Возвращение не гарантируется

Глава 2 Очень тяжелый день

На Щелковском шоссе царило оживление, которое пытались упорядочить размахивающие светящимися жезлами гаишники, направлявшие посторонние машины объезжать ограждение из желто-белой ленты по встречной полосе. За ограждением, вокруг стоящего наискось поперек дороги «Гелендвагена», скопились бело-синие автомобили полиции с мигающими «маячками», несколько карет скорой помощи, с десяток авто без опознавательных знаков, но с синими номерами, выдающими их ведомственную принадлежность, а также просто гражданские машины, на которых приехали опера, следователи и братва. Последних было больше, чем всех остальных, и тачки у них были покруче, и на инспекторов с жезлами они обращали еще меньше внимания, чем сотрудники правоохраны, которые не только показывали удостоверения, но и доказывали еще, что именно им положено находиться на месте происшествия. Доказать это удавалось не всегда, и тогда машину приходилось оставлять на темной обочине, за пятьдесят метров до синих всполохов «маячков», ярких софитов, освещающих картину происшедшего, и ослепительных белых фотовспышек, производимых то ли репортерами, которым путь на оцепленную территорию был строго-настрого запрещен, то ли братве, которой удивительным образом было разрешено почти все, даже проезд в охраняемую зону без всяких удостоверений и споров с держателями световых жезлов, которые верили им на слово, даже если оно не произносилось вслух. Наверное, выражение лиц и манеры не оставляли места сомнениям даже без предъявления строгих государственных ксив с голограммами и гербовыми печатями.

Следственно-оперативная группа работала с трупами. Эксперт-криминалист фиксировал обстановку, фотографировал и для следователя говорил, что видит: щелк, щелк — общий вид; щелк, щелк, щелк — узловые снимки; щелк, щелк — детальные. Табличка с номером «1» — здоровяк в черном костюме с гарнитурой связи в ухе и у щеки, скорчившись, лежит на боку, лицо и одежда без повреждений… Табличка с номером «2» — здоровяк в черном костюме, похожий на первого, как брат-близнец, только таблетка телефона выпала из уха и висит на шее. Лежит на спине, лицо и одежда без повреждений… Правая рука засунута за борт пиджака… Табличка с номером «3»… в правой руке предмет, похожий на пистолет Макарова…

Судмедэксперт ворочал трупы, заглядывал под одежду, осматривал карманы и тоже говорил вслух то, что видит:

— Под пиджаком и под рубашкой на видимых частях тела телесных повреждений не обнаружено. — Он на миг отрывается от своего занятия. — Слышь, Николай, у этого под мышкой тоже пистолет! И у этого!

— Сейчас сфоткаю, — меланхолично произносит криминалист. — И кстати… Павел Егорович, вы пистолеты в протокол подробно запишите: номера, пахнут ли порохом, сколько в каждом патронов… Да держите их при себе, а то и сп…ить могут, тогда большие проблемы будут…

— Да понял я, понял, — затравленно отвечает Павел Егорович — молодой худенький парнишка в синем мундире с двумя звездочками на погонах. Невооруженным взглядом видно, что опыта у него мало и совсем недавно его звали просто Пашкой, да и сейчас чаще так окликают. Но пока все шло хорошо: он добросовестно записывал в протокол то, что диктовали судмедэксперт и криминалист, и если бы это было рядовое дело, то и прокатило бы, как обычно, но оно не рядовое, и не дело, а делище! С одними пистолетами можно так влететь, что со службы выгонят, а то и посадят! А с другой стороны — вон сколько бандитов понаехало, а у них порядки другие — и застрелить запросто могут…

Вокруг толпятся человек пятнадцать полицейских, следственных и прокурорских начальников, снуют туда-сюда шустрые опера, да и бандиты расхаживают уверенно и вальяжно, как у себя дома. А ведь никого здесь быть не должно, иначе все следы затопчут! И старший на месте происшествия именно он — следователь СК Павел Егорович Колтунов, — это он должен убрать лишних людей и принять меры к сохранению следов и вещественных доказательств… Но как зеленый щегол может удалить своего прямого начальника полковника Королева, главного «убойщика» Гамаева, прокурора района Крячко и заместителя прокурора Москвы Заколбина, которые озабоченно расхаживают вокруг трупов? Или оперативников, на которых, по большому счету, и лежит раскрытие этого преступления? Или бандитов, которых никто не трогает и которые внушают страх одним своим видом?

В конце концов он принял решение, правда, не процессуальное, а логическое и философское: не надо проявлять излишнюю активность! В конце концов, начальники все следы не затопчут — не первый раз на осмотр выехали. А его дело — протокол составить, что он и делает! Плохой или хороший протокол получится, сказать трудно. Только какой с него, Колтунова, спрос, если он работает без году неделя? Хотели хороший протокол — надо было кого-то из важняков поднимать… Короче, за упущения с него строго не спросят, а если начнет полковникам указания давать, то растопчут, как букашку никчемную…

Изображая полную компетентность, Павел Егорович подошел поближе к трупам, нагнулся, посмотрел вроде со знанием дела, чтобы поглядывающие издали начальники оценили его старательность и профессионализм.

— Ну, что тут у вас, товарищи эксперты? — спросил твердым голосом. — Картина проясняется?

— Не особо, — пробурчал худой, как жердь, судебный медик Тонков, со щелчком снимая резиновые перчатки. — Странные трупы. Признаков насильственной смерти нет. Я бы подумал, что их отравили, но отравленные в таких позах обычно не лежат…

— Да, много непонятного, — согласился пожилой дядя с жидкой седой бородкой — криминалист Илизаров, который дорабатывал последние месяцы перед пенсией. — Вот у этого типа в руке пистолет, из него пахнет порохом. Значит, недавно стрелял. Судя по следам и обстановке, с близкого расстояния — в единственного противника. А почему не попал? Выстрел только один, я заглянул в магазин. Почему же еще не пальнул? И гильзу не нашли. Где пуля — неизвестно, где гильза — тоже… И как этот единственный противник справился с тремя здоровенными, да еще вооруженными «быками»?

— Ничего, — сказал Тонков с кислой гримасой. Впрочем, может быть, это его обычное выражение лица, как у многих лиц такой профессии. — Вскрытие покажет!

— Не только у тебя вскрытие все показывает, — криминалист зевнул. — Я тоже вскрою пушку и разберусь. А сейчас пора по домам!

— Это верно, — кивнул Колтунов, составляя в уме нехитрый план. Подойти к руководству, пересказать то, что услышал от экспертов, — все-таки фактура интересная… Задокументировать пистолеты — и можно уезжать…

Но не все в жизни так просто. К нему неожиданно подошел один из многочисленных оперативников — важняк из убойного отдела. Звали его Громобой — то ли за громкий командный голос и напористое поведение, а может, за что-то еще… Невысокого роста, плотный, небрежно одетый, с одутловатым лицом и большими, навыкате глазами, он знал всех, и его все знали, во всяком случае, он запросто здоровался за руку и с прокурорами, и с бандитами. Колтунова он тоже знал, а Павел Егорович знал его, потому что самым первым заданием молодого следователя была проверка материала о превышении полномочий майором полиции Сергеем Сергеевичем Николаевым, который и носил прозвище Громобой.

Суть дела была проста, как хрустальная пепельница: опрашивая подозреваемого в квартирной краже несовершеннолетнего Ковырина, Сергей Сергеевич, со слов подростка, ударил его завернутой в полотенце хрустальной пепельницей в ухо, после чего из уха пошла кровь. Перфорация барабанной перепонки у подозреваемого действительно имелась, увесистая пепельница стояла у оперативника на столе, и полотенце висело на вешалке в углу кабинета, поэтому Павел Егорович, как его и учили в вузе, предложил майору Николаеву дать явку с повинной и активно способствовать расследованию преступления, что позволит смягчить наказание. В подтверждение своих слов он открыл Уголовный кодекс и показал Николаеву шестьдесят первую статью, которая и обещала такую преференцию. Но Николаев не заинтересовался предоставляемой ему замечательной возможностью и пояснил, что бить подозреваемых строго запрещено законом, а тем более несовершеннолетних, и уж тем более пепельницей, поэтому он никак не мог совершить такого беззакония! А если бы он все-таки ударил этого подлеца пепельницей в ухо, то тот прямо на месте отбросил бы копыта и не смог его оговаривать! Но такого произойти никак не могло, потому что у него рука бы не поднялась даже на такого негодяя, как состоящий на учете в полиции Ковырин!

Колтунову это объяснение показалось малоубедительным, но все остальные, включая начальников как в полиции, так и в СК, в него поверили, тем более что вина Ковырина в краже подтверждалась достаточными доказательствами. Дело кончилось отказным материалом, а Громобой на всех углах со смехом рассказывал, как зеленый следак «колол» его на явку с повинной. Особенно веселило рассказчика и слушателей, что Паша показывал шестьдесят первую статью УК, которую сам Николаев использовал чаще, чем новичок успел сходить в туалет за время пребывания в должности следователя.

И вот сейчас Громобой подошел к молодому следователю на месте серьезного преступления. Обычно он всегда держал во рту или в руке зажженную сигарету, а одежда постоянно была осыпана пеплом. Но не сейчас.

— Привет, молодой! — небрежно поздоровался он. — Дай сигарету!

По закону следователь — главное лицо на месте происшествия, все остальные участники осмотра, в том числе и опера, должны ему подчиняться и, соответственно, выражать уважение или, как минимум, соблюдать субординацию. Поэтому Павел Егорович хотел было пресечь такое хамское поведение, такое откровенное панибратство, но не знал, как лучше это сделать. И надо ли делать вообще. Потому что закон — это одно, а практика — совсем другое. И Колтунов уже понял, что эти категории не только не сливаются и даже не идут параллельно, а расходятся, как железнодорожные пути на стрелочном переводе. Именно поэтому Громобой даже не потрудился спрятать злополучные пепельницу и полотенце, именно поэтому он смеялся над его попытками по закону провести проверку… И потом — он же действительно молодой!

