Война за самоцветы

Очевидно, отец не намеревался оставить текст в таком виде (вероятно, он быстро менял имена сразу во всей главе, не обращая внимание на содержание текста), и, в самом деле, он поставил на полях напротив этого отрывка знак «Х» и написал: «Неверно. Смотри Анналы и историю Турина». Возможно, это было сделано из-за спешки или нежелания работать над текстом непосредственно в то время; но, возможно, это указывает на неуверенность отца в том, как увязать здесь содержание «Квэнта Сильмариллион» с тем же самым материалом, почти одинаково изложенном в «Серых Анналах» и «Нарн»: см. с.

165 и далее. В опубликованном «Сильмариллионе» старый текст § 153 КС заменен текстом §§ 161-166 «Серых Анналов» (с другим окончанием: см. с. 169).

В машинописях отсутствуют две небрежных правки, сделанных в рукописи. Первая из них касается начала § 133: «Но когда сыновья сыновей Отцов Людей вошли в возраст мужества…»; это относится ко второму поколению после Беора, Хадора и Халета по старым генеалогиям, т.е. к Барагунду, Белегунду, Берену; Хурину, Хуору; Хандиру из Бретиля. Корректируя текст ПК 2, отец не обратил внимания на необходимость исправить эту фразу в свете переделанной истории эдайн в Белерианде, а заметив это, он сделал только следующее исправление в рукописи КС:

Но когда пятое поколение людей после Беора и Мараха еще не вошло в возраст мужества…

Даже в таком виде фраза не совсем корректна, потому что пятое поколение после Беора и Мараха – это Бреголас, Барахир; Гундор, Галдор. Без сомнения, здесь говорится не о них, а об их сыновьях – и даже в этом случае «еще не вошли [242]

в возраст мужества» едва ли подходит Барагунду и Белегунду, которым, согласно измененным датам генеалогической таблицы (с. 231-232) в это время было 35 лет и 33

года. В любом случае, представляется очевидным, что «пятое» написано по ошибке вместо «шестое».

Вторая, имевшая место только в КС правка, явно сделанная куда раньше первой, продолжает последние слова § 137 «он [Фелагунд] отдал Барахиру свое кольцо».

Но, устрашившись, что все крепости обречены в конце концов пасть пред мощью Моргота, он отослал свою жену Мэриль к ее народу в Эглорест, и с ней ушел их сын, еще ребенок, за яркость глаз прозванный Гильгалад, Звездный Блеск.

Жена Фелагунда, Мэриль, раньше не упоминалась, как и его ребенок; и здесь впервые появляется Гиль-Галада из «Властелина Колец». Другое примечание по этому поводу имеется в рукописи КС рядом с началом «короткой» (т.е. сокращенной) версии легенды о Берене и Лутиэн (см. т. , с. 293), оно небрежно написано карандашом в низу страницы, но явно относится к предложению в тексте, в котором Фелагунд, уходя с Береном, передал корону Нарготронда Ородрету («Сильмариллион», с. 170): Но, предвидя опасность, он велел Ородрету отослать его сына Гильгалада и жену.

Эта фраза была вычеркнута, но далее, в той же версии легенды о Берене и Лутиэн, существует третье небрежно написанное примечание без указания на место вставки, но явно относящаяся к отрывку, в котором Ородрет изгоняет Келегорма и Куруфина из Нарготронда («Сильмариллион», с. 176):

Но Владычица, жена Инглора, покинула народ Нарготронда и ушла с сыном своим Гильгаладом в Гавани Фаласа.

Пустое место здесь оставлено для имени жены Фелагунда. В каждом из этих трех примечаний (если взять их по порядку) ее уход сдвигается на все более позднее время; но, конечно же, примечания не обязательно были написаны именно в такой последовательности (хотя третье предположительно заменяет второе, зачеркнутое). С

другой стороны, представляется маловероятным, что эти три дополнения не связаны между собой, хотя я и не вижу способа достоверно установить время их написания. –Можно также отметить, что в позднем исправлении старой рукописи АБ 2 фраза заключительного аннала была заменена (т. , с. 144) с «Но Эльронд Полуэльф остался и правил в западных землях мира» на «Но Эльронд Полуэльф остался вместе с Гильгаладом, сыном Инглора Фелагунда, который правил в западных землях мира».

В связи с этим следует упомянуть место в «Серых Анналах» (§§ 108-109, с. 44), где определенно сказано, что «У короля Инглора Фелагунда не было жены» и что когда Галадриэль прибыла в Нарготронд на праздник в честь завершения строительства города в 102 году, она спросила брата, почему это так:

«…когда она говорила, на Фелагунда сошло предвидение, и он молвил: [243]

«Я тоже принесу клятву, и должен быть свободен, чтобы исполнить ее и сойти во тьму.

И не останется от моих владений ничего, что мог бы наследовать сын».

Однако говорят, что до этого часа столь холодный расчет не руководил им; ибо любил он Амариэ из ваниар, а ей не было дозволено отправиться с ним в изгнание».

Амариэ вновь появляется в СА, в обеих версиях пересказа истории Берена и Лутиэн (§§

180, 199), где говорится, что Фелагунд живет в Валиноре с Амариэ.

Далее становится очевидно, что примечания на рукописи КС представляют собой отброшенную идею, посредством которой отец пытался ввести Гиль-Галада в историю Древних Дней; отрывок из «Серых Анналов», процитированный выше, доказывает, что от нее отказались. Утверждение, что Гиль-Галад был сыном Фингона («Сильмариллион», с.

154), опирается на позднее примечание карандашом в рукописи СА (§ 157), говорящее, что когда Фингон стал королем нолдор после гибели Финголфина, «своего юного сына (?

Финдора) [ ] Гильгалада он отослал в Гавани». Но этот вариант, принятый для опубликованного текста после долгих колебаний, никак нельзя назвать последней точкой зрения отца на этот вопрос.

ПОСЛЕДНИЕ ГЛАВЫ«КВЭНТА СИЛЬМАРИЛЛИОН»

Относительно следующих глав КС (12-15), в которых излагается история Берена и Лутиэн, мне почти нечего добавить к моему рассказу в т. , с. 292 и далее. С них была отпечатана машинопись в серии ПК 1, но отец только бегло просмотрел текст, исправив несколько ошибок, допущенных при печати, и пропустив главную из них; с этой машинописи была отпечатана копия в серии ПК 2, которую он также просмотрел бегло, не сопоставляя варианты: например, старые имена «Инглор» и «Финрод» не были заменены на «Финрод» и «Финарфин». Единственное изменение в тексте ПК 2 было сделано в самом начале (т. , с. 296), где на полях напротив «нолдор» он написал «Нуменора», т.е.

«самой длинной (кроме одной) из всех песен нолдор [> Нуменора] о древних днях». С

этим ср. т. Х, с. 373.

История текста следующих глав (16 и 17) «Квэнта Сильмариллион» уже была полностью изложена в т. (в особенности см. с. 293-294), и нет смысла повторять ее здесь. В тексте главы 16, истории Битвы Бессчетных Слез, изложенной в т. , с. 306-313, не было сделано никаких изменений (за исключением упомянутых в § 1, т. , с. 313), когда с этого текста печаталась машинопись ПК 1, а эту главу отец вообще не правил.

Отпечатанная годы спустя машинопись ПК 2 была просто копией ПК 1, сохранившей все ее ошибки и также оставшейся без правки. Таким образом, противоречивый рассказ о выходе Тургона из Гондолина, обсуждаемый в т. , с. 314-315 (в «Серых Анналах» мы видим

[244]

решение этой проблемы, см. с. 133, § 221), остался в этом тексте даже без комментария на полях.

На главе 17, начале истории Турина (т. , с. 316-321) отец (в декабре 1937г.) прервал процесс записи «Квэнта Сильмариллион». Эта глава не правилась, когда с нее была отпечатана последняя машинопись серии ПК 1, и отец к ней больше не прикасался. В

данном случае, однако, он позже вернулся к рукописи, сделав в ней много дополнений и изменений (и отказавшись от последней части главы, т. , с. 319-321, § 34-40); но это скорее стоит отнести к обширной неоконченной работе над «Сагой о Турине», которой отец занимался в 50-х годах, так и не создав, однако, ее краткого пересказа, подходящего по формату для «Квэнта Сильмариллион». ПК 2, как и раньше, представляла собой лишь копию ПК 1, совершенно устаревшей к тому времени.

Глава 17 заканчивалась бегством Турина из Менегрота после убийства Оргофа и сбором шайки изгоев за пределами Дориата: «они обращались против всякого, кто попадался им на пути - будь то эльфы, люди или орки» (т. , с. 321). Более ранняя версия этого отрывка имеется в К («Квэнта Нолдоринва»), т. , с. 123; и с этого места, если говорить в узком смысле о повествовании «Сильмариллиона», не существует текста более позднего, чем К (написанного, по большей части, в 1930 году), охватывающего остальную часть истории Турина, всю историю возвращения Хурина, Наугламира, гибели Тингола, разорения Дориата, падения Гондолина и нападения на Гавани Сириона - вплоть до заключительной части К, которая была переписана отцом в 1937 г.

Это, конечно, не значит, что отец потерял интерес к поздним преданиям: «Турин» –очевидное тому свидетельство, и позднее «Предание о Туоре», без сомнения, должно было привести к подробному описанию Падения Гондолина, а «Скитания Хурина» не должны были окончиться с его уходом из Бретиля, но привести к истории Ожерелья Гномов. Но текст «Квэнта Сильмариллион» здесь подошел к концу. Я говорил в «Квэнта Нолдоринва» (К), т. , с. 76:

«Заголовок [«Это краткая история нолдоли или номов, извлеченная из Книги Утраченных Сказаний»] прямо указывает на то, что хотя К писался в «законченной»

манере, отец рассматривал его как конспект, «краткую историю», «извлеченную» из более обширной работы; и это очень важный момент в концепции «Сильмариллиона» в узком смысле этого названия. Я не знаю, возник ли этот замысел от того, что отправной точкой второй фазы мифологического повествования был краткий синопсис (НМ) [«Набросок мифологии»]; но, судя по последовательному, шаг за шагом, продвижению от НМ через К

к той версии, создание которой прервалось в самом конце в 1937 г., это весьма вероятно».

[245]

В этих версиях отец опирался на уже существующие длинные тексты, прозаические и поэтические (конечно же, продолжая их дополнять и развивать), и в «Квэнта Сильмариллион» он совершенствовал этот характерный стиль, мелодичный, торжественный, печальный, пронизанный чувством утраты и удаленности во времени, отчасти обязанный своим существованием, как я полагаю, тому литературному обстоятельству, что отец сокращал до краткого конспекта историю, существовавшую в его воображении в гораздо более подробной, непосредственной и драматической форме. С

завершением великого «вторжения» и окончанием «Властелина Колец» он, кажется, вернулся к Древним Дням с желанием вновь обратиться к гораздо более пространному стилю письма, в котором он начинал писать давным-давно в «Книге Утраченных Сказаний». Завершение «Квэнта Сильмариллион» по-прежнему оставалось его целью; но сильно разросшиеся по сравнению с первоначальными вариантами «великие предания», на которые должны были опираться последние главы «Сильмариллиона», так и остались неоконченными.

Осталось лишь описать позднюю историю последней части КС, переписанного окончания «Квэнта Нолдоринва», текст которого приведен в т. , с. 233 и далее, с теми изменениями, которые я счел ранними, сделанными до того, как работа над КС в конце 1937 г. была прекращена.

Любопытно, что существует последняя машинопись серии ПК 2 (1958г.(?)), в которой текст К скопирован от слов: «Хурин собрал вокруг себя немногочисленных лесных изгоев и они пришли в Нарготронд» (т. , с.132) до конца. У нее нет заголовка, и, если не считать нескольких сделанных отцом правок, эта машинопись не имеет самостоятельной ценности: интересен лишь сам факт ее наличия. Причина, по которой она начинается именно с этого места (но не именно с этой фразы), на мой взгляд, ясна. Когда отец решил «снять копии со всех материалов, каких возможно» (декабрь 1957г., см. т. Х, с. 141-142), он снабдил машинистку бумагами не только с текстом «Квэнта Сильмариллион», но и (среди прочих рукописей) с текстом «Серых Анналов». Таким образом, история Турина в существующей форме оказалась (или должна была оказаться) сохраненной в двух машинописных копиях. Но чтобы так же скопировать последние главы «Сильмариллиона», с момента смерти Турина, нужно было взять текст К, поскольку более позднего текста не существовало (за исключением переделанной версии окончания). Этот текст, конечно же, представляет довольно ранний вариант; вот пример, один из многих: в К написано (т. , с. 139): «Ибо Тургон задумал, впервые ступив в эту долину после жестокой сечи…» - явное указание на давно отброшенную версию основания Гондолина после Битвы Бессчетных Слез; и в поздней машинописи осталась эта версия. Конечно же, это был просто - *, страховка на случай возможной катастрофы, но существование этой машинописи подчеркивает, и, безусловно, подчеркивало для отца наличие важной и длительной работы, которая ожидала его, но которая так и не была завершена.

* Крайнее средство (фр.) (прим. пер.)

Машинистке ПК 2 дали рукопись (см. т. , с. 323) 1937-го года с переписанным окончанием К, начинающимся со слов: «И они увидели

[246]

Одинокий Остров, но не остановились там…» Некоторые поздние, небрежно сделанные изменения (см. т. , с. 324) в рукописи уже присутствовали, другие – нет.

Машинописи до начала переделанного текста отец по понятным причинам вовсе не уделил внимания, но заключительную часть он бегло исправил – и ясно, что в тот момент при нем не было самой рукописи для сверки. Эти изменения по большей части – всего лишь обычные замены имен и названий, но также были сделаны и несколько самостоятельных изменений, которые отмечены в примечаниях ниже.

Исправление рукописи происходило, видимо, в две стадии (до и после печати машинописи), внесенные правки по большей части незначительны, а некоторые не заслуживают даже упоминания. Я ссылаюсь на пронумерованные абзацы в т. , с. 324-

334.

Изменения имен, названий и их вариантов: «Айрандир» > «Аэрандир» (§ 1); «Тун» >

«Тирион» (§ 3 и далее); «Кор» > «Туна» (§ 4); «линдар» > «ваньяр» (§§ 6, 26); «Вингэлот»

> «Вингилот» (§ 11, но в других случаях название осталось без изменений); «Гумлин» >

«Галион» (§ 16); «Гортху» > «Гортхаур» (§ 30; см. с. 240; § 143); «Палуриэн» >

«Кементари» (§ 32); «Эриол» > «Эреол» (§ 33).

