Гнети ломает,
Вихрем гудит в полях.
Ливнем промчится…
И только вы над ветром,
Облака! Листья деревьев!
На вокзал мы приехали за полчаса до отправления. Я прощалась с родными, а сама оглядывалась по сторонам. Но Тима все еще не было.
«Опять этот оболтус опаздывает», — с невольным раздражением подумала я, не слушая, что мне сбивчиво говорила мама.
— Обязательно звони, — услышала я голос отца и повернулась к ним.
— Хорошо, — ласково ответила я, глядя в повлажневшие глаза мамы.
Когда до отправления оставалось десять минут, я решила идти в вагон. Расцеловавшись с родителями, протянула билет проводнице, и в этот момент увидела идущего от здания вокзала Тимура. Его сопровождала какая-то дама лет пятидесяти. Ее лицо показалось мне знакомым.
Тим подошел к нам, беззаботно улыбаясь.
— Привет! — как ни в чем не бывало произнес он.
— Здравствуйте, — удивленно ответила моя мама, перестав всхлипывать и быстро вытирая глаза.
Я увидела, как спутница Тима окидывает ее пренебрежительным взглядом. Затем она довольно враждебно посмотрела на меня.
— Это Инга, — сообщил он, небрежно кивнув головой в сторону спутницы.
— Мои родители, — торопливо сказала я. — А это мой друг Тимур.
Отец хмыкнул и потащил маму за руку.
— Пора, пора, — бормотал он. — Пусть спокойно усаживаются. Попрощались уже на сто раз.
— Как приеду, позвоню, — крикнула я.
Мама обернулась и махнула рукой. Ее глаза были полны слез.
Когда я зашла в купе, Тим и Инга сидели на нижней полке и что-то оживленно обсуждали. Я посмотрела на ее холеное лицо с большими глазами и крупным чувственным ртом и внезапно вспомнила, где я ее видела. Тим какое-то время жил в моей квартире, а потом переехал к богатой дамочке. Мы с Лизой наблюдали с балкона, как он садится в ее машину. И это была именно Инга, сейчас я в этом не сомневалась.
«Но какого черта она здесь делает? — недовольно подумала я. — Ведь, как говорила Лиза, они расстались. И он сейчас с другой. Хотя, — припомнила я, — речь шла о каком-то соревновании между ними за Тима. Ну и дела!»
— Ну, как отдохнула, Танечка? — поинтересовался Тим, как только я села напротив них.
— Отлично, — сказала я, глядя в его синие глаза.
Тим выглядел, как всегда, прекрасно. Но с его губ не сходила какая-то затаенная и хитрая улыбка.
Когда проводница взяла наши билеты и выдала белье, Тим, нисколько не смущаясь, начал переодеваться при нас. Он скинул майку и бриджи и остался в трусиках-стрингах. Я усмехнулась, видя, как побелело от злости лицо Инги.
— Может, прикроешь чем-нибудь свой срам? — прошипела она. — Мы все-таки не одни.
— Срам? — переспросил Тим и громко расхохотался. — Вообще-то достоинство. К тому же Таня мне словно сестра. Я даже не переспал с ней ни разу, хоть и жил в одной квартире. Правда, Танюша?
Я с трудом удержала улыбку, но промолчала.
— Это правда? — более дружелюбно спросила Инга, сверля меня испытующим взглядом.
Я хотела возмутиться, но вдруг поняла, что она безумно волнуется, и спокойно ответила:
— Правда. У нас чисто дружеские отношения.
— Но как это может быть? — никак не могла она успокоиться. — Вы такая красивая и сексуальная девушка.
— Я люблю другого, — ответила я.
И увидела, как Тим удивленно приподнял брови.
— Ах, тогда все ясно, — тут же заулыбалась Инга. — Я вас понимаю.
— А я нет, — встрял Тим.
— Где тебе? — усмехнулась она. — Самцы вообще не в состоянии понять нас, женщин. Может, перейдем на «ты»? — неожиданно предложила Инга, пересаживаясь ко мне.
— Хорошо, — после паузы согласилась я.
Инга начала мне нравиться. Я почувствовала в ней сильную и неординарную личность.
— Шампанское будешь? — предложила она.
— Буду, — тут же оживился Тим, пододвигаясь к столику.
— Ну, куда мы без тебя! — усмехнулась Инга. — Достань вон из той сумки.
Она показала на большой пакет, стоящий в углу полки, и повернулась ко мне.
— А каким образом ты в наших краях? — спросила я.
— Так, решила прокатиться, — нехотя ответила она. — Перерыв в работе тоже нужен.
— Ага, — ехидно заметил Тим, ставя шампанское на стол. — Только раньше ты куда-нибудь к морю каталась. И вдруг — российская глубинка! Скажи уж лучше правду, что приехала из-за меня!
— Из-за тебя, — согласилась Инга и замолчала.
Тим украдкой показал мне язык, а я в ответ покрутила пальцем у виска.
— Открывай шампанское, — предложила Инга. — А то скоро от этой тряски взболтается, и устроим тут фейерверк.
Она, к моему удивлению, достала из пакета узкие хрустальные фужеры и поставила их на столик.
— Неудачная идея, — заметил Тим. — Наливать будет неудобно при такой тряске.
— Зато красиво, — улыбнулась Инга.
Она выложила коробку конфет и отправила Тима сполоснуть груши и персики. Потом повернулась ко мне и мягко улыбнулась.
— Я рада, что ты ничему не удивляешься, — сказала она.
— Просто я в курсе, — ответила я. — Мы ведь действительно с Тимом друзья. Правда, я видела его перед отъездом с другой.
Сказав это, я сама себе удивилась. Не в моих правилах было обсуждать чью-либо личную жизнь с посторонним человеком. Но Инга странно притягивала неуловимым обаянием. Я видела, что она умна, воспитана и красива. Выглядела она для своих лет превосходно и, несомненно, сексуально. Но в ее больших светло-карих глазах постоянно пряталось какое-то легкое недоумение.
— Да, я знаю, — спокойно ответила Инга, открывая коробку конфет. — Такие отношения крайне сложны, — добавила она после паузы.
— Не вижу особой сложности, — не выдержала я. — Обычная сделка.
— Ох, Танечка, если было бы все так, как ты говоришь! Но мне 56, а Тиму — 23. И я люблю его, а он пользуется ситуацией.
Такая откровенность показалась мне немного шокирующей. Но Инга сказала это так просто и грустно, что я мгновенно ей поверила.
«Вот, значит, как, — подумала я, наблюдая за ее неторопливыми движениями. — Любит! В таком возрасте женщина, наверное, прекрасно отдает себе отчет в своих чувствах. Но как можно любить такого шалопая?»
— Иногда, правда, — продолжила она после паузы, — я думаю, что люблю не конкретно Тима, а его юность. Просто он воплощение юности и задорной сексуальности.
— Но тогда чего же проще? — сказала я. — Ведь можно найти другого, не менее юного и сексуального.
— Я попробовала, но через какое-то время с ужасом обнаружила, что мне нужен только он.
— Обо мне сплетничаете? — спросил зашедший в этот момент Тим.
Он улыбнулся и поставил тарелку с вымытыми фруктами на стол.
— О тебе, солнце, о ком же еще? — сказала Инга и подмигнула мне.
Через какое-то время мы выпили шампанское и полностью расслабились. Тим без конца рассказывал анекдоты, зачастую крайне неприличные, и случаи из жизни коллег-стриптизеров. Увидев, что Инга смотрит на него весьма недвусмысленно и он периодически тоже посматривает на нее с аналогичным выражением, я решила выйти в тамбур.
— Пойду, подышу с часок, — сказала я и покинула купе.
И тут же услышала, как щелкнул замок.
«Н-да, — скептически подумала я, но на душе стало грустно. — Хорошо, что утром уже приедем. К тому же одно место свободно. Может, кто-нибудь еще подсядет».
Но до Москвы мы ехали в одиночестве. Как потом выяснилось, Инга выкупила свободное место, чтобы нам никто не мешал.
Внутри вас нет ни радости, ни печали. Они приходят извне. Когда радость или печаль заканчиваются, улыбка или скорбь сходят с вашего лица, и оно становится совершенно обычным. Люди склонны видеть лишь различия и не видят за ними постоянства. Человек, который знает постоянство невозмутимости, легко следует изменениям. Если бы радость и печаль проникали глубоко, они были бы неизменными. Однако они приходят и уходят неожиданно. Все эмоции мимолетны. Однако наш подлинный ум отражает их, как зеркало. Если в сознании преобладают отражения, вы имеете дело с мимолетным. Если же сознание становится чистым, подобно зеркалу, вы прикасаетесь к неизменному.