— Не курю! — резко ответил он, решив, что теперь они квиты. Но Громобой не спешил отходить. Глянул с любопытством на ершистого следака, отряхнул по привычке куртку на округлом животе.

— Я же не спрашиваю, куришь ты или нет, — я просто попросил сигарету! А иметь курево должен и некурящий, и непьющий, и девственник, если он следак или опер! Потому что через сигаретку легче контакт с людьми устанавливать. Особенно с теми, кто под стражей. Когда человечек уже опух, он тебе за две затяжки такого расскажет, на что по воле за миллион не подпишется!

— Ну, ты же не под стражей… — Колтунов сдержался и в последний миг не выпустил вертящееся на языке слово «пока»…

Но Громобой его понял, посмотрел с интересом и усмехнулся.

— Знаю, о чем ты подумал! Тьфу-тьфу-тьфу! — Он постучал себя костяшками пальцев по лбу. И на удивление доброжелательным тоном продолжил: — А что это тебя на такое дело подписали? Надо было Васильева или Кружилина…

Павел Егорович показал пальцем в сторону собравшихся в кружок руководителей правоохранительных ведомств.

— Откуда я знаю? Спроси вон у тех дяденек…

— Тоже верно, — кивнул опер. — А знаешь, кто там валяется?

Он кивнул в сторону трупов, не уточняя, кого именно имеет в виду. Впрочем, ясно было, что не охранников.

— Не знаю, — пожал плечами молодой человек. — Откуда я могу знать?

— Это сам Рыбак, — сказал Громобой. — Слышал?

— Слышал. — Следак озабоченно почесал затылок.

— Так что паши, как тягловая лошадь. А то получится, что все в стороне, а ты — в бороне!

Колтунов еще не знал, что это его любимая поговорка. Но смысл ее был понятен, и он озаботился.

— Так ночь же! Я почти сутки на ногах! И у экспертов проблемы, им тоже время нужно!

Опер усмехнулся.

— Вот и пожалуйся своему начальнику, может, он за тебя впряжется, а тебя отдыхать отпустит! Короче, поспать тебе никто не даст! Завтра будешь отчитываться по делу вместе с нами. А проблемы есть всегда. Было бы проще, если бы эти трое успели и завалили своего противника. Нарисовали бы отказник: «в связи со смертью сторон» — и все!

— Проще, говоришь? А было бы это справедливей? — спросил Колтунов и понял, что задал дурацкий вопрос.

Громобой схватился за голову:

— Какая, на фиг, справедливость? Ты еще про законность вспомни… Наверное, в институте отличником был?

Колтунов не ответил. Он действительно был отличником. Но сейчас хвастать этим не хотелось. Да и повода не было. Впрочем, Громобой и не ждал ответа. Он вынул из кармана «Мальборо», сунул сигарету в рот, протянул пачку.

— Закуришь?

— Я же сказал — не курю…

— Ну, возьми пачку, пригодится.

Следак отвел протянутую руку.

— Спасибо, не надо.

— Ну, как знаешь. Будь!

Закуривая на ходу, Громобой подошел к экспертам, перекинулся с ними несколькими словами и направился прочь. Попрощался за руку с начальниками, которые тоже собирались разъезжаться. Поговорил и так же обменялся рукопожатиями с братвой, потом сел в стоящую впритирку к «Гелендвагену» «Ауди-шестерку» и уехал. Следак смотрел ему вслед. Несмотря на молодость, он уже знал «оперские штучки» — Громобой просто «пробивал» его: чем дышит, какой по характеру, можно ли при случае подкатиться к нему с каким-то вопросом…

Машины разъехались: и руководство правоохранительных органов, и не имеющие отношения к осмотру, дернутые «на всякий случай» сотрудники покидали место происшествия. К удивлению молодого следователя, и братва уехала, не попытавшись выведать собранных специалистами тайн тройного убийства. Правоохранителям предстоял законный отдых, а ведущим ночной образ жизни браткам — расслабляющая пьянка и обычные увеселения: азартные игры в казино, любовь девушек разных ценовых категорий, развлекательные мордобития… Правда, справедливости ради надо сказать, что некоторым предстояла нелегкая и нудная работа: поджоги ларьков неаккуратных плательщиков, подрывы автомобилей злостных должников, налеты на квартиры и загородные дома «жирных карасей», ну и тому подобное.

Колтунов немного завидовал и тем, и другим, и третьим, хотя трудно было сказать — кому больше. У него самого никакого просвета впереди не было, поэтому он «наехал» на участников осмотра и резко активизировал их деятельность. Судмедэксперт заново осматривал трупы, пытаясь все же определить причины смерти, криминалист приступил к дактилоскопированию жертв, хотя собирался перенести это на завтра, а дежурный опер, такой же молодой, как и сам грозный Павел Егорович, ходил по обочине, подсвечивая себе фонарем: то ли искал злосчастную гильзу, то ли свидетелей среди зайцев, ежей и прочей лесной мелочи.

Сам Павел Егорович стал заносить в протокол найденное оружие. Следственно-оперативная группа продолжала ночную работу.

По молодости и небольшому опыту, Паша Колтунов был не прав, думая, что разъехавшиеся с места происшествия бандюки пустили дело на самотек и, забыв о происшествии на шоссе, отправились пить, гулять и предаваться всевозможным порокам. На самом деле дисциплина у братков железная, а если сравнивать с теми, кто противостоит им по другую сторону баррикад, то стальная. Ведь если нерадивых полицейских могут наказать выговором, лишением копеечной премии или даже увольнением, то у этой публики система взысканий другая: от отъема имущества и избиения разной степени жестокости — до пули в затылок. И убийство себе подобных они воспринимают не просто как рядовой факт криминальной хроники, которым в огромном мегаполисе никого не удивишь, не досадную «палку» в статистике, портящую благополучную картину месячной и квартальной отчетности, а как чрезвычайное происшествие, затрагивающее каждого из них лично. Ведь сегодня Рыбака с двумя парнями завалили, а завтра тебя и твоих друганов точно так же в землю положат!

Поэтому, когда Колтунов еще дописывал протокол осмотра, а разъехавшиеся по домам руководители правоохраны готовились ко сну, напряженно обдумывая, как бы завтра получше и повыгоднее преподнести произошедшее своему шефу — ведь у каждого начальника, как бы велик, могуществен и непогрешим он ни был, есть свой начальник — еще более великий, могущественный и непогрешимый!

В итало-американской «Коза ностре» для обозначения дона самой могущественной мафиозной «семьи» существует даже титул: capo di tutti capi — босс всех боссов. Правда, он скорее подразумевается, чем произносится вслух, поскольку может задеть тонкие чувства гордости того, кто по умолчанию стоит чуть ниже, хотя сам этого не признаёт, а когда в душе «неглавного босса» затлел бикфордов шнур обиды, тогда в ход идут автоматы и динамит, которые являются не менее действенными инструментами исправления положения, чем тайное голосование, хотя, быть может, не столь демократичными, но на такие мелочи мафиози, да и не только они, внимания не обращают.

К счастью, мы не в Америке живем, у нас в официальных структурах до такой дикости, как стрельба и взрывы, обычно не доходит, и кадровые вопросы решаются цивилизованно — простым росчерком пера. Но все равно: при докладе вышестоящему руководителю о том, что кто-то потоптался на охраняемой тобой грядке, надо показать, что твоей вины здесь ни капельки нет: может, недоглядел мерзавец-сторож, многократно проверенный, тщательно проинструктированный и оснащенный всеми необходимыми средствами наблюдения и защиты; а может, это дело рук, точнее, ног специально засланных врагами профессионально подготовленных злодеев, против которых самый добросовестный сторож ничего не сумел бы сделать; а может, никто эту никчемную грядку и не топтал — она сама себя вытоптала, в смысле, засохла…

Хотя, конечно, три трупа, в том числе известного в городе бизнесмена и мецената, трудно списать на их собственные действия… Но «трудно» — не значит «невозможно»: вполне реально спустить неминуемый разнос на тормозах, например преподнести себя в наиболее выгодном свете как сделавшего все возможное и невозможное и клятвенно пообещать скорое раскрытие и задержание виновных… Кроме смягчения собственных просчетов в версии для начальства, следует придумать и вариант происшествия для широкой общественности, чтобы слишком не будоражить население и не создавать предвзятого впечатления о разгуле криминала в городе.

Алгоритм успокоения граждан достаточно отработан: с одной стороны — дозированная выдача информации о тяжести наступивших последствий, «через час по чайной ложке»; с другой — быстрые оптимистичные сообщения о задержании злодеев, которые постепенно затуманиваются и рассасываются, ибо виновность негодяев оказывается недоказанной, а сами они при ближайшем рассмотрении предстают вовсе не злодеями, а вполне приличными гражданами. Но как стихнувший шторм не разыгрывается вновь, так и успокоенное общественное мнение уже не начинает повторно кипеть и бурлить…

С такими роями беспокойных мыслей в головах заснуть трудно, и полковники укладывались в постели, приняв для успокоения таблетку снотворного или сто граммов двенадцатилетнего «Чивас Ригал», после чего профессионально быстро забывались чутким и беспокойным сном…

Но спали далеко не все. В то же самое время уже проходило первое совещание по этому громкому или, как принято говорить в последнее время, «резонансному» делу, которое еще не прогремело и не срезонировало, но непременно обещало это сделать с самого утра, когда город начнет просыпаться. И наиболее ответственные, а может, просто более заинтересованные люди понимали, что время не ждет и сном в эту тревожную ночь не только можно, но и нужно пожертвовать.

Первые результаты расследования сообщал вездесущий Громобой, который недаром был на хорошем счету у начальства за хваткость и умение любой ценой «давать раскрытия». Правда, сейчас он докладывал не своему начальству, а членам совета директоров концерна «Комплекс» — крупного торгово-промышленного объединения, включающего в себя строительное управление, несколько универмагов, рестораны, ночные клубы, частное охранное предприятие, небольшой пивзавод, автосервис, гостиницы и многое другое. А также подпольные казино, «черные» риелторские и коллекторские конторы, рынки с ежедневными миллионными оборотами «налички», контрабандные тропы из ближнего и дальнего зарубежья и т. д., и т. п. Председателем совета и главным акционером концерна как раз являлся покойный Сергей Григорьевич Рыбаченко, которого итало-американские коллеги, вникнув в ситуацию, возможно, назвали бы боссом всех боссов.