«Фионвэ» везде было заменено на «Эонвэ», а «сына Манвэ» на «вестника Манвэ» в § 5

(но в § 6 «Фионвэ, сын Манвэ» > «Эонвэ, коему Манвэ отдал свой меч»); «сыновья Валар»

стали «воинством Валар» в § 6; но «Дети Валар» в § 18, «сыновья Богов» в § 20 и «сыновья Валар» в §§ 29 и 32 исправлены не были (см. также комментарий к § 15 ниже).

Другие изменения:

§ 6 «вел их Ингвиэль, сын Ингвэ»: заметив явную ошибку, из-за которой Ингвиэль тал предводителем нолдор (см. т. , с. 334, § 6), отец изменил эту часть фразы на «Финарфин, сын Финвэ»: см. т. , с. 196, второе примечание. В машинописи это место осталось в первоначальном виде, только «Ингвиэль» был изменен на «Ингвион» (а «Светлые Эльфы»

на «Дивные Эльфы», см. т. Х, с. 168, 180).

§ 9 «Манвэ» > «Манвэ, Старейший Король»

§ 12 «она позволила выстроить для себя» > «там для нее выстроили»

§ 13 «посчитали это знаком надежды» > «посчитали это знаком, и назвали ее Гиль-

Оррайн, Звездой высокой надежды», позже изменено на «Гиль-Амдир» (см. т. Х, с. 320). В

машинописи напечатана переделанная фраза с «Гиль-Оррайн», которое отец изменил на «Гиль-Эстель»; на втором экземпляре он написал «Орэстель» над «Оррайн».

§ 15 «Светлых Эльфов Валинора» > «Светлых Эльфов в Валиноре».

«сыновья Богов были юными, и прекрасными, и грозными» > «воинство Богов было облачено в одежды Валинора»

§ 16 «большая часть сынов людей» > «многие из сынов людей»

§ 17 «было подобно великому грому и пламенной буре» > «с великим громом, молнией и пламенной бурей»

§ 18 «при падении сокрушил пики Тангородрима»

[247]

> «упал он на пики Тангородрима и сокрушил их»

«цепью Ангайнор, что давно уж была приготовлена» > «цепью Ангайнор, что уже носил он в былые времена»

§ 20 «Но Майдрос не прислушался к этому призыву и приготовился… к отчаянной попытке исполнить свою клятву» > «Но Майдрос и Маглор не прислушались…» с изменением «он» на «они» и «его» на «их».

§ 26 «особенно на больших островах» > «на больших островах».

§ 30 «даже в позднейшие дни, эти ростки взрастают и приносят свои темные плоды» >

«будут приносить свои темные плоды до позднейших дней»

«Саурон… служил Морготу даже в Валиноре и пришел вместе с ним» > «…служил Морготу в древнейшие времена и пришел вместе с ним в мир» (ср. с вычеркиванием схожей фразы в главе «О разорении Белерианда», с. 240, § 143).

§ 31 «Турин Турамбар… вышедший из чертогов Мандоса» > «Турин Турамбар…

избавившийся от Судьбы Людей в конце мира». На полях рукописи отец приписал «и Берен Камлост» без указания на то, куда вставить эти слова.

§ 32 «и она разобьет Камни и с помощью их огня вновь зажжет Два Древа»: на втором экземпляре машинописи было изменено на: «и он [Фэанор] разобьет Камни, и с помощью их огня Йаванна вновь зажжет Два Древа»

Приблизительно напротив последних двух фраз абзаца (от «В том свете Боги вновь станут юными…») отец на полях рукописи поставил большой знак Х.

Среди поздних изменений были также и вставка подзаголовков («О Великой Битве и Войне Гнева» в § 15, «О конце Клятвы Фэанора и его сыновей» в § 20, и «Об уходе эльфов» в § 26), которые я отметил в комментариях к этому тексту, т. , с. 336; однако я забыл упомянуть еще один вставленный подзаголовок: «Второе пророчество Мандоса» в §

31.

По поводу этого текста я говорил в т. , с. 324: «Сам факт, что конец «Сильмариллиона» все еще имел такой вид, когда был начат «Властелин Колец», достаточно примечателен». Еще более примечателен и труднообъясним тот факт, что отец и в гораздо более позднее время, кажется, считал, что текст требует лишь небольших отдельных изменений. Но иногда его правки носили явно поверхностный, небрежный характер, он не столько вдумчиво и строго проводил сравнение с ранним текстом, сколько переходил к частностям (берущим истоки в более старых текстах), которые приковывали его внимание; и в этом случае, быть может, поздние изменения стоит скорее рассматривать в этом свете, чем как признак удовлетворения содержанием текста. Но этот текст ставит неразрешимую загадку в самом начале, перепрыгивая от первой части истории Турина к середине фразы гораздо более позднего момента повествования «Квэнта», и его поздняя история никак не проливает свет на эту тайну.

Дж. Р. Р. Толкин

СКИТАНИЯ ХУРИНА

Перевод Анариэль Ровэн

Предисловие переводчика

«Скитания Хурина» — большой и практически законченный Профессором текст, который можно назвать повестью. Писался он в конце 50-х годов, а опубликован был в «Войне Самоцветов» — 11 томе «Истории Средиземья»

(стр. 251-310). Рассказывается в «Скитаниях» о том, как Хурин по дороге из Дор Ломина в Нарготронд пришел в Брэтиль и что из этого вышло. По-моему, это один из шедевров Толкина.

Как обычно, я даю целиком все замечания и комментарии редактора —Кристофера Толкина. Мои комментарии убраны в фигурные скобки, в конце я даю глоссарий.

Ошибки, опечатки и комментарии шлите на адрес

@ .

Приятного чтения!

23 февраля 2016 — 3 января 2017

[стр. 251]

СКИТАНИЯ ХУРИНА

Текст «Скитаний Хурина» не очень удобно разбивать на пронумерованные абзацы, и комментарии (стр. 298 и далее) даются к пронумерованным сноскам в тексте.

Самый ранний рассказ о том, что случилось с Хурином после того, как Моргот его освободил, мы находим в «Сказании о Турамбаре» ( .112-115, 135-136). Затем следуют версии «Наброска мифологии» ( .32) и «Квэнты» ( .132); см. также «Летописи Бэлэрианда» и ( .306, .141). Нет необходимости касаться здесь этих версий, поскольку ни в одной из них не говорится, что, прежде чем отправиться в Нарготронд, Хурин вернулся в Хитлум (или пришел в Брэтиль).

На стр. 103 я уже указывал на то, что рукопись «Серых летописей» весьма неожиданно обрывается в конце страницы: «мне всегда казалось странным, что отец прекратил работу над «Серыми летописями» на этом месте, даже не указав, что же было высечено на камне». Позднее (см. там же) отец добавил в рукопись надпись на камне, а также заключительные слова, заимствованные из заключительной части «Нарн».

Объяснение оказалось простым: среди разрозненных бумаг я обнаружил страницы рукописи, которые явно были продолжением «Серых летописей» (нумерация этих страниц продолжает нумерацию основной рукописи); видно, что это продолжение затерялось еще при жизни отца. Изначальная концовка была, на самом деле, такой же, как добавление, сделанное отцом к «Серым летописям», когда он решил, будто потерял конец; только название повести было «Глаэр ниа Хин Хурин», как в заключительной части «Нарн» (стр. 160, § 349). Впоследствии отец дописал слова «и была сложена людьми», как и в концовке, добавленной к «Серым летописям» (стр. 103), а позднее он снова поменял название на «Нарн и Хин Хурин», точно так же, как в окончании «Нарн».

«Утраченный» текст, написанный почти тем же почерком, что и основная рукопись, на этом месте обрывается, но дальше на той же странице идет продолжение, написанное другим почерком и другими чернилами: около этой годовой записи два раза указана дата «500» — и оба раза вычеркнута.

Иные говорят, что Морвэн, скитаясь, будто безумная, однажды пришла к тому камню, и прочла надпись, и после умерла, хотя, по счастью, она не поняла, какая история стоит за этими словами, — и оттого страдала меньше, чем Хурин. Потому что все, что Моргот знал о действии своего проклятия, Хурин знал тоже; но ложь и злоба

[стр. 252]

были смешаны с истиной, а тот, кто смотрит очами Моргота, желает он того или нет, видит все искаженным. [Позднейшая приписка на полях: Надо продумать судьбу Морвэн. Не встретились ли Хурин и Морвэн снова?]1

Здесь чернила и в некоторой степени почерк снова меняются. Нижеследующее повествование — первый рассказ об освобождении Хурина со времени создания «Квэнты» в 1930 году.

500

Моргот в особенности стремился представить в пагубном виде деяния Тингола и Мэлиан (потому что их он ненавидел и боялся больше всего); и, наконец сочтя, что время пришло, Моргот освободил Хурина от оков через год после смерти его детей и отпустил на все четыре стороны. Моргот притворился, будто в этом он движим великодушием к побежденному врагу, но на самом деле он хотел сделать Хурина орудием своей злобы. И, хоть мало веры имел Хурин в слова и дела Моргота, он ушел, охваченный скорбью и ожесточенный ложью Темного Властелина.

Двадцать восемь лет провел Хурин пленником в Ангбанде, и на исходе заключения ему было шестьдесят2, однако велика была в нем сила, несмотря на тяжкую скорбь, ибо то отвечало намерениям Моргота. Стража сопроводила Хурина до восточных границ Хитлума, где его отпустили.

Всякий, кто знал его [в] юности, признал бы Хурина и сейчас, хотя тот и сделался мрачен на вид: его длинные волосы и борода совсем поседели, но глаза горели свирепым пламенем. Он шел несогбен, хоть и опирался на огромный черный посох; однако был он опоясан и мечом. Великое изумление и ужас охватили Хитлум, когда дошла туда весть о возвращении владыки Хурина.

Истерлинги исполнились смятения, опасаясь, что Хозяин снова поступил с ними бесчестно и вернул землю вестронцам, которые теперь, в свою очередь, обратят их в рабство. Ибо дозорные сообщили, что Хурин явился из Ангбанда.

«То был огромный поезд, — сказали они, — с черными солдатами Тангородрима, что за Анфауглитом, а с ними пришел этот человек, и обращались с ним так, как будто он в чести».

Оттого вожди истерлингов не осмелились наложить руки на Хурина и позволили ему бродить по своей воле. В этом они проявили мудрость; ибо остатки собственного народа чурались Хурина, поскольку он явился из Ангбанда словно почетный союзник Моргота; а в те дни, как уже было сказано, ко всем беглым пленникам и впрямь относились с подозрением: [стр. 253]

не соглядатаи ли они или предатели. Посему свобода лишь пуще ожесточила сердце Хурина; ибо, даже пожелай он, у него не вышло бы поднять восстание против новых хозяев страны. Немного народу стеклось к нему: бездомные да изгои, что скрывались в горах; но ничего серьезного не предпринимали они против пришлецов со времен ухода Турина, пятью годами ранее.

Узнав от изгоев правду о деяниях Турина в чертоге Бродды, Хурин взглянул на Асгона3 и его людей и молвил: «Переменился здешний люд. В

рабстве обрели они сердца рабов. Не желаю я более владычествовать ни над ними, ни где бы то ни было в Средиземье. Я покину этот край и отправлюсь скитаться один, разве что кто-то из вас пожелает пойти со мной и встретить то, что нам уготовано. Ибо ныне нет у меня цели, разве что случай поможет мне отомстить за беды моего сына».

Асгорн4 и еще шестеро отчаянных пожелали идти с ним; и Хурин повел их к жилищу Лоргана, который все еще называл себя владыкой Хитлума.

Лорган, прослышав о его приходе, устрашился и собрал других вождей с их людьми у себя в доме ради защиты. Но Хурин, придя к воротам, взглянул на истронов5 с презрением.

— Не страшитесь! — молвил он. — Пожелай я сразиться с вами, не нуждался бы я в спутниках. Пришел я лишь затем, чтобы проститься с владыкой этой земли. Нет у меня к ней любви с тех пор, как осквернили вы ее.

Владейте ею, пока можете, покуда ваш хозяин не приставил вас снова к холопьему делу, к чему у вас больше сноровки.

Лорган не опечалился, думая, что так быстро и легко отделается от страшного Хурина, не пойдя притом против воли Ангбанда; и он выступил вперед.

— Как пожелаешь, друг, — сказал он. — Я не делал тебе зла и оставил в покое; надеюсь, что, если ты вернешься к Хозяину, ты не умолчишь об этом.

Хурин в гневе воззрился на него.

— Не смей звать меня другом, наглый холоп! — воскликнул он. — И не верь в ложь, что достигла моего слуха: будто я пошел на службу Врагу. Я из эдайн и не изменю себе, и вовек не бывать дружбе между нами.

Тогда, услышав, что Хурин вовсе не в чести у Моргота или отрекся от него, многие из Лоргановых людей обнажили мечи, чтобы убить Хурина. Но Лорган удержал их; ибо был он осторожен и коварством и нечестивостью превосходил прочих, а потому быстрее проник в замысел Хозяина.

[стр. 254]

— Тогда ступай к злосчастию, седая борода, — сказал он. — Ибо таков твой рок. Недомыслие, насилие и страдание по своей собственной вине — вот деяния твоего рода. Недоброго тебе пути!

— Тол ахарн! — молвил Хурин. — Месть грядет. Я — не последний из эдайн, добрый путь меня ждет или недобрый.

И с тем он ушел и покинул землю Хитлума.

501

Ничего не рассказывают о скитаниях Хурина, пока не достиг он в конце того года Нарготронда. Говорят, в глуши пристали к нему беглецы и бесхозные люди, так что на юг он пришел сам-сто или даже больше. Но почему он отправился в Нарготронд, неясно, разве что вели его рок и судьба Самоцветов.

Иные говорили, что

Здесь, внизу страницы, обрывается «потерянное продолжение» «Серых летописей»; но нашлась еще одна страница, исписанная совершенно другим почерком (курсив, которым отец нередко пользовался в период после публикации «Властелина Колец»): она явно подхватывает оборванное предложение «Иные говорили, что…».

Вместе с первым добавлением к «Серым летописям», о Морвэн (стр. 251-252), и последующим рассказом о возвращении Хурина в Хитлум эта страница представляет собой переход к серии добавлений, которые делались поочередно, хотя невозможно определить, какой продолжительности интервалы их разделяют.

[Иные говорили, что] он, быть может, не знал о смерти Глаурунга и в безумии своего сердца надеялся отомстить этой злой твари: ведь Моргот бы утаил гибель Глаурунга, если бы мог, — и потому, что эта потеря причинила ему горе и уязвила его гордость, и потому, что он бы скрыл (в особенности от Хурина) все самые доблестные или успешные из деяний Турина. Но вряд ли дело обстояло так6, коль скоро гибель Глаурунга была столь тесно связана с гибелью детей Хурина и горестной правдой о них; слухи же о нападении Глаурунга на Брэтиль разошлись повсюду. Конечно, Моргот запер людей в Хитлуме так крепко, как только мог, и туда доходило мало вестей о том, что творится в других землях; но стоило Хурину перевалить на юг или встретить каких-нибудь странников в глухомани, как он услышал бы известия о битве в теснине Тайглина.