Такуан Сохо
Прошла неделя после моего возвращения, и мне уже казалось, что я никуда не уезжала. Начало июля в Москве было дождливым и прохладным. Я почти все время проводила в агентстве. Сакура поехала в отпуск в свой родной Питер, и мы активно занимались с Идзуми. К тому же, к моему удивлению, заказы на присутствие гейш на вечеринках продолжали поступать. Интенсивность наших выступлений была почти такой же, как и в сезон с осени до лета.
Лиза вела дела аккуратно и со всем прекрасно справлялась. Мы отпустили и Злату на две недели.
— Как там поживает Павел Николаевич? — как-то вечером спросила я Лизу. — Что-то он к нам и не заглядывает.
Она оторвалась от монитора и вскинула на меня глаза с лукавым выражением.
— Отпуск взял после больничного, — ответила она. — В загородном особняке отлеживается.
— Замечательно, — сказала я. — Расстаться еще не надумали?
— Упертая ты, Танюха! — рассмеялась Лиза. — Мы сейчас вообще никогда не расстанемся, — серьезно добавила она после паузы. — И только смерть разлучит нас!
— Это еще почему? — испугалась я.
— Он же стал рабом Григорием!
— Это еще кто? — спросила я, недовольно глядя на раскрасневшееся лицо Лизы.
— Игра такая у нас новая, — объяснила она и зачем-то вновь посмотрела в монитор. — Иди сюда, прочитай, — предложила Лиза.
Я, недоумевая, подошла и увидела на мониторе открывшийся текст. Вот что он гласил:
«Договор между г-жой Вандой фон Дунаевой и г-ном Северином фон Кузимским.
От сего числа г-н Северин фон Кузимский перестает считаться женихом г-жи Ванды фон Дунаевой и отказывается от своих прав в качестве возлюбленного — отныне он обязывается, напротив, честным словом человека и дворянина быть рабом ее до тех пор, пока она сама не возвратит ему свободу.
В качестве раба г-жи Дунаевой он должен носить имя Григорий, беспрекословно исполнять всякое ее желание, повиноваться всякому ее приказанию, держаться со своей госпожой как подчиненный, смотреть на всякий знак ее благосклонности, как на чрезвычайную милость.
Г-жа Дунаева не только вправе наказывать своего раба за малейшее упущение или проступок по собственному усмотрению, но и мучить его по первой своей прихоти или просто для развлечения, как только ей вздумается, — словом, он ее неограниченная собственность…»
— Что это такое, Лизавета?! — сурово спросила я, когда закончила читать.
— Это литературный шедевр, повесть «Венера в мехах» Леопольда фон Захер-Мазоха, — сказала Лиза, сделав невинные глаза.
И тут же прыснула.
— Только мой раб решил претворить эту историю в жизнь. Тем более он уверяет, что Захер-Мазох составил такой договор на самом деле, и его жена подписала. И по их примеру Павел Николаевич тоже составил аналогичную бумагу, только проставил наши имена. Его хороший знакомый, нотариус, оформил и узаконил печатью. Так что все серьезно!
— Кошмар! — не выдержала я.
— Он сказал, что если вдруг я его забью до смерти, то эта бумага послужит мне оправданием, — добавила Лиза и звонко расхохоталась. Но, увидев мое взволнованное лицо, тут же быстро проговорила: — Успокойся, не собираюсь я никого убивать. Но если ему нравится думать, что я на это способна, то пусть тешится!
Лиза вышла из-за стола и подошла ко мне.
— Чайку? — спросила она, ласково заглядывая мне в глаза. — Я тут по твоему настоянию изучала основы чайной церемонии. Ох, и сложная штука оказалась! Просто так не сотворишь!
— Еще бы! — усмехнулась я, покидая приемную и направляясь в комнату для репетиций.
Я решила успокоиться и пока не обсуждать ее взаимоотношения с Павлом Николаевичем.
Лиза шла за мной.
— К тому же необходим хотя бы маленький садик. В репетиционную есть вход со двора, помнишь? — быстро говорила она.
— Но ведь там тупик и настоящая свалка, — повернулась я к ней. — Мы той дверью никогда и не пользуемся!
— Можно все расчистить и огородить какой-нибудь красивой решеткой.
— Надо подумать, — ответила я, заходя в комнату и обозревая ее пустое пространство.
Потом подошла к запасному выходу и с трудом открыла замок. Толкнув дверь, раскрыла ее и выглянула на улицу. Густые развесистые кусты сирени порадовали меня, но кучи мусора возле них и запах явного общественного туалета заставили поморщиться. Облезлый худой кот выбрался из-под кучи старых обломанных досок, наваленных возле высокой каменной ограды, и с опасливым любопытством посмотрел на меня.
— У нас есть колбаса? — спросила я, поворачиваясь к Лизе, выглядывающей из-за моего плеча.
— Сейчас посмотрю, — ответила она и быстро ушла.
Я вновь посмотрела во двор, и мое сердце на миг перестало биться от сильнейшего ужаса, мгновенно охватившего меня.
Из-за куста сирени выглянул Степан, мой смертельный враг. Он пристально посмотрел на меня, и я инстинктивно отшатнулась, прикрыв дверь. Мои руки затряслись, сердце забилось мучительно сильно.
«Спокойно», — сказала я сама себе.
Но ноги были ватными. Мне казалось, что я сейчас потеряю сознание. В этот момент появилась Лиза с сырой сарделькой в руке. Она замерла, испуганно на меня глядя.
— Что случилось? — спросила она и побледнела.
— Ничего, дорогая, — сказала я, с трудом вдохнув. — Просто голова закружилась.
Лиза подхватила меня под локоть, но я высвободилась и, через силу улыбнувшись, сказала:
— Давай кота покормим.
Я взяла сардельку и медленно открыла дверь.
Возле кустов никого не было, только кот сидел на месте и терпеливо ждал. Я положила сардельку на землю. Потом медленно пошла к кустам, осторожно переступая через пустые пластиковые бутылки. За сиренью оказалось свободное пространство, и у самой стены стоял заржавевший помойный бак, доверху заполненный полусгнившим мусором.
«Неужели показалось? — подумала я, идя обратно и наблюдая за котом, который жадно доедал сардельку. — Но я видела его так ясно! А может, это был какой-нибудь прохожий, зашедший в кустики справить «малую нужду»? — пришла в голову успокоительная мысль. — Просто он очень сильно похож на Степана, только и всего».
Я зашла в помещение и тщательно закрыла замок.
После работы я предложила Лизе где-нибудь поужинать, так как очень не хотела ехать домой. Мне было не по себе. Я все еще не могла с точностью сказать, кого сегодня видела за кустами сирени.
«По времени Степан как раз должен вернуться. И даже если он продлил контракт и остался работать в Токио, то он мог приехать в отпуск», — думала я, закрывая свой кабинет.
Услышав, что за дверью зазвонил телефон, я не стала вновь ее открывать и пошла в приемную. Лиза расчесывала волосы возле большого зеркала у дверей.
«Но если он приехал, то, конечно, первым делом захотел выяснить, что стало со мной», — думала я, наблюдая за плавными движениями Лизы.
Невольно я вспомнила, как Степан схватил меня, беспомощную и слабую, возле дверей клиники и впихнул в машину, какой ужас я тогда почувствовала и что за этим последовало. Я ясно увидела обшарпанную комнатушку и измученную Лизу со спутанными волосами, в изорванном халате, сидящую на полу, на цепи возле миски с водой. И вот ночной мрак, открывающаяся дверь, сладкий запах ванильного табака, который всегда курил Степан, и его навалившееся на меня грузное тело. Я почувствовала его шумное дыхание, его пальцы, задирающие мне платье, натяжение цепи, за которую я была прикована, резь в запястье от наручника и вскрикнула, закрыв глаза ладонями.
— Таня?! — раздался испуганный голосок. — Что с тобой сегодня?
Я открыла глаза и увидела Лизу, стоящую передо мной. Из входной двери за ее спиной выглядывал наш охранник.
— Все в порядке, Слава, — сказала я и улыбнулась через силу.
Он кивнул и исчез.
— Голова болит, — ответила я на немой вопрос неподвижно стоящей Лизы.
Никто, и даже она, не знал об участии Степана во всей этой истории. После нашего освобождения он сразу же улетел в Токио, справедливо опасаясь, что я укажу на него. Тем более Степан состоял в запрещенной у нас в 1995 году, после газовой атаки в Токио, секте «Аум Синрикё». Перед смертью Петр, мой любимый, оставил крупную сумму денег, как потом оказалось, принадлежащую секте, в которую он также входил. Кроме этого он завещал мне свою квартиру. Степан решил, что все это — достояние «Аум», вернее, его собственное, и поэтому хотел избавиться от меня любым путем. И после того, как я освободилась из рабства, чего он никак предположить не мог, я стала для него крайне опасным свидетелем. Год я жила спокойно, зная, что он работает в Токио. Но с сегодняшнего дня моему спокойствию, видимо, пришел конец.