Но это не значит, что «Комплекс» впору называть мафией. «Мафия» — это как бы имя собственное, обосновавшееся на Сицилии; называть так неаполитанскую каморру, калабрийскую ндрангету, японскую якудза или сингапурскую «триаду» неправильно и глупо: все равно что именовать любой револьвер «наганом», а любой автомобиль — «мерседесом». Поэтому «Комплекс» в подразделениях по борьбе с организованной преступностью обозначался коротко и скромно: «ОПГ», но это наименование было скрытым от широких слоев общественности и даже от многих сотрудников концерна. Упитанные тетки в «белых» бухгалтериях, кадровики, менеджеры, слесари автосервиса и прочая, далекая от теневой деятельности обслуга была уверена, что работает во вполне легальных, хорошо известных в городе предприятиях и фирмах.

Этого, конечно, нельзя было сказать о «силовом блоке»: разборных бригадах, службе внутренней безопасности, контрразведке, рыночных сборщиках и контролерах, обо всем низшем звене Организации — «бойцах», «солдатах», «быках», которых руководители за глаза презрительно называли «мясом». Эти, конечно, знали, чем они занимаются и чем рискуют. Хотя в подробности не вникали, о структуре концерна осведомлены не были и знали зачастую только своих бригадиров, а о роли уважаемого Сергея Григорьевича Рыбаченко и вовсе не догадывались, так же, как о присутствующих на экстренном совещании членах Совета директоров.

Несмотря на неурочное время, директора, они же совладельцы концерна, собрались в уютном небольшом бизнес-зале модного и дорогого отеля «Мечта». Здесь имелись кожаные диваны, кресла, овальный полированный стол из темного дерева, который ярко освещало ожерелье криптоновых ламп, зато углы комнаты тонули в полумраке. Этот зал постоянно был закреплен за ними — так же, как номера люкс, отдельный кабинет в ресторане, места в суши-баре, фитнес-центре и других точках, которые могут представлять интерес для солидных людей. Собравшихся было пятеро, не считая Громобоя, причем это «не считая» являлось не просто малоуважительной фигурой речи, отражающей отношение к нему: этот оборот применялся в самом прямом смысле, как будто он был невидимкой или, точнее, пустым местом.

Надо сказать, сам «важняк»-убойщик это чувствовал и вел себя здесь гораздо скромнее и благопристойнее, чем обычно. Четыре человека, сидящие перед ним, несмотря на поздний час и то, что двое из них, как и подобает приличным семьянинам, уже спали и их выдернули из супружеской постели, были одеты в строгие костюмы с сорочками и галстуками, что выдавало привыкших постоянно носить эту форму высокопоставленных чиновников, а не простых смертных, надевающих официальный наряд только по торжественным случаям.

Громобой был в том же виде, что и всегда, только сейчас его грудь и живот сильнее засыпаны пеплом от сигареты, которую, перед тем как войти в бизнес-зал, он аккуратно затушил о каблук и столь же аккуратно выбросил в никелированную пепельницу на длинной никелированной ножке. Он стоял в нескольких метрах от полированного стола, как будто на заслушивании у высокого начальства, и вроде даже обозначал стойку «смирно», хотя в силу слабой строевой подготовки делал это не особенно успешно. Нельзя исключать и то, что он просто имитировал покорность и уважение, не пытаясь выразить их на самом деле. Именно так и думал пятый из считаемых мужчин, который тоже стоял в тени у двери и, судя по этому и некоторым другим признакам, не участвовал в ночном совещании, а присутствовал на нем, но отнюдь не в качестве пустого места. Это был начальник службы безопасности концерна Валерий Карнаухов, который отличался от своих непосредственных руководителей большим объемом мышц, отсутствием жировых отложений, более высоким ростом и совершенно другим лицом — невозмутимым и неподвижным, как у статуи: он не отдавал приказы, а исполнял их, сколь бы безнравственными, дурацкими и противозаконными они ни были. За глаза его обзывали Карнаухом или еще хлеще — Карнаухим, однако смельчака, который бы назвал его так, стоя лицом к лицу, не находилось. Сейчас он смотрел на выступающего оперативника, и тот, кто различал оттенки невозмутимости его лица, мог бы сказать, что смотрел с презрением. Ибо перед ним стоял предатель, который за мизерные суммы по сравнению с зарплатой самого Карнаухова нарушал присягу, а главное — продавал и подставлял своих товарищей.

— История странная, — озабоченно сообщал Громобой. — Медэксперт не может понять, как их убили… Криминалист не в состоянии объяснить, почему Рыбак… извините Сергей Григорьевич промахнулся с одного метра…

— Что ты тут трешь?! — перебил его старший из совладельцев — Виль Вильевич Хорольский — пухленький, с лысой головой и излишне красным лицом, выдающим или недавно принятую изрядную дозу спиртного, или гипертонию. В данном случае обе причины переплетались. — Зачем ты засираешь нам мозги?! Один не может понять, второй не может объяснить… Кому это интересно?! Давай по существу! Кто на них напал? Сколько их было? Какие следы оставлены?

Громобой понял, что начал неудачно, и на ходу изменил тактику. Откашлялся, стряхнул пепел с рубашки, приосанился и принял вид всезнающего человека. Именно за это ему платили деньги в тех кругах, в которых он вращался помимо своей основной работы. Впрочем, он и сам не смог бы объяснить, какая работа у него основная, а какая дополнительная.

— Гм… Извините… Но не похоже, что на них напали. Скорее, они напали на кого-то, который был один. А этот кто-то их взял и завалил!

— Что за чушь?! Рыбак с парнями на кого-то напал?! А тот их грохнул?!

Совладельцы переглянулись. Это было не похоже ни на Рыбака, ни на его охрану, да и вообще на то поведение, которое в их кругах доминировало.

— Больше того, — продолжил Громобой, — причина смерти неизвестна. Ни выстрелов, ни ножевых ран, ни синяков.

— А от чего ж они умерли?

— Судмедэксперт определит на вскрытии. А первым, кому он скажет, буду я.

— А кто следак? — спросил второй совладелец — помоложе, но тоже с избыточным весом и нездоровым цветом лица. Только, в отличие от первого, у его кожи преобладала не излишняя краснота, а мертвенная бледность.

— Кто-то из новых, молодой, — ответил Громобой.

— Ну, ты нашел с ним общий язык?

Громобой небрежно махнул рукой, как будто смахивал крошки со стола:

— Да он ничего не решает, зачем он нам нужен?

— Еще что? — спросил третий совладелец. Он ничем не выделялся: обычное лицо, обычная фигура, обычный костюм. Усредненный тип, которому легко затеряться в толпе.

— Еще Рыбак выстрелил почти в упор, но, судя по всему, промахнулся.

Совладельцы снова переглянулись.

— Может, они обкуренные были?

— Ну, охрана-то вряд ли, — сказал лысый.

— Да, это верно, Рыбак их строго держал, — кивнул бледнолицый и, презрительно отквасив нижнюю губу, обратился к Громобою: — Короче, ничего толкового ты нам не сказал, хотя намолол с три короба! Иди, работай, все новости передавай Валере!

Опер послушно встал и, не прощаясь, вышел, плотно закрыв за собой дверь, как будто его здесь и не было. Собственно, исчезновение пустого места заметить невозможно, но все же обстановка изменилась. Валерий Карнаухов выглянул на всякий случай в коридор, щелкнул замком и, расставив ноги, стал монументальной глыбой в дверном проеме, надежно отгородив бизнес-зал от остального мира. Четверо директоров, свободней развалившись в креслах, переглянулись и заговорили уже так, как говорят между собой люди, которым нечего скрывать друг от друга. И говорили они на особом языке, который можно понять, только если знаешь скрытую жизнь «Комплекса» и все пронизывающие ее тайные нити, а также те невидимые рычаги, которые приводят ее в движение.

— И кто это может быть? Федун? — спросил лысый с лицом потенциальной жертвы апоплексического удара.

— Нет. У него кишка тонка. Да он ничего и не выигрывает, — наконец нарушил молчание четвертый директор: маленький, сухощавый брюнет со жгуче-черными усиками-стрелочками, за которые его называли Ашотом.

— Тогда кто?

— Не знаю. Может, случайная непонятка на дороге. Кто-то кого-то подрезал или не уступил ряд…

— Вряд ли. Во всех случайностях у Рыбака к тузу выпадала десятка! Похоже, это хорошо подготовленная акция…

Монументальная статуя отделилась от двери и на миг вошла в круг света.

— Если бы подготовленная, застрелили бы в подъезде, или когда садился в машину, или заряд заложили. И все дела!

Высказавшись, статуя шагнула назад, снова блокируя дверь. И хотя Карнаухов не участвовал в совещании, а только присутствовал на нем, возражать никто не стал: он знал, что говорит, и неоднократно это доказывал.

— А кто от этого выиграл? — вытерев платком вспотевшую лысину, спросил самый старший по возрасту директор.

— Да, кто? Может, Финансист? — высказался бледнолицый.

Финансистом прозвали владельца ночного клуба «Сапфир» Санина — того самого Петра Николаевича, за помощью к которому собиралась обратиться стриптизерша Виолетта и на которого она так надеялась.

— А что он выиграл? Доски на гроб? — спросил третий директор — безликий, которому легко затеряться в толпе.

— Да то, что у Рыбака была доля в «Сапфире». Доля небольшая — двадцать процентов. Но продать он ее мог только Финансисту, — сказал бледнолицый, который неожиданно оказался хорошо осведомленным.

— Да, это называется — право преимущественной покупки! — сказал Ашот. У него имелся диплом юриста, и при удобном случае он старался демонстрировать знание правовых вопросов. Иногда это получалось.

— Значит, если Рыбак мертв, то доля автоматически отойдет к нему. Причем с минимальной компенсацией наследникам.

