Была зима. Густо слепило солнце, гнул ветки тяжёлый снег. «Снегирь», - заметила ты красное пятно, мечущееся по кривой берёзе, и я улыбнулся твоей улыбке.
Мы бродили по замёрзшему лесу, и нам казалось, что мы такие, какие есть, готовые в морозной тиши встретить скончание веков.
А потом ты уехала. Разлукой навалилось пространство, которое рождает обстоятельства, и время, которое сильнее географии. Ты уехала, оставляя утешением скупо вспыхивающие картинки, строки выцветших писем и смутную надежду на повторенье. Философы, как шулера, дёргают рецепты из рукавов: в чудо повторенья, в то, что расставание предполагает встречу, верил Кьеркегор. А почему бы и нет, разве не чудо способность к любви, разве не диво наша вера в иллюзию?
Прежде чем окунуться в небытие, любовь, как и всё земное, проходит путь мелочей. Отряхивая прах страстей, она приближается к архетипу, достигая его в памяти о любви - единственном убежище, где её не разъедает привычка, не опошляет суета, не оскверняет томление плоти. Роман предполагает действие, образ - созерцание. Я смотрю сейчас в зеркало, чья незамутнённая чистота воскрешает у меня метафоры буддистов, и мне кажется, что память о любви не реквием, а лишь прелюдия.
«В памяти нет времени, - думаю я, - вечность хранит все мгновенья, и значит, где-то в небесном музее, в неприметном уголке и сейчас пребывают взявшиеся за руки ты и я, рождественский мороз и скачущая по дереву птица».