Глава 5: Голоса из стратосферы
№ 25.
А дело было так…
По каким причинам, и каким необъяснимым образом Тимофей Ружин с собакой и Николаем-калмыком оказались втянутыми воедино в одно и то же пространство тоннеля Эйнштейна – Розена, осталось неясным. Ни Павел Эрастович позже, ни его коллеги института, создавшие Генератор времени так и не смогли позже объяснить непонятный вектор луча, который переместил всех троих в одну и ту же эпоху. Когда всё вернётся на свои места и учёные приступят к анализу, произошедшего сто лет назад перемещения, все до единого просто разведут руками.
Очевидно, а именно такой напрашивался вывод, в 1976 году, когда калмык забрал с собой рюкзак, Ружина и собаку впитало в себя энергетическое поле Генератора, поскольку они тоже находились в тот момент в радиусе действия портала времени. С этим, более-менее, согласились все сотрудники института. Вопрос стоял иначе. Каким образом они вообще могли оказаться вместе в одной и той же точке векторного перемещения? Как оба пространства – реальное и инородное – смогли соединить всех троих именно в этих координатах, близ лагеря, у палаток геологов? И как, опять же, Николай мог знать о существовании клада, оставленного Ружиным под своим спальным мешком? Ответов никто не знал. Всё случившееся отнесли к очередному парадоксу пространственно-временного континуума.
Нагруженный рюкзаком, проводник стоял сейчас на просёлочной дороге, и озирался по сторонам, словно беглец, сбежавший из-под надзора. Ощущение было не из приятных. Всё произошло как-то само собой. Оказавшись в расположении лагеря, он, по какому-то смутному наитию, будто разговаривая с кем-то внутри себя, прежде всего, бросился в палатку Тимофея, где и обнаружил рюкзак с золотом. Что было дальше, он абсолютно не помнил. Кто или что ему подсказывало в этот момент, он не имел ни малейшего понятия, слыша только внутри себя какой-то незнакомый голос. Голос настойчиво повелевал приподнять спальный мешок, что, собственно, Николай и сделал. А когда вытащил из-под него рюкзак, был крайне ошарашен столь щедрой и грандиозной находкой. Выбираясь наружу, он тотчас был подхвачен ниоткуда взявшимся вихрем, и единственное, что успел заметить, это два зыбких силуэта, застывших в нелепых позах. Промелькнув на мгновение, они так же растворились в пространстве, всосавшись в крутящуюся горловину тоннеля.
А потом его поглотила пустота.
Как это произошло, он совершенно не почувствовал. Зато, когда пришёл в себя и убедился, что рюкзак всё ещё при нём, с ошалелым видом обнаружил, что стоит на проезжей колее, оставленной каким-то непонятным ему транспортом.
Он стоял и озирался, пытаясь привести в порядок свои мысли.
Где он? Куда делись остальные? Где Колизей, Антон и Требухов со Стариком? Где, наконец, Ружин с собакой?
Просёлочная дорога, на которой он таким удивительным образом оказался, напомнила ему картины старорусских художников. Это-то и было странным. Словно сквозь просеку леса протащили что-то тяжелое, громоздкое, и явно не бульдозером. На колее не было ни отпечатков шин, ни траков, ни протекторов от гусениц.
…Это были следы деревянных колёс.
Он что, снова в Древнем Риме, мелькнула догадка?
И как бы отвечая на его мысленный вопрос, в стороне за деревьями послышалось ржание лошадей, свист кнута в воздухе, а затем и резкий окрик, понукающий запряжённую тройку. Николай едва успел отскочить в сторону, как вдруг мимо него на полном ходу пронеслась… карета. Кучер сидел на задворках и свистом подгонял взмыленных животных, совершенно не заметив странного путешественника. Всё произошло настолько стремительно и быстро, что Николай даже не успел заметить сидящих внутри пассажиров. Но то, что карета была дорогой и принадлежала какой-то знати, говорили её гербы на дверцах, да и сама упряжь была едва ли не из золота.
Не совсем ещё понимая, куда его забросила неведомая сила, калмык поправил рюкзак, посмотрел оторопелым взглядом вслед умчавшемуся экипажу, и зашагал прочь из леса. Так вот откуда столь странная колея на дороге, поросшая старой травой. Колёса-то у кареты, как ни есть деревянные, мелькнуло у него в голове. Делать было нечего. По всей видимости, его снова перебросило в какой-то отдалённый век, и то, что эта местность не принадлежала Римской эпохе, говорили за себя деревья, климат и прочая растительность. Жутко хотелось пить, да и голод уже давал о себе знать. Он теперь один, и это непреложный факт.
Выйдя, таким образом, на просёлочную дорогу, Николай оказался в километре от какого-то большого селения, в центре которого виднелся позолоченный сусальный купол церкви, явно принадлежащий временам древнеславянского христианства. Подходя с опаской к первым избам, калмык всё больше утверждался в догадке, что перед ним настоящее русское село. Во-первых, сама конструкция изб с резными коньками на крышах, с колодцами, заборами, бревенчатыми стенами и слюдяными окошками – эти деревянные строения напомнили ему картины русских живописцев: Серова, Репина, Кустодиева. Люди ещё не попадались, иначе он бы сразу определил по одежде, в какой примерно век его занесло на этот раз. И самое важное – куда?
Слышалось ржание лошадей, солнце только всходило, прокричал петух, ему ответил другой. Где-то залаяли собаки. Ухнул в лесу филин. Не останавливаясь у первых изб, проводник направился прямиком к церкви, разумно полагая, что в храме господнем ему не причинят никакого вреда. Единственное, что стоит учитывать, это его необычную для этих мест одежду. На нём был комбинезон и куртка с множеством карманов, на ногах армейские ботинки для похода, за спиной рюкзак, в чехле на ремне нож и фляга, на руке часы. Это стоило учитывать. Плюс несколько килограммов золотых бесформенных самородков. Промчавшаяся мимо карета, по всей видимости, имела какое-то прямое отношение к этому древнему селу, и нужно держать ухо востро, чтобы не влезть в какую-нибудь неприятность. Разговаривать-то он по древнеславянски не умел… как, впрочем, и понимать.
…Сзади что-то хрустнуло. Послышалось сопение, прерывистое дыхание нюхавших воздух ноздрей, и за его спиной на просёлок дороги выскочил… Лёшка. Пёс тотчас бросился к Николаю, радостно гавкнул и запрыгнул передними лапами на спину, отчего у калмыка от неожиданности едва не подкосились ноги. Это было настолько неожиданно и абсурдно, что Николай опешил не меньше, прежде чем увидел самого Ружина, собственной персоной. Тот стремительно приближался к калмыку, очевидно, нисколько не интересуясь, каким загадочным образом он оказался рядом с их проводником. Он видел перед собой только рюкзак, остальное его абсолютно не заботило. Вот он! Наконец нашёл!
Подпрыгнув к бывшему напарнику, Тимофей грозно зарычал:
- Отдай, сволочь! Не твоё!
Лёшка застыл на месте, совершенно не понимая, отчего два его хозяина схватились между собой, катаясь в пыли и, вырывая друг у друга какой-то непонятный предмет. Собаке было невдомёк, что сейчас решалась судьба обоих путешественников: кто окажется сильнее, тому и достанется несметное богатство.
Эта схватка продолжалась бы и дальше, и неизвестно, кто бы из неё вышел победителем, однако случилось то, что, в общем-то, и не должно было произойти, если бы не отчаянный лай всех встревоженных криками собак, оглашающих село своим громким лаем.
Послышалось ржание, топот копыт, и когда оба схватившихся на миг оторвались друг от друга, задрав головы в пыли, то увидели странную картину.
…Придерживая гнедую, рвущую удила лошадь, над ними возвысился незнакомец в богатой одежде, словно призрак, появившийся ниоткуда.
- Кто такие? – спросил он властным голосом, очевидно, привыкшим командовать в любых обстоятельствах.
Оба путешественника выпустили рюкзак и уставились на всадника удивлёнными глазами, в которых ещё не успел остыть боевой дух схватки. Незнакомец был одет в богатый камзол времён XVIII века, с позолоченными галунами, брыжами вместо воротника, опоясан орденской лентой и прикрыт широкополой шляпой с пышным павлиньим пером. На ногах были высокие ботфорты с блестевшими шпорами, на боку шпага с серебряным ажурным эфесом, в руке небольшой кнут, которым он слегка подстёгивал своего резвого скакуна, норовившего встать на дыбы перед незнакомой собакой. Лёшка гавкнул для приличия и укрылся за брошенным в пыль рюкзаком. Всадник придержал коня и осмотрел обоих путешественников.
- Чьих будете, я спрашиваю?
Речь его была необычна для слуха, но Ружин с Николаем уже поняли, что это не художественная инсценировка какого-то фильма, а самая, что, ни на есть реальность средневековой России, куда их занесло тоннелем Эйнштейна – Розена.
Первым в себя пришёл Николай. Ружин всё ещё пытался дотянуться до рюкзака, поглядывая снизу вверх на подъехавшего всадника.
- Мы не здешние… - сделал попытку калмык подстроиться речью под местный диалект незнакомца. То, что перед ним восседал на коне какой-то важный господин, он уже определил по одежде и манере общаться с низшим сословием.
- Вижу, что не здешние, - хмуро и свысока ответил тот, обрадовав мысленно Николая, что такая фраза есть в здешнем обиходе. – Я спросил, гербу какой фамилии служите?
- Служите? – вырвалось у Тимофея, но проводник осадил его предупреждающим взглядом. Однако, не дождавшись ответа, всадник спросил, не меняя тона:
- Карету видели?
Николай ухватился мысленно за спасательную ниточку, позволяющую увести разговор в иное русло, поскольку важный дворянин уже начинал удивлённо присматриваться к их непонятной одежде в виде ботинок, курток и часам на руках, которые Николай попытался скрыть под рукавом.
- Видели, - поспешно ответил он, кланяясь и поднимаясь с пыли.
- В какой стороне?
- Вон там, - указал калмык в сторону леса. – Навстречу солнцу поехала. Мы шли среди деревьев и заблудились.
- Что? – не понял всадник, прислушиваясь к его дивной речи. Он, видимо, хотел расспросить ещё что-то, но не хватало времени, а в его глазах всё больше нарастало подозрение.
- Говоришь ты как-то чудно, не по-нашему, - стегнул он коня, разворачиваясь к лесу. – И одеяние у вас не наше, не русское. Иноземцы, не иначе. Войдёте в село, - махнул он рукой в сторону купола церкви, - минуете погост и увидите терем бревенчатый. Покличьте кого-нибудь из дворовых, скажите, что я вас прислал, пускай оставят вас во дворе. Я вернусь и ещё побеседую с вами.
- А величать вас как? – крикнул ему вдогонку Николай.
Ответить вельможный господин не успел. На его глазах воздух вокруг заколебался, принял консистенцию спрессованного вязкого тумана, окутал незнакомцев, впитал в себя собаку, путешественников, лопнул как пузырь и пропал. Всё заняло не более пяти секунд. Ошеломлённый всадник осадил коня, вытаращил глаза в образовавшуюся пустоту, перекрестился и едва не свалился на землю, зацепившись краем кафтана за луку седла.
На этом всё и закончилось.
Что было дальше с ним самим и его лошадью, история, к сожалению, умалчивает. А вот что стало с обоими путешественниками, их собакой и злополучным рюкзаком, тут, по крайней мере, нужно ещё разбираться и разбираться, поскольку временной тоннель поглотил их в себя, что называется, без остатка.
Итак…
№ 26.
Их унесло непонятно куда, непонятно каким образом, и неизвестно какой энергетической силой. Как это произошло и когда именно у них возникло ощущение присутствия в чужом для них месте, они и сами не осознали, поскольку находились сейчас в том состоянии, когда все нейронные клетки мозга только начинали восстанавливаться после гравитационной переброски через обоюдное пространство.
