Возвращение не гарантируется

Глава 6 Из жизни звезд, бандитов и «призраков»

Громобой не знал, что делать. Такое с ним бывало редко. Когда он мутил воду вокруг убийства на Щелковском, то еще не определил — какую цель преследует. Просто, оказавшись на развилке специфических для оперативника розыскных дорог, состоящих из причинно-следственных связей между криминальными фактами, он пошел по самому простому пути, обоснованность которого сам же и сфальсифицировал. Ведь одно дело — искать обычных дебилов, забивших насмерть трех уважаемых людей, и совсем другое — разыскивать какого-то призрака, ниндзю, не оставляющего следов. Вполне понятно, что ниндзей в Москве мало, если они вообще есть. Да еще хрен им что-нибудь докажешь, во всяком случае, за всю свою богатую сыскную биографию он не видел ни одного ниндзю, сидящего на скамье подсудимых. А отморозков, которые могли убить троих, или, что еще более вероятно, на кого тройное убийство можно спокойно повесить, — пруд пруди, этими дебилами все СИЗО и колонии забиты!

И вот теперь его агент Круглый, метнувшись по истинной, казалось бы, заведомо непроходимой дороге, внезапно нашел и призрака, и доказательства! Неожиданный оборот… Круглый, в конечном раскладе, не учитывается: когда гончая приносит хозяину крупного зайца, это вовсе не значит, что вечером именно она будет лакомиться тушеной зайчатиной! Использовать полученную информацию предстояло самому Громобою, это и ставило его в тупик…

Во-первых, предстояло плавно перескочить с ошибочного, но им самим выданного за правильный, пути на верный, но им же обозначенный как ошибочный… По нынешней терминологии такой финт называется «переобуться в воздухе», но как раз он-то смущал опера меньше всего: сегодня таким переобуванием никого не удивишь, и многие, а он входит в их число, владеют этим приемом в совершенстве. К тому же виноватым в конечном счете станет судмедэксперт Тонков, ибо именно такие беспринципные и слабые духом людишки и оказываются запряженными в ту самую борону, о которой любил говорить Громобой.

Во-вторых, надо было выбрать правильную линию движения и на новом пути, ибо здесь тоже имелась развилка. И приходилось вновь думать, как безошибочно и с наибольшей выгодой распорядиться полученной информацией.

Можно направить ее по служебной линии и получить благодарность от начальства да достаточно символическую, при его запросах, денежную премию. Правда, могут представить к внеочередному званию или к ведомственной награде, но рассчитывать на это особо не стоит — ведь крепостной охотник, которому верный пес принес дичь, тоже не поужинает зайчатиной, как и повар, и мажордом, хотя последнему и может достаться оставшийся кусочек с барского стола…

С другой стороны, если он отдаст эти данные в «Комплекс», то вознаграждение, несомненно, окажется существенным, но всех материальных проблем все равно не решит и богатую жизнь до глубокой старости не обеспечит… К тому же, если каждое громкое раскрытие повышает авторитет сыщика и укрепляет его положение на службе, то в «Комплексе» личное дело не ведут и ограничиваются разовыми выплатами, так что для долговременной перспективы целесообразней все-таки писать официальный рапорт… Но если инфа протечет и дойдет до Карнаухова, то получится, что он не их «полицейский на окладе», а просто продажный мент, слуга двух господ — и нашим и вашим за денежку спляшем… А бизнес-бандосы не любят этого больше, чем полицейское начальство! Да и методы реагирования у них куда жестче — тут строгим выговором или неполным служебным соответствием не отделаешься… А если еще Круглый, вопреки недавним уверениям, как-то обозначил свою осведомленность, то могут его «расколоть» как агента, а тогда уже он, майор Николаев, превратится в замаскированного врага, разрабатывающего «Комплекс»…

Бр-р-р! — его даже передернуло от такой перспективы!

— Ну, видишь, какая у меня чуйка? — сказал Мирон. — Четко сработала на крысу!

Кузьма кивнул.

— Да, а я не верил… Что делать будем?

Они сидели в привокзальном баре «Встреча», который по беспределу взяли «под крышу» от имени «Комплекса», хотя ни Круглый, ни Карнаухов об этом не знали. То есть, по всем понятиям, они сами являлись крысами, ничуть не лучшими, чем обсуждаемый ими Круглый. Правда, сами они себя крысами не считали: они же не ментам стучат, а всего-навсего маленькую крошку от чужого пирога без спросу отщипывают, а это совсем другое дело. Впрочем, и Круглый, конечно, не относил себя к крысам и находил своим действиям десятки оправданий. Ничего удивительного: каждый подыскивает себе смягчающие обстоятельства… И они без угрызений совести пили дармовую водку с пивом и грызли жесткие привокзальные отбивные. Впрочем, напарники считали, что жилистое бесплатное мясо гораздо лучше мягкого, за которое нужно платить…

— А что тут думать? Старшим докладывать надо! — сказал Мирон, со стуком ставя на стол тяжелую кружку.

— До-кла-ды-вать! — по слогам произнес Кузьма, будто пробовал слово на вкус. — Ты тоже как мент говоришь! Где ты этому научился?

— Кончай! — поморщился Мирон. — Если будешь так на всех кидаться, то точно в собаку превратишься!

— Ну и что? Злая собака — лучше, чем добрый человек. К тому же я у тебя учусь!

— Не надо на меня кивать! Сам разбирайся — что лучше, а что хуже! И потом — ты меня сколько знаешь? Я когда-нибудь крысил?

Кузьма довольно загоготал.

— Не бери в голову, я прикалываюсь. Так что делать будем?

— Пойдем, расскажем Карнауху, что его зам с ментом трется! Пусть он с ним и разбирается!

Карнаухов и так уже знал эту новость, потому что Waterman, подаренный Круглому, имел встроенный блок Connecte, соединяющийся с ближайшим мобильником и передающим через него информацию на телефон начальника службы безопасности. Однако виду он не подал, своей осведомленности не проявил, а внимательно выслушал сообщение бойцов и крепко пожал каждому руку.

— Спасибо, парни, будем разбираться, — подвел он итог. — Приготовьтесь да держите «левые» стволы под рукой. Возможно, они понадобятся!

Мирон и Кузьма кивнули. Их лица ничего не выражали. Может быть, потому что от природы не были способны что-либо выражать. Это отсутствие способности — тоже способность, которая и позволяла им зарабатывать в последние годы.

Во время ночных прыжков погиб Блин. Этого никто не ожидал, потому что задание было самым обычным, без каких-то усложняющих элементов: выпрыгнули, приземлились на сигнальные огни, и все. Он успешно пролетел шесть тысяч метров, но уже у самой земли порыв ветра отнес его на линию электропередач, он получил смертельный разряд и последние восемь метров преодолел уже мертвым, даже купол парашюта не накрыл его геройским саваном, потому что сгорел и превратился в пепел.

На переполненных московских кладбищах места для Блина не нашлось. Его похоронили на сельском погосте, в Алексеевке, за тридцать километров от столицы. Поминали товарища там же, в небольшом стеклянном кафе «Огонек». Его арендовали целиком, чтобы исключить присутствие посторонних, ибо показываться «кинжалистам» всем вместе в общественных местах инструкция, во избежание расшифровки, запрещала. Присутствовала в полном составе группа Блина, несколько человек из других групп, которые как-то пересекались с ним и поддерживали товарищеские отношения, конечно же, присутствовал командир подразделения Слон.

Пили водку, очень мало говорили. А если и говорили, то о чем-то, не связанном с самим Блином и теми заданиями, которые он выполнял. А выполнил он много заданий, и успешно, о чем говорили ордена и медали, которые, впрочем, мало кто видел. Мрачные парни сидели, произносили короткие, стандартные в их кругах тосты, выпивали, меланхолично закусывали, иногда перекидывались несколькими словами, которые отражали ход их мыслей.

— Даже без почетного караула, без троекратного залпа…

— Ты же знаешь, конспирация…

— Знаю, знаю! Только вот когда этого бандюка хоронили, как его… Рыбака. Ему же в самой Москве место нашли. И домовина у него другая была, вся полированная, говорят, двадцать тысяч долларов стоит. И на лифте его в землю опустили. Да еще салют устроили: из пистолей в воздух палили… Вроде служба безопасности из закрепленного оружия. А там кто знает, из чего…

— Понты колотить они любят. Только, думаю, на том свете ему не будет вечного покоя. Скорее всего, в ад попадет.

— А куда мы попадем? В рай, что ли?

— Вполне может быть…

— Только как бы нам в этом раю с Рыбаком не встретиться!

Многие слышали этот разговор, но участие в нем не принимали. Про конспирацию все знали, поэтому жены Блина на похоронах не было: завтра ее привезет сюда Дед, который, с учетом заслуг и в порядке исключения, до сих пор является гражданским инструктором отряда и не принимает участия в операциях, а потому личность его не засекречена. Он и еще четыре рассекреченных ветерана изобразят скорбящих товарищей по работе Федора Блинова в МЧС, отдадут вдове собранные ребятами деньги и сообщат радостную весть о том, что ипотека уже погашена. И действительно, военная ипотека погашается, когда должник погибает при исполнении служебных обязанностей. Но подробностей Валентине Ивановне знать не надо. Да и вряд ли ее эта весть обрадует на фоне потери мужа…

Так что все всё знали, но языки не чесали: у них не было принято переливать из пустого в порожнее. Обычно говорили только по делу. Печальная процедура подходила к концу, изрядно выпившие бойцы стали собираться по домам. Вдруг раздался громкий стук.

— Открывайте! Чего заперлись?!

Дверь с силой дергали, внутренняя щеколда дребезжала.

— Открывай, Генка, а то спалим твой шалман!

— Сейчас, сейчас, — испуганный хозяин подбежал, торопливо откинул защелку.

В кафе ввалились четыре крепких, наголо стриженных молодца лет двадцати — двадцати пяти, в коротких кожаных куртках и джинсах — похоже, это была их униформа. Вели они себя разнузданно и держались очень уверенно, как полноценные хозяева «Огонька», а может, и всей Алексеевки. Их не смутило, что за составленными в один длинный ряд столами сидели даже внешне серьезные, взрослые люди. И вид у них вовсе не веселый и совсем не праздничный.

— Кто тут гуляет? — агрессивно начал старший — узколобый, с носом-картошкой и быстрыми злыми глазами. — Че вы тут делаете? Кто вас сюда пустил? У кого разрешение спросили?

Такое начало было не самым удачным для общения с «кинжалистами», и отвечать наглецу никто не собирался. Ерш просто встал и толкнул его в грудь так, что тот отлетел на несколько метров и с грохотом упал на деревянный пол. Это не был какой-то особенный прием, просто толчок гораздо более сильного человека, но незадачливый «хозяин положения» так и остался лежать, разбросав руки в стороны. Как говорится, «Чужой пример — другим наука»: трое его сотоварищей не стали искушать судьбу — развернулись и выскочили наружу.

— Все, расходимся! — сказал Слон. — Они сейчас или свою шайку приведут, или оружие принесут!

Бойцы понимали, что, скорее всего, так и будет. Поэтому они свернули застолье, забрали остатки водки и еды, сели в ожидающий автобус со шторками на окнах и поехали обратно в столицу. По дороге увидели около десятка молодых парней, бегущих к «Огоньку». В руках у них были палки и арматурины, один нес ружье. На зашторенный автобус они, к счастью, не обратили внимания, хотя неизвестно, на чьей стороне оказалось счастье в этот раз…

Минут через сорок автобус пересек МКАД. Но расходиться хотелось не всем, Звезда предложил продолжить у него «на фазенде», половина третьего отделения согласилась, а Дед был всегда согласен. На попутке добрались до садоводческого товарищества, устроились на веранде, возле заменяющего домик контейнера, за столом, рассчитанным как раз на шесть человек. Разложили выпивку, закуску и продолжили общение. Вокруг голой лампочки над их головами кружилось облако комаров, которые то и дело с противным писком пикировали на ночных посетителей. Но местные кровососы не шли ни в какое сравнение с москитами Шамаханских болот или африканских джунглей, поэтому от них лениво отмахивались, но особого внимания не обращали — так же совсем недавно они отмахнулись от алексеевской шпаны. Очевидно, это сравнение пришло не в одну голову.

— Как-то неправильно все это, — начал Дед. — Мы могли в «Огоньке» спокойно досидеть, а какие-то сопляки нас, считай, оттуда выгнали… Конечно, мы могли им руки-ноги поотрывать да всю их банду к ногтю прижать… Только тогда мы бы оказались виноватыми, а они бы считались пострадавшими… А сейчас эти шакалы в Алексеевке погоду делают — и вроде все в порядке!

— Не сгущай краски, Дед! Никто нас не выгонял! — возразил Филин. — Мы и так собирались уходить. А насчет того, что «могли», так нас ведь не для того готовили! Для этих шакалов полиция есть!

Дед вздохнул.

— Когда надо решать задачи, жизнями рисковать, подвиги совершать, так мы идем вперед! Гепард, Пятачок, Оса, Рева, Огонь — погибли, Евгению скат в Красном море ногу пробил, он еле добрался до берега, Звезду тяжело ранили на болотах… Потом, конечно, награды вручили, но носить их нельзя. Льгот нет. «Потолки» низкие, выше капитана не поднимешься… И даже похороны вот так проходят…

Все молчали. Что тут возразишь?

— Так что, по-вашему, в нашей службе нет ничего хорошего? — нарушил молчание Бобер, он был самым молодым. Ерш как раз наливал, и горлышко бутылки отбивало морзянку о край стакана. Остальные напряженно ждали ответа старейшего и опытнейшего бойца.

Дед покачал головой.

— Конечно, есть! И адреналин в крови, и осознание важности наших побед, а главное все-таки — дружба! В двухтысячном, на боевых на Кавказе, меня в ногу ранило. Артерия перебита, кровь хлещет… Командир по рации связался со штабом, запросил вертушку для срочной эвакуации. Отвечают: операция с центром управления не согласована, вертолета нет, остановите кровь и выходите на базу. А кровь не останавливается. И как наш доктор прикинул — жить мне остается не больше часа. Ну, командир вышел в эфир и открытым текстом запросил помощи у всех, кто слышит. И сразу откликнулся «Ми-8». Выслушал, спросил место и говорит: «Я в паре с „Ми-24“. Место это знаю, там поляна на холме, вокруг „зеленка“, в ней „духи“. Могу сесть на минуту, но надо, чтобы вы поляну эту окружили и „духов“ ко мне не подпустили. Потом быстро уходите — „Крокодил“ все зачистит…»

Дед явно волновался. И хотя все, кроме Бобра, знали эту историю, слушали внимательно, как в первый раз.

— А мы уже вышли из боя, осталось подождать, пока «Крокодил» выжжет духов из «зеленки», как клопов, да можно возвращаться на базу. А тут пацанам опять из-за меня надо под огонь выходить… Командир спрашивает: «Прикроем вертушку?» Ребята отвечают: «Прикроем!» Короче, окружили поляну по периметру, поставили «духам» огневой заслон. Вертушка только коснулась земли, меня туда забросили, и она взлетела, за полминуты управились! И парни успели уйти, чтобы под раздачу не попасть… «Ми-24» выкосил все вокруг, а у нас больше ни «двухсотых», ни «трехсотых», повезло, обошлось! И меня вовремя в госпиталь доставили… Правда, во время операции тампон в ране забыли, потом второй раз резали. И одна нога короче другой стала на два сантиметра. Но это ерунда, главное — живой! И командование отнеслось по-человечески: я единственный хромой инструктор в спецназе, да и по возрасту рекордсмен… А если бы сел на инвалидскую пенсию, так уже бы давно копыта отбросил!

— Не волнуйся, Пал Иваныч, давай выпьем! — сказал Филин. Но сбить Деда с избранного курса было трудно: он всегда сам менял направление.

— А я, когда вспоминаю, как ребята ради меня под огонь вышли, — слеза прошибает, хотя я не очень слезливый. Кто бы еще это сделал? Вот как вы думаете, друзья этого Рыбака вышли бы за него под огонь?

— Это вряд ли! — усмехнулся Ерш. Филин, Звезда, Скат и Бобер дружно покачали головами.

— Видите, мнение единое! — удовлетворенно сказал Дед. — Тогда давайте за нашу спецназовскую дружбу! И за память!

Стаканы глухо стукнулись, и водка из них перешла туда, куда ей и положено было перейти. Хотя тост оказался не траурный, но Блина он тоже касался.

Когда Скат и Ерш возвращались по домам, разговор перешел на повседневные дела.

— Ну а как тебе Галина? — поинтересовался Скат.

Ерш задумался.

— Так-то она хороша — и смелая, и умелая, только, на мой взгляд, даже чересчур…

— Что это значит?

— Да вот то! У нее цветная татуировка знаешь где?! Вот здесь! Меня это даже шокировало, а она, наоборот, — гордится! Спрашивает: как тебе моя розочка? Оказывается, ее поэтому Сладкой розочкой зовут! Значит, эту картинку многие видели!

— Ну и что?

Ерш задумался.

— Не знаю… Мне это непривычно. Но что она сладкая — факт!

— Так что же ты раздумываешь? Знаешь восточную поговорку: «Откусил кусок пирога и все ясно: нравится — ешь, не нравится — выплюнь!»

Ерш усмехнулся.

— Будем считать, что я еще не распробовал! А у твоей Женьки такие татушки есть?

Скат покачал головой:

— Нет, она скромная. Ну, по нынешним меркам, конечно. Но мне этот пирог нравится!

При всех своих личностных недостатках, Громобой был толковым опером. И когда хотел, мог получить хороший результат. При этом, как и всегда в оперативной работе, не требовалось знаний в области математики, физики или других точных наук — достаточно было элементарной сообразительности и умения логично мыслить. Откуда мог появиться таинственный «призрак» на ночном Щелковском шоссе, где каким-то образом оказался вовлеченным в происшествие, которое закончилось тремя трупами? Стоит задать такой простой вопрос, и первая мысль, которая приходит в голову: он возвращался в Москву с работы! А судя по направленности профессиональных способностей и наличию специфических умений, трудился он не в частном фермерском хозяйстве, не копался в личном огороде и не сторожил арбузы на бахче… Больше того, за первой приходит и вторая очевидная мысль: как пчела не живет сама по себе и ее невозможно отследить и поймать сачком на бескрайних полях Подмосковья, так и «призраки-ниндзи» существуют упорядоченно, в составе некоего роя, а потому каждого из них можно отыскать на пасеке, где эти рои и вихрятся с утра до вечера, выполняя свою важную и полезную медосборную работу.

Придя к такому, несомненно достойному самого Шерлока Холмса, выводу, Громобой заменил свою броскую «Ауди» на легко вписывающуюся в загородный пейзаж «Ниву», принадлежащую кому-то из подучетного контингента, и отправился по Щелковскому шоссе в том направлении, откуда мог прибыть таинственный ниндзя. Миновав ставший печально известным «Сапфир», он сбавил скорость и принялся внимательно всматриваться в окрестности. Конечно, сыщик не ждал какого-либо указателя на «Школу призраков», или «Центр подготовки ниндзя» — он ориентировался на косвенные признаки. Как пасеку бессмысленно искать среди населенных пунктов либо пшеничных да ячменных полей, но следует сбавить скорость и насторожиться, заехав в малолюдные места, засеянные медоносами, так и в своем поиске он ориентировался на несколько перспективных признаков.

