Возникновение феодальных отношений у франков VI–VII вв.

Франкское общество изучаемого периода представляет собой сложный комплекс различных людских группировок, положение которых не остается неизменным даже за те два века, на которые обращено внимание исследователя (за VI–VII вв.). Основными группировками франкского свободного. общества этого времени принято считать: свободных франков, вергельд которых «Правдой» определялся в 200 солидов (без изменения этой суммы во всех редакциях «Салической Правды»), знатных людей королевства, чья знатность определялась только по признаку приближения к королю, а вергельд устанавливался до 600 солидов; свободных воинов в походе, за убийство которых накладывался тот же высокий вергельд, как за убийство знатного человека (600 солидов); знатных воинов, приближенных короля (королевских антрустионов), за убийство которых следовал самый высокий по «Салической Правде» вергельд — 1800 солидов[542]. Этот титул в «Салической Правде» об убийстве антрустиона и высоком вергельде за его жизнь остается неизменным во всех «семьях» и редакциях «Салической Правды»[543], передавая этим особый колорит эпохи и общества, в котором дороже всего ценилась жизнь военачальника.

Кроме указанных выше группировок свободных франкских людей, у франков к свободным причислялись еще и римляне, убийство которых хотя и определялось пониженным вергельдом (100 солидов), но этот пониженный вергельд не свидетельствует о каком-либо ущемлении свободы римлянина[544].

К группам зависимых людей во франкском обществе относились литы, волноотпущенники, рабы[545].

Каждая из перечисленных группировок франкского общества требует особого внимания, а потому остановимся на каждой из них в отдельности. Основную массу франкского общества представляют собой свободные франки («ingenui»). Удельный вес их в обществе, судя по «Салической Правде», значителен (и вергельд за убийство солидный — 200 солидов, и в «Правде» франков чаще всего упомянуто их имя).

Свободный человек «Салической Правды»

Литы

О литах «Салическая Правда» упоминает в ряде титулов[640]. Фигура лита выступает в «Правде» несколько обособленно. Лита, судя по «Салической Правде», нельзя полностью отнести ни к группе свободных, ни к группе рабов. К свободным франкам лит не может быть отнесен, т. к. «Правда» неоднократно упоминает о его зависимом положении и наличии у него хозяев[641]. В этих пунктах он также неоднократно именуется чужим литом («alienum letum»)[642], («letum alienum»)[643], что не может свидетельствовать о его свободном состоянии. Самый тот факт, что лита можно отпустить на волю, как сказано в титуле XXVI, уже подтверждает его несвободное положение. Но в то же время лита нельзя приравнивать и к рабу. Раб («servus») неоднократно упомянут в «Салической Правде». Положение рабов у франков привлекло наше особое внимание, и это отражено нами в специальной работе[644]. Лит — не раб. Об этом свидетельствует то, что и положение лита в обществе франков иное, чем положение раба, и что за лита уплачивается все же вергельд (только в 2 раза меньше, чем за свободного франка), а за раба — штраф, равный его стоимости. «Салическая Правда» в некоторых случаях сближает в своих титулах имя лита и раба. Но тождества между ними мы ни в одном из случаев не находим.

Рассмотрим каждый из тех титулов, в которых «Салическая Правда» сближает имя лита и раба. В титуле XXVI «Салической Правды» сказано, что свободный, отпустивший на волю (перед королем через динарий) чужого лита, уплачивает 100 солидов[645]. Тот же самый акт, но выполненный по отношению к чужому рабу, карается штрафом, равным стоимости раба (правда, сверх того еще 35 солидов)[646]. Аналогии все же нет. Вопрос о лите выделен особо.

В титуле XXXV, где говорится об ограблении и убийстве рабов, тоже есть градация между рабом и литом. За ограбление лита — 35 солидов, за ограбление раба — 30[647]. В том же титуле XXXV сказано о том случае, если кто-либо (раб или лит) лишает жизни свободного человека. На первый взгляд, наказание одно и то же — оба отдаются родственникам убитого человека[648]. Но приведенное здесь же добавление о том, что за раба вторую половину виры уплачивает его хозяин[649], снова устанавливает градацию между рабом и литом.

Есть сближение имени лита и раба в титуле XLII, 4, где сказано о высоком штрафе за убийство свободного человека, а за убийство римлянина, лита и раба уплачивается половина[650]. Но в данном случае имя лита сближается и с именем римлянина, а римлянин, как известно по «Салической Правде», является человеком свободным. В титуле литка приравнивается тоже к римлянке, но одновременно и к министериалке. Таким образом, «Салическая Правда» ни в одном из титулов не приравнивает полностью лита к рабу ни в материальном, ни в правовом отношении (хотя иногда и упоминает их вместе). Значительно чаще встречается в «Салической Правде» упоминание о лите и римлянине. Нам представляется, что это сближение имен лита и римлянина объясняется, прежде всего, тем, что сумма виры за убийство того и другого была одинакова, т. е. равнялась 100 солидам. Таким образом, закон франков как бы сближал по сумме виры эти две группы людей, видя в них что-то общее. Но что именно? Этим общим не могло быть состояние свободы, т. к. у данных двух групп разные показатели. В «Салической Правде» римляне упомянуты как люди свободные. Они могут иметь землю[651], платят налоги. Многие из них являются королевскими сотрапезниками и приближенными[652]. О литах ничего этого сказать нельзя, как нами отмечено выше. Литы не полностью свободны. Землей, видимо, они не владеют, при особе короля не состоят как равноправные люди, имеют над собой хозяев, к числу которых могут принадлежать и лица королевской фамилии[653].

Что же заставило франков в своем законодательном памятнике «Салической Правде» так сблизить эти две группы людей, назначив и за убийство лита и за убийство римлянина одну виру в 100 солидов?

Видимо, для ответа на этот вопрос надо выяснить происхождение литов. Не являлись ли они, как и римляне, не франками? Это очень интересный вопрос, над которым уже много лет работает ряд историков. Различные предположения о происхождении литов делали как зарубежные, так и советские историки. Высказывалось предположение о том, что литы — завоеванные франками племена[654]. Есть также предположение о том, что литы — бывшие сервы германцев, которые, по выражению Тацита, были «посажены на землю». Сервы, как думают эти авторы, остались у германцев с приходом их в Галлию, и положение их было несколько иное, чем положение самих франков и римских рабов[655].

Нам кажется, что это последнее предположение о происхождении литов у франков заслуживает внимания исследователя.

Но кто они, эти «тацитовские сервы», пришедшие со своими господами-франками на территорию Галлии и осевшие на земельных участках своих господ?

Нам представляется, что литы — не франкского происхождения, а скорее всего свободные когда-то варвары, завоеванные франками при их продвижении в Галлию и «посаженные на землю» их хозяевами-франками[656].

Воспоминание об их былой (и может быть, не так отдаленной) свободе не позволяет франкам причислить их в законе к рабам, со всеми вытекающими отсюда последствиями для них, а нефранкское происхождение литов дает повод в «Салической Правде» по вергельду за их убийство сблизить их с группой римлян (тоже не франков).

Двойственность положения литов, выступающая во всех случаях, приведенных в «Салической Правде», все более подтверждает наше предположение о происхождении этой группы франкского общества. Остановимся на некоторых особенностях жизни и быта литов, взяв эти особенности сначала в статике, а потом в динамике, отражающей эволюцию в жизни франкских литов.

