Возникновение феодальных отношений у франков VI–VII вв.

Проблема состояния и роста производительных сил любого народа естественно привлекает к себе внимание историка-марксиста, так как раскрытие ее на материале источников и литературы поможет историкам точнее воспроизвести картину жизни, характер занятий, условий труда и быта, уровня производства того или другого народа на определенном отрезке времени. Особенно заостряется эта проблема, когда вопрос касается переходных эпох, как в данном случае.

Наш анализ источников и литературы по данному вопросу имеет целью раскрыть состояние производительных сил у франков VI–VII вв., проследить процесс роста этих производительных сил в указанное время и выяснить причины этого роста.

Экономика переходного периода отражается в документах эпохи, одним из которых (причем наиболее ярким) является «Салическая Правда». Исследуя ее, как источник по истории материальной жизни общества, можно подметить ряд существенных явлений в состоянии производительных сил франкского общества и некоторый рост этих производительных сил к изучаемому периоду. Ценный материал также дает хроника Григория Турского, составленная в VI в. и дополняющая те данные о хозяйстве германского племени франков, которые дает «Салическая Правда».

Если сравнить два памятника разных эпох — «Германию» Тацита[450] и «Салическую Правду», то резко бросается в глаза разница в системе хозяйства и развитии ремесла у древних германцев I в. нашей эры и у франков в VI–VII вв.

В главе V «Германии» Тацит описывает природу страны и занятия населения. О Германии он говорит: «Для хлебов плодоносна, для плодоносных деревьев неблагоприятна, скотом изобилует, но в большинстве он невзрачен». Из главы XXVI (того же произведения): «…не состязаются они трудом с плодородием и обширностью земли, чтобы сажать плодовые деревья, делить луга и орошать сады; они требуют от земли только хлеба». Следовательно, во времена Тацита сельское хозяйство у германских племен было примитивным. Тацит отмечает только наличие земледелия и скотоводства, упоминая мимоходом о некоторых огородных культурах. Совершенно иное впечатление оставляет «Салическая Правда». Ее данные о состоянии сельского хозяйства франков более разнообразны и более колоритны по сравнению со свидетельством Тацита.

Земледелие и скотоводство у франков

Исследуя титулы «Салической Правды», можно найти указание на более развитое хозяйство франков эпохи Меровингов. Конечно, и для данного периода основными видами сельского хозяйства остаются земледелие и скотоводство. Об этом свидетельствуют приводимые ниже титулы и пункты «Салической Правды». Но, как увидим, и скотоводческое хозяйство значительно возросло со времен Тацита и земледелие стало уже не таким примитивным.

Кроме того, «Салическая Правда» содержит в своих титулах указания на такие отрасли и виды хозяйства, о которых совсем не упоминает Тацит.

Переходим к анализу «Правды», используя различные по времени составления списки этого документа. О хозяйстве франков можно почерпнуть сведения в следующих титулах «Салической Правды» (по рукописи «Paris 4404»): II–V— о различных породах скота, VII–VIII — о птицах и пчелах, IX — о жатве, XVI — о поджогах. В титулах XXII, XXVII, XXXIII, XXXVIII — о мельнице, о краже дичи, плодов из сада, о конокрадстве и др.

Отметим, прежде всего, титулы, характеризующие состояние земледелия у франков эпохи Меровингов[451].

М. М. Ковалевский[452], С. М. Шпилевский[453], Бруннер[454], Зом[455], Рожер Гранд[456] и другие историки XIX и XX вв. уже установили несомненное наличие хлебопашества, как одного из. основных занятий у франков данной эпохи.

Приведем для подтверждения этого факта некоторые титулы «Салической Правды».

Титул XVIII по «Эмендата» упоминает о годовом урожае хлеба и каре за его сожжение. Данный титул имеет место во всех более ранних рукописях, начиная с рукописей VI в. Следовательно, это говорит о наличии посевов, сборе урожая и хранении запасов зерна у франков в VI–VII вв. и позднее. Особых изменений в поздних текстах «Салической Правды» по данному вопросу мы не обнаружили. Это дает право сделать вывод, что уже к VI в. уход за полями и обработка пашни у франков являлись типичными, обыденными занятиями, основой хозяйства.

В настоящее время уже не этот вопрос стоит в центре внимания советских исследователей, а вопрос о том, как производились земледельческие работы, чем характеризовалась земледельческая техника франков и в чем отличие этой техники от земледельческой техники древних германцев эпохи Тацита, с одной стороны, и от земледельческой техники римлян, на территории которой поселились франки, — с другой.

На этом вопросе мы и задержим наше внимание.

Земледельческая техника древних германцев времен Тацита была весьма примитивна. Плуга они в то время не знали. Используя в основном подсеку для своих посевов, они мало заботились о тщательном разрыхлении почвы и урожаи имели низкие. Не так обстояло дело с пахотой и посевами у римлян. Высокая техника обработки почвы, основанная на использовании даровой рабской силы (в латифундиях), создала определенные традиции в земледельческом хозяйстве римлян.

У М. Е. Сергеенко в его статье «Пахота в древней Италии» есть описание этих традиций. Римляне, применяя плуг с железным лемехом, производили не одну, а 3–4 вспашки земли под посев. В тех же местах, где почва была особенно неблагоприятна (например, в Этрурии), вспахивание повторялось 8 и 9 раз. Почву взрыхляли в разных направлениях (и вдоль и поперек поля). Традиция таких многократных вспашек у римлян была прочной, устоявшейся, о чем свидетельствует своеобразная терминология разных видов вспашки (первая — «prescissio», вторая — «iteratio», третья — «tertiatio» и т. д.)[457] Римляне, захватив Галлию в I в. до н. э., перенесли туда свою систему хозяйства, основав в Галлии новые «fundus»[458].