— Что-то такое я слышал, — кивнул краснолицый. — Финансист мечтал освободиться от совладельца, но Рыбак продавать долю не собирался. Наоборот — он сам хотел выкупить Петькин пакет.

— Вот и вырисовался интересант! — проговорил краснолицый, запивая таблетку стаканом холодного боржоми. — Только Финансист на это не пойдет. За два зеленых лимона? Смешно…

— Кто знает, на что человек пойдет или не пойдет? — равнодушно произнес бледнолицый. — Давайте лучше специалиста спросим. Скажи, Валера, как думаешь?

Мощная фигура снова выдвинулась в круг света.

— Люди убивают друг друга за десять тысяч рублей!

— Не может быть! — в один голос изумились директора.

— И даже за две, — буднично сказал Карнаухов. — К тому же не всегда дело в деньгах. Может играть роль вопрос принципа или пристрастий. Я знаю много историй, когда убивали из-за женщин. Причем далеко не красавиц…

— Это точно! — кивнул бледнолицый. — И я знаю такие случаи…

— Клуб тоже может быть пристрастием. Только думаю, сейчас не тот случай, — продолжил начальник службы безопасности. — Финансист не такой отчаянный и не такой отмороженный, чтобы на это пойти. Да и от способа ликвидации вовсе не пахнет большими деньгами…

Он вновь отошел в тень. Некоторое время все молчали и о чем-то размышляли. Оказывается — об одном и том же!

— Не только мы подумали на Финансиста, — задумчиво сказал краснолицый. — Он вполне подходит для роли подозреваемого… И если его убьют, это будет выглядеть, как месть за Рыбака. Вписываться за Петьку никто не станет: дела он ведет единолично, и особой любви к нему никто не испытывает.

— А после его смерти «Сапфир» вполне может отойти «Комплексу», — подхватил мысль Ашот. — Причем, если поработать с наследниками, то почти что даром…

— Что ж, нет худа без добра! — подвел итог лысый. Таблетка подействовала, и лицо его приняло почти нормальный цвет. — Валера, ты все понял?

Карнаухов вышел на свет.

— Понял.

— Но тех, кто это сделал, надо найти! — сказал старший совладелец. — Нельзя прощать такие вещи и оставлять за спиной неотомщенные трупы друзей!

И хотя Рыбак не был никому другом, директора синхронно наклонили головы.

— Это подрывает репутацию и вредит бизнесу! — повысил голос лысый. — Ты все понял, Валера?

Карнаух кивнул. И это был весомый кивок.

— И еще один вопрос, — продолжил лысый. — Свято место пусто не бывает. Нам надо решить, кого избрать Председателем. Какие есть предложения?

Он обвел всех требовательным взглядом. Директора потупились.

— Кто лучше вас справится, Виль Вильевич? — вдруг спросил Ашот. — Я предлагаю кандидатуру господина Хорольского. Его хорошо знают в городе: и в инстанциях, и среди братвы… Думаю, все со мной согласятся.

Так и произошло: против никто не выступил — голосование было единогласным. Осталась формальность: теперь оно должно быть подтверждено собранием акционеров. Но с этим проблем не будет.

Джен разбудила заливистая мелодия ее собственного телефона. Спросонок она не могла понять, где находится: незнакомая квартира, продавленный диван, застеленный не очень свежей, мягко говоря, простыней, она сама совершенно голая, сценический наряд в красноречивом беспорядке посередине комнаты на каком-то ободранном стуле… Недвусмысленность ситуации была очевидной, но она отвыкла от таких спартанских условий и не могла понять, как опять в них оказалась… Однако понимание приходило, проступало в памяти все отчетливей, как изображение на опущенной в проявитель фотобумаге, когда Толян делал ей портреты для портфолио. Ночное шоссе, преследующий «Гелендваген», «быки», волокущие ее в машину к Рыбаку, выскочивший будто из-под земли парень… Неужели это все было в действительности или просто приснился страшный сон?

Пока она раздумывала и приходила в себя, палец уже привычно нажал кнопку приема, и в трубке раздался хриплый голос Галки:

— Ну, где ты есть? Где ночевала? Чего не звонишь?

Круглые настенные часы показывали девять сорок пять. Обычно после выступления она вставала около двенадцати. Да и Галка не из ранних птичек, она вообще до двух спит.

— А ты где? Чего трезвонишь в такую рань?

— Ой, да я закрутилась, столько дел, дыхнуть было некогда… Уехали в Малаховку с Семеном и его друзьями, те взяли телок из «Карнавала», пили, гуляли, вначале было весело, а ночью Семена вызвали на работу, а ко мне Витек полез — помнишь, со шрамом? Да еще с «карнавальскими» девками драка получилась… В общем, проснулась я никакая, ну, сама понимаешь… Голова болит, глаза слипаются…

— Да уж, понимаю, — ответила Джен. — А я встретила человека, и он дал мне приют.

— Понятно, — захохотала Галка. — Надеюсь, он и денежку дал?

— Что ты все на свой аршин меряешь?! — раздраженно перебила Джен. — У нас совсем другой расклад, серьезный!

— Неужто в ЗАГС позвал? — веселилась подруга. — Не забудь на свадьбу пригласить! Ладно, я вырубаюсь, буду досыпать. Приду в себя — позвоню, надо же квартиру подыскивать. Ничего, тетя Лиза найдет что-нибудь подходящее… Чао!

Галка отключилась. Джен села, скрестив ноги и рассматривая телефон. Как теперь все будет? Парнишка вроде хороший, и новую жизнь предлагал. Только сколько уже выслушано таких предложений? Даже Петр Николаевич чуть ли не замуж звал… Но он хоть постоянный и щедрый — в Турцию возил, на Мальдивы, на него во многом можно рассчитывать… А этот, новый… Кто он, что он… Конечно, по финансам ему до Пети — как до Луны… А правильные разговоры… Из них каши не сваришь!

Она скептически осмотрела окружающую обстановку. Нет, старый друг лучше новых двух! Надо к Пете ехать, просить вчерашнюю непонятку развести…

Джен оделась и прошла на кухню. Кофе в шкафу, как и следовало ожидать, не оказалось, зато нашлись чайные пакетики. Заварила, включила телевизор. В животе бурчало. Не мешало бы и позавтракать.

— В результате драки на Щелковском шоссе пострадали три человека, которые доставлены в больницу, — сообщил симпатичный ведущий криминальных новостей. — Подозреваемые задержаны. Личности пострадавших и задержанных устанавливаются. По предварительным данным, драка произошла из-за дорожного конфликта… Ведется расследование.

Она поперхнулась чаем. Есть расхотелось, наоборот — затошнило. Кто эти «задержанные подозреваемые»? Один, ясен пень, — Евгений! А второй — она сама, больше некому! Правда, ее еще не задержали, но уже, наверное, едут… Надо дергать отсюда! Джен сложила вещи в сумку, подбежала к двери, но замок открыть не смогла. Неужели он запер ее снаружи? Но зачем?

Джен подбежала к окну. Третий этаж. Правда, рядом пожарная лестница, но вылазить на нее рискованно: сорвешься — костей не соберешь! Да и люди внизу за воровку примут, враз ментов вызовут… Она снова попыталась открыть замок, но ничего не вышло. Позвонила Галке: может, приедет с пацанами да снаружи откроют? Но подруга не брала трубку. Она провозилась целый час и дождалась следующих новостей.

— Продолжается расследование трагедии на Щелковском шоссе, — сообщил тот же симпатичный диктор. — К сожалению, потерпевшие находятся в тяжелом состоянии и не могут дать показаний. С двумя подозреваемыми работают следователи, которые уверяют, что преступление скоро будет раскрыто…

Джен пришла в ужас. В тяжелом состоянии! Как же он смог так отделать их голыми руками?! Но хорошо, что она не входит в число подозреваемых! Да и Евгений, скорей всего, тоже. Видно, схватили тех, кто под руку попался! Да и чего ей бояться — она-то вообще ни при чем!

Тут снова позвонила возбужденная Галка:

— Ну, ты слыхала, что произошло на трассе?

— Да видела по телевизору. Драка какая-то…

— Какая там драка! Сёмку, оказывается, по этому делу вызывали! Рыбака и двух охранников завалили наглухо!

— Как, всех троих?! Передали — в тяжелом состоянии…

— Сёмка там был и все видел! Наглухо! И никаких концов! Так что не знаю, что там передают, только он лучше знает!

Подруга была права. Ее давний приятель Сёмка Борец, хотя не работал в полиции, прокуратуре или Следственном комитете, уже много лет входил в бригаду Подковы и всегда был лучше осведомлен о криминальных событиях, чем обыватели, получающие информацию из телевизора.

— Слушай, Галка, я не могу выйти из квартиры. Похоже, он меня запер! Не пойму, зачем он это сделал!

— А что тут непонятного? Чтобы ты не обворовала хату, пока его нет! Меня сколько раз запирали…

— Не похоже на него… Он очень хорошо ко мне отнесся!

— Ну и сиди под замком, раз тебе нравится!

— Ладно, сейчас не об этом речь! Ты можешь подтянуть своего Сёмку, чтобы меня вытащили? Или других ребят?

Галка помолчала.

— Днем дверь ломать… Не знаю, подпишется ли кто-нибудь… Сёмка точно не захочет, у него условка. Ладно, что-нибудь придумаю. Говори адрес!

— Так откуда я знаю?

— Ну хотя бы место назови!

— И места не знаю. Мы же ночью приехали…

Галка помолчала.

— Тогда надо ждать. Поешь, попей, поспи… Над тобой ведь не каплет. Придет — откроет. Может, прямо в ЗАГС поедете! — не удержавшись, съязвила она.

— Ладно, пока! — Джен зло нажала кнопку отбоя.

