ей в восхождении к вершинам власти. При мысли о ее мелкой, живущей бредовыми фантазиями натуре и о вреде, который эти ее качества принесли миру, Данло хотелось плакать. Вызов, который она ему бросила, был отчаянным шагом, но это не умаляло опасности, которую она собой представляла. Данло был уверен, что Хануман не сказал ей, кто такой Мэллори Рингесс на самом деле, но Сурья обладала острой, как бритва, интуицией. Решив разом развеять все сомнения и подозрения относительно своей персоны, Данло перевел взгляд на взволнованную толпу и поднял руки, призывая к тишине.

— Я тот, кто я есть! — крикнул он и, стиснув кулак, показал им черное пилотское кольцо, сверкнувшее на солнце. — Видите его? Этим кольцом в 95-й день ложной зимы тридцать лет назад лорд Леопольд Соли посвятил меня в пилоты. Пилот никогда не снимает своего кольца; оно священно и дает возможность опознать пилота, даже если он состарится в мультиплексе на восемьдесят лет и вернется в Невернес, когда все его друзья умрут.

С этими словами он, к изумлению всех присутствующих снял кольцо с пальца и сделал молодому человеку у алтаря знак подойти. По воле случая это оказался не кто иной, как Кийоши Темек, ухаживавший за Данло в его камере.

— Ты веришь, что я Мэллори Рингесс? — спросил Данло.

Весь собор затих, ожидая ответа Кийоши.

Молодой божок поднял на Данло свои доверчивые глаза и без колебании ответил: — Верю.

— Хорошо. — Данло вышел на край алтаря и вложил кольцо в руку Кийоши. — Найди в Пилотской Коллегии Мастера-Архивариуса, и пусть он определит, чье это кольцо.

Он улыбнулся, видя, с каким благоговением взирает на него Кийоши и как он держит кольцо — будто это не холодный алмаз, а горячий уголь. Но Мастер-Архивариус подобных эмоций испытывать не будет. Он положит кольцо под электронный микроскоп и прочтет вписанную в алмаз уникальную метку из атомов железа и иридия.

— Ступай скорее, — сказал он Кийоши, обласкав его взглядом, и велел Малаклипсу: — Ступай и ты с ним. Позаботься, чтобы кольцо дошло до Мастера-Архивариуса без происшествий.

Малаклипс, неохотно повиновавшись, вышел из собора вместе с Кийоши, и Данло перенес синий огонь своих глаз на Сурью. Он смотрел на нее, и они вместе с сотнями других ждали возвращения Кийоши Темека.

Сердце Данло мерно отстукивало проходящие мгновения, а собор все наполнялся и наполнялся. Весть об окончании войны и смерти Ханумана разнеслась по городу, как пожар.

Все разношерстное население Невернеса, как и вчера, стекалось к собору. И так же, как в минувший трагический день — Данло казалось, что между ним и сегодняшним прошел миллион лет, — лорды и мастера Ордена явились в собор, откликнувшись на его зов. Они приходили по парам, и по десять человек, и по двадцать: Ева Зарифа, и Санчо Эдо Ашторет, и Бургос Харша — последний все в той же коричневой форме. Лорд Палл, само собой, тоже прибыл, а с ним Джонат Парсонс, Родриго Диас, Коления Мор и вся остальная Коллегия.

На этот раз, однако, академики смешались с божками, кольценосцами, аутистами и хариджанами, не придерживаясь определенного протокола. Немного погодя появился Джонатан Гур в сопровождении Зенобии Алимеды и других каллистов. Увидев, что Бенджамин жив, хотя и ранен, он протолкался к алтарю и обнял брата в порыве бурной радости.

Следом в собор вошел Демоти Беде, и двое Подруг Человека, и послы Утрадеса, Ярконы, Нинсана, Арсита, Веды Люс и других рингистских миров. Казалось, весь город собрался в соборе, чтобы увидеть своими глазами, будет ли этот обыкновенный на вид человек объявлен Мэллори ви Соли Рингессом, главой Ордена, Светочем Пути Рингесса — и правителем всех миллиардов людей, живущих в цивилизованных Мирах.

Да.