Франки, придя в Галлию в V в., тоже стали употреблять плуг, заимствовав, видимо, его употребление у римлян[459]. На это предположение о заимствовании франками плуга у римлян нас наталкивает тот факт, что упоминание о плуге у франков встречается не в самой ранней из дошедших до нас рукописей «Салической Правды»[460], а во II «семье» рукописей, составленной значительно позднее I «семьи»[461].

Видимо, до прихода в Галлию, как и во времена Тацита, франки плуг еще не употребляли, поэтому он и не нашел отражения в I «семье» рукописей.

Но, заимствовав у римлян плуг, франки не заимствовали у них (и не могли заимствовать в силу других производственных отношений) систему обработки полей с многократной их вспашкой, возможной лишь при условии использования большой дешевой рабской силы, которой располагали римляне. Франки применяли индивидуальную вспашку поля. Об этом свидетельствует самый текст указанного титула, в котором сказано: «Если кто будет мешать проезду плуга в чужое поле или выгонит пахаря (курсив наш. — Г. Д.)… присуждается к уплате 15 солидов»[462]. Текст упоминает об одном пахаре, а не о многих.

Франки, живя в общине-марке, обрабатывали свои поля при помощи больших, а позже и малых семей[463]. Им не под силу была та система обработки поля, которой пользовались римляне или галло-римляне. Франки, используя тяжелый плуг, в который впрягались 2–3–4 пары волов, отказались от многократного вспахивания поля под посев. Сошлемся в этом вопросе на суждение А. И. Неусыхина: «Тяжелый плуг, наряду с более легким в VI веке был уже широко распространен у варварских народов Западной Европы, как это видно и из сельскохозяйственных трактатов (например, из «Этимологии» Исидора Севильского) и из варварских «Правд»[464]. Нам представляется, что этот новый вид запашки поля, к которому прибегают франки в силу присущих им производственных отношений, используя все же заимствованную у римлян сельскохозяйственную технику (плуг), дает нам право сказать здесь о некотором-наличии синтеза римского и варварского начал.

Пашня, на которой трудились франки, становилась собственностью большой, а потом малой семьи в силу того труда, который был затрачен данной семьей на ее обработку. «Салическая Правда» нигде не упоминает о собственности на землю вообще, а упоминает лишь о «своей» и «чужой» жатве или ниве, «своем» и «чужом» луге, винограднике и т. д.[465]

Так постепенно право индивидуальной собственности на землю у франков растет, расширяется. Но это право собственности основано у них пока не на насильственном захвате земли общины ее членами, а на выделении из общины отдельных семей и на освоении, обработке, лучшем культивировании земли, т. е. собственно свидетельствует о росте производительных сил у франков.

Из тех же вышеупомянутых титулов «Салической Правды» видно, что франки занимаются луговодством[466], садоводством, виноградарством. И эти отрасли действительно выросли у них уже после переселения франков в Галлию.

Об огородных растениях титул XXVII «Салической Правды» раскрывает следующее: «Если кто сделает нападение с целью воровства в чужое поле с бобами, чечевицей или подобными растениями (культурами. — Г. Д.), платит за свою вину 120 динариев, что составляет 3 солида». Здесь имеется указание на наличие полей (долин), засаженных стручковыми, чечевичными или подобными им культурами. Пункт 14-й того же титула свидетельствует о посевах и урожае льна. Кара за покражу льна с поля («…если кто увезет на телеге…») 15 солидов[467].

Продолжая обзор текстов «Правды», находим несколько пунктов, которые говорят об использовании леса у франков и о правонарушениях в этой области хозяйства. Читаем дальше: «Если кто испортит или подожжет в лесу чужой материал, платит за свою вину 600 динариев, что составляет 15 солидов.

Если кто посмеет употребить часть другого материала в лесу, платит за свою вину 120 динариев, что составляет 3 солида.

Если кто возьмет в лесу дерево, помеченное более года тому назад, в этом нет никакой вины»[468].

Все приведенные пункты «Салической Правды» о лесе-свидетельствуют о том, что лес у франков этой эпохи используется значительно рациональнее, чем во времена Цезаря и Тацита, когда лесные массивы часто уничтожались хищнически, при элементарном способе земледелия.

Упоминаемые в «Салической Правде» «лесные материалы» заставляют предполагать, что у франков происходило строительство домов, надворных построек, мостов и т. д. В одном из пунктов титула XXVII[469] по списку «Paris 4404» упоминается термин «обтесать» чужой материал в лесу (и приводится соответствующий штраф за этот проступок). Этот термин говорит за то, что материал, заготовленный в лесу, мог быть строевым лесом, а не просто дровами. О дровах имеется особое упоминание[470].

Наличие пунктов о сохранности леса и лесных материалов в законе салических франков свидетельствует о большом внимании к лесу, как объекту хозяйства.

Центральное место среди указанных пунктов о лесе занимает пункт 19-й, где говорится о том, что за срубленное дерево, помеченное «более года тому назад», нет «никакой вины»[471], т. е. не взимается никакого штрафа.

Это дало нам право предполагать, что лес у франков в эпоху Меровингов оставался общинным, и на него не распространялась еще частная собственность[472].

Обобщая изложенный по «Салической Правде» материал о земледельческом хозяйстве у франков, можно отметить, что со времен, описанных Тацитом, это хозяйство обогатилось целым рядом новых сельскохозяйственных культур, не известных древним германцам при Таците. Франки занимаются хлебопашеством, льноводством, огородничеством, садоводством, виноградарством, охраняют леса и посевы.

Выросли и другие отрасли хозяйства у франков. На первое место после земледелия необходимо поставить скотоводство. О нем свидетельствует то особое место, какое уделено в «Салической Правде» титулам об охране различных пород домашнего и находящегося на воле скота. Титулы, имеющие целью сберечь, сохранить скот, стоят в самом начале «Правды».

