Врата ада

V Верни мне сына или отомсти за него (сентябрь 1980)

Маттео продолжал все так же колесить по городу в те ночные часы, когда кошки с жадностью рвут мешки с мусором, которые люди, спешащие покончить с рабочим днем, выставляют на задворках ресторанов. Но только работать почти перестал. Сколько раз он проезжал, не останавливаясь, мимо клиента, поднявшего руку при виде его такси? Нет, это было ему не под силу. Он был слишком далеко, весь погружен в себя. Он садился за руль, чтобы ни о чем не думать. И так каждую ночь.

Но однажды вечером, когда он уже был в дверях, Джулиана вдруг схватила его за рукав. Все было, как всегда. Перед уходом он разогрел себе еду. Она вернулась домой, когда он кончал есть, и не сказала ни слова. Он тоже. Он поднялся через силу, сходил за документами и ключами от машины, и в тот момент, когда уже открывал дверь, она вдруг с неожиданной силой вцепилась в него. От внутреннего напряжения она даже на мгновение похорошела. Но губы дрожали, как бы не решаясь произнести то, что рвалось наружу. Он не знал, что и думать. Что с ней такое? Почему она выглядит так странно? Он даже растерялся. Совершенно непонятно, чего от нее можно теперь ждать. Что ею движет: ярость или отчаяние? То ли она сейчас набросится на него с кулаками, осыпет проклятиями, а то и влепит пощечину — или, наоборот, упадет на грудь и будет плакать в его объятиях? Он терялся в догадках.

Но наконец Джулиана сумела заговорить прерывающимся от горя голосом, и он понял, что на самом деле она в бешенстве, копившемся в ней все это время, а молчание ее, которое он поспешил принять за смирение перед судьбой, было лишь долгой прелюдией вот к этому моменту.

— Что происходит, Маттео? — спросила она.

Он молчал.

— Что происходит? — с нажимом повторила она.

— Я ухожу, — просто сказал он.

И добавил, давая ей понять, что все в порядке, все, как всегда:

— Мне пора.

И тут она взорвалась, завопила не своим голосом:

— Ах, тебе пора? Опять будешь мотаться по городу? До самого утра? А потом вернешься и спрячешься здесь? Что происходит, Маттео?

Он остолбенел, пораженный тем, что она знает, зачем он уезжает из дома и скитается неизвестно где, а значит, понимает, в каком он состоянии, хотя до сих пор ни слова ему об этом не сказала. Она его разоблачила. Ему стало стыдно. Он хотел было сказать, что не собирается все это с нею обсуждать, но она его опередила. Набросилась на него и стала колотить кулачками в грудь. И при этом стонала, словно жалуясь и проклиная его одновременно, вряд ли она хотела причинить ему боль, скорее встряхнуть его, вывести из состояния тупого оцепенения. Он не сопротивлялся, надеясь, что, выплеснув гнев, она успокоится, но она распалялась все больше и больше и, наконец, сквозь слезы, продолжая молотить его кулачками, выкрикнула такие слова, которые действительно пронзили его в самое сердце:

— Верни мне моего сына, Маттео. Верни мне его, а если не можешь, найди хотя бы того, кто его убил!

Он еле удержался на ногах. Все закружилось в его голове: слова Джулианы, лицо Пиппо, сцена перестрелки, бесцельные скитания по городу. Он не мог ни ответить ей, ни оставаться еще хоть на минуту здесь, рядом. Он осторожно отвел ее руки. Она покорилась, послушная как ребенок. Тогда он открыл дверь, ни слова не говоря, вышел и бросился вниз по лестнице.

Подходя к своей машине, он все боялся, что упадет. У него подгибались ноги. Он чувствовал, что очень бледен. И еще этот постоянный шум в ушах. И только сев за руль и вцепившись в него, он немного пришел в себя. Тронулся с места и стал колесить по городу. Перед его глазами проплывал Неаполь, а он все вспоминал лицо Джулианы, искаженное гневом, сморщенное от слез. Она все равно красива, его жена, его храбрая жена с черными кругами горя под глазами. Она оказалась куда прозорливей его, смотрела правде в глаза. Сейчас она выставила ему свои требования и была на самом деле совершенно права. Он не сможет вернуть Джулиане сына, но если поквитается с убийцей, возможно, они смогут жить дальше. Впервые после смерти Пиппо он ощутил в себе прилив сил. Он несся по улице, что идет вдоль порта, просто как сумасшедший. У него появилась цель в жизни. Он чувствовал себя сильным, он решился и отступать не собирается. Он будет терпеливым и жестоким. Умным и безжалостным. Он найдет убийцу своего сына. И тогда его жена с прекрасным скорбным лицом снова сможет улыбаться.