У франкского лита подразумевается законом некоторое имущество[657]. О наличии имущества свидетельствует титул XXXV «Салической Правды»[658], в котором упоминается об ограблении лита свободным и об уплате за это 35 солидов. Стоимость украденного и размеры имущества лита не указаны, но факт наличия у него имущества отрицать не приходится.

Несколько больше раскрывает наличие имущества у лита титул. «Салической Правды» «Об обязательстве»[659], в котором упоминается и о доме лита, к которому приходит заимодавец, давший литу некую сумму в долг, и об имуществе лита, которое приходится оценивать при взимании долга. Но это имущество, по всей вероятности, не было велико, если литу приходилось, во-первых, брать в долг и, во-вторых, вовремя не уплачивать долга, что повышало сумму долга прогрессивно на 3 солида (после каждого назначаемого к уплате срока)[660].

Таким образом, лит выступает в свете этих титулов как человек с малым достатком, но живущий своим небольшим хозяйством в своем доме. Лит в отношении свободы распоряжения личным имуществом равен свободному франку и упомянут в титуле «Салической Правды» наравне с ним[661]. Это заставляет нас согласиться с мнением А. И. Неусыхина о том, что лит той эпохи сидит на чужом участке земли «…на положении тацитовского серва…»[662]. У него есть какое-то имущество, хозяйство, свой дом и т. д. А хозяину он, видимо, отдает часть своего продукта. Все это так, но подобное положение могло иметь место только в самый начальный период существования франкского государства. В дальнейшем неизбежна эволюция лита по мере зарождения и развития феодальных отношений. Лит, сидящий на земле своего хозяина, неизбежно превратится в держателя этой земли со всеми вытекающими отсюда типичными последствиями для самого лита (т. е. его постепенным закрепощением).

Ранние кодексы «Салической Правды» не отражают этого момента закрепощения лита. В имущественном отношении он приравнен к свободному человеку и сам отвечает за свое имущество, вплоть до конфискации его за долги.

Приведенный титул «Салической Правды» позволяет видеть, что имущественное положение лита не блестяще. Он вынужден брать в долг деньги, а может быть и другое имущество (семена на посев, сельскохозяйственный инвентарь и т. д.). Все это в будущем скажется на положении лита и его закрепощении.

Определение положения лита усложняется тем, что он в самом начале, в исходный момент изучаемого процесса (в период составления «Салической Правды»), предстает перед нами в своем двойственном аспекте: свободы и несвободы, являясь уже в какой-то степени лицом, зависимым от своего господина.

Имущественное положение лита в период генезиса феодализма было значительно более тяжелое, чем положение свободного франка, а поэтому он был наиболее уязвим в своем положении с точки зрения втягивания его в сферу возникающих феодальных отношений в качестве эксплуатируемого-субъекта.

Обратимся теперь к вопросу о правовом положении литa и его юрисдикции в период составления «Салической Правды». Раб по «Салической Правде» бесправен. Лит же имеет определенные права в обществе франков. Например, он имеет право выступать в суде, о чем свидетельствует тот же приведенный выше титул «Салической Правды»[663].

Брак свободного человека с литкой карается штрафом в 30 солидов[664] (а брак свободного с рабыней приводит его в рабское состояние)[665]. Однако похищение рабом или литом свободной девушки карается одинаково — смертью[666].

Нам представляется, что некоторая противоречивость данных «Салической Правды» в отношении к литам и их правам объясняется тем, что ранние кодексы «Правды» сравнительно больше сближают положение лита с рабом, чем поздние, исходя, видимо, de facto из подневольного положения лита.

Вышеприведенный пункт 7-й титула XIII «Салической Правды», грозящий литу (как и рабу) смертью за похищение свободной девушки, является как раз одним из первых пунктов и титулов «Салической Правды», имевших место в наиболее ранней из редакций «Салической Правды» (в I «семье» рукописей)[667]. Наоборот, указание на сравнительно мягкое наказание свободного человека, женившегося на литке[668] (учитывая, что свободный франк, женившийся на рабыне, терял свою свободу), является позднейшим добавлением к «Салической Правде»[669].

Некоторая эволюция положения лита нам кажется здесь несомненной. Та же эволюция положения лита наблюдается и в вопросе о праве лита нести военную службу у франков.

Тексты II и III «семей» «Салической Правды» дают в этом отношении нечто новое по сравнению с тем, что было в самой ранней из дошедших до нас рукописей «Салической Правды»[670], где не было упоминаний о военной службе лита.

Во II «семье» «Lex Salica» мы находим следующее добавление: «Si quis litum alienum qui apud dominum in hoste fuerit…»[671]. То же самое и в III «семье» «Lex Salica»[672] и в V «семье» или «Эмендата»[673]. Это добавление гласит о том, что лит выступает в походе со своим господином. О рабах нигде «Салическая Правда» этого не упоминает. Все вышеупомянутое: и право лита выступать в суде франков[674], и его право принимать участие в походе франков (пусть даже на этом этапе и вместе с хозяином)[675], говорит за то, что лит свободного происхождения близок к франкам-варварам по своим обычаям и наклонностям, т. к. сам в прошлом был варваром. Его условная несвобода — дело случая, как мы отметили выше, а главное то, что сами франки это понимают и с этим считаются, что и отражает их «Правда» о литах.

Любопытно, что дальнейшая эволюция литов выступает в документе, имеющем более позднее происхождение, чем «Lex Salica», а именно в «Recapitulatio legis Salicae». Этот документ относится к эпохе Карла Великого и гласит о том, что вергельд лита, убитого в походе, равен 300 солидам, а вергельд свободного человека, убитого в походе, равняется 600 солидам[676]. Господин лита уже не упоминается в этом случае. Лит, видимо, выступает сам по себе в походе, как и свободный франк, но нефранкское происхождение лита, видимо, и тут нашло свое отражение в сумме вергельда за его смерть, пониженной вдвое, как обычно это делала «Салическая Правда», когда дело шло о франке и лите. Традиция— понижение вергельда вдвое — сохранилась, но эволюция положения лита несомненна.

Напрашивается вопрос: что служило поводом для эволюции положения лита во франкском обществе? Нам представляется, что основная причина заключается в новом способе производства у франков, в зарождении и развитии феодального способа производства, при котором выделяются два основных класса общества: землевладельцы и закрепощаемые крестьяне. Процесс закрепощения крестьян, процесс многогранный, и «трудящиеся субъекты» этой эпохи не все одновременно, но дифференцированно втягиваются в этот процесс. Втягиваются в него и литы, положение которых все более сближается с положением закрепощаемых свободных франков. В статье, посвященной рабам у франков[677], мы показали, что и рабы, в конечном счете, приближаются у франков к закрепощаемым свободным. Этот процесс сближения с закрепощаемыми свободными должен был коснуться (и коснулся) лита, как непосредственного производителя данной эпохи. Мы готовы согласиться с А. И. Неусыхиным[678] в том, что литы времен «Салической Правды» «…жили в обществе, большинство членов которого состояло из «трудящихся субъектов», обрабатывавших свои участки в основном собственным трудом, лишь при очень небольшом участии подсобной рабочей силы рабов»[679].