Отходящие от трассы дороги были либо проселочными, либо гравийными; если вдруг в сторону уходил асфальт, Громобой сворачивал на него и проверял — куда он ведет. В основном, твердое покрытие заканчивалось каким-нибудь элитным поселком или престижным садоводческим товариществом. Так он рыскал по дорогам взад-вперед, уже теряя надежду на успех своего поиска. Но через несколько часов все же наткнулся на съезд из бетонных плит, который сразу привлек его внимание, потому что таким образом никто ответвления дорог обычно не мостил. Через несколько сот метров на столбе был укреплен дорожный знак «Проезд запрещен», а еще через сотню метров — большой, проржавевший лист железа с надписью: «Запретная зона! Посторонним проезд и проход запрещены!»

Но, поскольку ни автоматического шлагбаума, ни контрольно-пропускного пункта здесь не было, а Громобой нигде и никогда не считал себя посторонним, он не обратил на запреты внимания и поехал дальше по бетонным плитам. Вскоре он оказался возле глухого бетонного забора, который тянулся на километр, а может быть, и дальше. Большие ворота между бетонными башенками напоминали серьезный КПП. Он поехал вдоль забора. Метров через сто бетонные плиты закончились и начался вконец разбитый проселок. Громобой порадовался, что оставил свою «Ауди» в гараже. Сбавив скорость, он проехал до конца и обнаружил, что забор сворачивает к виднеющемуся вдали лесу, а дальше можно проехать только на грузовике или бронетранспортере. Похоже, это и есть то самое «гнездо ниндзя», которое он искал! Именно здесь надо искать ту ниточку, за которую можно размотать весь клубок…

Опорный пункт полиции располагался в селе Ягодное. Участковый — майор Степанов — оказался уже не молодым человеком, хотя, возможно, его старила окружающая обстановка, помятая, потертая форма и столь же потертое и помятое лицо. Если бы он был одет в хороший, с иголочки, костюм и пил коктейль в «Банкет холле» на Арбате среди городских ВИП-персон, выглядел бы он, очевидно, по-иному. И даже если бы выглядел так же, то уж точно производил бы совершенно другое впечатление.

Громобой изложил суть своего вопроса, на что участковый только усмехнулся:

— Это какая-то хитрая военная база. Я, например, не знаю даже приблизительно, чем они занимаются. Когда-то здесь дислоцировались десантники, с ними были всякие неприятности: то на выходных подерутся с местными, то оружие потеряют, то на БМД за водкой выедут… Тогда и мы с ними на первых порах работали: задерживали драчунов, искали пистолет, останавливали бронемашину… А уже потом наезжали военные дознаватели да прокуроры, забирали задержанных и все материалы, но мы-то все равно в курсах были… И в часть заглядывали, и с командирами по праздникам выпивали…

Степанов встал, прошелся по тесному кабинету, налил из графина стакан воды, залпом осушил. Громобой подумал, что жажда его мучит после вчерашней пьянки, но пить теплую застоялую воду еще хуже, чем самогон из томатной пасты, который гонят в этих краях. Однако участковый, наверное, так не думал — он взбодрился, вытер губы тыльной стороной ладони и продолжил окрепшим, упругим голосом:

— А потом эти, новые, заехали — и как отрезало! Мы их уже не видели, не слышали, ЧП с ними не было, за проходную мы уже нос не совали и что там, за забором, делается, понятия не имели! Несколько раз, когда проходили областные спецмероприятия — поиск беглых зэков, розыск группы предполагаемых террористов и тому подобное, — мы пытались зайти на территорию и сделать хотя бы осмотр. Но нас даже не пустили за КПП — вышел какой-то человек в штатском, предъявил удостоверение капитана вооруженных сил и дал от ворот поворот сразу двум полковникам — из Главка и из министерства. Дескать — это режимный объект, поэтому вызывайте военное следствие или военного прокурора. Полковники стали звонить по своим каналам, но выяснилось, что ни обычный военный следователь, ни обычный военный прокурор зайти в эту часть тоже не могут. Оказывается, этот объект обслуживается специально выделенными подразделениями военной юстиции! Короче, концов не нашли, умылись и ушли… А потом мы уже туда и не совались!

— Ну ладно, а кто там проходит службу? — хмуро спросил Громобой, которому все это не нравилось. — Они же не невидимки! И не на парашютах туда спускаются!

Степанов посмотрел на него, как на идиота.

— Не на парашютах. И не невидимки. Утром приходят зашторенные автобусы, заезжают на территорию. И легковушки заезжают, но немного. Вечером уезжают.

— Но транспорт можно остановить, досмотреть, проверить документы!

— Можно, — согласился Степанов. — Но желающих нет. И тебе, майор, я не советую туда лезть. Как бы они тебя раньше не проверили! Да так, что мало не покажется!

И участковый снова выпил стакан теплой, застоялой воды — без всякого отвращения, скорей с удовольствием. Громобой попрощался, быстро вышел на улицу и сплюнул. Но хотя он не пил протухшую воду, во рту отчетливо ощущался ее противный вкус. И потому доверия к словам майора Степанова у него не было.

На спецобъекте «Гвоздика» вновь проходила оперативка по теме «Звезда смерти». На этот раз почти все присутствующие, кроме одного человека, были в форме с тяжелыми, выполненными золотым шитьем, большими звездами на погонах — прямо отсюда им предстояло отправиться на большое совещание при Главном командовании. И состав участников несколько изменился: не было начальника космической разведки генерала Плющеева по прозвищу Коперник, не было гражданских экспертов, зато присутствовал генерал Вилховский — командующий Силами специальных операций. И эта замена о многом говорила — собравшиеся понимали: разработка спускается с теоретических небес на практическую землю, ибо все точки в конечном счете расставляются именно на твердой земной поверхности, в конкретных географических координатах и конкретными людьми, специально подготовленными отнюдь не для глубокомысленных мудрых рассуждений, а для действий — как правило, в тех их формах, которые называются «острыми».

Основное сообщение озвучивал возглавляющий СВР генерал-майор Бочкин, остальные с интересом слушали. Сидящий в одиночестве за столом президиума генерал-полковник Громов внимательно наблюдал за тремя генералами в летней форме и одним крепким мужчиной в белой полотняной шведке и легких брюках, который своим видом резко выбивался из общего строгого фона. Такой диссонанс должен был раздражать глаз начальника Генштаба, хотя вовсе не являлся вопиющим нарушением — напротив, полковник Кленов соблюдал требования конспирации, да и на генеральские совещания высшего уровня его не приглашали. А может быть, Громов не наблюдал за своими и чужими подчиненными и не размышлял о допустимости здесь штатской одежды, а тоже внимательно слушал докладчика — хотя он и так знал, о чем пойдет речь. Но на нем лежало бремя подготовки приказа…

— Наш источник «подсветил» ряд вопросов, которые поднимались на прошлой встрече, что позволяет нам сегодня сделать необходимые выводы для принятия обоснованного решения, — в голосе директора СВР отчетливо угадывалась гордость победителя. — Во-первых, пульт управления космическим аппаратом под условным названием «Звезда смерти» действительно существует. Во-вторых, он не взорван, не демонтирован, а законсервирован и находится в работоспособном состоянии. В-третьих, уточнено местоположение объекта: он находится между кишлаками Тошлок и Янада, примерно на одинаковом расстоянии от каждого. Таким образом, круг поисков сужен до пятисот-шестисот метров, установлены и ориентиры на местности, позволяющие с достаточной точностью на него выйти…

Доклад был четким и коротким, как и подобает высокопрофессиональному доведению информации до подготовленной аудитории.

— Коллеги из СВР сумели получить очень важные сведения, — сказал Громов, когда Бочкин замолчал. — И они уже доложены на самом высоком уровне!

Начальник генштаба показал пальцем вверх, в потолок. И хотя все знали, что ни на втором этаже, ни на чердаке не могли докладываться никакие сведения — ни важные, ни неважные, значимость жеста оценили и поняли, о чем идет речь…

— Однако никакого конкретного решения по нейтрализации «Звезды смерти» принято не было, — продолжил генерал-полковник. — Руководство запросило предложения по решению этой задачи. При этом была подчеркнута деликатность проблемы и четко определено, что никто не собирается вновь вводить армию в страну «А»!

— Есть восточная поговорка, товарищ генерал-полковник: «Когда меч бессилен — может помочь кинжал», — встав и обозначив несколько упрощенную стойку «смирно», сказал Вилховский.

— Что это значит? — поднял бровь начальник штаба.

— Известны случаи, когда армии меченосцев в изнурительных боях не могли выиграть сражение, а лазутчик с кинжалом, пробравшийся в шатер вражеского полководца, приносил своим победу! — Вилховский любил читать книги про исторические битвы, мемуары известных военачальников и старался при каждом удобном случае блеснуть своими знаниями. Он многозначительно улыбнулся. — А «Кинжал» как раз у нас имеется!

Все повернулись в сторону полковника Кленова, который и возглавлял оперативно-боевую группу специального назначения «Кинжал».

— Так что вы предлагаете? — спросил Громов.

— Я предлагаю решить эту задачу с помощью группы из подразделения «Кинжал», — уточнил Вилховский.

— У вас разработан план операции?

— Да, — кивнул генерал. — Но в нем имеется один пробел. Мы не можем гарантировать возвращение группы.

— То есть как «не можем»?! — громыхнул начальник штаба.

— Докладываю план, товарищ генерал-полковник! — молодецким тоном начал Вилховский. — Раз в год, согласно метеорологической программе ООН по изучению изменений климата азиатских государств, самолет нашего Географического общества облетает южные районы Таджикистана, Узбекистана, Туркмении, при этом пересекает северную границу Афганистана… Это продолжается уже восемнадцать лет, правительства названных республик к этому привыкли и без проблем выдают разрешения на научный полет. На этот раз самолету придется отклониться от курса на сорок километров, углубившись в территорию Афганистана, выбросить десант и вернуться на маршрут. Это отклонение впоследствии можно объяснить неисправностью навигационного оборудования, в худшем случае мы получим ноту протеста и принесем извинения. Таким образом, решается задача инфильтрации группы. Но эксфильтрация практически невозможна: амеры взорвали свою посадочную платформу, а естественных площадок в районе действия группы нет — только острые скалы, ущелья да обрывы…

— Так вы что, предлагаете моим ребятам выписать билет в один конец?! — вскинулся Кленов. И сама реплика, и тон, которым она была произнесена, являлись грубым нарушением субординации, но полковнику было на это наплевать. Сейчас он походил не на добродушного Балу, а на рассвирепевшего безымянного медведя, которого бесцеремонно разбудили во время зимней спячки. Дальнейшие его действия могли быть непредсказуемыми, и Вилховский это знал, а потому оставил без внимания дерзость подчиненного.

— Ну почему в один конец? Просто побеспокоиться о возвращении придется самой группе. В крайнем случае пешим порядком доберутся до таджикской границы. И, по-моему, у вас это не первая такая ситуация.

— Именно первая! — пер на рожон Кленов. — Возвращение планировалось всегда! Иногда обстановка мешала реализовать план, приходилось выкручиваться на месте… Но билет в один конец нам еще никогда не выписывали! А идти пешком через афганские горы — это не вариант эксфильтрации! Это вариант верной гибели!

— Успокойтесь, полковник, — покосившись на Громова, холодно сказал Вилховский. — Есть такое понятие, как допустимые боевые потери. И в данном случае это понятие может быть оправдано!

— Тогда, может быть, и вы пойдете с группой, товарищ генерал? — не скрывая издевки, спросил Кленов.

— Не смейте дерзить старшему по званию и прямому начальнику! — повысил голос Вилховский.

— При чем здесь дерзость? Дерзость проявляется там, «за ниткой».[7] Я, например, раз так, пойду с группой!

Громов постучал связкой ключей по столу.

— Прекратите пререкания! Я вижу, что план сырой! И надо прислушаться к мнению командира — в конце концов именно ему предстоит действовать по этому плану!

Вилховский опустил глаза, перебрал какие-то бумаги, лежащие перед ним, и после паузы сказал:

— Да, конечно, товарищ генерал-полковник, мы доработаем план операции…

На этой обычной оптимистической ноте оперативное совещание было закончено, генералы и полковник стали расходиться. Последний был вне себя от ярости.

Итак, личный сыск не принес полезной информации, если не считать таковой мутные рассказы участкового об абсолютной недоступности объекта. Громобой и сам умел убедительно втирать потерпевшим и начальству про невозможность раскрыть дело, которым не хотел заниматься ввиду отсутствия личной заинтересованности. На самом деле он был уверен, что раскрыть можно любое дело. Ну, почти любое. И не обязательно раскрыть, а извлечь свою выгоду, что еще важнее раскрытия. Но для этого надо установить того, кто не хочет, чтобы дело было раскрыто, тогда две заинтересованности — «раскрыть» и «не раскрывать» — совпадут, а значит, можно провести переговоры и заключить соглашение, которое приведет к обоюдному удовлетворению сторон…

Любителя протухшей воды Степанова он не послушал и несколько дней дежурил в машине на шоссе у съезда на бетонку, пару раз, будто невзначай, проезжал мимо КПП в предполагаемые часы начала и окончания работы. Но, хотя зашторенные автобусы оперативник видел, никакие ниточки из них не торчали, хвататься было не за что… Так что все его ухищрения к положительному результату не привели, скорей наоборот.

Когда он стоял в конце разбитой тяжелой техникой дороги и, подняв капот, имитировал поиск мнимой неисправности, к нему вдруг подлетел невзрачный микроавтобус с затонированными окнами, оттуда выскочили трое мужчин в черных комбинезонах без знаков различия. Отнюдь не богатырского телосложения, они оказались быстрыми и крепкими, причем настроенными явно недружелюбно, чтобы не сказать — враждебно! Опер есть опер — Громобой успел отскочить и даже выхватить свой «ПМ». Но больше он ничего не успел, и даже грозный крик: «Назад! Стреляю!» оборвался на середине первого слова, да и стрелять было не из чего: его рванули за руку, и каким-то непостижимым образом в ней осталась только пистолетная рамка со стволом и обвивающей его, а теперь нелепо торчащей вперед возвратной пружиной, а затвор отлетел в сторону и упал в дорожную пыль. Ему закрутили руки за спину и бросили лицом на капот, как он сам многократно поступал с задерживаемыми преступниками.

— Что ты здесь вынюхиваешь? — раздался над головой голос, жесткий и колючий, как наждачная бумага номер ноль.

— Руки отпустите, суставы вывернете! — кряхтя, с трудом выговорил Громобой. Он тоже неоднократно использовал этот прием и не слушал подозреваемых, которые кричали от боли. Но сейчас его услышали, и захват чуть ослаб.

— Отвечай на вопрос! — повторил тот же голос.

— Я сотрудник уголовного розыска! Удостоверение в нагрудном кармане!

— Посмотрим! — Чужие руки бесцеремонно просунулись ему под грудь, обшарили карманы. — И правда! Хотя, может, подделка! А вот ручка явно крутая, с золотым пером!

Громобоя отпустили, и он смог распрямиться. В этом и состоит преимущество оборотня: в нужный момент он мгновенно меняет облик, и каждая из противоборствующих сторон принимает его за своего. Но сейчас это хитроумие ему не помогло. Выпрямиться, правда, позволили, но продолжали крепко держать под руки. Да и обращение с ним не смягчилось.

— Вы находитесь в запретной зоне! — сказал человек с наждачным голосом — это был командир третьего отделения, а по спецназовской терминологии — третьей группы, Филин. Взгляд из-под нависших над глазами надбровных дуг и густых бровей тоже был жестким и колючим, а клювообразный нос довершал сходство с птицей, название которой было выбрано для псевдонима.

— Если даже удостоверение настоящее, то никакой уголовный розыск действовать тут не может!

— Удостоверение самое настоящее, — гордо сказал Громобой. — А вы кто такие? Закон о полиции читайте. Он действует на всей территории России!

— О-о-о, какой ты умный, — раздался второй голос.

Опер повернул голову и увидел, что справа его держит тот, которого он искал. Правда, между фотографией и действительностью существует определенная разница, но сходство было несомненным.

— Это ты — Скат? — уточнил он, думая, что такая осведомленность поможет ему коренным образом изменить ситуацию. Но если что-то и изменилось, то отнюдь не в лучшую сторону. Незнакомцы переглянулись и нахмурились.

— Откуда знаешь? — спросил тот, кто походил на фотографию Ската и, скорее всего, им и являлся.

— Уголовный розыск знает все! — привычно ответил Громобой. И снова только усугубил положение.

— Это плохо, мы не любим таких всезнаек! — вмешался тот, кто держал его за левую руку. — Если кто-то проникает в запретную зону, вынюхивает здесь что-то и вызнает государственные секреты, то это выходит за компетенцию уголовного розыска! Это уже похоже на шпионаж!

— Какой еще шпионаж?! Вы что, с ума посходили?! — возмутился Громобой. — Почему вы говорите со мной на каких-то задворках? Ведите к своему командиру! Пусть звонит начальнику полиции и разбираются между собой!

— Ты не понял майор, — снова заговорил человек с наждачным голосом. — Расклад такой: ты крутишься вокруг режимного объекта уже неделю и многократно засветился на камерах внешнего наблюдения. Ты знаешь псевдоним нашего товарища, который знать не должен. Этого вполне достаточно…

— Достаточно для чего?! — перебил Громобой, но на это никто не обратил внимания, будто каркнула пролетающая ворона из невесть откуда взявшейся стаи, которая, хлопая крыльями, низко и довольно зловеще кружилась над их головами, будто чуя близкую добычу.

— Сейчас ты должен быстро убедить нас в том, что делал это без враждебных целей. Твои объяснения должны быть четкими, ясными и понятными. Постарайся!

— И старайся лучше, чем когда чистил свое оружие! — сказал Скат, рассматривая на свет ствол наполовину разобранного пистолета, затвор которого валялся в пыли и нуждался теперь в особо интенсивной чистке. — Иначе…

— Что иначе?! — обозлился Громобой. Он еще никогда не попадал в столь глупое и беспомощное положение, выйти из которого не помогали ни служебное удостоверение, ни природная наглость, ни даже оружие, которое у него столь бесцеремонно отобрали совершенно необычным способом.

