Время жалящих стрел

ВРЕМЯ ОТЦОВСКОЙ ЛЮБВИ

Конвой, ведущий заключенных, сошел по узкой полутемной лестнице, готовый углубиться в коридор, что вел в зал королевского суда.

Странно, как мало света здесь было. Точно кто-то намеренно погасил добрую половину факелов… Валерий почувствовал, как, инстинктивно насторожившись, замедлили шаг стражники, как напряглись их спины и крепче сжались пальцы на рукоятях мечей.

И сам он поддался безотчетной тревоге.

Коридор впереди, насколько он мог видеть, был совершенно пустынен. В сотне шагов впереди было светлее – там, по обе стороны роковой двери, в которую скоро предстоит ему войти, унизительно согнувшись, насмешливо ярко полыхали факелы, создавая ореол янтарного сияния, и ему невольно вспомнились рассказы воинов, побывавших на волосок от гибели на поле боя, о том, как душа их, отделившись от тела, уносилась вперед по черному коридору, к свету, манившему впереди. Только им потом некая добрая сила указывала от ворот поворот, поскольку время их еще не пришло…

Валерий сомневался, что тот же Страж встретит его впереди сегодня.

Медленно, в полном безмолвии спустились они по лестнице. Только поскрипывали кожаные доспехи стражников, позвякивала цепь, сковывавшая запястья принца, да сопели натужно стражники, волочившие на себе бесчувственное тело жреца-убийцы.

Они спустились и двинулись по узкому темному коридору вперед, к свету.

Но не успели пройти и пяти шагов, как откуда-то из-под лестницы раздалось щелканье арбалетной тетивы.

Куцые стрелы, рассерженно прожужжав, вгрызлись в тела наемников.

Первому – в спину, второму – в горло.

– Измена! На помощь… – выкрикнул тот, что был сзади, но, сдавленно всхлипнув, тут же замолк – арбалетный болт пробил ему лобную кость.

Валерий успел лишь подумать отстраненно – точно происходящее вокруг, весь этот шум падающих тел, стоны и крики умирающих не касались его совершенно – что едва ли засада увенчалась бы успехом, если бы киммериец остался с ними, а не отправился вперед, в зал суда.

Еще по Хаурану Валерий помнил, что никакая неожиданность не могла смутить северянина, никакая засада – застать врасплох. Он не уступил бы противнику ни пяди…

Хотя против жалящих стрел даже варвар был бы бессилен.

Однако остальные были обычными солдатами. И один за другим падали, пронзенные смертоносным железом.

Все шестеро.

Их расстреляли быстро и бесшумно.

Последними погибли те, что тащили на себе Ораста, и бесчувственное тело жреца рухнуло рядом с бездыханными трупами. Каждого из них Валерий проводил взглядом – и понял наконец, что остался один на один с четырьмя незнакомцами, выступившими из тени.

Они не сводили с него глаз.

Принц ответил им вопрошающим взглядом. Хотя, по правде сказать, его больше всего интересовало, где они наловчились так быстро перезаряжать арбалеты.

Но так или иначе, эти люди стали его спасителями, и, хвала Митре, удача оказалась на их стороне.

Но кто они?

Знакомый голос за спиной заставил его обернуться рывком, и он с трудом удержался от изумленного возгласа.

– Валерий, мальчик мой! Как я рад видеть тебя живым и здоровым!

И шестерым пришлось погибнуть ради этого, едва не ответил он… но вовремя опомнился.

Троцеро спас ему жизнь, когда Валерий уже потерял всяческую надежду и отчаяние едва не лишило его рассудка.

Он вытянул вперед скованные цепью руки.

– Я буду счастлив обнять вас, месьор Троцеро. Пусть только кто-то позаботится об этом…

Сноровисто обыскав стражников, один из воинов графа отыскал ключи от кандалов. Мгновение – и оковы с Валерия спали.

Затем принц освободил Ораста.