Более вероятно, что Хурина привело в Нарготронд желание больше разузнать о Турине; не желал он пока идти ни в Брэтиль, ни в Дориат.

Вначале он отправился искать дорогу в Гондолин, искать дружбы Тургона (и она поистине была бы велика), но дороги Хурин

[стр. 255]

не нашел. Того не желал его рок (ибо по-прежнему лежало на нем проклятие Моргота); более того, после Нирнаэт Тургон прилагал все усилия, чтобы сокрыть свое королевство. И тогда Хурин, найдя

Здесь текст обрывается; но на этой же странице, явно в то же самое время, отец написал следующее:

Хурин отправляется на поиски Гондолина. Не находит. Идет к Брэтилю, и его душевные муки усиливаются. Его не хотят пускать, говоря, что халэтрим более не желают подпасть под тень его рода. Но ? [новый?] владыка7 отдает Хурину драконий шлем. В сердце Хурина — гнев на Тингола. Он проходит мимо его страны [Дориата] и идет в Нарготронд. Зачем? Ищет новости, награбленное добро, — он восхищался Фэлагундом.

Новости о падении Нарготронда достигли сынов Фэанора, опечалив Маэдроса, но не Кэлэг[орма] Куруфином. Но когда разошлись вести о падении дракона, многие задумались о драконьем кладе: кто им владеет?

Какой-нибудь орочий предводитель, думали люди. Но карлы из [ ] Как Мим нашел клад? Он должен принадлежать к другой расе8.

Эти два фрагмента, в особенности второй, — явно конспект новых идей. В

первом появляется самое раннее, насколько можно судить, упоминание о том, что Хурин искал, но не нашел дорогу в Гондолин. Во втором фрагменте возникает новый поворот в ненаписанной истории Драконьего шлема и другие новые детали (что Хурин восхищался Фэлагундом; и как подействовала весть о падении Нарготронда на сыновей Фэанора); и это первый набросок истории о приключениях Хурина в Брэтиле до его похода в Нарготронд.

Прежде чем перейти к написанному повествованию о пребывании Хурина в Брэтиле, остается рассмотреть еще один позднейший текст. Когда отец позднее занялся работой над «Нарн и Хин Хурин», он набросал несколько вариантов сюжета в форме погодовых записей. Значительная часть этого материала не имеет отношения к обсуждаемой теме, поскольку в первую очередь связана с разработкой истории Турина; но один из набросков, начинающийся рождением Турина, продолжается после его смерти, и, хоть и сжато, в нем рассказывается о том, что случилось с Хурином после того, как Моргот его освободил.

Ниже я даю заключительную часть этого текста (он, конечно, написан позднее, чем данные ранее тексты настоящей Части Третьей), начиная со времени незадолго до смерти Турина, поскольку в записях за 490-499 годы содержится много интересных деталей, имеющих отношение к заключительной части «Нарн» и «Серым летописям».

Текст написан разборчиво, хотя очень поспешно.

[стр. 256]

490-495

Под именем Иарваэта Турин становится в Нарготронде великим военачальником и получает прозвание Мормэгиль — «Черный Меч». [Позднее исправлено на: Турин становится в Нарготронде великим военачальником. О

себе он рассказывает только то, что был владыкой Куартола, и называет себя именем Турингуд — «Скрытый враг»; но его прозвали Мормэгиль — «Черный Меч».

Гвиндор открывает Финдуилас его настоящее имя, и Турин рассержен9.

494

Моргот разжигает в истронах великую ненависть к эльфам и эдайн и посылает орков ради помощи и подстрекательства. Лорган, прослышав о красоте Ниэнор, желает взять ее силой. Морвэн и Ниэнор бегут из страны и приходят в Дориат. Они ищут вестей о Турине10.

495

Туор бежит из Хитлума через Кирит Ниниах и приходит в Ниврост. Он встречает Гэльмира и Арминаса. На побережье возле горы Тарас ему является Улмо и посылает ему Воронвэ. Туор и Воронвэ отправляются на поиски Гондолина, куда они добираются зимой. Зима 495-496 годов — Свирепая Зима, снег и лед лежат с ноября по март (5 месяцев).

Гэльмир и Арминас приходят в Нарготронд и приносят предупреждение о силах, которые собираются в Узкой Земле и под Эрид-вэтиан [ ]. Но Турин отказывается с ними считаться.

Хандир Брэтильский убит в бою с орками на переправах Таэглина [ ].

Его хромой сын Брандир избран предводителем, хотя многие бы предпочли его двоюродных братьев Хунтора или Харданга.

Турин и Ородрэт терпят поражение в битве на Тум-халад из-за ужаса Глаурунга. Гвиндор тоже гибнет. Глаурунг разоряет Нарготронд и морочит Турина.

Турин нарушает данное Гвиндору слово попытаться спасти Финдуилас, которую угнали прочь. Вместо этого под чарами Глаурунга он отправляется в Дорломин на поиски Морвэн и Ниэнор.

Финдуилас убита орками возле переправ Таэглина, и люди Брэтиля хоронят ее в Хауд-эн-Эллэт

Туор видит Турина возле загубленного Эйтэль Иврин, не зная, кто это.

Глаурунг завладевает Нарготрондом11.

[стр. 257]

496

В начале года Турин приходит в Дорломин. Он убивает Бродду в его чертоге. Гибель Садора. С Асгоном и другими изгоями-эдайн Турин бежит в горы, а затем в одиночку уходит из Дорломина. Наконец он приходит в Брэтиль и узнает о судьбе Финдуилас.

Морвэн и Ниэнор добираются до Нарготронда, но их сопровождающие (во главе с Маблунгом) рассеяны, и Морвэн пропадает в глуши. Ниэнор же околдовал Глаурунг, так что она теряет память и убегает в глушь.

Ниэнор приходит в Брэтиль и прозвана Ниниэль12.

496-

Турин под именем Турамбара становится главным воином Брэтиля, и народ мало считается с Брандиром. Брандир влюбляется в Ниниэль, но та любит Турамбара.

497

Диор Полуэльф женится на Линдис из Оссирианда13.

498

Турин женится на Ниниэль (осенью)14.

499

Глаурунг нападает на Брэтиль. Турин выходит на него с Хунтором и Дорласом. Дорласу недостает храбрости, и он сбегает. Хунтор убит упавшим камнем. Турин поражает Глаурунга, но тот перед смертью открывает Турину и Ниэнор, кто они такие. Турин убивает Брандира. Ниэнор бросается в Таэглин [Дальше идут разрозненные добавления к тексту:] Турин убивает Брандира и кончает с собой. / Народ Брэтиля воздвигает Талбор, или Ст[оячий] камень в память о них. / Мим приходит в Нарготронд и завладевает его сокровищами15.

500

Родились Эльрун и Эльдун, сыновья-близнецы Диора.

Моргот освобождает Хурина. Хурин идет в Хитлум16.

501

Хурин покидает Хитлум и вместе с Асгоном и еще шестерыми спускается в Узкую Землю.

Хурин покидает своих спутников и тщетно ищет вход

[стр. 258]

в Гондолин, и так соглядатаи Моргота узнают, в каком краю находится Гондолин.

Хурин приходит к камню и находит там Морвэн, она умирает. Хурина держит в заключении Харданг, вождь Брэтиля, но на помощь Хурину приходит родич Мантор (двоюродный брат Харданга). Во время волнений гибнут и Харданг, и Мантор, а Обэль Халад сожжен. Хурин снова находит Асгона, собирает еще людей и идет в Нарготронд17.

502

Туор женится на Идриль, дочери Тургона.

Хурин приходит в Нарготронд и убивает карлика Мима. Он и его люди забирают сокровища Глаурунга и приносят их в Дориат, куда Хурина допускают из сострадания18.

На этих словах, внизу страницы, набросок сюжета заканчивается. Теперь я перехожу к существенному корпусу материалов, работа над которыми привела к созданию окончательного текста — его отец в конечном итоге озаглавил «Скитания Хурина» (ранее — «О судьбе Хурина и Морвэн»). Окончательное название кажется не вполне уместным применительно к содержанию, коль скоро текст целиком посвящен пребыванию Хурина в Брэтиле; возможно, предполагалось, что этим эпизодом содержание текста исчерпываться не будет и в него войдет дальнейшая история Хурина, рассказанная столь же подробно. Однако эта история так и не была написана (см. стр. 310, примеч. 57, а также другое заглавие, приведенное ниже).

Во-первых, имеется черновая рукопись и связанные с нею черновые разработки (зачастую очень приблизительные). Многие страницы черновика — это обороты документов Оксфордского университета, датированные 1954 или 1957 годом. Во-

вторых, имеется машинопись, напечатанная отцом на более поздней пишущей машинке (см. .300), подвергшаяся сильной правке: некоторые существенные пассажи были отвергнуты и заменены новым материалом, тоже напечатанным на машинке; и, наконец, имеется напечатанная другим лицом машинопись, практически лишенная самостоятельной ценности. С достаточной определенностью эту работу можно датировать концом 1950-х.

Напечатанная отцом машинопись не имеет заглавия, но на верхней копии он написал чернилами:

О судьбе Хурина и Морвэн

Связующее звено к Ожерелью Карлов, «Сигиль Элу-наэт»

Ожерелью Скорби Тингола

Текст начинается так:

Так заканчивается повесть о Турине злосчастном; и то считается одним из худших деяний Моргота среди людей в древнем мире. Иные говорили, что некогда Морвэн, скитаясь в своем безумии, пришла к камню с надписью и, зная, что ее дети мертвы, хоть она и не поняла,

[стр. 259]

как закончилась их история, села у камня ждать смерти; и там Хурин наконец нашел ее, как рассказывали позднее.

Удел Хурина был еще несчастливее, чем ее собственный.

Первое предложение этого текста восходит к «Квэнте» ( .131), а дальнейшее взято из первого продолжения «Серых летописей» (стр. 251-252) с добавлением, что Хурин нашел Морвэн возле камня (ср. с стр. 258, запись за 501 год). Этот фрагмент был вычеркнут в машинописи и заменен следующим, на обороте документа за 1957 год: Так заканчивается повесть о Турине Злосчастном, и то худшее из деяний Моргота среди людей в древнем мире. Но Моргот не знал ни сна, ни отдыха, творя зло, и то не был конец его дел с Домом Хадора, ибо ненависть Моргота к нему не знала утоления, хотя его Око следило за Хурином, а Морвэн скиталась в глуши безумная.

Несчастлив был удел Хурина.

В начале этого текста отец впоследствии написал «Скитания Хурина», и окончательная машинопись, напечатанная машинисткой, также имеет это заглавие (см. стр. 258).

Машинописный текст продолжается дальше, после слов «Удел Хурина был еще несчастливее, чем ее собственный»:

Ибо все, что Моргот знал о деяниях своей злобы, Хурин знал тоже; но к правде была примешана ложь, а все хорошее было утаено или искажено. Тот, кто смотрит глазами Моргота, видит все вкривь и вкось, желает он того или нет.

В особенности Моргот стремился представить в черном свете все, что делали Тингол и Мэлиан, ибо их он боялся и ненавидел более всего; и посему, когда он счел, что пора пришла, в год после смерти Турина он освободил Хурина от оков, веля ему идти куда хочет.

Моргот притворился, будто в этом он движим жалостью к врагу, что потерпел окончательное поражение, и дивится его стойкости. «Подобной бы непреклонности, — молвил он, — достойная ее цель, тогда и награда была бы иной. Но больше ты, Хурин, на закате своей ничтожной жизни, мне не нужен».

Но он лгал, ибо в его умыслы входило, чтобы Хурин до самой своей смерти оставался орудием его злобы противу людей и эльфов.

Тогда, хотя и мало веря словам либо поступкам Моргота и зная, что тот не ведает жалости, Хурин принял свою свободу и ушел в скорби, ожесточенный обманами Темного Властелина. Двадцать восемь лет Хурин провел пленником в Ангбанде…

[стр. 260]

В этом фрагменте отец следовал, с некоторыми добавлениями, за продолжением «Серых летописей» (стр. 252); и с этого места он почти не отклонялся от продолжения до слов «И с тем он ушел и покинул землю Хитлума» (стр. 254)19. Таким образом, существует два весьма близких, а по большей части и идентичных варианта этого небольшого повествования, которое можно было бы назвать «Хурин в Хитлуме»; но если первый из них является продолжением «Серых летописей», то второй — начало совершенно новой истории о пребывании Хурина в Брэтиле, отсрочивающей начало повествования «Хурин в Нарготронде», которое так и не была написано. С учетом того, что второй текст «Хурина в Хитлуме» имеет совершенно иную функцию, никак невозможно рассматривать историю о пребывании Хурина в Брэтиле в качестве еще одного приложения к «Серым летописям». Как будет видно, отец уже со всей очевидностью писал не анналы Бэлэрианда: эта летопись была оставлена — или, вероятно, отец намеревался временно приостановить работу над ней, пока новое повествование не будет завершено на устраивающем автора уровне детальности.

Ниже приводится дальнейший текст «Скитаний Хурина» (после слов «И с тем он ушел и покинул землю Хитлума»). Своеобразие этой работы заключается в ее сложности: написав значительную часть текста, отец стал лучше понимать (как выразился бы он сам) ситуацию в Брэтиле на момент прихода Хурина; и эти новые соображения взяли верх еще до того, как был воплощен первоначальный замысел.

Другими словами, история разрасталась и менялась по мере работы над текстом, но на сей раз автор решил не бросать ее на полуслове, чтобы начать все заново: вместо этого он вернулся к уже написанной части истории и взялся за ее переделку. Принципиально текст, каким он изначально сошел с печатной машинки, не менялся, претерпевая лишь постоянные исправления по части имен и прочих деталей. Нелегко представить эту историю в удовлетворительной и легкой для восприятия форме, но после нескольких экспериментов я пришел к выводу, что лучше всего будет дать текст в его финальной версии, машинописи, но прервать его (стр. 365 и далее) в том месте, где впервые возникают новые идеи, и рассказать о дальнейшем развитии текста. Речь идет о двух местах: исправленная версия первого помечена звездочкой и дана на стр. 262-263, а исправленная версия второго, помеченная двумя звездочками, представлена на стр.

264-265.

Говорят, что охотники Лоргана крались следом за Хурином и его спутниками, пока те не поднялись в горы. Снова взойдя на высоты, Хурин различил вдали, среди туч, пики Крисаэгрима и вспомнил о Тургоне; и его сердце возжелало вернуться в Сокрытое Королевство, если получится, потому там его помнили и он был бы в чести. Хурин ничего не слышал о том, что произошло в Гондолине, и не знал, что ныне Тургон ожесточил свое сердце противу мудрости и сострадания и не позволял

[стр. 261]

никому входить или выходить из города по какой бы то ни было надобности20.