— Да ничего особенного, — как-то особенно жестко прозвучал наждачный голос. — Придется тебя прикопать в специально отведенном месте, да пойдем обратно в часть, у нас мероприятия по распорядку дня…

Громобой частенько пугал подозреваемых примерно таким образом, и почти всегда подобная угроза давала результат: тот, кто еще недавно хорохорился, требовал адвоката и угрожал прокурором, вдруг становился покладистым, сговорчивым и откровенным. Конечно, если допрашиваемый верил в трагическую перспективу, а это уже зависело от его опыта, характера, силы духа и, конечно, от силы убеждения, исходящей от оперативника. И сам Громобой умел чувствовать, когда угроза носит характер психологического воздействия, а когда она вполне реальна. И сейчас был второй случай: его не пугали — просто-напросто рассказали ближайшее будущее. Лица, манеры и настрой этих людей, обстановка вокруг, которую сгущало хлопанье вороньих крыльев, убедительно подтверждали реальность печальной перспективы.

Отменное чутье спасало его не раз, и сейчас Громобой решил, что хватит разыгрывать крутого полицейского — надо выходить из данной ситуации живым, а по возможности и здоровым.

— Мы работаем по убийству на Щелковском шоссе трех сотрудников «Комплекса», — начал он солидным уверенным голосом, как будто не стоял обезоруженный, под охраной, в запретной зоне, у чужой «Нивы», а делал доклад на заслушивании в отделе или на совещании у Извольского.

— По оперативной информации вышли на Ската — он как раз в то время мимо проезжал… Вот я стал искать, откуда он ехал, и нашел…

— Следствие буксует, ни одного подозреваемого в деле нет! — перебил жесткий голос. — Что ты нам сказки рассказываешь?! Как вышел на Ската?!

— Кроме официального следствия, делом занимается служба безопасности «Комплекса». Начальник службы Карнаухов по своим каналам на него и вышел! — без запинки ответил Громобой.

Он действительно считался хорошим опером. Хотя может ли быть хорошим оперативный сотрудник, работающий на преступников, — это большой вопрос. Но рассчитал он правильно: переведя все стрелки на Карнауха, он выводил из игры Круглого, а значит, выводил из-под удара агента и рвал ниточку, идущую к нему самому. Но Громобой не знал двух вещей: Круглый соврал, что не был у Карнаухова, следовательно, ниточка не рвалась, а по-прежнему вела прямо к нему. Больше того, ручка, которую крутил в руках жесткий голос, привязывала его к этой истории уже не ниточкой, а толстым корабельным канатом, если не железной якорной цепью! Ибо начальник СБ «Комплекса» слышал каждое его слово!

Но все кончилось благополучно. Через полчаса Громобой ехал в город. Ему повезло — отпустили целым и невредимым, забесплатно и без последствий! Если бы он при подобных обстоятельствах поймал сам себя, то хрен бы так легко отпустил! А тут отделался предупреждением забыть про Ската и объект в запретной зоне и вообще не совать нос в чужие дела. Ему даже за просто так отдали удостоверение и пистолет, который нуждался в хорошей чистке, но это не имело значения, зато он вновь ощутил в себе силу должностного и вдобавок еще вооруженного лица. Появилась даже мысль, что насчет «прикопки» его попросту взяли «на пушку», как и сам он многократно делал. Но он был рад, что проверять истинность намерений «призраков» ему не пришлось.

Пережитые чувства отбили у него всякую охоту заниматься «ниндзями». Теперь намерение развести на деньги Ската представлялось совершенно безумным. А то, что Скат забрал у него красивую авторучку, как он сказал: «За моральный ущерб», — казалось вполне естественным. Жалко, конечно, но ничего не поделаешь, недаром есть пословица: «Как пришло, так и ушло!» Можно считать, что он еще легко отделался!

Постепенно настроение улучшалось, он приходил в норму, а тут еще позвонил конфидент из мобильной связи.

— Включилась твоя женщина, — бодро сообщил он. — Вошла в сеть. Та же симка, и телефон тот же.

— И где она? — оживился Громобой. Если проиграл одну партию, то надо срочно выигрывать другую, иначе тебя сочтут неудачником и спишут со всех счетов!

— В фитнес-центре гостиницы «Интурист» на Юго-Западе, — ответил конфидент и отсоединился.

Ну и ладушки! Сейчас он сцапает Барышникову и отвезет Карнауху, пусть «комплексовские» сами разбираются! А он вообще уйдет в сторону от этой истории! В конце концов, это не последнее дело, и другие будут гораздо менее опасными, потому что «ниндзей» в них не будет!

Через полтора часа Громобой прибыл на место. Испытывая неловкость он, как лох, поставил «Ниву» на парковке среди люксовых иномарок и зашел в гостиницу. Через просторный холл прошел к коридору, ведущему в фитнес-центр. Ему показалось, будто что-то здесь не так, как всегда. За стойкой рецепции никого не было, на диванчике у входа в зал сидели несколько девушек, держались они напряженно и при его появлении ушли. Странно! Обычно здесь всегда царит оживление и есть много мужчин, желающих накачать мышцы, или девушек, жаждущих приобрести красивую фигуру. И запахи какие-то странные… Но он не придал этому значения: всяко в жизни бывает…

Громобой распахнул дверь и замер: зал был пуст, в нем шел ремонт, пахло цементом, смолой и опасностью. Что тут может делать Барышникова? Штукатурить стены? Это ловушка!

— Заходи, заходи, потренируемся, — раздался знакомый голос. Перед ним стоял Карнаух. Громобой резко развернулся, но сзади уже подпирали двое, которых он видел с Круглым. Это низшая категория, расходный материал, «мясо». У одного прозвище Мирон, второй ходил с ним в паре, но его кличку Громобой никогда не слышал, да ею и не интересовался. Сильным толчком его втолкнули в зал, бойцы вошли следом и закрыли дверь. Четко щелкнул замок.

— Вы что, бычье! — возмутился он. — Знаете, кто я?!

— Знают, знают! — ответил Карнаух, нехорошо улыбаясь. — Какими судьбами тебя сюда занесло?

— Ищу свидетельницу, — пояснил Громобой и посмотрел на Карнауха. Так смотрит пойманный карманник, успевший выбросить украденный кошелек: ему самому кажется, что честно, а выходит — просто нагло.

— Понятно. — Карнаух вынул из кармана белый «айфон». — Его хозяйка тебе нужна?

— Ну, если это телефон Барышниковой, то да, — сказал Громобой. — А как он у вас оказался?

— Это не важно! Лучше скажи, зачем ты разрабатываешь «Комплекс»? Зачем Круглого ссучил и сам ссучился? Зачем ты, сука, меня сегодня сдал с потрохами? Почему полную раскладку дал этим беспредельщикам, которые тебя схватили и обезоружили? Ты же хвастаешься, что крутой опер?! А на самом деле — сявка позорная, которая под всех ложится!

— Откуда вы знае… — Громобой потупился, но тут же вскинул голову. — Легко говорить, когда ты в стороне, а я в бороне! Если бы на тебя трое спецназовцев налетели, ласты закрутили и сказали, что закопают, что бы ты сделал?

— Да уж не то, что ты, не кололся бы до самой задницы, — криво улыбался Карнаух. — Да и ласты закрутить мне не так просто…

— И что, никогда не было, чтобы ты струсил? А? Ты ведь тоже крутого из себя разыгрываешь! Но я не верю, что у тебя не было таких моментов!

Карнаух помрачнел.

— Не твое дело, что было, а чего не было! Ты по жизни крыса, ты своих сдаешь!

— А ты?! Ты же не из бандосов? Почему тогда к бандосам пришел? Значит, своих сдал! Кто бы они ни были, эти «свои»! Не так, что ли, Валерий Петрович?

Начальник СБ был вне себя от ярости, но сдерживался и говорил спокойно, хотя в душе бушевал вулкан.

— Сейчас не обо мне речь, а о тебе! Какой же ты опер, если за тобой даже гоняться не нужно, нажал кнопочку, и ты сам заявился!

— Бывает. Я сразу понял, что ты спецом меня сюда заманил… Зачем?

— Да чтобы узнать, чего ты стоишь!

— И что, узнал?

— Пока нет. Но сейчас узнаю, — сказал Карнаух. — Оружие тебе же вернули? Правда, вначале в дерьме вываляли, а потом вернули…

— Не в дерьме, а в пыли…

— Неважно! Отобранное личное оружие всегда дерьмом воняет!

— И что? Будешь мне морали читать? Так я и сам все знаю!

— А ты разобрался, почему Рыбак не смог никого застрелить?

— Ну, говорил мне Круглый, что из-за хитрых прихватов спецназовских… Мне до этого дела нет.

— А вот мы сейчас и испытаем друг друга…

— Че мне тебя испытывать? Мне и до тебя дела нет. А тем более не тебе меня испытывать! Не забывай — я представитель власти!

— Ты продажный полицейский, они нигде не ценятся. И закон их не защищает, — презрительно скривился Карнаух и достал из-под пиджака пистолет.

— Вот, глянь, — он чуть оттянул затвор и показал высунувшийся из патронника желтый цилиндрик. — А теперь смотри внимательно: берешь за затвор, удерживаешь его вот так — и стреляешь…

И он действительно выстрелил в стоящее неподалеку ведро. Резкий звук ударил по ушам, ведро качнулось, из аккуратной дырочки посыпался песок.

— Ты что? С ума сошел? — воскликнул Громобой. — Сейчас сюда все сбегутся, полицию вызовут!

— Не бойся, это наш объект, и здесь все будет по-нашему! А теперь смотри, — Карнаух приставил пистолет к виску и нажал на спуск. Раздался щелчок.

— Хочешь, еще раз? — Он повторил то, что выглядело как покушение на самоубийство, и снова раздался безвредный металлический звук.

— Хочешь, третий? — И снова впустую щелкнул курок. — А теперь доставай свой. Проверим, чего ты стоишь!

— Не собираюсь я ничего проверять! Я не умею делать такие штуки, Круглый говорил — этому в спецназе учат. Может, и ты этому там научился? Я всегда считал тебя темной лошадкой. Может, ты из той стаи, в которой Скат обитает?

— Доставай, не болтай! — это был приказ. — Сам не сделаешь, ребята помогут!

Мирон с напарником, улыбаясь, кивнули. Громобой понял, что это испытание на крутость. Как в камерных играх: новичку завязывают глаза и предлагают прыгнуть со второй шпонки головой вниз в лежащую на цементном полу шапку. Стопроцентное самоубийство! Но кто прыгнул, того ловят в растянутое одеяло, и он становится авторитетным пацаном! А кто отказался, получает клеймо труса, со всеми вытекающими последствиями… Так что выхода у него нет — надо выполнять команду! Делают же это спецназовцы, вот и Карнаух сделал! И он сделает! А тогда от него отстанут… Тем более, пистолет нечищеный, он и без всяких ухищрений может давать осечки…

— Ну, сам или помочь?

— Не кипешуй! — От волнения опер перешел на блатной жаргон. — Что ты сделал, то и я сделаю!

Громобой достал свой «ПМ». Он тоже носил патрон в патроннике и показал это Карнаухову.

— Ну, давай! — подбодрил тот. — Только держи крепко!

Громобой схватился за затвор и выстрелил в то же самое ведро, но промахнулся, пуля скользнула по полу и срикошетировала в дальнюю стену.

— Так держать неудобно, — вроде оправдываясь, объяснил опер. Но звук выстрела и острый запах пороха отрезвили его, и недавняя решимость исчезла.

— А теперь давай пробуй, как я. Я нажимал три раза, а ты всего один!

— Да не собираюсь я этого делать, — ответил Громобой. Он вдруг отчетливо понял, что стоит на краю могилы. — С чего вдруг рисковать жизнью?

— Вот ты как запел! Значит, очко не железное, — засмеялся Карнаух. — Выходит, обосрался? А почему? Ты же знаешь, что Рыбак, как ни старался, так и не смог выстрелить! Да и я тебе только что показал! Давай, нажми разок!

— Не буду, — покачал головой опер. — Своими быками командуй!

— Фильтруй базар, мусор! — прищурился Кузьма. — А то за «быков» ответить придется!

— И скомандую! — начальник СБ уже не веселился. И взгляд, и голос у него стали другими, как у того мужика возле объекта. — Раз ты только крысить умеешь, то мы тебя подержим, а Мирон попробует. А потом разберемся с тобой за крысятничество! А если ты крутой пацан и просто косяк допустил, то я тебя прощу!

Мирон и Кузьма тоже не улыбались, их лица выражали полную готовность сделать то, что от них потребуют.

— Черт с тобой! — сказал Громобой и с чувством человека, прыгающего в прорубь, приставил пистолет к голове.

Карнаух поспешно сделал шаг назад — и успел вовремя. Прогремел выстрел, голова Громобоя дернулась, но вылетевшие через выходное отверстие в левом виске кровь и мозги никому не испачкали одежду.

— Твою мать! — вскрикнул Мирон, шарахаясь в сторону. Он явно не ожидал такого результата. Кузьма тоже заметно растерялся.

— Заберите ведро! — приказал Карнаухов и, на недоуменные взгляды помощников, пояснил: — Там моя пуля… Да, и аккуратно поищите у него авторучку!

— Ручка есть, шеф! Дать? — Кузьма полез в карман.

— Делай, что тебе говорят! — рявкнул начальник СБ.

Но никакой ручки при убитом не оказалось.

— Ах, да! — будто что-то вспомнив, махнул рукой Карнаух. — Ладно, уходим!

— Шеф, а почему так получилось? — спросил Мирон, когда они уже шли по коридору. — Почему у тебя ствол не стрелял, а у него выстрелил?

— Потому что затвор надо на месте удержать, а не просто за него взяться! И я его предупреждал! Слышали?

— Слышали…

— Вот то-то! А если не умеешь, то не берись!

— Ну, у него-то выбора не было, — буркнул Кузьма.

— Нет. Потому что он крыса, а у крыс выбора не бывает!

Вернувшись в расположение отряда, они в раздевалке украдкой рассмотрели отобранную авторучку: передавая из рук в руки, крутили, вертели, читали название на золоченном ободке, цокая языком, рисовали на клочке бумаги тонкие, черные, будто отпечатанные принтером буквы и замысловатые загогулины, при этом обменивались впечатлениями.

— Она, по ходу, немереных денег стоит! — выразил общее мнение Ерш. — На полицейскую зарплату такую не купишь!

— Этот опер вряд ли живет на зарплату, — заметил Филин. — Хотя тачка у него бюджетная…

— «Нива», скорей всего, камуфляж, чтобы глаза не рвать… Но ручку он, конечно, не покупал… Отжал у кого-то, и все дела!

— Как мы у него? — усмехнулся Ерш.

— Совсем не как мы! — возмутился Скат. — Мы ничего не отжимаем и не выкручиваем. Мы только берем трофеи, а это совсем другое дело! Мы ведь этого оборотня захватили с оружием в руках, он вполне мог нас и перестрелять!

На этом их дискуссия была бесцеремонно прервана заглянувшим в раздевалку молодым лейтенантом с красной повязкой помдежа на безликом черном комбинезоне.

— Вы что тут застряли, парни? Вас ждут! Быстро давайте в актовый зал!

— Какой еще «актовый зал»? У нас сейчас минно-взрывная подготовка на пятом полигоне! — возразил Филин.

— Расписание изменено, — пояснил помощник дежурного. — Третью группу приказано собрать в актовом зале!

— Кто приказал?

— Генерал Вилховский.

— Он здесь, что ли?

— Да, только приехал. Он и будет проводить инструктаж.

Пожав плечами, бойцы отправились выполнять приказ. Скат задержался и оставил «трофейную» ручку в своем шкафчике, рядом с лежащим там телефоном, запрещенным к ношению на территории части.

— Капитан Восходов, генерал просил поторопиться! — крикнул ожидающий в дверях помдеж.

— Да иду уже, иду! — раздраженно отозвался Скат, захлопывая железную дверцу.

Но этот короткий диалог и лязг железа о железо, отрезавший дальнейшие звуки, был воспринят чувствительным микрофоном Waterman’a и передан системой Connecte на телефон начальника службы безопасности концерна «Комплекс» Валерия Карнаухова. Причем в этот раз штатная работа системы имела и побочный эффект, не предусмотренный инициатором прослушивания: случайный разговор был перехвачен радиоэлектронной службой отдела контрразведывательного обеспечения подразделения «Кинжал». Обнаружение источника передачи информации на совершенно секретном объекте вызвало переполох, отдел был поднят по тревоге, хотя в соответствии с особенностями его деятельности и переполох, и тревога не вышли за пределы ограниченного круга лиц и не достигли актового зала «Кинжала», где генерал Вилховский проводил совещание с третьим отделением.

Он коротко изложил боевую задачу, на большой карте мира показал район предстоящей работы, подчеркнул ее важность и необходимость самого серьезного отношения к предстоящей операции, а также строжайшего соблюдения конспирации в ходе ее подготовки. Сидящий за отдельным столиком между генералом и десятком слушателей капитан Гордеев из внутренней контрразведки нахмурился и принялся осматривать бойцов своим знаменитым «подозревающим» взглядом, словно хотел просветить их, как рентгеном.

— Выполнив эту задачу, вы подтвердите необоснованность подозрений, возникших в связи с печальным инцидентом на Щелковском шоссе, — сказал Вилховский. Поскольку виновные найдены не были, он изменил первоначальное мнение и принял мудрое решение, что группа не имеет никакого отношения к тройному убийству. Это снимало и те проблемы, которые могли возникнуть лично у него.

— Всех отличившихся представим к государственным наградам, командировочные будут начисляться по Высшему тарифу, боевые выплаты пойдут с момента вылета на задание, кроме того, предусмотрены повышающие коэффициенты за действия в особо сложных условиях. — Генерал закончил лить мед в бочку обещаний, и капнул ожидаемую ложку дегтя: — Должен предупредить, что на сегодняшний день мы не можем гарантировать группе возвращение, но работа в этом направлении продолжается, и думаю, что мы все же найдем приемлемое решение. В крайнем случае вам придется самим выйти назад через Узбекистан или другую дружественную среднеазиатскую республику, с властями мы проработаем все нюансы. Вопросы есть?

Группа молчала. В принципе, ориентирующее совещание было самым обычным и не содержало ничего нового. В конце концов, когда их посылали на любое задание, то никто не мог гарантировать благополучного возвращения. Будучи переброшенными «за ленточку», они оставались один на один со всеми возможными опасностями и могли рассчитывать только на себя. К тому же до возвращения еще нужно дожить, а так далеко никто никогда не загадывает.

— У меня есть вопрос, товарищ генерал! — поднялся Ерш. — Кто пойдет вместо Блина?

— Решим в рабочем порядке, — ответил Вилховский.

— Товарищ генерал, мы уже говорили с вами об этом, — встал полковник Кленов. — Я пойду с группой!

Если инициатива командира отряда и вызвала недовольство начальника ССО, а это, несомненно, было так, то виду он не подал и никак не отреагировал. Может, опасался, что дерзкий Слон предложит и ему присоединиться к третьей группе.

— Я доложу руководству вашу инициативу! Еще вопросы есть?

— У меня жена на девятом месяце, — поднялся Бобер. — Я бы хотел быть с ней во время родов…

Вилховский насупился.

— Думаю, этот вопрос вполне сможет решить командир группы. Полковник Кленов, подготовьте документы на увольнение! Пусть идет работать в роддом!