О разнообразии различных пород скота можно найти указание в следующих титулах «Правды» по «Эмендата»:

Титул II «De porcorum» (о свиньях),

Титул III «De ovium» (об овцах),

Титул IV «De animalis» (о рогатых животных),

Титул V «De copranus» (о козах),

Титул VI «De caballo» (о лошади).

Эти же титулы имеют место во всех дошедших до нас рукописях[473] и свидетельствуют о том, что уже в V–VI вв. франки уделяли большое внимание скотоводству и за покражу скота и порчу его следовали большие штрафы (от 3 до 63-х солидов).

Так, например, титул III по «Paris 4404» гласит:

«1. Если кто украдет молочного теленка, присуждается к уплате 120 динариев, что составляет 3 солида»[474].

Приведенные титулы говорят о значительных размерах стад у отдельных хозяев (до 25 и выше голов рогатого скота, до 50 и выше голов свиней). О том, кому в изучаемый период, т. е. в эпоху Меровингов принадлежат эти стада у франков, можно судить, хотя бы основываясь на частом упоминании в «Салической Правде» терминов «чужой», «свой», «его» и т. д. Эти термины заставляют признать здесь распространение частной собственности на скот. Все пункты закона в их совокупности свидетельствуют о том, что как интересы скотовода, так и земледельца достаточно ярко отражены в «Правде» салических франков.

Из других отраслей хозяйства у франков эпохи Меровингов большое распространение получило пчеловодство, которому франки уделяли большое внимание, значительно культивируя эту отрасль.

О пчеловодстве свидетельствует титул IX по «Эмендата» «De furtis apium» (VIII по «Paris 4404»):

«За покражу одного или нескольких ульев укравший их из-под замка должен уплатить 45 солидов»[475].

Сравнительно высокий штраф (45 солидов) можно объяснить тем, что, по-видимому, пчеловодство являлось еще новшеством и ульи были большой ценностью. Франки всячески стремились к росту этой отрасли хозяйства.

Что касается других основных и подсобных занятий франков, то из них «Салическая Правда» упоминает об охоте и рыболовстве. Об охоте упоминает XXXIII титул Парижской рукописи, о рыболовстве — титул XXVII[476].

Суммируя все данные «Салической Правды», делаем вывод, что основными занятиями франков являются земледелие и скотоводство, что из сельскохозяйственных культур производятся зерновые хлеба, стручковые растения, корнеплоды (брюква), лен. Энгельс указывает, что «…в ту эпоху, которой мы занимаемся, земледелие и скотоводство были решающими отраслями производства»[477]. Большое значение имеет луговодство, но указаний на травосеяние не встречается. Широкое распространение имели садоводство, виноградарство и пчеловодство. Охота и рыбная ловля упоминаются, но к основным занятиям франков той эпохи их, по-видимому, уже отнести нельзя.

Трудно найти в самой «Правде» прямые указания на существование севооборота или системы переменных полей. Однако сопоставление данных о том, что поля отводились то под жатву, то занимались лугами и пастбищами, то часть поля у отдельного хозяина отводилась под репу, брюкву, горох, фасоль и другие растения, дает нам право сделать некоторые предположения. Очевидно, эти виды посева в какой-то степени чередовались, т. е. существовала смена полей.

Итак, из сравнительного анализа источников[478] следует вывод о том, что улучшение хозяйства у франков VI–VII вв. идет не только за счет заимствования ими у римлян образцов сельскохозяйственной техники, но должно быть отнесено и за счет изменений производственных отношений у франков в их ранний феодальный период, а также за счет синтеза двух миров («римского» и «варварского»), которые пришли в соприкосновение на заре феодальной формации. Во всяком случае рост производительных сил у франков в сельском хозяйстве в изучаемый период очевиден. Переходим к рассмотрению франкского ремесла.

Ремесло

Непосредственные производители материальных благ у франков эпохи Меровингов предстают перед нашим взором в титулах «Салической Правды» в самых различных профессиях. Вот некоторые из этих профессий: пахари, пастухи, косцы, огородники, виноградари, конюхи, мельники, садоводы, рыболовы, дровосеки, охотники, плотники, кузнецы, золотых дел мастера, господская челядь.

В большинстве своем это люди, занятые в сельском хозяйстве или обслуживающие хозяйство крупного землевладельца (конюхи, господская челядь). Но есть среди непосредственных производителей эпохи и ремесленники. «Салическая Правда» упоминает о кузнецах, плотниках, золотых дел мастерах (из других источников выступают и еще некоторые специальности ремесленников).

Видимо, для характеристики ремесла и занятий франкского населения VI–VII вв. одной «Салической Правды» недостаточно. Нужно с этой целью привлечь другие источники и в какой-то степени данные археологии, хотя бы уже опубликованные и апробированные. В этом отношении довольно богатый материал дает работа Баррьер-Флави, посвященная археологическим находкам франкской эпохи и главным образом вопросам состояния в то время занятий и ремесел франков[479].

Автор отмечает, используя археологические данные и значительную литературу, наличие у варваров, в том числе и у франков V–VII вв., многих занятий и ремесел. Особенно большое значение автор придает варварским погребениям, которые дали при раскопках богатый материал для характеристики состояния занятий и ремесел у франков. Найденные богатое оружие и конская сбруя, следы одежды и украшений, предметы обихода и т. д., — все это дает большую пищу для суждений о состоянии занятий и ремесел у франков эпохи Меровингов.