Сближение этих групп в производстве, т. е. в базисе общества, неизбежно должно было привести к сближению их и в юридическом отношении (в законах, в правовом положении, в судебных делах и т. д., что и отмечается нами в титулах «Правды»).

Теперь еще раз вернемся к вопросу о происхождении литов. Надо сказать, что соглашаясь с мнением А. И. Неусыхина о том, что литы, подобно тацитовским сервам, сидели на земле, им принадлежавшей[680], мы позволим себе не согласиться с мнением автора о происхождении литов, высказанном в другой работе[681].

А. И. Неусыхин в этой работе высказал предположение о том, что литы-франки опустились до положения полной зависимости от своих соплеменников. Он писал: «…весьма возможно, что из членов захудалых родов или «больших семей» и образовался промежуточный слой полусвободных литов, фигурирующих в целом ряде варварских «Правд»[682].

Нам представляется, что на том этапе развития общества, на котором находились франки, вступая в Галлию, при наличии у них «больших семей» с коллективным хозяйством и при самой начальной стадии выделения малой семьи из состава «большой семьи», такое массовое явление, как закабаление одной части свободных франков — другой частью того же племени едва ли возможно. Единичные семьи, выделившиеся из «большой семьи» и порвавшие связь с родом, еще могли бы, в виде исключения, оказаться в таком бедственном положении и попасть в зависимость от более сильных. Но массовое закабаление одних франков другими (это было бы именно так, потому что литы явление массовое), не отражено ни в одном из документов, известных науке.

Распад «большой семьи» тогда еще был в зачаточном состоянии, о чем неоднократно говорил сам автор данной работы[683]. То, что автор указывает на наличие у литов сородичей[684], еще не доказывает их франкское происхождение. Любые варвары, взятые в плен большими группами, могли иметь своих сородичей среди пленённых франками людей.

Тацит прямо указывает, что сородичей, обращенных в рабство за долги, германцы стремятся поскорее продать (сбыть с рук продажей), стыдясь такой победы[685].

Едва ли могли так резко измениться нравы германцев-франков, чтобы они могли спокойно порабощать в последующее время «захудалые роды» своих соплеменников, забыв даже о том, что они франки.

Если предположить, что лит — франк, то в таком случае «Салическая Правда» как источник записи обычного права должна была бы в ранних кодексах показать большее сближение между свободным франком и литом в штрафах, пени, наказаниях и т. д. Но «Правда» выявляет как раз обратную тенденцию: в ранних списках ее видим полное отдаление интересов лита и франка и суровость наказаний, применяемых к литу, а позже — смягчение этих наказаний и даже привлечение литов к участию в походах и т. д. Все это никак не вяжется с тем, что литы — порабощенные франки. Если оставить в силе наше предположение о том, что лит — завоеванный франками варвар другого племени, то вопрос значительно проясняется.

Но наше начальное представление о лите, как о человеке, кому-то принадлежавшем и дававшем этому человеку натуральный оброк с земли, которую он получил от этого человека (хозяина), должно быть нами осознано в соотношении с наступающей у франков раннефеодальной эпохой и ее производственными отношениями… А в свете этих новых отношений хозяин лита и земли, на которой «сидит» лит, дающий оброк своему хозяину-землевладельцу новой эпохи, получает от своего лита натуральный оброк или фактически натуральную ренту, т. е. в какой-то степени уже втягивает этого лита в сферу феодальных производственных отношений в их эмбриональном состоянии.

Хозяева лита, судя по «Салической Правде», были разного типа и состояния, начиная с самого высокого, т. е. с короля. В титуле XIII «Салической Правды»[686] упоминается и король, как возможный хозяин лита[687]. Нам представляется, что эта принадлежность лита королю, который действительно, по праву завоевателя, мог иметь наибольшее число литов в своем хозяйстве, объясняет сближение в данном титуле лита и «puer regis», хотя в социальном отношении рабы и литы неоднородны у франков.

0 принадлежности литов (и литок) к большому (королевскому, магнатскому) хозяйству свидетельствует факт сближения в титуле II (Capitul. I, II)[688] слов: министериалка и литка. Видимо, и те и другие обслуживали большое земельное хозяйство растущего феодала. Но министериалы (и министериалки) чаще всего были из рабов, а литы (и литки) являлись полусвободными. Высокое покровительство сильного хозяина (короля, магната) могло уравнять их права перед законом.

Но хозяевами литов были и простые свободные франки, захватившие, видимо, в плен литов во время передвижения в Галлию. О таком среднем свободном франке говорит титул XXVI, 1 «Салической Правды». В нем упоминается случай, когда свободный человек отпустил перед лицом короля через динарий чужого лита, но вещи последнего должны вернуться к бывшему хозяину лита. Едва ли на таком возвращении вещей лита будет настаивать богатый его хозяин. Напрашивается другое предположение, а именно то, с которого мы начали обзор этого титула: хозяин лита человек небогатый; ему важно получить вещи своего лита. Вопрос также вызывает то — что это за вещи? Едва ли это будут личные вещи лита (его одежда, обувь и т. д.). Ведь не голым и босым он уходит от своего хозяина. Это, видимо, сельскохозяйственный инвентарь, которым лит владеет, обрабатывая свое условное поле у хозяина. Возможно, что хозяин когда-то даже дал ему эти вещи (орудия труда), чтобы получить с него оброк. Хозяин (небогатый) заинтересован в получении обратно своих вещей для обработки земли или для того, чтобы передать эти орудия труда кому-либо из подвластных ему лиц.

При таком наличии небогатого хозяина лита еще менее убедительным кажется предположение о франкском происхождении лита «…из захудалых родов…», а захват в плен такого лита его хозяином во время прохождения им военной службы — дело вполне реальное, как мы полагаем.

Таким образом, мы подметили, что по «Салической Правде» лит мог иметь и сильных хозяев (короля, магната), и скромных, небогатых господ — свободных франков.

Посмотрим, как отражен вопрос о литах в «Рипуарской Правде» франков.

«Рипуарская Правда» сравнительно мало обогащает наши сведения о литах у франков. Имя лита хотя и встречается в «Рипуарской Правде», но значительно реже, чем в «Салической Правде»[689].

Из титула XXXVIII «Lex Ribuaria» можно наблюдать, что в «Рипуарской Правде» встречаются те же группировки, что и в «Салической Правде»: свободные (рипуары, франки, фризы, аламанны, римляне, бавары), рабы, королевские или церковные слуги, церковнослужители, литы. Но есть и небольшие детали, которые вносят некоторую специфику в «Рипуарскую Правду», а следовательно отражают и некоторые особенности рипуарского общества. Так, например, судя по титулу XXXVIII «Lex Ribuaria», священник (духовное лицо) мог быть по своему происхождению не только из свободных, но и из литов, как он мог быть и из рабов. Его происхождение влияло на сумму вергельда за его убийство. «Рипуарская Правда» так и отмечает в указанном титуле, что если он был из рабов, то следует платить по рабскому состоянию, если лит, то как за лита[690]. Суммы вергельда в данном титуле не указаны. «Салическая Правда», упоминая о происхождении духовных лиц из свободных и из рабов, о литском происхождении их умалчивает. Было ли это умалчивание случайностью? Нет. Нам представляется, что данный титул «Рипуарской Правды», составленной позднее, чем «Салическая Правда», отражает новую черту в жизни литов, новые возможности, которые открываются перед ними в связи с ростом новых производственных отношений у франков. Может быть, лит, оставаясь в какой-то зависимости от своего хозяина и платя ему оброк, как это мы отметили выше, во всем остальном мог быть свободен и выбирать себе занятие по вкусу или склонности, что и приводило его к должности духовного лица или соответствующей другой должности. Титул LXIV «Рипуарской Правды» открывает перед нами еще одну интересную подробность о положении лита. Титул трактует о том, что «если кто-либо (свободный) сделает своего раба платящим подати или сделает его литом, то за убийство такого раба следует платить 36 солидов»[691].