— Да нет, я не в том смысле… — Но, подчиняясь властному движению генеральской руки, Бобер сконфуженно плюхнулся на стул.

— Надеюсь, больше глупых вопросов нет! — не спросил, а констатировал генерал. — Тогда начинаем подготовительную работу. А сейчас продолжайте занятия по расписанию!

Не успел он закончить фразу, как в зал поспешно вошел, точнее, почти вбежал, оперативный дежурный объекта. Подбежав к Вилховскому, он что-то сказал ему на ухо, и генерал вскочил, будто уколотый шилом. Сделав знак Гордееву, он направился к выходу, особист поспешил следом. За ними к дверям, негромко переговариваясь, потянулись бойцы третьего отделения.

В вечернее время шоссе забито до предела: работающие в области москвичи возвращаются по домам, а работающие в столице замкадовцы едут им навстречу, спеша в родные города-спутники. Бордовый «Хендай» уныло тащился за белой «Газелью», Скат выжидал момент, когда можно будет выскочить на обгон, но такая возможность никак не выдавалась: встречный поток почти не прерывался.

Он возвращался со службы в плохом настроении. Дневное событие выбило его из колеи: казалось, что ночное происшествие на Щелковском шоссе кануло в Лету, но вдруг какой-то шустрый опер закружился вокруг расположения части, да еще, как оказалось, он знает оперативный псевдоним одного из бойцов! Совпадение? В том мире, в котором жил Скат, в совпадения не верят. Когда твое имя становится известным в связи с расследованием убийства, это не радует даже обычного, ни в чем не виновного человека. А что должен испытывать тот, кто связан понятием конспирации, да к тому же не может похвастать абсолютной непричастностью к предмету расследования?

Сейчас обстоятельства того конфликта стерлись временем и тяжестью последствий, его острота, обусловившая столь резкие действия случайно появившегося благородного Бэтмена, сгладилась оставшимися на асфальте тремя трупами, поэтому надо признать, что картина выглядела не очень благоприятно для спасителя: полицейский подбирается к убийце трех человек, а все остальное — нюансы!

На этом фоне неожиданно объявленная предстоящая операция, хотя и смешала ближайшие жизненные планы, зато открыла возможность исчезнуть на некоторое время, а по возвращении, которое вовсе не гарантировано, расклад изменится: бойца, отличившегося при выполнении особо важного задания, не выдадут на поругание гражданской юстиции!

Движение ускорилось, и Скат с облегчением придавил педаль газа, но вдруг «Газель» затормозила, ее белый, забрызганный грязью зад стремительно надвинулся на разогнавшийся «Хендай», и хотя его водитель успел нажать на тормоз, остановили машину не тормоза, а довольно сильный удар со звоном, скрежетом и ощутимым рывком предусмотрительно пристегнутого ремня безопасности.

— Твою ж мать! — будто выброшенный катапультой, Скат выскочил наружу. Из «Газели» вылез полный лысый мужик, вытирающий платком потное небритое лицо.

— Ты что так резко по тормозам бьешь?! — закричал Скат. — Права купил, водить — не купил?!

— Так мне собака под колеса кинулась! А чего ты дистанцию не держишь?!

Обменявшись обязательными в таких случаях репликами, они принялись осматривать свои машины, оценивая причиненный ущерб. «Газель» практически не пострадала, может, благодаря торчащему фаркопу, принявшему на себя основную энергию столкновения. А вот у «Хендая» имелись обширные повреждения: разбиты фары и бампер, погнут фартук, лопнула облицовка радиатора, смяты капот и крылья. И ясно было, что именно его водитель виновник ДТП.

— Не повезло тебе, братан, штук на триста устроился! — сказал толстяк.

— Зато тебе повезло! — буркнул Скат. — Прикрылся крючком для прицепа, мне всю морду разбил, а сам целехонек!..

— Да нет, какой там целехонький! Погляди, у меня вот царапина и вот… Знаешь, сколько сейчас покраска стоит?!

— Не валяй дурака, они все старые, даже ржавчина проглядывает! — разозлился Скат. — Все, разъезжаемся!

Сзади назойливо сигналили машины, «пробка» разрасталась. Толстяк внимательно посмотрел в лицо Ската, почесал затылок…

— Ладно, разъезжаемся, — вздохнув, согласился он.

Правое колесо «Хендая» с противным скрипом терлось о деформированное крыло, поэтому ехать пришлось медленно, и домой Скат добрался поздно.

— Что случилось? — спросила встревоженная Джен. Такое сопереживание нравится любому мужчине, хотя испорченный спецификой работы Скат предполагал, что вероятность подлинной тревоги и ее имитации в данном случае равновероятны.

— Да так, — махнул рукой он. — Неприятность у меня, машину сильно разбил. Большая сумма выйдет. Тысяч двести-триста, а может, и больше.

— Но ты не пострадал?

— Нет. Хорошо, что был пристегнут.

— Тогда не расстраивайся. — Она погладила его по руке. — Деньги — дело наживное. В конце концов, я могу на работу выйти.

— Знаю я твою работу, хватит с тебя ее…

— Не обязательно в стриптиз. Я могу петь за деньги, мне уже предлагали… Там, правда, заработки не такие… Вот интересно: почему к пению и танцам надо иметь способности, да еще долго учиться, а платят за них меньше, чем за простое раздевание? Раздеваться ведь все умеют…

— Меньше забивай голову дурацкими вопросами. У меня намечается командировка, за нее хорошо заплатят. Правда, я думал по-другому распорядиться деньгами, а теперь они уйдут на ремонт машины… Но что тут поделаешь…

— Что за командировка? Далекая? Долгая?

— Не знаю. — Он пожал плечами. — Как уложимся. Две недели, три… Точно никогда не угадаешь.

— Это связано с теми пожарами, о которых все время говорят в новостях?

— В определенной мере да.

— Раз хорошо платят, значит, опасно?

— Не опасней обычных…

— Я знала, что ты примерно так и ответишь. Но ты вернешься к моему выступлению? До него осталось полтора месяца…

— Не знаю. Но обязательно постараюсь тебя послушать.

— Как же ты меня послушаешь в далекой командировке среди лесных пожаров?

— Найду способ.

— Обещаешь? Для меня очень важно знать, что ты меня слышишь… Я тогда и петь буду лучше!

— Обещаю.

Джен улыбнулась. Она уже поняла: этот человек не бросает слов на ветер и всегда выполняет свои обещания. И раз он сказал, что найдет способ, значит, способ обязательно будет найден! На миг она представила, как на лесной поляне, окруженный стенами гудящего пламени, Евгений, почему-то через наушники, слушает ее выступление. Волна теплых чувств захлестнула ее с головой.

— Иди принимай душ, — ласково сказала она. — А я разогрею обед. Сварила суп-лапшу и пожарила котлеты по бабушкиным рецептам. Но все уже остыло…

— Молодец! — улыбнулся он в ответ и пошел в ванную. Странное беспокойство не оставляло его, наоборот — усиливалось. И хотя оно ничем объективно не подтверждалось, он знал: где-то происходит нечто, связанное с ним и представляющее для него опасность. Можно называть это интуицией, шестым чувством, телепатией — да как угодно, но пока ученые спорят, существует ли этот феномен на самом деле, он и его товарищи знали, что такое чувство действительно таится в глубинах сознания, потому что оно нередко спасало им жизнь. Скат связывал нависшую опасность с сегодняшним полицейским оперком, но в этом он ошибался.

Перехваченный разговор был коротким — всего две фразы.

«Капитан Восходов, генерал просил поторопиться! — Да иду уже, иду!», лязг железа о железо — и тишина. Все!

Но его слушали снова и снова, будто надеясь расшифровать и постичь всю глубину шпионского заговора в самом секретном воинском подразделении страны. Однако ничего нового услышать не удавалось.

— Ладно, будем работать с тем, что есть, — сказал начальник отдела КРО полковник Смирнитский и обратился к генералу Вилховскому: — Товарищ генерал, предлагаю немедленно исключить из списков участников операции «Звезда смерти» майора Самохина, а также капитанов Восходова и Шинника!

— Ишь ты, какой быстрый! — резко сказал генерал. — Филин командир группы, Скат и Ерш — наиболее подготовленные бойцы! А кто пойдет на задание? Может, ты с Гордеевым?!

— Да я вообще молчу, товарищ генерал! — начал оправдываться «особист». Но на него не обратили внимания.

— Я только вношу предложения, товарищ генерал! — сказал Смирнитский. — Разрешите продолжать?

— Продолжай!

— Теперь о ближайших действиях. Чтобы не привлекать внимания, предлагаю дождаться, пока личный состав разойдется, изъять передатчик, а потом задержать капитана Восходова и допросить его с использованием детектора лжи, а если понадобится, то и «пентотала натрия». Руководителей и личный состав «Кинжала» о наших планах и действиях не оповещать, обходиться своими силами…

Старший оперуполномоченный капитан Гордеев и просто оперуполномоченный лейтенант Вилков синхронно кивнули.

— Вполне справимся своими силами, товарищ генерал, — заверил Гордеев. — Полиграфиста и спеца по «сыворотке правды» привлечем от наших гражданских смежников, так что информация не разойдется…

— А если передатчик уже вынесен и уничтожен? — нахмурился Вилховский.

— Никак нет, товарищ генерал, мы сразу поставили сканер на КПП, он должен был поймать тестовые сигналы передатчика, но его не проносили через проходную…

— Так могли просто перекинуть через забор! — не уступал генерал.

— Извините, товарищ генерал, но передатчик не случайно оказался в подразделении как раз в день, когда ставилась важная боевая задача! Враги будут использовать его для освещения подготовительных мероприятий и уточнения плана операции. Трудно представить, чтобы в столь ответственный момент от него избавились!

— Почему же его не использовали во время совещания?

Смирнитский развел руками.

— Что-то не срослось. Скорей всего, их спугнул помощник дежурного лейтенант Беляков. Он зашел в раздевалку, где Самохин, Восходов и Шинник о чем-то скрытно беседовали. И торопил капитана Восходова, очевидно, тот не рискнул забирать передатчик при свидетеле…

— Ладно, действуйте! — кивнул, наконец, генерал. — Но пока лишь в отношении Восходова. Завтра придется поставить в известность обо всем полковника Кленова и вышестоящее руководство. Остальные задержания будем проводить только с их санкций. И от участия в операции я отстраняю одного Восходова — как бы то ни было, а он скомпрометирован…

— Все понятно, товарищ генерал! — встал и четко доложил капитан. — Разрешите исполнять?

— Исполняйте!

И капитан Гордеев с лейтенантом Вилковым решительным шагом вышли из кабинета.

Суп-лапша был недосолен, а котлеты переперчены, но Скат не обращал внимания на такие мелочи, ему было все равно, что есть: он не гурманствовал — он насыщался, подзаряжая организм белками, жирами и углеводами. К тому же он хотел сделать приятное хозяйке, так как был не избалован домашними обедами. Но Джен, очевидно, ждала более выраженной реакции одобрения.

— Ну как, вкусно? — наконец не выдержала она.

— Конечно, — меланхолично ответил погруженный в свои мысли Скат. — Гораздо вкуснее, чем сырая змея или саранча…

— Ты что, так шутишь?! — обиделась Джен. И даже не искушенный в тонкостях семейной дипломатии Скат понял, что есть вещи, над которыми шутить недопустимо ни при каких обстоятельствах. Даже если он вовсе и не шутил.

— Извини, глупость сболтнул! Задумался… Очень вкусно. И суп, и особенно котлеты. Никогда не ел таких!

Джен расцвела. Скат доел, отодвинул тарелку, быстро мазнул по губам тыльной стороной ладони, но тут же устыдился и вытер руку платком.

— Спасибо! — И внезапно спросил: — Ты кому-нибудь называла мой позывной?

— Что?! Какой позывной?

— В смысле, мое прозвище? Скат?

— Никому… Кому я могла его назвать?

— А ты знаешь майора Николаева из уголовного розыска?

— Нет… Откуда я его могу знать?

— От верблюда! Что за дурацкая привычка отвечать вопросом на вопрос?! — вспылил Скат, но тут же взял себя в руки. — Просто он назвал меня по прозвищу, которого никто из гражданских лиц не знает. Кроме тебя!

— Но я правда не знаю никакого Николаева!

— А Галка его знает?

— Она всю Москву знает! Но я от нее ни про какого Николаева не слышала! И вообще, она с Сёмкой Борцом терлась последнее время, а он из «братков» и от ментов шарахается…

— Ладно, завтра поедем к Галке, и я задам ей несколько…

Стук в дверь не дал ему закончить фразу. Джен взглянула на часы.

— Кого это принесло почти в полночь?

— Сейчас посмотрю. — Скат направился в прихожую.

— Кто там?

— Это я, Женечка, — раздался плачущий голос соседки. — Я, тетя Валя! Помоги, не могу кран закрыть, вода так и хлещет! Скоро нижних соседей заливать начну!

— Да что ж сегодня за день такой! — то ли вздохнул, то ли простонал Скат, открывая дверь. И тут же обнаружил, что день еще хуже, чем он предполагал. Гораздо хуже!

Тетя Валя отлетела в сторону, и он оказался лицом к лицу с особистом Гордеевым, его помощником Гошей Вилковым и тремя бойцами силового прикрытия отдела контрразведывательного обеспечения. Одного из них — крупного, широкоплечего, с невозмутимым лицом римского легионера, он знал — позывной Шкаф, они вместе участвовали в нескольких операциях, потом по ранению того перевели из боевого дивизиона в обеспечивающий. У двух других, несомненно, были похожие биографии. Каждый из этой троицы был подготовлен не хуже, чем он, не меньше его знал и умел, к тому же в руках они держали американские тайзеры, выбрасывающие на десять метров стрелки-гарпунчики, поражающие разрядом тока с напряжением пятьдесят тысяч вольт и мощностью двадцать пять ватт. А это в два с половиной раза больше, чем даже в отечественных служебных шокерах…

— Без глупостей, Восходов! — сказал Гордеев. Очевидно, для солидности и представительности он был в капитанской форме с общевойсковыми знаками различия. Но голос его все равно звучал не очень уверенно — без силовой поддержки он бы вообще ничего не значил. Лейтенант Вилков тоже надел форму — он во всем копировал своего начальника. Силовики, как и положено, были в неброской гражданской одежде, удобной для рукопашной схватки: широкие брюки, просторные рубашки и короткие куртки, под которыми — Скат знал — висят открытые кобуры со «Стечкиными».

— У нас есть приказ доставить вас в расположение отряда! — продолжил особист. — Сдайте телефон!

— Кто дал санкцию?

— Генерал Вилховский.

Скат вздохнул.

— Ладно, поехали…

— Извини, брат. — Шкаф протянул пластиковую полоску с зубчиками. — В знак уважения могу застегнуть спереди…

— Спасибо, брат! — Скат протянул руки, и прочный пластик, с легким треском затянувшись в кольцо, намертво стянул запястья.

Оторопевшая Джен застыла, как жена Лота, и не могла вымолвить ни слова.

— Я скоро вернусь! — подбодрил ее Скат, хотя вовсе не был в этом уверен: за тройное убийство быстро не отпускают! Но как этот оперок вышел на высший уровень руководства?! Небось, сегодня он находится в центре внимания, торжествует и пьет коньяк с дружбанами на радостях!

Но он снова ошибся — опер Николаев уже выпил норму спиртного, отпущенную на его жизнь, да и отторжествовал свое… Хотя действительно сегодня находился в центре внимания — это была чистая правда.

Колтунов был потрясен. Молодой следователь впервые попал в такой круговорот страшных и связанных между собой событий. Недавно он производил осмотр трех трупов на Щелковском шоссе, беседовал с Громобоем и искал таксиста. Потом он выехал на труп таксиста — и там тоже встретился с Громобоем. И вот теперь он осматривает труп самого Громобоя… Опять резонансное дело: оперативников убойного отдела убивают нечасто… Да еще при столь тугом клубке переплетающихся обстоятельств, которые обычно встречаются только в запутанных кинофильмах!

В разоренном ремонтом фитнес-зале снова не протолкнуться среди начальства — все знакомые лица: монументальный Заколбин в прокурорском мундире, важный Королев в похожей форме Следственного комитета, быстрый Гамаев, как всегда в штатском… Руководители озабочены больше обычного, ведь не какого-то постороннего «завалили» — своего, поэтому на каждого могильным холодом повеяло, подсознание невольно примеряет ситуацию на себя: каково лежать вот так на бетонном полу, когда кругом коллеги выполняют привычную работу, которая, хоть и повторяется в сотый раз, все равно сейчас не является рутинной! Вызваны самые опытные эксперты — криминалист Илизаров и Тонков, которого сам Громобой называл «доктором мертвецов».

Они, присев на корточки, возятся с телом — «облизывают труп», как саркастически говорил тот же Громобой, который сейчас не зубоскалит и ничего запоминающегося не произносит. Молчит, лежит себе тихо и спокойно на спине, левая рука отброшена, правая у виска с намертво зажатым пистолетом, голова в луже крови… Узловые и детальные фотоснимки предельно наглядны — хоть в учебник криминалистики вставляй!

Молодые опера шустрят изо всех сил: раскрыть убийство наставника — дело чести! Заводят в пахнущий смолой, цементом и смертью зал возможных свидетелей из числа персонала гостиницы, подбегают к начальнику убойного, докладывают, получают указания и убегают снова.

Илизаров с трудом выпрямляется и, натужно разминая ноги, вразвалку подходит к следователю.

— Вы бы пистолетик заактировали да прибрали, Пал Григорьич, — тяжело дыша, говорит он. — А то, не ровен час, скоммуниздят…

«Дежавю какое-то», — подумал Паша и потряс головой, будто отгоняя морок. А вслух сказал:

— По делу-то что?

— Чистейшая картина самоубийства, — ответил криминалист. — Знаешь, что такое штанцмарка?

Колтунов кивнул.

— Отпечаток дульного среза вокруг раны. Остается, если оружие плотно прижато к телу, — на автомате ответил он.

— Я забыл — ты же отличник! — с неопределенной, но явно не хвалебной интонацией пробурчал эксперт. — Штанцмарка на правом виске, на правой руке явно есть следы порохового нагара, я сделал тест — завтра химики дадут свое заключение. Плюс характерная поза… Так что у меня никаких сомнений нет!

— Хорошо, но вот след рикошета на полу, а деформированную пулю нашли у дальней стены… Значит, он два раза стрелял? Первый раз в пол, а второй — в висок? Так, что ли?

— Не знаю, это вопрос следствия, — с удовлетворением ответствовал Илизаров. — Проверите по гильзам, пулям — из какого ствола выстрелены. Может, было два ствола, может, он дважды пальнул. Но я тебе скажу, что последний выстрел он сделал, судя по всему, сам. Ну, если исключить имитацию и его специально не держали так, чтобы это выглядело, как самоубийство…

— Значит, версия об убийстве не исключается? — мгновенно среагировал следак.