Посему, не ведая, что все пути ныне закрыты и надежды попасть в город нет, Хурин порешил обратить свои стопы к Крисаэгриму; но ничего не сказал об этом намерении своим спутникам, ибо по-прежнему был связан клятвой никому не открывать даже то, в каком краю обитает Тургон.

Однако Хурин нуждался в помощи; он никогда не жил в диких местах, а изгои уже навыкли к тяжелой жизни охотников и собирателей и унесли с собой столько еды, сколько могли, хотя за Свирепую Зиму их запасы и уменьшились.

Посему Хурин молвил им: «Надо нам покинуть эту землю; ибо Лорган уже не оставит меня в покое. Давайте спустимся в долины Сириона, куда наконец пришла весна!»

Тогда Асгон21 повел их к одному из древних путей, что вели на восток от Митрима, и они спускались от истоков Литира, пока не достигли водопадов, где эта река впадала в Сирион, — то был юг Узкой Земли22. Теперь они двигались с величайшей опаской; ибо Хурин мало полагался на «свободу», которую даровал ему Моргот. И был прав: ибо Моргот получал вести обо всех передвижениях Хурина и, хотя на время тот затерялся в горах, его заметили, когда он спустился. После этого за Хурином шли следом и наблюдали, но столь скрытно, что он редко примечал слежку. Все твари Моргота прятались от него, и никто не вставал у него на пути и не нападал из засады23.

Они двинулись на юг по западному берегу Сириона, а Хурин все не мог решить, как ему лучше расстаться со своими спутниками, по крайней мере — на время, чтобы он мог искать дорогу в Гондолин, не нарушая своего слова.

Наконец они дошли до Бритиаха; и там Асгон сказал Хурину: — Куда нам идти дальше, господин? Дороги, что ведут на восток за этим бродом, слишком опасны для смертных, если правдивы рассказы.

— Тогда отправимся в Брэтиль, что недалече, — отвечал Хурин. — Есть там у меня дело. В том краю умер мой сын.

На ночлег они остановились в перелеске у северной границы Брэтильского леса, недалеко к югу от Бритиаха. Хурин лег в отдалении от остальных; и на следующий день, еще прежде чем рассвело, он поднялся и, пока его спутники спали крепким сном усталости, покинул их, пересек брод и пришел в Димбар.

Когда спутники Хурина пробудились, он уже был далеко, а у реки стоял густой утренний туман. Время шло, а Хурин не

[стр. 262]

возвращался и не отвечал на призыв, и люди начали опасаться, что его уволок какой-нибудь зверь или рыскавший неподалеку враг. «Последнее время мы утратили осторожность, — сказал Асгон. — Здесь тихо, слишком тихо, но под листьями таятся глаза, а за камнями — уши».

Когда туман растаял, изгои пошли по следу Хурина; но след довел их до брода, а там оборвался, и они не знали, что делать.

— Раз он оставил нас, давайте вернемся в наш родной край, — сказал Рагнир24. Он был самым молодым из них и плохо помнил времена до Нирнаэт.

— Старик повредился умом. Во сне он странным голосом говорит с тенями.

— Нечему дивиться, коли так, — отозвался Асгон. — Но кто еще мог бы стоять с прямой спиной, после такого-то врага? Нет, он наш законный повелитель, что бы ни делал, и я поклялся следовать за ним.

— Даже на восток через брод? — спросили остальные.

— Нет, на том пути надежды мало, — ответил Асгон. — И я не думаю, будто Хурин далеко уйдет по нему. Все, что мы знаем о его намерениях, так это то, что немного погодя он собирался отправиться в Брэтиль и что у него там дело. Мы сейчас на самой границе Брэтиля. Давайте поищем его там!

— А с чьего дозволения? — спросил Рагнир. — Тамошний народ не любит чужаков.

— Там живут добрые люди, — сказал Асгон, — и [господин>] владыка Брэтиля в родстве с нашими старопрежними владыками25.

Прочие, однако, были в сомнении, потому что уже несколько лет из Брэтиля не доходило никаких известий.

— Кто знает, вдруг там сейчас орки хозяйничают? — сказали они.

— Скоро мы узнаем, что там деется, — продолжал Асгон. — Не думаю, будто орки намного хуже истронов. Если оставаться нам изгоями, я бы лучше искал приют в зеленом лесу, а не в студеных холмах.

Так что Асгон повернулся и пошел обратно, к Брэтилю; а прочие последовали за ним, ибо у него было отважное сердце и люди говорили, что Асгон родился в рубашке. Еще до ночи они углубились в лес, и их приход не остался незамеченным; ибо халадин сделались еще осторожнее, чем раньше, и бдительно стерегли свои рубежи. В [середине ночи >] предрассветных сумерках, когда все пришельцы, кроме одного, спали, их лагерь окружили, а дозорного схватили и заткнули ему рот: он еле успел поднять тревогу.

Тут Асгон вскочил и велел своим людям не хвататься за оружие.

— Видите, — крикнул он, — мы пришли с миром! Мы эдайн из [Митрима>Хитлума>] Дорломина.

*— Может, и так, — отвечали порубежники. — Но еще не рассвело. Наш предводитель разберется с вами, когда станет посветлее.

[стр. 263]

Порубежники, во много раз превосходя числом Асгона и его людей, взяли их в плен, отобрали оружие, связали руки, а после отвели к своему предводителю Эбору; и тот спросил у чужаков, как их звать и откуда они явились.

— Так вы эдайн Севера, — сказал он. — То подтверждает и ваша речь, и ваше снаряжение. Может статься, вы ищите дружбы. Но увы! Одолели нас несчастья, и мы живем в страхе. Господин мой Мантор, воевода северных пределов, не здесь, и посему я должен повиноваться приказам халада, предводителя Брэтиля. К нему следует отослать вас немедля и без дальнейших расспросов. Доброго вам пути!

Так вежественно говорил Эбор, но особых надежд не питал. Ибо новым предводителем был Харданг, сын Хундада. По смерти бездетного Брандира халадом сделали его, поскольку он был из халадин, рода Халэт, из которого избирались все предводители. Харданг не любил Турина, а ныне не питал любви и ко всему Дома Хадора, чьей крови в нем не было. Не был Харданг дружен и с Мантором, который также был из халадин.

Окольными путями доставили к Хардангу Асгона и его людей, завязав им глаза. Наконец достигли они чертога предводителей на Обэль Халаде26; сняв с их глаз повязки, стражи ввели чужаков внутрь. Харданг восседал на своем троне и взирал на них без приязни.

— Мне сказали, что вы явились из Дорломина, — заговорил он. — Но зачем вы пришли, мне неведомо.* Мало хорошего явилось в Брэтиль из той земли; не жду я добра и сейчас, ведь то вотчина Ангбанда. Холодный прием ожидает здесь тех, кто прокрался сюда, чтобы разведать наши пути!

Асгон сдержал свой гнев, но отвечал не робея:

— Мы пришли не украдкой, повелитель. В лесной науке мы навыкли не хуже вашего народа, и нас не взяли бы так легко, будь у нас причина для страха.

Мы — эдайн и служим не Ангбанду, но Дому Хадора. Мы думали, что таков и народ Брэтиля и что здесь привечают всех верных людей.

— Тех, кто доказал свою верность, — отвечал Харданг. — Здесь мало просто быть из эдайн. А что до Дома Хадора, то здесь большой любви к нему не питают. С чего бы народу этого Дома являться сюда сейчас?

На это Асгон смолчал; ибо по недружелюбию [господина>] предводителя понял, что лучше пока не заговаривать о Хурине.

[стр. 264]

— Я вижу, ты не желаешь говорить обо всем, что тебе ведомо, — изрек Харданг. — Быть по сему. Я должен судить по тому, что вижу; но я буду справедлив. Таков мой приговор. Здесь некоторое время обитал Турин, сын Хурина, и избавил эту землю от Змея Ангбанда. По этой причине я оставляю вам жизнь. **Однако Турин с пренебрежением отнесся к Брандиру, законному предводителю Брэтиля, и убил его, презрев и милосердие, и правосудие. По этой причине я не дам вам здесь пристанища. Вас выставят отсюда тем путем, каким вы сюда пришли. Уходите, и если вернетесь, то вас ждет смерть!

— Так мы не получим обратно нашего оружия? — спросил Асгон. — Вы изгоняете нас обратно в глушь без лука и стали, чтобы мы сгинули среди диких зверей?

— Ни один человек из Хитлума больше не будет носить оружия в Брэтиле, — сказал Харданг. — Не с моего позволения. Уведите их прочь.

Но пока их тащили из чертога, Асгон кричал:

— Это правосудие истронов, а не эдайн! Мы не были здесь с Турином ни в добрых делах, ни в злодеяниях! Мы служим Хурину, он еще жив. Таясь в своих лесах, неужели забыли вы про Нирнаэт? Или в своей злобе станете бесчестить и Хурина, если он придет сюда?

— Если Хурин придет сюда, говоришь? — произнес Харданг. — Тогда Моргот, верно, уснул!

— Нет, — сказал Асгон, — Хурин вернулся. С ним мы и пришли к вашим границам. Он сказал, у него здесь дело. Он придет!

— Значит, я буду здесь, чтобы встретить его, — сказал Харданг. — А вы — нет. Теперь уходите!

Он говорил якобы с презрением, но его лицо вдруг побледнело от испуга: произошли странные события и предвещали они худшее. Напал на Харданга великий ужас тени Дома Хадора, так что сердце его затмилось. Ибо не был он человеком великого духа, как Хунтор и Мантор, потомки Хириль.

Асгону и его товарищам снова завязали глаза, чтобы не разведали они путей Брэтиля, и отвели обратно к северной границе. Эбор огорчился, услышав о том, что случилось в Обэль Халад, и говорил с ними еще учтивей.

— Увы! — молвил он. — Снова надо вам уходить. Но я верну вам ваши вещи и оружие. Ибо это самое малое, что сделал бы мой повелитель Мантор.

Как бы я желал, чтобы он оказался здесь! Он ныне самый неустрашимый среди нас; и по приказу Харданга предводительствует главными силами на переправах Тайглина. Нападения оттуда мы страшимся более всего, там чаще всего происходят стычки. Что ж, в его отсутствие сделаю я хотя бы это; но молю вас не вступать в Брэтиль снова, ведь иначе нам придет повиноваться слову Харданга, что

[стр. 265]

дошло ныне до всех границ: убить вас, если вернетесь.

Тогда Асгон поблагодарил его, и Эбор отвел их к опушке Брэтиля, где пожелал им доброго пути.

— Что ж, удача тебя не подвела, — молвил Рагнир, — ведь мы, по крайней мере, остались живы, хоть и были на волосок от смерти. Что станем делать теперь?

— Я все же хочу найти господина моего Хурина, — сказал Асгон. — И

сердце говорит мне, что он еще придет в Брэтиль.

— Куда мы не можем вернуться, — откликнулся Рагнир, — если только не захотим умереть быстрой смертью, а не голодной.

— Если он явится, то, мыслю, придет к северной границе между Сирионом и [Тайглином>] Таэглином, — произнес Асгон. — Давайте отправимся к переправам [Тайглина>] Таэглина. Там вернее получится услышать известия.

— Или звон тетивы, — сказал Рагнир.

Все же они приняли совет Асгона и двинулись на запад, издали приглядывая, как могли, за темными опушками Брэтиля.

Однако Эбор тревожился и без промедления отправил Мантору известие о приходе Асгона и его странных словах о Хурине. Но теперь слухи об этом деле распространились по всему Брэтилю. И Харданг восседал в Обэль Халаде в сомнении, совещаясь со своими друзьями.**

Два места в предшествующем тексте — машинописные вставки, пришедшие на смену более коротким отвергнутым пассажам. Первая из вставок, помеченная звездочкой в начале и в конце, начинается со слов «— Может, и так, — отвечали порубежники» на стр. 262 и заканчивается словами «Но зачем вы пришли, мне неизвестно» на стр. 263. Далее привожу отвергнутый пассаж: — Может статься, — отвечал командир стражей, — однако еще не рассвело. Другие разберутся с вами, когда станет посветлее.

Порубежники, во много раз превосходя числом Асгона и его людей, взяли их в плен, отобрали оружие, связали руки и так отвели наконец к новому господину халадин.

То был Харатор, брат Хунтора, погибшего в теснине Таэглина. Он унаследовал правление по смерти бездетного Брандира, будучи потомком Халдада. Он не питал любви к дому Хадора и не был их крови; и он молвил Асгорну, когда пленники предстали перед ним:

— Мне сказали, что вы пришли из [Хитлума>] Дорломина, что подтверждает ваша речь. Но зачем вы пришли, мне неведомо.

Ради удобства ссылки я стану называть этот фрагмент «А1», а замену — «А2».

Вторая замена, помеченная двумя звездочками в

[стр. 266]

начале и в конце, начинается со слов «Однако Турин с пренебрежением отнесся к Брандиру» на стр. 264 и заканчивается словами «И Харданг восседал в Обэль Халаде в сомнении, совещаясь со своими друзьями» на стр. 265. Вот отвергнутый пассаж: Но Турин с пренебрежением отнесся к Брандиру, законному господину Брэтиля, и убил его безжалостно и несправедливо. За это я лишу вас свободы. Вас будут держать здесь в оковах; и я не смягчусь без веской причины.

И он приказал, чтобы пленников заперли в пещере и стерегли денно и нощно.

Но когда их уводили, Асгорн вскричал:

— Это правосудие истронов, а не эдайн! Мы не были здесь с Турином, ни в добрых делах, ни в злых. Мы служим Хурину, он еще жив. Верно, таясь в своем леске, вы не помните ни про Нирнаэт, ни про его великие деяния. Неужто убьете его, чтобы избавиться от своих бедствий, если он придет сюда?

— Если Хурин придет сюда, говоришь? — произнес Харатор. — Тогда, верно, Моргот уснул.

— Нет, — сказал Асгорн. — Он вернулся, и с ним мы пришли к вашим границам. Он сказал, у него здесь дело. Он придет!

— Тогда мы станем ждать его. И вы тоже, — сказал Харатор с мрачной улыбкой.

Но потом его сердце почуяло беду, он стал опасаться, что Асгорн сказал правду и что произошли странные события, предвещавшие худшее. Ибо Харатор страшился тени Дома Хадора: как бы не пала она на его меньший народ, да и не был он человеком великого сердца, как брат его Хунтор [позднее > как потомки Халдира и Хириль, его сестры].

Отвергнутый текст затем переходил прямо к «И вот Хурин, придя в Димбар…» на стр.