Лишь теперь он понял, что обморок жреца не был притворством, ибо даже сейчас, обретя свободу, он не пришел в себя. Принцу ничего не оставалось, как взвалить на себя безвольно обвисшее тело. Один из пуантенцев помог ему. Все вместе они поспешили к боковому коридору, торопясь уйти как можно дальше от трупов, оставшихся в галерее.

– Ты должен покинуть дворец, пока ваш побег не обнаружен, – сказал ему Троцеро, когда они выбрались во двор замка.

Но Валерий застыл, не двигаясь с места, словно позабыл обо всем на свете, вдыхая полной грудью свежий осенний воздух. Хорошо, что кончились дожди и наступило вёдро. Он посмотрел в синее небо, высокое и холодное, какое бывает лишь поздней осенью, – твердь его рассекал клин журавлей, печально летящий на юг.

Ему как никогда раньше хотелось жить. Сырой каземат, предвкушение холодного лезвия на беззащитной шее, с которой откинули прядь волос, позор, которому он подвергся – все это показалось далеким и бессмысленным.

И как только мог он прежде придавать значение всевозможным пустякам? Как мог не наслаждаться жизнью? Самим правом дышать, говорить, любить наконец…

Он поймал в ладонь желтый лист, улыбнулся белесому солнечному диску на небесах и сжал другой рукой диск, у себя на шее.

– Митра, Податель Жизни, – прошептал он потрескавшимися губами, – благодарю тебя, о Солнцеликий, что ты услышал мои молитвы. Клянусь, что принесу тебе богатую жертву, как только обрету назад свои права, столь подло отнятые у меня! Митра Огнекудрый…

Троцеро грубо потряс его за плечо.

– Пора, принц! Время молитв еще не настало! Быстрей! Нам нужно бежать, пока не снарядили погоню!

Валерий нахмурился, как будто что-то вспоминая.

– Нет, граф! Сожалею, но я не могу покинуть Лурд и отправиться в изгнание, не захватив с собой ту, чья преданность сохранила мне волю к жизни! Только благодаря ей я не размозжил себе голову о каменные плиты темницы. Только в надежде на грядущую встречу я не напал на охранника, чтобы подставить грудь под его меч…

Троцеро побледнел.

– О чем ты говоришь, мой мальчик? Забирайся быстрей вон в ту карету, – он кивнул в сторону громоздкого позолоченного сооружения, запряженного четверкой гнедых, в котором Валерий не без труда признал парадный экипаж своего безумного кузена. – Там мы будем в безопасности, ибо не найдется в Аквилонии смельчака, чтобы остановить повозку с этими гербами на дверцах.

Валерий отрицательно покачал головой.

– Нет, месьор, я никуда не поеду, пока не исполню долг Чести и Любви!

Троцеро махнул рукой своим людям, и те быстро скрутили не успевшего опомниться принца, накинули ему на голову черный мешок и затолкали в карету.

Валерий мычал и вырывался, но граф только посмеивался в седеющие усы.

– Ничего, мой мальчик, недалек тот час, когда ты будешь осыпать меня словами благодарности! Всякий может на время лишиться рассудка от того, что довелось тебе пережить – но на то и существуют старшие, умудренные опытом друзья… – Казалось, Троцеро как нельзя больше доволен собой.

Один из наемников, угрюмый бородач в кожаной куртке, нахлобучил поглубже на свой наголо выбритый череп широкополую черную шляпу, которую пуантенцы прозвали «тележное колесо», и кивнул на распростертого на каменной кладке Ораста.

– А с этим что делать?

Граф, который уже поставил ногу на ступеньку каретной лестницы, задумчиво обернулся.

– Оставлять его здесь нельзя – он все расскажет гвардейцам. Но и брать с собой хлопотно. Приколи его – и дело с концом. Достойная смерть для убийцы короля!

– Все ж лучше, чем когда четвертуют, – согласился бородач и замахнулся мечом.

– Постойте! – Это Валерий, выпутавшись из мешка приник к открытой дверце кареты, норовя выскочить наружу. Но сзади его крепко держали руки приспешников графа.