Прежде всего, стоило выяснить, куда и в какую эпоху их занесло на этот раз. Короткий миг пребывания в, очевидно, крепостной России XVIII века, судя по одежде всадника и карете тех времён, проскользнули для обоих путешественников и собаки настолько стремительно, что они едва успели осознать, где именно им удалось побывать. Вместо осмотра и выяснения года, они усердно вырывали друг у друга рюкзак, а когда появился вельможа на коне, было уже поздно. Всё та же неведомая сила, продолжающая манипулировать пространствами и временными коридорами, снова, как и в прежние разы, перенесла их в мгновение ока в чужую реальность, не дав, таким образом, ни опомниться, ни прийти в себя. Бац! И Ружин, и Николай, и верный пёс оказались совсем в иной местности. Хорошо, что рюкзак сохранился. Его выплюнуло из воронки тоннеля таким же образом, как и всех остальных. Вихрь моментально утих, пелена тумана опала на землю, узел дымчатого воздуха растворился, и все трое почувствовали лёгкую тошноту после переброски, чего, впрочем, и стоило ожидать. Насчёт собаки уверенности нет (поскольку не было возможности проверить её состояние), но оба путешественника чувствовали себя довольно сносно. Увидев валявшуюся под ногами объёмную ношу, оба было метнулись к рюкзаку, но калмык, как более рассудительный, внезапно остановился и обречённо махнул рукой.
- Так мы ни к чему не придём, Тимофей. Забирай своё богатств: так или иначе, оно по праву принадлежит тебе.
Лёшка в это время обнюхивал ближайшие деревья и скрёб лапами мох, оказавшийся под их ногами. Они ещё не осознали, куда их занесло в этот раз: озарение придёт позже, а пока диалог происходил в таком тоне:
- Скажи только, где ты умудрился откопать столько золота? – спросил Николай, наблюдая, как бывший старатель трепетно проверяет содержимое.
- Вот именно, что откопал, - буркнул тот в ответ. – Два года намывал у берегов Учура, едва не погиб от голода и хищников. А ты хотел присвоить.
- Прости. Шайтан попутал. Я и сам не сознавал, что делаю. Когда меня закрутило в вихре и пропали из виду Антон с обоими профессорами, я вдруг почувствовал в себе какой-то непонятный внутренний голос, настоятельно предлагавший посетить палатку и заглянуть под твой спальный мешок.
Ружин изумлённо поднял брови:
- Какой голос?
- Не знаю. Чужой. Не наш. Не наших друзей. – Николай поморщился и потёр пальцами амулет, как бывало, когда он изрядно нервничал. – Как неземной какой-то. Потусторонний.
- Ты хочешь сказать, что полез под мешок, повинуясь какому-то непонятному наитию, ниспосланному свыше? – не поверил ему бывший старатель.
- Не наитию, Тимофей. Говорю же тебе, сам абсолютно не понимаю, как это произошло. Исчез Колизей, исчезли Требухов со Стариком и Антоном, исчезла лошадь. Я куда-то провалился, а когда пришёл в себя, выходил уже из нашей палатки с этим вот рюкзаком, - показал он рукой на мешок. Ружин как раз поднимался и закидывал его за плечо.
- И что?
- Затем меня снова куда-то закрутило, завертело, прижало, выбросило, и я оказался на просёлочной дороге между лесом и старым селом. Потом и ты появился с Лёшкой. Дальше ты знаешь. Всадник, лошадь, снова облако тумана, вихрь, и вот… - он беспомощно развёл руками, оглядываясь вокруг. – Теперь мы тут. А где – непонятно.
Тимофей всё ещё хмуро смотрел на своего коллегу, только сейчас начиная, как и он, осматривать местность.
- Одним словом, нас бросает из одной климатической зоны в другую, из одной реальности, как сказал бы наш Старик, в другую, из одного мира в противоположный. Заметил, как Лёшка мечется? Мы снова в тайге, Тимофей. Снова мох, лишайник, сосны и пихты. Снова комары и влажный ветер близкого океана. Слышишь вдалеке рокот порогов? Думаю, это снова наш родной мир, родной лес и родной наш Учур. Разница только во времени.
Ружин пристально огляделся и прислушался, следуя указкам своего товарища. Кругом стеной возвышались деревья, принадлежавшие только климатическому поясу приамурской тайги, а никак не средней полосе крепостной России, и тем более не Апеннинскому полуострову, где остались среди оливковых деревьев их коллеги по команде. Воздух был другой. Свежий, с запахом тайги, солёный, близкий воздух Охотского моря. Мало того, даже звуки леса отличались. Вместо гробовой тишины под стенами Колизея вечного Рима и петухов с собаками ближнего русского селения, теперь всё было насыщено щебетом птиц, писками мелких грызунов под ногами и далёким рокотом бурной реки. Даже температура отличалась.
Он задрал голову и посмотрел в облака, окружающие красное, заходящее солнце над верхушками сосен.
- Так мы что, снова дома? – последнее слово он произнёс с каким-то нажимом и придыханием.
- Выходит, что так. Где-то тут поблизости наш оставленный лагерь. Лёшка мечется среди кустов и кедровых деревьев, вынюхивая наши прежние следы пребывания, заметил? Так что, предлагаю следовать за ним, а там и поймём, что нам делать дальше.
Николай протянул руку.
- Мир? Прости ещё раз за рюкзак. Более спрашивать ничего не буду, когда и с кем ты успел намыть столько золота. Он твой, и ты его полноправный хозяин.
Тимофей пожал руку.
- Один вопрос только, - напоследок спросил калмык. – Остальные знают о нём? Даша, Антон, Дмитрий Семёнович?
- Нет, - коротко ответил Ружин. – И буду тебе признателен, если и впредь не узнают. Я специально упросил профессора включить меня в вашу экспедицию, чтобы вернуться в эти места и забрать то, что я намывал почти два года. Напарник мой погиб от лап медведя, а я чудом уцелел, закопал самородки у берега реки, и когда вы все отправились к подземелью, вернулся за ними, нагрузил рюкзак, пришёл в лагерь, но кроме Даши никого не обнаружил. Оставил рюкзак под мешком, отправился с ней на ваши розыски и планировал вернуться, чтобы уже с рюкзаком покинуть вас навсегда. Потом нас раскидало какой-то непонятной силой по различным пространствам, а рюкзак так и остался лежать в палатке. Теперь ты знаешь всё.
Он надолго замолк. Николаю ничего не оставалось, как последовать за Лёшкой, обдумывая в голове только что услышанное от Ружина. Верный пёс оглашал радостным лаем вековую могучую тайгу и рвался вперёд через кустарники навстречу далёкому рокоту бурлящей реки. Там где-то их лагерь, и он уже учуял знакомые, только одному ему известные запахи, присущие их пребыванию тут, с той лишь разницей, что никто из троих не имел понятия, когда именно это было. Оставалось только выяснить день и год, в какой промежуток времени их занесло в этот раз.
Несколько минут спустя они уже выходили к знакомой местности, увидев ещё издалека свои палатки, стол под навесом, разбросанный ветром давно потухший костёр и натянутую над ним леску, на которой сморщенными стручками висели засохшие кусочки некогда копчёного хариуса.
Они прибыли.
Однако…
№ 27.
Тут что-то было не так.
Первым это почувствовал Лёшка, внезапно остановившись после прыткой рыси и присев на задние лапы, ещё не приблизившись к штаб-палатке. Вытянув морду и внюхиваясь в непонятный для него воздух, он как-то неуверенно гавкнул и посмотрел удивлённым взглядом назад на своих хозяев.
Прежде всего, в глаза бросалось, что на поляне в их отсутствие кто-то побывал. И отнюдь не зверь. Не хищник, не горностай с куницей, не олень и даже не медведь. Всё вроде бы находилось на месте, разрушений никаких не было, на столе оставалась посуда, вход в штаб-палатку был приоткрыт пологом, ни сломанных веток, ни перевёрнутой утвари, ничего такого, что могло бы навести на мысль о непрошеных гостях.
И всё же…
Лёшка недаром припал брюхом к земле и прополз несколько метров, прежде чем вторично присесть на лапы и замереть на месте. Николай сразу почувствовал присутствие постороннего. Обернувшись к Тимофею, он прислонил палец к губам и глазами показал на потухший костёр. Бывший старатель тихо приблизился, вытянул из-за пояса армейский нож и вопросительно посмотрел на своего коллегу. Калмык, казалось, к чему-то прислушивался, устремив цепкий взгляд в гущу вековых кедров и сосен. Что-то неясное витало в воздухе. Что-то непонятное и неведомое, отчего у обоих путешественников стало неуютно на душе. В их лагере кто-то побывал и, возможно, до сих пор находится где-то поблизости, а они, совершенно сбитые с толку, никак не могут определить, кто именно посетил их уголок, оставленный ими впопыхах.
А прислушаться было к чему.
Со стороны кустарника и сплошной стены деревьев, где-то там, где прежде располагался провал подземелья, слышался гул каких-то работающих механизмов. То, что это были не лесные звуки, присущие тайге и сотворённые матушкой-природой, говорило хотя бы то, что механические звуки походили на рокот работающих агрегатов, вот только каких? И откуда они могли здесь появиться, если на изрядном расстоянии в несколько сотен километров, вокруг не должно было быть ни души, не считая их самих? Следовательно, и в лагере и у подземелья сейчас должны были присутствовать… кто?
Люди?
Но… каким образом?
Тимофей всё ещё смотрел на разбросанные угли, и только тут заметил, на что ему взглядом показывал его напарник.
Рядом с развороченным пеплом и остатками сгоревших давно веток, в двух шагах от выложенных полукругом камней валялась… грубо обтёсанная дубина из толстенного сука, похожая на добротную палицу какого-нибудь былинного богатыря из русских сказок о Соловье-Разбойнике.
Оба путешественника обменялись взглядами и поняли друг друга без слов.
Этот предмет, оказавшийся здесь каким-то необъяснимым образом, был не из этого мира. Не из этого времени. Не из арсенала их геологического оборудования.
Он был чужой.
Дубина с первого взгляда казалась мощной, сучковатой, расширяющейся кверху и заканчивающаяся тремя острыми древесными шипами, будто специально оставленными для нанесения смертельных увечий при ударе со всего размаху. Обработка, очевидно, применялась настолько примитивная, что сразу навевала мысли о каменных топорах или кремниевых наконечниках копий.
Это была обработка каменного века.
- Ты что-нибудь понимаешь? – тихо спросил Николай, в то время как Ружин присел и более внимательно осмотрел пещерное орудие охоты, не слишком испытывая желания брать его в руки.
- Вижу только, что это не Антон сделал, - в тон ему тихо ответил напарник. – Да и зачем? Для охоты? Так у нас другого оружия хватает.
- Я не о том. Это понятно. Ты заметил, каким примитивным способом эта дубина обработана? Будто камнями отёсывалась.
Лёшка, прислушиваясь к непонятному гулу, начал проявлять нетерпение. Псу вроде бы хотелось узнать, в чём дело и откуда идёт этот непонятный шум, но, в то же время, он не решался в одиночку отправиться к провалу, и поэтому в ожидании поглядывал на хозяев, которые отчего-то склонились над непонятным ему предметом. И запах от этого предмета исходил какой-то непривычный, доселе ему неведомый. Шерсть на загривке поднялась дыбом, он глухо зарычал и принюхался, вплотную, но осторожно подойдя ближе.
Это был чужой запах.
Не человеческий.
Так не пахнут окружающие его люди. Никогда не пахли. Тут был собран непонятный букет непривычной ему консистенции сразу нескольких растений, какой-то плоти, каких-то неизвестных ему испарений.
Лёшка удручающе попятился и уставился на предмет, совершенно не понимая его происхождения. Даже его хозяева не смогли определить, из каких дебрей исторических эпох «вынырнул» этот деревянный рукотворный сук, так что уж говорить о нём самом?
Было ещё кое-что, сбивавшее с толку.
Следы.
Едва заметные в лишайнике, но издающие тот же запах что и самодельная палица, они вели в гущу деревьев и терялись среди кустарника в том направлении, где должен был находиться провал подземелья, куда они уже однажды спускались. Но самое интересное, что заставляло собаку топтаться на месте и не бросаться вперёд, это то, что следы эти принадлежали какой-то неизвестной обуви, не встречающейся ему никогда прежде. Это даже была не обувь, странная и непонятная, а нечто похожее на какую-то обмотку из шкуры давно убитого зверя. Но и запах зверя Лёшка не мог определить, поскольку никогда такого запаха не встречал и не чувствовал. В этой тайге такие звери не водятся.
Этот запах был не отсюда.
Оба напарника тем временем, осмотрев поляну, осторожно направились к кустам, поманив собаку за собой. Рюкзак Тимофей скинул с плеч и прислонил его внутри штаб-палатки к стойке растяжки, мысленно наказав себе тут же за ним вернуться, если случиться что-то из ряда вон выходящее. Он бы не расстался со своей ношей ни за что на свете, но повинуясь какому-то неясному чувству тревоги, а то и зыбкому голосу разума, решил оставить его на время, освободив тем самым себе руки и плечи. Кто знает, что может произойти в мгновение ока, если рядом и напарник и собака напряжены до предела.