Когда уже стало казаться, что Кийоши Темек никогда не вернется, толпа на улице издала мощный крик. Но это возвещало не возращение Кийоши, а прибытие группы одетых в черное мужчин и женщин. Около ста пилотов, только что из боя, шли по ледянке к дверям собора. Среди них был Сальмалин Благоразумный и другие рингисты — они, как видно, успели примириться со своими давними однокашниками и недавними врагами Маттетом Джонсом, Ларой Хесусой и Роганой Утрадесской.

Бардо, разумеется, тоже был с ними. В своих пропотевших налловых доспехах и великолепном шешиновом плаще он вступил в собор, словно бог войны. За ним шли cамые прославленные из его капитанов: Елена Чарбо, Аджа, Сабри дур ли Кадир и Ричардесс. В нескольких шагах позади следовали Алезар Эстареи, Эдрея Чу и Кристобль Смелый, который в битве Десяти Тысяч Солнц оправдал наконец высокое мнение, которое имел о себе самом, и оказался достоин своего прозвища.

Спаянные воедино гибелью своих друзей, они медленно проходили под цветными окнами нефа. Люди в соборе, несмотря на ставшую почти невыносимой давку, расступались перед ними. Бардо спешил к алтарю, откуда когда-то руководил мнемоническими церемониями и где теперь на его месте стоял другой. Увидев Мэллори Рингесса, точно вышедшего из глубин его памяти и заветной мечты, он устремился вперед чуть ли не бегом, забыв даже о той малой толике сдержанности, которой обладал.

— Мэллори! — вскричал он своим громовым голосом. — Мне сказали, что ты вернулся, но я не хотел верить, пока не увижу тебя своими глазами.

Данло спустился с алтаря ему навстречу. Бардо на миг остановился и посмотрел на него как-то странно, но тут же, рыдая, припал к нему, потрясенный и торжествующий, и стал молотить Данло по спине в приливе радости. Многие стоящие поблизости, видя это, тоже прослезились. Столь бурные изъявления восторга могли бы поломать ребра менее крепкому человеку, но Данло носил то же самое алалойское тело, которое на памяти Бардо принадлежало Мэллори Рингессу.

— Паренек! — твердил Бардо, позабыв об этикете. Это было дружеское прозвище, которым он называл Мэллори Рингесса, а потом и Данло. — Я думал, ты уже умер, ей-богу!

Но Мэллори Рингесс, как видели все, был живехонек, и то, как приветствовал его Бардо, убедило даже самых заядлых скептиков, что перед ними действительно прославленный Главный Пилот, доказавший Великую Теорему и вернувшийся в Невернес, овладев тайнами богов. Именно в этот кульминационный момент возвратился наконец Кийоши Темек, сопровождаемый Малаклипсом и седовласым человеком преклонного возраста. Данло узнал в нем Дагейма Редсмита, Мастера-Архивариуса и мастер-пилота, который когда-то пытался достичь внешнего ядра галактики за Морбио Инфериоре — очень давно, еще до Ричардесса и Леопольда Соли.

Теперь мастер Дагейм, страдающий сухоткой и трясучкой, предоставлял водить легкие корабли более молодым пилотам, ограничиваясь ведением летописи их достижений — и идентификацией их черных колец.

— Мастер Дагейм! — Бардо разомкнул объятия, глядя на ковыляющего к алтарю старца. Он не мог не заметить, что Сурья Лал, лорд Палл и многие другие ждут приближения Архивариуса со страхом, как если бы тот был носителем чумы. — Рад видеть вас снова — я знаю, как вам тяжело выбираться в город.

Бардо низко поклонился старику, и другие последовали его примеру. Все присутствующие здесь пилоты знали мастера Дагейма, а он знал их всех. Старый мастер с трудом поклонился лорду Сальмалину, Чиро Далибару, Кристоблю Смелому, обменялся поклонами с Данло — и выпрямился, молча глядя на него. Весь собор затаил дыхание.

После долгой паузы старик улыбнулся и заговорил, произнося слова старинного ритуала: — Лорд Мэллори Рингесс, удачен ли был твой путь? Тебя не было семнадцать лет и триста сорок восемь дней. О каких чудесах поведаешь ты мне, возвратившись?