Судя по снимкам вещей, найденных археологами, можно говорить о ремесле: оружейников, изготовлявших богатые мечи, ножи, копья, щиты; кожевенников, которые искусно обрабатывали кожу, делали из нее ремни, седла, обувь; золотых и серебряных дел мастеров, выполнявших тонкую работу на различного рода металлической посуде и кубках, богато украшенном оружии и т. д. Тут же следует отметить очень тонкую работу по изготовлению различных пряжек и застежек, которыми славились франкские мастера.

Другие авторы, в частности Лоньон[480], приводят данные о том, что франки рано научились добывать и обрабатывать металлы. Автор для большей убедительности приводит ряд географических названий, сохранивших в корне своих слов, указания на название железа, серебра и т. д.[481]

Энгельс, опираясь на данные современных ему археологических раскопок, тоже писал о древних германцах до их прихода в Галлию, находя у них наличие подобных видов ремесел.

Так, например, в работе Энгельса «К истории древних германцев» говорится об этом следующее: «Застежки, металлические бляхи для украшений с изображениями голов животных и людей, серебряный шлем… кольчуги из сплетенных проволок… золотой головной обруч…»[482]. Так описывает Энгельс археологические находки у германцев. Помимо этого, Энгельс отмечает: «Не только железо и бронза, но и золото и серебро постоянно обрабатывались, по образцу римских монет чеканились золотые брактеаты[483], производилось золочение неблагородных металлов…»[484]. Это знакомство германцев с обработкой металла Энгельс относит и к V в. («ко времени переселения народов»)[485].

Из новейших работ французских авторов следует остановить внимание на работе Салена, который в наши дни написал трехтомный труд, посвятив его главным образом анализу документальных и археологических памятников франков эпохи Меровингов[486]. В I томе автор делает общий обзор, II том посвящает погребениям у франков, III том — технике (этот том наиболее интересен). Автор приводит в нем подробные данные об изделиях из металла и кожи. Подробнее всего анализируется изготовление франками различного типа ножей и другого холодного оружия[487]. Автор приводит ряд снимков с объектов, найденных при раскопках. Приводим некоторые из них.

На рис. 1 изображена железная покрышка, набиваемая на щит франкского воина. На снимке показаны и уцелевшие и подвергшиеся разрушению части этой покрышки. Интересно, что автор показывает уменье франков в свое время чинить (спаивать) разрывы на этих покрышках, происшедшие от ударов по щиту (видимо, во время боя). Сам щит был из дерева, но снаружи он был покрыт железом.

Рис. 2 дает представление об одном из основных видов вооружения свободного франкского воина — о франциске или топорике, которым или рубили непосредственно врага, сражаясь врукопашную, или ловко запускали этот топорик во врага на расстоянии.

На данном снимке центральный объект представляет собой именно такой топорик для бросания (la hache de jet).

Франциски производились франкскими ремесленниками, труд которых сейчас непосредственно интересует исследователей. Интересует и сама техника изготовления франциски. В указанном труде Салена есть попытка анализа некоторых трудовых процессов в изготовлении франциски, для чего используется микро- и макроанализ поверхности и изломов различных частей франциски. В этом отношении особенный интерес представляет рис. 3, на котором показаны различные образцы и техника изготовления франциски. В основном при изготовлении франциски применялась ковка, на что указывают наружные грани франциски, но местами видны следы сварочных включений.

Таким образом, можно смело говорить о ковке и сварке железа, как производственных процессах, которые были знакомы франкам. Употреблялась также полировка металла (для придания особой гладкости поверхности франциски).

Но особенно интересные сведения Сален приводит об изготовлении других видов франкского оружия, так называемых пик или копий (рис. 4). Эти пики или копья изготовлялись из стали, которую выделывали франкские мастера по типу ковки славянского булата (или дамасской стали). На снимке заметен сложный узор ковки, близкий к булатному рисунку. Технология ковки показана очень высокая и свидетельствует о большом мастерстве ремесленников.

На рис. 5 воспроизведены различного типа скрамассаки (франкские ножи, применяемые в битвах). Цель автора — уточнить технику изготовления и выяснить состав сплава, из которого изготовлены данные ножи. Микрография и химический анализ, доступные современной науке, помогают уточнению того типа сплава, из которого выковано то или другое оружие.

В том же III томе труда Салена приводятся несколько образцов изделий из бронзы (бронзовая посуда, пряжки, украшения). На бронзовой посуде видны кое-где украшения из латуни (рис. 6).

Бронзовые пряжки, представленные на рис. 7, позволяют судить об эволюции данного мастерства у франков.

Показаны и примитивные образцы и более сложная модель, требующая большого мастерства ремесленника.

Особенно поражают своим разнообразием и художественностью экспонаты различных аграфов (пряжек, застежек), исполненных в плане изображения птиц самых разнообразных пород, названий, размеров, поз, в которых они изображены. Выразительность рисунка и тонкость работы удивительны (рис. 8). У Салена указано и время изготовления этих украшений (VI–VII вв.).

Во II томе труда Салена, посвященном погребениям «франкской эпохи, показаны различной формы и качества саркофаги, в которых хоронили знатных покойников.

На рис. 9 показан такой саркофаг (собственно, крышка с него) от захоронения епископа из Шартра в 573 г. Хорошо сохранилась надпись на латинском языке, сделанная при захоронении на крышке саркофага.

На рис. 10 дан образец инкрустации, произведенной на «серебре. Работа тонкая. Узор хорошо сохранился, хотя со времени его изготовления прошло значительно больше, чем 1000 лет.

Таким образом, данные археологических раскопок, обнаружившие металлические и другие изделия у варваров (в том числе и у франков), исследования Энгельса и некоторых других авторов свидетельствуют о некотором развитии ремесла у германцев (франков) VI–VII вв. Энгельс пишет также: «…встречаются инкрустации, эмалевые и филигранные работы… с большим вкусом сделанные украшения, лишь отчасти представляющие подражание римским; это главным образом относится к застежкам и пряжкам…»[488].

