Возникновение и развитие рабства в Риме в VIII—III вв. до н.э.

Глава первая. Археологические следы древнеиталийского рабовладения

Италия является классической страной античного рабовладения. Тем больший интерес вызывает вопрос о происхождении и о первоначальных формах древнеиталийского рабства — вопрос, на который мы не находим прямого ответа в соответствующих письменных свидетельствах, древнейшие из коих относятся уже к тому времени, когда рабовладение стало господствующей формой хозяйства, многообразилось и осложнялось всякого рода промежуточными состояниями — μεταξύ ελευθέρων και δούλω что несомненно наложило известный отпечаток и на характер античных письменных данных о рабстве.

К счастью, италийская археология, может быть, благодаря богатству и разнообразию ее памятников, а также в связи с большим количеством достаточно точно документированных раскопок проливает на поставленные нами вопросы некоторый свет, позволяя проследить определенные факты, связанные, скорее всего, с ранними формами рабовладения и относящиеся к концу II — началу I тысячелетия до н.э. Наиболее древние следы зависимого социального состояния, обнаруживаемые посредством археологических наблюдений, единичны и спорадичны. Для несколько более позднего времени, соответствующего расцвету культуры раннего железа в Италии, условно именуемой культурой Вилланова, они приобретают довольно–таки массовый характер, обнаруживая некоторые черты, связанные с погребальным ритуалом, характерные именно для италийской почвы и не прослеженные до сих пор где–либо за пределами Апеннинского полуострова. [49]

Южноиталийские дольмены в хронологическом отношении изучены, к сожалению, далеко не достаточно. Но во всяком случае подобно соответствующим погребальным сооружениям других мест средиземноморского побережья они продолжают существовать вплоть до эпохи развитой бронзы, а иногда (в порядке вторичного использования) и в еще более позднее время. Интересующий нас в данной связи памятник этого рода в Бисчелье, близ Тарента, хотя и не может быть датирован с точностью, но во всяком случае относится к эпохе металла, поскольку среди найденного в нем погребального инвентаря упомянуты наряду с предметами из камня, обсидиана, янтаря и кости, также и бронзовые изделия[1]. Существенным обстоятельством является то, что в камере зарегистрированы пять костяков в вытянутом положении с упомянутыми только что приношениями. В дромосе же дольмена обнаружены три скелета, лежавшие в скорченном положении. Перед нами, следовательно, два совершенно различных обряда погребения, свидетельствующие, вероятно, о различной племенной или даже этнической принадлежности погребенных. Социальные же различия определяются их положением внутри и вне погребальной камеры. Уже самое строительство дольменов как мегалитических сооружений, требующих значительных усилий большого числа людей, предполагает возникновение внеэкономического принуждения в качестве стимулирующего обстоятельства. Поэтому вполне возможно усматривать в скорченных костяках останки представителей зависимого населения, побежденного и порабощенного племенем, представители которого были погребены в камере дольмена в вытянутом положении.

Соответствующее толкование этого погребального комплекса, высказанное, правда, в весьма осторожной форме, находим мы уже у Ф. Дуна[2].

Такие же в ритуальном отношении явления наблюдал исследователь древней Сицилии П. Орси на обширном могильнике Кастеллюччо (в восточной части острова). Вне камерных могил (tomba a forno), относящихся к эпохе бронзы [50] (I–II периоды Орси), в дромосах или, при отсутствии таковых, просто перед входом в камеру встречались захоронения в вытянутом положении (тогда как внутри камер наличествовали погребения в скорченном или сидячем положении) с подчеркнуто бедным и малохарактерным инвентарем, в составе которого отмечены каменные ножи и простые глиняные сосуды[3]. Различия в обряде погребения, положение вытянутых костяков вне камер и характер погребальных приношений заставили уже П. Орси видеть в них захоронения представителей зависимого, порабощенного населения — точка зрения, которую вслед за Орси высказывает и Ф. Дун. В подкрепление ее следует указать, что как в Восточной Сицилии, так и в Южной Италии отмечены многочисленные следы влияния микенской культуры, свидетельствующий о прямых связях этих районов Италии с эгейским миром, где наличие развитого рабовладения во второй половине II тысячелетия до н.э. подтверждается в настоящее время не только археологическими, но также и письменными памятниками. В частности, в Сицилии, помимо прямого импорта расписной керамики, может быть прослежено широкое подражание позднемикенским образцам в местной керамической продукции, а в Панталике, что особенно важно в интересующей нас связи, встречаются также и остатки монументальной архитектуры критского типа. Подобные же наблюдения в отношении позднемикенского влияния сделаны в Апулии и специально в районе Тарента (Torre Castelluccio)[4]. Поэтому, вероятно, следует полагать, что возникновение социальной дифференциации у южноиталийских племен и обращение в рабство побежденного населения происходило не без воздействия на италийскую культуру более развитой рабовладельческой культуры Эгейского бассейна.