— Не версия, а предположение, домысел. Журналисты часто подменяют эти понятия, — снисходительно улыбнулся Илизаров. — Но разве отличник не знает, что версия строится на основании каких-то фактов? А здесь ни одного такого факта нет!

— Согласен! — слегка смутился Паша. — А царапина или порез поперек левой ладони? Это разве не факт?

— Опять не знаю, пусть тебе Тонкий ответит, это его компетенция! — криминалист повернулся к подходящему судмедэксперту.

— Царапина не имеет отношения к смерти, — с ходу парировал тот. — А вот направление раневого канала соответствует причинению повреждения собственной рукой! И кисть намертво сжимает рукоятку оружия, это исключает посмертное вложение пистолета в ладонь. Ко мне еще вопросы есть?

— Гм… Вы можете вынуть пистолет у него из руки? — глядя в сторону, попросил Паша.

Тонков усмехнулся.

— Легко. А что, ты мертвых боишься?

— Ну, не то чтобы боюсь… Но пока не привык.

— Работнички! Наша смена! — Судмедэксперт покрутил головой и снова наклонился над трупом.

— Ну как дела? Что тут вырисовывается? — спросил незаметно подошедший подполковник Гамаев.

— Эксперты говорят — чистое самоубийство!

— Странно. — Начальник убойного отдела почесал затылок. — Это тот случай, когда я не могу радоваться такому объяснению. Все-таки Сергей не был каким-то слюнявым хлюпиком, который ни с того, ни с сего приехал в фитнес-зал, находящийся на ремонте, и застрелился. С чего вдруг? У него и повода-то не было! Ни от работы не отстраняли, ни дела не возбуждали, как бывало…

— Не знаю, — оттиснул словесный штамп Колтунов. — Следствие покажет.

— Ну-ну, — нехотя ответил Гамаев и отошел в сторону. Действительно, в практике главного «убойщика» города было немного случаев, когда самоубийство не вызывало радости от того, что тут нечего раскрывать. Точнее, не было ни одного такого случая.

— Давай, капитан, — дружеским тоном проговорил Гордеев и поощряюще улыбнулся. — Не надо Ваньку валять, зря время тратить, глядишь, и приговор мягче будет! Рассказывай, на кого ты работаешь? На американцев? Или на англичан?

Вопрос прозвучал совершенно обыденно — так могут спросить о том, с кем он вчера пил шампанское: с Катей или Наташей?

Стоящий в дверях Гоша одобряюще кивал, подражая своему непосредственному начальнику, который так же кивал в поддержку генерала Вилховского.

— Ты что, с ума сошел?! — ошалело спросил Скат. — Какие американцы? Какие англичане? Снимите с меня эту удавку, у меня уже кисти занемели!

Он вытянул вперед перетянутые пластиковой стяжкой руки.

В подразделении не имелось специального отсека для следственных действий, но почему-то допросные кабинеты, тюрьмы и эшафоты умеют строить быстрее, чем жилые дома, больницы и приюты для стариков, а если не строить, то в случае надобности очень быстро приспосабливать под них другие помещения и предметы. Может, потому что живодерский инструментарий, как правило, проще и обходится дешевле, а может, оттого, что его создают с особым рвением и желанием. Даже придуманные в мирных целях безобидные хомутовые стяжки, которыми очень удобно стягивать в жгут электрические провода или линии интернета, изощренный ум homo sapiens приспособил для совсем других нужд, превратив в «портативные одноразовые наручники хомутового типа»… Но в отличие от откровенных стальных наручников, которые можно регулировать, ослабляя или затягивая в зависимости от степени агрессивности и поведения задержанного, приспособленные для ремонтных работ стяжки, в соответствии с названием и основным предназначением, выполняют свою функцию только при полном стягивании чего-то, а если это «что-то» — руки, то узкая полоска врезается в кожу, пережимая мышцы и сосуды…

Отсутствие допросной Гордеева не смутило — Ската без затей завели прямо в рабочий кабинет особистов, где нет решеток, отгораживающих задержанного, столы и стулья не привинчены намертво к полу, нет специальных устройств для закрепления наручников, да и настоящих наручников тоже нет. Таким образом, казенное помещение отдела КРО хотя и использовалось в качестве допросной, на самом деле не имело главных признаков таковой: средств ограждения и удержания допрашиваемого, то есть не гарантировало безопасности допрашивающего.

Поэтому Гордеев и не давал команду освободить Скату руки, несмотря на то что два силовика стояли по сторонам от него, а третий занял позицию сзади, плотно прижимая тайзер к спине.

— Слышь, коллега, ты случайно красную кнопочку не нажми, а то «стрелки» насквозь проскочат, прямо в легкие! — предупредил Скат. — Там же сжатый газ и давление приличное!

— Не бойся, не проскочат, — пробасил охранник.

— Да я не боюсь. Я просто знаю, что такие случаи бывали, — уточнил Скат и потряс побелевшими кистями. — Так будете снимать? Или пусть ладони отпадут?

— Сейчас снимем, — неискренне пообещал Табаки и наклонился вперед, налегая грудью на стол. — Ты только не тяни кота за хвост! Расскажи нам быстренько, для отчета, главное: от кого получил замаскированное средство негласного съема информации, с какой целью и какая задача была перед тобой поставлена. И пойдем отдыхать — время-то позднее! А уже утром, на свежую голову, поговорим подробно…

— Да какое «средство съема»?! — возмутился Скат. — Ты что, галлюциногенных грибов объелся?

— А вот какое! — Гордеев встал, обошел молчаливых конвоиров, которым, судя по хмурым лицам, происходящее явно не нравилось, подошел к соседнему столу, за которым обычно работал лейтенант Вилков, и поднял лежащий на полированной столешнице смятый комбинезон.

Под ним оказалась стеклянная колба, по всей видимости, взятая из лаборатории взрывотехники. Колба была обмотана ржавой металлической сеткой, явно оторванной с форточки, где она предотвращала проникновение комаров и мух в секретное помещение отдела контрразведывательного обеспечения.

— Ты думал, мы его не найдем? — торжествующе произнес Гордеев. — Нашли!

Он поднес колбу поближе, и Скат увидел, что в ней лежит красивая ручка, которую он отобрал у майора из уголовного розыска.

— Хорошая штучка, — похвалил особист. — Находилась в твоем одежном шкафчике, на ней есть твои отпечатки пальцев, внутри — передающее устройство, перехвачен и разговор с твоим голосом. Так что сам понимаешь: в отказ идти бесполезно! У кого ты получил этот прибор?

Вот оно как обернулось! Он-то думал, что давешний оперок привязал его к убийству на Щелковском шоссе… А оказывается, что тут еще круче каша заварилась! Потому что шпиона даже свои отмазывать не будут…

— Послушай, эту ручку я забрал сегодня днем у нарушителя запретной зоны. Со мной были Филин и Ерш, они подтвердят! И нарушителя можно опросить, его фамилия Николаев, он майор уголовного розыска… Откуда я знал, что в ручке передатчик?

— Значит, не хочешь по-хорошему? Тогда путь известный — полиграф, а потом пентотал натрия!

— Будешь меня пугать?! — недобро прищурился Скат. — А ты знаешь, что такое быстрое потрошение? Это тебе не в кабинете уколы ставить! В поле счет идет на минуты, и вместо шприца — нож! С наших, бывало, заживо кожу снимали! А знаешь, скольких зверей я расколол на дальних выходах?

— Зачем мне это знать? У меня своя работа. И я ее выполню!

— Тогда выполняй, как положено! Камеры наблюдения за периметром проверь, там видно, как мы этого полицейского майора застопорили! Потом ребят опроси да его самого! Он тебе и скажет, откуда у него шпионская ручка! Проверь, куда ушло сообщение с нее! Вот тебе и откроется цепочка!

— Не учи ученого, я знаю, что делать! У меня команда генерала: вначале полиграф, потом «болтунчик»! — Гордеев, перегнувшись через стол, впился в допрашиваемого, как он думал, гипнотизирующим взглядом. При этом нос его морщился и чуть приподнималась верхняя губа — будто шакал принюхивался к следу возможной добычи.

— Специалисты уже подъехали и ожидают…

— Да они такие же специалисты, как ты! Нас учили, как обманывать полиграф да как сохранять волю, когда вводят сыворотку! Зачем же ты сейчас устраиваешь комедию? Чтобы доложить о выполнении приказа? И наверняка привел каких-то клоунов! Наши бы спецы без команды Слона не прибыли! А он, сто процентов, не знает, какой вы тут беспредел творите!

— А чем ты лучше меня?! — оскорбился Гордеев. — И специалисты не такие, и я не такой… Я служу в «Кинжале», как и ты!

— А ты на Шамаханских болотах был? Не был! Вот тем я и лучше!

— Брось, там вообще мало кто был! — махнул рукой особист и указал на силовую поддержку. — Вот и ребята не были!

— Я был! — неожиданно вмешался стоящий справа от Ската Шкаф. — Жуткое место! Там такие твари водятся — они шакала пополам перекусывали! Я сам видел: валяется оскаленная голова и передние ноги, а за ними окровавленные клочья! Или наоборот — задние ноги с хвостом, а впереди клочья… Короче, откуда схватил, оттуда и откусил половину!

— А при чем тут шакалы? — взвился Гордеев. — Ты кого имеешь в виду?

— При том, что шакалы там водятся, вот их и имею. — Шкаф наклонился влево, протянул руку с зажатыми кусачками и перекусил пластиковый хомут, стягивающий кисти допрашиваемого.

— Спасибо, брат! — Скат с облегчением принялся растирать онемевшие запястья с вдавленным красным следом.

— Что ты делаешь? — возмутился особист. — Кто разрешил?!

— Инструкция. Дольше часа в стяжках держать нельзя, надо перестегивать в металлические наручники, — невозмутимо пояснил Шкаф. — И вообще, это касается противника, а не нашего товарища!

Другие силовики кивнули, а тот, который стоял сзади, вдобавок убрал от спины Ската тайзер.

— Имейте в виду, вы отвечаете за последствия! — пригрозил Гордеев. — Сейчас посмотрим, какой он «наш товарищ»! Гоша, пригласи полиграфиста!

Стоящий на пороге помощник вышел и вскоре вернулся с человеком в штатском костюме и с «дипломатом» в руке. В чемоданчике оказался ноутбук, от которого отходили разноцветные провода, заканчивающиеся черными датчиками. Он привычно подготовился к процедуре: надел Скату на голову резиновую ленту с металлическими дисками на висках, на запястье левой руки прицепил большую прищепку, на безымянный палец правой — маленькую, напоминающую наперсток.

Скат подвергался испытанию на искренность каждый месяц, поэтому процедура для него была привычной, а инструктаж он слышал столько раз, что знал наизусть, так же, как и вводные вопросы, призванные получить образцы реакции его организма на заведомо правдивые и заведомо ложные ответы, чтобы при дальнейшем допросе отличать ложь от правды.

Вообще-то, испытание человека, прошедшего контрполиграфическую подготовку, имеет свою специфику, но, судя по всему, пришедший полиграфист об этом не знал. Скорей всего, он из гражданского ведомства, не имеющего опыта работы с изощренными шпионами. Заглядывая в полученную от Гордеева запись, он добросовестно зачитывал вопросы, а Скат столь же добросовестно на них отвечал. Ему даже не приходилось прибегать к ухищрениям, позволяющим обмануть прибор, потому что в этом не было необходимости: говорил он чистую правду.

— Вы связаны с иностранной разведкой?

— Нет.

— Вы связаны с криминальными структурами?

— Нет.

— Вы получили ручку-передатчик для шпионажа за отрядом?

— Нет.

— Вы отобрали ручку-передатчик у нарушителя запретной зоны?

— Да.

— Вы знали, что в ручке находится передающее устройство?

— Нет.

Вопросов с разными вариациями, направленными на выяснение отношений Ската и ручки-передатчика, было много. Полиграфист внимательно изучал ломаные линии на мониторе ноутбука, которые отражали физиологические реакции организма на каждый вопрос. Частота пульса, мозговая активность, потоотделение… Процедура испытания продолжалась около сорока минут. В конце концов полиграфист покачал головой и повернулся к Гордееву.

— Реакций лжи не обнаружено, ответы на поставленные вопросы можно считать искренними с вероятностью девяносто пять процентов.

Особист поскучнел.

— Но пять процентов могут содержать ложь? — с надеждой спросил он.

— Теоретически да. Но пять процентов это обычная флюктуация. Погрешность. Она закладывается даже в самый бесспорный результат.

Полиграфист собрал свой чемоданчик и откланялся. На Ската он даже не взглянул, как дровосек не смотрит на срубленное дерево. Хотя Скат не был похож на дерево, тем более срубленное. Освободившись от датчиков, он продолжил растирать запястья, изучающе рассматривая особиста.

Гордеев сидел неподвижно, глядя в темное, зарешеченное окно и нервно барабаня пальцами по столу. Было видно, что он обдумывает нечто важное.

Помощник внимательно смотрел на него и ждал сигнала. Скат тер онемевшие кисти, хрустел пальцами. Силовики откровенно томились ненужным и бесплодным ожиданием.

Джен загнанно металась по комнате взад-вперед, потом выскочила на кухню, выглянула в окно и успела увидеть, как Ската посадили в микроавтобус без опознавательных знаков и увезли. Надо было что-то делать! Но что?! Она была настолько ошеломлена происшедшим, что чувствовала себя выброшенной на необитаемый остров: ясно, что дел много, но каких, в какой последовательности и как их все переделать — неизвестно, да и спросить не у кого…

Впрочем, есть у кого! Надо посоветоваться с Галкой. В конце концов, она дружила с бандитом, и Сёмку Борца неоднократно задерживала полиция, он должен знать, что означает арест человека прямо из дома и что делают в подобных случаях…

Несмотря на волнение, Джен помнила, что ей сказал тот, кто позаботился о ее безопасности. Она не стала звонить из дома, не стала брать мобильник, а вышла на улицу, отошла на несколько кварталов и из автомата набрала номер, который знала наизусть. Галка откликнулась сразу. Выслушав ее быстрый и сбивчивый рассказ, подруга сказала:

— Сёмку много раз хватали, но каждый раз отпускали. Только его эти, мусора принимали. А чтоб военные — я никогда не слышала. Думаю, и он ничего тебе не подскажет. У него с военными никаких дел не было. А твоего, наверное, эмчеэсники и хлопнули… По каким-то своим разборкам…

— Каким разборкам?

— Откуда я знаю? Завтра найми адвоката, пойдите к нему на работу, тогда все и выяснится… Сейчас-то ночь уже, никто не работает!

Джен растерялась еще больше. Галка предлагала какие-то нежизненные вещи. Разве можно ждать до завтра? Может, его сейчас и застрелят — физиономии у тех парней такие, что подобный финал вполне возможен! И куда идти, на какую работу, где она находится? Судя по всему, работа непростая, и никакого адвоката туда не пустят…

— А телефон этого… Леши у тебя есть? — спросила она.

— Какого Леши? — удивилась Галка.

— Друга Евгения, с которым мы в «Форте-отеле» на вечеринке были. Ты с ним встречаешься?

— Да как встречаюсь… — неопределенно ответила подруга. — Так, вяло! Было у нас пару раз и как-то заглохло…

— А что такое?

— Да что? Какой-то он дикий. Розочку мою увидел — так сразу глаза на лоб вылезли. Пристал, как жвачка к подошве: что, да как, да зачем… Короче, то ли испугался, то ли насторожился. Непонятный он, Сёмка хоть предсказуемый. А телефон есть, записывай…

Джен позвонила Ершу. Тот уже спал, но трубку схватил быстро.

— А? Что? Кто это? Тревога, что ли? — еще не отойдя от сна, нервно спрашивал он.

— Какая тревога, Леша? Это я, Джен, подруга Евгения.

— А-а-а, — сказал он, вроде успокаиваясь. Но тут же снова завелся: — А что звонишь среди ночи? Случилось что-то? Где Женька?

— Случилось, забрали его и увезли!

— Куда забрали? Когда? Кто? — Сонливость из голоса исчезла, ее вытеснили напор и уверенность. Джен стало спокойней.

— Не знаю. Час назад двое военных, а с ними трое штатских. Но такие мордовороты, здоровенные! На этих похожи… на бойцов без правил, вот!

— И что? Куда повезли?

— Откуда я знаю? Сказали, в расположение какое-то…

— Ладно, понял, ложись спать! — резко сказал Леша и бросил трубку.

Джен растерялась — ждала совета, что делать, а ее послали спать! Но и вариантов у нее больше не было: все, что могла, — сделала! И она медленно пошла домой. Но на душе стало спокойней — она понимала: Леша спать не будет!

И точно, наплевав на субординацию и ночное время, Ерш позвонил напрямую командиру отряда полковнику Кленову.

— Здравия желаю, товарищ полковник. Это Ерш, — сказал он, и тут же поправился: — В смысле, капитан Шинник.

— Слушаю, Ерш. Что случилось? — ответил Слон таким тоном, как будто еще и не ложился спать.

— Да недавно Ската забрали!

— Как забрали?! Кто?!

— Сказали — двое военных и трое в штатском. Похоже, наша контрразведка, с прикрытием.

— И куда они его?

— Вроде бы в часть.

— Понял. Сейчас я этим займусь! На всякий случай будь наготове!

— Гоша, пригласи второго специалиста! — наконец скомандовал особист, и Гоша вышел.

— Сыворотку правды колоть не дам, — предупредил Скат.

— Боишься?

— Чего мне бояться? Результат будет тот же, а препарат вредный. К тому же при отрицательном полиграфическом тесте для его применения нет никаких оснований!

— У меня санкция генерала! — высокомерно повысил голос Гордеев.

— Вот себе и уколи!

— Приказано колоть капитану Восходову.

— Покажи мне этот приказ!

— Санкция дана в устной форме. — Гордеев постепенно терял свою уверенность. Устные приказы имеют неприятную особенность — некоторые начальники при изменении обстановки от них отказываются. И тогда ретивый исполнитель оказывается крайним.

— Тогда я хочу услышать это от самого генерала! — требовал Скат.

— Капитан, здесь не вы распоряжаетесь! Будете препятствовать дознанию, я прикажу применить силу!

Шкаф покачал головой.

— У нас был приказ доставить капитана Восходова в расположение части и обеспечить проведение с ним следственных действий. Что мы и сделали. Приказа подвергнуть его пыткам у нас нет. Тем более что это наш товарищ, а не враг. Никаких доказательств, свидетельствующих об обратном, получено не было. Впрочем, товарищ Гордеев, если вы обойдетесь без нашего участия, то можете действовать на свой страх и риск!

Вошедшие в кабинет Гоша и невысокий полный человек в белом халате и с медицинским чемоданчиком услышали последнюю фразу и остановились.

— Так что мне делать? — неуверенно озираясь, спросил псевдомедик.

Гордеев напряженно думал. Страх у него был, но рисковости не было. А действовать на свой страх и риск без одного компонента, как известно, невозможно. И, глядя на сосредоточенное лицо Ската, он понял это очень хорошо.