В холодильнике нашлось несколько яиц, она сварила пару и съела без хлеба, выпила чай. Жизнь налаживалась. И план дальнейших действий родился сам собой. Надо звонить Петру, он подтянет кого надо, если понадобится, то и участкового или полицейского начальника покрупнее, откроют дверь на раз-два… Только он не любит ранних звонков, вначале должен приехать в клуб, разобраться с неотложными делами… К часу или двум освободится, тогда можно забивать ему голову своими проблемами. Ждать осталось недолго, можно пока и подремать, все время быстрей пройдет…

Конечно, хорошо бы позвонить Евгению, пусть приезжает и освобождает ее из заточения! Но куда звонить? И кто ее новый друг? Может, и правда эмчеэсник, а может, и нет… И где его искать, опять-таки, не знала и знать не могла. Поэтому она уменьшила звук в телевизоре, легла на диван и быстро заснула.

На исходную позицию они выдвинулись точно по графику. Кругом расстилались окруженные лесополосами поля и редкие деревеньки, а они разгрузились на площадке частного аэродрома, на котором стояли личные самолеты и вертолеты. Но сегодня для них небо было закрыто.

Как и положено, выставили оцепление, потом сняли тент с грузовика и выгрузили «Пчелку». И оцепление, и испытатели были в обычных рабочих черных комбинезонах, без оружия, не считая «стечкиных» под одеждой и, по легенде, представляли проектно-конструкторский институт сверхлегкой авиации Министерства спорта. Но если обычно энтузиасты полетов радуются своим достижениям и охотно хвастают новым детищем, то сейчас дело обстояло ровно наоборот: выход на летное поле запрещался всем без исключений, а широкое кольцо «черных комбинезонов» было призвано завернуть нарушителя запрета обратно и не подпустить к «Пчелке». Потому что невинное название было прикрытием истинного обозначения изделия — «НСДМ-3», которое не имело никакого отношения к ульям и меду и расшифровывалось как «носитель специальный десантный модернизированный, модель 3». Правда, по виду это был обычный мотодельтаплан: крылья, рама, шасси, кресла пилота и пассажира, двигатель, большой винт… Решетчатая сварная конструкция, издали напоминающая даже не пчелку, а огромную и опасную самку богомола.

Отличия на расстоянии не рассмотришь, хотя сам факт использования такой «Пчелки» специальным воинским подразделением является секретным, ибо проливает свет на разрабатываемые им тактико-боевые направления. Поэтому оцепление — не обычная, нередко избыточная перестраховка, а реальная необходимость поставить заслон если не возможным шпионам, то всяким любознательным типам, имеющим при себе смартфоны с фото- и видеокамерами. Хотя и владельцы личных самолетов-вертолетов, и обслуживающий технику персонал предупреждены заранее, что сегодня аэродром закрыт и вход на него запрещен.

После последних испытаний «Пчелку» несколько переделали: увеличили крыло, снизили шум двигателя, переварили раму, заменив трубы каркаса более легкими, убрали несколько крепежных конструкций, сняли круговую решетку, огораживающую винт, сняли защиту пилота и пассажира на случай неудачной посадки. В общем, добавили все нужное и поснимали все лишнее. В результате аппарат сохранил вес 550 килограммов, что имело большое значение. Теперь предстояло его облетывать.

— Ну что, парашюты берем? — спросил Ерш.

— Возьмем, — кивнул Скат. — Все-таки испытательный полет. Может, пригодятся.

— Но вес-то лишний! С кислородными масками наберется тридцать кэгэ…

— На боевых это как раз оружие и боезапас. А парашютов там, естественно, не будет.

— Тоже правильно, — согласился Ерш. — Тем более — ты командир, тебе видней!

Скат действительно был старшим. И хотя полковник Кленов, утверждая план-задание, дал команду действовать по обстановке, на свое усмотрение, он всегда предпочитал перестраховаться. Если, конечно, есть такая возможность. Хотя у них перестраховочные возможности случались не часто. Если вообще случались.

После короткого разбега «Пчелка» довольно легко взлетела и принялась не очень резво набирать высоту. Впрочем, скорость подъема от нее и не требовалась. Требовался ровный, стабильный полет, способность выходить на заданный «потолок», устойчивость к ветру, что является слабым местом аппаратов такого типа, бесшумность перемещения и возможность посадки в планирующем режиме. У Ската на карте был отмечен прямоугольник, по которому они должны проходить на разных высотах, а дежурящие внизу операторы зафиксируют шумность двигателя и оценят заметность аппарата на каждом эшелоне и качество траектории движения. В завершение им предстояло попробовать приземлиться в планирующем режиме.

Задание было опасным и закончиться могло непредсказуемо. Правда, непредсказуемо только по плану-заданию, но очень предсказуемо по суровой жизненной реальности. Впрочем, Скату и Ершу не впервые приходилось выполнять приказ, связанный с риском для жизни. Но если обычно опасность исходила от других людей, то сейчас им предстояло противостоять законам природы — в основном, закону всемирного тяготения. Но для бойцов, выполняющих приказ, это ничего не меняло.

Звонок поднял Серёню в пять утра.

— Давай быстро на точку! — приказал Пятак и отключился.

Если бы звонил кто-то из дружбанов, он бы послал его по известному адресу. Но приказ бригадира надо выполнять быстро, точно и в срок, как в армии. Хотя в стройбате он не был образцом прилежания. Поговорка «Три солдата из стройбата заменяют экскаватор» ему не просто не нравилась, но приводила в бешенство, обманчивая внешность вкупе со звериным нравом способствовали частым дракам — два раза он отсидел на гауптвахте, а под конец службы чуть не загремел в дисциплинарный батальон. Но в армии спрос один, а тут другой… Там не поставят под молотки и не закопают живьем в землю!

Он быстро собрался, сполоснул круглое детское лицо с водянистыми глазами, мельком глянул в зеркало. Там отражался тщедушный низкорослый подросток с редкими блондинистыми волосами. Выглядел он лет на шестнадцать, за что и имел детское погоняло. Не помогали и редкие поручения, за которые он именовал себя «штатным киллером» бригады Пятака, так именовали в интернете знаменитых убийц — Александра Македонского и Лешу Солдата. Но его так не называл даже Пятак, который и пристегнул его к «мокрым делам». Вообще-то, он занимался выбиванием долгов в паре с Хмурым и в случае необходимости провоцировал драки, но три раза действительно валил безнадежных должников. Никто его этому специально не учил — Пятак дал «ПМ» с глушителем и сказал — подойдешь вплотную и стреляй в голову, а потом беги, за углом будет ждать машина… Действительно, оказалось, что ничего хитрого в этом нет… Правда, платил Пятак немного, но обещал, что скоро гонорары возрастут.

«Точка» располагалась в ржавом гараже, затерявшемся среди сотен других таких же. Внутри имелся диван, если понадобится переночевать, и всякий автомобильный хлам: колеса, бамперы, какие-то громоздкие детали. Пятак был уже на месте, как всегда недовольный и злой.

— Ну где ты шляешься?! — с порога «наехал» он, протягивая лист бумаги и ручку. — Садись к верстаку, пиши!

Задавать вопросы было рискованно, поэтому он молча выполнил приказ и под диктовку написал: «Это тебе за рыбака сука». Вышло криво, буквы были корявыми и налазили друг на друга, но Пятак работу одобрил, а это было главное.

— Глянь сюда! — Бригадир протянул половинку фотографии. С нее улыбался какой-то дядька средних лет в клевом прикиде и шляпе. Рядом с ним раньше был еще кто-то, сейчас второго персонажа отрезали.

— Знаешь его?

— Откуда? Мы из него бабло не трясли… Но видно, что чувак солидный… — голос Серёни звучал не очень уверенно.

— И оплата солидная! — Бригадир протянул развернутые веером стодолларовые купюры, штук десять, не меньше. Раньше он никогда не давал деньги вперед.

— Сзади адрес, глянь…

Серёня посмотрел.

— Знаешь, где это?

— Знаю.

— Харэ. Берешь инструмент, едешь туда и ждешь у подъезда, там лавочка есть. Обычно он часов в одиннадцать выходит, но сегодня должен раньше. Как всегда — подходишь сзади — и в упор мочишь в башку, сколько успеешь, но не меньше трех раз. Потом бросаешь на него эту писульку и бежишь к мусорным бакам, там выезд со двора, а на улице будет стоять Рыжий на своем драндулете. Да, перед тем как начинать, натяни на рожу маску. Держи!

Пятак протянул уже знакомый исцарапанный «ПМ», черную лыжную шапочку, закатанную снизу, и небольшой плеер.

— А это зачем?

— Вставишь бананы в уши и сиди, будто музыку слушаешь!

Серёня заулыбался.

— Это клево! А какая там музыка?

— Ты что, дурак?! — вызверился бригадир. — Он поломанный, для балды! Дело сделаешь — и иди на концерты, слушай музыку!

— А это… Его не охраняют?

— Че ты кипешуешь? Первый раз, что ли? Нет у него охраны, только шофер без оружия. А если и есть? У тебя восемь патронов — кто первым начинает, тот и выигрывает! Не ссы! Вали всех подряд!

— Да не, я просто спросил…

— Ну, давай, вперед! Ствол сбросишь в реку или в канализацию, хватит его светить!

— Так я пошел?

— Мухой! Ты уже там должен быть!

«Пчелка» довольно легко достигла тысячеметрового потолка и первый раз прошла по заданному прямоугольнику. Внизу виднелись ровные квадраты желтых и черных — распаханных — полей, небольшие лесочки, синяя лента реки… Но птиц, которые встречались на первых сотнях метров, здесь уже не было. Аппарат хорошо управлялся и казался более маневренным, чем раньше. Мотор работал исправно и гораздо тише, чем до модернизации, но винт рубил воздух с угрожающим воем. Впрочем, до него было достаточно далеко и, при штатных ситуациях, отсутствие кругового ограждения никакой опасности для седоков не представляло.

Скат попробовал скоростной режим, достиг пятидесяти километров в час, и, хотя двигатель должен был разгонять их до семидесяти, «Пчелку» стало трясти; он сбросил скорость до тридцати. Предельный «потолок» составлял пять километров, но его сегодня достигать и не планировалось — следующий круг прошли на двух, потом поднялись на три. Здесь было довольно холодно, поддетые под комбинезоны свитера с трудом выполняли свои функции, ощущалась нехватка кислорода, и они подключили подачу дыхательной смеси.