В начале 50–х годов следы весьма сильно эллинизированной культуры, относящейся к эпохе до начала греческой колонизации на юге Италии, обнаружены на о–ве Исхия близ Неаполя. Среди раскопанных там погребений с трупосожжениями и трупоположениями, [51] принадлежащих местному населению, но с греческим погребальным инвентарем геометрической эпохи (VIII—VII вв. до н.э.), археологами отмечаются погребения рабов, находящиеся на сравнительно незначительной глубине и лишенные приношений[5]. К сожалению, мы не располагаем пока сколько–нибудь обстоятельными данными относительно этих погребений, которые позволили бы в более категорической форме судить об их социальной принадлежности.

Наблюдаемая в названных южноиталийских некрополях разница в обряде погребения прослеживается иногда в пределах одной и той же могилы или в пределах некрополя, относящегося к короткому периоду времени (как на о–ве Исхия), и подчеркивается отсутствием или бедностью инвентаря у определенной категории погребений. Это обстоятельство позволяет нам вслед за открывшими и изучавшими их исследователями видеть в данных погребениях захоронения порабощенного населения, по своему положению, вероятно, более всего приближающегося к древнейшим римским клиентам и этрусским пенестам. Они связываются с погребениями их поработителей определенным ритуалом (как в случаях захоронения скорченных костяков в дромосе дольмена в Бисчелье или вытянутых костяков у входа в камерную могилу в Кастеллюччо). Ритуал этот, однако, не является настолько выраженным, чтобы наличие его могло быть признано совершенно бесспорным признаком различных социальных состояний погребенных. Для более точного определения социальной принадлежности рассмотренных выше захоронений могут быть привлечены некоторые этнографические параллели, относящиеся к наблюдениям XVIII в., из области социального быта североамериканских индейцев племени тлинкитов — быта, характерного для эпохи патриархального рабства. Рабы тлинкитов, принадлежавшие главе большой семьи, жили в самой холодной части дома, у дверей помещения[6]. Это наблюдение позволяет предполагать наличие подобного же обычая и у южноиталийских племен, где он нашел выражение в соответствующем погребальном ритуале: в захоронениях рабов, [52] сопровождающих в могилу своих господ, у входа в погребальную камеру или в ее дромосе.

Домашних рабов у североамериканских индейцев обычно погребали без особого ритуала[7], что опять–таки вполне соответствует древнеиталийским археологическим наблюдениям (на о–ве Исхия).

Гораздо более яркую и отчетливую картину получаем мы в могильниках культуры Вилланова и близких ей культурных образований в Северной и Средней Италии, также в большей или меньшей степени подвергшихся влиянию греческой или этрусской культуры. Описываемый ниже ритуал выступает уже со всей определенностью на самой древней стадии культуры Вилланова, к которой, несомненно, относятся погребения у Порта Сан–Витале в Болонье, открытые раскопками 1913—1915 гг.[8] Среди обнаруженных там захоронений имеется, например, могила, содержащая два вытянутых костяка, лежащих рядом и захороненных, несомненно, одновременно. Прямо на черепе одного из скелетов помещалась глиняная погребальная урна, по форме своей и по технике изготовления совершенно соответствовавшая обычным урнам раннего периода некрополя Болоньи[9]. При одном из скелетов была обнаружена небольшая бронзовая фибула простейшего типа (ad arco semplice).