Уже через несколько минут они выходили к поляне, где прежде должен был находиться провал: Николай-калмык впереди, за ним Тимофей, придерживая Лёшку на всякий случай за поводок. Гул работающих механизмов забивал теперь все уши и растекался по тайге всё сильнее, чем ближе они подходили.
- Не нравится мне это, - полушёпотом поделился впереди идущий Николай. Кивнув головой вперёд, он как бы спросил у напарника, что им предпринять, если они наткнутся здесь на незнакомых людей. Без своего начальника группы оба были растеряны и не знали как себя вести в данной ситуации. Их никто не предупреждал заранее, что здесь могут производиться какие-то строительные работы, им не дали понять при выходе экспедиции в тайгу, что ещё какая-то команда геологов будет производить здесь изыскательные работы, а то, что работающие механизмы подразумевали собой какие-то неизвестные им раскопки, они уже абсолютно не сомневались. Единственный вопрос состоял в том, каким образом эта новая команда геологов могла появиться здесь инкогнито, за время их собственного отсутствия, да ещё и на расстоянии трёхсот километров от ближайшего цивилизованного пункта? Даже Старик не знал ничего, иначе он давно бы рассказал своим коллегам о предстоящем рейде иной параллельной команды. Следовательно, эти люди и механизмы, издающие автоматический шум, находятся здесь негласно, иными словами, они, по всем вытекающим отсюда выводам, не должны здесь быть априори.
Такие мысли терзали обоих геологов, когда они, едва перешёптываясь, осторожно выглянули из-за поросшего брусникой небольшого холма, чтобы увидеть своими глазами происходящее.
Увидели и обомлели.
То, что предстало перед их глазами, им впоследствии суждено будет вспоминать всю оставшуюся жизнь. Как, впрочем, и псу (если здесь уместно такое шутливое сравнение).
В стороне от невидимого им провала, в огромном карьере, выкопанном очевидно в их отсутствие, копошились и работали несколько замысловатых агрегатов, которые предстали перед двумя геологами впервые в жизни – настолько они отличались от привычных машин и экскаваторов, прежде виденными ими на стройках. Конвейерная лента с вагонетками заполнялась вырытой землёй, неслась автоматически куда-то в глубину расчищенной воронки, пропадала из виду, и возвращалась назад уже пустой. Механические ковши спиралью загребали глину, мох и почву, подавали эти ковши к конвейеру и, опорожнив содержимое, по часовой стрелке возвращались за новой порцией для уже подоспевших пустых вагонеток. И так сплошным чередом, не останавливаясь не на секунду, вгрызаясь в почву всё глубже и глубже, с каждым пройденным метром опускаясь внутрь геологических пластов тайги. Какие-то насосы подавали сжатый воздух, тут же механическими щупальцами собирались и монтировались проходные магистрали из труб, всё связывалось в замысловатые узлы, спаивалось между собой и подавалось на втором конвейере в ту же воронку, что и остальные детали агрегатов. Сверкала сварка, поднимались лебёдки, передвигались какие-то громадные махины, похожие на бульдозеры, всё сопровождалось гулом, скрежетом, лязгом металла, и что самое поразительное, отчего у обоих приятелей поползли вверх брови, вся эта грандиозная работа производилась абсолютно автоматизировано, без какого-либо присутствия людей. Карьер был полностью механизированным, и они не увидели ни одной живой души. Никого. Ни операторов, ни наладчиков, ни грузчиков, ни даже одинокого прораба, который, по логическим размышлениям, должен был руководить этой стройкой. Одни роботы, одни автоматы, одни бездушные агрегаты.
Ружину вспомнился подземный амфитеатр, когда они с Дашей упали в провал подземелья, и, видя сейчас перед собой это автоматизированное копошение бездушных механизмов без какого-либо присутствия людей, он громко присвистнул, отчего Лёшка навострил и без того поднятые торчком уши.
- Я уже видел нечто подобное, - прямо в ухо прокричал он Николаю. – Бояться нечего. Здесь не будет людей. Все роботы и механизмы работают запрограммировано, совершенно не завися от операторов. Мы с девчонкой уже встречались с таким автоматизированным конвейером, прежде чем нас разбросало по эпохам. Там, внизу, - указал он рукой в направлении, где должен был находиться вход под землю. – Видимо, как однажды предполагал Старик, здесь сейчас разрабатывается портал перемещения. Помнишь, они с Требуховым строили догадки под стенами Колизея?
- Ты хочешь сказать, что мы наткнулись на агрегаты будущего? – ещё не совсем понимая, осведомился калмык. С такими масштабными работами автоматов и роботов он столкнулся впервые, и, по вполне понятным причинам, до сих пор не мог прийти в себя от увиденного. Всё вокруг двигалось, перемещалось, подавалось, ссыпалось, загребалось ковшами, абсолютно без какого-либо присутствия посторонних. Отсюда и вполне очевидное, на редкость исключительное зрелище, заставляющее Лёшку едва ли не приседать от страха перед неведомым. Хотя, если разобраться, он тоже видел это однажды, когда вместе с Дашей едва не угодил в расщелину с кипящей лавой.
- Я не знаю, что я хочу сказать, - обозлился Ружин, - я тебе не профессор. Просто вспомнил их спор насчёт того времени, куда занесло девчонку. Там-то они и упоминали, что такие агрегаты без людей могут строить порталы перемещений, в подземелье одного из которых мы в своё время спустились. Вот теперь они перед тобой…
- Стоп-стоп-стоп! – перебил его калмык. – Выходит, что, пока нас тут не было, какие-то перемещения временных эпох снова заменились между собой, и сюда, в расположение нашего оставленного когда-то лагеря, что называется, нагрянули грядущие десятилетия? Сейчас здесь ведутся раскопки карьера для будущего портала времени, так выходит?
- Наверное, - пожал плечами бывший старатель, уже без боязни поднимаясь во весь рост и отряхивая комбинезон. – Думаю, что и подземелья сейчас в этом районе ещё не существует. Оно только начинает строиться этими бездушными машинами. Пойдём, посмотрим, чего гадать на ровном месте?
Калмык тоже поднялся, поманив Лёшку за собой.
- Это ж, в какой год нас занесло, получается? А как же лагерь? Костёр, стол, посуда, палатки…
- Дубина рядом с углями, - добавил Ружин. – Я и сам ни черта не понимаю с этими перемещениями. Откуда взялась эта убогая и древняя палица?
- Да, - в тон ему удивлялся Николай. - И почему всё осталось на месте нетронутым, не истлевшим, не проржавевшим, даже иссохшие куски рыбы, будто мы только неделю здесь не были? А, выходит, что не неделю? Выходит, что пространства не только заменяются между собой, а и… - он прищёлкнул пальцами, подбирая нужное слово, - как бы идут параллельно друг другу?
- Выходит, что так, - согласился его напарник, всё так же пожимая плечами. – Найдутся оба наших старика, они и объяснят нам. А пока давай осмотрим провал и вернёмся в лагерь. Я жутко голоден, да и Лёшка проявляет какую-то озабоченность.
Сказать по чести, бывший старатель был голоден только наполовину. Его больше заботила стучащая в мозгу мысль об оставленном рюкзаке. Автоматы и роботы, это, конечно, хорошо, но не нужно забывать и о тех, кто их сюда пригнал, наладил, подключил и запрограммировал. В любую минуту мог нагрянуть кто-нибудь неизвестный, а это в планы Ружина, ну никак не входило.
Уже направляясь к некогда бывшему провалу и постоянно оборачиваясь на работающий автоматически карьер, они, удивлённые и ошарашенные увиденным, так и не заметили метнувшуюся в кустах тень какого-то неуклюжего силуэта.
…Встретиться с неандертальцем им суждено будет прямо сейчас.
№ 28.
Что, собственно, и произошло.
Первым к кустам бросился Лёшка, но, как и в прошлый раз, застыл на месте, не решаясь следовать дальше из-за непонятного запаха, который оставил после себя незнакомец. Его силуэт притаился среди кедров и сосен и, перебегая, сгорбившись от дерева к дереву, это непонятное существо издавало какой-то глухой утробный рык, заставляющий благородного пса приседать изумлённо на месте. Таких звуков от человека (если, разумеется, это был человек) он ещё не слыхал.
Тем временем оба путешественника подошли к некогда бывшему провалу и застыли на месте. Отсюда был виден край карьера, и висящая над ним какая-та дымчатая дуга из, казалось бы, спрессованного воздуха, напоминавшая арку радуги, словно куполом накрывавшая всю панораму производимых работ. Этот купол они прежде не заметили из-за возвышения холма, и теперь он предстал перед ними, возвышаясь над тайгой, уходя высоко в стратосферу своим полупрозрачным обрамлением по всему периметру карьера. Далеко вверху, среди облаков, парили в воздухе несколько винтокрылых машин, похожих на вертолёты, только совершенно иной конструкции и более сложной технологии. Тимофей вторично присвистнул.
- Тоже автоматы. Если бы там были пилоты, нас давно бы уже заметили.
Николай, задрав голову, и отчего-то, сам того не осознавая что делает, по-приятельски махнул рукой, очевидно, полагая, что ему кто-то ответит.
- Напрасно стараешься. Говорю же тебе, эти машины бездушные. Такие же роботы, как и внизу в карьере.
- Тогда для чего они зависают высоко вверху?
- Видимо, для топографических снимков, или ещё чего. Слышал такой термин: осцилляция?
- Нет.
- Это означает колебание земной коры. По всей видимости, эти, на наш взгляд вертолёты, есть ни что иное как обыкновенные зонды, висящие в верхних слоях стратосферы для изучения колебаний и передвижений земных геологических пластов, в нашем случае – этого участка тайги. Сообразил?
- А ты откуда об этом знаешь?
- Старика часто слушаю, в отличие от тебя, - хмыкнул Ружин, подходя почти вплотную к провалу.
Вот тут-то они и встали ошарашенные, о чём уже было сказано выше.
Вместо входа в подземелье, зияющей дыры и чёрной пустоты, уходящей вглубь по ступеням, они обнаружили только каменные валуны, глыбы и кучи высохшей давно глины вперемежку с сухими участками мха и лишайника. Никакого намёка на вход в подземелье и в помине не было.
Не было ни провала, ни самой воронки, ни кладки камней, ни, собственно, и самих ступеней. Даже технической ленты, которой они опоясали место находки и натянули её при своём первом посещении, тоже не существовало. Место исчезновения Даши, Антона, Дмитрия Семёновича и их самих оказалось нетронутым.
Почти нетронутым…
На валунах и глыбах камней, выступающих из почвы, в том месте, где они были свободны от растительности, свежей разведённой и рыжеватой краской из охры были выведены те самые допотопные рисунки, что они обнаружили в своём времени, когда впервые спустились на три ступени вниз. Вот эти-то рисунки, выведенные неумелой рукой безвестного первобытного художника, и привели их сейчас в самый настоящий трепет. Охра была настолько свежей, что сразу бросалась в глаза своим недавним применением. Незнакомец, казалось, разводил её из растений, обмакивал самодельную первобытную кисть и рисовал бездушные механизмы в карьере, что называется, с натуры, наблюдая за строительными работами наяву.
- Ты видишь то же, что и я? – полюбопытствовал Николай.
- Ага… - почесал затылок Ружин. – Это те рисунки, которые в самом начале обнаружил Антон?
- Да. Только позже они исчезли, когда мы без тебя переместились в Древний Рим. На их месте позднее оказались рисунки римских легионеров и гладиаторов. Мы тогда ещё, помню, несказанно удивились, но было не до того, поскольку ещё большее удивление нам предстояло только испытать, сообразив, что нас занесло неизвестно куда, к чёрту на кулички. А теперь мы снова видим их перед собой.
- Скорее, не снова, а первоначально. Они нарисованы только что, максимум день – два назад. Заметил, как этот древний художник изобразил вертолёты, точнее, зонды, что сейчас висят там над нами, в вышине? Он понятия не имел, ЧТО это такое, придав им сходство со стрекозами, а бульдозерам и экскаваторам придал сходство с жуками и гусеницами, только, разумеется, в более крупных размерах.