На такой высоте полет ощущался совершенно по-другому: они не были защищены бортами самолета, а хрупкая конструкция «Пчелки» казалась совершенно бесполезной и ничем им не помогающей, как будто они сами по себе летят во враждебном человеку пространстве и смотрят уже не на далекий рельеф внизу, а на планету Земля, от которой они практически оторвались! Все внизу слилось в пятна, подобные картине абстракциониста, только речка различалась узкой линией неопределенного цвета.

Здесь дул ледяной порывистый ветер, но испытания подходили к концу, и Скат был всем доволен. Полет устойчивый, набор и сброс высоты без замечаний, маневренность — без замечаний, с вибрацией надо разбираться внизу. Оставалось спланировать и посадить «Пчелку» на аэродром. Ветер усиливался, но они уже возвращались обратно. Внизу его быть не должно. Точнее, его там не было несколько минут назад.

Высота уменьшалась, стали опять различимы квадраты полей, линия реки снова превратилась в ленту. Резкий порыв ветра качнул «Пчелку» — один раз, второй. Все-таки устойчивости у нее не было. Скат выровнял полет и стал быстрее сбрасывать высоту, надеясь, что ниже ветра не будет. Но налетел следующий порыв, и следующий… «Пчелку» болтало, крепления угрожающе скрипели. И в один далеко не прекрасный момент Скат почувствовал, что аппарат теряет управление. Интуиция подсказала, что сейчас он просто-напросто опрокинется и, закувыркавшись, полетит вниз.

— Приготовиться к прыжку! — приказал он.

Даже из-за сниженного шума двигателя слышно было плохо, да и команда была неожиданной. Ведь ничего чрезвычайного еще не случилось, и пассажир никакой беды не предвидел.

— Что?! — переспросил Ерш.

— Приготовиться… — Скат не договорил. Раздался треск, труба, удерживающая крыло, отделилась от рамы — похоже, не выдержал сварной шов. Дальше все пошло почти так, как Скат предполагал, только без опрокидывания и кувырканий: левый край крыла рванулся вверх, и перекошенная «Пчелка», накренившись, понеслась к земле.

— Прыгаем! — крикнул Скат и, отстегнув ремень, подумал, что сейчас отсутствие ограждения винта может сыграть очень плохую шутку. Зато, если бы не сняли прутья, защищающие сиденья, они бы не протиснулись с парашютами между ними… Ну, будь что будет! И он просто выпрыгнул вслед за Ершом. Они полетели в разные стороны, чтобы не перехлестнуться куполами, и открыли парашюты на двухстах метрах. Это была нормальная высота.

«Пчелка», обогнав их, косо летела вниз, рыская из стороны в сторону. Невыключенный двигатель крутил винт, и винт тащил ее куда-то вперед по неизвестному маршруту, конец которого, впрочем, был очевидным.

«Хоть бы самолеты богачей не разбила!» — подумал Скат, группируясь.

Приземление у них прошло удачно — без травм, и почти там же, откуда они взлетели. И «Пчелка» упала удачно: метрах в четырехстах от аэродрома, на вспаханное поле. А главное — они остались живы! Если, конечно, все это можно считать удачей, тем более что ее понимание для всех разное…

Генерал Вилховский будет орать, что задание сорвано, аппарат к испытаниям не подготовлен, в результате посадка с планирования не отработана, а спецноситель разбит… И можно не говорить про сильный ветер, про оторвавшуюся опору крыла и реальную невозможность выполнить полетный план — закончит он своим любимым: «Ничего невозможного нет, есть нежелание до конца использовать свои возможности!»

Скат не знал закона Уэйлера: «Нет ничего невозможного для того, кто не должен делать этого сам», но был уверен, что Вилховский с его понятием удачи не согласится.

— Обошлось, — тяжело дыша, сказал Ерш. — Хорошо, что взяли парашюты.

— Да, очень хорошо! — согласился Скат, чувствуя, что возвращается с берега Стикса в мир живых. Ноги дрожали, и он сел на землю. Ерш повалился рядом.

— Сколько стоит «Пчелка»? — вдруг спросил он.

Скат пожал плечами.

— Зачем тебе? Купить хочешь?

— Вдруг заставят за нее платить…

— Да нет… Слон прикроет, не допустит такого беспредела…

— Эй, парни, как вы? Целы?

Со всех сторон к ним подбегали «черные комбинезоны». Жали руки, осторожно похлопывали по плечам, Блин протягивал булькающую флягу, но подоспевший Дед, который прихрамывал и тяжело дышал, замахал руками:

— Ни капли! Сейчас служебное расследование начнется, на нее даже смотреть нельзя!

Только тут Скат вспомнил про Джен. Интересно, как она чувствует у него дома? Освоилась? Или уже ушла? Будет жалко: он хотел бы, чтобы она его встретила, поставила свою чудесную песню, вместе с ним приняла душ и надела свой сценический наряд… Оказывается, все это ему очень понравилось. И то, что за этим последовало, тоже…

Мелькнула мысль, что случайная знакомая могла не просто уйти, но и захватить что-нибудь из чужих вещей… Он даже покрутил головой, будто разубеждал кого-то в чем-то. Нет! Конечно, все случается в этой жизни, хотя последний вариант совершенно нереален по очень простой причине: у него в квартире брать нечего. Да и считать Джен случайной знакомой он не хотел. А вот что он хотел, так это позвонить ей, как только доберется до своего мобильника. И убедиться в том, что она поднимет трубку его домашнего телефона.

Большой двор сталинского дома был тихим, уютным, зеленым и спокойным. Две женщины выгуливали собак — то ли они не дружили между собой, то ли собаки не терпели друг друга, но держались собачницы обособленно и не пускали своих питомцев бегать и играть вместе. Молодая мама катила коляску, несколько старушек обсуждали что-то у детской площадки, на которой резвились их внучата. Напротив первого подъезда, на лавочке, подросток через наушники слушал плеер. Сидел он правильно: не на спинке, поставив ноги на сиденье, что часто позволяет себе развязная молодежь, а так, как положено, не привлекая к себе внимания и не вызывая раздражения у старшего поколения. Поэтому никто не обращал внимания на воспитанного молодого человека: сидит, слушает рок, рэп, джаз или что-то там еще — ну и пусть себе сидит. Правда, почему на макушке у него надета неуместная для погоды лыжная шапочка — сказать трудно. Ну, у каждого свои причуды.

Серёня сидел спокойно, слушал тишину в наушниках, немного жалея, что в них не беснуются рваные ритмы, и обдумывал актуальный вопрос: как истратить полученные деньги. То, что ему предстояло сделать, особых проблем не вызывало. Во-первых, потому что он уже это делал, а во-вторых, никакие сложности тут не предвиделись. Пятак сказал — вооруженной охраны нет. Значит, кто начал игру, тот и выиграл! Подошел, сделал дело — и убежал к машине, никто и вспопашиться не успеет!

Он разведал выход из двора через подворотню возле мусорных ящиков и прикинул, где будет ждать его Рыжий. Правда, непонятно — во сколько он подъедет и как узнает, что дело уже сделано. Впрочем, думать об этом, зря напрягая мозги, он не хотел. Он знал одно — то, что сказал Пятак, это закон. И закон, который надо выполнить любой ценой. Тем более, раз за ним Пятак, значит, бояться нечего. Он же не сам по себе, он член Организации. За Пятаком стоят другие, более могущественные люди, а за теми — еще более… И он слышал, сколько случаев было, когда и из-под стражи освобождали, и приговоры отменяли, и амнистировали — да мало ли чего еще делали. Надо только не «колоться» и корешей не сдавать. Так что он чувствовал себя полностью неуязвимым.

По асфальтовой дорожке мимо него, оживленно разговаривая и смеясь, прошли две симпатичные девушки. Но и на них он не обратил внимания. Его дело — выполнить задание. Правда, хорошо, если бы плеер действительно работал и в уши вливались будоражащие кровь треки группы «Ночной бродяга». Это расслабляет, отвлекает от всех забот, и он мог кайфовать хоть целый день, не замечая, как проходят часы. Впрочем, на его работе погружаться в водоворот рэпа нельзя. Но об этом Серёня тоже не думал.

А Петр Николаевич Санин, которого в определенных кругах называли Финансистом и который для Серёни был «объектом», уже готовился выходить из дома. Обычно в это время он еще купался, брился и завтракал. Но по телевизору передали, что на трассе, неподалеку от «Сапфира», произошла какая-то драка из-за дорожного конфликта, от которой за версту несло дезинформацией: такие происшествия даже сплетницы у подъезда не обсуждают, а уж включать их в криминальную хронику никому и в голову не придет!

Прозвонив по своим каналам, он уточнил, что действительно — это не просто дорожная драка, а ЧП городского масштаба: тройное убийство, причем убит сам Рыбак! Как это скажется на теневом и легальном бизнесе города — определить трудно. Но изменения будут большие, и они непосредственно коснутся самого Финансиста, ибо Рыбак его деловой партнер и совладелец «Сапфира». Поэтому лучше поехать в клуб, сесть в свое кресло, распустить щупальца по всему городу, всосать исчерпывающую информацию, встретиться с нужными людьми и определить свои дальнейшие действия.

Да, сейчас нельзя проводить время впустую! А принять душ и побриться он вполне может в кабинете, и завтрак принесут туда же, даже без специального заказа — кухня знает его утреннее меню: яичница из трех яиц с ветчиной и помидорами, стакан апельсинового сока, капучино-декофеин с ванилью и на кокосовом молоке… Настораживало то, что из «Комплекса» никто не позвонил: он, конечно, не из главных акционеров, но достаточно крупная фигура, чтобы его уведомили о таком ЧП! Тем более что этот карнаухий пес звонит ему по всякому мелкому поводу, вроде скандала в баре или кражи в гостинице!

Финансист быстро оделся, позвонил водителю и сказал, чтобы не ждал полудня, а уже сейчас подавал машину. И еще червячок беспокойства шевелился в душе: если начался передел бизнеса, то одним Рыбаком дело не ограничится… Он не пользовался охраной, но чуйка никогда не подводила, и он привык ей доверять. Петр Николаевич набрал водителя еще раз.