Но, с другой стороны, если есть внутренняя контрразведка, то должны быть изменники, шпионы и предатели. Иначе зачем нужна такая служба и ее сотрудники? И дело нельзя пускать на самотек: враги появляются только тогда, когда их ищут! Поэтому есть смысл рискнуть — не будет же Восходов набрасываться на него при свидетелях и сотрудниках поддержки, да и те не смогут остаться наблюдателями — они будут обязаны пресечь нападение, даже если и не хотят этого делать! А возможно, «болтунчик» развяжет этому дерзкому бойцу язык…

Честно говоря, сам особист не очень в это верил, но был уверен, что точное выполнение приказа начальства пойдет ему на пользу даже при отрицательном результате. Есть управленческая формула: он сделал все, что мог, и не его вина, что цели достигнуть не удалось… Начальники любят таких исполнительных и старательных подчиненных больше, чем всяких выскочек со «своим мнением», даже если они и получают лучшие результаты. Конечно, применение «болтунчика» — неприятная процедура, с не всегда предсказуемыми последствиями, однако этот Восходов здоров, как бык, ничего ему не сделается, может, правда, ухудшится память, но это мелочь — ему же не стихи читать на публике!

Гордеев повернулся к вошедшему и уже открыл рот, чтобы отдать команду, но тут прозвонил телефон внутренней связи, и он произнес обычное:

— Капитан Гордеев!

— Товарищ капитан, только что звонил полковник Кленов! — озабоченно сообщил дежурный. — Очень злой, ругался, обещал оторвать вам… ну, вы понимаете что! Приказал вам немедленно покинуть расположение отряда!

Капитан действительно понимал: обещание «оторвать яйца» было излюбленной угрозой командира отряда. «Черт, как он узнал?» — боевой настрой мгновенно улетучился. Со Слоном шутки плохи, и хотя формально особисты ему не подчиняются (у КРО своя вертикаль начальства — полковник Смирнитский и генерал Вилховский), Слон обещал оторвать яйца ему, а не полковнику или генералу, а все знали, что, во-первых, командир «Кинжала» слов на ветер не бросает, а во-вторых, вполне может выполнить угрозу…

— Что мне делать? — повторил вопрос человек в белом халате. Судя по всему, он тоже был из того же гражданского ведомства, что и полиграфист.

— Езжайте домой, спать пора! — резко ответил Гордеев. — А капитан Восходов должен остаться здесь до утра. Пусть начальство принимает решение!

— Нет возражений! — сказал Скат.

— Пойдем, брат, в наш кубрик, — Шкаф хлопнул его по плечу. — Перекусим, чайку попьем, поговорим!

— Нет возражений, — повторил Скат. Запястья перестали болеть, и это его радовало.

Однажды в череде преследующих его кошмаров произошло то, чего он так боялся: приснились Шамаханские болота.

Была ночь, зловеще светила кроваво-красная луна, по небу, в преддверии сезона дождей, ветер гнал тучи разной формы и степени плотности, отчего обстановка постоянно преображалась, будто осветитель в театре менял фильтры своих ламп, создавая на сцене атмосферу радости, печали, тревожного ожидания или страха и передавая соответствующие настроения в сердца зрителей. Тучи летели быстро, отчего казалось, будто луна и мириады звезд движутся в противоположную сторону. Игра теней создавала впечатление, что движутся и декорации: съезжают в стороны остролистые колючие кустарники, уродливые, похожие на скелеты деревья машут изломанными голыми ветками, шевелится коричнево-зеленая, кое-где поросшая то ли мхом, то ли травой поверхность болота… Обычно она была неподвижной, если никто из обитателей не высовывал свою кошмарную голову, не бил хвостом, не выпрыгивал за низко летящим туканом и не пожирал с чавканьем неосмотрительного шакала или задумчивую антилопу.

Сейчас все было тихо, но не как в обкатанной фразе «тихо и спокойно» — в этих краях «тихо» вовсе не означало «спокойно». С писком проносились нетопыри — размах кожистых крыльев которых был не меньше, чем у средней птицы. Если бы они могли добраться до луны, то она вмиг стала бы мертвенно-бледной. Считалось, что несколько таких упырей могут за десять минут выпить кровь из взрослого человека, если, конечно, он не будет отбиваться. Про тех же, кто живет в болоте, оговорка «если не будет отбиваться» — не действовала. Отбивайся, не отбивайся, бесполезно — разорвут на куски…

Он был один, как и всегда в страшных снах. Наверное, подсознание отторгало образы товарищей, которых он предал. Вроде бы сидел в полном снаряжении на твердой земле, на кочке, и всматривался в непроглядную тьму, чуть разбавленную фосфоресцирующими клубами зловонных испарений. Где-то за ними находится Виолетта, и ее надо было спасти. Хотя он с трудом представлял, как это можно сделать, а точнее, совсем не представлял. Дело в том, что даже подходить к топи ближе чем на два-три метра считалось крайне опасным. Говорили, что твари болот могут выбросить щупальца и затащить жертву в трясину, даже уверяли, что они ловят пролетающих над их обителью птиц и нетопырей. Так ли это — никто не знал, но испытывать судьбу и экспериментировать желающих не находилось. Строго говоря, болотных тварей никто толком не видел, а кто видел, уже не мог об этом рассказать. Можно было бы вообще усомниться в их существовании и списать все страшилки на легенды, подобно россказням о снежном человеке, но мифические персонажи не оставляют в реальной жизни окровавленные куски разорванных людей и животных… А такие ужасные находки не были здесь большой редкостью… Недаром местные обходили жуткий район далекой стороной. В этом состояло и преимущество Шамаханских болот: возле них можно прятаться — никто не увидит и не донесет властям! Правда, это было слабым утешением: неизвестно, что хуже — попасться на глаза агентам службы безопасности или приблизиться к зловещей топи…

Внезапно тучи разошлись — небесный осветитель убрал светофильтры, и столб лунного света косо ударил сверху вниз, как луч мощного прожектора, и словно высветил подиум клуба «Сапфир». На небольшом островке вокруг блестящего шеста танцевала Виолетта в своем обычном сценическом наряде — туфли на высокой платформе, чулки с резинками, стринги и узенький лифчик, едва прикрывающий соски. Она эротично изгибалась, обхватывала пилон длинными ножками, обвивалась вокруг гибким телом, переворачивалась вниз головой, словно акробат в цирке…

Только восторженных зрителей такого замечательного выступления на первый взгляд не было. Но впечатление оказывалось обманчивым, потому что поверхность болота шевелилась даже при отсутствии движущихся туч. Острый взгляд мог рассмотреть расходящуюся «усами» ряску, от продвижения в глубине даже не одного, а нескольких «зрителей», которые со всех сторон подбирались к островку с явным намерением превратить стриптиз-шоу в греческую трагедию и стать ее активными участниками, причем танцующей девушке отводилась совсем не та роль, которая возникала обычно в возбужденном сознании любителей дразнящей эротики…

Он вскочил на ноги и привычно вскинул к плечу автомат. Но стрелять наугад могут только герои плохих блокбастеров — надо видеть, куда посылаешь пули. А он этого не видел — только завихрения, оставляемые на поверхности крупными, стремительными телами под ней. Зато те, кто не попадал в прицел, прекрасно видели выбранную цель и уверенно направляли на мягкую соблазнительную плоть полуобнаженной девушки свои зубастые пасти, изогнутые когти, твердые пилообразные клешни, острые клювы и что там еще у них есть…

Но есть и другие способы, не требующие особой точности… Он нащупал на поясе гранату, вытянул кольцо и бросил снизу, по дуге, так, чтобы она разорвалась на достаточном расстоянии и осколки не достали до острова. Но предосторожность оказалась напрасной — трясина только булькнула, отозвавшись небольшим всплеском, а взрыва не последовало. Значит, таковы правила игры, и автомат тоже не будет наигрывать свои смертоносные блюзы…

Остается один выход — самому прыгать в болото. Но это ничего не изменит, трясина убьет его даже без вмешательства своих страшных обитателей — засосет и проглотит без следа. Хотя они обязательно сожрут тело, когда оно уйдет в глубину. Или еще раньше — разорвут живого, как только он окажется в страшной топи… Условия задачи требовали от него подвига, самопожертвования, напрасной смерти, ибо совершенно очевидно, что красивым и мужественным жестом он ничего не добьется. Во всяком случае, спасти Виолетту он не сможет.

Он метался по кромке твердой земли и громко кричал. Но ни один звук не выходил из широко открытого рта. Напротив, в рот к нему заходила вода, соленая морская вода, потому что вокруг уже расстилалось море. Откуда оно взялось? Вода накрыла его с головой, но он продолжал дышать как ни в чем не бывало. Может быть, у него появились жабры?

И тут он увидел Ската. Скат был в обличье своего псевдонима — мощная плоская рыбина с плавно колышущимися большими треугольными крыльями и длинным звериным хвостом, из которого торчал острый, вдобавок еще и отравленный, костяной шип. Справа и чуть сзади плыл огромный Ерш — угрожающе торчащий колючий плавник во всю спину напоминал кастет. Это был напарник Ската, тоже в обличии псевдонима. Слева, немного отстав, двигался Звезда, только он был в обличии не яркого солнца, а морской звезды. Впрочем, его псевдоним позволял толковать смысл и так, и этак.

Они набирали скорость, соблюдая строй атакующей тройки — угол острием вперед — и оставляя за собой кильватерные струи возмущенной воды и пузырьков воздуха. Виолетта продолжала танцевать как ни в чем не бывало, откуда-то взявшееся море ее совершенно не смущало. Сейчас болото было как бы илистым, липким и затягивающим дном мирового океана, а остров с беззащитной девушкой — кусочком твердой суши, на который уже выбирались угловатые и отвратительные даже по силуэтам тени. Но Скат, Ерш и Звезда подоспели вовремя и с ходу атаковали гнусных и мерзких тварей, которые походили на какую-то помесь крокодила, анаконды и осьминога. Возможно, это были разные существа, возможно, в одном объединялись все признаки самых отвратительных чудовищ, которые известны на земле. Но сейчас им пришлось туго: боевая тройка врезалась в болотных тварей, во все стороны полетели разорванные части уродливых тел.

Болото вокруг островка забурлило. Спасители ныряли в донный ил и вытаскивали все новых и новых тварей, с которыми разделывались быстро и эффективно. Битва шла не на жизнь, а на смерть, потоки черной крови, расплываясь, поднимались вверх и постепенно растворялись без остатка в чистой воде. А Виолетта, не обращая внимания на происходящее вокруг, продолжала свой эротический танец. Возможно, она даже не замечала схватки, происходящей из-за нее.

Но бой подходил к концу, болотные чудовища обратились в бегство, Звезда и Ерш их преследовали, а Скат обхватил своими крыльями Виолетту, словно запеленал ребенка, и быстро поплыл назад. Вскоре он оказался над твердой поверхностью, воды вокруг больше не было, а Скат вышел из болота совершенно чистым и сухим, превратившись в самого обычного человека с необычным прозвищем, державшего на руках улыбающуюся стриптизершу, которая приветственно махала рукой воображаемой публике. Или человеку, который видел этот сон и не понимал, что он означает, однако испытывал все нарастающую тревогу…

Виолетта выскользнула из объятий Ската, а из болота вышли Ерш и Звезда, которые присоединились к своему боевому товарищу. Все трое смотрели на единственного зрителя, но его не видели, хотя, наверное, что-то чувствовали — может, запах, а может, биологические ритмы его мозга. Но Виолетта указала пальцем в его сторону, и они как будто прозрели.

Скат бросился на него с десантным ножом в руке, с ходу нанес удар в живот, но чуть замешкался, и он успел подставить автомат. Второй удар тоже прошел с задержкой, рука вновь наткнулась на ствол, и нож чуть не выскочил из вспотевшей ладони. Он защищался автоматом, как обычный человек палкой, не применяя самого распространенного в рукопашке удара-тройки: стволом, магазином, острым углом приклада…

Противостоять Скату было трудно, но Скат тоже или сдерживал себя, или почему-то не мог перейти в окончательную смертоносную атаку. Они не использовали алгебру ножевого боя — финты, обманные движения, стремительные выпады, контратакующие приемы, — довольствуясь простой арифметикой: один бил ножом, второй подставлял защиту. Словно пьяные необученные мужики на деревенской околице…

Так они бились без особого успеха. Виолетта куда-то исчезла, Ерш и Звезда молча наблюдали за вялой схваткой, не проявляя никаких эмоций. И вдруг яркий свет залил окружающее пространство, и все исчезло — и болото, и чудовища, и островок с шестом, и все, кто ему привиделся в этом сне. Он опять сидел на кровати, опять покрытый холодным потом, и в освещенной комнате, кроме него, никого не было. Как всегда, он обошел квартиру с пистолетом на изготовку, заглянул в ванную, в туалет, под кровать, в кладовку… Он был один!

Как всегда, налил себе транквилизатор — полстакана «Хеннесси», залпом выпил, сел в кресло, включил телевизор. Там шла постоянная навязчивая реклама, которая иногда перебивалась какой-то примитивной мелодрамой. Он сидел и думал, что означает этот сон. Скорей всего, это предупреждение: «Гончие» пойдут по следу! Тогда понятно, почему в нем действуют бывшие друзья: иногда в группу «Гончих» включают тех, кто знает предателя лучше других… Правда, на другой чаше весов находилась Виолетта, которая, напротив, была им спасена, по крайней мере, он сделал все для того, чтобы спасти ее. И сейчас, наверное, ей ничего не угрожает, потому что предатель и двурушник Громобой уже не сможет ей ничего сделать. Да и Круглый проживет недолго, поэтому вряд ли успеет причинить ей вред. Другое дело, что она может указать на него Скату так, как сделала это во сне, но сейчас и так бывшие друзья держат кончик веревочки, ведущей к нему… А они никогда не оставляют найденный след…

И все же почему он помогал ей? Почему спасал ее, хотя в свое время не стал спасать товарищей? Хотел уравновесить чаши весов? Пожалуй, да. Им руководила растревоженная совесть. Это была компенсация за то, что он сделал в Борсхане. Спасти Виолетту означало успокоить самого себя, что он и сделал. На какое-то время стало легче, и перестали сниться сны о предательстве. Но вот — сегодня снова тот же сон… И это, несомненно, что-то означает, ибо он точно знал: в жизни ничего не случается просто так, даже сны не снятся!

При самом простом толковании сегодняшнего сна выходило, что это подтверждение: бывшие товарищи узнали о нем и стали искать. И, скорее всего, Виолетта поможет им в этом. И что же делать? То, что обычно делается в таких случаях, сейчас не подходило. Он не собирался убивать Виолетту, он не собирался убивать своих сотоварищей, тем более что это очень трудная задача…

И он налил себе еще полстакана коньяка. В конце концов, это самое простое, что он мог сделать в данной ситуации.

Служебное расследование заняло не больше недели. Но уже в первый же день стало ясно, что Скат никакой не шпион: Филин и Ерш слово в слово повторили его показания, а видеокамеры наружного периметра наглядно подтвердили правоту всех троих. Теперь острие подозрений уперлось в подозрительного полицейского, кружащего со спецручкой в кармане по запретной зоне вокруг секретного объекта. Гордеев запросил данные на майора полиции Николаева. Правда, здесь контрразведчика ожидало неожиданное и парадоксальное известие: оперуполномоченный отдела по раскрытию убийств сам оказался убит в тот же день, когда у него забрали ручку. Или потому, что у него отобрали ручку?! Это уже было похоже на попытку замести следы… А для некоторых похожесть воспринимается как установленный факт.

— Концы рубят! — уверенно сказал Гордеев. — Значит, это действительно шпионская линия. Только почему он искал подходы к нашему объекту? Какой смысл интересантам привлекать полицейского? Тут больше подошел бы кто-то из военных…

Но на эти размышления вслух его помощник, лейтенант Вилков, ответить не осмелился, а начальник, полковник Смирнитский, ответил не по существу:

— Какого хрена ты мне вопросы задаешь?! Ты мне ответы давай! Кому шли сигналы с этой сраной ручки?

— Мы пытались установить, товарищ полковник, но ничего не вышло: на приеме оказалась какая-то «левая» сим-карта, которая нигде не зарегистрирована и не «привязывается» ни к какому аппарату…

Смирнитский выругался, но тут же махнул рукой:

— Ладно, нас это уже не интересует! Майор полиции находится в юрисдикции гражданских ведомств. Подготовь сопроводительную нашим смежникам, я подпишу! И сразу же отправляй материал им… Пусть сами ломают голову!

— Так точно, товарищ полковник! Я рад, что наши парни непричастны к этому гнилому делу!

— А рад, так заканчивай свою писанину!

— Есть, товарищ полковник! — щелкнул каблуками Гордеев.

Заключение служебного расследования сняло подозрения со всех фигурантов этой истории. Но восстанавливать Ската в составе группы, отправляющейся на задание, никто не собирался. С этим вопросом он подошел к командиру.

— Я рассчитывал на эту командировку, — принялся объяснять он. — Мне нужно восстанавливать разбитую машину, и я надеялся, что боевые мне здорово помогут…

— Я ничего не могу сделать, — с сожалением развел руками Кленов. — Это команда Вилховского. Сразу, по горячим следам так решили. А теперь менять приказ — это целое дело. Хочешь, напиши рапорт, сходи к нему на прием… Даст согласие — я тут же переформирую группу… — Он помолчал, внимательно разглядывая подчиненного. — Только… Ты уверен, что действительно этого хочешь? Ты же знаешь…

— Так точно, товарищ полковник, все знаю. Но у меня нет другого выхода…

— Ну, как знаешь… Тогда действуй!

Скат написал рапорт и пошел к генералу на прием. Как ни странно, Вилховский отнесся к нему благожелательно и, можно сказать, благосклонно: принял, внимательно выслушал и наложил резолюцию: «Восстановить в списке номер один в связи с отсутствием оснований для исключения».

Радостный Скат вернулся в часть. Но товарищи отнеслись к его победе настороженно.

— Ты же знаешь правило спецназа, — медленно, словно шел по минному полю, проговорил Филин. — «От войны не бегай, на войну не рвись». Включили тебя в списки на боевые — пошел. Не включили — не идешь…

Ерш, Бес и Звезда смотрели в сторону. Дед кряхтел и гладил раненую ногу.

— А что, если не включили, а пошел? — поинтересовался Бобер, который по молодости многих примет не знал.

— Что-что! — сказал Дед. — Расчтокался! Сам не понимаешь что?!

Бобер глянул на помрачневшие лица товарищей и перестал задавать глупые вопросы. Он и так понял: если сам напросился на боевой выход — тебя убьют!

Будущей звезде эстрады Скат таких подробностей не рассказывал. Он вообще избегал подробностей во всем, кроме служебных отчетов и рапортов. Но даже если бы он решил нарушить это незыблемое правило своей профессии, то вряд ли успел бы — вернувшись домой, он сразу попал в объятия Джен и вместе с ней оказался в постели, где мужчина и женщина на первых порах не беседуют в обычном смысле слова, а занимаются всякими глупостями, которые сопровождают несвязными словосочетаниями, в большинстве случаев не имеющими никакой логики и информационной насыщенности.