«Может, попросить узнать Павла Николаевича, — в смятении думала я. — Он для Лизы все сделает. Раб Григорий! — невольно усмехнулась я. — Ведь есть же какие-нибудь списки тех, кто работает за границей».
— Танюша, мы идем? — осторожно спросила Лиза, прервав ход моих размышлений.
— Да-да, — тихо ответила я, направляясь к выходу.
«Но зачем же усложнять? Можно просто позвонить его матери», — пришла в голову здравая мысль.
Мы вышли на улицу. Недавно прошел дождь, и было довольно прохладно. Я поежилась в тонком полотняном пиджаке, под которым был только шелковый открытый топ. К тому же туфли у меня были бежевые и открытые, а асфальт покрывали лужи. Я остановилась в нерешительности. В этот момент из-за угла вывернул серебристый «Пежо» и притормозил возле нас. Я сильно вздрогнула, так как все еще думала о Степане. Но из машины выскочил улыбающийся Тим и весело замахал нам руками. Я глянула на его кожаный костюм белого цвета, на красную футболку и рыжие волосы и невольно улыбнулась.
— Девоньки-красавицы, — возбужденно заговорил он. — Хорошо, что вы еще не исчезли в полумгле этого сырого вечера! А я звоню, звоню! Татьяна Андреевна, вам давно пора приобрести сотовый.
— Такая роскошь по карману только олигархам, — засмеялась Лиза.
— Или стриптизерам, — добавила я. — Привет, Тим! Какими судьбами?
— Подружка зазвала на женский стриптиз, — засмеялся он. — Считает, что для моей психики полезно отрываться подобным образом. А я решил и вас для компании пригласить.
— Это та старая клюшка, из-за которой ты чуть не опоздал на поезд? — мгновенно нахмурилась Лиза. — Я тогда два часа от нее отделаться не могла. Впилась в меня, как клещ, и все про тебя выспрашивала. Ира, кажется?
— Нет, это вторая, Инга, — усмехнулся Тим. — Да Таня ее знает. Мы вместе возвращались. Так вы едете? — повернулся он ко мне. — На самом деле Инга просто хотела с тобой повидаться. Понравилась ты ей, видишь ли, — тихо добавил он.
— От тебя можно сойти с ума! — сказала Лиза и вопросительно на меня глянула.
— Что ж, посмотрим стриптиз, — улыбнулась я и пошла к машине.
Открыв переднюю дверь, увидела сидевшую за рулем Ингу. Она внимательно наблюдала за Тимом сквозь тонированное стекло.
— Добрый вечер, — сказала я и улыбнулась.
Инга мне явно нравилась. Выглядела она еще лучше, чем при первой нашей встрече.
«Сколько она сказала? 56? Ей больше сорока не дашь!» — невольно подумала я, скользнув взглядом по ее холеному гладкому лицу, аккуратно подкрашенным глазам и золотистым подвитым волосам.
Она была в обтягивающей черной кофточке с едва заметной вышивкой поблескивающей ниткой люрекса. Глубокий вырез декольте позволял увидеть большую и упругую грудь. Крупные холеные пальцы, спокойно лежащие на руле, поблескивали золотистым лаком ногтей и узеньким, простым на вид золотым колечком с маленьким прозрачным камушком. Но когда Инга шевельнула пальцами, я увидела, как камушек резко заискрился разноцветными гранями, и поняла, что это бриллиант.
— Здравствуй, Танюша, — радушно сказала она. — Приятно тебя вновь увидеть. Садись.
Я устроилась рядом с ней, а Тим и Лиза — на заднем сиденье. Тим кратко представил Лизу, и я заметила, как Инга скользнула по ее лицу настороженным взглядом.
Мы приехали в какой-то неизвестный мне клуб. Вначале медленно двигались по улице Кузнецкий Мост, затем свернули в переулок и остановились. Тим выпорхнул первым и помог нам выйти. Вновь начался дождь, и мы быстро юркнули в распахнувшиеся перед нами двери. Администратор встретил Ингу, как давнего и почетного гостя, и усадил нас за столик недалеко от сцены.
Тим крайне оживился, когда мы вошли в клуб. Развалившись на стуле, он вытянул ноги под стол и с интересом оглядывал сцену. Она была разделена на три площадки. Средняя, более большая, находилась по центру. От нее отходил почти до середины зала узкий подиум. Мы сидели возле его окончания. По бокам две круглые площадки меньших размеров находились на разных уровнях. Они напоминали два прозрачных диска, нанизанных на металлические шесты. Причем та, что была с нашей стороны, находилась довольно высоко.
— Интересное сооружение, — заметил Тим, наклоняясь ко мне. — Под высокую площадку можно даже встать и увидеть танцовщицу снизу.
— Все какой-то полезный опыт, — усмехнулась Инга, услышав его слова. — Может, и пригодится! Я ему предлагаю открыть свое дело, — добавила она, повернувшись ко мне.
— Свое дело? — неожиданно встряла Лиза. — Инга! Вы, наверное, плохо знаете этого шалопая!
И Тим и Инга одновременно повернулись к ней. Но в этот момент началось представление, и Тим тут же сосредоточил свое внимание на сцене. Вначале вышли две девушки, стандартные блондинка и брюнетка, и у обеих были явно силиконовые груди.
— А вот и две наши очаровательные зверушки! — объявил голос в микрофон. — Соболь и Чернобурка.
— Офигеть! — громко сказал Тим. — Получше псевдонимов не нашлось, что ли?
Они начали танцевать, в принципе, без какого-либо сюжета. Медленно раздевшись и оставшись «топлес», девушки сплелись в объятиях, потом разошлись. Потом снова сблизились. Они извивались блестящими телами под крики и свистки мужчин из зала, изображая лесбиянок. Голубоглазая блондинка периодически прижималась к черноглазой брюнетке, и этот контраст выглядел довольно красиво и возбуждающе.
Тим ерзал на стуле, и я видела, что он с трудом сидит на месте. Лиза не выдержала и толкнула его локтем. Я заметила, как Инга остро на нее глянула.
«Только сцен ревности мне тут не хватало», — недовольно подумала я и громко спросила:
— А не выпить ли нам чего-нибудь покрепче?
Инга улыбнулась и подозвала официанта.
— Слушаю, Инга Витальевна, — подобострастно склонился он.
И мы изумленно на них глянули. Инга сделала заказ.
— Она тут известная личность, — прошептала мне на ухо Лиза. — Зря Тим с ней вновь начал. По-моему, опасная дамочка.
— Опять обо мне сплетничают, — засмеялся Тим и положил Инге руку на плечо.
— Господи! — вздохнула я. — До чего же ты самонадеян! Думаешь, весь мир вокруг тебя вертится?
— А то? — усмехнулся Тим. — Хотя, — после паузы добавил он и вздохнул, — вы обе единственные на этой земле девушки, которые видят во мне только друга, а не самца. И это приятно!
Он отпил коктейль и вновь начал смотреть на сцену. А я заметила, что Инга после этого заявления мгновенно успокоилась насчет Лизы.
Девушки на сцене в этот момент разошлись в разные стороны. Блондинка поднялась на круглую площадку слева от основной сцены, а брюнетка забралась на высокую справа. Они начали медленно кружиться под музыку вокруг шестов. А на их место под восторженный рев мужчин вышла крупная и сильно накачанная девица. Ее загорелое мускулистое тело блестело и выглядело неестественно.
— Встречайте любимицу худых коротышек, бесподобную Боеголовку! — возвестил голос.
— Тебя возбуждают такие тела? — спросила Инга, придвинувшись к Тиму.
— Что я, по-твоему, извращенец? — рассмеялся он, внимательно наблюдая за статичными позами, которые принимала танцовщица. — Но здесь на самом деле тонкий режиссерский ход. Силачка составляет чудный контраст с изящными и женственными блондинкой и брюнеткой. Поэтому они задействованы одновременно в спектакле.
— Умный мальчик, — одобрительно сказала Инга.
— Просто он по образованию хореограф, — заметила я.
И увидела, как Тим мне подмигнул.
Кто танцует тёнкина? Низкосортные девки и гейши. Они рассуждают, как и все публичные женщины — высокого ли, низкого ли ранга: сделать вас счастливым, чтобы получить вознаграждение. Вечеринка была организована во второразрядном чайном домике женщиной, звавшейся О-Кома («госпожа Лошадка»), Эго был обычный чайный домик с кланяющимися служанками, ритуалом снятия обуви, чистыми комнатами и раздвижными окнами, запахом пудры для тела, частной женской жизни и видом сырого садика за окнами.
Десять гостей были с поклонами препровождены в комнату и усажены за низким столом. Появилась еда, разлили чай, откупорили белые сосуды с сакэ. Гости предлагали тосты и громко разговаривали.