- Помню, - в свою очередь почесал затылок Николай. – Старик предположил тогда, что это мог быть какой-нибудь неандерталец или кроманьонец, занесённый в чуждый ему мир посредством этого портала подземелья.
- Да. Но, как ты заметил, сейчас портала и подземелья ещё нет, оно только начинает строиться на наших глазах этими бездушными роботами. Ни операторов, ни строителей, ни прорабов и бригадиров. Всё происходит автоматически, и этот незнакомец рисовал всё, что только мог видеть своими глазами и осмысливать своим скудным разумом.
- Выходит, что и мы попали сюда не в своё время?
- Выходит так. Только меня сбивает с толку, что наш лагерь остался в том же состоянии, как мы его и покидали. Даже засохший хариус над костром остался нетронутым. Разве что дубина…
Тут Ружин выкатил на калмыка глаза и едва не стукнул себя по лбу, как это бывало с Дмитрием Семёновичем в минуту крайнего озарения.
- Палица! – вскричал он. – Вот она откуда! Это орудие защиты оставил впопыхах наш безвестный в кавычках «художник», скрывшись при нашем появлении. Очевидно, он посетил лагерь в тот момент, когда мы к нему подходили и, завидев издалека Лёшку, поспешил где-то спрятаться.
- Точно! – заявил Николай, озарённый той же догадкой. – И сейчас он где-нибудь поблизости, а мы стоим тут с тобой и в ус не дуем. Это же сенсация, Тимофей! Если сейчас здесь где-то присутствует представитель каменного века, так называемый пещерный человек, уже способный рисовать бизонов, мамонтов и охоту, то отчего ему не нарисовать с той же натуры все эти, производимые тут работы по рытью котлована?
И как бы подтверждая их внезапную догадку, заливистым и громким лаем зашёлся их верный пёс, едва не кидаясь в заросли кустарника между сосен и кедров.
Оба приятеля повернулись. Метнулась чья-то тень, послышалось грозное урчание, на поляну выскочило приземистое существо в накинутых на плечи шкурах, всё заросшее длинными всклокоченными и спутанными волосами, прижалось к дереву и наставило на Лёшку остро обтёсанное каменными орудиями копьё. Ноги были обмотаны теми же шкурами, глаза едва пробивались сквозь растрепанную бороду и усы, а сам волосатый тип походил скорее на уменьшенную копию гориллы, только с более светлой кожей. Надбровные дуги нависали над чёрными, как уголь глазами, ощерившийся в рыке рот был похож на бездонный зев с остатками жёлтых, острых не то зубов, не то клыков – разобрать было трудно. Само существо издавало непонятные, идущие, казалось, из утробы звуки, похожие на клокотание вскипевшего бульона: ни больше, ни меньше. Он тыкал копьём в собаку, и Николай, наконец, пришедший в себя, прикрикнул на Лёшку, отозвал к себе, затем поднял в приветствии руку и показал Тимофею сделать то же самое. Пёс нехотя отступил, пятясь задом, спрятался за ноги калмыка и оттуда благоразумно решил пару раз гавкнуть для острастки.
Только теперь незнакомец в шкурах смог рассмотреть незваных незнакомцев, а те в свою очередь вытаращились на него изумлёнными глазами. Такого индивида из прошедших тысячелетий они не видели ни разу в жизни. То, что перед ними предстал сейчас представитель каменноугольного века, они теперь не сомневались. А как ещё можно было охарактеризовать неведомое существо, облачённое в шкуры, с копьём в руке, в непонятной обувке, всё волосатое и издававшее тошнотворный запах разложения? Почти беззубый рот с жёлтыми передними зубами издавал гортанные звуки, совершенно не похожие ни на какое наречие планеты, а руки, непомерно длинные по отношению к туловищу, всё ещё потрясали копьём, готовые к защите, если снова бросится собака. Бедный неандерталец – так Николай и Тимофей негласно окрестили неведомое существо – был настолько напуган чуждым ему миром, что кроме защиты, очевидно, ни о чём другом не помышлял. Его, по всей видимости, выхватила из своего времени какая-то непонятная сила, закрутила в своей воронке, перенесла в иное пространство, выплюнула из себя, оставила у карьера, и пропала прочь, не дав, как следует прийти в себя. Сидел бедный малый у костра, коптил кусок убитого мамонта, разделывал шкуру с такими же сородичами, как вдруг, откуда не глядя, возник смерч, всосал в себя как пылесос, умчал в иную реальность и бросил на произвол судьбы. Сколько он здесь находился, путешественники не имели понятия. Однако рисунки говорили сами за себя. Бедный пришелец рисовал разработку котлована, очевидно, несколько дней питаясь всем, чем придётся и, испытав первичный шок от невиданных железных громадных насекомых, нашёл всё же в себе мужество запечатлеть увиденное. По ночам скрывался в кустах, спал на деревьях, а наутро начинал всё заново, благо бездушные механизмы не останавливали работу ни днём, ни ночью.
Таким вот образом и встретились представители двух различных миров.
Два пространства пересеклись между собой в точке геологических пластов таёжного массива близ реки Учур, поменялись на время местами, тем самым образовав парадокс временного континуума, дали возможность на краткий миг встретиться представителям двух различных эпох и, как бы спохватившись, вернулись на свои места, не дав путешественникам, как следует опомниться. Целый геологический пласт тайги съехал в сторону, рвануло бешеным напором ветра, снесло с ног обоих приятелей и собаку, крутануло на месте и тотчас взмыло вверх, обвалив на них кучи мусора, веток, и фрагментов почвы. Застыв в вышине на несколько секунд, вся громада геологических плит обрушилась на землю, сегмент целого участка леса с прилегающими болотами, ручьями и холмами, со всем живым биомом в радиусе нескольких сот квадратных метров завибрировал, вздыбился и опал, как низвергнувший водопад в пучину раскрывшейся бездны.
И тотчас всё стихло.
Прошло не менее минуты, прежде чем гавкнул испуганный Лёшка, затем послышался голос Николая, доносящийся из-под груды веток вперемежку с обвалившейся землёй.
- Жив, Тимофей?
- Жив, - откликнулся тот, едва выбираясь из груд мусора. Он кашлял и отплёвывался, только сейчас начиная приходить в себя. – Что это было? – прохрипел он с набитым грязью ртом.
- Очевидно всё та же переброска.
Калмык, едва держащийся на ногах, кряхтя и ругаясь, на чём свет стоит, выбирался из-под обвала, так же как и Ружин, приходя в себя после случившегося.
- Какая переброска? Как прежде?
- Думаю, да. Нас продолжает швырять из пространства в пространство, совершенно не считаясь с нашим мнением, - он снова смачно выругался. – Эти чертовые перемещения эпох, шайтан их возьми, происходят отчего-то именно тогда, когда мы находимся в радиусе их действия. Заметил?
Он присел на вывороченное из земли дерево, нервно достал трубку, подозвал перепуганного Лёшку и закурил. Тимофей примостился рядом, отряхивая одежду и вытряхивая из ботинок кучи сухой глины. Пёс забился под ноги.
- Заметил, что?
- Что остальные участки леса совершенно не подвергаются катаклизмам. Стоит только нам появиться рядом, как тут же нас бросает, швыряет, кидает, закручивает в водоворотах воронок, а потом выплёвывает где-нибудь в новом, неизвестном месте. То Колизей в Риме, то лагерь, то крепостная Россия, то снова лагерь, только теперь уже ДРУГОЙ, - последнее слово он выговорил с каким-то трепетным придыханием и дрожью в голосе. – Остальные остались где-то на Апеннинском полуострове, Даша вообще непонятно где, а нас с тобой кидает из реальности в реальность, не то в антимир, не то в преисподнюю, чтоб её бесы взяли! Неандерталец пропал, сгинул, растворился в пространстве, которое за ним вернулось, а мы с тобой снова сидим в тайге и выплёвываем куски глины.
- Как это, за ним вернулось? Что вернулось? Пространство?
- А шайтан его знает! – обозлился проводник. – Я только успел заметить, как бедного троглодита…
- Кого? – перебил его бывший старатель.
- Троглодита,Тимофей! Пещерного человека! Так в научном мире называют этих представителей древнего неолита.
- Древнего чего?
- Тьфу ты! – вышел из себя, и без того, разозлённый калмык. – Мне тебе лекцию прикажешь читать? Сам говорил, что зачастую слушаешь нашего Старика, а таких распространенных терминов совершенно не знаешь. В школе не проходил, что ли?
- А ты бы не задавался, - в свою очередь обозлился Ружин. – Не надо мне здесь показывать, что ты умней и начитанней меня. Может и проходил в школе, да забыл со временем. По-русски можешь объяснить?
Николай немного остыл и потрепал Лёшку за ухом. Беседуя, оба члена развалившейся уже экспедиции крутили головами и вглядывались в деревья, которые устояли при внезапном порыве шквального вихря, выискивая глазами хоть какие-нибудь признаки, что их снова куда-то занесло к чёрту на кулички. Вроде бы нет. Вдали, как и прежде, слышался рокот бурлящей реки, а справа за холмом продолжали работать бездушные автоматы, вгрызаясь ковшами в почву, будто ничего и не произошло.
- Ладно, - выбивая трубку о ствол упавшего дерева, произнёс калмык. – В общем, не знаю как ты, а я, прежде чем оказаться под грудой обвалившихся веток и таёжного мусора, успел на секунду заметить, как нашего бедолагу с копьём оторвало от земли, завертело в спиральной воронке и, растворившись в ней как ложка сахара в стакане с чаем, унесло прочь.
- Куда?
- Туда, - показал рукой вверх калмык. – Куда-то в небеса.
- И что с ним теперь?
- А я почём знаю? Тут бы и Требухов с Сазоновым тебе не ответили. Очевидно, перебросило снова в свою эпоху. К мамонтам, саблезубым тиграм, пещерам и кострам. А может…
- Что?
- А может и в будущее, как Дашу.
Николай потёр пальцами амулет, как бывало, когда он слишком нервничал, поднялся и поманил Лёшку.
- А отчего вы все решили, что она в будущем?
- Ты забыл, как наши профессора у Колизея, услышав её зовущий голос, сразу предположили, что она вышла с нами на связь с помощью телепатии?
- Это я помню. Все её внутренне слышали, кроме меня, почему-то. Только отчего такая уверенность, что из будущего?
- Тундра ты, Тимофей. Бесполезная и непролазная тундра! А как, по-твоему, она ещё смогла выйти на связь, если бы ей кто-то не помог? Технология-то не наших годов, не нашего времени. Сазонов говорил: раз уж нас перекидывает из пространства в пространство, из эпохи в эпоху, то и её могло перекинуть куда-нибудь. А раз она вышла на связь с помощью телепатии, то это могло произойти только в грядущих десятилетиях. Теперь усёк?
Ружин пробормотал что-то в ответ, поднялся вслед за товарищем, и все втроём, вместе с собакой, двинулись назад по направлению к лагерю. Здесь делать было нечего. Портал перемещений отсутствовал и, по всем вытекающим отсюда выводам, его только предстояло построить, чем сейчас и занимались бездушные механизмы при полном отсутствии живых людей. Спускаться в карьер путешественникам совершенно не хотелось, уже начинало смеркаться и им предстояло расположиться на ночлег, предварительно осмыслив, в какую точку временного вектора их занесло на этот раз. Фигурально выражаясь, лагерь-то остался на месте и не претерпел никаких относительных изменений, верно? Тогда отчего на месте провала подземелья с уходящими вниз ступенями, сейчас находятся только каменные валуны с рисунками побывавшего здесь троглодита, а сам портал ещё отсутствует? Если есть нетронутый, оставленный ими лагерь, то и подземная шахта провала тоже должна быть на месте. Однако её не было.
Вот тут-то и напрашивался вполне очевидный вывод: их снова занесло куда-то к чертям собачьим, хоть и в своё время, но параллельное тому, в котором они были раньше. Эта была ИХ реальность. Но в то же время и не ИХ. Выходило, что лагерь с палатками и оставленным там рюкзаком, существовал, как бы, отдельно. Тайга отдельно. Карьер отдельно. И, собственно, сам портал времени тоже отдельно.
- Бред какой-то! – выругался проводник. – Как может лагерь существовать независимо от карьера разработок и самого портала? Выходит, что целый геологический пласт тайги существует параллельно другому пласту, так что ли? Мы находимся на границе двух параллельных миров, переходя в несколько шагов из одной реальности в иную. Так получается?