Несколько дней спустя Маттео вошел в кафе на улице Рома и оглядел сидящих за столиками посетителей. Мужчина лет сорока поднял руку, подзывая его. Это был инспектор, который вел дело Пиппо. Накануне Маттео позвонил по номеру, который оставили ему полицейские, и мужчина без особого энтузиазма, но все же предложил встретиться.

Маттео не смог бы узнать его, хотя уже виделся и разговаривал с ним, но это было сразу после смерти Пиппо, а тогда он просто ничего не соображал, и люди, слова, поступки вообще не оставляли следа в его сознании.

Инспектор заказал вторую чашку кофе. Вид у него был угрюмый, и Маттео задумался, то ли он вообще такой, меланхолик, то ли ему просто не слишком приятно встречаться с ним и он стремится поскорее покончить с тяжкой обязанностью: ведь ему предстояло сказать отцу, что никто и никогда не узнает, кто убил его сына.

Маттео спросил спокойно, но решительно, продвигается ли расследование. Инспектор долго смотрел на него, прежде чем ответить. Пытался оценить по выражению его лица, не лучше ли отделаться обычными, лживыми, но успокоительными формулировками, и сказать, например, что дело идет своим чередом, что, конечно, на это потребуется время, но что убийцы в конце концов всегда бывают наказаны, — или же с этим человеком можно говорить откровенно. Он выбрал второй вариант, то ли потому, что действительно ужасно устал и ему было лень врать, то ли потому, что увидел в глазах Маттео решимость, и это ему понравилось.

— Оно не продвинется, синьор Де Ниттис. Такого рода дела никогда не продвигаются.

Маттео промолчал, и инспектор понял, что поступил правильно: этот человек готов выслушать то, что он ему скажет, и для него это лучше, чем то, что обычно говорят в таких случаях.

— Расскажите мне все, — попросил Маттео, — все, что вам известно о деле.

Ему хотелось, чтобы инспектор понял, что он настроен решительно, сознает, как все это опасно, и предупреждать его об этом не надо, он ничего не боится. Инспектор охотно выполнил его просьбу, лишь вздохнул украдкой, сочувствуя отцу, который, углубляясь в подробности расследования, пытается отвлечься от потери, которую не восполнить ничем.

За контроль над городом ведут кровавую борьбу два семейных клана. Люди с улицы Форчелла и клан Секондильяно. Те, что в клане Секондильяно, помоложе, порасторопнее и уже практически наложили руку на традиционные оплоты каморры. В течение последних недель, предшествовавших смерти Пиппо, разборкам и убийствам несть числа. Вероятнее всего, по мнению инспектора — но это его личное мнение, не больше, — ту перестрелку затеял кто-то из клана Форчелла. Тем более что в тот же день в Секондильяно люди с улицы Форчелла совершили налет на бар и убили двух человек. В общем, все это очень похоже на попытку взять реванш. Ну и самое главное: через несколько дней после перестрелки около порта было обнаружено тело мужчины с размозженной головой — ему выстрелили в рот — и пулей в плече. Мужчина принадлежал к клану Секондильяно. По мнению инспектора, в переулке делла Паче метили именно в него. Но ранили только в плечо, и он сумел скрыться. Этот район он знал плохо, очень скоро его нашли и добили. Разумеется, это всего лишь одна из версий, свидетелей нет, и точно восстановить события невозможно, но инспектор почти не сомневается, что все обстояло именно так.

— Кто стрелял, я хочу знать имя, — сказал Маттео.

Маттео весь дрожал от возбуждения. Все время, пока инспектор излагал ему свою версию, он от нетерпения притоптывал ногой.

Инспектор не ответил. Он медленно поднял глаза на собеседника и спросил:

— Зачем вам оно, синьор Де Ниттис?

Маттео на секунду заколебался. В свою очередь он взвесил, что можно сказать этому человеку и о чем лучше умолчать. Способен ли тот его понять? Ему показалось, что да, и тогда он ответил со сверкающими от бешенства глазами:

— Я хочу найти человека, который это сделал. И наказать его.

— Вы в этом уверены? — спросил инспектор.

И Маттео понял, что правильно сделал, ответив откровенно. Полицейский принял его слова как должное, вероятно, с самого начала почувствовал его настрой, и в каком-то смысле такой разговор был ему по душе. Уж куда лучше, чем рыдающий отец, который только и делает, что стонет, цепляясь за его пиджак. А сейчас, по крайней мере, они говорили как мужчина с мужчиной.

— Ведь мне придется арестовать вас, — заговорил тот с явной симпатией в голосе, — и вы кончите жизнь в тюрьме, среди тех, кто разрушил вашу жизнь. Вы стоите большего, синьор Де Ниттис.

— Меня попросила об этом жена, — отрезал Маттео.

Инспектор замер. Этот ответ, по всей видимости, ошеломил его. Он опустил глаза, чтобы не выдать своего смятения. Потом встал, на лице его промелькнула улыбка, и он пошел к выходу, не сказав больше ни слова.

— Что с тобой?

Маттео только что вернулся. Он застал Джулиану на кухне всю в слезах. Он понимал, что вопрос его лишен всякого смысла. Он и так хорошо знал, что с ней и почему она плачет. Всего несколько минут назад она спокойно готовила ужин. Стол был накрыт. Вода для пасты закипала. И вдруг на нее что-то накатило. Вокруг все померкло, осталось одно горе. Так это и происходило. После смерти Пиппо они то и дело впадали в отчаяние, оно настигало их неожиданно, когда они меньше всего этого ожидали. Он хорошо знал, почему у его жены появились морщинки вокруг глаз.

— Что с тобой?

Он все же повторил свой вопрос, чтобы вывести ее из оцепенения. Она взглянула на него и печально улыбнулась. В это мгновение она видела своего прежнего мужа. Он так ласково заговорил с ней, и во взгляде, обращенном к ней, читалось такое беспокойство, она давно отвыкла от всего этого. С некоторых пор они стали друг для друга, как безликие тени, и уже то, что он просто проявил к ней внимание, задавая и повторяя свой вопрос, — встревожился, посочувствовал — потрясло ее. Она улыбнулась сквозь слезы.

— Я больше не могу, — просто сказала она.

Маттео сел и взял ее за руку. Он ничего не сказал, и она была признательна ему за это. Он все равно не смог бы ее утешить, и такая попытка только усугубила бы ее страдания. Хорошо, что он промолчал. И она постепенно успокоилась. Тихонько приникла к его груди.

— Верни мне сына, Маттео — сказала она странным голосом, слабым, но твердым. — Почему ты не идешь за ним?

И опять всхлипнула. И опять он ничего не сказал, и она мысленно поблагодарила его, что он не смеется над ней, не говорит, что это невозможно, — а просто чуть сильнее привлекает к себе. Она открыла мужу самую сокровенную свою мечту, безумное желание вернуть сына назад, чтобы хоть еще один раз снова прижать его к себе, надышаться его запахом.

— Они убили нас, Маттео, — добавила она. — Смерть здесь. В нас. И вокруг. Она забралась к нам внутрь, и ее оттуда не выгнать.

— Он свое получит! — отвечал Маттео, и в его голосе зазвучала не свойственная ему жесткость.

Им снова овладела мысль о мести. Может, это и не успокоит ее, но по крайней мере сблизит их. А что еще могло их объединить — лишь общая ненависть к врагу.

— Клянусь тебе, Джулиана. Он свое получит.

И они закрыли глаза, чтобы в полной мере насладиться этой мыслью, предвкушая свое горькое торжество.

Некоторое время спустя он получил письмо. Обнаружив его в ящике, он сразу понял, что письмо это необычное, и, поднимаясь по лестнице, вертел его в руках с нетерпением и тревогой.