В комнате было жарко, но никто не открывал окон. За занавесом застучал барабан; гости принялись ритмично выкрикивать: «Тёнкина, тёнкина, хай!» Занавес распахнулся — за ним находилась госпожа Лошадка, стучащая в небольшой барабан. Одна из девушек пощипывала струны сямисэна. Музыка была пронзительная и пронизанная чувственностью.
Появились десять девушек, почти вкатившись в комнату своей семенящей походкой. Они были полностью облачены в церемониальные одежды, а их лица и шеи фарфорово отблескивали пудрой — спутником их профессии. Некоторым из гостей они вообще из показались женщинами; несопротивлявшаяся служанка игриво взвизгнула, когда один из гостей схватил ее.
Танцующие девушки двигались медленными, покачивающимися движениями, в которых, казалось, было больше усилий, чем страсти. Внезапно музыка прекратилась. Все девушки замерли, и лишь одна, замешкавшись, сделала небольшое движение. Все засмеялись; гости закричали. Не сумевшая вовремя остановиться девушка принялась развязывать пояс. Без малейшего выражения на лице она бросила его на пол. Музыка возобновилась; все ждали; она прекратилась вновь. Теперь другая замешкавшаяся сняла пояс. Одна из девушек лишилась кимоно, затем нижней накидки и стояла полуголой, глядя на мужчин. Комнату заполнило возбужденное дыхание, запах от пролитого сакэ и разгоряченных танцующих тел. Кто-то немного приоткрыл раздвижное окно. Низкорослая девушка стягивала с себя нижние штаны, демонстрируя бедра, розовую плоть…
Танцовщицы уже не выглядели одинаковыми. Их тела, не покрытые пудрой, были желтыми и коричневыми, в родинках и со странно подбритыми лобковыми волосами. Между их грудей струился пот. Некоторые из них были еще молодые — лет десяти-двенадцати — и имели маленькие, твердые груди. Другие были постарше, и их груди непристойно болтались. Игра продолжалась; гости хлопали друг друга через стол, били чашки из-под сакэ и кричали, подобно животным в гоне, обнажая зубы. Они отгребали падающие на глаза волосы жирными пальцами и издавали храпящие звуки.
Самая высокая девушка теперь была совершенно нагая. У нее были красивые ноги и тонкие руки; дышала она несколько с трудом. Девушка ростом поменьше становилась все возбужденнее, цепляясь за последний прикрывавший ее предмет одежды, но вскоре и он упал на пол. Женщины более не выглядели, как куклы: кто-то был спокоен, кто-то забавлялся. Одну, казалось, опьянила музыка: она делала странные жесты и прыгала туда-сюда, широко раздвинув ноги, с большими бедрами и хлопающими по туловищу грудями, все ближе и ближе приближаясь к гостям.
Их жесты больше нельзя было назвать ни танцем, ни даже игрой; это было сумасшествие — соблазнительное сексуальное, и все же грациозное.
Гости, пошатываясь, вскакивали на ноги, присоединялись к танцующим, начинали освобождаться от своих мечей, сбрасывая с себя одежду. Широкогрудые, коротконогие, с мощными руками; лица ярко-красные, они терзали вскрикивавших возбужденных девушек. Барабан продолжал стучать не переставая. Некоторые лампы погасли…
Неизвестный автор XVIII века
Мы вышли из клуба около полуночи. Дождь прекратился, но на улице сильно похолодало. После жаркой атмосферы клуба воздух показался ледяным. Мы одновременно бросились к машине Инги. Забравшись внутрь, рассмеялись.
— Ну и холодина! — громко сказал Тим.
— Мало выпили, — ответила Инга.
— Так ты в рот не брала! — возмущенно заметил Тим.
И мы дружно расхохотались над двусмысленностью этого замечания.
— Я, вообще-то, за рулем, — улыбнулась Инга, заводя мотор. — Но в рот я сегодня действительно пока не брала.
Она остро глянула на пьяного возбужденного Тима, сидящего рядом с ней.
— Мы, в принципе, можем воспользоваться такси, — пробормотала я.
— Вот именно, — добавила Лиза.
Инга развернулась к нам.
— Еще чего! — строго сказала она. — Я вас развезу. А потом Тима доставлю.
— Куда? — тут же испугался он. — Я к Ирке не поеду! Надоели эти сцены!
— Но ведь ты пока живешь у нее, — заметила Инга и сурово на него посмотрела, включая зажигание.
— Да?! — взвился он. — А где я должен жить? Она пообещала, если я перееду к тебе, нанять киллера и пристрелить нас обоих. Забыла?
— А ты больше слушай бредни сумасшедшей бабенки, — язвительно сказала Инга.
Машина тронулась с места. Но Тим продолжал бесноваться в узком пространстве салона. Он ерзал на сиденье и размахивал руками, быстро говоря:
— Ты ее плохо знаешь! Она на мне помешалась! Я — ее идея фикс, ее пунктик. Ирка уверена, что я должен принадлежать только ей или никому.
— Вот до чего доводит полное безделье и хорошая жрачка, — холодно заметила Инга. — Послать бы ее канавы рыть или кирпичи на стройке укладывать, сразу бы мозги на место встали.
— Да замолчите вы оба! — неожиданно взвизгнула Лиза.
И мы все с изумлением на нее посмотрели. Она сидела с широко раскрытыми глазами, полными слез.
— Извини, — тут же успокоилась Инга и стала смотреть на дорогу в лобовое стекло.
— Лизонька, деточка, — залепетал Тим. — Что с тобой?
— Надоели вы оба со своими разборками! Совсем с ума посходили. Перечитали бы лучше «Ромео и Джульетту», — после паузы тихо сказала Лиза и отвернулась к окну.
— И кто бы говорил? — озадаченно начал Тим, но я больно ущипнула его за плечо.
И он тут же замолчал.
Когда мы подъехали к моему дому, я, почувствовав внезапную усталость, быстро со всеми попрощалась и открыла дверь машины.
— Хочешь, я останусь сегодня у тебя? — предложила Лиза, но я отрицательно покачала головой.
Тим вышел раньше меня и галантно протянул руку. Когда я подошла к подъезду, достала из сумочки ключи и обернулась, он почему-то все еще стоял у открытой дверцы машины. Я махнула ему и вошла в подъезд. Тут же меня кто-то сильно схватил за руку, и, обмирая, я увидела перекошенное злобой лицо Степана и расширенные черные зрачки его светло-карих глаз. Я закричала что есть силы и попыталась вырваться. Дверь подъезда резко распахнулась, и влетел Тим.
Степан тут же меня выпустил и ошарашенно на него уставился.
— Ага, — угрожающе сказал он, — у тебя все тот же сладенький дружок!
— А ты, ублюдок, снова возник на моем пути? — спокойно спросил Тим, но я увидела, как все его тело подобралось, а глаза глядят холодно и оценивающе.
Тим занимался шуайцзяо, китайской борьбой, и Степан уже один раз убедился, что его голыми руками не возьмешь.
— Воркуйте, голубки, — неожиданно миролюбиво сказал он и, стремительно обогнув Тима, выскочил из подъезда.
— Таня! Я думал, что ваши отношения давно закончились!
— Я тоже так думала, — нехотя ответила я. — Он работал в Токио год, вот мы с ним и не сталкивались.
Я сдержала невольный порыв все рассказать Тиму и замолчала. Пусть продолжает думать, что все дело только в ревности моего бывшего любовника.
— Надо же какой Отелло, — заметил он. И после небольшого раздумья решительно проговорил: — Вот что, подруга, я у тебя останусь. Придется вновь тебя защищать, если что. Сейчас я Инге скажу.
— Только Лизе ничего не рассказывай, — быстро предупредила я. — Она не в курсе. Зачем ее зря травмировать?
Тим вернулся буквально через минуту. Мы поднялись ко мне в квартиру, и я сразу отправилась в ванную. Когда вышла, Тим сидел на кухне. Он уже снял одежду и вольготно развалился на стуле. Кроме трусиков-стрингов, на нем ничего не было. На столе возле раскрытой коробки с шоколадными конфетами дымились две чашки свежесваренного кофе.
— Как в старые добрые времена, — довольно ухмыльнулся он, беря конфету и отправляя ее в рот.
Асахара (япон.) — сияющий свет в долине конопли. «Новый мир обещан.
Однако перед этим потребуется много жертв.
Пришел с Небес Света и Звука,
Пришел с Небес Ахура Махатама Истины».