– Не смейте! Я, принц шамарский, приказываю вам остановиться!

Южанин вопросительно посмотрел на Троцеро. Тот встретился взглядом с принцем, мгновение помешкал и махнул рукой.

– Ладно, возьмем его с собой. А там решим, что с ним делать…

Бородач согласно кивнул, подхватил жреца, точно куль с мукой, и под смех своих товарищей швырнул в карету. А сам сел на запятки.

– Давай! – крикнул он кучеру.

Тот чмокнул губами, натянул вожжи, и четверка гнедых вылетела в чугунные ворота, украшенные коваными лепестками клевера.

Внутри кареты было тесновато для пятерых. Валерий втянул так и не очухавшегося Ораста на сидение.

Что это за мешок под ногами? Видно, вельможный принц собирался взять с собой на прогулку целый гардероб!

Подумать только! Ему придется бежать из дворца, так и не увидев Релату.

И шамарский принц, стараясь выместить досаду, со злостью пнул продолговатый сверток в изножий, очертаниями напоминавший человеческое тело.

– Куда мы едем, граф? – вызывающе спросил он, еще не остывший после недавней стычки.

Троцеро вытер вспотевший лоб тонким батистовым платком. И стряхнул пылинку с кружевного воротника.

– На юг, мой мальчик! Не пройдет и поворота клепсидры, как мы пересечем Хорот и двинемся к Тулушу. Если повезет, то наутро мы уже будем смаковать тонкий нектар, которым так славен Пуантен. У нас там сейчас потеплее, чем в Тарантии, так что, принц, мы с тобой попадем прямо в разгар той поры, когда крестьяне давят вино. Вот увидишь – в моем замке ты почувствуешь себя как дома.

В голосе графа была странная горячность. Он точно желал добавить что-то еще, но молчаливое присутствие солдат сковывало его.

Валерий покачал головой.

– Я от души благодарен вам, граф, за спасение и за то, что вы с такой готовностью предоставляете убежище изгою – но, право, я не могу воспользоваться вашим великодушием. Вы не можете не сознавать, какую угрозу представляет для Пуантена мое пребывание там! Стоит лишь Нумедидесу проведать о роли, что сыграли вы в моем освобождении…

– К Нергалу Нумедидеса!

Валерий с недоумением отметил, как изменилась внезапно речь пуантенца, обычно столь велеречивая и изысканная. Теперь граф говорил по-солдатски отрывисто и коротко, точно отдавал приказы; не чурался и крепких словечек.

Казалось, за нарочитой грубостью речи Троцеро стремился скрыть обуревавшие его чувства.

– Право, граф, – попытался он урезонить старого вояку. – Вы достаточно сделали для нас. От лучшего друга едва ли можно было бы требовать большего!

– Но я больше, чем друг тебе, Валерий! – отозвался пуантенец со странным надрывом, но вдруг осекся и добавил почти шепотом, – Умоляю, отправимся со мной в Пуантен. Я все объясню тебе там – ты поймешь…

Принц покачал головой. Настойчивость Троцеро пугала его, и он сопротивлялся больше из упрямства.

– Поймите, граф, находиться в Пуантене для меня слишком опасно – и для вас также. Если король Аквилонии узнает о моем местонахождении, провинция будет предана огню и мечу! С моей стороны было бы черной неблагодарностью так отплатить вам за вашу преданность Рубиновому Трону.

Троцеро нахмурил брови. Чуть отодвинув занавеску, он выглянул наружу. Они двигались к реке тем самым маршрутом, которым он преследовал Амальрика и Тараска. С тех пор не прошло и пол-луны, а кажется, что это было много зим назад.

Карета свернула в переулок Медников, и граф дал знак, чтобы они остановились.

Троцеро открыл дверцу, поморщившись, выбрался наружу и протянул руку Валерию, но молодой принц сделал вид, что не заметил ее и вылез сам, без посторонней помощи.

– Вы что-то желаете мне сказать, граф, так, чтобы не слышали слуги?