271. Приведенный выше фрагмент я стану называть « 1», а замену — « 2».

Среди рукописных набросков обнаружился следующий текст, который я стану называть «С»: отец записывал свои размышления по части развития сюжета. Эта черновая и торопливо набросанная заметка, с многочисленными сокращениями (которые я раскрыл), предшествует обоим фрагментам-заменам, «А2» и «В2», являясь основой для них.

Скитания Хурина.

? Когда должно выясниться, что Асгорн сотоварищи в тюрьме. Кажется, их заточение сюда не подходит, однако их приход в Брэтиль необходим, чтобы «бросить тень» и пробудить страх и ненависть в сердце Харатора.

Полагаю, что два заключения [т. е. Асгорна с его людьми и Хурина, о чем рассказывается дальше] — это слишком; да и Харатор рассвирепел ни с того, ни с сего. Его приговор таков: пришельцев щадят из-за убийства Глаурунга; но из-за убийства Брандира их выгоняют, поскольку он не желает терпеть тут никого из Дома Хадора.

Асгорн говорит, что это жестоко. Он требует вернуть их [стр. 267]

оружие, «иначе как нам выжить в глуши?». Но Харатор говорит, что никто из Дорломина не будет носить оружия в Брэтиле. Когда их уводят, Асгорн спрашивает, намеревается ли Харатор обойтись столь же по-орочьи с Хурином.

«Поживем — увидим», — говорит Харатор.

[Этот абзац был вычеркнут сразу после того, как был записан: [Мантор, предводитель >] Предводитель / Тайглинской заставы возвращает им оружие и прощается с ними весьма вежественно; но предупреждает, что объявлено «состояние войны» (что дает господину / хранителю право отдавать приказы всем военнообязанным) и что если они снова явятся в Брэтиль, он и все остальные командиры и дозорные будут стрелять в них. Они уходят, но скрываются, следя за переправами, однако упускают Хурина, который приходит из Димбара.

Хурину не следует заходить с Тайглинской переправы, и на Хауд-эн-Эллэт его тоже не находят (в его случае здесь нет значимости, да и курган «перегружать»

не следует).]

Асгорну с товарищами завязывают глаза, когда ведут в Обэль Халад, и выводят тем же путем, каким привели (чтобы они больше ничего не узнали о Брэтиле). Потому они прячутся в этих местах неподалеку от опушки и так упускают Хурина, который пересек Бритиах и двинулся к переправам Тайглина.

Местность возле Бритиаха и по-над Сирионом какое-то время была землей Мантора (брата Хунтора, погибшего в теснине). Но Мантор как один из главных военачальников и будучи из рода халадин командовал основными силами возле переправ Тайглина. (Харатор не любил Мантора, потому что многие хотели избрать его хранителем, — этого… закон. А может, Мантор и сам хотел стать хранителем.). Предводителем заставы возле Бритиаха был Энтор [> был поэтому главный помощник по имени Эбор, из людей Мантора (назначен им)], младший брат Хунтора и Мантора. Так что Мантор быстро узнал о случившемся: ведь вся его семья восхищалась Турином и поддерживала его, гордясь родством с Домом Хадора. Так что Энтор [> Эбор] послал гонцов к Мантору, чтобы известить его о возможном приходе Хурина, бежавшего из Ангбанда.

В заключительной части «Нарн» можно проследить появление Хунтора (< Торбарта) сначала как Албарта, который просто один из добровольцев, вызвавшихся сопровождать Турина при нападении на Глаурунга: он назван по имени лишь потому, что упал и утонул в Кабэд-эн-Арас. В первом из отвергнутых фрагментов («А1», стр.

265) новым владыкой Брэтиля после смерти Брандира становится Харатор, «брат Хунтора, погибшего в теснине Таэглина»; и про него однозначно сказано, что он «не питал любви к Дому Хадора и не был их крови». Эти слова, повторенные во фрагменте-

замене «А2» (стр. 263), имеют огромную важность для повествования.

Существенным моментом в ранней истории народа Халэт было то, что род их владык был в родстве с Домом

[стр. 268]

Хадора благодаря «двойному браку» Галиона, сына Хадора, с безымянной дочерью Ха-

лэта Охотника и дочери Хадора Глорвэндиль — с Хундором, сыном Халэта (см. «Се-

рые летописи», § 171 и комментарий). Этот двойной брак сохранился в дальнейшей, видоизмененной истории эдайн после того, как генеалогическое место Халэта Охо-

тника занял Халмир (стр. 236); в результате родственные связи выглядят так: Но сложность родственных связей дополнительно возросла благодаря введению новой родственной связи с Домом Бэора: брака Бэльдис и Хандира Брэтильского (см. схемы на стр. 231 и 237):

Таким образом, Турин приходился троюродным братом Брандиру и по линии Хадора, и по халадинской линии; в то время как по линии Бэора он приходился Брандиру троюродным племянником — эти генеалогические хитросплетения порадовали бы Хэмфаста Гэмджи! Разбирая эти родственные связи в заметке, сделанной в то время, отец написал, что «халадин бы с бульшей готовностью приняли Турина, когда стали известны, точно или нет, его настоящее имя и происхождение», коль скоро он приходился родней их владыкам. Харатор, с другой стороны, «не питал любви к Дому Хадора и не был их крови» (хотя сам тоже приходился Турину троюродным братом: его двоюродная бабушка Харэт была родной бабкой Турина).

Генеалогическое древо халадин (стр. 237) также относится к этому периоду: Харатор здесь седьмой владыка халадин, преемник

[стр. 269]

Брандира и брат Хунтора, причем Харатор и Хунтор — сыновья Хундада, чей отец Хундар пал в Нирнаэт.

ар пал в Нирнаэт.

Враждебное отношение нового владыки к Дому Хадора — с самого начала принципиальный момент в истории прихода Хурина в Брэтиль; но в последнем абзаце заметки-размышления «С» (стр. 267) мы видим, как внутри большого клана появляется отдельная семья, которая, напротив, гордится своим родством с Домом Хадора и, таким образом, не близка по духу новому повелителю.

В «С» значимость Хунтора возросла еще более: он становится покойным братом Мантора (и, таким образом, как будет скоро видно, он должен перестать быть братом Харатора). Мантор уже упоминался в изначальном наброске «Скитаний», но появляется он только в момент обнаружения Хурина у Хаул-эн-Эллэт (стр. 275 в окончательной версии) в качестве командира тамошней заставы; а теперь в «С» он становится родственником Хурина и поборником ценностей и добродетелей эдайн. Как было введено его родство с Домом Хадора, видно из исправления, сделанного в конце отвергнутого фрагмента «В1» (стр. 266): «не был он [Харатор] человеком великого сердца, как брат его Хунтор» > «…как потомки Халдира и Хириль, его сестры»*. Здесь в роде народа Халэт появляется Хириль, и генеалогическое древо прирастает четвертым ребенком Халмира в дополнение к Халдиру, Хундару и Харэт. В замене «В2» (стр. 264) эта фраза выглядит как «не был он человеком великого духа, как Хунтор и Мантор, потомки Хириль». (То, что Мантор по матери — внук Хириль, сказано дальше в тексте «Скитаний», см. стр. 289.).

В «С» Харатор по-прежнему носит это имя, но, по всей видимости, он должен был вот-вот обзавестись новым, уже получив новую родословную, отделяющую его от сторонников Дома Хадора, Хунтора и Мантора. Новое имя — Харданг — появляется в тексте-замене «А2» (стр. 263) — и появление этого имени в наброске сюжета из связанных с «Нарн» бумаг, между прочим, указывает, что данный текст был написан, когда отец серьезно продвинулся в работе над «Скитаниями Хурина», если не завершил ее. На стр. 256 сказано, что, когда Брандира Хромого выбрали в вожди Брэтиля, «многие бы предпочли его двоюродных братьев Хунтора или Харданга», а на стр. 258

говорится, что Мантор приходился родичем Хурину и двоюродным братом —Хардангу.

Эта новая семья внутри большого клана была введена в небрежных поправках к родословному древу халадин (стр. 237), которое я даю ниже в урезанном виде: * Ранее Хириль вводилась как вторая дочь Халмира, его дочь Харэт сначала носила имя «Хириэль» (см. сноску на стр. 235).

Дата рождения Харданга — 470 год, Хунтора — 467, а Мантора — 469.

Из «С» (стр. 267) также явствует, что возникла новая концепция социального устройства народа Брэтиля и слово «халадин» получило новое значение: о Манторе говорится, что он «один из главных военачальников и … из рода халадин» и что «многие хотели избрать его хранителем». В этой связи интересна следующая отдельная заметка (записанная на обороте страницы с размышлениями отца о родственных связях Турина, упомянутой на стр. 268):

Титул предводителей Брэтиля не должен быть ни «владыка», ни «господин». Они избирались из семьи Халдада, называвшейся «халадин», то есть «хранители».

Поскольку «хал(а)» = на старом языке дома Бэора и Халдада «стража, охрана».

«Халад» значило «хранитель» («Халдад» — «сторожевой пес»).

Эти новые идеи появляются в тексте-замене «А2» (стр. 263), где о Харданге сказано, что его сделали халадом, «поскольку он был из халадин, рода Халэт, из которого избирались все вожди». Также сказано, по следам заметки-размышления «С», что Харданг не был дружен с Мантором, «который также был из халадин». Напротив, в первом варианте этого места (стр. 265) Харатор зовется «новый господин халадин», где «халадин» явно по-прежнему означает целый народ.

В последнем абзаце «С» (стр. 267) возникает младший брат Хунтора и Мантора — Энтор, «предводитель заставы возле Бритиаха» (в дополнениях к родословному древу халадин это имя — «Энтор» — было дано мужу Хириль, и другого имени у него нет; муж Мэлэт, по всей видимости, носит имя «Агатор»). Потом упоминание об Энторе в этом предложении было заменено на упоминание об Эборе, «главном помощнике… из людей Мантора (назначен им)», откуда следует, что отец собирался убрать и слова «младший брат Хунтора и Мантора», но забыл; это подкрепляется тем фактом, что Эбор, когда он появляется в тексте-замене «А2» (стр. 263), упоминает об отсутствии Мантора: «Господин мой Мантор, воевода северных пределов, не здесь».

Мантор «не здесь», поскольку, как сказано в «С», он «командовал основными силами возле переправ Тайглина» (стр. 267); Асгон и его спутники вошли в Брэтиль на севере, неподалеку от Бритиаха,

[стр. 271]

и ушли тем же путем, снова повстречавшись с Эбором и получив от него обратно свое оружие.

Единственный темный момент — то, что отряд Асгона разминулся с возвращающимся Хурином. Здесь отец колебался. Из вычеркнутого четвертого абзаца «С» (стр. 267) видно, что отец, решив, что Асгорн и его люди не оказались в заточении, остановился на мысли, что их выдворили из Брэтиля возле переправ: оружие им возвращает «предводитель Тайглинской заставы»; и они скрываются неподалеку. И так они упустили Хурина, «который приходит из Димбара» (т.е. вошел в Брэтиль с севера, перейдя Бритиах, как ранее поступил Асгорн). Отец написал, что Хурину не следует входить в Брэтиль через Тайглинские переправы и что его не должны найти лежащим возле Хауд-эн-Эллэт (что уже было в черновой рукописи).

Но отец, конечно, очень быстро передумал и (в пятом абзаце) вернулся к наличной истории о том, что Хурина находят возле переправ дозорные; отец теперь пишет, что Асгорна и его людей выставляют из Брэтиля там же, где они вступили в его пределы, и что они «прячутся в этих местах неподалеку от опушки» — потому они и упустили Хурина. Но во фрагменте-замене «В2» изгои решают не оставаться у северной опушки леса и идут к переправам.

Теперь я вернусь в тексту, который оставил в конце второго переписанного пассажа («В2») на стр. 265. Следует помнить о том, что, начиная с этого места, машинописный текст относится к стадии до внесения важных изменений в форме пассажей-замен, разобранных выше, в повествование. Так что «господин Брэтиля»

зовется Харатор; термин «халад» пока отсутствует, а резиденция правителя пока не именуется «Обэль Халад». Вместо того, чтобы переписать существующей текст сообразно новым представлениям, отец решил ограничиться исправлениями. Эти поправки весьма многочисленны, но по большей однообразны и последовательны («господин» все время исправляется на «халад» или «предводитель»), и указание всех изменений сделало бы текст нечитабельным. Поэтому я решил пренебречь исправленными именами и титулованиями (это верно и применительно к короткому фрагменту на стр. 263-264 между двумя вставками: здесь «Харданг» на самом исправлено из напечатанного «Харатор»).

И вот Хурин, придя в Димбар, собрался с силами и в одиночестве направился к темным подножьям Эхориад27. Во всем том краю царили стынь и запустение; и, наконец дойдя до подножия крутого обрыва и не видя, как можно подняться дальше, Хурин остановился и огляделся с малой надеждой.

Он стоял у подножья огромного камнепада под отвесной каменной стеной, не зная, что это все, что осталось от старого Пути Избавления: Сухая Река была перекрыта, а врата-арка — засыпаны28.

[стр. 272]

Тогда Хурин взглянул в пасмурное небо, мысля, что, быть может, ему повезет еще раз увидеть орлов, как случилось давным-давно, когда он был юн29.

Но увидел он лишь тени, несомые с востока, и тучи, клубящиеся над недосягаемыми пиками; и в камнях свистел ветер. Однако Великие орлы ныне удвоили свою стражу и заметили Хурина далеко внизу, одинокого в меркнущем свете. И тотчас сам Соронтар, коль скоро весть казалась важной, уведомил о том Тургона.

Но молвил Тургон:

— Нет! Как поверить в такое! Разве что Моргот уснул. Ты ошибаешься.

— Нет, не так, — отвечал Соронтар. — Будь у орлов Манвэ в обычае так ошибаться, владыка, тщетно искал бы ты укрытия.

— Тогда недоброе предвещают твои слова, — изрек Тургон, — ибо тогда единственное, что значат они, так это то, что самый Хурин Талион преклонился пред волей Моргота. Мое сердце закрыто.

Но, отпустив Соронтара, Тургон долго восседал в раздумье, и тяжело было у него на душе, когда вспоминал он деяния Хурина. И открыл он свое сердце и послал за орлами, дабы те искали Хурина и доставили его, если возможно, в Гондолин. Но было слишком поздно, и больше орлы не видели Хурина ни при свете, ни во тьме.

Ибо пред суровым безмолвием Эхориад охватило Хурина отчаяние, и луч заходящего солнца, пронзив тучи, обагрил его седые волосы. Тогда крикнул он на всю глушь, не заботясь о том, кто может его услышать, и проклял безжалостный край, «жестокий, как сердца эльфов и людей». Наконец поднялся Хурин на огромный валун и, раскинув руки, глядя в сторону Гондолина, воззвал громким голосом:

— Тургон, Тургон! Воспомни топи Сэрэха!