Медитативная песня Асахара Сёко
Адептам приходилось за все платить, платить за участие во всех видах ритуальных действ, если денег не было, то адепты должны были отрабатывать «ступени посвящения». Имелся специальный прейскурант: чудотворный «пруд» — 200-граммовая бутылочка грязной воды из ванны, где изволил искупаться Асахара, — 200 долларов; «шактипат» — ритуал, в основе которого лежит следующее действо: один член секты дотрагивается до лба другого, с более высоким запасом «духа», — идет «перекачка духа». Стоило это 500 долларов. «Пуруша» — маленькая булавка со знаком секты — стоила уже 1000 долларов. «Озарение Бардо» — внутривенная инъекция неизвестного снадобья — 5 тысяч долларов. Сеанс телепатической связи, когда адепт «подключается» к одной из «волн, испускаемых мозгом самого учителя», стоил 10 тысяч долларов. И, наконец, посвящение, «кровавый ритуал», при котором пили кровь якобы самого Асахары. За «кровопийство» следовало заплатить опять же 10 тысяч долларов.
Уже после запрета «Аум Синрикё», по сообщению Комитета по спасению молодежи от псевдорелигий, среди ее адептов прокатилась волна непонятных смертей, когда скоропостижно умирали мужчины 28–36 лет, и самоубийств, например, с балкона выбросился 12-летний мальчик, вовлеченный в «Аум Синрикё» своей матерью.
Через два дня, которые я провела в компании Тима, почти безвылазно сидящего в квартире, я улетела в Токио вместе с господином Кобаяси, его супругой и дочерью. Тим с удовольствием согласился пока пожить у меня.
Где боги живут?
Где обитают будды?
Ищите их
Только в глубинах сердца
Любого из смертных людей.
Минамото Санэтома
После дождливой прохладной погоды московского июля в Токио мне показалось невыносимо жарко. Сезон дождей окончился недавно. И богиня Аматэрасу заливала свою страну слепящими жаркими лучами. В первый день мне показалось, что я попала в огромную парилку. Директор нашей школы, преподаватель японского и большой знаток культуры, однажды сказал мне, что более точный смысл иероглифов, обозначающих Японию, не Страна восходящего солнца, а Страна солнечного корня. Если учесть, что по преданию все императоры, включая нынешнего Акихито, 125-го по счету, — потомки богини Аматэрасу, то это название содержит вполне определенный намек.
Поселилась я в небольшой квартире приятеля господина Ито, который жил и работал в Штатах и по полгода не бывал дома. Квартира находилась в южной части города в районе Минато. Семья Кобаяси жила в восточной части, в районе Кото, довольно далеко от меня. И это даже радовало, хотя господин Кобаяси настаивал, чтобы я хотя бы часть времени проводила с ними. Также он попросил ежедневно ему звонить.
— Ты гость моего города, — сказал он, когда мы приехали из аэропорта на поезде Нарита-экспресс на вокзал «Токио». — И я не могу оставить тебя в одиночестве.
От вокзала я решила добраться до квартиры на такси. Увидев машину с зеленым огоньком, по привычке двинула к ней под изумленный взгляд госпожи Кобаяси. И тут же остановилась, вспомнив, что в Токио зеленый огонек говорит о том, что такси занято. Когда я, наконец, села в свободную машину, господин Кобаяси наклонился и что-то быстро сказал шоферу. Тот внимательно слушал, периодически на меня поглядывая и улыбаясь. Потом кивнул и сказал:
— О’кей!
— До встречи, Таня, — ласково проговорил господин Кобаяси.
Я с легким удивлением заметила, что он с трудом сдерживает волнение.
— Не беспокойтесь, Кобаяси-сан, — сказала я и улыбнулась. — Если что, обязательно позвоню.
— И обязательно приезжай в мой дом погостить, — закивал он в ответ.
Я мельком глянула на улыбающееся личико Кихару и на недовольное лицо госпожи Кобаяси и молча кивнула, закрыв дверцу такси.
Квартира, в которой мне предстояло прожить почти месяц, понравилась с первого взгляда. Сразу же обрадовало то, что в ней кондиционер. Как только я вошла, то с невероятным облегчением почувствовала живительную прохладу. После парилки на улице мне показалось, что я попала в настоящий рай. Я бросила сумку на пол и у двери по привычке сняла обувь. Квартира состояла из гостиной, спальни и кухни. Она выглядела как невообразимое смешение стилей. Сразу было видно, что хозяин много путешествует по свету. В углу сияла лаком японская деревянная двухпанельная ширма, на которой на золотистом фоне цвели светло-фиолетовые глицинии и порхали бабочки. Рядом стояло обычное европейское кресло, покрытое шелковой накидкой, с вышитыми на ней пионами и бабочками, очень похожими на тех, что были на ширме. Так и казалось, что бабочки сели одновременно и на ширму и на кресло. Возле кресла высился торшер, что тоже было нехарактерно для японского жилища. Я невольно посмотрела на его плафон в виде розового стеклянного бутона, ожидая увидеть бабочку и там. И когда мой взгляд, скользнув выше, уперся в плоскую люстру, распластанную по потолку в виде цветных крыльев махаона, я улыбнулась. На полу лежали две циновки, сплетенные в форме бабочки и цветка. В стене, в непременной для японского жилища нише токонома, висел старинный на вид рисунок на свитке. Над пионовым кустом зависла неизменная для этой квартиры бабочка. На полу стояла фарфоровая ваза с крышкой. На ярко-синем кобальтовом покрытии сияли золотые бабочки.
«Здесь, видимо, обитает мужчина-бабочка, — подумала я, изучая огромный телевизор с плоским экраном, стоящий на ультрасовременной на вид подставке из стекла и серебристого металла, и аппаратуру под ним. — Странно, что телевизор не имеет форму крыльев!»
Но среди этого обилия бабочек я увидела две интерьерные куклы. И они обе явно изображали гейш.
Я заглянула в спальню, которую от гостиной отделяла традиционная раздвижная перегородка фусума. По сравнению с яркой цветной гостиной спальня выглядела просто и строго. Обычное татами и валик для головы вместо подушки. На всю стену раздвижной шкаф.
Кухня и ванная тоже оказались вполне привычными. Но традиционный чан фуро оказался на месте, и я первым делом наполнила его горячей водой. Скинув одежду, я забралась в чан, сев на корточки, погрузилась в воду до плеч и, закрыв глаза, полностью расслабилась.
«Так, с чего начну? — подумала я, когда вышла из ванной и упала на татами. — Необходимо позвонить госпоже Цутиде и договориться об уроках. Прежде всего, я здесь за этим. Пусть времени у меня немного, но за месяц можно кое-что успеть. И господин Ито настаивал. Во-вторых, неплохо бы встретиться с Митихиро».
Хаттори Митихиро, молодой японец, работавший адвокатом, был моим поклонником. Я с ним познакомилась в прошлый мой приезд в Токио. Он посетил потом Москву. И мы вновь встретились.
«И, конечно, я должна разыскать Антона, если он еще здесь», — улыбнулась я.
Когда я оказалась в Токио два года назад, то поселилась в небольшой гостинице в Мегуро. Антон, мой соотечественник, работал неподалеку в русском ресторане. Там мы и познакомились. И у меня о нем остались самые хорошие воспоминания.
«Хотя, возможно, он уже уехал и давно живет в своей Костроме, — подумала я и вытянулась на спине, неожиданно вспомнив, как Антон однажды засыпал мое обнаженное тело лепестками роз, когда я вот так же лежала перед ним. — Какой он все-таки был милый!» — улыбнулась я и почувствовала невольное возбуждение.
В этот момент зазвонил телефон, и я нехотя встала и подошла.
— Хай? — осторожно спросила я почему-то по-японски.
— Все в порядке, Таня? — услышала я бодрый голос господина Ито и невольно улыбнулась.
— Да, все отлично. Долетели хорошо. Я уже в квартире.
— Тебе там нравится? — заботливо поинтересовался господин Ито.
— Очень! Главное, кондиционер, — рассмеялась я. — А то в Токио жара немыслимая.
— А в Москве по-прежнему холодно и дожди, — вздохнул он.
— Здесь обитает мужчина-бабочка? — не удержалась я от вопроса.
— Что? — удивился господин Ито, а потом звонко рассмеялся. — Нет, Таня, мой друг программист и очень высокого уровня. Просто он помешан на известной гейше Чио-сан. Увидишь, сколько у него дисков с записями этой оперы. Он, когда узнал, что ты гейша, сам предложил эту квартиру для тебя. Ладно, девочка, отдыхай! Если что, звони.
Он отключился, а я еще раз внимательно огляделась по сторонам.
«Японцы верны себе, — подумала я и улыбнулась. — На работе он наверняка деловой и серьезный. А когда возвращается сюда, то грезит о прекрасной мадам Баттерфляй. Надо бы попросить госпожу Цутиду, чтобы рассказала мне об известных гейшах. Чио-сан, кажется, покончила с собой?»
Я вернулась в спальню и накинула халат. Потом занялась разборкой вещей. Настроение отчего-то резко упало. Я вновь вспомнила моего любимого. Перед внутренним взором появлялись картины нашей жизни с Петром здесь, в Японии. Только мы тогда поселились в городе Наха, столице префектуры Окинава. Как же я была тогда счастлива! Дни казались сияющими и беззаботными. Мой любимый был рядом, и я жила, окутанная его нежностью и страстью, и ничего не замечала вокруг. И как же нереально страшен был конец! Я вновь увидела перекошенное мукой лицо Петра и побелевшую руку, судорожно вцепившуюся в рукоятку кинжала, лезвие которого входило в его живот. И это резкое движение наискосок.
Я закрыла глаза и неожиданно расплакалась. Воспоминания нахлынули и были такими яркими, словно это произошло вчера. А ведь прошло уже два года с того горестного дня. Но моя любовь не умерла. Она постоянно пряталась на самом дне души, словно бесценное сокровище, о котором знала я одна. «Ты сильная и помни, что любовь есть и на небе», — написал мне Петр перед смертью. И я чувствовала, что, где бы он ни находился сейчас, он любит меня и знает о моем чувстве. Это было выше моего понимания. Это было на уровне интуиции. Но связь между нами продолжала существовать.
«Сердце должно быть абсолютно чистым, без пыли, и пейзаж тогда возникает из самых глубин его».
Вон Ю
«Никто еще не представал передо мной в своем одиночестве, свободе и неповторимости. Уже лет десять я тщетно жду такого человека. Я говорю вам: нет будд, нет священных книг. Что вы ищете в доме своего соседа? Слепцы! Вы пытаетесь пришить себе вторую голову. Чего вам не хватает в себе?.. Существует некий истинный человек без титула, что скрывается за вашей бледной плотью. Он все время входит и выходит через ваши органы чувств, те, кто не нашел его в себе, смотрите лучше!»
Линь Цзы
«Когда ты встал на Путь, ты уже достиг Цели».
Буддийская мудрость
На следующее утро я первым делом позвонила госпоже Цутиде, и она непритворно обрадовалась моему звонку.
— Татиана! Ты в Токио? Когда приехала? — засыпала она меня вопросами, явно забыв о пресловутой японской сдержанности.
— Вчера, — ответила я, невольно улыбаясь ее бурной реакции. — Как ваши дела?
— Все отлично. Дела идут, мой чайный домик процветает, — быстро рассказывала она.
Ее и до этого отличный английский стал словно еще лучше. Она говорила гладко, без запинок и точно подбирала слова.
— А как поживают девушки?
В прошлый мой приезд я несколько раз принимала участие в вечеринках вместе с ее гейшами Аямэ и Юрико.
— Все прекрасно, — довольно ответила она. — Но Аямэ вышла замуж за директора одного крупного банка и оставила профессию. У нее уже малыш.
— Как хорошо! Передавайте ей от меня привет!
— Обязательно! А твои дела как? Открыла свое дело? — спросила госпожа Цутида.
— О, да! И в связи с этим мне хотелось бы с вами увидеться, — ответила я.
— Хорошо, — сказала она более деловым тоном. — Когда тебе удобно?
— Это когда вам удобно, Цутида-сан, — тут же поправила я ее.
— Сегодня, вторая половина дня, — ответила она.
Мы договорились, что я буду ждать ее в Гиндзе, возле универмага «Мицукоси», у большой статуи бронзового льва в три часа. А около семи со мной хотел встретиться господин Кобаяси. И решила, что приглашу его туда же.
— Место встречи изменить нельзя, — рассмеялась я и после разговора с госпожой Цутидой набрала его номер.
Бронзовый лев возле «Мицукоси» был для Гиндзы таким же традиционном местом встреч, как, скажем, для москвичей памятник А.С. Пушкину на Тверской.
Вначале трубку взяла Кихару.
— Татьяна Андреевна? — спросила она на русском.
— Привет, Кихару! — ответила я. — Папа дома?
— Момент, — сказала она, и я услышала, как она что-то крикнула на японском.
— Таня, что случилось? — почти тут же раздался немного испуганный голос господина Кобаяси.
— Здравствуйте, Кобаяси-сан! Все в порядке. Я сегодня встречаюсь с одной знакомой в Гиндзе.
— Значит, ты не сможешь составить мне компанию на вечер? — грустно спросил он.
— Вы же хотели около семи?
— Успеешь? — обрадовался он.
Я объяснила, где хочу встретиться, если это его устроит. Его все устраивало, и мы распрощались до вечера.
«До трех у меня масса времени, — подумала я. — Может, попытаться найти Антона?»
Он работал в районе Мегуро, где я раньше жила.
Надев тонкое льняное платье с кружевными вставками и удобные босоножки, я зачесала волосы в высокий хвост и вышла на улицу. Несмотря на довольно раннее время, солнце уже жарило вовсю. Я подняла лицо и, прищурившись, глянула в чистое небо без единого облачка.
«Надо бы шляпку купить или бумажный зонтик, а то так и солнечный удар недолго получить», — подумала я, медленно идя по улице между спешащих людей.
Вначале я решила дойти пешком до метро «Камия-со», но свернула не туда и запуталась в переплетении улиц. К тому же мне не нравилось токийское метро. Народу в нем было всегда много. Специальные служащие помогали активными толчками занять местечко в переполненном вагоне. И мне это тоже не правилось. Но такси в Токио было очень дорогим видом транспорта. Увидев свободную машину, я вздохнула и подняла руку. До района Мегуро было ехать прилично, но я решительно заняла место и назвала адрес. Водитель повернулся ко мне и осклабился, кивая.
Приехав, мы какое-то время кружили по улицам, потому что я забыла название ресторана. Водитель периодически притормаживал и сам выяснял у прохожих, где тут поблизости русский ресторан. Наконец меня осенило, и я попросила его спрашивать европейский отель «Шервуд». Его мы нашли довольно быстро. Расплатившись, я вышла из такси, решив, что дальше дойду пешком. Ресторан находился совсем недалеко.
Когда такси отъехало, я мельком глянула на отель, который совершенно не изменился за прошедшие два года, и быстро пошла прочь. Тяжелые воспоминания нахлынули с прежней силой, и я старалась заглушить их, чтобы не расплакаться. Именно в этом отеле я жила, когда после смерти Петра спешно покинула Наху. И именно тогда я решила стать гейшей. Я постаралась успокоиться, потому что не хотела, чтобы Антон, если он еще работал в ресторане, увидел меня в таком состоянии. Он всегда прекрасно ко мне относился, и нам было хорошо вдвоем. Я вспомнила наши походы по злачным местам и невольно улыбнулась. Антон был, что называется, парень без тормозов и отрывался по полной.
Я узнала поворот, зашла за угол высотного дома и увидела вывеску ресторана. Светловолосый парень в алой косоворотке и синих штанах, похожих на украинские шаровары, стоял у входа, красный от жары, и раздавал прохожим приглашения.
— Привет! — поздоровалась я по-русски, когда он протянул мне красно-белый квадратик бумаги с рекламой ресторана.
— Здорово, — удивленно ответил он. — Покушать захотели родной кухни?
— Типа того, — рассмеялась я, изучая листочек. — А меню все то же! Борщ и шашлык неизменны.
— Бывали у нас? — спросил он.
— Давненько, два года назад. А ты давно тут работаешь?
— Нет, с полгода где-то, — ответил парень и начал обмахиваться приглашениями. — Жара замучила!
— Я хотела узнать об одном человеке. У вас тут Антон еще работает? Он был официантом.
— Антон? — задумчиво повторил парень. — Нет, Антонов я что-то не припоминаю. А вы спросите у посудомойщика Жени, он лет пять здесь работает. Вы зайдите с торца, там выход из подсобки прямо на улицу.
— Спасибо, — сказала я и быстро пошла за угол здания.
Обогнув аккуратно сложенные пустые ящики, я увидела открытую настежь дверь и какого-то парнишку, сидящего возле нее на маленькой скамейке. Он курил и периодически смачно сплевывал в большую кадку с высоким пышным кипарисом, которая стояла возле скамьи. Увидев с другой стороны урну, я укоризненно заметила:
— Зачем дерево оплевываешь?
Парень поднял голову и недоуменно посмотрел на меня узкими черными глазами.
— А я что? — по-русски сказал он. — Я — ничего! А тебе-то какое дело? Ты что, «гринписовка»? — немного агрессивно поинтересовался он.
— Просто некрасиво, — ответила я. — Слушай, позови мне Женю!
Парень молча кивнул и исчез в проеме двери. Я села на скамью и вытерла лицо носовым платком. Все тело от жары было липким и хотелось немедленно принять душ. Я посмотрела на кипарис в кадке, потом перевела взгляд на крошечную, но ухоженную клумбу, засаженную какими-то белыми и желтыми цветочками, и усмехнулась. Японцы и здесь были верны традиции. У нас на задворках такого заведения можно было увидеть разве что помойные баки и разломанные ящики.
— Это вы меня спрашивали? — раздался рядом хрипловатый голос, и я повернула голову.
В проеме двери стоял высокий полный парень.
— Если вы Женя, то да, — ответила я.
— Здравствуйте, — сказал он и присел рядом. — Я вас слушаю.
— Здравствуйте, — ответила я, глядя на его круглое добродушное лицо. — Я бывала в вашем заведении два года назад, и тогда здесь работал официантом Антон.
— Да, я его хорошо знаю, — улыбнулся Женя.
— И что с ним сталось? — в нетерпении спросила я. — Мы с ним были друзьями, я жила тут неподалеку в «Шервуде».
— Ах, да! Припоминаю! — мгновенно оживился он и внимательно на меня глянул. — Вы — Таня? Он про вас рассказывал. Нет, не подумайте! Ничего такого!
— Я приехала ненадолго и вот решила навестить старых знакомых, — сказала я после паузы. — Что с ним?
— Антон сейчас в Китае, — ответил Женя и достал мятую пачку сигарет из кармана брюк.
— Где? — невольно рассмеялась я. — Каким ветром его туда занесло?
— Он наконец развелся со своей сучкой-женой, — сказал Женя, — и вступил в законный брак с девушкой, с которой познакомился в нашем ресторане. Абсолютно случайно. Зашла покушать, почему-то сразу запала на Антона. Она по-русски неплохо кумекает. И пошло-поехало.
— Она что, китаянка? — поинтересовалась я.
— Живет в Китае, в городе Шеньжень, а по национальности уйгурка. Есть там такая народность. Она и выглядит, как обычная. Волосы обесцвеченные, типа «бляндинка», глаза карие, но совсем не узкие, а обычные. Хорошая девка, по-моему. У ее папаши винный бизнес. И она в деле. И Антона пристроят, ясно как день. Так что с ним все в порядке, Таня. Могу телефон дать. Он оставил, когда уезжал. Ох, и проводы мы ему устроили! Все тут заблевали потом.
Я поблагодарила, записала номер телефона, быстро попрощалась и пошла прочь. На душе стало грустно. А что я, собственно говоря, хотела? У каждого своя жизнь. Но у кого-то она стоячая вода, а у кого-то быстрая горная речка.
Ровно в три я стояла возле универмага «Мицукоси» и внимательно смотрела в спешащую мимо толпу. Даже жара не могла остановить бурной жизни Гиндзы. Выставочный, торговый и развлекательный квартал кишел разношерстной публикой. Люди сновали мимо меня, и мне казалось, что я нахожусь внутри течения стремительной полноводной реки. Рядом маялись еще несколько человек, явно ожидающих встречи возле бронзового льва. Госпожа Цутида опоздала на полчаса. Я успела съесть конняку, что-то типа желе на палочке, продающееся на улице, и выпить пепси из банки, купленной мной в автомате. Наконец я увидела ее, быстро идущую в мою сторону. Я подняла руку, но тут же опустила ее, вспомнив, что у японцев очень часто жесты совершенно не совпадают с нашими по смыслу. И просто стояла и смотрела, как она крутит головой. И вот она меня увидела и расцвела улыбкой.
— Татиана, сумимасэн, — быстро заговорила она, подойдя и торопливо кланяясь. — Сори! — тут же перешла она на английский.
Я поклонилась ей в ответ и улыбнулась. Госпожа Цутида выглядела, как всегда, отлично. Подтянутая, элегантная японка, около сорока лет, одетая по-европейски. Я почему-то подумала, что ни разу не видела ее в кимоно.
— Плохо, что у тебя нет сотового, — сказала она, начиная успокаиваться. — Я задерживалась из-за неотложных дел и даже не могла тебя предупредить. Еще раз прошу прощения. Тебе лучше взять сотовый напрокат.
— Хорошо, я подумаю, — ответила я, не переставая улыбаться.
— Позволь пригласить тебя в кафе, — сказала госпожа Цутида и окинула меня внимательным взглядом. — Ты отлично выглядишь! — добавила она. — Сакура в полном цвету.
— Спасибо, вы тоже! — ответила я, с удовольствием на нее глядя.
Пока мы шли по улице, говорили о всевозможных пустяках, но, как только заняли столик в небольшом уютном кафе, стены которого были отделаны темными деревянными панелями, госпожа Цутида сразу замолчала и внимательно на меня поглядела.
— Я привезла вам из Москвы небольшой сувенир, — сказала я и протянула ей красиво упакованную коробочку.
— Спасибо, — немного удивилась она, принимая подарок и осторожно раскрывая его.
Я видела, что ей очень приятно, но она немного смущена. Достав изящные женские часики фирмы «Чайка», госпожа Цутида не смогла сдержать восхищенного вздоха. Они были оформлены, как браслет из пластинок с расписной эмалью. И вначале она подумала, что это просто украшение. Она надела его на руку и полюбовалась, Я улыбнулась и объяснила, что это часы. Госпожа Цутида подняла эмалевую крышечку на циферблате, потом глянула на меня.
— Носите на здоровье, — с чего-то сказала я.
— Мне очень приятно, — ответила она. — Они необычайно красивы.
— Это не на батарейках, — поспешила я объяснить. — Ручной завод.
— О! Механические! — округлила она глаза. — Это ценно.
— У нас не очень, — сказала я.
Госпожа Цутида завела часы и выставила время. Она их так и не сняла. К тому же цвет нежно-лазоревой эмали с мелкими розовыми цветочками удивительно подходил к ее светло-бирюзовому костюму.
— Здесь самые вкусные пирожные, — после паузы сказала она. — К тому же большой выбор. Есть и наши национальные, есть и европейские.
— Возьму-ка я себе нэрикири, — решила я. — И красный чай с лепестками гибискуса.
— А я, — улыбнулась госпожа Цутида подошедшему официанту, — пирожное «безе» и кофе с молоком.
Когда принесли наш заказ, я с удовольствием отправила в рот крошечную фигурку нэрикири в виде цветка сливы. Ощутив забытый вкус сладкого уваренного джема из белых бобов, улыбнулась и взяла с тарелочки следующую. Красный кисловатый чай прекрасно оттенял вкус нэрикири. Госпожа Цутида доела пирожное и откинулась на спинку стула. Я отпила чай и глянула ей в глаза.
— Я открыла агентство и назвала его «Аямэ», — проговорила я. — И знаете, оно пользуется популярностью. В Москве мы пока единственные гейши. У меня две ученицы.
— Я очень рада, — сказала госпожа Цутида. — У тебя талант.
— Но на одном таланте, как у нас говорят, далеко не уедешь, — ответила я. — Считайте, что я приехала на стажировку. Цутида-сан, мне очень бы хотелось получить еще несколько уроков. Об оплате договоримся. Я пробуду здесь чуть меньше месяца и хочу максимально использовать это время для учебы. Не вы ли утверждали, что гейша должна совершенствовать свое мастерство ежедневно и ежечасно?
— О, да! — сказала она после паузы и кивнула. — Именно ежечасно! И я согласна поучить тебя еще.
— Как хорошо! — непритворно обрадовалась я. — И хотелось бы, чтобы мои занятия были индивидуальными, как в прошлый раз.
— О’кей, — сказала госпожа Цутида. Потом спросила, глядя немного лукаво: — А со старыми друзьями не хочешь встретиться? Митихиро сейчас в городе. Я знаю, что он собирался на остров Хоккайдо по делам, но, кажется, через неделю.
Я невольно покраснела и, чтобы скрыть смущение, опустила глаза в чашку с чаем. Госпожа Цутида положила на стол возле тарелочки с недоеденными нэрикири листочек с номером телефона.
— Я обязательно позвоню ему, — тихо проговорила я и убрала листочек в сумочку.
Родина профессии гейши — Киото. Еще в середине XVII века там появились девушки, приглашавшиеся на один вечер для развлечения гостей. Их называли «майко», и их облик сильно отличался от внешнего вида проституток. Слово же «гейко», как в Киото и по сей день часто называют гейш, появилось позже, в 1751 году. И этот год считается в Японии началом появления профессии. А «майко» сейчас называют учениц гейш из Киото. Последний мужчина оставил эту профессию в 1800 году, и с того времени гейши становятся олицетворением женственности, сексуальности и утонченной красоты. Но особый шарм им придавали определенные умения — танцы, пение, игра на музыкальных инструментах, шутки и остроты с явно выраженным эротическим подтекстом. И этот подчеркнутый и выявленный эротизм вкупе с косвенной принадлежностью к «веселым» кварталам и статусом «вечной невесты» неудержимо притягивал мужчин.
В Киото долгое время находилось самое большое количество гейш. Еще в начале XIX века там было пять районов увеселений, где они работали. Сейчас их шесть: элитарный и знаменитый Гион, менее престижный Понто-тё и малоизвестные Хигаси-синти, Миягава-тё и Камиситикэн. А также практически забытый район Симабара, где они впервые появились.
Но когда перенесли столицу из Киото в Токио, «цветочные кварталы» (ханамати) попали в тяжелое положение. Вместе с основными клиентами: членами правительства, чиновниками и высшим офицерством — туда утекли и основные доходы. Мэр Киото, лишившись такого источника пополнения бюджета, решил пойти на крайность и предложил провести в 1875 году фестиваль гейш. Идея оказалась удачной, и с тех пор фестивали проходят постоянно в мае и стали своего рода визитной карточкой Киото.
Период на стыке XIX и XX веков называют «золотым веком» гейш. Их в стране к этому времени насчитывалось более 25 тысяч. Они были объявлены символом ушедшей эпохи, носителями рыцарского духа великой Японии. Иметь гейшу в любовницах стало необычайно престижным. Во время Русско-японской войны 1904–1905 годов была создана Национальная конфедерация домов гейш. И они, чем могли, помогали солдатам на фронте. Но создание этой организации не уберегло их от чрезвычайно трудного периода 20—30-х годов. Япония все активнее открывалась миру, появилась повальная мода на все западное, и гейши на этом фоне казались пережитком прошлого.
Именно тогда Карюкаи — Мир цветов и ив — раскололся надвое. Наряду с традиционными гейшами, все с теми же набеленными личиками, в кимоно и с сямисэном в руках, появились гейши-модерн. Они одевались в европейское платье и умели танцевать чарльстон. И именно в это время численность гейш достигла своего предела — их было более 80 тысяч. Но мода на западную культуру быстро прошла, и Япония вернулась к Традиции. И мгновенно исчезли гейши-модерн.
В сегодняшние дни гейш осталось чуть меньше 10 тысяч. И они выглядят так же, как и два века назад. Их приглашают на банкеты-дзасики в чайные дома или на частные вечера, но это не каждому по карману. Поэтому в последнее время стало распространенным явлением вносить в бюджет крупных фирм статью расхода на гейш для корпоративных вечеринок.
Только в Киото гейши по-прежнему обитают в «цветочных кварталах». В Токио они живут в своих квартирах и приезжают на работу на такси. А онсэн-гейши, то есть работающие на курортах возле горячих источников онсэн, отправляются на работу пешком. Кстати, именно за ними закрепилась слава самых больших искусниц в сексуальных утехах.
Многое в «мире цветов и ив» осталось неизменным. Но прогресс не стоит на месте, и кое-что проникает в этот закрытый мир извне. В 1995 году состоялось массовое выступление гейш-учениц против условий труда, практически не оставляющих времени на личную жизнь. Кроме этого было несколько случаев, когда ученицы подавали в суд на строгих и несправедливых наставниц за нарушение трудовых прав.
Когда мы расстались, у меня до встречи с господином Кобаяси оставался еще час. Я решила побродить по магазинам, хотя в Гиндзе были неимоверно завышены цены. Вначале я зашла в огромный универмаг «Мицукоси».
«Надо что — то Лизе привезти», — подумала я, внимательно изучая выложенные на прилавок изделия из жемчуга в одном из отделов.
Но цены были действительно нереальными, и я, улыбнувшись кивающей, как заведенная кукла, продавщице, отошла от прилавка.
«Не мешало бы пройтись», — подумала я и покинула универмаг.
Оказавшись на улице, я задумалась, в какую сторону направиться. Удаляться от места встречи не очень хотелось. Я прошла немного и свернула в первый же попавшийся переулок. Глазея по сторонам, двигалась без всякой цели.
Вот навстречу идет толстая негритянка в необычайно широком и цветастом платье. Она тащит за руку упирающегося малыша, похожего на шоколадного пупса, и что-то громко и сердито говорит ему. Их быстро обгоняет поджарый японец в деловом костюме и с круглыми очками на носу. За ним идут две девушки, весело болтая и слизывая мороженое с палочек. Причем одна в очень открытом топике и невозможно коротких шортах, а вторая в голубом кимоно. Но обе под одинаковыми бумажными гофрированными зонтиками.
Я заметила магазинчик, оформленный, как маленькая пагода, и зашла в него. Это оказался магазин антиквариата. Продавец закивал, как только я появилась в двери.
— Коннитива! — вежливо поздоровалась я и приблизилась к витрине, на которой стояли многочисленные статуэтки нэцкэ.
— Hello! — ответил он и шустро вышел из-за прилавка.
— Что желает мадам? — продолжил он общаться на довольно хорошем английском.
— Сувенир, пока не знаю, какой, — ответила я, обозревая маленькие фигурки.
— Простите, для кого выбираете? — поинтересовался он.
— Для подруги, молодой девушки, — сказала я. И задумчиво добавила: — Может, фарфоровую куколку?
— У меня все только старинное, — заметил он.
И тут мой взгляд упал на фигурку нэцкэ, покрытую позолотой.
— Вот эту, — сказала я.
— Прекрасный выбор, мадам! — непритворно восхитился продавец. — Это Дайкоку, один из семи богов счастья. Выполнен из слоновой кости, покрыт золочением и прорисовка тушью. Есть подпись мастера.
Он осторожно извлек фигурку и показал мельчайшие иероглифы.
— Сколько она стоит? — спросила я, беря нэцкэ и разглядывая пухлое улыбающееся лицо Дайкоку и его круглое тельце, сидящее на традиционном мешке с рисом.
— 500 американских долларов, — ответил продавец и широко улыбнулся.
— Хорошо, — без колебаний согласилась я. — Я еще что-нибудь посмотрю.
— О! Мадам! Мой магазин в вашем распоряжении.
Я перешла к полочке возле витрины с нэцкэ. Она была заполнена различными веерами. Я раскрыла сине-голубой очень простого рисунка в виде серебряных волн.
— Это для танца «Мурасаки», — сказал продавец.
«Я понятия не имею, что это за танец, — подумала я, — но он изумительно подойдет под мое голубое кимоно».
— 70 американских, — ответил продавец на мой немой вопрос. — Двусторонняя роспись, авторская работа, семислойная бумага, бамбук, черный лак, серебрение, 60-е годы, — заученно добавил он.
— О’кей, — сказала я.
И вдруг увидела необычный веер красного цвета с ярко-желтым кругом посередине. Он был раскрыт и стоял на подставке.
— Что это? — спросила я, показывая рукой.
— Нет, мадам, — засмеялся продавец, — это вам не подходит.
— Почему? — удивилась я и так и увидела себя в любимом черном кимоно с золотыми веточками бамбука, поднимающимися от подола, и красным солнцем на спине.
— Это боевой веер самураев, — объяснил продавец и снял его с подставки.
Когда продавец повернул его ко мне обратной стороной, я увидела, что она желтая с красным кругом.
— Боевой? — переспросила я, беря веер.
Он показался неожиданно тяжелым, и тут я поняла, что его перекладины из металла, остро заточенного на концах, обращенных наружу.
— Конец эпохи Эдо, — продолжил продавец, — примерно 1870 год. Семислойная бумага-васи. Вообще-то такие веера, они называются «тессэн», служили сигнальными, поэтому такие яркие круги с двух сторон. Но при необходимости их часто пускали в ход как оружие.
Я сложила веер и пощупала острие сошедшихся концов.
«Н-да, — подумала я, — такой штукой и убить можно». И спросила:
— Сколько?
— Мадам, вещь старинная, ценная, — вздохнул продавец, словно ему было жаль расставаться с веером.
— Сколько? — улыбнулась я.
— 900 американских, — ответил он.
— О’кей, — ответила я, подавая ему веер и доставая деньги.
Продавец начал упаковывать мои приобретения.
— Знаете, мадам, — говорил он, аккуратно складывая веер в современную картонную коробочку, — сейчас даже есть редкий вид борьбы, который так и называется тессэн-дзюцу. Бойцы используют именно веера тессэн, конечно, современной работы. Я как-то присутствовал на соревнованиях. Это очень красиво и выглядит завораживающе.
Я вышла из магазина довольная. И даже потраченная сумма денег не могла испортить моего настроения. Увидев телефон-автомат, я решила позвонить Митихиро. Разобравшись в карточной системе при помощи парня, который проходил мимо, я все-таки дозвонилась.
— Хай! — услышала я знакомый низкий голос и улыбнулась.
— Привет, Митихиро! — ответила я на английском.
— Кто это? — тут же перешел он на этот язык.
— Таня, — глупо ответила я.
Но он меня узнал. Явно смутившись, Митихиро начал расспрашивать.
— Знаешь, я сейчас встречаюсь с одним человеком, и уже опаздываю, — быстро проговорила я. — Можешь завтра приехать ко мне?
— Да. А во сколько? — спросил он радостным голосом.
— Лучше во второй половине. С утра я учусь. Запиши телефон квартиры, где я сейчас живу.