Стоит лишь взглянуть на изделия, обнаруженные при раскопках, чтобы в этом убедиться.

У Энгельса в указанной работе есть прямое указание на то, как широко распространено было это производство в VI–VII вв. Ссылаясь на народные «Правды», Энгельс указывает, что у аламаннов по «Аламаннской Правде» кузнецы изготовляют мечи из железа и упоминается о золотых и серебряных дел мастерах[489]. Ссылаясь на знакомую нам «Салическую Правду», Энгельс писал: «Салическая Правда» оценивает обыкновенного крепостного в 12 солидов, а крепостного кузнеца («faber») в 35 солидов»[490], показывая этим высокую цену кузнеца-специалиста.

Характерно, что Энгельс заменяет здесь наименование «раб» (как в тексте «Правды») наименованием «крепостной». По-видимому, он учитывал здесь эволюцию рабства в крепостничество, что происходило как в сфере сельского хозяйства, так и ремесла.

Ряд буржуазных авторов, посвятивших свои работы выяснению особенностей одежды у франков, указывает на развитие ткачества в меровингское время. Например, это можно отметить в работе Квишера, посвященной истории костюма во Франции[491].

Обычно франки носили простую домотканную одежду. Ткачество стало им знакомо рано. Среди женщин, принадлежавших даже к привилегированным слоям общества, были искусные прядильщицы и вышивальщицы. О последних упоминает, между прочим, и Григорий Турский, характеризуя похождения меровингских королей и нравы их возлюбленных[492].

Хроника Григория Турского неоднократно упоминает и о других занятиях и ремеслах свободных франков, живших в Галлии. Неоднократно упоминаются плотники и каменщики, строящие дома для знати. Упоминаются искусные ремесленники, занимавшиеся выделкой оружия, изделий из золота, серебра и кожи, прядением и тканьем из шерсти и льна, вышиванием шелком и золотом[493].

У Энгельса мы тоже находим указание на искусство германцев в ткачестве и других ремеслах. «Тонкие ткани, изящные сандалии и хорошо сработанные шорные изделия указывают на гораздо более высокую ступень культуры, чем та, на которой стояли тацитовские германцы…»[494].

Все это вместе взятое раскрывает перед нами картину значительного распространения ремесла у франков во времена Меровингов.

Правда, Энгельс о франках оговаривается, считая их искусство в выделке металлических изделий менее совершенным, чем искусство других германских племен (например, англов)[495], но все же он приводит немало примеров и для показа наличия у франков разнообразных ремесел[496], как свидетельствуют об этом различные источники, данные раскопок и авторы ряда исследований[497].

Торговля

Торговля почти не отражена в «Салической Правде», так как и в самом обществе при его натуральном хозяйстве и наличии мелких сельских общин обмена почти не существовало.

Об этом есть положение Энгельса, данное в работе «Франкский период»: «…народ растворился в союзе мелких сельских общин, между которыми не существовало никакой — или почти никакой — экономической связи, так как каждая марка сама удовлетворяла свои нужды, сама производила необходимое, тем более, что продукты отдельных близлежащих марок были почти в точности одни и те же. Обмен между ними был поэтому почти невозможен»[498]. Однако при почти полном отсутствии внутренней торговли у франков есть сведения о некоторых внешних торговых связях этого народа. О них неоднократно упоминает в своей работе Сален[499], а также свидетельствуют некоторые документы[500]. Неоднократно, например, упоминается о торговле с Сирией[501]. причем здесь немалую роль играла торговля солью, о чем тоже неоднократно упоминают источники[502]. В этой внешней торговле франков, видимо, было весьма заинтересовано духовенство римско-католической церкви. Оно снабжало купцов деньгами под проценты, предоставляло помещения храмов под склады товаров (за определенную плату, конечно), имело доход и от самой торговли.

Эта заинтересованность духовенства в торговых связях с внешним миром тоже отражена в источниках, как отражена и борьба между отдельными представителями духовенства за право вести торговые связи.

Так, например, в одной из глав хроники Григория Турского сказано, что в 591 г. после смерти епископа Рагнемода право торговли с Сирией выпросили себе духовные лица парижского епископства, и торговля с Сирией перешла к епископству города Парижа[503].

Подведем теперь некоторые итоги тем сведениям, которые дали источники о хозяйстве франков VI–VII вв. Хозяйство франков в целом в VI–VII вв. обнаруживает значительный рост. Изменившиеся в V–VI вв. производственные отношения у франков создают условия для общего роста производительных сил в этом обществе.

Рост производительных сил замечался не только в сельском хозяйстве, но и в ремесле. Некоторые успехи сделал обмен, хотя в основном экономика франков сохраняла натуральный характер. В свою очередь, рост производительных сил у франков имел следствием все увеличивавшуюся социальную дифференциацию общества. Все эти закономерные явления отразили источники.

Ведущим занятием франков указанного периода оставалось земледелие, которому в перспективе открывались большие возможности и которое, как основное занятие данной эпохи, будет оказывать особенное влияние и на характер земельной собственности у франков.

Ранние формы земельной собственности

Документы отмечают у франков в VI в. наличие 3-х видов земельной собственности: общинной, аллодиальной, феодальной. Первая — общинная была у франков еще до их прихода в Галлию и вместе с ними проникла на вновь завоеванные франками галло-римские земли. Наличие у франков этих общинных земель отмечает неоднократно «Салическая Правда», о чем у нас уже была речь в соответствующих главах работы[504].

Аллод[505] возник у франков с их приходом в Галлию и скоро стал основой их земельной собственности на пахотные земли и луга. «Салическая Правда», например, уделяет большое внимание аллоду, выделив статьи о нем, как об особом земельном владении в специальную главу или титул, который и носит особое наименование «Об аллодах»[506]. Этот титул имел место уже в самом раннем (из дошедших до нас) списке «Салической Правды» — «Lex Salica», «Paris 4404».