И снова:

— Тургон, Хурин взывает к тебе! О Тургон, услышишь ли меня в своих сокрытых чертогах?

Но не было ему ответа, и ничего не услышал Хурин кроме шелеста сухой травы под ветром.

— Так шелестели и травы Сэрэха на закате, — молвил он.

И, пока говорил Хурин, солнце закатилось за Горы Тени, тьма объяла его, ветер упал и на пустоши наступила тишина.

Но были уши, что услышали слова, изреченные Хурином, глаза, что наблюдали за ним; и вскоре известился обо всем Темный Трон на Севере. Тогда улыбнулся Моргот: теперь он точно знал, в каком краю обитает Тургон, пусть даже благодаря орлам ни один его соглядатай еще не видел земли за окружными горами. Таково

[стр. 273]

было первое зло, причиненное освобождением Хурина30.

Когда сгустилась мгла, Хурин с трудом спустился с камня и погрузился, словно человек в беспамятстве, в глубокий сон горя. Но во сне услышал он голос Морвэн, ее плач: она все твердила его имя; и почудилось ему, будто голос доносился из Брэтиля. Посему, пробудившись с приходом дня, Хурин встал и двинулся обратно; вернулся он к броду и, словно человек, которого направляет невидимая длань [он пошел вдоль реки Таэглин, пока, прежде исхода третьего дня, не достиг места >] он пошел вдоль опушки Брэтиля, пока через четыре дня пути не достиг Таэглина: к тому времени его невеликие припасы истощились и его мучил голод. Но Хурин все шел и шел, подобно тени человека, гонимого темным ветром, и ночью достиг переправ, где и перебрался в Брэтиль.

Ночные дозорные, увидев его, исполнились ужаса и не осмелились ни пошевелиться, ни крикнуть; ибо им помстилось, будто они видят призрака из какого-нибудь древнего кургана, воздвигнутого после битвы, призрака, что шествовал, окутанный тьмой. И еще много дней люди опасались, как бы ночь не застала их у переправ, кроме как большим числом и с огнями.

Хурин же шел дальше, пока на исходе шестого дня не достиг наконец места, / где сожгли Глаурунга, и не увидел высокий камень, стоящий недалеко от обрыва Кабэд Наэрамарт.

Но Хурин не взглянул на камень, ибо знал, что на нем начертано, и глаза его приметили, что он не один. В тени камня кто-то сидел, уронив голову на колени. Верно, бездомный бродяга, сломленный старостью, так измученный дорогой, что не обратил внимание на приход Хурина; но некогда эти лохмотья были женской одеждой. Наконец, пока Хурин стоял там в молчании, женщина сбросила свой изорванный капюшон и медленно подняла голову: она осунулась от голода, точно волк, которого долго травили. Серым было ее лицо, с заострившимся носом, беззубое; исхудавшая рука цеплялась за плащ на груди.

Но внезапно ее глаза заглянули в его глаза, и Хурин тотчас узнал ее; ибо, хотя были те очи полны безумия и страха, все еще горели они светом, который трудно было вынести: то был эльфийский свет, по которому давным-давно получила она свое имя — Эдэльвэн, самая гордая из смертных женщин былых времен.

— Эдэльвэн! Эдэльвэн! — воскликнул Хурин; она поднялась и, пошатнувшись, шагнула к нему, и он сжал ее в объятьях.

— Наконец ты пришел, — произнесла она. — Слишком долго я ждала.

— Темен был мой путь. Я вернулся, как только смог, — отвечал Хурин.

[стр. 274]

— Но ты пришел слишком поздно, — молвила она, — слишком поздно.

Они погибли.

— Я знаю, — сказал он. — Но ты еще здесь.

— Уже нет, — произнесла она. — Мои силы на исходе. Я уйду вместе с солнцем. Они погибли, — она вцепилась в его плащ. — Осталось мало времени, — молвила она. — Скажи мне, если знаешь: как она нашла его?

Но Хурин не отвечал: он сидел подле камня, держа Морвэн в объятьях; и больше они не говорили. Солнце село, и Морвэн вздохнула, сжала его руку — и застыла; и Хурин знал, что она умерла.

Так скончалась Морвэн гордая и прекрасная; и Хурин смотрел на нее в сумерках, и чудилось ему, будто морщины горя и жестоких тягот разгладились.

Холодным, бледным и суровым было ее лицо.

— Она не побеждена, — молвил он; и закрыл ей глаза, и сидел недвижный подле нее всю ночь.

Шумели воды Кабэд Наэрамарт, но Хурин не слышал ни звука, ничего не видел и не чувствовал, ибо сердце его обратилось в камень, и думал он, что останется здесь, пока не умрет сам.

Потом поднялся пронизывающий ветер и швырнул в лицо Хурину капли дождя; и внезапно он очнулся, и из черной бездны явился в нем гнев, подобный дыму, затмевая разум, так что желал Хурин единственно отмщения за все причиненное ему зло и зло, причиненное его родным, виня в своей муке всех тех, кто имел с ними общение.

Хурин встал и взял Морвэн на руки; и тотчас понял, что у него нет сил нести ее. Он был голоден, и стар, и подобен тоскливой зиме. Медленно положил он Морвэн обратно к стоячему камню.

— Побудь здесь еще немного, Эдэльвэн, — сказал он, — пока я не вернусь. Даже волк не сможет причинить тебе горшей боли. Но народ этой бессердечной земли проклянет тот день, когда ты встретила здесь смерть!

И Хурин побрел прочь и вернулся к броду Таэглина; и там упал он возле Хауд-эн-Эллэт, и нашла на него темнота; и лежал там, как человек в глубоком сне. Утром, прежде чем заря вернула его к бодрствованию, его обнаружили дозорные, которым Харданг наказал особо приглядывать за этим местом.

Первым заметил лежащего человек по имени Сагрот и уставился на него в изумлении и испуге, ибо догадался, кто этот старик.

— Сюда! — крикнул он своим спутникам. — Глядите! Это, верно, Хурин.

Незваные гости не солгали: он явился!

— На тебя, Сагрот, можно положиться: ни одной напасти не пропустишь!

— сказал Форхэнд.

[стр. 275]

— Не порадуется халад такой находке. Что же делать? Может, Хардангу больше придется по душе, коли мы остановим беду на его границах и выдворим ее прочь.

— Выдворим прочь? — откликнулся Авранк.

Он был сыном Дорласа31: невысокий молодой мужчина, смуглый и темноволосый, однако крепкий; любимец Харданга, как его отец.

— Выдворим? Какой с того прок? Беда вернется! Добралась же она от самого Ангбанда, если верна твоя догадка. Гляди: вид у него суровый и меч на боку, но охвачен он крепким сном. Нужно ли, чтобы он пробудился к новому горю? [Приписано:] Если хочешь порадовать вождя, Форхэнд, то здесь ему и настанет конец.

Такова была тень, что пала на сердца людей, когда распространилась власть Моргота, а страх гулял, где хотел; однако еще не все сердца затемнились.

— Стыдитесь! — воскликнул Мантор-предводитель, что, подходя к ним, услышал эти речи. — И больше всех ты, Авранк, хоть ты и молод! Ты же слышал о деяниях Хурина Хитлумского — или счел их побасенками, что плетут у очага? «Что же делать», в самом деле! Так значит, твой совет — убить его во сне. Из преисподней явился этот помысел!

— Как и этот человек, — отвечал Авранк. — Если это и впрямь Хурин.

Кто знает?

— Скоро узнаем, — сказал Мантор и, подойдя к лежащему Хурину, опустился на колени, взял его руку и поцеловал.

— Пробудись! — воскликнул он. — Подмога близка. И если ты Хурин, я помогу тебе, чем только смогу.

— И за всякую помощь отплатит он злом, — отозвался Авранк. —Говорю же: он пришел из Ангбанда.

— Что он может сделать, то неведомо, — произнес Мантор. — А что он уже совершил, нам известно, и долг наш неоплатный.

И он снова произнес громким голосом:

— Привет тебе, Хурин Талион! Привет тебе, предводитель людей!

Тут Хурин открыл глаза, помня злые слова, что донеслись до него сквозь дремоту прежде пробуждения, и увидел вокруг себя вооруженных людей. Он неуклюже поднялся, нащупывая свой меч; и смерил окружающих взглядом, полным гнева и презрения.

— Трусы! — воскликнул он. — Неужто убили бы вы спящего старика? На вид вы люди, но под кожей вы орки, как видно. Ну же! Убейте меня бодрствующего, если осмелитесь. Но не думаю, что ваш черный Хозяин тому обрадуется. Я — Хурин, сын Галдора, и имя это орки запомнят, самое малое.

— Нет же! — молвил Мантор. — Пробудись ото сна. Мы — люди. Но эти злые дни — дни сомнения, и нам приходится туго. Здесь опасно. Не отправишься ли с нами? Мы хотя бы найдем для тебя еду и покой.

[стр. 276]

— Покой? — повторил Хурин. — Его вы мне дать не сможете. Но пищу я приму в моей нужде.

Тогда Мантор дал ему немного хлеба, мяса и воды; но, казалось, Хурин подавился ими и все выплюнул.

— Далеко ли до дома вашего владыки? — спросил он. — Пока не увижусь с ним, еда, в которой вы отказали моей возлюбленной, будет мне поперек горла.

— Он беснуется и глумится над нами, — пробормотал Авранк. — Что я говорил?

Но Мантор посмотрел на Хурина с жалостью, хоть и не понял его слов.

— То долгий путь для усталого, господин, — молвил он, — а дом халада Харданга сокрыт от чужих.

— Так веди меня туда! — сказал Хурин. — Дойду, как смогу. Есть у меня дело в том дому.

Вскоре они выступили в дорогу. Бульшую часть своего многочисленного отряда Мантор оставил при исполнении; но сам отправился с Хурином, взяв с собой Форхэнда. Хурин шел, сколько хватало сил, но через некоторое время начал спотыкаться и падать; однако снова поднимался на ноги и с трудом, но двигался вперед, никому не позволив поддерживать себя. Так они наконец, после множества претыканий, достигли чертога Харданга в Обэль Халад, в лесной чаще; и Харданг знал об их приходе, ибо Авранк самочинно прибежал, опередив их, и принес вести; не забыл он упомянуть и об исступленных словах Хурина, произнесенных после пробуждения, и о том, что он выплюнул их пищу.

И потому по приходе они увидели, что чертог находится под сильной охраной: много народу во [> огороженном дворе] внешнем дворище и люди у дверей. У ворот [двора >] дворища их остановил глава стражи.

— Передай пленного мне, — велел он.

— Пленного! — воскликнул Мантор. — Нет у меня пленного, лишь человек, которого тебе должно чтить.

— То слова халада, а не мои, — сказал глава стражи. — Но ты тоже можешь войти, у него и для тебя найдется слово.

Тогда привели Хурина к вождю; и Харданг, не проронив ни слова привета, лишь сидел на своем престоле и оглядывал Хурина с головы до ног.

Но Хурин ответил ему тем же, и держался, как мог, прямо, хотя и опирался на свой посох.

Так он некоторое время стоял молча, а потом опустился на землю.

— Смотри-ка! — произнес он. — Я вижу, в Брэтиле так плохо с седалищами, что гостю приходится сидеть на полу.

— Гостю? — отозвался Харданг. — Разве что незваному. Но вынесите столец строму невеже. Если только он не погнушается: еду-то нашу он выплюнул.

[стр. 277]

Мантор был огорчен подобной неучтивостью; и, услышав, как кто-то засмеялся в тени за троном, он поднял взгляд и увидел, что то был Авранк; и лицо Мантора потемнело от гнева.

— Прощу твоего прощения, господин, — обратился он к Хурину. — Это какое-то недоразумение.

Затем повернулся к Хардангу и выпрямился.

— Мой халад, разве у моего отряда новый командир? — спросил он. —Иначе мне непонятно, почему тот, кто пренебрег своими обязанностями и нарушил мой приказ, не встречает здесь порицания. Я вижу, он опередил меня с новостями; но сдается мне, он забыл имя гостя, иначе Хурину Талиону не пришлось бы ждать стоя.

— Имя мне передали, — отвечал Харданг, — как и свирепые речи, что удостоверяют имя. Вот он, Дом Хадора. В моем же доме пришельцу прилично назвать себя первым, и я ждал, пока он назовется. И не расскажет о том, что за дело привело его сюда, — раз он говорит, что у него есть здесь дело. Что до твоих обязанностей, то подобные речи — не для посторонних ушей.

Затем Харданг повернулся к Хурину, что в это время сидел, ссутулившись, на низкой скамеечке; он прикрыл глаза и, казалось, не обратил внимания на сказанное.

— Что ж, Хурин Хитлумский, — молвил Харданг, — каково твое дело?

Срочное ли оно? Не хочешь ли поразмыслить и отдохнуть, чтобы говорить о нем спокойнее? А мы тем временем, глядишь, найдем для тебя еду получше.

Голос Харданга теперь звучал мягче, и он произнес эту речь, поднявшись, ибо был Харданг человек осторожный и [вычеркнуто: в глубине души не был уверен в прочности своего положения господина; и] приметил недовольство на лицах других людей, помимо Мантора.

Внезапно Хурин встал.

— Что, господин Болотная Камышинка, — произнес он, — от любого дыхания клонишься? Смотри, как бы моим дыханием не пригнуло тебя к земле.

Ступай поразмысли, чтобы набраться твердости, пока я не призвал тебя обратно! Глумитель седин, прижимистый на еду, моришь голодом путников!

Этот столец тебе лучше подходит!

И с этим Хурин швырнул скамеечку в Харданга, так что она ударила его по лбу, а сам повернулся, чтобы идти прочь из чертога.

Иные расступились из жалости, из страха ли перед его гневом; но Авранк бросился бегом преградить ему дорогу.

— Не торопись, невежа Хурин! — воскликнул он. — Теперь я не сомневаюсь, что это твое имя. Повадки свои принес ты из Ангбанда. Но нам не по душе орочьи выходки в чертоге. Ты напал на предводителя на его троне, и теперь ты узник, как бы тебя ни звали.

— Благодарю тебя, воевода Авранк, — произнес Харданг, неподвижно сидевший на своем троне, пока ему останавливали кровь, что хлынула из раны на лбу.

[стр. 278]

— Теперь пусть на старого безумца наложат узы и посадят под замок. Я

буду судить его позже.

Тогда Хурину связали руки ремнем, на шею накинули петлю и увели прочь; и тот не противился, ибо гнев его иссяк и шел Хурин, словно во сне, с закрытыми глазами. Но Мантор, несмотря на злобный взгляд Авранка, обнял старика за плечи и повел его, чтобы тот не споткнулся.