Важная подробность, которая говорит о том, что человека (раба) можно было сделать литом (т. е. посадить его на землю, на оброк), и кроме того, указывает на то, что, видимо, лит платил какие-то взносы (налоги), т. к. убийство раба, платящего налоги, и лита каралось одной суммой штрафа — 36 солидов.

Капитулярий к «Рипуарской Правде», составленный во времена Карла Великого, указывает на единую сумму вергельда за убитого лита и человека, состоявшего на королевской или церковной службе. Эта сумма равна 100 солидам (больше, чем по титулу LXIV «Рипуарской Правды»). Объяснить это повышение суммы вергельда за лита в данном капитулярии можно двояко: а) или повышением удельного веса лита в обществе франков к этому времени (к концу VIII в.); б) или тем, что эта часть «Рипуарской Правды» скопирована с «Салической Правды» так точно, что повторяет даже денежные единицы «Салической Правды» и сними сумму вергельда за лита — 100 солидов (как в «Салической Правде»).

Для нас в «Рипуарской Правде» обнаружилась еще одна интересная подробность, данная в титуле XXXVIII «Рипуарской Правды». В этой статье «Рипуарской Правды» дается различная сумма вергельда за свободных варваров (франков, рипуаров, баваров, аламаннов, фризов и т. д.). За свободного франка и рипуара вергельд установлен в размере 200 солидов (что подчеркивает с одной стороны их тождество, а с другой — особое положение в обществе). За убийство свободного фриза, аламанна, бавара, бургунда, сакса и т. д. следует вергельд в 160 солидов. Следовательно, сумма вергельда уменьшается, если дело идет не о франках, а о других свободных варварах. Нам важен самый факт понижения вергельда за свободного нефранкского варвара в законе франков. На том же основании (как сделали это выше) мы вправе предположить, что вергельд за убийство лита (в 100 солидов) был намечен в «Правде» (и салических и рипуарских франков) с учетом его не франкского, варварского, зависимого положения[692]. Данный титул «Рипуарской Правды» укрепляет эго наше предположение, показывая дифференциацию в суммах вергельда за убийство свободных варваров. Сумма вергельда за убитого римлянина остается в «Рипуарской Правде» та же, что и в «Салической Правде» — 100 солидов.

Сближение лита с королевскими людьми по сумме вергельда встречается так же часто и в «Рипуарской Правде», как оно встречалось в «Салической Правде».

Подводя итоги тому, что говорят о литах Салическая и Рипуарская «Правды», мы можем сказать, что литы стоят ближе всех несвободных к группе свободных.

Рабы и вольноотпущенники

О рабах «Салическая Правда» содержит много сведений. По числу упоминаний в «Правде» рабы занимают первое место после свободных франков (8 титулов из 65 целиком посвящены рабам)[693], и есть еще упоминание о них в других титулах «Lex Salica».

Все эти титулы свидетельствуют о том, что раб «Салической Правды» бесправен, подлежит покупке и продаже. Цена жизни раба определяется штрафом в 30 солидов, который поступает в пользу хозяина убитого раба. Раб не имеет семьи и собственности. Его жена, дети, имущество принадлежат хозяину. Женитьба раба на свободной, как и свободного на рабыне, приводит свободных в рабское состояние[694]. Обычная стоимость раба у франков 30–35 солидов, но рабы, имеющие специальность (кузнецы, тележники, золотых дел мастера, повара и т. д.), расценивались дороже (до 75 солидов)[695]. Как показывает «Салическая Правда», рабы у франков применялись главным образом в крупном хозяйстве (королевском, магнатском). Об этом свидетельствует ряд титулов «Правды», упоминая такие специальности рабов, как виноградарь, свинопас, заведующий конюшнями, обносящий блюда за столом («infestar»), дворецкий («maior»), виночерпий («scantio»), золотых дел мастер («aurificem») и т. д.[696] Все эти специальности и должности рабов применимы только в крупном хозяйстве франков. Во и «семье» «Lex Salica», в «Heroldina» и «Emendata» (Add. 5) упоминается прямо о краже раба или рабыни из состава господской челяди («ministerium»), а это прямо указывает на большие размеры хозяйства[697].

Но рабы у франков уже не являются основным производящим классом, которым в этот период истории франкского общества становятся свободные франки — основные производители материальных благ. Они трудятся на пашне, на лугу, в огороде, в лесу. Не случайно «Салическая Правда» упоминает основные занятия по сельскому хозяйству у франков только в связи с трудом свободных людей. Раб нигде в «Lex Salica» не упоминается как пахарь, косец, жнец, убирающий или молотящий хлеб. Рабы «Салической Правды» представляют собой уже прослойку общества, а не класс. Кроме того, состав их неоднороден. Одни из рабов, по прихоти их хозяев, возвысились над основной массой рабов, заняв высокие должности (дворецкого, управляющего, сацебарона), другие весь свой век влачили подневольное существование. Но для основной массы франкских рабов, как и для рабов других раннефеодальных государств, будущее их рисуется так, как об этом сказал В. И. Ленин, указав на то, что «рабство в громадном большинстве стран в своем развитии превратилось в крепостное право»[698]. Совместный труд в земледелии все больше сближал крестьян и рабов, а закрепощение свободных, происходившее и во франкском государстве, стирало и правовые различия, существовавшие между рабами и свободными франками и отраженные в ранних кодексах «Салической Правды». «Салическая Правда» почти не отразила моментов «сближения» рабов и свободных в труде и быту, но варварские «Правды», составленные позлее «Салической Правды», это отразили. Так, например, в «Аламаннской Правде» есть титул XXXVIII (о работе в воскресные дни), где сказано: «Если какой-либо раб будет уличен в этом проступке, наказывается плетьми (свободный сначала теряет ⅓ наследства, а впоследствии — свою свободу)[699]. Этот титул, во-первых, показывает общность труда раба и свободного (оба трудятся на своем участке в воскресенье, рискуя получить наказание). Во-вторых, титул колоритно показывает процесс христианизации варварского общества, происходивший в условиях одновременной с ним феодализации.

В «Правде» рипуарских франков с раба, в громадном большинстве случаев, не снимается материальная ответственность за содеянное преступление[700]. Следовательно, этот раб имеет какую-то собственность, какое-то хозяйство.

«Аламаннская Правда» характеризует такое хозяйство раба совершенно конкретно. У раба есть дом, сарай, амбар и т. д.[701]. Следовательно, он ведет земледельческое хозяйство, и как мы видели, в этом хозяйстве близок к свободному человеку.

«Салическая Правда», как наиболее ранняя из варварских «Правд», всех этих путей сближения раба и свободного еще не отразила. О вольноотпущенниках «Салическая Правда» упоминает только один раз-в титуле XXVI, где говорится об отпуске на свободу через динарий (обычный ритуал освобождения) и лита и раба[702]. Вероятно, и тот и другой, отпущенные таким путем, именовались вольноотпущенниками («liberti»). Положение их в обществе после отпуска на волю нигде не охарактеризовано. Видимо, каждый из них устраивал свою жизнь как умел. Тех ограничений, которые называет Тацит для вольноотпущенников у германцев своей эпохи[703], ставящих их вне общины, «Салическая Правда» не дает, Это дает право предполагать, что вольноотпущенники у франков могли пользоваться теми жизненными благами, которыми пользовались свободные, пока все — и рабы, и вольноотпущенники, и свободные — не окажутся в феодальной зависимости от землевладельца.

Общая судьба, которая в будущем ожидает всех этих непосредственных производителей франкского общества (свободных общинников, литов и рабов) — одна. Они будут закрепощены, составят класс зависимого, в конечном счете, крепостного среднего крестьянства феодального общества. Уже в самой «Салической Правде» ряд титулов говорит об упадке хозяйства мелких свободных людей, их разорении и начавшемся обезземелении, что свидетельствует о возникновении неравенства между свободными[704].

Франкское общество по «Рипуарской Правде» к VII в.

В «Рипуарской Правде» по всем ее 4-м разделам встречаются те же термины для обозначения общественных групп, что и в «Правде» салических франков. Основу в «Рипуарской Правде» составляют две группы: свободные и рабы. Но дифференциация этих групп по «Правде» рипуаров значительно больше, терминология разнообразнее, чем в «Правде» Салической. В «Рипуарской Правде» мы встречаем: свободные, знать, рабы (несколько категорий), вольноотпущенники, колоны (последнее наименование встречается редко, всего два раза, но все же встречается), литы.

Основой общества рипуарских франков тоже является свободный рипуар. В законе о нем упомянуто 160 раз, если считать, что титулы, где прямо упомянуто «ingenuus» — «свободный», и титулы адекватные им, начинающиеся со слов «Si quis», относятся к одному и тому же — к свободным рипуарам. 40 раз встречается упоминание о рабах, 17 раз о вольноотпущенниках.

Несколько раз упоминается о людях короля («Regium hominem», t. IX) и церкви («hominem eclesisticum», tit. X), за убийство которых взимается половина виры свободного человека (не 200, а 100 солидов), что, по-видимому, говорит за их несвободное происхождение, т. к. и в «Салической Правде» отношение между вергельдом свободного королевского приближенного и раба на службе у короля было 2:1[705].

Упоминание о знати встречается всего в 5 пунктах (в З титулах), причем в «Правде» рипуаров, как и в «Правде» Салической, знатность — не по рождению и не по обладанию крупной земельной собственностью, а только лишь выделение лиц, близких к королю или состоящих на службе у короля («Si quis in truste regia est», tit. XI) или в качестве судьи («iudicem fiscalem») или графа («Comitem vocant») и т. д.

За убийство этих лиц как правило, следует тройная вира (т. е. не 200 солидов, как за свободного франка, а 600, как и в «Салической Правде»), Других группировок «знатных» людей мы в ранних варварских «Правдах», Салической и Рипуарской, не встречаем.

В «Рипуарской Правде» несколько больше, чем в Салической, чувствуется влияние церковной знати — церковнослужителей и церкви, как экономически и политически сильной верхушки раннего феодального общества, как первых собственников земли.

Упоминание о церкви и церковнослужителях встречается в «Рипуарской Правде» 18 раз[706]. При этом здесь следует различать 2 момента: упоминание о вире за убийство церковнослужителей и духовенства и упоминание о церкви, как о мощном хозяйственном объекте, уже и в тот период обладавшем значительными землями и правами.

К первому моменту относится иерархия штрафов за убийство духовных лиц (за субдьякона — 400 солидов, за дьякона — 500, за пресвитера — 600, за епископа — 900 солидов), причем эта иерархия штрафов несколько видоизменяется в связи с происхождением духовного лица (и опять мы видим в вопросе о знатности происхождения не деление по знатности рода, а деление по принципу: свободный и раб. За духовное лицо рабского происхождения — штраф в два раза меньше, чем за свободного в том же чине (титул XXXVIII)[707].

Вторая особенность в вопросе о церкви та, что она в «Рипуарской Правде» (так же как и во многих других варварских «Правдах», за исключением «Правды» салических франков) выступает как экономическая и политическая сила раннего средневековья.

Так, в «Рипуарской Правде» мы находим упоминание (в титуле LX) о людях церкви.

Титул LX «О табуляриях» («De tabulariis»). В главе о табуляриях находим, что церковь живет по римским законам, собирает налоги, ведет хозяйство, имеет под своей охраной людей, обязанных церкви отпуском на свободу в церкви, в присутствии пресвитера («in ecclesia cora praesbiteris») и переданных в руки епископа. Люди, получившие свободу от церкви, должны платить все налоги только церкви «et omnis reditus statut eorum ad ecclesiam reddant» и подлежать суду только церкви.

Эти данные говорят о том, что церковь у рипуаров являлась большой экономической и политической силой как представитель господствующего класса. Она обладала правами сбора налогов в свою пользу и судебной юрисдикцией.

В «Рипуарской Правде» есть указание на то, что церковь обладала правом наследства после смерти табулярия, который, умирая, не оставит детей: «tabularius autem, qui absque liberis disesserit, nullum alium nisi ecclesiam relinquat heredem»[708].

Это указание рисует положение церкви по «Рипуарской Правде». Оно представляется, по данным «Правды», не менее мощным, чем положение королевской власти, а по некоторым пунктам «Правды» даже превосходит королевскую власть в силе и правах (об этом говорит одна фраза первого параграфа указанного титула[709], где сказано, что раз отпущенный на волю в присутствии духовного лица и переданный в распоряжение епископа, под охрану церкви, уже не должен «бросать динарий»[710] в присутствии короля, т. е. тем самым признается что санкция церкви здесь выше санкции короля). Об этом же говорит и пункт 3-й LX титула: «Никто не может сделать свободным церковного раба без викария» (Nemo servum ecclesiasticum absqus vicaria libertum facere praesumat).

«Никто» не может, следовательно, и король не может этого сделать. Это значение церкви и церковнослужителей, которое так резко бросается в глаза в «Рипуарской Правде» и которое почти незаметно в «Правде» Салической, как более ранней и отражающей более раннюю стадию развития феодализации, можно объяснить двумя причинами: 1) влиянием римской традиции, на что указывает и самый текст титула LX, где два раза мы находим ссылку на «римский закон» («Legem romanam»); 2) усилением влияния церкви как экономически сильной организации при ослаблении влияния франкских королей из династии Меровингов (что совпадает по времени с составлением последних, более поздних частей «Рипуарской Правды»). На это указывают именно те титулы, которые составлены позднее — уже в VII–VIII вв., как и указанный выше титул LX. («Ленивые» короли не могли противостоять усиливающемуся влиянию церкви, крупнейшего духовного феодала-землевладельца, уже с того времени выступавшего с претензиями на то, что духовная власть выше светской.) Важно то, что и «Рипуарская Правда» отражает усиление влияния феодальной знати — духовной и светской.

Таким образом, анализ «Правды» рипуарских франков по вопросу о жизни франкского общества к VIII в. вскрыл некоторые своеобразные особенности в ее титулах, а следовательно, и в самой реальной жизни рипуаров. Но этот же анализ указал и на закономерность целого ряда явлений, встречающихся в законе рипуаров. Сравнивая данные только двух «Правд»: Салической и Рипуарской, с целью установления закономерности явления и их своеобразия, уже можно установить ряд новых оттенков, появившихся в «Правде» рипуаров, по сравнению с «Правдой» Салической. К ним можно отнести и усиление влияния духовенства как крупных землевладельцев, и наличие зависимой от церкви группы людей, именуемых в законе табуляриями, и общий рост экономического могущества церкви.

Своеобразие этих данных «Рипуарской Правды» не исключает и некоторой аналогии явлений, отраженных и той и другой «Правдой»: преобладание группировки свободных людей на определенной стадии общественного развития франков, умолчание о земельных магнатах и пр. Эти данные свидетельствуют о скрытой закономерности явлений развивающегося общества, о чем прекрасно сказано у Энгельса: «Чем больше какая-нибудь общественная деятельность, целый ряд общественных процессов ускользает из-под сознательного контроля людей, выходит из-под их власти, чем более эта деятельность кажется представленной чистой случайности, тем с большей силой и необходимостью пробиваются сквозь эту случайность свойственные ей внутренние законы»[711].

Бруннер настаивал на том, что «Рипуарская Правда» (ее последние три части) составлена по «Салической Правде» («Эмендата») и отражает наличие сильной королевской власти. Отмечая особенности титулов LVII–LXII, Бруннер находит в них следы королевских постановлений и указывает. кроме того, на большое внимание в «Правде» к правам церкви и на то, что между церковью и королем существует известный компромисс[712].

Бруннер предполагает, что составление закона рипуаров, возможно, относится еще к периоду Меровингов, но пока королевская власть была еще сильна, т. к. «Правда» не отражает еще сильной власти мажордомов[713].

По титулу LIII Бруннер заключает, что король назначал в область («gau») постоянное должностное лицо — графа, выполнявшего административные и служебные функции[714]. Бруннер указывает и на известную зависимость графа от короля, говоря об этом пункте. Но из самого текста титула это не вытекает[715].

Наблюдения Бруннера, Шредера и других буржуазных историков довольно любопытны, но они носят односторонний характер и касаются только политической истории франков.

Мы вправе сделать более обобщающие выводы, обратив прежде всего внимание на социально-экономическую структуру франкского общества и на те изменения в ней, которые происходили за время с VI по VIII в. В «Рипуарской Правде», по нашему мнению, особенно важное значение имеет вопрос о табуляриях, о которых мы уже говорили выше. Продолжим анализ титула LX.

Вопрос о табуляриях является сложным вопросом. В литературе он освещен сравнительно мало. По-видимому, табулярий был по происхождению свободным человеком, но попавшим в зависимость от церкви.

В титуле LX он приравнивается к свободному франку («Если какой-нибудь франк-рипуар или табулярий…»). Но в том же титуле (пункты 1-й, 4-й) сказано, что некоторая зависимость табулярия есть налицо. Эта зависимость табулярия исходит от церковных феодалов. В пункте 1-м прямо сказано: «…сам табулярий и его потомство остаются табуляриями и должны платить все доходы, связанные с их состоянием, церкви»[716]. Следовательно, это состояние уже не вполне свободного человека, а человека, который стоит на грани свободы и закрепощения[717]. А крепостником в данном случае выступает церковь.

Пункт 4-й титула XXXIII «Рипуарской Правды» прямо гласит: «Табулярий, который умрет без детей, должен оставить своим наследником только церковь». Следовательно, на табулярия распространяется уже право «мертвой руки», еще до применения его светскими феодалами. А между тем, табулярий, несомненно, был когда-то свободным человеком, иначе он не владел бы имуществом, и о наследстве табулярия после его смерти не могло быть и речи.

Таким образом, мы нашли еще одну черточку, отражающую некоторые изменения в положении свободных. Перед нами проходит значительная дифференциация когда-то однородной общественной среды.

Некоторый материал о свободном человеке и росте его зависимого положения дают пункты «Рипуарской Правды», посвященные бракам между свободными и рабами.

Титул LX, пункт 11-й: «Если человек, состоящий на королевской или церковной службе (раб короля или церкви) или римлянин, возьмет свободную рипуарку или, если римлянка или королевская женщина или женщина табулярия возьмет в супруги свободного рипуара, потомство их переходит в низшее состояние».

Тенденция ясна. Во всех возможных случаях — переход в низшее состояние, что, конечно, выгодно растущей знати, но не в интересах свободных рипуаров.

Во времена Тацита, например, эти отношения к свободным не были отражены в жизни свободной общины. «Салическая Правда» их в слабой степени отражает, в «Рипуарской Правде» они, как видим, имеют больший удельный вес. Пункты 14-й, 15-й, 16-й[718] прямо указывают на эту тенденцию роста зависимого состояния свободных рипуаров (дело идет уже не о табуляриях, а о свободных рипуарах).

Пункт 14-й: «Если же рипуар возьмет в жены рабыню (служанку) короля или церкви или служанку табулярия, то не он сам, но его потомки становятся рабами».

Пункт 15-й: «Если же рипуар возьмет в жены служанку (рабыню) рипуара, то сам вместе с нею остается рабом».

Пункт 16-й: «Также, если рипуарка это сделает, она сама и ее потомство остаются в рабстве»[719].

Здесь есть градации между браками свободных с рабами свободных же людей и рабами знати. Во втором случае имеется некоторая льгота (не сами, а только потомство их остается в рабстве). Может быть эта льгота имеет целью поощрить браки между свободными людьми и рабами короля и церкви с целью получить потом порабощенное потомство и ограничить в то же время браки свободных с рабами рипуаров (непривилегированных).

Вышеуказанные пункты титула касаются уже не только положения табулярия, зависимого от церкви. Они рисуют картину более широкого охвата общественных групп рипуарского общества. В группу эксплуататоров попадают: король, церковь, знать; в группу зависимых, закрепощенных: свободные рипуары, находящиеся на различных ступенях зависимости от первой группы, рабы, вольноотпущенники и литы.

Характерен также пункт 18-й того же титула[720]: «Если свободная рипуарка последует за рипуарским рабом и ее родители пожелают возразить против этого, ей должны быть предоставлены королем меч или прялка. Если она возьмет меч, раб должен быть убит, если прялку, — она остается в рабстве». По существу изложенного здесь нет принципиальной разницы с тем, что приведено выше о браке свободных рипуаров с рабами. Сущность та же — рабство свободного человека (мужчины и женщины) при вступлении в брак с несвободными. В данном пункте новым моментом является (помимо самого ритуала при выборе невесты) участь раба-жениха. «Если женщина выберет меч, раб должен быть убит». Здесь, видимо, имеется в виду или добровольный выход замуж за раба со стороны невесты (при этом случае она выберет прялку) или похищение ее рабом против ее воли (в этом случае она берет меч, и раб должен быть убит);. Разница в правовом отношении между человеком, состоящим на королевской службе, и просто свободным рипуаром подчеркивается пунктом 19-м (титула LX), где при допросе на суде от первого, т. е. состоящего на службе короля, не требуется клятва перед алтарем, а от рипуара требуется[721]. Тут уже явное выделение знати. В других титулах мы наблюдали разницу в положении людей разных категорий только по величине вергельда (за приближенных короля вергельд увеличивался втрое). Данный пункт титула указывает на акт особого доверия к этим людям со стороны королевской власти и неравенство в этом отношении между приближенными короля и свободными. Пункт, несомненно, более позднего происхождения, говорящий о росте неравенства между группами общества, об углублении пропасти между растущей знатью и свободными.

Военная служба у рипуарских франков по их «Правде» считалась достоянием всех свободных (так же как когда-то и у салических франков), за убийство человека в походе следовала тройная вира. В отношении уплаты тройной виры человек в походе приравнивался к тем, кто состоит на службе у короля.

Ослушание приказу короля и неявка по его призыву для выполнения какой-либо другой службы или повинности или для похода, или другого полезного дела, если этому не препятствовала болезнь, влекло за собой штраф в 60 солидов (титул XVII)[722]. Римлянин или человек, состоящий на королевской службе, уплачивал только 30 солидов. Любопытно, что здесь еще королевская власть действует очень осторожно, штрафуя там, где впоследствии будет предавать смертной казни. По-видимому, королевская власть еще не чувствует под собой достаточно прочной базы для более энергичного проявления своей воли. Эта база создается позднее — при полном ослаблении свободной общины и усилении феодалов.

Титул LXXI, пункт 1-й «О том, кто окажется изменником короля»[723] ясно гласит: «Если какой-либо человек окажется изменником короля, то он платится жизнью и все его имущество конфискуется». Пункт, не требующий комментариев. Но пункт 2-й того же титула по содержанию ничего общего с пунктом 1-м не имеет и непонятно почему он подведен под общий титул. В нем сказано:

«Если кто убьет близкого по крови или совершит кровосмешение, то должен подвергнуться изгнанию, и имущество его конфискуется».

Общее в двух пунктах разве только конфискация имущества, что, вероятно, имело значение для королевского фиска.

Но сам по себе пункт очень любопытен. В нем, вероятно, нашли отражение уже давно отжившие в этом обществе формы родственных связей между сородичами. По архаичному праву часть этой виры обычно шла общине, часть королю (узурпировавшему законные права общины).

Наказание и в 1-м и во 2-м пунктах[724] одно — изгнание и конфискация имущества. Закон больше не отражает здесь ни прав общины на кровавую месть (что имело отражение в «Салической Правде», «Русской Правде» и других «Правдах»), ни права на виру, ⅔ которой обычно должно было идти общине за убийство ее члена. Следовательно, должны были произойти значительные изменения в обществе за этот период, если наказание за нарушение прав общины так изменилось не в ее пользу. Следовательно, положение общины тоже изменилось, права ее на виру узурпированы королевской властью. В этой последней (IV) части рипуарского закона статья его уже не отражает прав общины, которая была бы заинтересована в вире за убийство сородича, а отражает возросшее право королевской власти. Статья закона говорит здесь прямо об изгнании и конфискации имущества. Подобное решение нужно только «правителям страны», которые безраздельно получают конфискованное имущество провинившегося изгнанника. Все это» свидетельствует об усиливающейся власти «правителей страны» в данный период.

Второй момент, который следует подчеркнуть, — упоминание о кровосмешении. Оно тоже карается изгнанием и конфискацией имущества.

Браки между родственниками, с точки зрения родового общества, — не преступлении, караемое так строго. Был период в истории доклассового общества, когда «сестра была женой, и это было нравственно»[725]. Правда, с тех пор история развития общества дала ряд ограничений в заключении браков между родственниками: эндогамию, групповой брак, парную семью, моногамию.

Но в пределах рода, родовой общины эти ограничения порой носили несколько условный характер и легко нарушались в связи с экономическими потребностями рода (выдача замуж богатой наследницы внутри рода, женитьба на жене брата, на мачехе и т. д.). При усилении своего влияния церковные феодалы берут на себя «охрану чистоты» заключаемых между мирянами браков и вносят в это дело присущие им ригоризм и корыстолюбие. Кровосмешение, т. е. брак между родственниками, становится уже преступлением против церкви, и оно карается по церковным законам аналогично тому, как наказуется убийство родственника по крови.

И в данном случае изгнание, а за ним конфискация имущества идут в пользу королевского фиска, от пополнения которого усиливается и благосостояние церкви. Тесный союз светских и духовных феодалов обеспечил появление этого пункта в законе рипуаров. Здесь явно чувствуется общность интересов королевской власти и церкви, направленных на усиление прав знати и на разорение общинников. Права свободной общины здесь оказываются утраченными, а «законы» и «права» церкви выступают в качестве надстройки феодального базиса, которая активно помогает своему базису укрепиться.

Правовое положение рипуаров, если судить по «Правде», устанавливается с 15 лет. Так гласит титул LXXXIII «Рипуарской Правды»: «Если какой-нибудь человек рипуар умрет или будет убит и оставит сына до 15 лет… то он не может быть ни истцом, не должен отвечать в случае вызова в суд. На 15-м году (15 лет) он и сам может отвечать и избирать защитника. Таким образом и дочь»[726].

Этот титул не ставит грани между правами сына и дочери. О том, что рипуарская женщина имела некоторое право распоряжаться своей судьбой, упомянуто в LX титуле[727] (см. выше), где ей предоставлена была возможность решить — быть или не быть женой раба. Вообще для «Рипуарской Правды» характерны формулировки: «если какой-либо рипуар или рипуарка…» (далее следует самый пункт закона). Такое сопоставление равных прав мужчин и женщин характерно или для раннего периода варварского общества, в котором еще не распространилась патриархальная власть мужчин (отцов, братьев, мужей, сыновей над дочерьми, сестрами, женами, матерями в роде), или эпохи уже раннефеодального общества, в котором, с выделением моногамной семьи из состава «большой семьи», женщина снова приобретает некоторые равные права в обществе. Первый из упомянутых случаев (в отношении женщины и ее мужа — раба), по нашему мнению, можно отнести к влиянию еще варварского общества в «Рипуарской Правде»; второй случай, отраженный в титуле XXXVIII «Рипуарской Правды»[728], отражает уже новое общество, в котором права мужчин и женщин снова несколько уравнялись в связи с выделением в обществе малой семьи и ее экономического значения.

В титуле LXXXV (IV части «Рипуарской Правды»— значит, более поздней) тоже имеют место равные права мужчины и женщины. Формула титула та же: «…если какой-либо мужчина или женщина…» По-видимому, резкой грани между правами мужчин и женщин не отражает и эта последняя часть «Правды» рипуаров.

Упомянутый титул интересен еще и в другом отношении. Приводим его полностью: «Если кто-либо, мужчина или женщина рипуарские погубят кого-нибудь при помощи яда или какого-либо другого злодеяния, то должны платить виру».

В этом титуле вира за любое злодеяние (отравление и пр.) приравнивается к вире за убийство, т. е. 200 солидов за свободного человека. Следовательно, только продажа свободного в чужие страны (за пределы страны) каралась в I части «Правды» рипуаров тройной вирой, как самое страшное из преступлений — покушение на свободу. Но это покушение на свободу имело специфические условия — «продажу за пределы страны».

Незаконное превращение в раба в самом отечестве или связывание свободных каралось значительно слабее. Сравнивая пункты и титулы одной «Правды» («Правды» рипуаров), можно подметить изменение взаимоотношений в обществе рипуаров за время с VI по VIII в. Эти изменения, данные в различных разделах «Правды», имеют везде одну тенденцию — показывают уменьшение, снижение прав свободных общинников. Особенно подчеркнута разница в положении франков в эпоху Меровингов и Каролингов. Об этом можно судить по нижеприведенным титулам. Титулы, составленные во времена Меровингов, еще отражают некоторые следы борьбы общины за свои права и обычаи. Так, например, титул ХС («Ut nemo munera in indicio accipit») гласит, чтобы никто в суде под страхом смертной казни не брал подарков «для того, чтобы изменить решение суда». Пункт внесен в «Правду», вероятно, по требованию свободных людей, страдавших от чрезмерного взяточничества должностных людей и знати при дворе. Но поздние титулы «Правды» отражают другую картину, например, «Capitulare Régi Ribuaria additum» (803 г.). Это эпоха Карла Великого. Отношение к свободному человеку далеко не то, что в первых титулах «Правды». Правовое его положение тоже резко изменилось. Там читаем: «Incipit navo regis constitutio imperatoris qua in lege Ribuaria mittenda est. 3.XII Cap. Homo ingenuus, qui multa qualibet non potuerit et fideiussores non habuerit liceat ci semetipsum in Wadium ei cui debitor est, mittere usque dum muita, quam debuit persolvat». «Если свободный человек не может уплатить много и не имеет поручителей, то ему разрешается самого себя представить в качестве залога (курсив наш. — Г. Д.) тому, кому он должен, пока он не уплатит то многое, что должен»[729].

Очень важное свидетельство о новых взаимоотношениях в обществе! Свободный человек (по названию), свободный когда-то член общины, на которого идет наступление «по всему фронту» со стороны светских феодалов, королевской власти и церкви; этот «свободный» человек может своей свободой заплатить долг или уплатить штраф, который на него наложили. Он может отдать свою свободу в залог, может «заложить» ее с очень слабой надеждой на выкуп (ср. русское «закладничество»). Этот акт далеко стоит от того пункта «Рипуарской Правды», который мы приводили из I части закона о громадном штрафе в 600 солидов тому, кто посмеет покуситься на свободу рипуара, продав его за пределы страны. Там тройная вира за лишение свободы, здесь — узаконение этого акта продажи, как обычного явления, которое наблюдалось часто в повседневной исторической действительности.

На этом сопоставлении двух пунктов одного закона, пунктов, разделенных во времени двумя-тремя веками, мы видим, какой путь прошел свободный общинник в борьбе с наступавшей на него феодальной действительностью и феодальной властью. Путь от полной независимости свободного варвара до состояния, близкого к крепостному.

Энгельс ярко характеризует этот период исторического развития франкского общества. Констатируя, какова «была цена, за которую Карл (Великий. — Г. Д.) купил свою новую Римскую империю»[730], Энгельс указывает, что произошли большие изменения в составе общества франков ко времени Карла Великого: «уничтожение сословия свободных простых людей, которые в эпоху завоевания Галлии составляли всю массу франкского населения, расслоение народа на крупных землевладельцев, вассалов и крепостных»[731] (курсив наш. — Г. Д.). Нам на фактах удалось проследить этот путь по «Правде» рипуарских франков и отчасти салических франков.

Конец этого пути, отраженный в капитуляриях Карла Великого, показывает свободного варвара, перешагнувшего за порог цивилизации. Разрушены устои родо-племенного общества. На первый план выступили интересы феодального общества и государства, разделившего возникшее феодальное общество на классы: феодалов и крепостных.

Попытаемся подробнее остановиться на этих изменениях в жизни свободных людей, отраженных другими «Правдами».

Так, например, в титуле LIV «Бургундской Правды» предписывается бургундам не селиться отдельно от римлян, а селиться так, чтобы везде (в лесах, в расчистках) римляне имели бы равную долю с бургундами[732]. Это предписание королевской власти, отраженное в законе, имеет, конечно, в виду не столько заботу о благополучии римлян, сколько заботу о том, чтобы запретить бургундам селиться сообща, общинами, чтобы разрушить скорее общинные связи у бургундов. Кроме этого, «Бургундская Правда» упоминает также о том, что бургунды имели право свои земельные участки продавать, дарить, передавать и т. д.[733] Это уже свидетельствует о полном обладании аллодом у бургундов (во-первых), и о том, что распад «большой семьи» на малые семьи происходил у бургундов в это время очень интенсивно с выделением аллода малой семьи (во-вторых).

В «Бургундской Правде» при исчислении вир и штрафов за проступки людей свободные бургунды предстают уже перед нами с определенными признаками дифференциации их свободы. Там упоминается просто свободный человек («ingenuum») и «свободный», свобода которого уже ущемлена («…mediocribus personis ingenuis»)[734] etc.

В «Аламаннской Правде» тоже подчеркнута и значительная дифференциация общества[735], и рост влияния знати (герцогов)[736], и рост земельных владений церкви и светских феодалов[737], и рост зависимости свободных аламаннов от крупных землевладельцев[738], и свободное отчуждение аллода аламаннами (главным образом на «дарения» и «завещания» в пользу церкви)[739].

В «Баварской Правде», несмотря на то, что в ней 240 раз упомянуто наименование «свободные» («ingenui»), тоже чувствуется, значительно больше, чем в «Салической Правде», дифференциация общества, что нужно отнести за счет более позднего составления «Баварской Правды». «Баварская Правда» уже откровенно упоминает о тех повинностях, которые должен выполнять свободный человек по отношению к тому, кому он чем-либо обязан: гужевую повинность выполнять с телегой, исправлять сеновалы и зернохранилища, поставлять дрова, работать в каменоломнях (группами в 50 человек) и т. д.[740] Все это касается именно свободных, так как о рабах дальше сказано, чтобы они работали в неделю 3 дня на себя, 3 дня на господина[741].

По этим данным других «Правд», составленных несколько позднее и отражающих поэтому чуть более позднюю ступень общественного развития и роста феодальных отношений в обществе, мы можем судить и о том, что ожидает франков.

Таким образом, последовательно изучая ранние и поздние списки «Правды» салических франков и другие документы эпохи, можно конкретно уловить изменения в составе франкского общества за VI–VII вв. Общество когда-то свободных людей, имевших равные права в общине, сменяется обществом, в котором уже наметилось классовое расслоение, появилось классовое неравенство, определились пути феодальной эксплуатации и закрепощения свободных людей феодализующейся светской и духовной знатью, стали ясны черты новых производственных отношений между людьми нового формирующегося феодального общества.