— Слушай, Виктор, возьми кого-нибудь из охранников с оружием. Мало ли что…

— Сделаю, шеф! — четко ответил тот.

Теперь оставалось ждать. Походил по просторной квартире, набирая телефонные номера, но новой информации не получил: Карнаух не отвечал, а те, до кого удалось дозвониться, подробностей не знали. От сообщений в криминальной хронике все больше воняло тухлой уткой, в отсутствие точной информации сердце билось учащенно, и он выпил валерьянки. Расплавленное до тягучей текучести произошедшими событиями, а теперь снова застывшее время словно повторяло картину Сальвадора Дали с размягченными и потекшими часами, копия которой висела у него в рабочем кабинете. Вдруг резче, чем обычно, прозвонил телефон, Финансист нервно схватил трубку.

— Приехал, Виктор? Молодец, быстро!

— Это я, Петя, — раздался мурлыкающий голос стриптизерши Лолиты, в обычной жизни — Ларисы. — Ты не забыл, что обещал своей девочке?

— Когда я что забывал! — недовольно повысил он голос. — Сейчас ты не вовремя, позвони в семнадцать, я все порешаю! А завтра слетаем в Анталью, покупаемся, насчет персонального борта я договорился!

— Вау! — издала радостный крик Лариса-Лолита, но Финансист слушать дальнейших изъявлений восторга не стал, отключился и снова стал расхаживать по квартире: туда-сюда, туда-сюда…

Все-таки бабы дуры: шалеют от всякой малости, но не понимают — когда можно лезть со своими проблемами, а когда нет! Но, с другой стороны, они украшают жизнь, поэтому приходится мириться…

Наконец позвонил водитель.

— Я у подъезда, шеф! Калач к вам поднимается.

Могучий, как шкаф, охранник с широким сдобным лицом постучал условным стуком.

— Подъезд осмотрел, все чисто! — доложил он. — И во дворе все спокойно. Только какой-то малолетка сидит, музыку слушает.

— Что за малолетка? — насторожился Финансист. — Ну-ка, дай гляну… Как-то мне неспокойно!

Он подошел к окну, осторожно отодвинул занавеску, выглянул и махнул рукой.

— Мелюзга… Развелось этих бездельников! Делом бы лучше занимались. Учились бы или работали. А они в уши вставят наушники — и балдеют от какого-то ора!

— Это так, — кивнул охранник. — На сто процентов согласен. Выходим?

— Выходим.

И они пошли вниз.

Несправедливо обвиненный в безделье Серёня на самом деле работал.

Когда к подъезду подкатил огромный, черный, наглухо затонированный «Гранд Чероки», он сразу понял, что эта машина пришла за объектом. И похвалил себя за догадливость, которой обычно не отличался. Правда, вид у джипа был зловещий и несокрушимый, как у танка, возможно, он имел и бронирование. Это выдавало высокий статус того, кто в нем ездит, и соответствующий уровень его защиты. Профессиональный киллер, несомненно, оценив ситуацию, отказался бы от своего замысла: тут нужно работать минимум втроем, из автоматов с бронебойными патронами, да и гранаты бы не помешали…

Но Серёня думать не умел и не любил, а потому ориентировался на полученные от Пятака указания. Их надо выполнить кровь из носа, нарушение приказа было для него более страшным, чем танкообразный «Гранд Чероки» с охраной. Потому что, кроме водителя, в джипе прибыл огромный мужик, который, внимательно оглядевшись по сторонам, вошел в подъезд. Это входило в противоречие со словами Пятака о том, что охраны не будет, поэтому Серёня решил, что водитель просто кого-то подвез по пути. Тем более что охранники, по его скудному разумению, должны не шастать по подъездам, а сидеть в машине или стоять возле нее, зорко оглядываясь по сторонам, как в кино.

Но кино — кином, а Пятак — Пятаком! «Штатный киллер» выключил предохранитель пистолета, который лежал в пластиковом пакете, и проверил, как раскатывается лыжная шапочка. Она раскатывалась нормально. А тут как раз дверь подъезда открылась, вышел вначале тот самый огромный мужик, а следом тот, чью фотографию ему показывал Пятак. Он был в костюме с галстуком, но без шляпы.

Серёня решил, что это значения не имеет. Он раскатал до конца шапочку, которая закрыла лицо до подбородка, только прорези для глаз и рта давали возможность видеть и дышать. На него все еще никто не обращал внимания. Но когда он встал и побежал, огибая «Гранд Чероки» сзади, картина изменилась. Могучий охранник закричал что-то и толкнул «объекта» в плечо, очевидно, желая свалить на землю, но тот удержался на ногах и только отшатнулся, сделав несколько шагов в сторону и с удивлением гладя, как Калач полез под пиджак, что-то там нащупывая.

Серёня от Пятака точно знал, что оружия у охранника нет, поэтому решил, что тот просто хочет почесать себе под мышкой. Он обежал машину и с расстояния двух или трех метров несколько раз выстрелил в «объекта». Стрелял он не целясь, потому что по опыту знал: на близком расстоянии пули сами ложатся в цель. И точно: на белой рубашке расцвели траурные красные цветы, и «объект» повалился на площадку у входа. Но Серёня помнил приказ Пятака — не меньше трех раз и в голову. Что он и сделал, выполнив приказ до конца. Правда, выстрелов получилось целых пять или шесть, но он решил, что это неважно. И когда он выполнял «контроль», то увидел, что охранник, который почему-то присел на одно колено, вытащил из-под пиджака такой же пистолет, как и у него, только поновее и без глушителя.

Охранник стал целиться, причем Серёня своим простым умом даже не догадывался, в кого тот целится, потому что эти действия выходили за пределы того точного и четкого сценария, который нарисовал Пятак. Он выполнил свою работу и теперь должен был беспрепятственно добежать до машины, в которой его ждет Рыжий, неизвестно каким образом узнавший, что нужный момент настал.

Серёня развернулся и побежал к мусорникам. Это тоже была ошибка. Потому что, если следовать правилу, озвученному Пятаком: «Кто первый начал, тот выигрывает», начав игру, надо довести ее до конца. А он оборвал свою роль на середине. Но сейчас уже ничего не поделаешь, он просто бежал, унося ноги, — и все! Сзади раздался выстрел, и пуля свистнула над головой. И тут он вспомнил, что забыл бросить на «объекта» записку, и похолодел от ужаса: за это Пятак точно сдерет с него шкуру! Он уже собирался остановиться и вернуться, чтобы исправить упущение, но сзади раздались еще несколько выстрелов, они гремели громче первого, может, потому что на этот раз две пули попали ему в спину и сильно толкнули вперед, пыльный асфальт встал дыбом и бросился навстречу. Он понял, что не сумеет добежать до машины Рыжего, а следовательно, не выполнит еще один приказ бригадира. Но додумать эту мысль не успел и с размаху ударился лицом о жесткий тротуар, так и не узнав, что никакая машина ни с каким Рыжим его не ждет, а следовательно, своей неявкой из подворотни он Пятака не подвел.

Двор остался зеленым, но вмиг перестал быть тихим и уютным, а тем более спокойным. Какое может быть спокойствие, если после перестрелки между ухоженных газонов, клумб и деревьев остались лежать два трупа?! Водитель «Гранд Чероки» и Калач лихорадочно звонили своему руководству. В раскрытые окна выглядывали всполошенные жильцы, по раскаленным квартирным телефонам бдительные пенсионеры набирали «02»; как всегда в подобных случаях, стала собираться толпа…

Через четверть часа приехала полиция. Одна машина, потом вторая, третья… Подтянулся Карнаухов со своими ребятами. Откуда ни возьмись, появился Громобой. Тут же оказались и вездесущие репортеры с камерами, микрофонами и отражателями света.

А через два часа в криминальных новостях, которые передавались прямо с места происшествия, сообщили, что убит известный бизнесмен Петр Николаевич Санин. Застрелен и его убийца Сергей Петров. Причем в кармане у него найдены деньги и записка — что это месть за убитого накануне бизнесмена Рыбаченко, про которого уже сообщалось в новостях. В заключение слово передали старшему оперуполномоченному по особо важным делам майору Николаеву, который и в сфере правоохраны, и в криминальных кругах был больше известен под прозвищем Громобой.

— Почти сутки мы не смыкали глаз, опрошены десятки свидетелей, проведены экспертизы, задействованы оперативные возможности, — сказал он, смахивая что-то с живота. — А кропотливая работа всегда приносит результат… И мы его получили!

— Значит ли это, что два резонансных преступления, взбудоражившие весь город, раскрыты за такое короткое время? — спросил ведущий, как футболист, выполняющий голевую передачу.

— Именно так! — солидно кивнул Громобой. — Город может спать спокойно!

Гол!

— А не может ли и здесь быть ошибки? — аккуратно подкатил второй мяч ведущий. — Ведь задержанные на Щелковском шоссе подозреваемые оказались непричастными к делу?

— Ошибки бывают в любой сложной работе, — скорбно кивнул Громобой. — Главное — их вовремя исправлять и честно признавать! Мы разобрались в невиновности задержанных, освободили их и принесли свои извинения! Но на этот раз у нас никаких сомнений нет, наши выводы подкреплены доказательствами. И вот одно из них — главное и неопровержимое!

Он поднял над головой записку, написанную корявым почерком Серёни, и потряс ею в воздухе. Это был посмертный триумф доморощенного душегуба: последний раз так размахивала перед классом его безграмотными диктантами Нина Ивановна, показывая, как писать нельзя. А теперь его писульку показывали миллионам зрителей как важный документ! И публика с восторгом проглотила эту нехитрую демонстрацию, пропустив второй гол в свои ворота!

Матч с общественным мнением закончился победой правоохраны со счетом два-ноль.