Следовательно, самый факт возникновения аллода относится уже к моменту поселения франков в Галлии на галлоримской земле.

И аллод тесно связан на первых порах с общиной, выделившись из нее, являясь как бы ее прямым порождением при выделении малой семьи. На эту тесную связь аллода с общиной указывает титул LIX «Салической Правды», в котором, особенно в ранних ее списках[507], явно выступают на первый план традиции, имеющие основу в общинном строе.

Это сказывается и в праве наследования аллода, которое в первое время включает большое число родственников умершего владельца аллода как со стороны отца, так и со стороны матери (в ранних списках «Правды» родственники со стороны матери упомянуты раньше, чем родственники со стороны отца)[508]. Это кладет отпечаток и на запрещение в «Салической Правде» передавать земельное владение по наследству женщине[509].

Но наличие аллода у франков накладывает уже свой отпечаток и на характер общинных земель и земельных отношений между общинниками. Прекращаются, например, переделы общинных земель, как это имело место до прихода франков в Галлию.

«Салическая Правда» нигде не упоминает о переделах земель. Наоборот, она фиксирует неизменно частновладельческие права на посев, жатву, луг, сад, виноградник и т. д. И это понятно. С возникновением аллода пахотные земли и луга (а также, разумеется, сады и виноградники и т. д.) закрепляются за определенными лицами — владельцами аллода и не возвращаются уже больше общине. За общиной остается собственность на угодья: леса, выгоны, реки, дороги и т. д., что вполне четко зафиксировано «Салической Правдой» и нами было отмечено в другом месте[510].

Но за членами общины остается как бы верховный надзор за бывшими общинными землями.

Таким образом, мы отметили, что аллод тесно связан еще с общиной и традициями и пережитками и в то же время представляет собою уже новую форму землевладения — свободную собственность владельца аллода. Эта свободная собственность только первое время испытывает на себе некоторое ограничительное влияние общинных порядков и традиций, отраженных и в титуле об аллоде «Салической Правды»[511].

Но позже, с течением времени аллод становится тем, к чему зовет его же собственная природа — товаром, свободно отчуждаемой земельной собственностью.

Не нужно забывать, что в Галлии, где поселились франки, оставалось и при них в неприкосновенности на значительно большой земельной территории римское частное землевладение, не стесненное никакими ограничительными рамками.

Естественно, что это соседство с частновладельческими римскими землями не могло не влиять на характер аллодиального земельного владения, втягивая его в орбиту частновладельческих отношений.

Энгельс прямо отмечает, что «с момента установления аллода германцев на бывшей римской территории он стал тем, чем уже давно была лежащая рядом с ним римская земельная собственность, — товаром»[512].

Для ранней меровингской эпохи аллодиальная земельная собственность может считаться основным видом земельной собственности, поскольку община уже утратила свою собственность на пахотные земли и луга, как свидетельствует основной источник эпохи[513], а феодальная собственность находилась еще в первичной стадии своего распространения.

Аллодиальная земельная собственность, однако, по свойственному ей дуализму, отмеченному нами выше, и по тому индивидуальному свойству ее, которое отмечено Энгельсом в работе «Франкский период»[514], не была устойчивой земельной собственностью.

Она проявила определенную тенденцию к своему довольно быстрому сокращению, что произошло за счет роста крупной феодальной собственности на землю.

Очень важно для исторической науки на некотором конкретном материале установить условия, при которых аллодиальная земля становилась землей феодальной, переходила в собственность к феодальному землевладельцу.

Мы уже указывали на то обстоятельство, что феодальная собственность возникла у франков тоже с приходом их в Галлию[515] (одновременно с аллодом).

Основой для возникновения феодальной собственности на землю у франков послужила раздача франкскими королями своим дружинникам и церкви огромных земель, захваченных ими у галло-римлян при вторжении франков в Галлию[516].

Эта феодальная (крупная) земельная собственность господствующего класса, не в пример собственности аллодиальной, наоборот, имела тенденцию к росту, тем более, что эта тенденция основывалась на прямом захвате земель общины и отдельных аллодистов.

Сама «Салическая Правда» ни в одном из своих ранних титулов не дает повода судить о захвате земель общины феодалами. Эта тенденция не отражена еще в 65 титулах I «семьи» «Салической Правды», но некоторое отражение растущей феодальной собственности можно подметить, анализируя капитулярии к «Правде».

В капитулярии IV, в Эдикте короля Хлотаря упоминается о «могущественных людях», владеющих «землями по разным местам» и, вдобавок, имеющих рабов[517]. Кто, кроме феодализирующейся знати у франков мог проявить могущество, владеть землями (да еще в разных местах) и владеть рабами (их розыску, собственно, и посвящается данный пункт из капитулярия).

Тут ясно чувствуется наличие большого хозяйства землевладельца, который приобрел земли в разных местах (едва ли могла это быть только унаследованная земля. Тут, естественно, напрашивается предположение о захвате им земель общины)[518]. На большую силу и могущество растущего феодала указывает и формулировка 12 пункта IV капитулярия и тон самого капитулярия, в котором интересы королевского фиска сталкиваются с интересами хозяина раба, совершившего преступление. Тон капитулярия явно свидетельствует о компромиссе с этим могущественным хозяином: раба, на который идет пункт закона, предоставляя рабу и его хозяину ряд льгот (отсрочка на 20 суток, разрешение хозяина на предание суду раба и т. д.). Такая не свойственная закону «мягкость» в отношении к интересам землевладельца явно говорит о его силе и возможности нанести ущерб не только землям соседних с ним общин, но и самой королевской власти. Возможность внеэкономического принуждения по отношению к свободным общинникам здесь вполне очевидна.