Но, когда Хурина затворили в пещере [вычеркнуто: неподалеку от той, в которой по-прежнему томились Асгорн с товарищами] и Мантор уже ничем ему помочь не мог, он вернулся в чертог. Там он нашел Авранка и Харданга: те совещались. И, хотя они умолкли при появлении Мантора, тот расслышал последние слова Авранка и показалось ему, что Авранк советует немедля предать Хурина смерти.

— Что ж, воевода Авранк, — молвил Мантор, — нынче день у тебя выдался удачный! Видывал я тебя и раньше за такой забавой: раздразнишь, бывало, старого барсука — да и прикончишь его, начни он кусаться. Не торопись, воевода Авранк! И ты, Харданг-халад. Не такое это дело, чтобы решать его по-барски, походя. Приход Хурина и оказанный ему прием касаются всего народа, и, прежде чем будет вынесен приговор, люди услышат все, что сказано.

— Тебе дозволяется уйти, — сказал Харданг. — Возвращайся к своим обязанностям на границе, пока воевода Авранк не примет командование.

— Нет, повелитель, — отвечал Мантор. — С сего дня нет у меня обязанностей перед тобой. Я оставил командовать Сагрота32, а он знает лес лучше и будет постарше и помудрее того, кого ты назвал. В свое время я вернусь к своим собственным границам*. Но нынче я созову народ.

Пока он шел к дверям, Авранк схватил лук, чтобы застрелить Мантора, но Харданг удержал его.

— Не время, — сказал он.

Но Мантор о том не знал (хотя иные это приметили) и, выйдя из чертога, разослал всех, кого нашел и кто был

* Ибо Мантор был потомком Халдада и у него имелось немного собственной земли на восточной границе Брэтиля подле Сириона, где эта река бежит через Димбар.

Все жители Брэтиля были вольные люди, державшие свои усадьбы и большой или малый участок земли сами от себя. Их господин избирался из потомков Халдада из уважения к деяниям Халэт и Халдара; и, хотя титул господина переходил, как если бы это было владение князя или короля, старшему в старшей линии рода, у народа было право отвергнуть претендента или лишить человека этого титула, если на то имелась серьезная причина. И кое-кому было прекрасно известно, что Харатор пытался обойти Брандира Хромого, чтобы стать господином вместо него33.

[стр. 279]

готов поработать вестниками, чтобы собрать всех хозяев усадеб и тех, без кого можно обойтись. [Вычеркнуто: У халадин34 было в обычае, что во всех делах, за исключениях военных, жен тоже призывали на совет и они имели равный с мужами голос.].

Слух разошелся по всему лесу, и от повторения повесть только удлинялась; и одни рядили одно, а другие — другое, но большинство сходилось на том, что халад — молодец, а Хурин лютует, что твой орочий вожак; ибо Авранк отрядил и своих посланцев. Вскоре стеклось великое множество народу, и город35 у чертога предводителей прирос палатками и шалашами36.

Однако все мужчины были с оружием из опасения, что с пограничья могут придти тревожные вести.

Разослав своих гонцов, Мантор отправился в темницу к Хурину, но стражники пускать его отказались.

— Полно! — молвил Мантор. — Вы же прекрасно знаете про наш добрый обычай: что у всякого узника должен быть друг, который может навестить его, узнать, как он поживает, и дать ему совет.

— Друга узник выбирает себе сам, — отвечали стражники, — а у этого дикаря друзей нет.

— Нет, есть, — возразил Мантор, — и я прошу позволения предложить ему свою помощь.

— Но халад воспретил нам пускать к нему кого-то помимо стражи, —отвечали ему.

Однако Мантор, что досконально знал законы и обычаи своего народа, молвил так:

— Не сомневаюсь. Но у халада нет на то права. Почему пришелец в узах?

Мы не связываем стариков и странников лишь потому, что они, обезрассудев, говорят недоброе. Этот человек заточен в темницу из-за нападения на Харданга, однако Харданг не может судить собственное дело и должен вынести свою обиду на суд народа [вычеркнуто: и другому дулжно сидеть на троне во время этого слушания]. А покамест не вправе он лишать заточника совета и помощи. Будь он мудр, он бы понял, что так он своему делу не поможет. Или иные уста говорили за него?

— Так и есть, — согласились стражники. — Приказ принес Авранк.

— Тогда забудьте о нем, — сказал Мантор. — Ведь Авранк сам нарушил данный ему приказ и покинул порубежье. Выбирайте сами между дезертиром, у которого молоко на губах не обсохло, и законами нашего народа.

Тогда стражи пустили Мантора в пещеру; ибо он пользовался большим уважением в Брэтиле и люди не любили [господ >] предводителей, что пренебрегали народом. Войдя, Мантор увидел, что Хурин

[стр. 280]

сидит на лавке. На лодыжках у него были кандалы, но руки свободны; перед ним стояла нетронутая еда. Узник не поднял взгляда на Мантора.

— Привет тебе, господин Хурин! — молвил тот. — Дела пошли не так, как следовало, и не так, как устроил бы я. Но теперь тебе нужен друг.

— Нет у меня друга, и в этой земле друга я не желаю, — отозвался Хурин.

— Но друг стоит перед тобой, — отвечал Мантор. — Не пренебрегай мной. Ибо ныне, увы, дело между тобой и халадом Хардангом должно быть вынесено на суд народа, и было бы хорошо, чтобы у тебя, как гласит наш закон, был друг, который дал бы тебе совет и просил бы о справедливости для тебя.

— Не стану я ничего просить, и совет мне не нужен, — молвил Хурин.

— Но хоть один совет прими от меня, — сказал Мантор. — Утишь на время свой гнев и отведай пищи, чтобы быть сильным перед врагами. Я не знаю, что за дело привело тебя сюда, но, если ты станешь морить себя голодом, толку от этого не будет. Не убивай себя, пока есть надежда!

— Не убивать себя?! — воскликнул Хурин. С трудом встав, он привалился к стене. Глаза у него были красные. — Неужто выволокут меня в кандалах к лесному сброду, чтобы судили они, какой смертью мне умереть? Прежде того я сам себя убью, лишь бы руки остались свободны.

И вдруг, стремительно, как старый зверь, попавший в ловушку, Хурин прянул вперед и, прежде чем Мантор успел уклониться, выхватил нож, висевший у того на поясе. И осел на лавку.

— Прими этот нож в дар от меня, — молвил Мантор, — хотя и не видим мы в самоубийстве благородства, если человек не утратил рассудок. Спрячь нож, пусть он послужит тебе для благой цели! Но будь осторожен, ибо лют этот клинок из кузницы карлов. Не возьмешь ли теперь меня в друзья, повелитель?

Не говори ничего; но, если сядешь трапезовать со мной, я увижу в том согласие.

Тогда Хурин взглянул на Мантора, и из его взгляда исчез гнев; и они вместе ели и пили в молчании. Доев, Хурин молвил:

— Твой голос, он превозмог меня. Никогда со Дня Ужаса не слыхал я столь отрадного гласа человеческого. Увы, увы! Приводит он мне на память голоса в дому моего отца в стародавние времени, когда тень, казалось, была так далеко!

— Так может быть, — отвечал Мантор. — Хириль, моя праматерь, приходилась сестрой твоей матери Харэт.

— Значит, ты и друг, и родич, — молвил Хурин.

— И я не одинок, — сказал Мантор. — Нас немного, и богатство наше [стр. 281]

невелико, но мы тоже эдайн и связаны множеством уз с твоим народом. Долго здесь было в чести твое имя; но не достигли бы нас вести о твоих подвигах, не отправься Халдир и Хундар на Нирнаэт. Там пали они, но [семеро] трое их спутников возвратились, ибо пришел им на помощь Маблунг из Дориата, исцелив их раны37. После настали темные дни и на многие сердца пала тень —но не на все!

— Голос вашего предводителя доносится из теней, — молвил Хурин, — и твой народ повинуется ему даже в деяниях бесчестных и жестоких.

— Осмелюсь сказать, повелитель, что горе затмевает твой взор. Но, чтобы не сбылось по сказанному, давай держать совет. Ибо вижу я впереди зло и опасность — и для тебя, и для моего народа, хотя, быть может, мудрость и отвратит их. Но должен я предупредить тебя об одной вещи, пусть даже не придется она тебе по душе. Хардангу далеко до его отцов, но я не видел в нем зла, пока не прослышал он о твоем приходе. Ты приносишь с собой тень, Хурин Талион, и в ней мйньшие тени становятся чернее.

— Что за черные слова от друга! — отвечал Хурин. — Долго жил я под Тенью, но выстоял и не сдался. Если есть на мне что темное, так это скорбь превыше скорби, что лишила меня света. Но Тени я не подвластен.

— И все же говорю тебе, — молвил Мантор, — что она следует за тобой.

Я не знаю, как ты получил свободу; но помысел Моргота не оставил тебя.

Берегись.

— Другими словами, «не впадай в детство, старый дурень», — отвечал Хурин. — Я приму от тебя эти слова, ибо голос твой отраден и мы родичи, но не более! Поговорим о другом, или беседе конец.

И Мантор был терпелив, и долго пробыл у Хурина, пока не свечерело и в пещере не стало темно; и они снова разделили трапезу. Затем Мантор велел принести Хурину огня; они простились до утра, и Мантор вернулся в свой шалаш с тяжелым сердцем.

На другой день было объявлено, что судное вече состоится на следующее утро, ибо собралось уже пять сотен старейшин, а по обычаю то было самое малое число, какое могло считаться полным народным собранием. Утром Мантор пришел проведать Хурина, но стража сменилась. Теперь у двери стояли трое людей Харданга, и держались они недружественно.

[стр. 282]

— Узник спит, — сказал старший. — Оно и к лучшему: глядишь, в мозгах у него прояснится.

— Но я его назначенный друг, как было объявлено вчера, — молвил Мантор.

— Друг дал бы ему побыть в покое, пока можно. К чему доброму ты его разбудишь?

— Отчего бы ему проснуться от моего прихода, а не от поступи тюремщика? — спросил Мантор. — Я хочу взглянуть на спящего.

— Ты, что ли, всех, кроме себя, держишь за лжецов?

— Нет, нет; но, думаю, что иные с радостью забудут про наши законы, если те мешают добиться цели, — отвечал Мантор.

Однако ему показалось, что мало он поможет Хурину, если станет спорить со стражами дальше, и он ушел. И вышло так, что опоздали Мантор и Хурин переговорить о важных вещах. Ибо, когда Мантор вернулся, день угасал.

На сей раз ему не стали чинить препон, и, войдя, Мантор увидел, что Хурин лежит на соломенном тюфяке; [приписка:] и разгневался, увидев теперь оковы и на запястьях Хурина, соединенные короткой цепью.

— Медлит друг — и гаснет надежда, — молвил Хурин. — Долго я ждал тебя, но нынче сон сморил меня и в глазах темно.

— Я приходил до полудня, — отвечал Мантор, — но стражи сказали, что ты спишь.

— Дремал, дремал в угасающей надежде, — сказал Хурин, — но, верно, твой голос пробудил меня. Таков я с тех пор, как позавтракал. Хотя бы этому твоему совету я внял, друг мой; но от еды стало мне не лучше, а хуже. Теперь мне надо поспать. Но приходи наутро!

Мрачно дивился тому Мантор. Он не видел лица Хурина, потому что уже почти стемнело, но, наклонившись, Мантор прислушался к его дыханию.

Потом выпрямился с угрюмым лицом, спрятал под плащ оставшуюся еду и вышел.

— Как там дикарь? — спросил у него старший над стражей.

— Совсем сонный, — ответил Мантор. — Завтра надо, чтобы он бодрствовал. Разбудите его пораньше. И принесите еды на двоих, потому что я тоже приду позавтракать вместе с ним38.

Наутро вече стало собираться задолго до назначенного времени. Явилась почти тысяча человек, по большей части мужчины постарше [вычеркнуто: и жены]39, поскольку нельзя было ослаблять пограничную стражу. Вскоре вся вечевая стогна заполнилась народом. Стогна имела вид огромного полумесяца [стр. 283]

с семью рядами дерновых скамей, поднимавшихся от ровного дна и вырытых в склоне холма. Вокруг возвели высокую ограду, и пройти внутрь можно было лишь через прочные ворота в частоколе, замыкавшем открытую часть полумесяца. Посреди нижнего ряда сидений был поставлен [добавлено:]

Ангбор, или Камень приговора, / — огромный плоский валун, на котором восседали халады40. Приведенные на суд стояли перед камнем лицом к собранию.

Раздавался шум множества голосов, но, как только протрубил рог, наступила тишина и появился халад с множеством провожатых. Ворота за ним затворились, и он медленно проследовал к камню. Там встал халад лицом к собранию и освятил вече согласно обычаю: вначале поименовал он Манвэ и Мандоса, как тому научились эдайн от эльфов, а затем, перейдя на старый язык своего народа, который ныне вышел из ежедневного употребления, объявил триста и первое вече Брэтиля, созванное, чтобы вынести суд в серьезном деле, достодолжно устроенным.

Когда, как требовал обычай, все собрание откликнулось на том же языке «Мы готовы!», халад воссел на [камень >] Ангбор и обратился на наречии Бэлэрианда41 к стоявшим неподалеку:

— Трубите в рог! Пусть узник предстанет перед нами!42

Дважды протрубил рог, но некоторое время никто не появлялся, а из-за ограды доносились сердитые голоса. Наконец ворота широко распахнулись, и вошли шестеро мужчин, которые несли Хурина.

— Меня привели сюда силой и против права! — воскликнул тот. — Не пойду я в цепях, словно раб, ни на какое вече на земле, пусть даже восседают там короли эльфов. И, пока не сняты с меня оковы, не признбю я ни власти, ни справедливости вашего приговора.

Но люди поставили его на землю перед камнем и удерживали силой.

Если приводили кого на суд веча, по обычаю обвинителем должен был быть халад. Начинал он с краткого разъяснения, в каком проступке обвиняется человек. После чего у подсудимого было право опровергнуть обвинение или оправдать содеянное самому или устами своего друга. И, если после того, как все это было сказано, оставались сомнения или одна из сторон что-то отрицала, призывались свидетели.

Посему Харданг43 поднялся и, поворотившись к собранию, начал произносить обвинение.

— Обвиняемый, коего вы видите перед собой, — заговорил халад, —именует себя Хурин, сын Галдора, что

[стр. 284]

некогда жил в Дорломине, но долго пробыл в Ангбанде, откуда и пришел сюда.

Пусть так44.

Но тут поднялся Мантор и встал перед камнем.

— С вашего позволения, господин мой халад и народ! — воскликнул он.