— Я чуть с ума не сошла! Я думала, ты уже не вернешься! — восклицала Джен. — Я никогда не видела, как арестовывают!

Скат хорошо знал, что постель — самое опасное место для носителя секретов: именно здесь расставляются «медовые ловушки», мед с которых зачастую вредоносней цианистого калия или пули. Он даже не стал поправлять, что его вовсе не арестовали, а задержали для допроса. Да и зачем зря болтать: надо просто целеустремленно и настойчиво делать свое дело, которое всегда эффективней пустых слов.

Потом, когда лихорадочная и совершенно нерациональная поспешность завершилась полной опустошенностью и умиротворенностью, он вернулся к разговору, прерванному несколько дней назад нежданными ночными гостями.

— Позвони своей Галке и спроси, что она рассказывала про меня! Ну, этому Николаеву, из уголовного розыска. Помнишь, я тебя спрашивал?

Джен наморщила лоб, и он подумал, что сейчас, вопреки стереотипам, именно он пользуется исконно женским приемом, выступая в качестве неизвестно какой, но уж точно не медовой ловушки.

— А, вот ты о чем… Давай позвоню. Но я не могу со своего телефона…

— Почему?

— Да меня же ищут — и бандиты, и полиция. Знающий человек подсказал, что телефон могут запеленговать, и дал другой. Но и им можно пользоваться лишь в крайнем случае…

Скат бросил на нее быстрый взгляд.

— Что ж, это грамотно! Бери мой. — Он включил громкую связь и передал аппарат девушке. Она быстро набрала номер.

— Привет, Галчонок!

— Кто это?

— Это я, просто с другого номера, — пояснила Джен и спросила: — С кем ты говорила про ребят?

— Про каких ребят? — удивилась Галка. Действительно, в ее жизни было столько ребят, парней, пацанов, мужчин и десятков других наименований представителей противоположного пола, что круг следовало существенно сузить.

— Про моего Женю, про твоего Лешу.

— Да какой он мой? Ни с кем не говорила! Хотя подожди… Помнишь, мужичок подходил к нам в «Форте-отеле»? Ну, такой, кругломордый, с бровями, как небритые подмышки? Костя Круглый?

— Ну?

— Вот. Недавно вдруг нарисовался, сказал — соскучился, пригласил в клуб «Д 4», угощал такой гадостью — как устрица, только из нее кровь течет, ее пить надо… Но мне понравилось…

— И что?

— Да ничего. Выпили, поели, поболтали. Он о тебе все расспрашивал, видно, глаз положил… Короче, обычный треп. А потом он вообще ушел, какие-то дела нарисовались… Я так и не поняла — чего он от меня хотел, зачем звал…

— И ты ему про Евгения все выложила?

— А что все? Сказала, что у тебя есть парень. Это что, секрет, что ли? Мы же с ними в открытую ходим, показываемся везде. Какие могут быть секреты?

Скат покрутил пальцем, будто круг в воздухе нарисовал, и Джен поняла сигнал «закругляйся».

— Ладно, у меня котлеты подгорают, я тебе еще позвоню, поболтаем. Пока!

— Хозяйственная ты наша! — сказала Галка и отключилась.

— Кто такой этот Круглый? — спросил Скат.

— Да один Галкин приятель. Собственно, у нее все приятели. Короче, знакомый, ну ты сам слышал.

— А почему ж он про нас расспрашивал?

— Может, и правда понравилась. А когда про девушку все выясняют, и про парня обязательно спросят.

— А этот ваш Круглый с майором Николаевым знаком?

— Да откуда я знаю?! Галка говорила — он и с бандитами, и с ментами трется, может, и знаком! Что ты все докапываешься? Сидели, болтали, выпивали, обычный треп…

— Обычный? — с сомнением поинтересовался Скат. — Внезапно появляется, говорит — соскучился по Галке, ведет ее в дорогой кабак, а расспрашивает про тебя и про меня! А потом вдруг уходит… Значит, целью у него было не с Галкой помиловаться, а информацию сдоить…

— Слушай, Женя, ненавижу я эти «прихватки»! — раздраженно сказала Джен и отодвинулась. — Бандиты к каждому слову цепляются, да Карнаухов любит всех за язык ловить!

Они лежали в измятой постели, Скат перевернулся на спину, закинул руки под голову, вздохнул, с безразличным видом спросил:

— А кто такой Карнаухов?

Джен осеклась и замолчала. Но если сказала «А», надо говорить и «Б»…

— Валерий Карнаухов — начальник службы безопасности «Комплекса». Однажды, в «Сапфире», он меня из неприятной истории вытащил. Примерно из такой, как и ты. Только менее крутой…

Пряча глаза, Джен отвела взгляд, и теперь рассматривала кинжал, вытатуированный на его предплечье.

— М-м-м, — неопределенно промычал Скат. — «Сапфир» — просто источник неприятностей! Хорошо, что есть благородные рыцари! — И неожиданно спросил: — А у тебя с ним было?

Джен снова помолчала. Она знала, что такой вопрос последует. Хотя он и был неожиданным, но ожидаемым.

— Да, несколько раз. Но это уже давно…

— М-м-м, — снова промычал Скат. — Ну и чем дышит этот Валерий Карнаухов?

— Да чем дышат на такой работе? Крутится, на «стрелки» ездит, бандитам наглеть не дает, в «Сапфире» порядок обеспечивает… Говорят, парень честный…

— Ну, это похвально… А еще что скажешь?

— Да что скажу? Еще у него татуировка, вот здесь, как у тебя. — Она ткнула пальчиком в синий кинжал. — Только у него не нож, а рыба.

— Рыба?! Здесь?! — Скат сел.

— Ну да. Такого же размера, на этом же самом месте… А что ты вскочил?

— Да так, удивился. — Скат снова принял прежнюю позу. — Вот уж не думал, что такие совпадения возможны… И он тебя спас, и я. И наколки на одном месте… Чудеса! А с Галкой мне надо самому поговорить…

Джен приободрилась.

— Так мы скоро встретимся! Я просто не успела сказать: нас сам Домбровский в Оружейную палату пригласил! Нас с тобой и Галку с Лешей!

— Гм… Никогда там не был… А чего вдруг?

— Для повышения культурного уровня! У меня же теперь началась другая жизнь!

— Ах, вот оно что… Ну ладно, повысим, если так!

Действительно, теперь Джен регулярно брала уроки пения. Практически каждый день она пела около двух часов. Руководил ею Вениамин, хотя несколько раз заглядывал и сам песенный мэтр Домбровский, который, прослушав, снисходительно сказал, что она делает успехи. Веня многозначительно округлил глаза и подмигнул. Она не поняла, что это значит. Ей и самой казалось, что получается все лучше и лучше и что теперь ее голос звучит так же, как на давней записи с Шахтинского песенного конкурса.

За это время она познакомилась с несколькими представителями песенно-музыкальной тусовки, а через них с деятелями эстрады, кино и теми, кто постоянно обретался в этой среде. Нередко эти прихлебатели были более важными и надменными, чем настоящие звезды, которые, впрочем, еще не разгорелись в полную силу.

Часто с ней увязывалась Галка, которой очень нравилось находиться среди «людей из телевизора», она их всех считала знаменитостями, да и сама чувствовала себя уже не простой смертной, а приобщенной к «элите». Надо сказать, что Джен не только не разделяла ее восторгов — ей было неинтересно среди этой публики. Оказалось, что почти все они мало что знают о жизни. Например, еще тускловатые звезды любили рассказывать смешные эпизоды из своих биографий, которые происходили обязательно на гастролях и были связаны с какими-то абсолютно заурядными происшествиями, не способными, на ее взгляд, вызвать даже улыбку.

Например, артист Н. хотел ночью навестить актрису Г., но, поскольку был пьяным, перепутал номера и зашел к актеру Ц., где эта Г. и оказалась. Изложив совершенно банальную историю, рассказчик улыбался, а слушатели с повышенной ажиотацией, как бы подогревая сами себя, гомерически хохотали. Причем истории были однотипные и зачастую полностью совпадающие, хотя рассказывали их разные люди и в разных аудиториях: и в дружеском застолье, и в передачах «Вечер смеха» или «Артисты рассказывают»…

Наряду с веселыми историями существовала и драматическая линия — повествования о том, как кто-то из знакомых звезды болел или умирал, и как сам рассказчик принимал меры для того, чтобы облегчить участь больного или даже спасти его путем использования экстрасенсов, шаманов, особых врачей, приглашенных из правительственных клиник, или чудо-лекарств, которые всех стопроцентно излечивали, но в данном, конкретном случае, увы, оказались бессильны… Печальные истории пользовались еще большим спросом, чем смешные, рассказчики кочевали из передачи в передачу, и если верить их повествованиям, то они побывали у смертного одра всех знаменитостей, как будто сами и являлись прославленными лекарями, приглашаемыми к важным персонам…

При личных разговорах Джен чувствовала, что у экранных суперменов вообще нет внутреннего стержня. Особенно хорошо она это поняла после общения со Скатом и его другом. Это были люди с железным каркасом, стальными нервами и непререкаемой убежденностью в правоте своих действий. Актеры же производили впечатление пластилиновых натур. Здесь не было ничего удивительного: играя разные роли, они поддаются лепке режиссера, и чем податливее артистическая натура, тем правдивее получается персонаж… А в результате внутри у них нет собственной личностной конфигурации — только слепки с фактур героев, сыгранных за всю жизнь…

Мир шоу-бизнеса жил по особым законам. Здесь обсуждали, кто с кем спит, кто с кем уже перестал спать, а кто с кем хотел переспать, но не получилось. Как правило, эти сведения были неточными, противоречивыми, часто вообще лживыми. Но, в конце концов, неточности считались в порядке вещей: рассказал так, а получилось этак… Ну что ж? Бывает.

Часто после того, как она освобождалась, за ней заезжал Скат. И он разительно отличался от всех этих людей. Надо сказать, что, хотя он и не увлекался рассказами о своей жизни, ей было интересней находиться с ним и ощущать исходящую от него силу.

Но Домбровский через Вениамина пытался воспитать из нее, а заодно и из Галки, адептов этого странного и какого-то однобокого мира. Он передавал билеты на самые значимые концерты и требовал, чтобы они погружались в атмосферу песенного сообщества. Проводником в эту новую для них вселенную выступал Вениамин, который очень серьезно относился к поручениям «главного по песням»…

На концертах задавали тон надоевшие, но «незабытые имена». Столь же заслуженные, сколь и древние, лайнеры советской эстрады на остатках творческого топлива тянули к своим последним аэродромам. Садиться на промежуточных и отдыхать они не хотели, да и не могли. Этого многие не понимали, возмущались таким упорным стремлением не сходить с маршрута, уступая дорогу молодым дарованиям, а, надсадно гудя выработавшими ресурс моторами и скрипя разболтанными заклепками изношенных фюзеляжей, лететь все дальше и дальше… Особенно негодовали те, кто никогда не летал, не умел этого делать и не имел ни своего топлива, ни запасных аэродромов.

— Сколько можно слушать эту Патрикеевну или Барского? — каждый раз недовольно говорила Галка. — Ушли бы уже на пенсию, дали дорогу молодым!

— Не вздумайте сказать этого при Илье Васильевиче! — замахал руками Вениамин. — Это будет грубо и бестактно, к тому же несправедливо! Те, кого вы назвали, настоящие звезды советской эстрады, они закончили консерватории, тексты песен для них сочиняли известные поэты! Настоящие звезды не гаснут, они и сейчас собирают полные залы, хотя петь им, конечно, гораздо труднее, чем молодым: и голосовые связки перетружены, да и попробуйте в их возрасте простоять два часа на сцене! И потом — кому давать дорогу? Где эти «молодые»? Растатуированные обезьяны с пирсингом в носу, которые ничему не учились и ничего не умеют! Разве рэп — это песни?!

— Но они собирают стадионы! — возразила Галка.

Вениамин развел руками.

— Да, но кого они собирают? Разве можно сравнить качественный состав их зрителей и поклонников Барского?

— И зарабатывают миллионы! — не сдавалась Галка.

Вениамин снова развел руками.

— Это следствие недостатка культуры у широких масс! И с этим надо работать!

Очевидно, он передал содержание разговора своему шефу, потому что повышение культурного уровня началось уже через неделю: Вениамин передал билеты в Оружейную палату.

— Возьмите своих гм… поклонников, Илья Васильевич придет с супругой, я тоже… Посмотрим знаменитые экспонаты, прикоснемся к исконной русской культуре, обменяемся впечатлениями…

Такой оборот дела Джен удивил, а многоопытная Галка шепнула на ухо:

— Это уже знакомство семьями… Только для чего? Непонятно — чего он хочет? И кого мне брать — Сёмку или Лешку?

Джен пожала плечами.

— Лучше Лешку позову… Уж больно у Сёмки вид специфический!

Джен пожала плечами еще раз:

— Тебе видней, подруга!

Как и договорились, встретились у входа в музей. Домбровский опоздал на двадцать минут. Он был, как всегда, в белом костюме, только теперь наряд дополняла белая шляпа. Мэтр важно вышагивал впереди, картинно поигрывая черной тростью с массивным бронзовым набалдашником. Слегка отставала от него восходящая звезда эстрады Инна Сверхновая, которую все знали не столько по успешной концертной деятельности и обещающему псевдониму, сколько благодаря телевидению, ибо в последнее время во всех передачах Илья Васильевич показывался только с молодой женой. За ними шли Вениамин, которого держала под руку симпатичная худенькая брюнетка, и две девушки, чье присутствие заранее не оговаривалось. Распущенные по плечам волосы, подкачанные губки, короткие юбки, походки «от бедра»… С первого взгляда было видно, что они считают себя красавицами и любовь к себе затмевает любовь ко всему остальному миру.

Впрочем, все женщины из свиты мэтра в чем-то были схожи, как скаковые лошадки из одной конюшни или финалистки конкурса красоты, прошедшие кастинг и предварительные туры, — может, высоким ростом и модельной внешностью, может, потому что были одеты по одной моде — фирменно, дорого и броско. На их фоне Скат и Ерш выглядели довольно бледно, хотя Джен и Галка вполне вписывались в облик и стиль новой компании.

Знакомство началось с того, что жена Вениамина радостно бросилась к Скату и Ершу, расцеловав каждого в обе щеки. Такой порыв ее супруг оценил буднично и благосклонно, а Домбровский и Инна немало удивились.

— Вы что, знакомы? Откуда? — с простодушной прямолинейностью спросила Инна.

— Отдыхали вместе, — пояснил Веня, который помнил инструктаж. Роза тоже все помнила и потому молча кивнула.

— Где же это вы вместе отдыхали? — скептически поинтересовалась Сверхновая, оглядывая парней с ног до головы. — В Кальяри? Или в Сан-Тропе?

Действительно, «кинжалисты» не были похожи на тех, кто оттягивается на дорогих курортах: Скат в «беспородной» белой рубашке и таких же брюках, а Ерш в поношенном костюме сослуживца, в котором ходил на торжество в «Форте-отеле», — Карлсон обнаружил на нем пятна и обратно не принял, потребовав новый костюм. Как и следовало ожидать, у Ерша свободных денег не было, и этот вопрос отложился в долгий ящик, зато его гардероб обновился, хотя не настолько, чтобы представители шоу-биза принимали его за своего. Да и вообще, по неуловимым для обычного взгляда признакам парни не вписывались в облик завсегдатаев пляжей Сардинии или Лазурного Берега.

Вениамин это понял и быстро сориентировался:

— Да нет, здесь, на природе…

Наступила неловкая пауза.

— Ну что, друзья мои, — доброжелательно улыбаясь, сказал Домбровский и поправил тростью шляпу, чуть сдвинув ее на затылок. — Не пора ли нам познакомиться? Да и пойдем на экскурсию…

Вениамин, который знал всех, представил незнакомых друг другу.

— Это Илья Васильевич, это Евгений и Алексей…

Мужчины пожали друг другу руки.

— Очень приятно! — Мэтр доброжелательно улыбался, «кинжалисты» тоже постарались изобразить улыбки.

— Эта красавица — Инна, а это моя Роза. А вот Женя, будущая знаменитая певица, и ее подруга Галина, которая тоже тянется к искусству… А это модели, назовитесь, девочки!

— Вера! — густым мужским баском представилась одна и протянула руку. Мужчины вяло пожали холодные пальцы, прикладываться губами никто не стал, поэтому вторая просто назвалась:

— Маша, — но руку не протягивала, хотя голос у нее был нормальный — женский и даже приятный.

В вестибюле их встретила озабоченная черненькая женщина-экскурсовод по имени Светлана Николаевна, она извинилась перед Домбровским и предупредила, что придется сократить экскурсию на время опоздания. Мэтр кивнул головой. Скат удивился, что извиняется не виновник опоздания, а перед ним. Но для Домбровского это, похоже, было в порядке вещей.

Потом они ходили по залам, погрузившись в удивительную историческую атмосферу и рассматривая парадное облачение царственных особ и церковных персон.

— Вот облачение митрополита Никона, — поведала Светлана Николаевна, ее озабоченность пропала, растворившись в охватывающих высоких чувствах. — Изготовлено из чистой золотой парчи, с нашитыми жемчужинами и золотыми пластинами, его вес составляет двадцать четыре килограмма…

— Замучаешься в таком ходить! — пробасила Вера и трубно захохотала. — А то и вообще копыта отбросишь!

Экскурсовод втянула голову в плечи.

— Да, вес такого наряда равен весу рыцарского доспеха, — дипломатично среагировала она.

Потом смотрели царские головные уборы и символы государственной власти: короны, скипетры, державы — все из золота, богато инкрустированного драгоценными камнями.

— Вот бы такой камушек выковырять, — вздохнула Вера и снова хохотнула.

— А это знаменитая шапка Мономаха, — продолжала Светлана Николаевна. — Ею венчали на царство Великих Князей Руси…

— Можно вопрос? — спросила Инна.

— Конечно, — улыбнулась гид.

— А как соболиный мех сохранился столько веков? Или его обновляют?

Светлана Николаевна смутилась.

— Э-э, видите ли, экспонаты в герметичных шкафах, с постоянным климатом…

— Ерунда, настоящий мех давно моль сожрала! — протрубила Вера. Маша дернула ее за руку, но та не вняла предостережению. — А что, не так?! Если не моль, так все равно бы мех выпал, одна лысая кожа и осталась…

— Извините, девушки, вы мешаете вести экскурсию, — с трудом сдерживаясь, проговорила гид. Лицо ее покрылось красными пятнами.

— Я дико извиняюсь, — приложив руку к объемной груди, покаялась Вера. — Молчу, молчу, молчу…

Некоторое время экскурсия продолжалась без пояснений и комментариев, Очевидно, Светлана Николаевна пыталась взять себя в руки. Ей это удалось, когда подошли к трону Ивана Грозного, облицованному пластинами из слоновой кости.