Бывший старатель уже обогнал его и быстрым темпом возвращался к палаткам, спеша убедиться, что его рюкзак находится на месте, не подвергнувшись очередному перемещению двух граничащих между собой измерений.
Таким образом, оба участника экспедиции вместе с собакой вновь оказались в лагере, где их, собственно говоря, и ожидал очередной сногсшибательный сюрприз.
Слово «сюрприз» здесь можно поставить в кавычки.
№ 29.
Тут-то на них и нахлынули с высоты голоса.
Все разом.
Скопом.
Обвальной лавиной.
Произошло это, когда Николай разжигал давно потухший костёр, а Ружин, благоговейно проверяя свой, и без того увесистый рюкзак, складывал туда необходимую мелочь, которая могла пригодиться ему в предстоящем походе. Калмык уже догадался, что бывший старатель и коллега по экспедиции вскоре его покинет, но удерживать не стал, наткнувшись на непреклонный взгляд упрямого и некогда бывшего приятеля. Отговаривать, как он понял, будет бесполезно, раз Тимофей ещё заранее готовился покинуть их лагерь – ещё тогда, когда они были все вместе. Что толку, если человек уже давно готовился к этому, и помешала задуманному им плану лишь Даша, упросившая его отправиться на поиски исчезнувших коллег. Потом всё закрутилось, завертелось, разбросало по эпохам, и вот, наконец, вернувшись в родной уголок и в своё время, этот хмурый и нелюдимый человек добрался до своей заветной цели. Что последует после того, как Ружин направится в безлюдную огромную тайгу, Николай не знал. Очевидно, тому виднее, раз припас уже ружьё, флягу, спальный мешок, пару ракетниц, москитную сетку и всё остальное. Куда двинется его бывший коллега, Николай тоже не имел понятия, а спрашивать сейчас, в тот момент, когда путник собирается в дорогу, не имело никакого смысла. Что касается самого калмыка, то он намеревался оставаться в лагере до тех пор, пока каким-либо образом не появятся его друзья, или, что ещё более вероятно, снова не произойдёт что-то из ряда вон выходящее. Надежда на возвращение оставшихся в римской эпохе коллег была слишком слабая, но Николай тешил себя тем, что и его друзья могут также внезапно вывалиться из воронки смерча, как прежде это происходило с ним и его спутником. Он прождёт их здесь ровно месяц, пока хватит оставшихся консервов. Затем, судя по обстоятельствам, или двинется на запад, сквозь тайгу, как Ружин, или соорудит в одиночку некое подобие плота, чтобы по бурной реке попытаться доплыть до ближайших поселений рыбаков. По карте это выходило что-то около трёхсот километров. Одиночества он не боялся, Лёшка останется при нём, да ещё и пример бывшего старателя не выходил у него из головы. Умудрился ведь Тимофей провести в этих затаённых местах почти два года, потеряв напарника и выжив в могучей тайге в одиночку, верно? Ружьё и патроны есть, дичи вокруг полным полно, пресноводная река рядом: остаётся только ждать и надеяться, что некая неведомая сила всё же соблаговолит вернуть всех членов команды на место, как, собственно, она вернула и его с Тимофеем.
С такими мыслями проводник укладывался спасть после того, как они съели одну банку тушёнки на двоих, покормив предварительно собаку. По обоюдному уговору, Ружин забирал с собой винтовку, две дюжины патронов, восемь банок тушёнки, кое-какую крупу, галеты, флягу со спиртом и некоторые медикаменты из Дашиных запасов, на предмет какой-нибудь непредвиденной раны, если вдруг предстоит столкнуться с медведем. Остальные съестные припасы остаются в лагере на случай возвращения остальных коллег.
Все ненужные разговоры отложили до утра. Лёшка примостился в ногах калмыка и изредка напрягал слух, всматриваясь в деревья, из-за которых доносился мерный гул не перестающих работать днём и ночью механизмов. Всё, казалось, погрузилось в вечный покой. Костёр мирно потрескивал, не мешая таёжному гнусу надоедать уставшим путешественникам, рокот далёких порогов реки сливался с криками ночных сов, филинов и бродивших в лесу хищников, всё дышало спокойствием и относительной тишиной. Лагерь спал.
Наступила полночь.
…Тут-то всё и началось.
Первым неладное почувствовал пёс.
Задрав голову к сияющей луне, он, казалось, к чему-то прислушался, затем вскочил на лапы и затряс головой, попутно стаскивая зубами спальный мешок своего хозяина. Калмык, всегда спавший чутко и почувствовавший сквозь сон, что его куда-то тянут, мигом встрепенулся, сонными глазами уставился на костёр и… тут же получил мощный заряд электрического тока, прошивший его тело буквально насквозь. От дикой боли, разорвавшей, казалось, его мозг надвое, он едва не вскрикнул, хватаясь за голову и зажимая уши ладонями. Пёс метался под ногами, нервно скулил и норовил вгрызться зубами в следующий спальный мешок, в котором уже просыпался Ружин. Его так же посетил разряд тока, электрической дугой пронзивший тело; он вскочил, испуганными от боли глазами посмотрел на прыгающего рядом Николая и рванулся к кустам, зажимая голову руками. Напрасно проводник старался прижать пальцами виски. Шум, настигнувший их лавиной, словно локомотив на всём ходу ворвался в их мозг, разметал все мысли, разделил нейронные клетки на атомы, разбросал по закуткам остатки сознания и превратился в настоящую какофонию неведомых звуков, исходивших не снаружи. Они сформировались внутри.
За секунду.
За миг.
За мгновение.
Бешеными скачками, они заполнили собой всё пространство головного мозга, не оставляя места даже на малую толику раздумья. Это была пляска свистов, гула, эфирных помех и отдалённых, пробивающихся сквозь пелену накатившей статики, каких-то незнакомых голосов.
Ещё немного и барабанные перепонки могли бы не выдержать. Кругом стояла тишина, а в головах обоих путников происходила настоящая катастрофа, грозившая им неминуемым помешательством. Спасло лишь то, что через минуту помехи стали утихать, свист и гул откатился куда-то на задний план, и теперь оба отчётливо стали слышать какие-то наречия, диалоги, смех, плачь, завывания и крики, похожие на стоны измученных незнакомцев. Здесь были голоса всех народов планеты, перебивая друг друга, словно какая-то невидимая рука крутила верньер настройки радиоприёмника, сменяя волны в долю секунды. Монгольский, греческий, китайский, латинский языки смешивались в сплошную какофонию неразличимых звуков, наплывая друг на друга и сменяясь другими, незнакомыми им наречиями. Голоса сквозили в голове, превращались в крики, тотчас сменявшиеся плачем ребёнка или шёпотом успокаивающей матери, затем, в мгновение перебивались каким-то алеутским напевом шаманов, тут же сменялись речитативом какой-то непонятной скороговорки, переходили в тональность задорной песни, и так без конца и края в течении нескольких минут, пока оба путешественника зажимали воспалившиеся уши руками. Всё это скопом навалилось на них, обрушилось, сбилось в кучу, впиталось в кору обоих головных полушарий, набухло внутри, словно губка, пропитанная водой, и…
Исчезло.
Лёшка присел на задние лапы, завыв обречённо на луну.
В головах обоих спутников наступила тишина.
Едва не оглохшие, они обменялись оторопелыми взглядами, присели на негнущихся ногах, и обвели глазами поляну, где, как и прежде, стояли палатки.
- Ты что-нибудь понимаешь? – с непривычки громко спросил Николай, открывая рот и зажимая нос, пытаясь продуть вакуум, накопившийся в ушах. Так делают артиллеристы, когда их особенно сильно оглушают выстрелы пушек.
Ружин только начинал приходить в себя.
- Слышишь меня? – повторил калмык, невольно повышая голос.
- У тебя… - Тимофей закашлялся, - у тебя тоже едва не лопнули перепонки?
- Да. Сначала шибануло током, потом в голове разорвалась граната, и тотчас со всех сторон накатили голоса.
- И у меня.
- А сейчас?
Бывший старатель, казалось, к чему-то прислушался внутри себя.
- Сейчас ничего. Или я оглох, причём, окончательно.
- Не оглох. Меня тоже отпустило.
- А что… - он сплюнул на землю вязкую слюну. – Что это было?
- Не знаю. Крики, помехи, вой, плачь, смех, песни. Бушующий вихрь каких-то эфирных полей. Как при сеансе, когда на связь выходила Даша, только намного более… - Николай прищёлкнул пальцами, подыскивая слово, - более грандиозное что ли. Более масштабное. Словно вся планета разом взорвалась у нас в мозгу своим сонмом голосов и нестерпимых звуков. Вместе. Сразу. Одноразово. Всем скопом. Я даже не успел различить языки – их были десятки, если не сотни!
Лёшка понемногу успокоился, но всё ещё потряхивал головой, словно отгоняя непрошеные видения. Костёр продолжал гореть, как ни в чём не бывало. Ухнул филин, метнулся в темноте горностай, где-то послышался далёкий рык хищника. Со стороны карьера доносился всё тот же гул работающих механизмов. Бурлила порогами река. Лес жил своей жизнью, будто и не было ничего, что могло потревожить его в эту минуту.
Приятели огляделись.
С точки зрения того, что сейчас с ними произошло, вроде бы всё осталось как и прежде. Всё как и раньше, но совсем другое.
Не то.
Не их.
Не родное.
Если до этого Николай видел идиллическую картину оставленного ими лагеря, их штаб-палатку, стол с посудой, костёр с натянутой над ним леской, где висели стручки высохшего давно хариуса, то теперь проводник, перебегая глазами с одного предмета на другой, стал замечать некое несоответствие с прежними, запечатлевшимися воспоминаниями.
Сейчас он заметил, что поляна, где высился закопанный в мох стол, казалось, сместилась на несколько метров в сторону леса, а штаб-палатка со всем оборудованием, наоборот, приблизилась ближе к костру, сдвинувшись вместе с геологической плитой целого таёжного массива, которого тут прежде не было. Брошенная неандертальцем дубина сейчас валялась в стороне от костра, хотя ни он, ни Тимофей к ней так и не прикасались. Выходило, что общая структура лагеря не претерпела никаких значительных изменений, если бы не одно «но».
Это «но» заключало в себе полную перестановку внутри их растянутых палаток, брошенного впопыхах оборудования, посуды, вещей и прочей утвари, оставшейся в лагере после их внезапного исчезновения.
- Ты видишь, что здесь всё несколько изменилось? – не спросил, а, скорее констатировал проводник, указывая Ружину на поляну. – Сместились палатки, стол, навесы, погреб, который мы выкопали вместо холодильника. Даже развешанное Дашей для просушки бельё висит совсем в другой стороне.
- Вижу. Какие выводы?
- Мы будто находимся и в своём лагере, и в то же время не в своём. Соображаешь парадокс, как сказал бы наш старик Сазонов? Мы вроде и здесь, и не здесь. И в своём времени, и не в своём. Я минуту назад в своей голове слышал голоса цезарей, поэтов, художников, каких-то скульпторов, полководцев, просто незнакомых людей, и всё это вместе, кучей, бестолковым перебиванием друг друга, словно каждый хотел пробраться мне в мозг в одиночку, независимо от других. Как чудовищная и нелепая гонка, кто первый вырвется в моём сознании на свободу. А теперь эта непонятная аномалия со сдвигом сразу нескольких пластов земли. Ничего не напоминает?
- Отчего же, - хмуро ответил его спутник. – Сразу напоминает, как мы впервые с девчонкой оказались у провала, отправившись вас искать, но попавшие в ту же петлю временного сдвига.
- О-о! – протянул калмык. – Начинаешь делать успехи! В твоём лексиконе появились новые слова, даже, в какой-то степени научные!
- С вами и не к таким приспособишься, - буркнул Ружин, поднимаясь и закидывая рюкзак за плечи. Лёшка встал в ожидании, но его осадил Николай.
- Не рано уходишь? Темно ещё.
- Время около трёх, скоро будет светать, как раз выдвинусь пораньше, чтобы перейти вброд намеченный мною участок реки.
- Ясно. Куда пойдёшь, не спрашиваю. Увидимся когда-нибудь?
- Не знаю. Зачем я тебе нужен? Я привык к одиночеству, вам плохого ничего в группе не сделал, помогал, как мог. Настала пора покинуть вас, ведь я только для этого и напросился у Старика в экспедицию. Своей цели я достиг, а вы уж тут как-то сами. Появятся твои коллеги, передавай привет и спасибо за всё. Буду помнить.