В какой-то степени о системе захвата земель общины-марки отдельными лицами свидетельствует и пункт 9 седьмого капитулярия, в котором даже само понятие «villa» приобретает новый смысл (не деревня-община, как в «Lex Salica», а индивидуальное владение, которое оспаривают друг у друга разные лица)[519].

Но характеризовать происхождение феодальной собственности на землю у франков, только исходя из захватов феодалами общинных земель, было бы односторонне. Нужно принимать во внимание и экономическую основу данного явления, а также основной экономический закон феодального общества. К сожалению, в «Салической Правде» это явление не нашло отражения.

Исследуя другие документы эпохи (формулы, грамоты), мы вынуждены отметить, что они свидетельствуют, во-первых, о наличии повсеместно аллода, а во-вторых, о распространении форм экономической зависимости непосредственных производителей от крупных землевладельцев у франков и вместе с тем о дальнейшем ходе процесса поглощения аллодиальной земельной собственности крупной феодальной собственностью. И первое и второе отражают документы. Используя формулы Маркульфа[520], мы наблюдаем, как в них выступает аллодиальная собственность отдельных людей, границы участков которых прилегают друг к другу с разных сторон, и их наличие отражают документы[521].

Так, например, одна из формул Маркульфа под № 24[522], приводит данные о том, что такой-то владелец аллода может обменяться с другим владельцем аллода (inter illo et illo)[523] любым своим участком земли, будь то луг или виноградник (aut prato, aut vinea)[524]. Это указывает на прямое право владельца земель (аллодистов) распоряжаться своими землями, своими аллодами.

Помимо этого, в данной из формул можно найти сообщения о границах отдельных участков, отдельных аллодов с другими участками, с другими аллодами.

Указано, что этот (данный) участок примыкал одной боковой стороной к участку (такого-то), а другой боковой стороной к участку другого (такого-то)[525].

Формулы говорят об установившейся у франков традиции— манипулировать своими земельными участками-аллодами — и свидетельствуют о большом числе этих участков.

Сам тот факт, что возникла в практике жизни потребность в создании подобных формул, т. е. образцов документов, по которым производились различные сделки между аллодистами, уже говорит за то, что аллодистов было много, и различных сделок с аллодами они заключили между собой немало, если понадобилось для этого создание формул.

Данная формула подчеркивает, что каждый из владельцев может свободно распоряжаться своим участком (или полученным за него в обмен) и держать у себя этот участок земли[526].

Таким образом, из данной формулы нам становится ясно, что аллод еще в это время (в VI–VII вв.) у франков существует, и его владельцы вольны обращаться с ним так, как им заблагорассудится. Все, казалось бы, с аллодом и в это время обстояло так, как и в момент прихода франков в Галлию, т. е. аллод был полной собственностью свободных франков. Но и в данной формуле есть один штрих, который ставит под сомнение полную свободу аллодиста распоряжаться его землями в данный период. В формуле Маркульфа № 24 приписано, что, если кто-либо из владельцев земли или его наследников вздумает, со временем, изменить договор, то он лишается в пользу другой стороны полученной им земли и, сверх того, должен внести другой стороне и в казну денежный взнос[527].

Это добавление звучит уже несколько по-другому и свидетельствует о какой-то зависимости владельца аллода от другого лица, который может его заставить потерять свои земли, если он отступит от договора. Видимо, этот другой землевладелец диктующий ему условия, был значительно сильнее данного аллодиста, если мог распоряжаться его землями и ставить ему условия. Сильным же в эпоху феодализма считался тот, кто имел больше земли. Все это подводит нас к выводу о том, что при заключении сделки между мелкими аллодистами и более крупным землевладельцем последний, в конце концов, использовав многие, ему доступные средства, мог овладеть (и овладевал), полностью или частично, землями аллодиста. Самый факт наличия формулы[528] и в ней этих положений говорит за то, что это не был единичный случай в эпоху Меровингов, а было то, что напоминало собой систему.

Грамота из серии других формул[529], посвященная той же геме обмена землями между собственниками земли — франками, вносит, однако, некоторую ясность в вопрос о том, кто и с кем обменивается участками земли. Один из таких владельцев оказывается, например, владельцем монастырских земель или земель, принадлежащих «святому», как говорит грамота[530], и отражает интересы этого «святого» (т. е. фактически монастыря). Он заботится только о том, чтобы не было нанесено ущерба интересам этого «святого». Если бы оказалось, что интересы монахов нарушены, ответчик (другая обменивающаяся сторона) должен возвратить «святому» участок земли в возмещение своей «вины»[531]. Заметим, что ни в первой из указанных формул, ни во второй грамоте, взятой из другой серии формул, нет указаний на то, что ответчиком явится сильная сторона (в данном случае — представитель земли «святого»), И в том и в другом случае «отвечает» мелкий аллодист, вступивший в сделку с крупным землевладельцем (в данном случае — с монастырем). И так как формулы сохраняют следы от прошлого — как явление массовое, типичное, можно предположить, что и «обмен» землями, следствием которого было (почти как правило) присвоение монастырем (и частными лицами) земель аллодистов, было явлением массовым, типичным.

Что побуждало людей монастыря прибегать к обмену? Об этом нетрудно догадаться, коль скоро этот «обмен» вел к увеличению территории, принадлежавшей «святому».

Владельцы церковных земель стремились обычно «обменивать» земли так, чтобы получить участки, которые лежали по соседству с их землями.

Об этом говорит еще одна грамота из формул Маркульфа, в которой (даже с упоминанием имен обменивающихся) показано, что аббату монастыря такого-то предоставлена земля, лежащая в местности Марли и граничащая с землями самого аббата[532].

Монастырю, церкви, «святому», а также и светскому феодалу требовалось расширение границ своих земельных участков за счет земель, прежде всего, лежащих вблизи от земель монастыря, церкви и других феодалов. Они и побуждали местных аллодистов к обмену территориями, а в результате этого «обмена» становились полными владельцами данной территории, претендуя и на ту, что была дана в обмен при завершении сделки.

Надо еще раз отметить, что другого исхода (обратного явления при обмене земли, чтобы, например, монастырь или земля «святого» были в ущербе от обмена) ни одна грамота ни в одной из серий формул не дает. Везде процесс перехода земли в руки крупного владельца имеет одну и ту же тенденцию, направленность, что граничит уже с закономерностью.

Есть основание думать, что самый акт «обмена» земель, отраженный в формулах, носил в ряде случаев фиктивный характер, прикрывая собой простую передачу земли аллодистом в руки более крупного землевладельца. Причин для такой передачи (или сначала безвозвратного обмена) у аллодиста могло быть немало: какое-либо обязательство материального характера перед сильным соседом (одолжение муки, семян, земли под пашню, денег, одежды, инвентаря и пр.), «чудесное исцеление от действительного или мнимого недуга, исполнение заветного желания, например рождение сына, спасение от опасности приносили дарения той церкви, чей святой проявил милосердие», — писал Энгельс о росте богатства церкви у франков[533].

К этой же группе причин, побуждающих аллодиста к обмену или дарению, нужно отнести страх перед муками ада, которыми и пугало темных людей алчное духовенство римско-католической церкви, ожидая новых приношений и дарений от верующих.

Формулы, раскрывающие факты о своеобразном «обмене» земель, уже в какой-то степени отражают и «дарения» в пользу церкви, которые тоже нашли себе место в грамотах.

В «дарениях», которые особенно полно представлены в «Полиптике» аббата Ирминона[534], прямо и незавуалированно говорится о предоставлении церкви тем-то и там-то (с указанием имен лиц) столько земли, виноградника, леса и т. д. (даже с обозначением точных мер длины и ширины дарованных участков).

Любопытно, что большинство «дарителей» церкви земель и угодий (упомянутых в XII «Brévia» «Полиптика») — женщины. Они оказывались наиболее щедрыми для церкви и, видимо, более богобоязненными, чем мужчины, а также, очевидно, больше находились под влиянием духовенства, — которое, конечно, использовало в своих целях и страх, и внимание своих послушных «дочерей».

Но для самостоятельных «дарений» эти «дочери» церкви должны были обладать своим собственным земельным имуществом, а по «Салической Правде» этого земельного имущества (владения, наследства) у франкских женщин не должно было быть (женщины не могли наследовать земли)[535].

Однако среди формул Маркульфа есть одна, в которой устанавливается новая традиция с передачей земельного наследия дочери (т. е. и по женской линии)[536].

Эта новая традиция, без сомнения, была всемерно поддержана и распространена среди франков духовными лицами, с интересами которых, как нельзя более совпадало введение этого новшества, т. е. наследование земли и женщинами, которые были наиболее щедры в завещаниях земель церкви.

О заинтересованности духовенства в этом новом акте — передачи наследования землей и по женской линии, свидетельствует тот факт, что появился этот акт наследования впервые в формулах Маркульфа (т. е. в VII в.). Формулы же, во-первых, создавались под опекой духовных лиц, а во-вторых, были явлением массового употребления и распространялись только в том случае, если их содержание соответствовало интересам церкви и духовенства.

В данном случае это так и было — и формула Маркульфа № 12 получила широкое распространение у франков, а с нею и практика передачи земельного наследства женщинам.

Дальнейшим шагом, который способствовал укрупнению земельных богатств церкви и светских феодалов, после «обменов» землями, дарений и пожалований были институты: прекария (для церковных земель)[537] и коммендации (для земель светских магнатов). Расцвет прекарных отношений и коммендирования себя более сильным людям падает, главным образом, на VIII в., но начало этих институтов следует отнести и к VI–VII вв., когда начинала складываться крупная земельная собственность светских феодалов и церкви, растущая за счет ограбления и различных форм присвоения феодалами земель общинных и аллодиальных.

Подводя общий итог анализу вопроса о хозяйстве франков и росте у них земельной собственности в VI–VII вв., еще раз подчеркиваем, что рост производительных сил в хозяйстве франков этого времени несомненен. С другой стороны, во франкском обществе именно в связи с ростом производительных сил развивается частная земельная собственность — аллод, а на базе дальнейшей эволюции аллода вырос и класс крупных землевладельцев — феодалов[538], господствующий класс феодального общества. Появилось крупное феодальное поместье, основанное на использовании труда крестьян и рабов, прикрепленных к наделу. Феодал, принуждая крестьян к работе на его полях, опирается и на право грубой силы (т. е. внеэкономическое принуждение) и на экономическую зависимость крестьян, вынужденных обращаться к нему за помощью для нужд своего хозяйства.

Однако феодальное поместье, при сравнении его с рабовладельческой латифундией, все же показывает рост производительных сил (особенно в период раннего феодализма). Его несомненное преимущество перед рабовладельческой латифундией в том, что в нем используется труд непосредственных производителей, наделенных средствами производства. В феодальном поместье упрощалась проблема воспроизводства рабочей силы, т. к. она теперь переносилась в сферу крестьянского хозяйства[539].

«Салическая Правда» в некоторых своих титулах дает намек на наличие крупного хозяйства у франков[540]. Но крупное концентрированное феодальное хозяйство само по себе не является главным показателем роста производительных сил франкского общества VI–VII вв. Основой его являлось мелкое индивидуальное крестьянское хозяйство. Зависимый крестьянин — мелкий производитель надолго становился основным производителем нового феодального общества.