Пуантенец кивнул. У него оставалось совсем мало времени, чтобы убедить сына отправиться с ним.

– Ты должен поехать со мной, Валерий! Пойми, король Аквилонии не указ владыке Пуантена! Я давал клятву королю Вилеру, а не Нумедидесу. Отныне Пуантен – вольная держава. И ты, Валерий, стоит тебе лишь пожелать, станешь наследником ее короны!

Яснее выразиться он не мог.

Но каково же было изумление графа, когда в ответ Валерий лишь вновь покачал головой.

– Власть не прельщает меня, Троцеро! По крайней мере, в Пуантене.

Троцеро почувствовал себя оскорбленным. Мелани, помнится, говорила ему то же самое…

– Моя вотчина мала для тебя, принц?! Мне она всегда была в самый раз, но, должно быть, у молодых размах иной. Так что же… – Он вздохнул. – Если Пуантен недостаточно хорош – к нему можно присоединить Зингару. А затем и Аргос. Я долго думал об этом, Валерий. Это вполне возможно. И, стоит тебе пожелать…

Принц предостерегающе поднял руку.

– Прошу вас, граф, вы поняли меня превратно! Я отнюдь не пытался оскорбить вас пренебрежением к вашей отчизне. Мне ли не знать о славе Пуантена! Но поймите, я не могу согласиться.

– Но почему?! – Крик это вырвался у Троцеро, точно рык раненого зверя. – Почему?

Валерий с недоумением взглянул на него.

– Потому что я не являюсь вашим наследником, граф. И пуантенская знать никогда не примет меня.

– Нет! – Огонь решимости вспыхнул в глазах Троцеро. – Ты ошибаешься, Валерий. Они примут тебя – если узнают, что ты мой сын.

Наступило долгое молчание. Валерий сперва решил, что ослышался, и вновь обратился к пуантенцу.

– Прошу простить меня, граф… Мне показалось…

– Нет, Валерий, ты не ослышался. – Теперь голос Троцеро звучал твердо, и сомнениям не было места в душе его. – Я поклялся твоей матери, что не выдам нашу тайну – но теперь я вправе открыться тебе…

– Ты наш сын, мой и Мелани, – продолжил он уверенно. – И потому мои нобили не смогут не признать тебя. Ты станешь владыкой Пуантена, мой Валерий!

В душе Троцеро ожидал благодарности, возможно даже, слез признательности на глазах принца. Он не был готов к недоверию в его холодном взгляде.

– Ваши слова мне льстят, граф – насколько может польстить человеку известие, что он является не законным сыном своего отца, но лишь презренным бастардом! Однако для такого утверждения надобны доказательства. Боюсь, одного вашего слова мне недостаточно. В таком вопросе я едва ли поверил бы на слово и собственной матери!

Троцеро был поражен. Принц, вместо благодарности и гордости за отца, испытывал лишь стыд при мысли, что рождение его оказалось незаконным.

Как далеко это было от того, что воображал себе в мечтах пуантенец!

И все же перед ним был его сын. Его плоть и кровь! Графу казалось, в Валерии он видит отражение себя самого в юные годы, своего упрямства, горячности…

Возможно, на месте Валерия, он отреагировал бы так же!

Приглушив гнев, он произнес как мог спокойно.

– Быть сыном графа Пуантенского, пусть и незаконорожденным, не такой уж позор, Валерий. Или ты считаешь иначе?

Молодой человек вспыхнул.

– Я не знаю, что ответить вам на это, граф! И повторяю: мне нужны доказательства. Лишь тогда я смогу продолжить этот разговор.

Троцеро пристально взглянул на Валерия. Как может он сомневаться?

Неужто кровь не заговорила в нем, как заговорила в его отце?!

– По счастью, доказать это просто, – ответил граф с отеческой улыбкой. – Существует знак, фамильная черта, что передается всем мужчинам в нашем роду, из поколения в поколение. У меня есть такой. И есть у тебя. Ты, должно быть, видел его не раз – но лишь сейчас узнаешь, что означает эта метка. Под левой ключицей – родимое пятно в форме танцующего леопарда…

Во взгляде Валерия было искреннее недоумение, и тень облегчения примешивалась к нему.