Услышав это, пятьсот человек взревели разом — только Бардо смотрел то на мастера Дагейма, то на Данло, ничего не понимая. Божок, стоящий у него за плечом, объяснил ему, зачем посылали за Мастером-Архивариусом, и Бардо повернулся к своей кузине Сурье Лал с черно-лиловым от гнева лицом.

— Сурья! — прогремел он с такой яростью, что стоящие рядом шарахнулись в стороны. — Это Мэллори — и ты поняла это сразу, как только его увидела!

Сурья, сообразив, что контроль над Путем Рингесса ей захватить не удастся, пристыженно потупилась.

— Да, он Мэллори Рингесс, — подтвердил мастер Дагейм, подняв черное кольцо над головой так, чтобы видели все. — А это его кольцо. Оно сделано в восемьдесят восьмой день ложной зимы 2929 года и дано Мэллори Рингессу при его посвящении в Зале Пилотов.

С этими словами он протянул кольцо Данло и удовлетворенно улыбнулся, когда тот снова надел его на палец.

— Мэллори Рингесс! — вскричали разом сотни голосов. — Мэллори Рингесс! Лорд Мэллори ви Соли Рингесс!

Выждав, когда шум немного утихнет, Бардо снова обратился к Сурье, содействовавшей его смещению и всемерно раздувавшей войну.

— Сурья Лал! Ты предала не только меня, но и каждого из стоящих здесь бедных божков. За это тебя следует вывести из этого прекрасного здания, которое ты помогала разрушать, и…

— Бардо! — Голос, еще более мощный, прокатился по собору от стены к стене. Данло помолчал, устремив взгляд на своего друга, и заговорил снова: — Бардо, ты отважно сражался и привел пилотов Содружества к победе. Мы все воздаем тебе честь за это, но решать судьбу Сурьи Лал надлежит не тебе.

Весь собор вскричал разом, соглашаясь с Данло, и из нефа на улицу понеслось:

— Лорд Мэллори! Глава Ордена! Владыка Света! Светоч Пути Рингесса!

Бардо улыбнулся и сказал с низким поклоном:

— Верно, Мэллори, верно. Глава Ордена — ты, а не я.

Данло вернул ему поклон и сказал Сурье:

— Сурья Сурата Лал, вы были рождены принцессой Летнего Мира и теперь снова вернетесь туда. Бардо приготовит для вас корабль.

Бардо опять поклонился, а Сурья сверкнула глазами и скрипнула зубами, но ни словом не опротестовала приговор, обрекающий ее на изгнание.

— Бывшие воины-поэты, помогавшие Хануману в терроре и пытках, тоже вернутся в свой родной мир.

Солнце поднималось все выше, заливая собор золотым светом, а Данло стоял, как бог, среди людей Невернеса и делал все от него зависящее, чтобы восстановить в городе мир.

Наконец очередь дошла и до лорда Палла, молча глядевшего на Данло своими розовыми альбиносскими глазами. Если он даже подозревал, кто такой Мэллори Рингесс на самом деле, то ничем этого не обнаруживал. Мертвенно-бледное, с обвисшей кожей лицо делало его смертельно усталым и бесконечно старым.

— Лорд Палл, — сказал Данло, — я благодарю вас за то, что вы исполняли обязанности главы Ордена в мое отсутствие, но теперь у вас будет больше времени для размышлений о природе сознания и других столь же важных вещах. Вы будете жить на покое в своей башне, передав пост Главного Цефика своему преемнику.

Так Данло перед всеми академиками, хариджанами, кольценосцами и божками отправил лорда Одрика Палла в отставку и приговорил его к домашнему аресту в башне Цефиков. И лорд Палл, изможденный и пристыженный, закрыл глаза, признавая свое поражение. Лорд Вишну Сусо, явно желая возразить что-то против смещения своего главы и принципала, открыл было рот, но темный огонь в глазах Данло заставил его промолчать из страха самому быть разжалованным.

— Мэллори Рингесс! Мэллори Рингесс! Лорд Мэллори ви Соли Рингесс!