По утверждению П. Дукати, эти захоронения можно трактовать лишь как погребения двух рабов, убитых для сопровождения в могилу лица, которому они при его жизни, принадлежали, чьи сожженные кости вместе с немногими приношениями заключены были в глиняной урне. Дукати насчитывает всего 32 ингумации на некрополе у Порта Сан–Витале в Болонье. Полагая, что все они принадлежали погребенным рабам, он пытается отнести их принадлежность к местному лигуро–иберийскому племени, быт которого с неолитической эпохи характеризуется обрядом ингумации, иногда в скорченном положении (как в могиле № 756). Дукати отмечает чрезвычайную бедность этих захоронений, по большей части вовсе лишенных погребальных [53] приношений, их поспешность и неаккуратность. По мнению Дукати, все эти признаки подчеркивают ритуальный характер ингумаций, совершенных на тризне в честь покойников, погребенных по обряду трупосожжения. Подтверждение этого он находит еще и в том, что обломки керамики, найденные при трупоположениях № 79 и № 792, открытых в так называемом Quartiere Libico у Порта Сан–Витале, были красноватого цвета и носили на себе признаки воздействия сильного пламени.

Совершенно аналогичные явления были уже очень давно отмечены на некрополе близ селения Вилланова (в 8 км от Болоньи), по имени которого названа и вся соответствующая североиталийская культура эпохи раннего железа. Наиболее древние, характерные и многочисленные образцы ее получены на некрополе Болоньи. Некрополь селения Вилланова не содержит столь древних погребений, как вышеописанные погребения у Порта Сан–Витале в Болонье, принадлежащие к начальной поре культуры раннего железа и относимые некоторыми археологами по общепринятой классификации к периоду «до Беначчи I» [10]. Соответственно этой классификации погребения некрополя Вилланова не древнее периода Беначчи II, а иные и позже — вплоть до конца эпохи Вилланова — обстоятельство, существенное в данной связи, потому что оно позволяет распространить бытование отмеченного ритуала на все время существования культуры Вилланова, т.е. во всяком случае на VII—VI вв. до н.э.

На некрополе Вилланова так же, как и в Болонье, между могилами с сожжением обнаруживались труноположения, иногда в скорченном положении (a fossa), находившиеся на одном стратиграфическом уровне с урнами трупосожжений (a pozzo). Один раз, как отмечает открывший и раскопавший этот некрополь Гоццадини[11], урна была [54]

Глиняная урна с прахом, помещенная на черепах

двух трупоположений на некрополе Сан-Витале в Болонье

помещена непосредственно на костяке погребенного. Он видит там же, судя по сопровождающим захоронения приношениям, женские трупоположения. В одном случае костяк имел бронзовое спиральное кольцо на груди и две бронзовые фибулы в области шеи. У ключиц этого костяка лежали два кабаньих клыка, остриями направленные к подбородку. Гоццадини указывает на сходство расположения приношений с известным ему древнелигурийским захоронением у Арене Кандиде. На левом плече другого скелета лежала бронзовая фибула, украшенная янтарем, а также бронзовый пинцет, у третьего скелета был обнаружен железный браслет у плеча. Отмечая относительную бедность погребального инвентаря трупоположений, Гоццадини расценивает это как общее характерное явление.

Поскольку упомянутые трупоположения, находящиеся между урнами или под урнами, относятся к догалльскому времени и обнаруживают признаки культурного родства с древнелигурийским населением Северной Италии, их следует отнести к порабощенному коренному местному населению, и об этом писал определенно уже Э. Брицию[12], а [55] вслед за ним и О. Монтелиус[13]. В социальной характерристике этого некрополя с обоими авторами совершенно согласен также и Ф. Дун[14], сопоставлявший, кроме того, указанные захоронения с соответствующими захоронениями на некрополе Эсте, к которому мы теперь и переходим.