Джен спала беспокойно: все время выныривала из тягостной липкой дремоты, в которой постоянно крутились обрывки подлинных и созданных подсознанием кошмаров, смотрела на часы, торопя минутную стрелку, следила за криминальными новостями, которые каждый раз выдавали чайную ложку новой информации. Неожиданно происшествие на Щелковском шоссе было заслонено новым — убийством в собственном дворе какого-то бизнесмена. Камера показывала чистый ухоженный дворик, солидный фасад «сталинского» дома, толпящихся людей в форме и штатском, лежащие на асфальте тела…

— …Убийца Петра Николаевича Санина застрелен на месте его охранником, в кармане у преступника найдены деньги и записка — что это месть за убитого накануне бизнесмена Рыбаченко, — бодрой скороговоркой сообщал все тот же симпатичный ведущий, чуть ли не улыбаясь от того, что рейтинговые новости прут одна за другой и он не сходит с экранов миллионов зрителей.

«Да что же это творится такое! — ужасалась Джен про себя. — Одних убили, теперь других… Прямо как в Америке!»

Двор и дом показались ей знакомыми, фамилия убитого бизнесмена постепенно приобретала четкость в сознательной части памяти, оформляясь в хорошо известное сочетание букв… И вдруг как молния пронзила мозг: да это же и есть ее покровитель, всемогущий Петр Николаевич, на которого она так рассчитывала в решении своих проблем! Которому она собиралась позвонить, как только он освободится! Вот он, окруженный полицией, врачами и еще какими-то людьми, лежит у двери своего подъезда, в который ей не раз случалось заходить… Хорошо, что не показывают крупным планом это ужасное зрелище, но не из-за чувства меры у репортеров, а оттого, что их близко не подпускают…

Жалость и отчаяние навалились одновременно, Джен повалилась на диван и заплакала. Хотелось уснуть, но спасительный сон не приходил. В голове билась одна мысль: как жить дальше… Но ответа на этот вопрос она не находила. Через несколько минут запел телефон — Галка! Подруга тоже рыдала.

— Ты не поверишь, что случилось! — захлебываясь, проговорила она. — Ты просто не поверишь!

— Да как не поверю, когда уже весь город знает! — печально отозвалась Джен. — По телевизору в новостях показывают!

— Ты меня не под…й! — взвилась Галка; от злости, наверное, даже слезы высохли. — Оно на пять тысяч зелени тянет!

— Ты про что?!

— Я ж говорю — кольцо с брюликом пропало! Помнишь, мне Николай подарил? А я его так любила!

— Николая? — тормознула Джен.

— Да при чем здесь Николай?! Его уже нет давно! Кольцо!!! Может, в бассейне с пальца соскочило, а может, «карнавальские» шлюхи спи…и! Ну, если поймаю — убью!

— Слушай, мне сейчас не до этого! — Джен отключилась.

«Вот дура!» — разозлилась она на подругу. Тут из одной скверной истории не выпуталась, да еще Петю убили, а та по кольцу слезы льет!

Что же теперь делать? Она не знала. Но ясно было одно — жизненные планы приходится менять в очередной раз! Телевизор с его похоронными новостями смотреть не хотелось, она послушала свою песню, которая так понравилась Евгению. В натуре понравилась: она по глазам видела, да и по поведению… Он крутой парень, но тут сразу как-то расслабился, даже стал по-другому на нее смотреть… Да и вообще колесо их знакомства закрутилось совсем иначе… Словно поезд переехал с одних рельсов на другие — с объездного пути к маленькой станции, на которой не собирался останавливаться… И завел разговор о серьезных вещах: если она правильно поняла, то даже вроде жить вместе предлагал…

Другое дело, насколько ему можно верить? Лолита услышала где-то, выучила и любила повторять мудреную фразу: «Больше всего людей пропадает вовсе не в Бермудском треугольнике — почти все исчезают бесследно на пути от слов к делу»! И Галка всегда говорила: «Дал обещанное, тогда и ты дала! А то так и останешься с полными карманами обещаний!»

Только Евгений не такой — он ее трогать не собирался, даже на раскладушку отправлял и хотел прогнать с раннего утра без завтрака! А потом вон как обернулось — даже запер, чтобы не ушла… Ей это, конечно, не нравилось, но сейчас находила ему оправдания — может, влюбился и решил удержать любой ценой? Хотя вряд ли — не тот человек. Интересно, кто он? Ясно, что характер у него каменный, ведь покойный Петя никогда бы не попер на Рыбака… Да и никто из ее приятелей не вписался бы за незнакомую девушку один против троих на ночном шоссе… Разве что Карнаух… Здоровый, грозный, молчаливый, он как волк в собачьей стае. Но одних мускулов, когтей и клыков мало, надо еще, чтобы сердце подсказало влезть в такую мясорубку совершенно бесплатно и без всякой выгоды для себя. А есть ли у Карнауха такое отзывчивое сердце — большой вопрос. Она переспала с ним несколько раз, началось совершенно случайно: какой-то пьяный «браток» среднего уровня вылез на подиум, стал хватать ее за все места и оттаскивать от шеста, намереваясь увезти для дальнейшего «совместного веселья»… На его беду в зале оказался Карнаух, который жестко выбросил наглеца из «Сапфира» и предложил после смены подвезти до города. По дороге заехали в гастроном, где он купил всяких деликатесов и хорошего виски, а потом, как-то внезапно, словно это было само собой разумеющимся — а так, собственно и выходило, — решили перекусить у него дома… Ужин оказался хорошим, и тренированное карнауховское тело ей понравилось, но вот об отзывчивости его сердца она ничего так и не узнала. Кстати, у начальника службы безопасности, как и у Евгения, тоже была татуировка в необычном месте: на внутренней стороне левой руки, вблизи подмышки… Только изображалась на ней рыба с густой чешуей…

Вдруг послышался странный звук — будто огромный сверчок засвиристел…

— Тррр-тррр-тррр!

Она вскочила, стала осматриваться. Звук шел из кучи какого-то тряпья в углу. А под тряпьем стоял черный телефонный аппарат с круглым диском, из тех, которые можно увидеть только в фильмах полувековой давности.

— Тррр-тррр-тррр!

Не размышляя, кто бы это мог так настойчиво насиловать телефонный реликт, она взяла трубку.

— Алло.

— Джен, ты не ушла?! Здорово!

Это был Евгений, и у нее почему-то учащенно заколотилось сердце.

— Куда бы я ушла, если ты меня запер?

— Как запер?! — Он явно растерялся. — Я не запирал!

— Не знаю, кто это сделал, но я не смогла открыть дверь, — с трудом выдерживая строгий тон, проговорила она.

— А-а-а! Черт! У меня же замок заедает!

Джен молчала. Не мог придумать ничего лучше? Любой на его месте свалил бы все на замок. И Евгений правильно расшифровал ее молчание.

— Значит, слушай! Два раза поворачиваешь влево, убирается засов, а потом надо нажать головку и только тогда повернуть — втягивается язычок. Не нажмешь — не втянется. Прямо сейчас подойди и проверь! Только осторожно, не защелкни за собой дверь…

Так и оказалось. Замок отперся, дверь открылась, сквозняк из подъезда затянул в прихожую запах кошачьей мочи. Снизу по лестнице шаркали чьи-то шаги, Джен осторожно прикрыла дверь, чтобы не щелкнул проклятый замок.

Или не проклятый, а наоборот? Если бы она ушла утром, где бы сейчас была со своей огромной сумкой? Может, попала бы под огонь киллера вместе с Петром, может, ее схватила бы полиция или люди Рыбака… А уж то, что их дорожки с Евгением разошлись бы навсегда — точняк, и к бабке не ходи!

Она вернулась к тяжелой старомодной трубке.

— Да, оказывается, все дело в замке!

— Ну, вот видишь! Только не уходи никуда, ладно? Я скоро буду! Не уйдешь? — Голос у него был радостный, как у обычного, а не каменного парня.

— Да не уйду я никуда, не уйду! Только поесть принеси! Пиццу или еще чего…

— Все принесу, Дженчик, все принесу! Похоже, сегодня у меня удачный день!

Евгений отключился.

«А у меня какой день? — спросила она сама себя. — Удачный или нет?»

И повторила вывод, который не так давно сделал Скат: каждый понимает удачу по-разному… Но философствовать она не любила, нашла веник, тряпку и стала прибираться. Хотя этого она не любила тоже.

Вскоре в очередной раз запел мобильник.

— Что делаешь? — ворвался в ухо напористый голос Галки.

— Убираюсь.

— Что?!

— Уборку делаю. Пыль уже вытерла, полы домываю.

— Ты все со своими под…ми! А кольцо, представляешь, нашлось! Оно в душевой на полочке лежало, за шампунем!

— Хорошо, что ты никакую «карнавальщицу» не убила!

— Точно! — засмеялась Галка. — Слушай, у Семена есть друг, он твою дверь откроет за три минуты. А адрес установят по сотовой навигации, им это раз плюнуть…

— Не надо, я уже открылась. Просто замок заело.

— Ну и ладушки! Тогда давай вчетвером закатимся в «Тройку», поужинаем, ну там все дела, а завтра с утра начнем теребить тетку Лизу. Заметано?

— Нет, — сказала Джен и для убедительности покачала головой, хотя подруга этого не могла видеть. — У меня встреча. Да и не хочу я с этими пацанами тереться… И с бандершей Лизаветой не хочу. Она все мечтает меня к своему делу пристроить… Я ей уже сто раз отказала, а она все пристает!

— Тебя не поймешь: с утра одно, к вечеру другое… Ну, как хочешь, — сказала Галка. — Слышала, что Петю вроде за Рыбака завалили?

— Где Петя, где Рыбак, а где дорожная драка? — Джен хотела сказать, что она лучше всех, и даже лучше Сёмки знает, что произошло на Щелковском шоссе, и Рыбак в это дело никак не вписывается, но вовремя поймала себя за язык и оборвала фразу.

— А это не нашего бабьего ума дело! — отрезала Галка. — Ладно, побежала! Передумаешь — звони!

Подруга отключилась, а Джен принялась домывать полы, потому что скоро должен был прийти человек, который являлся ключевой и самой осведомленной фигурой в деле об убийстве на Щелковском шоссе. И она его с нетерпением ждала.