- Лично каждому ничего не хочешь передать?
Ружин на миг задумался, переламывая затвор и проверяя патроны в двустволке.
- Антону и девчонке желаю быть вместе. Старику спасибо, что поверил мне и взял в команду. Требухова плохо знаю, но старичок, вроде неплохой, так что… - он неопределённо махнул рукой. – Прощай. Дай бог, свидимся.
И ушёл в темноту.
Николай-проводник остался один. Точнее, с собакой.
…Обоим путешественникам было невдомёк, что именно сейчас, когда на них из стратосферы обрушился нескончаемый поток усопших голосов целой планеты, именно в этот миг, здесь в тайге…
Заработал Генератор Времени.
№ 30.
…Всё оказалось на удивление просто.
Разработка карьера и котлована для очередного портала перемещений была закончена.
В 2076 году Павел Эрастович, главный врач института, спустя ровно сто лет, день в день, отдал команду на ввод в строй нового Генератора, переместив временной тоннель Эйнштейна – Розена ровно на сто лет назад. Там-то и застало обоих путешественников с собакой вновь заработавшее энергетическое поле временного континуума.
Одновременно с Тимофеем Ружиным, Лёшкой и Николаем-калмыком в параллельном измерении 1976 года оказались и все бывшие участники экспедиции, отправленные назад Павлом Эрастовичем. Как уже упоминалось, при переброске, сотрудники института стёрли им память, и ни Даша, ни Антон, ни сам профессор Сазонов абсолютно ничего не помнили о своих пребываниях в различных исторических эпохах планеты. Оба пространства существовали как бы параллельно друг другу и, соединившись одновременно в условной точке заданного временного вектора, создали некий парадокс, ранее как раз и названный в честь двух выдающихся физиков своего времени. Разумеется, ни Альберт Эйнштейн, ни Натан Розен не имели совершенно никакого отношения к переброскам временного портала, но сама идея их теории «временных тоннелей» выплывала здесь, фигурально выражаясь, на поверхность, чем и руководствовался Павел Эрастович, отправляя друзей назад к провалу подземелья. Там они встретили Бориса Александровича Требухова и, порядочно удивившись его внезапному появлению, тем не менее, обрадовавшись, уверовали в то, что профессор Требухов, что называется, объявился из-под земли, в том месте, куда они намеревались спуститься после того, как в лагере бешеной пляской заплясали все приборы, зашкаливая друг друга непрерывными зуммерами сирены. Удручало лишь непонятное отсутствие Николая с собакой. За Тимофея Ружина они знали, поскольку Антон, вывешивая утром ломтики хариуса над костром, видел как их молчаливый коллега отправился к берегу реки, предварительно заглянув в штаб-палатку. Но куда мог деться их проводник, да ещё и вместе с собакой, рано утром, когда у Антона намечался день рождения? Это-то и было странным.
Дашу оставили дежурить у костра и дожидаться проводника (о Ружине никто не беспокоился), а сами вдвоём ушли к провалу, чтобы узнать причину выхода из строя приборов, где и столкнулись с профессором Требуховым. Позже, вернувшись в лагерь, все расположились у костра, открыли бутылку коньяка, поздравили Антона с днём рождения и, в ожидании Николая, принялись слушать рассказ своего пропавшего коллеги. По словам Бориса Александровича, вся его группа исчезла в провале, при спуске в который их обволокло каким-то непонятным смертельным газом, вырвавшимся из-под земли. Сам начальник экспедиции чудом остался жив, поскольку был замыкающим в группе, и когда газ рассеялся, он, спустившись по ступеням вглубь , обнаружил лишь их тела. Пятеро членов изыскательной команды были мертвы. Делать было нечего: профессор двое суток подряд провёл в подземелье, укладывая тела в один ряд, чтобы хоть как-то почтить память умерших. Наверх он бы их не смог вытащить, поскольку и так обессилел после остатков испарений – хорошо хоть жив остался. Однако дал себе слово, что, как только выберется на поверхность, тотчас свяжется со спасательной группой, чтобы останки своих товарищей перевезти в ближайшее селение, а оттуда – на родину. Каково же было его изумление, когда в провале, недалеко от расщелины, где бурлила огненная лава, он обнаружил несколько прекрасно сохранившихся тел незнакомых ему людей. Все были из разных эпох, разных народностей, разного возраста и отличающегося друг от друга одеяния. Несколько окоченевших, но без запаха разложения тел вообще не принадлежали данному климатическому поясу планеты, где сейчас располагалась бескрайняя тайга близ побережья Охотского моря. К примеру, по словам Требухова, рядом с современными лётчиками и рыбаками (он судил по их одежде), находились легионеры древнего Рима. Тут же идеальными рядами лежали викинги, пираты, матросы древних испанских галеонов, представители иных прошедших в веках цивилизаций, и даже один, заросший волосами неандерталец в шкурах, в руке которого было зажато грубо обтёсанное копьё.
Это было сенсацией! Каким образом представители разных веков и народностей оказались здесь, в тайге, вдалеке не только от родного дома, но и от своего времени, профессор не имел ни малейшего понятия. Будто чья-то неведомая рука, покоряя пространство и время, уложила эти тела правильными рядами, оставив на века лежать здесь, без малейших признаков тления. Словно живые мумии. Казалось, растормоши любого, и он встанет, изумлённо озираясь, абсолютно не понимая, как он сюда попал.
Когда Борис Александрович выбрался наружу, он тотчас осознал, что ни с кем из спасателей связаться не сможет, поскольку ни одна рация (ни его, ни его товарищей) не работала.
Тут-то и произошла их встреча. Оба профессора тут же узнали друг друга и, к всеобщей радости, проводили профессора в лагерь. Уже сидя у костра, Дмитрий Семёнович, Даша и Антон узнали трагическую судьбу его экспедиции. Омрачало и то, что до сих пор не возвращался их проводник. Решили следующим утром спуститься все вместе в подземелье и вынести тела наверх, чтобы хоть как-то предать их земле по христианскому обычаю. Там и будут думать, что делать дальше.
Ещё один парадокс, оказавшийся внезапно на поверхности вопроса. Требухов никак не мог поверить, что он сам и его экспедиция отсутствовала более двух лет, а группа Сазонова как раз и вышла в этот участок тайги на их, казалось бы уже, безрезультатные поиски. Очевидно те лётчики и рыбаки, тела которых он обнаружил в провале, были из числа тех, кто так или иначе в своё время были причастны к поискам. Какая неведомая сила увлекла их вглубь подземелья, никто в лагере у костра не знал. Как и не знал то, каким-таким образом профессор Требухов мог отсутствовать два с лишним года, если по его словам, они с командой спустились в подземелье только двое суток назад, пока он хоронил своих товарищей.
Таким образом, двое суток для Требухова обернулись ни больше, ни меньше, как двумя годами для остальных участников беседы.
Иными словами, временной тоннель Эйнштейна – Розена продолжил своё существование на Земле.
А точнее, в таёжных массивах близ Станового хребта у реки Учур.
Это и есть парадокс времени.
№ 31.
Что касается Николая, то он не мог сдвинуться с места, и наблюдал всю идиллическую картину у костра как бы сбоку, потусторонним зрителем. Перед ним разворачивался документальный фильм, и он не мог в нём участвовать. Сквозь зыбкое марево тумана он видел как Даша накрывает импровизированный стол, Антон открывает бутылку, Дмитрий Семёнович спорит о чём-то с Требуховым, а сам Николай стоит в нескольких шагах, не в силах что-либо предпринять, чтобы его заметили. Он прекрасно видит их действия, слышит их разговоры, даже умиляется, когда они с тревогой вспоминают о нём, но сделать что-то или обнаружить себя не может, по той простой причине, что находится рядом, только в совершенно ином пространстве.
В антимире.
В параллельном измерении.
Они его не видят. Зато видит он. Кричит. Науськивает Лёшку, но и тот не может сделать ни единого шага, будто приросший к земле невидимой силой. Энергетическое поле Генератора лишило их возможности двигаться. Они находятся в этом же лагере, на этой же геологической плите, что и все остальные, но существуют как бы параллельно им, имея лишь возможность наблюдать за происходящим.
Вот Антон к чему-то прислушался, поднял палец вверх, призывая к молчанию, затем Даша вскрикнула и едва не лишилась чувств. У девушки из глаз брызнули слёзы. Тут и оба профессора, зажав уши ладонями, принялись отчаянно трясти головами, открывая рот и ловя им воздух, словно прочищая барабанные перепонки. При этом звук совершенно пропал, и Николай наблюдал всё это сейчас как в немом кино, абсолютно без постороннего шума.
Всё стало ясным.
Их посетила та же волна электрического тока, обрушив из стратосферы лавину голосов, смеха, плача, стонов и страданий. Все мысли усопших, почивших когда-либо на планете навалились на их мозги сразу скопом, одновременно, гигантским объёмом информации, совсем как недавно это произошло и с ним самим в присутствии ещё не покинувшего его Ружина. Калмык мог только наблюдать, по-прежнему оставаясь неподвижным в сгустившемся как цемент воздухе. Его словно приклеило на месте, впечатав в пространство как гайку в пластилин. Лёшка рвался к девушке, видел её, как и сам Николай, но та же неведомая сила не давала ему броситься вперёд. Энергетическое поле заработавшего Генератора обездвижило их на месте.
Наконец, несколько минут спустя всё стихло, вой и помехи исчезли, голоса растворились в воспалённых мозгах путешественников, и они снова смогли прийти в себя. Первым к девушке бросился Антон. Она едва не лишилась чувств, однако чувствовала себя относительно неплохо. Могло быть и хуже. Антон помог ей присесть, плеснул в кружку коньяк и дал сделать глоток. Оба профессора повторили то же самое. Придя в себя, два учёных мужа, как всегда принялись полемизировать о случившемся, выдвигая каждый свои собственные теории и догадки.
Картина лагеря перед Николаем слегка подёрнулась дымкой, зарябила как на экране телевизора, запрыгала кадрами, покрылась помехами, и…
Растворилась в пространстве, будто её не бывало. В голове проводника промчалось звено бомбардировщиков, что-то ухнуло, раскололось, взорвалось вдребезги, и… угасло. Николай ничком повалился во влажный от росы мох, увлёк за собой при падении Лёшку, собака гавкнула, застыла и вытянула лапы. Сознание покинуло обоих.
Тут-то и предстал перед ними Павел Эрастович, главный врач института Времени, собственной персоной.
Однако ни пёс, ни сам Николай этого не увидели.
Их сознание было далеко.
№ 32.
…Когда Николай пришёл в себя, было уже утро.
Вот только какого года?
- Ну что же, голубчик? – сквозь пелену тумана в голове услышал он незнакомый голос. – Будем знакомы. Меня зовут Павел Эрастович, а тебя, видимо Николай. Верно? Я главный врач института исследований времени, и просто чертовски хороший человек. Можешь быть со мной предельно откровенным, поскольку я готов тебе сказать нечто такое, что заставит тебя пересмотреть свою жизнь от начала до конца.
Калмык пошевелился под белоснежным одеялом, пахнувшим свежестью, обвёл глазами просторную комнату и тотчас вспомнил, что с ним произошло накануне.
- Да-да, - будто читая его мысли, продолжал добродушный незнакомец в блестящем комбинезоне. – Ты потерял сознание у своего лагеря, а собака, оказавшаяся рядом и, гавкая на всё, что движется, дала нам возможность вас обнаружить. Если бы мы вовремя не оказались рядом, тебя и твоего Лёшку унесло бы снова куда-нибудь к чёрту на кулички, как любил говаривать ваш начальник экспедиции.
- Откуда… - голос с непривычки был хриплым, - откуда вы знаете моё имя? Откуда знаете профессора?
- Ну-у, голубчик мой, - протянул дружественно незнакомец, - Я знаю о вашей экспедиции всё. Или почти всё. – Тут он поднял палец и бросил куда-то в сторону: - Глафира! Будь добра, привези Николаю на столике горячий кофе и… - он взглянул вопросительно на пациента: – Может грамм сто коньячку?
Проводник решил не отказываться и обречённо кивнул головой. Была – не была: хуже всё равно не будет.
- И коньяку в графинчике, - добавил он в сторону. – Я тоже не откажусь.