Могильники, известные под общим наименованием Эсте, расположенные вокруг современного Атесте, относятся к культуре древних венетов, весьма близкой культуре Вилланова и связывающей последнюю с альпийским Гальштатом. Соответствуя по своей начальной хронологии культуре Вилланова, Эсте в позднейших своих проявлениях доходит вплоть до римско–республиканского времени. Могильники этой культуры содержат трупосожжения преимущественно в глиняных урнах, однако между этими урнами, а иногда и непосредственно под ними обнаружено некоторое количество трупоположений без каких–либо приношений, но по своему положению связывающихся с трупосожжениями в качестве их ритуальной принадлежности. Об этом говорит нахождение урн между коленями, на груди или на спине погребенных костяков. Сообщая эти факты, уже первый исследователь Эсте Просдочими[15] определил социальный смысл этих совместных захоронений урн и костяков как свидетельство о порабощении венетами коренного населения. Трупы коренных жителей, захороненные по местному обряду, свидетельствуют об обычае ритуального убийства трупосжигающими венетами своих рабов для сопровождения в могилу умерших владельцев. Сопоставляя трупоположения Эсте с соответствующими явлениями на некрополе Болоньи, Дукати[16] связывает их с древнейшим иберо–лигурийским населением, завоеванным венетами. Всецело принимая трактовку Просдочими в отношении социального значения трупоположений в Эсте, Ф. Дун[17] относит эти костяки к подчиненному довенетскому населению, отмечая тот факт, что подобные совместные захоронения рабов и их владельцев прослеживаются [56] вплоть до самого позднего периода культуры Эсте (Эсте III), что указывает на значительную устойчивость этого обряда в Северной Италии. В одном случае, по его наблюдению, костяк лежал на убитой одновременно с ним лошади — факт, свидетельствующий о вероятном использовании этого раба в качестве конюха. Ритуальные захоронения, подобные только что упомянутому, как известно, не редки в курганах скифских вождей, где конюхи вместе с конями погребались в качестве ритуальных приношений.

Наблюдения, соответствующие описанным выше, были сделаны также и на некрополях эпохи раннего железа, расположенных к юго–западу от долины р. По, на территории Умбрии, Этрурии и Лация. Весьма интересен обширный умбрский некрополь близ Терни (древнеримская Interamna Nahars), где оба обряда — ингумация и кремация — сосуществуют на протяжении длительного времени, образуя иногда гибридные формы: трупосожжения в урнах, погребенные в могилах a fossa, с расположением приношений как при трупоположении[18].

Руководствуясь этими данными, Ф. Дун построил теорию, согласно коей жившее в районе Терни аборигенное население, археологические остатки которого он усматривает в найденных на территории некрополя и относящихся к эпохе бронзы fondi di capanne, было вытеснено пришедшими с севера трупосжигающими «италиками», вслед за которыми примерно столетием позже прибыли родственные им трупополагающие умбры, жившие в мире со своими трупосжигающими сородичами, которых они постепенно приучали к обряду трупоположения[19]. Однако наблюдения Э. Стефани[20] заставляют отвергнуть подобные построения прежде всего потому, что нет достаточных оснований говорить о том, что захоронения с трупосожжением хронологически предшествуют могилам с трупоположением: оба обряда сосуществуют в Терни одновременно, как и на многих других могильниках эпохи железа в Италии. Кроме того, Стефани отмечает несколько случаев явно [57] совместных, т.е. помещенных в одной и той же могиле, кремаций и ингумаций. В одном же случае урна, как и в описанных выше совместных захоронениях на некрополях Болоньи, Виллановы и Эсте, поставлена на лежащем под ней трупоположении[21].

На территории Тосканы некрополи таких крупных центров, как Вейи, Цере, Вольтерры и др., позволяют сделать аналогичные наблюдения, поскольку дело касается некоторых древнейших могил, относящихся к эпохе Вилланова. Так, среди могил, раскопанных в Вейях в 1889 г., отмечается наличие совместных захоронений урн с кремациями и ингумированных костяков[22]. Публикуя эти данные, Дж. Пальм констатирует наличие двух погребальных обрядов в одной могиле, свидетельствующее, по ее мнению, о различном социальном состоянии погребенных. Предположение это подкрепляется для нее тем, что некоторые захоронения с трупоположениями не содержат никаких иных приношений, кроме простой керамики, в то время как трупосожжения в ряде случаев сопровождаются многочисленными изделиями из металла.

На некрополе Цере Р. Менгарелли[23] отмечает наличие могил a fossa (т.е. трупоположений), в одном из углов которых вырыты углубления (pozzetti) для урн. Названный исследователь не идет дальше констатации факта наличия совместных захоронений по двум различным обрядам. Однако рассмотренные выше данные не оставляют сомнений в том, что перед нами трупосожжения, которым сопутствуют ритуальные захоронения, совершенные по обряду трупоположения. Эти погребения по аналогии с соответствующими захоронениями на других некрополях культуры Вилланова должны принадлежать рабам.