— Обратите внимание — на них нанесены библейские, мифологические, исторические сюжеты, — сказала Светлана Николаевна. — Исключительно тонкая работа… Такой не увидишь больше нигде!

Ерш и Скат внимательно осматривали бесценные и уникальные артефакты, удивляясь каким-то новым чувствам, пробуждающимся в их душах. И Джен с Галкой тоже проявляли неподдельный интерес к экспонатам, причем не оттого, что они стоили немереных денег… Что-то иное влекло их от одного стенда к другому. Домбровский был здесь не первый раз и хорошо знал все экспозиции, он надолго подходил к избранным стендам, хотя больше наблюдал за своими спутниками. Инна старалась ему подражать, но чувствовалось, что откровенное богатство притягивает ее больше, чем эстетика достижений древних мастеров. Маша и Вера тоже интересовались золотом и драгоценными каменьями, которые, впрочем, скорее огорчали своей недоступностью, чем бескорыстно радовали глаз изысканной красотой.

— А вот какая прелесть! — воскликнула Джен, и спутники, подойдя, тоже заинтересовались привлекшим ее экспонатом.

Зеленое, богато изукрашенное золотом и серебром яйцо, которое было открыто, показывая находящийся внутри на изображающей море кварцевой пластине золотой трехмачтовый фрегат с искусно выполненными мельчайшими деталями, включая ванты и другие элементы такелажной оснастки.

— Как будто он сейчас поплывет, правда, девочки?

— Угу. — На этот раз Вера совсем неравнодушно заглядывала в витрину, но рассматривала не волшебный кораблик, а свое отражение в стекле. Что-то ей не понравилось, и она слегка поправила помадой губы.

— И правда, здорово, — согласилась Маша, Инна тоже примкнула к этому мнению.

— А как у вас впечатление, молодые люди? — снисходительно поинтересовался Домбровский.

Скат пожал плечами.

— Хорошее, — сказал он.

— Да, — подтвердил Ерш.

Они всегда были немногословны, но этим несколько разочаровали мэтра песни.

— А вот, посмотрите сюда! — Светлана Николаевна подвела их к новой экспозиции. За толстым стеклом на бордовом бархате сверкали голубоватой сталью, золотом и драгоценными камнями прямые широкие мечи, шпаги и рапиры, изогнутые сабли, кривые кинжалы и двояковыпуклые ятаганы…

— Оружие должно быть вам близко? — спросил Домбровский. — Вы же военные.

— Типа того, — ответил Ерш, а Скат поправил:

— Ну, не совсем. У эмчеэсовцев нет оружия. Наше оружие — это пожарные брандспойты, бульдозеры и строительные материалы.

— Мужчин всегда интересовало оружие, — вмешалась Светлана Николаевна. — Но не многие знают, что оно отражает менталитет нации. Обратите внимание на разницу между русским и восточным вооружением. Наше — прямое, мощное, удар которого невозможно отвести, оно олицетворяет прямолинейность, храбрость и силу! А что отражают персидские сабли и кинжалы? Хитрость, изворотливость и расчет на неожиданный удар!

— Довольно оригинальное мнение! — удивленно сказал Скат. — А почему среди этих драгоценных клинков затесалась совершенно обычная шпага?

Он указал на самый заурядный образец: тусклый клинок с долом на две трети длины и затейливо гнутым эфесом из переплетающихся бронзовых прутков. Ни золота, ни серебра, ни рубинов с сапфирами…

— О нет, она вовсе не обычная! — экскурсовод улыбнулась. — Неказистая на вид, она участвовала в историческом событии…

— В каком же? — вежливо спросил Скат.

— Она принадлежала Николаю Зубову — гвардейцу дворцовой охраны, который в 1801 году участвовал в убийстве императора Павла I… Недаром говорят: «Шпага возводила монарха на престол, и шпага сбрасывала его оттуда»… И хотя в данном случае сам жестокий акт был осуществлен золотой табакеркой и шарфом, шпаги висели на поясах у всех заговорщиков. И то, что орудие убийства было другим, это исключение, подтверждающее правило…

— А мне больше нравятся эти мечи, — Инна показала на отливающие синим блеском булатные клинки с золочеными гравировками и эфесами, усыпанными рубинами, сапфирами и алмазными россыпями.

— Молодец, моя девочка! — улыбаясь, похвалил Домбровский. — У тебя хороший вкус и историческое чутье! Это не просто культурные ценности, не просто баснословно дорогие предметы, это оружие наших побед! Им выигрывались битвы и писались летописи!

— Вовсе нет! — резко сказал Ерш, и прозвучало это довольно грубо. — Таким оружием не сражаются, это просто символы власти и богатства, как скипетры и короны! Успехи битв всегда решали простые мечи, без всяких украшений. Вы видели римские гладиусы? Грубые деревянные рукоятки, короткие плоские клинки без всяких ребер, долов или гравировок. Но ими завоевано полмира!

— Интересный подход, — подчеркнуто учтиво заметил Домбровский. — Но неужели вы считаете, что вот эти драгоценные мечи не участвовали в победах?

Ерш улыбнулся.

— Ну почему же? Может, и участвовали, но ими только указывали направление атаки. А решали все рядовые солдаты с простым оружием!

— О-о-о, еще интереснее! Вы исключаете роль военачальника? А как вы представляете битву?

— А вот так. — Ерш указал на большую картину, на которой средневековый стрелец целился сквозь узкую бойницу крепостной башни. — Здесь все предельно наглядно — каждый стрелок видит только небольшой кусочек пространства. Он не знает, как развивается осада, кто берет верх, какие повороты принимает битва. У него одна задача — поразить стрелой или пищальной пулей противника, который появится в поле зрения. Если говорить сегодняшним языком — он держит свой огневой сектор. И добросовестно стреляет в меру своего умения, способностей, мастерства. Так вот именно из действий этих стрелков складывается победа или поражение. Хотя видит все сражение и управляет им главный военачальник. Или по крайней мере пытается управлять. Но чья роль в сражении главнее? Командира в богато изукрашенной кирасе — или сотен умелых стрелков и тысяч пехотинцев?

— Вот даже как! — вроде одобрительно покачал головой Домбровский, едва заметно улыбаясь. — Значит, вы отдаете приоритет движущих сил истории низшим слоям? Пролетариат и трудовое крестьянство, так?

— Разве это низшие слои? Это производительные силы любого общества!

— Прекрасно! — Илья Васильевич обозначил шуточный поклон. — Я вижу, что вы склонны к марксистской философии!

— Нет, — усмехнулся Ерш. — Где я — и где философия? Я далек от всех этих категорий. Просто я так думаю насчет реалий войны…

— Но тогда надо разбираться в военном деле, — заметил песенный мэтр.

— Ну, все мы служили в армии, — скромно сказал Ерш.

— Ах, да! Конечно! — Улыбка стала откровенной.

Тем временем экскурсия подошла к концу. Девушки отправились «попудрить носики», мужчины беседовали в вестибюле у выхода.

— Закурите, ребята? — добродушно предложил Домбровский, доставая из кармана кожаный футляр с сигарами. Одну он взял в рот и протянул портсигар спутникам.

— Так здесь нельзя, — сказал Скат. — Вон, вывеска висит.

— Нам можно, — заметил Домбровский, прикуривая.

Светлана Николаевна, наблюдавшая за ними с порога зала, направилась было к нарушителю, но на полпути развернулась и незаметно исчезла. Домбровский выпустил струю синеватого дыма. Запахло хорошим табаком.

— Веня, зачем ты привел этих лахудр? — спросил он, показывая в сторону дамской комнаты.

— Как зачем? — удивился Вениамин. — Хотел вам представить! Молодые девушки, участницы конкурсов красоты, тянутся к высокому искусству… Может, вы ими заинтересуетесь и возьмете шефство…

— Ох, ох, ох, — вздохнул мэтр. — Ты очень невнимателен для нашей профессии! Ведь мы выбираем алмазы для огранки, а не кварц или слюду. Эта, как ее, Вера… На первый взгляд очаровательная, длинные красивые ноги. Но как она разговаривает, как смеется! Словно трансвестит! И очарование сразу пропадает, к тому же понимаешь, что она полная дура! У меня словно пелена с глаз упала: и черты лица грубые, и макияж, как штукатурка, и манеры вульгарные! Даже ноги уже не выдающиеся — ноги как ноги, даже корявые слегка…

— И когда вы успели все рассмотреть? — восхитился Вениамин.

— Это моя работа, — скромно ответил мэтр и обратился к «кинжалистам»: — А как вы проводите время, молодые люди?

— Да особо времени-то и нет, — сказал Скат. — Везде то пожар, то наводнение, то землетрясение. Командировки, разъезды. Много забот.

— О-о-о, это плохо, — заметил Иван Васильевич. — У вас же такие шикарные девушки. Они ведь требуют внимания, ухода и, не побоюсь этого слова, денег. Евгения уверенно идет к большой эстраде, но одного хорошего голоса мало. Ей нужны концертные платья, нужны деньги на организационные расходы. Галина тоже проявляет интерес к концертной деятельности. Она хотела пробоваться как певица, не уверен, что это правильное решение, но думаю, что в подтанцовках она вполне могла бы участвовать…

— Вы что-то предлагаете? — мрачно спросил Ерш.

— Да нет, ничего, это так, мысли вслух… Просто информация. Веня, покажи образец платья…

— Сию минуту, — помощник покопался в телефоне. — Вот!

Ерш демонстративно отвернулся, а Скат, наоборот, — с интересом уставился в экран. По подиуму шла высокая, улыбающаяся модель в длинном черном платье с голыми плечами и глубоким декольте. Когда она повернулась, то оказалось, что и спина открыта почти до копчика.

— Снизу скромно, а сверху — стремно! — не удержался он.

— При широком шаге ноги тоже обнажаются, — пояснил Вениамин. — Это для сольника предполагаемой победительнице… Тут важен не только голос, но и внешний вид!

— И сколько оно стоит?

— Триста тысяч.

— Сколько?!

— Не волнуйтесь, не долларов, конечно! — засмеялся Вениамин. — Триста тысяч рублей!

— А что, без платья ничего не выйдет? — упавшим голосом спросил Скат.

— Ну почему! Вопрос решаемый. Можно найти спонсоров или договориться о прокате. — Домбровский картинно оперся на трость. — Впрочем, хватит о делах! Дождемся наших девочек и можем отправиться в ресторан. Я угощаю.

— Спасибо, — сказал Скат. Настроение у него испортилось. — У нас несколько другие планы.

— Ну, если так, значит, так, — уступчиво сказал мэтр.

Между тем в большой и высокой, отделанной белым кафелем дамской комнате обстановка накалялась. Сделав свои дела, девушки поправляли перед длинным зеркалом макияж и разговаривали вроде бы на совершенно нейтральные темы.

— У меня очень насыщенная концертная программа, — небрежно сказала Инна. — Илюшка все хочет выскочить отдохнуть на Лазурку, так я не могу выбрать время…

— Ничего странного, у тебя успех с первого концерта! — кивнула Роза. — Илья Васильевич просто кудесник, сейчас он взялся за Женечку, и ее, несомненно, тоже выведет в звезды!

— Да, кудесник он великий, — со странным выражением проговорила жена мэтра.

— А я выиграла конкурс «Московская красавица», — похвасталась Маша, освежая помадой вытянутые губы.

— Это круто! — вежливо удивилась Джен, и Галка тоже изобразила восторг. Роза и Инна никаких чувств по этому поводу не проявляли. Зато неожиданно чувства проявила Вера, и они исходили не из лучшей части ее души.

— Не ври! Ты только вышла в финал. А потом упала на проходке, потому что бухала всю ночь! И корону получила Ира Сорокина!

Злоба заразительна, особенно внезапная и неожиданная.

— Упала, потому что мне каблук надломили такие же завистливые заразы, как ты! — вспыхнула Маша. — Может, ты и надломила…

— Забудь эту сказку! Каблук был целый! — Вера издевательски засмеялась.

— Такой же целый, как ты была целой! О «скромной» Вере рассказывали легенды! — теперь издевательски засмеялась Маша. — Со мной произошел несчастный случай, меня все считали победительницей! Но по формальным основаниям вынуждены были отдать корону Ирке! Это мне член жюри рассказал!

— Тот самый член, с которым ты всю ночь бухала у него в номере? И еще кое-чем занималась?

— Это ты бухала да по номерам шлялась! А я, кроме шампанского, ничего в рот не брала!

— Ой, не могу! — схватилась за живот Вера. — Еще как брала! Да у тебя всегда был рот занят, даже на телефон не отвечала!

— А тебе никогда по телефону не отвечают — думают, какой-то деревенский мужик звонит! Тебе вообще лучше рот не раскрывать!

— Ах ты, сука! — трубно закричала глубоко оскорбленная Вера. — Ну, получай!

Она несколько раз звонко ударила Машу по щекам. Та с неожиданной ловкостью топнула «шпилькой» сопернице по ноге. Вскрикнув, Вера схватила Машу за волосы и потащила по гулкой, отделанной белым кафелем комнате, предназначенной для совсем других целей. Изловчившись, Маша расцарапала недавней подруге лицо, та выпустила ее волосы, и, сцепившись, они повалились на пол. Инна и Роза в ужасе отбежали к окну.

— А ну, расход! Совсем оборзели! — вмешалась Галка, привычно и довольно умело растаскивая дерущихся.

Через несколько минут девушки вышли из туалета и подошли к мужчинам. Сразу бросилось в глаза, что Маша и Вера растрепанные, возбужденные, кроме того, у Веры поцарапана щека, у Маши набухал синяк под глазом, у обеих были порваны колготки.

— Что это такое?! — ужаснулся Илья Васильевич.

— Да так, ерунда. Поспорили, кто лучше поет — Пугачева или Ротару, — ответила Галина. И Джен подтвердила это легким кивком.

— Что ж, вопрос о ресторане отпадает сам собой, — сказал Домбровский, скептически оглядывая помятых красоток. — Тогда отпустим девочек и отправимся к нам на дачу?

Инна сморщилась.

— Что у нас делать? Я и так все время сижу дома. Давай куда-нибудь поедем, хотя бы в «Банкноту»!

— Ну, можно и так, — согласился мэтр.

Выйдя на улицу, они раскланялись, Домбровский с Веней и женами направились к ждущему их лимузину, «кинжалисты» с девушками — в другую сторону, а Вера и Маша как ни в чем не бывало пошли своей дорогой, было похоже, что такая мелочь, как драка, не нарушила их дружбы.

И все они делились впечатлениями от посещения лучшего музея страны.

— Зачем ты, дура, мне рожу расцарапала? — спрашивала Вера. — Как я теперь куда-то выйду?

— Ты на мою рожу посмотри! — беззлобно отозвалась Маша. — Глянь, какой ты мне фингал поставила! Ладно, проехали!

— Главное, как этот старый козел нас бортанул красиво, — не успокаивалась Вера. — Ни на дачу, ни даже телефона не взял…

— Надо новые колготки купить, — заметила подруга.

— Точно, надо…

— Какие-то они надутые, как индюки! — сказал Ерш Скату.

— Когда платья за триста тысяч покупаешь, невольно надуваешься, — вздохнул тот. — Похоже, я влез не в тот автобус…

— Не расстраивайся, Евгений, все как-нибудь утрясется, — пыталась успокоить его Джен.

— Триста тысяч Сёмка за вечер выигрывал, — утешала Галка. — А проигрывал еще больше!

— Кошмар какой-то! Где они подобрали этих оторв? — возмущалась Инна. — Ты видела, чтобы девушки катались по полу в туалете?!

— Просто ужас! — соглашалась с ней Роза. — Я вообще не видела, чтобы девушки дрались!

— Это непростые ребята, Веня! Очень непростые! — подвел итог организатор просветительного мероприятия Домбровский. — С ними надо ухо держать востро!

Про сокровища культуры, собранные в Оружейной палате, никто не вспоминал и возвышенными впечатлениями не делился. Их пути разошлись, как водка на троих: Илья Васильевич с Инной Сверхновой и Вениамин с Розой поехали в «Банкноту», Вера и Маша зашли в магазин и купили новые колготки, а Скат и Ерш с Джен и Галкой отправились в их любимую «Пивную станцию».

— Так чего он от тебя хотел, этот Круглый? — уже в который раз уточнял Скат.

— Да я же говорю — сама не поняла! — раздраженно отвечала Галка. — Поели, попили, поболтали — и разбежались!

— Ну, ясно. — Напарники переглянулись. — Это он к Женьке подбирается!

— Так это и ежу понятно! — Галка допила свое пиво.

Тут принесли еще пива с креветками, и парни плавно переключились на разведопрос Джен.

— Так что это за Валера Карнаухов? Откуда он взялся? — начал Скат.

— Я же уже рассказывала: никто о нем ничего не знает… Слух ходил, что он из военных или бывший мент. Крученый парень, резкий, но не подлец. Вот и все, что я знаю!

— А выглядит как?

— Да как все! Здоровый, широкоплечий, подбородок квадратный, глаза синие… Холодные такие, словно лед!

— Ты что, приревновал, что ли? — засмеялась Галка. Но на нее не обратили внимания, и она обиженно уткнулась в кружку.

— А шрамы у него на лице не замечала? — безразлично поинтересовался Ерш.

— Да нет, — пожала плечами Джен. — Он сам кому хочешь шрамов наставит! Про татушку я же вам сказала — рыба вот тут, возле подмышки выколота!

Она подняла руку и показала, где именно.

— Бывает, бывает, — покивал Скат и плавно съехал с темы. — Ну да ладно, хрен с ними. Мне в музее этот меч понравился, который весь в рубинах…

— А мне та шпага, которой чуть царя не закололи! — подхватил Ерш. — Она хоть и простая, а стоит рядом с драгоценными саблями и скипетрами! Значит, дело не в украшениях, а в клинке. И в том, кто его держит!

Они заказали еще пива и больше о делах не разговаривали. Только когда собрались расходиться, Скат, будто что-то вспомнив, сказал Галке:

— Звякни своему Круглому, скажи, что завтра встречаешься с Джен, будете гулять на Лосином острове, пусть подваливает, если захочет, часа в четыре…

— Да уж захочет! — усмехнулась Галка. — Это еще тот кобель!

Она набрала номер и добросовестно повторила то, что сказал Скат.

— Где, где, найдешь! Мы в шашлычной у озера на веранде сядем! Так что с тебя шампусик! Поняла, поняла, ей ничего не скажу, пусть сюрприз будет!

А отключившись, сказала:

— Вы только без этого… Ну, без фанатизма!

— Да ты что?! — удивился Скат. — Просто перетрем, я ему объясню, чтобы к Дженчику не лез…

А когда они с Ершом ждали женщин на улице, спросил:

— Ну, что скажешь насчет Карнаухова? Оса?

— Кто знает? — пожал плечами тот. — Переговорим с Круглым, картина прояснится… А потом уже этого типа просветим, как положено!