Однако лорд Сальмалин, при всем своем благоразумии, оставался великим пилотом, и мужества у него было куда больше, чем у лорда Сусо. Он смело посмотрел на Данло и начал:

— Я как Главный Пилот считаю своим долгом сказать, что вам не пристало…

— Сожалею, — прервал его Данло, чьи глаза теперь пылали, как пара звезд, — но вы больше не Главный Пилот.

— Что? — Лорд Сальмалин уставился на Данло так, точно смысл этих простых слов не дошел до него. Сто других пилотов тоже смотрели на Данло во все глаза.

— Мы все воздаем вам должное за решимость, с которой вы вели военные действия против Содружества. Но из-за этой вашей деятельности погибло множество людей, и Орден вместе с Цивилизованными Мирами едва не погиб тоже. Настало время избрать нового Главного Пилота.

— И кто же это будет? — спросил Сальмалин.

— Его зовут Пешевал Сароджин Вишну-Шива Лал, — ответил Данло и с улыбкой добавил: — Но всем он больше известен как мастер-пилот Бардо.

Бардо просиял от гордости и удовольствия, а Лара Хесуса, Сабри дур ли Кадир и другие пилоты, которыми он командовал, поклонились ему и застучали своими кольцами по медной ограде алтаря, одобряя его избрание.

— Но он больше не пилот Ордена! — громко запротестовал Сальмалин. — Он давно уже отрекся от своих обетов и стал отщепенцем!

Тут лорд Вишну Сусо, набравшись наконец отваги, прочистил горло и заметил, что за три тысячи лет от основания Невернеса ни одному ренегату не было позволено вернуться в залы Академии.

— Верно, не было, — сказал Данло, — но теперь другие времена, и в нашем Ордене, как и в других Орденах, вводятся новые правила. Бардо, если пожелает, может заново принести присягу и занять пост Главного Пилота.

Бардо в свою очередь улыбнулся Данло и воскликнул:

— Еще бы я этого не желал, ей-богу! Это мечта всей моей жизни! Спасибо тебе, Паренек, спасибо!

— Пожалуйста, — сказал Данло. — Думаю, что из тебя выйдет превосходный Главный Пилот.

Оказанная Бардо честь явно встретила всеобщее одобрение, поскольку собравшиеся снова подняли крик: — Лорд Бардо! Лорд Бардо! Главный Пилот Ордена!

Данло мог бы провести остаток дня, принимая обожание людских толп и залечивая нанесенные войной раны, но все случившееся с ним после возвращения в Невернес наконец пересилило его. Он обнаружил в себе источник тайного огня жизни, но это пламя горело слишком ярко и слишком долго.

Все клетки его организма пробудились почти одновременно, но такая встряска требовала огромных затрат энергии. Кийоши Темек и прочие божки могли думать, что бог питается солнечными лучами, но это было далеко не так. Данло, ничего не евший и не пивший с прошлого утра, испытывал огромную слабость — гибельную слабость, если говорить честно. В голове у него помутилось, и он повалился на Бардо. Он был в полуобморочном состоянии и рухнул бы на пол, но Бардо обхватил его своими ручищами и помог удержаться на ногах.

— Что случилось? — вскричали с тревогой сто голосов. — Что с Мэллори Рингессом?

Бардо, крепко держа Данло, в глаза которого постепенно возвращался свет, прошептал ему: — Паренек, ты чего?

— Все хорошо, Бардо, — с улыбкой ответил Данло. — Все теперь будет хорошо.

Бардо, взмахами руки разгоняя толпу, повел его к часовне.

— Дорогу, — гремел он при этом. — Плохо ему, не видите, что ли? Богам тоже надо спать.

Да, спать, подумал Данло — и безмолвно помолился за навеки уснувшую часть себя самого: Данло ви Соли Рингесс, ми алашария ля, шанти, шанти.

Он шел с Бардо сквозь цветные лучи, льющиеся в окна собора, и люди по сторонам кричали:

— Рингесс вернулся! Глава Ордена! Светоч Пути! Владыка света!

И Данло, молчанием своей души и глубиной своих глаз, шагая вперед и засыпая на ходу, отвечал им: Да! Да! Да! Да!