Он вскрыл его, только когда сел за кухонный стол. В конверте не было ничего, кроме фотографии. Ни письма, ни клочка бумажки, ни подписи, только эта старая фотография с потрепанными углами, слегка надорванная с краю, старая черно-белая фотография мужчины в полный рост, смотрящего в объектив со снисходительно-вызывающим видом. Его лицо было обведено ручкой, добавлено имя: «Тото Кулаччо» и адрес: «Переулок Джиганти, 7».

Маттео долго сидел на стуле, держа фотографию в руках. Он улыбался. Ему было совершенно все равно, кто послал ему это письмо. Это мог быть кто угодно. Инспектор, с которым он встречался и в котором вдруг проснулась совесть, кто-то из соседей, вообще не знакомый ему человек — какая разница. Он об этом даже не думал. Смотрел на фотографию и понимал, что смотрит на убийцу сына. Чтобы это понять, ему не требовались никакие объяснения. Тото Кулаччо. Значит, это он. Теперь оставалось только отыскать его и вспороть ему брюхо.

Перед тем как уйти, он намеренно оставил фотографию на кухонном столе. Сегодня он не будет сидеть дома. И хотел, чтобы Джулиана нашла фотографию, здесь, в тишине их квартиры, и чтобы у нее было время и возможность отдаться мыслям о мести.

Он пошел к рынку Форчелла. Он все твердил про себя имя убийцы и улыбался. Затесавшись в толпу, заполонившую улочки, он оказался в вопящем и истекающем потом Неаполе. На рынке Форчелла невозможно было протолкнуться, все тротуары были заставлены десятками палаток. Неаполитанцы торговали рыбой, фруктами и овощами, посудой и одеждой. Чуть дальше азиаты — игрушками и обувью: босоножками разных фасонов и всех цветов радуги. Еще дальше негры толкали огромные прилавки на колесиках, заваленные купальниками и майками. Прямо на тротуаре шла подпольная торговля — сумки и очки, подделанные под известные бренды. Самые бедные торговцы, скорее всего, пакистанцы, раскладывали на тротуарах плакаты, постеры с изображениями котят или дельфинов, фотографии американских звезд или итальянских футболистов. Здесь можно было найти все что угодно. Жители окрестных домов приходили сюда за продуктами, одеждой, просто прогуляться, рассчитаться с кредиторами или подработать. Маттео пробирался сквозь хаотичное нагромождение прилавков, непрерывно думая об этом человеке, который тоже наверняка сейчас здесь, на этих самых улочках. Возможно, они только что разминулись. Возможно, они оба слышали, как надрывается мясник, привлекая покупателей свежестью своего товара. Тото Кулаччо. Маттео хмелел от одного этого имени. Он мог бы прокричать это имя что есть силы, но пока смаковал его про себя.

Вернувшись домой под вечер, он застал Джулиану на кухне. Стол был накрыт. Фотография оставалась на прежнем месте, на самом виду. Конечно, Джулиана, как только вошла на кухню, мгновенно заметила ее, повертела в руках, рассмотрела, пылая злобой. И она тоже сразу поняла, чья эта фотография, положила на прежнее место и стала ждать Маттео, чтобы вместе порадоваться успеху.

Войдя на кухню, он хотел было спросить ее, видела ли она фотографию, но она его опередила:

— Никогда не произноси это имя в нашем доме, — сказала она таким голосом, что он содрогнулся.

Она не сводила с него глаз. Застыла перед ним, горделиво выпрямившись, словно римская матрона.

— Сегодня вечером я это сделаю, — сказал он.

Она еще пристальней взглянула на него, словно проверяя, собирается ли он сделать именно то, что она от него ждет. Но больше ни о чем не спросила. Удовлетворилась тем, что прочла в глазах.

— Когда ты вернешься, я выстираю твои вещи, запачканные его кровью, — просто сказала она.

Он молча посмотрел на нее, потом вынул из шкафа старый пистолет, доставшийся ему от дяди, зарядил его и сунул в карман. Она следила за ним спокойно, с благодарностью. Эта месть сейчас была для них обоих единственным возможным проявлением любви друг к другу. Она заранее благодарила его за мужество, которое ему понадобится, чтобы на несколько мгновений стать убийцей, сжать в руке пистолет и не дрогнуть. Она заранее благодарила его за то, что он совершит, для нее это означало, что он все еще верит в нее, Джулиану, и разделяет ее чувства.