Только теперь Николай заметил, к кому обращался этот добродушный незнакомец в дивном комбинезоне, почти обволакивающем его линии тела. Как гидрокостюм, пронеслось у калмыка в голове. Пронеслось, и тут же улетучилось. Он в изумлении уставился на нечто похожее на получеловека – полуавтомата, подкативший к нему на роликах. Вместо лица у этого существа располагался монитор экрана, по которому строкой бежали какие-то замысловатые электронные символы. Голос, которым ответило это существо, был женским, автоматическим, бездушным, но довольно приятным по тембру. Таким женским голосом, вспомнил он, оповещают следующую станцию в подземном метрополитене.
Автомат на колёсиках будто того и ждал, чтобы о нём вспомнили. Тут же возник сервированный столик, на котором стоял запотевший графин и два объёмных бокала, салфетки, что-то похожее на кофейник с чашкой, и даже цветок фиалки, ловко засунутый в замысловатую вазочку.
Глафира (так, видимо, звали этого робота, подумал Николай) протянула к нему нечто похожее на гибкие щупальца, взяла, на удивление, мягкими «руками» его запястье и пощупала пульс. Калмык было отпрянул, порываясь встать, но его успокоил врач:
- Не бойся. Это обычный андроид, и он, точнее, она, заботится о твоем самочувствии, поскольку ты пробыл без сознания почти сутки. Что поделаешь, - развёл он руками, выказывая крайнюю степень добродушия, - последствия Генератора Времени.
- Чего? – не понял бывший проводник уже не существующей экспедиции.
- Ты и твой пёс Лёшка оказались в момент запуска временного Генератора в непосредственной близости от его энергетического поля, а точнее, едва ли не в его эпицентре. Провал подземелья помнишь?
- Да, - голос калмыка был неуверенным, и он всё время косился на хлопотавшего вокруг него робота.
- Механизмы и автоматы без людей в котловане тоже помнишь?
- Да.
- Вот в этом карьере и велись разработки нового портала перемещений во времени. Ваш Дмитрий Семёнович и профессор Требухов как раз и предполагали нечто подобное. Однако, - махнул он Глафире, отпуская её, - всё по порядку. Готов услышать новость?
Робот уже налил в бокалы отменный коньяк и отъехал за спину хозяина, довольно бурча себе что-то не то под нос, не то под отросток непонятного хобота, как окрестил это Николай.
- Скоро отправимся в столовую, - протянул бокал Павел Эрастович. – Ты, вероятно голоден. А пока, давай выпьем за твоё чудесное спасение.
- Спасение?
- Ну да. Если бы не лай твоего Лёшки, мои сотрудники вас бы не обнаружили. Они как раз прибыли, чтобы запустить программу в уже начавший работать Генератор, а тут вы под боком оказались. Запрограммировав Генератор, они бы отбыли назад, и энергетическое поле силового вектора унесло бы вас за собой. В непонятно какую эпоху, - добавил он со значением и чокнулся с пациентом. – Искали бы мы вас тогда по всем слоям и ярусам стратосферы. Не вас, точнее, а ваши мысли. Если, конечно собака тоже способна мыслить, - хохотнул он густым баритоном.
Николай всё порывался спросить, откуда этот добродушный человек может знать даже кличку Лёшки, но до поры до времени решил промолчать. И так становилось ясным, что этот Павел Эрастович знает буквально всё об их экспедиции. А то, что сейчас Николай оказался в какой-то палате какого-то института, да ещё и за триста километров от лагеря, он уже не сомневался. И триста ли? Может, он вообще в каком-то другом измерении, шайтан их возьми.
- Какой сейчас год? – залпом выпив благоухающий коньяк, полюбопытствовал он, лишь бы казаться спокойным и не выдавать своей паники. Глафира тут же подкатила и предложила салфетку.
- Две тысячи семьдесят шестой, - заявил врач. – Ровно на сто лет вперёд от того момента, как заработал наш Генератор.
Николай-калмык проглотил комок в горле. Он уже и без того начинал догадываться, что его на этот раз занесло не в прошлые эпохи, а в грядущие десятилетия. Вся эта обстановка в палате, робот, непонятная плоская панель на стене, другие неизвестные вещи и предметы, сразу бросающиеся в глаза.
Это не его время.
Не его эпоха.
Не его цивилизация.
Это цивилизация БУДУЩЕГО.
№ 33
…Так постепенно, шаг за шагом, фразу за фразой, Павел Эрастович поведал своему новому знакомому, каким образом он оказался в стенах этого загадочного института, и каким образом он знает всех участников экспедиции. В первую очередь он рассказал о Даше, которая уже успела побывать здесь в гостях, и которую он отправил назад в лагерь, предварительно стерев ей память.
- Помнишь, как Сазонов и Антон кричали у Колизея, что слышат внутри себя голос вашей подруги, словно зовущий куда-то?
- Помню. Я тоже отчасти слышал его.
- Это мы, настроив Дашин мозг на телепатию, искали ваши мысли и ваше присутствие по всем историческим эпохам планеты. Когда она оказался в стенах этого института, мы спустились с ней в подземную лабораторию и принялись искать ваши мысли в бесконечных слоях стратосферы. Когда ещё с тобой оставался Ружин, помнишь, как на вас накатила целая лавина звуков, мыслей, криков, смеха и плача?
- О! – едва не воскликнул калмык. – Это я хорошо запомнил. У нас чуть перепонки не взорвались.
- Эти голоса тоже из стратосферы. Заработавший Генератор Времени раскрыл, фигурально выражаясь, миллиарды и миллиарды каналов связи. Видишь ли, в бескрайних слоях атмосферы, опоясывающей нашу Землю, на протяжении всех веков и тысячелетий, пока существует человечество, продолжают витать в пространстве и сохраняться мысли ВСЕХ людей, когда-либо живших и почивших на планете за всю историю её существования. Говоря слово ВСЕХ, я подразумеваю около СТА ДЕВЯТИ МИЛЛИАРДОВ представителей человечества, начиная от первого условного неандертальца и заканчивая каким-нибудь незнакомцем, умершим секунду назад где-нибудь в Африке или на Сейшельских островах. А может и здесь, в моём времени, где-нибудь в одном из сегментов сферы Дайсона.
- Сферы… чего? Кого?
Николай едва ли понимал, о чём ему рассказывал врач института. Он уловил лишь какую-то грандиозную цифру в 109 миллиардов, но дальше ничего не понял.
- Сфера Дайсона, - отмахнулся Павел Эрастович. – Технологическое сооружение, опоясывающее условную орбиту Земли, на котором давно обитают специалисты различных профессий. Там у нас тоже умирают по старости.
Проводник пропустил мимо ушей непонятный ему термин, поскольку понятия не имел, о чём идёт речь. Вот если бы Глафира догадалась отдёрнуть шторы и указать в окне огромную арку, опоясывающую Землю, Николай увидел бы эту грандиозную конструкцию, парящую над планетой в пятистах километрах от её поверхности. Пока же, не видя всей её мощи и потрясающей технологии, в его мозгу, словно буром, сверлила одна лишь цифра:
«Сто девять миллиардов, сто девять миллиардов…»
- Что это за сто девять миллиардов? – спросил он, отставляя чашку с допитым уже кофе.
- Это, голубчик мой, то количество людей, которое прожило свою жизнь на нашей планете. Цивилизации Вавилона, шумеров, древнего Рима, средневековья, времена Людовика, Екатерины, Наполеона. Эпохи революций, мировых войн, ваши восьмидесятые года, в которых вы с Сазоновым обнаружили наш портал времени, распад Советского Союза, и следующие за этим десятилетия, вплоть до сегодняшнего дня уже в моём, сегодняшнем времени. Скажем, нашей нынешней цивилизации Homo Sapiens примерно сто тысяч лет. Теперь обратимся к статистике. Восемь тысяч лет назад, к примеру, на Земле существовало всего восемь миллионов людей. Я имею в виду людей разумных. Уразумел? Дальше пошло по нарастающей. Так сказать, в геометрической прогрессии. В XVIII веке их уже было 800 миллионов. В 1820 году появился первый миллиард, спустя чуть больше века, в 1927 году – второй миллиард, в всего через тридцать два года, в 1959 году уже 3 миллиарда. И пошло – поехало: в 1974, за два года до ваших событий – 4 миллиарда, в 1987 году – 5 миллиардов, в нулевом двухтысячном году – 6 миллиардов, а в 2010 году уже 7 миллиардов, что, собственно, являлось критической точкой населения Земли. Под словом «критической» я подразумеваю то количество, которое способна прокормить планета без ущерба своему существованию. Дальше уже перебор. Перенаселение. И все четыре основные материальные сущности природы – пространство, время, материя и энергия – не могут остановить этого, можно сказать, бешеного прироста и ритма. Демографические взрывы происходят постоянно и промежутки между ними неуклонно сокращаются. Это непреложный факт. Отсюда и все эти сто девять миллиардов. Своеобразный принцип домино.
Николай изумился столь сногсшибательной цифре.
- В двухтысячном нас будет шесть миллиардов?
- Да. И это не предел. Сегодняшнюю численность я тебе называть не буду, чтобы не лишать тебя оптимистических иллюзий. Люди умирают, но их телепатические мысли остаются парить в стратосфере, напичкав все ярусы, сегменты, слои, и прочие, так называемые секторы, впитав в себя голоса усопших, словно губка воду. Такое вот сравнение, чтобы тебе было более понятно. В твоём времени вы ещё не могли их слышать и чувствовать, а в моём, сегодняшнем, они витают повсюду. Этим и занимается наш институт, куда ты попал. Мы выискиваем эти голоса с помощью изобретённых нами специальных радаров и локаторов. Можем общаться телепатически с любым из хозяев этих голосов, будь-то какой-нибудь кроманьонец, способный уже мыслить в свои времена, какой-нибудь безвестный воин, погибший при Наполеоне, или известный всему миру человек. Скажем, тот же Сенека, Калигула, Пушкин, Нильс Бор или Альфред Нобель. Мы, Николай, - поднял он палец, когда они уже спускались в общую столовую, где некогда обедали с Дашей, - можем слышать мысли даже твоей родной бабушки, умершей несколько лет назад. Это я образно выразился.
- Любого человека, жившего когда-то на Земле?
- Любого из ста девяти миллиардов! И цифра эта, разумеется, растёт с каждой секундой или минутой, когда очередное тело какого-нибудь человека прекращает своё существование, а его мысли, вместе с так называемой душой, высвобождаются и вырываются во всё те же слои, ярусы и сегменты стратосферы. Там они и продолжают витать едва ли не в вакууме, наслаиваясь, пересекаясь, переливаясь, и перемешиваясь друг с другом, в колоссальной космической какофонии, которую вам с Тимофеем и твоим друзьям суждено было услышать в собственных головах. Иными словами, именно тогда, когда вы оказались по обеим сторонам пространства в поле деятельности заработавшего Генератора Времени вы и услышали их.
Павел Эрастович откинулся на спинку стула, с облегчением выдохнув из себя:
- Согласись, нелёгкая работа, объяснять неподготовленному человеку из прошлого суть временных перемещений и голосов в стратосфере, - констатировал он. – Куда легче мне было бы всё это разъяснить вашему Сазонову или Требухову.
- А где они сейчас?
Николай уплетал уже вторую порцию добавки, услужливо доставленной ему Глафирой. Робот суетился вокруг, норовил проверить пульс, температуру тела и прочие нормативные показатели организма, но Павел Эрастович всякий раз отмахивался, отсылая верного андроида за какой-нибудь мелочью. Та что-то недовольно бурчала себе под «нос», откатывалась и ждала новых пожеланий от своего нового пациента. Поистине, незаменимая сиделка, если бы сейчас здесь находилась Даша. Несколько сотрудников института с интересом поглядывали в их сторону, но к столу не подходили, очевидно, предупреждённые главным врачом не мешать их беседе. Будет время - познакомятся. Пока же Павел Эрастович ответил:
- Лёшка твой в соседней лаборатории, в просторном вольере. С ним всё в порядке. Захочешь, Глафира приведёт его. Что касается твоих коллег, которых ты видел, находясь в параллельном пространстве, то они там и находятся.
- Где?
- В лагере, разумеется, где же ещё. Всё, что ты наблюдал, не имея возможности двигаться из-за силового поля Генератора, происходило наяву, но параллельно твоему измерению. Ты видел их, однако они не видели тебя. Парадокс временного континуума.
- И сейчас они… там? - последнее слово Николай произнёс с ударением.