– Прошу простить меня, граф, но у меня никогда не было такого родимого пятна.

– Что-о?!

Ярость и смятение Троцеро были так очевидны, что Валерий почувствовал себя неловко.

Что за мучительная сцена! И для чего, Митра помилуй, понадобилось графу затевать этот нелепый спектакль? Неужто у него в Пуантене не найдется кому предложить свой трон?!

Смущенный нелепостью положения, в котором он оказался, Валерий отогнул ворот рубахи, чтобы граф своими глазами мог убедиться в его правоте. Кожа под левой ключицей принца была девственно чиста.

На несчастного графа было жалко смотреть. Из деликатности Валерий отвернулся, давая тому время прийти в себя.

Наконец Троцеро взял себя в руки.

– Я прошу просить меня, Ваше Высочество, хотя допускаю, вы вправе потребовать, чтобы нанесенное оскорбление было смыто кровью, – произнес он натянуто.

Лицо его приобрело пепельный оттенок, в глазах застыла невыносимая мука. Больше всего Валерию хотелось бы утешить несчастного, обнять его… но это было невозможно, после всего, что произошло между ними.

– Забудьте об этом, граф, – вымолвил он сухо. – Я обязан вам жизнью – что может быть превыше этого?! И видит Митра, я почел бы за честь назвать вас отцом.

– Однако ты счастлив в душе, что не являешься моим сыном! – возразил тот с горечью.

Попытка примирения не удалась. Принц понял, что никакие его усилия не смогут вернуть того, что ушло безвозвратно.

– Моя благодарность, граф, не знает границ, – заметил он холодно. – Но я не вправе требовать от вас большего. На этом пути наши расходятся. Я не могу рисковать, чтобы вас заметили в обществе беглецов!

В душе он еще ожидал, что Троцеро станет протестовать, предлагать свою помощь. Он даже готов был принять ее, ибо не мог и представить себе, как выберется из города через кордоны стражников, да еще обремененный Орастом, который не способен передвигаться самостоятельно… Однако его ждало разочарование.

Троцеро взглянул на него с явным облегчением.

– Мне очень жаль, если Ваше Высочество не нуждается более в моих услугах. Однако я буду счастлив помочь еще хотя бы в малом…

Неловким жестом граф потянулся за пазуху, достал объемистый кошель, и, пряча глаза, протянул его принцу.

Да он попросту хотел теперь откупиться от него! Валерий едва не взорвался. Однако благоразумие взяло верх, и, собрав остатки королевского достоинства, он коротко поклонился пуантенцу, принимая золото.

– Что же, граф, я благодарен вам за помощь. Можете поверить, я не забуду всего, что вы сделали для меня, – проговорил он таким тоном, словно давал аудиенцию в тронном зале, а не стоял в узком переулке, зажатом с обеих сторон закопченными домами с двускатными черепичными крышами.

Троцеро Пуантенский поклонился.

– Тогда и я не осмелюсь более навязывать вам свое общество, принц. В вашем распоряжении останутся двое моих слуг. Они доставят вас, куда пожелаете.

С почти неприличной поспешностью Троцеро Пуантенский кликнул двух других латников. Не прошло и нескольких мгновений, как Валерий остался один, рядом с чудовищным экипажем своего кузена.

Когда граф Троцеро пытался представить, какие чувства владеют бывшей его возлюбленной, то ошибался лишь в одном. Ярость и отчаяние Марны были в тысячи раз сильнее всего, что он мог бы представить.

Но и без того – кто измерит злобу и решимость, с какой волчица бросается на защиту единственного детеныша?

Проще вычерпать океан.

Встать в одиночку на пути лесного пожара… Вот и те несчастные, что осмеливались недостаточно быстро уступить дорогу митрианке, бесцеремонно проталкивавшейся к судейскому помосту, отлетали прочь, несмотря на давку, точно отброшенные гигантской дланью, лишь наткнувшись на полный ненависти взгляд из-под желтого капюшона.

