Возвращённые метафизики: жизнеописания, эссе, стихотворения в прозе

Камера наших дней

Белковую жизнь ограничивает коридор температур, клетка метаболизма, потолок давлений; в условия нашего существования входит также кислород культуры - узкий туннель психологии, эстетики, философии, лексики и морали эпохи. Неведомое солнце излучает непрерывный поток культурных парадигм, но наше сознание способно расщеплять не больше света, чем волн, которые видит глаз. Их спектр доступен лишь грёзам, перемещение из склепа настоящего обрекает на безумие. Янки при дворе короля Артура - такая же выдумка, как и Робинзон, машина времени - жестокое изобретение фантастов.

Артистизм историков состоит в перевоплощении, они демонстрируют современникам моды минувшего, но Гамлета можно сыграть, стать же принцем датским -невозможно. История - это пальто, куда нас распихали по карманам; приложив ракушку ко времени, мы слышим глухой отзвук чужих миров, переиначивающих нашу мифологию, перелицовывающих этику, высмеивающих наши претензии на объективность и жалкую уверенность в прогрессе. Можно наследовать орудия производства, но опыт всегда личный. Тени предков смущают, дразнят едва уловимым ароматом эпох, они манят непостижимостью, ведь прошлое столь же непредсказуемо, как и будущее. Правы ибн Хальдун, Тойн-би и Шпенглер: эпохи замурованы в себе, пространство времени непреодолимо. Примером здесь несть числа. И среди них такой.

В шестьсот сорок седьмом году до Рождества Христова ассирийский царь Ашшурбанапал объявил войну Эламу. Он требовал вернуть Ниневии статую богини. «Я уведу твой народ из Суз, Мадалу и Хидалу, - грозит разгневанный царь правителю Элама, - я обращу на тебя зло богини, я свергну тебя с твоего трона, если ты не доставишь назад изображение Наны!» Эламит отказал, и война испепелила его владения. А речь шла о статуе, увезённой за полторы тысячи лет до описываемых событий. Вообразите Тунис, припомнивший Италии сожжённый Карфаген, представьте иранцев мстящими Греции за святыни Персеполя.

Течение времени сокращает список таких примеров. На наших глазах вырождается традиционное искусство, ломается привычное восприятие. И скоро, очень скоро, ваятеля больше не будут ассоциировать с резцом, художника - с кистью, а язык окончательно утратит качество изящной словесности. Чтение тогда забудется, как свист затмевавших когда-то солнце стрел, «ave, caesar...» гладиаторов или вкус вяленой конины под деревянным седлом кочевника.