- Да. В своём и твоём тысяча девятьсот семьдесят шестом году. В августе месяце. В день рождения Антона. Вместе с объявившимся Борисом Александровичем Требуховым.
- И совершенно не помнят ни Колизей, ни перемещений, ни самого портала времени?
- Абсолютно!
- И Даша не помнит, что побывала у вас? В будущем?
- Так точно.
- И меня вы вернёте к ним тоже без памяти, стерев её?
- Разумеется.
- А что с Ружиным?
На этот раз Павел Эрастович ответил не так быстро.
- По всей видимости, вы ему больше не нужны. Он завербовался в экспедицию Сазонова, чтобы только добраться до своих закопанных у реки самородков. Теперь они у него. Он в своём времени, и препятствовать мы не в силах.На это у нас нет никаких прав. Это его жизнь, поэтому пусть уходит себе с богом. Нам он, как объект изучения, совершенно не интересен. Другое дело – ты. Твоя персона, побывавшая в древнем Риме, посетившая крепостную Россию и прочие незначительные перемещения для нас весьма интересна.
Калмык, предчувствуя какой-то скрытый подвох, невольно напрягся.
- Нет-нет! – хохотнул Павел Эрастович, увидев, как его собеседник будто сжался внутри. – Никаких исследований и опытов над тобой мы проводить не будем. Ты неверно меня понял. Я с удовольствием отправлю тебя к твоим друзьям, и всё будет выглядеть, словно ты отлучился на несколько часов, скажем… - главврач на секунду задумался, прищёлкнув пальцами, отчего услужливая Глафира тотчас оказалась перед ним с перекинутым через щупальца полотенцем – совсем как официант в ресторане.
- Скажем, - отмахнулся от неё хозяин, - что ты ушёл вслед за Тимофеем. Проводил его.
- А если они спросят, отчего он с ними не попрощался? – морщась от неудовольствия, что ему тоже сотрут память, полюбопытствовал бывший проводник. – Что мне ответить?
- Да то же самое, что тебе говорил Ружин, прежде чем вы расстались. Не хотел лишних прощаний, удержеваний, расспросов. Пожелал всего наилучшего, поблагодарил и ушёл прочь, будто его и видели. Предполагаю, что слишком сожалеть об его уходе там никто не будет. Радость встречи с пропавшим некогда Требуховым затмит все их подозрения и сожаления. Исчезнувший начальник экспедиции вами найден, цели вы достигли, пора задуматься и о возвращении. Вот о чём будут их мысли.
- А как же карьер с роботами, котлован, само подземелье провала?
- О чём ты говоришь, голубчик мой! – воскликнул собеседник. - Какой провал? Туда, куда мы с коллегами тебя вернём, не будет никакого провала подземелья. Мало того, не будет ни котлована, ни самого карьера с работающими механизмами.
- То есть?
- Всё очень просто. Ваш лагерь будет находиться в этом же месте, на той же поляне, только в совсем ином пространстве. Подземелья вы не найдёте. Его попросту там не будет существовать. Оно будет в параллельном измерении. Вот это-то и называется временным тоннелем Эйнштейна – Розена, о котором предполагал ваш, как вы его называете, Старик. В смысле, Сазонов.
Николай-калмык недоуменно уставился на своего нового знакомого. Всё, что он ему сейчас поведал, абсолютно не укладывалось в голове. Как может не существовать подземелья, если они его уже обнаружили и, мало того, спускались в него, пропадали там и выбирались наружу уже совсем в иных исторических эпохах?
- И что же будет там, на месте обнаруженного нами провала?
- Да, собственно, ничего. Обычная поляна с кустами и ягодами. Может, с норками барсуков или таёжных лисиц.
- А как же Требухов? Он ведь появился из этого подземелья, где, кстати, похоронил своих коллег геологов. Они-то куда денутся? И другие тела усопших, что рядами лежали в глубине колодца – их тоже не будет?
- Почему же. Будут. И провал будет, и колодец, и тела. Только не в вашем измерении.
Проводник замотал головой, собирая воедино разбежавшиеся по закоулкам сознания мысли.
- Ни черта не понимаю, шайтан его возьми. Как они могут быть и тут же не быть?
- Вот это-то и сложно мне тебе объяснить. Чрезвычайно сложно. Тут, голубчик мой, присутствует математика космоса и квантовая физика – ни больше, ни меньше. Если бы ты был немного более подкован в плане физических законов природы, ты сразу бы смекнул, в чём дело. Хотя, по правде сказать, эта область временных коридоров нами и самими ещё не до конца изучена. Мои сотрудники института могут лишь перемещать порталы с помощью разработанных нами Генераторов, могут слышать голоса в стратосфере и общаться телепатически с их хозяевами, а вот в чём скрывается весь секрет этих перемещений и общения с усопшими в веках покойниками, мы только изучаем. Так что не волнуйся. Помнить ты ничего не будешь, как и твои друзья: ни меня, ни Глафиру, ни Колизей, ни вельможного господина на коне, ни вашего с Ружиным неандертальца. Мы тебя вернём в твой лагерь, к твоим друзьям, в твоё измерение тысяча девятьсот семьдесят шестого года. Для вас всё вернётся на круги своя, будто ничего не происходило. Приборы будут работать нормально, компасы и рации будут в рабочем состоянии, вы оповестите спасателей, что нашли профессора Требухова, и благополучно вернётесь домой. Ваша миссия будет выполнена. Столичные газеты воздадут вам должное, тела погибших геологов группы Требухова будут преданы земле, а остальных усопших незнакомцев из иного измерения мы перенесём в мой, сегодняшний мир. Теперь, надеюсь, более понятно я объяснил?
- Вроде да, - неуверенно ответил калмык. – Только…
- Что?
- Куда денутся рисунки того волосатого неандертальца, которого мы видели с Тимофеем?
- Да никуда не денутся. Останутся там же, где вы их и обнаружили. Разница в измерениях. Они будут существовать в ином пространстве, параллельно вашему.
- И мы их больше не увидим?
- Нет.
Николай чертыхнулся.
- Чудеса… шайтан их возьми. А те часы? Мои?
- Те, что ты обнаружил, когда впервые спускались на три ступеньки вниз?
- Да. Их же до сих пор у меня нет. Точнее, один циферблат остался. С ними-то какая история?
- Эти часы, Николай, попали в портал подземелья при твоём спуске в него в совсем ином измерении.
- Как это?
- Параллельно. В ином пространстве. Они соскользнули у тебя с руки, когда твоя, можно сказать, вторая ипостась побывала в подземелье вместе с другими участниками спуска внутрь временного зева кротовой норы. В общем, - обречённо махнув рукой, вздохнул Павел Эрастович, - тебе сейчас этого не понять. Нет подготовки. Одним словом, эти часы из иного измерения, как, собственно и твоя вторая, параллельная тебе сущность. Вроде ты, и вроде не ты. Твой двойник в параллельном пространстве. Уразумел?
- Нисколько.
- То-то и оно. Ладно, не переживай. Я и сам не до конца понимаю всю эту катавасию с параллельными пространствами. Это как бесконечная лента Мёбиуса: откуда начали – туда же и вернулись, только в другом измерении.
…Они ещё немного посидели в столовой, Глафира привела на поводке упирающегося Лёшку, который от испуга норовил тяпнуть непонятное существо за нижнюю конечность на роликах, но увидев своего хозяина, тотчас пришёл в бурный восторг.
Таким образом, собственно, и закончилось короткое пребывание Николая в грядущих десятилетиях исторических эпох планеты. На следующий день он был переправлен в СВОЁ время, встретился с друзьями, поздравил Антона, познакомился с профессором Требуховым и, совершенно не помня своих приключений по эпохам, доложил Дмитрию Семёновичу, что ходил провожать Тимофея Ружина, который покинул их экспедицию навсегда. Как и предполагал Павел Эрастович, ни Антон, ни Даша, ни оба профессора не выказали особого огорчения по поводу внезапного ухода их бывшего коллеги. Не до того было. Радость и восторг, что нашёлся, некогда без вести пропавший светило науки переполняли их эмоции. Не откладывая дела в долгий ящик, вся группа связалась с ближайшим населённым пунктом, вызвала команду спасателей и принялась ожидать их прилёта на вертолётах.
Профессор Требухов был найден.
Миссия у таёжной реки Учур близ отрога Станового хребта закончилась.
Всё вернулось на круги своя.
Мост Эйнштейна – Розена канул, казалось бы, в вечность.
Если бы не одно но…
№ 34.
Тимофей Ружин продвигался по тайге уже восьмой день, всё дальше и дальше отдаляясь от их импровизированного лагеря. Питался подножным кормом и убитой из двустволки дичью. По вечерам разжигал костёр и спал в оврагах, закутавшись в спальный мешок. Ему было не впервой бродить в одиночку по тайге, выживая только благодаря своим навыкам, приобретённым ещё со времён молодости, когда убитый им напарник находился рядом. На хищников он обращал внимания не больше, чем грудной младенец на вставные зубы своей бабушки. Его целью было достичь первого поселения рыбаков, нанять моторную лодку и добраться по реке ближе к начинающейся цивилизации – в какой-нибудь не слишком крупный городок, расположенный среди скалистых равнин упомянутого выше горного хребта. Там он затеряется в потоке туристов, изменит внешность и, собственно говоря, начнёт новую для себя жизнь. Таковы были его планы. Лишь однажды за все эти восемь дней он внезапно остановился и почувствовал, как где-то под ложечкой от тревоги, будто заработал небольшой, но мощный холодильник – настолько его обдало ознобом.
И было отчего.
…Впереди, метрах в десяти, среди сосен и кедров, маячила какая-то неуклюжая тень, похожая на тот волосатый силуэт, что они ещё недавно видели с калмыком-проводником. Сходство было настолько впечатляющим, что у бывшего старателя невольно отвисла челюсть от изумления. И действительно: откуда здесь, на расстоянии порядка трёхсот километров от их портала перемещения и работающего котлована мог оказаться этот представитель каменноугольного века, как называл его в своё время Сазонов? Каким образом это первобытное существо могло оказаться буквально в двух шагах от цивилизации, поскольку Ружин уже чувствовал её присутствие, что называется, нутром? Несколько раз он уже видел в небе вертолёты, с берегов реки зачастую по ночам слышалось гавканье собак или гул мчавшейся моторной лодки. Ещё день, и он выйдет к пристанищу рыбаков, а там и до их деревни рукой подать. И тут, на тебе – неандерталец собственной персоной. ОТКУДА?
…Вот тут и можно наконец сделать отступление от автора.
Бывшему старателю было невдомёк, что очередное энергетическое поле Генератора Времени заработало в этом участке тайги, напрочь лишив Тимофея Ружина остаться в СВОЁМ для себя времени. Воронка смерча закрутила его в бешеном круговороте, подхватила винтовку, рюкзак с самородками, крутанула что есть силы, впитала в себя подвернувшегося неандертальца и, разложившись на нейтроны внутри мезонного облака, метнула обоих незадачливых путешественников через тысячи пространств куда-то в неизведанные миры. Точка сингулярности бликнула, лопнула как пузырь и исчезла, приказав, образно выражаясь, реальному Тимофею Ружину долго жить. Душа его отлетела в небеса, смешалась в стратосфере с душами таких же усопших на Земле, пополнила миллиардное количество мыслей, парящих над планетой, и растворилась в нескончаемом сонме всех когда-либо живших на Земле.
Вторая ипостась Тимофея Ружина, пребывавшая в параллельном измерении, была выброшена воронкой смерча вместе с телом неандертальца где-то в период между пятидесятым и сороковым тысячелетием до нашей эры. Здесь-то Тимофей и увидел впервые саблезубых тигров, пещерных троглодитов и самых настоящих мамонтов. Где-то вдалеке в пещерах чадили костры. Огромный шар красного солнца золотил верхушки бескрайнего и первобытного массива тайги. Рюкзак был при нём, однако теперь он был ему совершенно не нужен.
Это был мир, где золото не имело абсолютно никакой ценности.
В нескольких шагах от путешественника, в лучах заходящего светила блеснул какой-то предмет идеально круглой формы.
Это были часы Николая-калмыка, непонятно каким образом оказавшиеся здесь, в каменноугольном веке, задолго до появления Тимофея. Он их так и не заметил. Послышался грозный рык какого-то ископаемого хищника, и бывший старатель обречённо опустил руки.
…В сохранившемся после переброски ружье оставалось всего лишь два патрона.
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги