Временник Георгия Монаха

Книги временные и образные Георгия Монаха /И27/ /Б1/[217]

Многие внешние[218] ученые[219] — любители речей,[220] историки,[221] (стихо)творцы[222] и летописцы[223] велеречиво[224] и сильными словами[225] описывали деяния, и речи, и образ жизни[226] древних царей и владык и некоторых[227] философов и ораторов <прошлого>, бывших язычниками и искусными речами и беседами[228] /15б/ прославившихся. (Но) не многие благое приняли и злое оставили и благо судили[229], <так как> другим напоказ, (для) (руко)плескания и (выражения) чувств[230] это писали, <не> особенно[231] заботясь об истинности рассказов и об исповедании пользы для людей.

Мы же, недостойнейшие из внутренних, рабы рабов Господа нашего Иисуса Христа, будучи не причастны к внешней фисиологии, то есть родословию[232], и <притом>[233] к искусству речи, прочитали нашим желанием[234] доступные нам рассказы и летописные повествования и полезные для души поучения не только древних эллинских[235] описателей, но и весьма доблестных /15в/ и велелепных <потомков> — умных[236] мужей новых, и тщательно[237], <в> страхе Божием и с верою Временника сего /Б2/ малого ничтожную книжицу составили, <для пользы>[238] из многого немногое выжав[239], /И28/ кое-как с трудом сложив и соединив; содержит же она только непритязательную истину и совершенно неукрашенное изложение, необходимое[240] и весьма полезное, надеемся с дерзновением[241], <из-за краткости> и полной ясности изложения. Ведь лучше с правдой утесняться, чем с ложью расширяться[242]. И удивляться (следует) не (тогда), когда речь растекается и выходит за границы, а /15г/ когда мала по длине, велика же мыслями и в коротком[243] — <важное>[244], и доброе, и полезное ко времени; <и> свободное от всякой хулы и злобы, <беспристрастное>[245] окажется наиболее сильным. Ведь духовные, как великие знатоки Священного Писания, сравнивая, и исследуя[246], и толкуя духовное, ищут не цветистых, и туманных, и исключительных речей и не искусных и хитроумных сочинений, в которых хитрые злыми приемами и <уловками[247]> часто скрывают ложь, обманывая невнимательных[248] и <неопытных[249]> читателей, но слов, светящихся истиной, пусть даже произносимых на варварском языке.

Итак, с доверием /16а/ и благоразумием, без зависти и спешки[250], /Б3/ без всякой двойственности и легко<мыслия>[251] свободно читая[252], ты с успехом найдешь (здесь) вкратце (рассказы) об изобретении и свержении идолов, о еретических[253] выдумках и верованиях эллинских философов, а также о противоречивых россказнях и представлениях[254] различных народов и о многобожии, а лучше сказать, безбожии и злодействе, кое-что о монашеском способе жизни и чине, как, начавшись от Закона, он оказался выше, светлее и шире всех через Христову добродетельную жизнь и учение; и много разного другого[255], помогающего спасению душ и научающего и просвещающего благоразумных и православных[256], а кроме того и о чудовищном и богомерзком и лживейшем /16б/ манихейском бесовстве, от которого, как от какого-то /И29/ беснующегося пса скверную и злую болезнь переняв, проросла враждебная[257], безумная ересь обученных злу[258] беснующихся на иконы[259], и откуда началась и где погрязла (та), которой предстатели и ученики вместе со <своими> единоверцами стали полностью[260] чуждыми православной вере, и за свое заблуждение и вред[261] подверглись беспристрастному суду и были осуждены и преданы вечному огню — о заблуждение и упорство предавших свое имя[262] и пустомыслящих <упрямцев>! — (и) о иноплеменных[263] и злонамеренных сарацинах, и об их смеха достойной /16в/ вере и об их скотской жизни, а также и об учении их лжепророка, обманщика людей, <и ко всему> о ребяческом пустомыслии, детском безумии и мучительной[264] гибели несчастнейшего и убогого старца Фомы[265]. /Б4/ И довольно об этом.

А изложение исторического материала мы сделали как бы в порядке частей, ради <легкого> сопоставления и запоминания. Так, начав от Адама и дойдя до кончины Александра, мы, согласно своему[266] замыслу, снова вернувшись[267] к Адаму, попытались перечислить <потомков> до Иисуса Навина, /16г/ напомнив, как смогли[268] кратко, годы каждого и деяния. Затем так же кратко — о судьях, и до пророка Самуила, а после этого также и о царях иудейских от Саула до <Се>декии и погибели Иерусалима, где кроме прочего[269] в немногих словах об иудеях; после этого — о римских игемонах; так же, как и о древних персидских и македонских полках[270] Селевка, и Антиоха, и Птолемея, к которым перешло владычество <и правление>; а также о римских, эллинского происхождения, всемирных царях, и о делах их, и о смерти их, от Юлия Кесаря вплоть до нечестивых богохульников Диоклетиана и Максимиана; потом о Константине, благочестивом и первом царе христианском, <и> о бывших после него — до <последнего>[271] Михаила, сына Феофила, который, ребенком начав царствовать, вновь провозгласил /17а/ и утвердил на божественном соборе православную веру.

А мудрец Проповедник[272] повелевает нам мудро слушать всю речь до конца (Екк 12.13), <чтобы[273]> не <красота[274]> слога[275] привлекала[276] читающего, желающего[277] радоваться, а сама цель[278] и завершенность[279] сочинения просвещали[280] сердечное /И30/ зрение.

Ведь построение и разнообразие речи, /Б5/ <как бы>[281] преобразуемое любящим (руко)плескания и любящим правду[282] красивым <слогом>[283], в какой-то степени вредит предварительному обдумыванию, <незаметно[284]> крадет восприятие и затемняет для беседующих смысл сочинения.

Молю же молящихся[285], любящих Бога и Писание, помолиться, во имя Господа, за меня, смиренного, в высшей степени грешного и неразумного.

И если /17б/ это ничтожнейшее творение окажется полезным и достойным прочтения, пусть будет посвящено[286] Виновнику всех благ. А если оно будет найдено негодным, бессвязным[287], и ненужным, и неподходящим, по нашему неразумию, да просветит нас[288] поистине неизреченная Премудрость и ее угодники — истинные мудрецы и богословы, как не владеющего не только словом, но и разумом.

Теперь же, наконец[289], с Богом положу отсюда по мере сил своих начало труду.