Связанные между собой могилы a pozzo и a fossa отмечены также на древнейшем некрополе Ветраллы[24]. Могилы эти, открытые в 1914 г., датируются итало–геометрической керамикой и, таким образом, тоже относятся к эпохе Вилланова. Наличие обоих обрядов погребения отмечается [58] и на архаическом некрополе Вольтерры[25]. При этом производивший раскопки Г. Гирардини констатирует, что значительная часть могил a fossa содержит женские захоронения, что опять–таки, на наш взгляд, подкрепляет предположение о ритуальном характере древнейших вольтерранских трупоположений, поскольку в этих женских захоронениях позволительно видеть погребения рабынь, сопровождавших в могилу своих владельцев.

Этрусская археология знает, однако, подобное соединение двух обрядов погребения не только в примитивных могилах типа Вилланова, но и в палеоэтрусских гипогеях, принадлежавших представителям этрусской знати. Принадлежащая к типу древнейших могил a corridoio знаменитая tomba Regolini Galassi в Цере содержит трупосожжение в урне, помещенное в отдельной камере, при наличии двух трупоположений: мужского — в другой камере этой же могилы — и женского, с богатыми приношениями и надписью mi Larthia, в глубине дромоса. Трупоположения эти давно уже квалифицируются итальянскими исследователями как ритуальные захоронения[26]. Подобное же двойное захоронение, исполненное по различным обрядам, отмечено в одной из древнейших этрусских камерных гробниц с ложносводчатым перекрытием в Казаль Мариттима, близ Вольтерры, относящейся, как и могила Реголини Галасси, к VII в. до н.э.[27] Оба эти примера показывают, что в Этрурии в начальный период ее государственности и оформления быта рабовладельческой аристократии с его пышным погребальным обрядом еще имел место ритуал, характерный для предшествующей культурной стадии и не сохранившийся в Этрурии в более поздние времена, когда рабы уже не сопровождали в могилу господ по ритуалу, характерному для культуры Вилланова.

В заключение нам необходимо обратиться к древнейшему некрополю Рима, открытому в начале текущего [59] столетия на территории форума. Этот некрополь также содержит трупосожжения и трупоположения, иногда помещенные в одной и той же могиле или в самой непосредственной близости друг от друга, подобно тому, как это наблюдалось в некрополе Цере. Раскапывая могилы форума в 1903—1904 гг., Дж. Бонн обратил внимание как на эту связь между некоторыми урнами и лежащими близ них костяками, так и на наличие известной разницы в составе и богатстве инвентаря тех и других могил. Кроме того, Бонн отметил погребение с тремя трупоположениями — мужчины, женщины и маленького ребенка. Кости предплечий скелетов взрослых людей обнаружили признаки того, что они были погребены со связанными руками, а на черепе женщины, кроме того, имеется отверстие от удара каким–то острым оружием. Бонн хотел видеть в этих скелетах убитых по какой–то причине людей[28]. Переиздавший в недавние годы материал римского форума Э. Гьерстад[29] предлагал считать этих принудительно погребенных людей казненными преступниками. Не оспаривая этого мнения Гьерстада в отношении скелетов со связанными, по–видимому, руками[30], следует отметить, что во многих [60]

План древнейшего римского некрополя на форуме, показывающий взаимное расположение

могил с трупосожжениями и трупоположениями[61]

случаях на некрополе римского форума, так же как и на других некрополях культуры Вилланова и раннеэтрусской культуры, речь должна идти не просто о двух способах погребения, а о ритуальных трупоположениях при кремированных погребениях. Действительно, нельзя не заметить, глядя на план некрополя римского форума, что могилы с трупосожжением и трупоположения расположены относительно друг друга в определенном порядке, не являющемся случайным. Непосредственное соседство при одновременности захоронения обнаруживают могила GG (a pozzo) и могила II (a fossa). В таком же соотношении находятся и могилы DD (a pozzo) и СС (a fossa). Далее, могила РР, относящаяся к наиболее раннему периоду существования некрополя на форуме, содержала два трупоположения (женщины и ребенка) и одно трупосожжение. Могилы X и V (сожжения, относящиеся к раннему периоду) связаны по своему положению с могилами В и U. Необходимо добавить, что трупоположения представляют собой в большинстве случаев захоронения женщин и детей и лишь сравнительно редко взрослых мужчин[31].

Достаточно тщательная инвентаризация могил, открытых на форуме, и их аккуратная публикация Бонн и в особенности Гьерстада позволили проследить некоторое устойчивое различие в инвентаре погребений a pozzo и a fossa. Изучавший могилы форума с этой точки зрения К. Кромер[32] обратил внимание на отсутствие в могилах с трупоположениями глиняных калефатт (жаровен), светильников, столиков–подставок и сосудов с орнаментом a reticulato, наличествовавших, как правило, в могилах с трупосожжениями. Кромер объяснил это различие могильных инвентарей племенной принадлежностью трупосожжений — латинянам, трупоположений — сабинянам. Однако, принимая во внимание весьма вероятный ритуальный характер захоронений с ингумациями, позволяющий видеть в них рабов или клиентов, убитых и положенных в могилу в составе погребального инвентаря трупосожжения, будет, пожалуй, более правильным толковать указанное различие в составе вещей, найденных в могилах того и другого рода, как [62]

Могила с трупосожжением и связанное с ней трупоположение

(на некрополе римского форума)[63]

различие социально–бытового порядка. Отсутствие перечисленных выше предметов при трупоположениях свидетельствует скорее о несколько более ограниченном, бедном и примитивном быте людей, погребенных по этому обряду, хотя, может быть, не следует категорически отвергать и мнение Кромера, поскольку априори можно допустить, что рабами–клиентами латинян, погребенных на римском форуме, могли быть представители их ближайших соседей — сабинян, вольсков, фалисков и др. И так как для состава рабов даже столь отдаленной эпохи существования Рима все же закономерно предположить некоторую их разноплеменность, постоянное отсутствие в могилах с ингумациями одних и тех же предметов, наличествующих, как правило, при трупосожжениях, по–видимому, свидетельствует больше в пользу нашего предположения о социальном характере отмеченного различия в погребальных инвентарях форума[33]. [64]

Развернутое изображение на бронзовой ситуле Бенвенути

с воинами, ведущими пленников (в нижнем ряду). Музей в Эсте

Патриархальные отношения, связанные с наличием примитивного рабства и клиентелы у италийских племен, иллюстрируются изображениями на серебряных и бронзовых ситулах, относящихся к древнейшей эпохе этрусской металлургии. Известные бронзовые ситулы из Болоньи и Эсте (ситула Бенвенути и ситула делла Чертоза) содержат изображения воинов, ведущих связанных по рукам пленников с тяжелой ношей, а также земледельцев (или данников), приносящих владельцам–воинам продукты своего труда[34]. [65]

Бронзовая ситула из Чертозы в Болонье с изображением военных и хозяйственных сцен[66]

Ритуальные убийства рабов широко засвидетельствованы у североамериканских индейцев и связаны с патриархально–рабовладельческими отношениями. У тлинкитов в XVIII в., а у квакиютлей еще и в XIX в. рабов, принадлежавших племенным вождям или главам больших семей, в количестве двух или трех убивали после смерти их владык, чтобы они им прислуживали в загробном мире. Рабов убивали также и при совершении некоторых особо торжественных жертвоприношений, а кроме того, при постройке новых жилищ или при установлении тотемных столбов, отчасти соответствовавших древнейшим погребальным cippus'ам или стелам с символическими скульптурными изображениями[35]. С дальнейшим развитием рабства, увеличением его хозяйственного значения и умножением количества рабов их убийства и захоронения в ритуальных целях прекращаются. Процесс этот можно проследить у индейцев племени нутка.

Подобные этнографические параллели не следует принимать как нечто, полностью соответствующее археологически установленным древнеиталийским общественным отношениям эпохи раннего железа. Помимо огромного расстояния и разницы во времени между теми и другими культурами, нельзя забывать и того, что быт индейцев Северной Америки в ту эпоху, когда он стал доступен наблюдениям этнографов, подвергся уже известному влиянию значительно более развитой европеизированной культуры. Тем не менее этими наблюдениями зафиксированы многие социальные черты, несомненно, весьма близкие тем, какие в значительно более чистом виде для эпохи раннего железа демонстрирует древнеиталийская археология. В этих случаях этнографические параллельные наблюдения значительно оживляют и дополняют археологические данные, неизбежно страдающие известной фрагментарностью и сухостью. [67]