— Как друг подсудимого я воспользуюсь своим правом задать вопрос: не имеет ли выдвинутое обвинение прямого отношения к халаду? Не держит ли халад обиды на подсудимого?

— Обиды? — возопил Харданг, и гнев затуманил его разумение, так что он не разглядел, куда клонит Мантор. — Как же, не держит! Я явился на вече с перевязанной головой не потому, что мода такая, а потому что ранен!

— Увы! — молвил Мантор. — Если это так, то я заявляю, что дело нельзя разбирать подобным образом. По нашему закону, никто не может ни произносить обвинение против своего обидчика, ни занимать сидение суда, пока слушается такое обвинение. Не так ли гласит закон?

— Закон гласит так, — отвечало собрание.

— Тогда, — продолжал Мантор, — прежде чем заслушать обвинение, надлежит усадить на камень другого человека вместо Харданга, сына Хундада.

Стали выкрикивать множество имен, но больше всего голосов, и самых громких были за Мантора.

— Нет, — отозвался тот. — Я связан с одной из сторон и судьей быть не могу. Сверх того, в подобном случае право назвать человека, который займет его место, принадлежит халаду, о чем ему, без сомнения, прекрасно известно.

— Благодарю тебя, — сказал Харданг, — хоть нет у меня нужды в поучениях самозваного законника.

И он огляделся по сторонам, словно размышляя, чье имя выкликнуть. Но обуял халада черный гнев и всякая мудрость оставила его. Назови Харданг любого из присутствовавших старейшин, все могло бы обернуться иначе. Но в недобрую минуту сделал он свой выбор, к изумлению всех людей воскликнув: — Авранк, сын Дорласа! Как видно, сегодня и халаду нужен друг, раз законники не знают удержу. Призываю тебя к камню!

Воцарилась тишина. Но, когда Харданг сошел с камня, а Авранк поднялся на него, раздался громкий ропот, словно шум надвигающейся бури. Авранк был молод и лишь недавно женился, и косо взглянули все восседавшие на вече старейшины старше его годами, на его незрелые лета. [Ибо его, самого по себе, не любили>] И его, самого по себе, не любили; ибо Авранк, будучи храбр, отличался язвительностью, как и родитель его Дорлас прежде него. / И темные слухи [вычеркнуто: все еще] ходили о Дорласе [вычеркнуто: его отце, близком друге Харданга];45 потому что, хоть никто не знал наверное, Дорласа нашли убитым далеко от места сражения с

[стр. 285]

Глаурунгом, а окровавленный меч, что лежал подле, принадлежал Брандиру46.

Но Авранк не обратил никакого внимания на ропот и держался легкомысленно, как будто дело было простое и решенное.

— Итак, — сказал он, — если с этим разобрались, не будем больше терять времени! Дело вполне ясное.

И, встав, продолжил обвинение:

— Подсудимый, этот дикарь, явился, как вы слышали, из Ангбанда.

Обнаружили его в наших землях. И то не случайность, ибо, как сам он заявил, у него здесь есть дело. Что это за дело, он не открыл, но никак не доброе. Этот человек ненавидит наш народ. Только увидев нас, он принялся нас хулить. Мы дали ему еды, а он плюнул на нее. Я видел, что так поступали орки, если находились глупцы, которые проявляли к ним милосердие. Очевидно, что он из Ангбанда, как бы его ни звали. Но дальше было хуже. По собственной просьбе его привели к халаду Брэтиля — привел его вот этот человек, что называет себя его другом; но, явившись в чертог, подсудимый не пожелал назваться. А когда халад спросил, что у него за дело, и предложил ему сперва отдохнуть, а потом уже молвить слово, если ему угодно, тот начал неистовствовать, бесславил халада, а потом вдруг швырнул ему в голову столец, чем нанес ему великую рану. И хорошо для всех, что под рукой у него не было оружия, а не то бы он убил халада. Таково было явственное намерение подсудимого, и ненамного уменьшает его вину то, что не случилось худшего (а кара за такое — смерть).

Но, как бы то ни было, тогда халад восседал в своем чертоге на троне: и поносить его было злым деянием, а нападать на него — возмутительным насилием.

Таково обвинение против подсудимого: что он явился сюда с недобрым умыслом против нас, а в особенности — против халада Брэтиля (наверняка по наущению Ангбанда); оказавшись в присутствии халада, подсудимый осыпал его бранью, а затем пытался убить халада, восседавшего на своем троне.

Наказание определит приговор веча, но по справедливости то должна быть смерть.

Иным показалось, что Авранк говорил справедливо, и все сочли, что говорил он искусно. Некоторое время никто не поднимал голоса за ту или другую сторону. Тогда Авранк, не скрывая усмешки, поднялся снова и произнес:

— Теперь подсудимый, если пожелает, может ответить на обвинение, но пусть говорит кратко и не беснуется!

Однако Хурин молчал, пытаясь вырваться.

— Подсудимый, станешь ли говорить? — спросил Авранк, но Хурин не давал ответа.

— Быть по сему, — сказал Авранк. — Если подсудимый не желает говорить даже ради того, чтобы опровергнуть обвинение, делать больше нечего.

[стр. 286]

Обвинение произнесено, и как человек, назначенный восседать на камне, должен я предложить вечу наказание, которое вижу справедливым.

Но тут поднялся Мантор и произнес:

— Для начала следует хотя бы спросить у подсудимого, почему он не желает говорить. А на этот вопрос может ответить его друг.

— Вопрос задан, — сказал Авранк, пожимая плечами. — Если знаешь ответ, дай его.

— Потому что он скован [добавлено: по рукам и ногам]47, — ответил Мантор. — Никогда прежде не приводили мы на вече в оковах человека, еще не осужденного. В особенности — одного из эдайн, того, чье имя заслуживает чести, что бы после ни произошло. Да, повторю: человека еще не осужденного; ибо обвинитель умолчал о многом из того, что вече должно услышать прежде вынесения приговора.

— Но это же глупость, — сказал Авранк. — Адан он или нет и каково бы ни было его имя, подсудимый необуздан и злобен. Оковы — необходимая предосторожность. Тех, кто находится рядом с ним, дулжно защитить от насилия.

— Если желаешь породить насилие, — отвечал Мантор, — найдется ли способ лучше, нежели прилюдно унизить гордого человека, пережившего годы великой скорби? Который вдобавок ослабел от голода и долгих странствий и стоит один без оружия среди множества оружных. Вопрошу я у народа в собрании: считаете ли вы подобную предосторожность достойной свободных людей Брэтиля или пожелали бы вы прибегнуть к вежеству былых времен?

— Оковы на подсудимого наложили по приказу халада, — сказал Авранк.

— В том прибег он к своему право прекратить насилие у себя в чертоге. Посему приказ этот может обойти лишь полное собрание.

Тут раздались громкие крики «Освободите, освободите его! Хурин Талион! Освободите Хурина Талиона!». Не все присоединились к этому хору, но голосов другой стороны слышно не было.

— Нет-нет! — произнес Авранк. — От криков толку не будет. В таком деле требуется голосование по всем правилам.

По обычаю в делах серьезных или сомнительных вече голосовало с помощью камешков, и все, кто приходил на собрание, приносили с собой два камешка: черный для «нет» и белый для «да». Однако сбор и подсчет камешков занял бы много времени, а Мантор видел, что настрой Хурина с каждым мигом меняется к худшему.

— Есть другой способ, более простой, — молвил он. — Нет здесь опасности, которая бы оправдывала узы, и так думают все те, кто возвысил [стр. 287]

свой голос. Халад на вечевой стогне и может отменить свое повеление, буде пожелает.

— Пожелает, — сказал Харданг, поскольку ему показалось, что собрание настроено неблагосклонно, и он надеялся, сделав этот ход, вернуть расположение народа. — Пусть подсудимого освободят и поставят перед вами!

Тогда с ног и рук Хурина сбили оковы. Он тотчас выпрямился и, отворотившись от Авранка, встал лицом к собранию.

— Я здесь, — произнес он. — И я отвечу, каково мое имя. Я — Хурин Талион, сын Галдора Орхала48, владыка Дорломина и некогда верховный военачальник воинств Фингона, короля северного края. Пусть никто не утверждает противного! Этого должно быть довольно. Я не стану ни о чем вас умолять, поступайте, как знаете! Не стану я препираться и с выскочкой, которому вы доверили занять высокое место. Пусть клевещет, как хочет!

[Вычеркнуто: Но если мой друг желает говорить и поведать правду о случившемся, пусть. Слушайте его, если есть на то желание!]

Во имя Владык Запада, что вы за народ? Или во что превратились?

Объятые губительной Тьмой, сидите вы и терпеливо внимаете беглому порубежнику, который испрашивает для меня смертной казни — за то, что я проломил голову кичливому молодцу, где бы он там ни сидел, на троне или нет. Поистине, поучиться бы ему уважению к старшим, прежде чем вы сделали его своим предводителем.

Смерть? Как перед Манвэ, если бы не терпел я муку двадцать и восемь лет, если бы я был таков, как в Нирнаэт, вы бы не осмелились сидеть тут лицом к лицу со мной. Но, как я слышу, я уже не грозен. Вот вы и расхрабрились. И

мне позволено стоять без оков, чтобы меня можно было травить. Сломала меня война и сделала покорным. Покорным! Не будьте так уверены в этом!

Он поднял руки и сжал кулаки.

Но тут Мантор положил руку ему на плечо, успокаивая, и убедительно произнес ему на ухо:

— Мой господин, ты заблуждаешься на их счет. Большинство — твои друзья или были бы ими. Но есть здесь и гордые вольные люди. Теперь позволь мне обратиться к ним!

Харданг и Авранк ничего не сказали, только обменялись улыбками, поскольку решили, что речь Хурина не принесла ему ничего хорошего.

Однако Мантор заговорил так:

— Пусть владыке Хурину вынесут, на чем присесть, пока я говорю. И, выслушав меня, вы лучше поймете его гнев, а может, и простите его.

Внемли же мне, народ Брэтиля! Мой друг не отвергает главное обвинение, но заявляет, что с ним поступили неправо и вывели из последних границ.

Господа мои [вычеркнуто: и добрые жены]49,

[стр. 288]

я был командиром порубежников, что нашли этого человека спящим на Хауд-

эн-Эллэт. Или он лишь казался спящим, но лежал, истомленный, меж сном и явью и услышал, опасаюсь, слова, что были произнесены над ним.

Был там человек по имени Авранк, сын Дорласа, из моего отряда, где ему и следовало оставаться, ибо таковы были мои приказы. Подойдя, я услышал, как Авранк дал совет тому, кто первым нашел Хурина и догадался, каково имя спящего. О народ Брэтиля, я слышал, как Авранк молвил так: «Лучше убить старика, пока он спит, чтобы избежать новых бед. И халад был бы доволен» —вот его слова.

Теперь, быть может, не станете вы дивиться, что, когда я призвал спящего к бодрствованию и он увидел вокруг себя вооруженных людей, он обратился к нам с резкими словами: один из нас их заслужил. Что до презрения к нашей пище, то он взял ее из моих рук и не плевал на нее. Он выплюнул ее, потому что подавился. Ужели, господа мои, вы никогда не видели, как голодающий торопится и не может проглотить еду, пусть даже нуждаясь в ней? А сей муж был к тому же исполнен великой скорби и гнева.

Нет, не презрел он нашей еды. Хотя был бы в своем праве, если бы знал, к каким низким уловкам прибегнут те, кто обитает здесь! Внемлите мне и верьте, коли сможете, ибо я могу призвать свидетелей. Владыка Хурин трапезовал со мной в узилище, ибо я обращался с ним вежественно. То было два дня назад.

Но вчера был он сонлив и не мог ни говорить внятно, ни совещаться со мной перед сегодняшним разбирательством.

— Чему тут дивиться! — воскликнул Харданг.

Мантор помолчал, глядя на Харданга.

— И в самом деле, нечему, господин мой Харданг, — произнес он, — ибо к его еде было подмешано снотворное зелье.

Харданг воскликнул в гневе:

— Неужто стоит утомлять нас пересказом сонных видений слабоумного старика?

— Я говорю не о сновидениях, — ответствовал Мантор. — У меня есть свидетель. Но поскольку, вопреки обычаю, слова мои оспаривают, пока речь моя не кончена, я отвечу сразу. Я забрал из темницы еду, которую отведал Хурин. Перед свидетелями я дал ее псу, и тот до сих пор не очнулся от мертвого сна. Может статься, не сам халад Брэтиля умыслил подобное, а тот, кто желал ему угодить. Но разве есть здесь законная цель? Удержать от насилия человека — уже в оковах и заключенного в темницу? То злой умысел, народ Брэтиля, и я прошу собрание исправить это!

[стр. 289]

Тут по вечевой стогне прокатились волнение и ропот; а когда поднялся Авранк и призвал к тишине, шум только усилился. Наконец, когда собрание слегка приутихло, заговорил Мантор:

— Продолжать ли мне, ибо у меня еще есть, что сказать?

— Продолжай! — отвечал Авранк. — Но укороти свое суесловие. И

должен предупредить всех вас, господа мои, что этому человеку надо внимать с осторожностью. На его добросовестность полагаться нельзя: они с подсудимым — близкая родня.

То были неумные слова, ибо Мантор немедленно ответил так: — Это и впрямь так. Матерью Хурина была Харэт, дочь Халмира, некогда халада Брэтиля, а Хириль, ее сестра, была матерью моей матери. Но это родословие не доказывает, что я лжец. Более того, если Хурин Дорломинский приходится мне родней, то он родич и всему Дому Халэт. Да, и всему нашему народу. Но с ним обращаются как с изгоем-разбойником, дикарем, лишенным чести!

Продолжим же с главным обвинением, которое, по словам обвинителя, может караться смертной казнью. Вы видите перед собой пробитую голову, которая, однако, вроде бы прочно держится на плечах и не утратила речи. Рану ей нанесли, бросив небольшой деревянный столец. Злодеяние, скажете вы, и, что намного хуже, совершенное, когда халад Брэтиля восседал на своем троне.

Но господа мои, к злым делам человека можно вынудить. Поставьте себя мысленно на место Харданга, сына Хундада. Вот перед вам предстает Хурин, владыка Дорломина, ваш родич: он глава великого Дома, муж, чьи деяния воспеты эльфами и людьми. Но ныне он стар, лишился своей вотчины, отягощен скорбью и истомлен скитаниями. Он желает увидеться с вами. А вы непринужденно восседаете на троне. Не поднимаетесь. Не заговариваете с ним.

Лишь меряете его взглядом с головы до пят, пока он стоит; потом он опускается на пол. Тогда, преисполнены жалости и вежества, вы велите вынести столец старому невеже.

О стыд и срам! Тот запускает вам стольцом в голову. Но я бы сказал, стыд и срам вам, обесчестившим свой престол, свой чертог, весь народ Брэтиля!