А тем временем церемония началась.

Ритуал суда был разработан Вилером, – до него никогда в Аквилонии не случалось публичных судилищ. Все разногласия решались местным сеньором единолично и тайно, с привлечением лишь необходимых свидетелей, а иногда и вовсе без помощи оных.

В некоторых провинциях, например, в Тауране, до недавнего времени царил забавный древний обычай, согласно которому выигрывал судилище тот, кто мог привести больше поручителей.

Король изменил все это. Он заявил, что подданные его вправе видеть, как наместник Митры на земле воплощает в жизнь божественную справедливость…

И ритуал носил на себе отпечаток своего создателя.

Покойному королю явно недоставало воображения. Процедура суда не отличалась ни изысканностью церемоний, ни особой пышностью. Все было по-военному четко и строго.

А потому достаточно коротко.

Не дожидаясь, пока приведут подсудимого, старший королевский советник поднялся, чтобы зачитать обвинительный лист.

Здесь было все.

И сношение с силами Тьмы, и всевозможные святотатства.

И убийства, столь многочисленные, что даже счет им был утрачен, однако убиение венценосца стояло в списке отдельно.

И лжесвидетельство.

И разбойное нападение на дом барона Тиберия.

И совращение девицы благородного рода.

И Митра ведает что еще…

Свиток в руках советника казался бесконечным. Он бубнил монотонно, так что слова слипались у него во рту, превращаясь в неразборчивое бормотание, заунывную молитву, которой не пожелало бы слушать ни одно божество… и зал, сперва жадно внимавший каждому слову, понемногу отвлекся.

Вельможи, не стесняясь, переговаривались между собой. Дамы обмахивались веерами и прикладывали к носу надушенные платочки. Иные неприкрыто строили глазки будущему королю, недвижимо, точно восточное изваяние, восседавшему в огромном кресле на отдельном возвышении в центре помоста.

Простолюдины же, до которых и без того не долетало почти ни единого слова и которым, в сущности, было глубоко наплевать на судьбу какого-то Валерия, о котором большинство и слыхом не слыхивали, пока он год назад не объявился из Хаурана, озирались с любопытством по сторонам и шушукались, восторгаясь роскошью королевских покоев.

А поглазеть и впрямь было на что.

Парадный зал королевского дворца, видевший величие сильных мира сего и их падение, был убран позднецветом и можжевеловыми гирляндами, окропленными медом и воском в честь Великого Митры. Мозаичные панно на стенах, искусно выложенные из искрящихся шаронских самоцветов сноровистыми руками безвестных мастеров, живописали бесчисленные картины пиров, охот, сражений, коронаций и венчаний.

Панно разделялись между собой узкими бронзовыми полосками, на которых мерцала тонкая чеканка орнамента, изображавшего Священный Солярный Крест.

В парадном зале было дымно от бесчисленных масляных светильников и курившихся благовоний, пряный аромат которых назойливо щекотал ноздри и дурманил непривычных к подобной роскоши простолюдинов. Им казалось, что не на суд собрались они сегодня, но на празднество. И смерти осужденного они ждали с жадностью, с какой ждут пирующие главного блюда…

Советник на миг оторвался от бесконечного свитка, переводя дыхание.

…И в этот миг женщина в охристом одеянии монахини вскочила на судейский помост.

Время вздыбилось, подобно обезумевшему жеребцу с огненной гривой.

Медленно. Так медленно…

Жрица словно на крыльях взлетела на возвышение. Никто не видел ее еще мгновение назад – и вот она уже здесь, на виду у всех. Никто не понимает, кто она, как здесь оказалась, чего хочет… Но она здесь, перед ними, и несмотря на внешнюю хрупкость угроза и необоримая сила ощущается во всем облике ее.

Она явилась, подобно Огненной Птице Смерти, что уносит в острых когтях своих души людские на суд Солнцеликого. Возникла на помосте среди опешивших судей, сея вокруг сумятицу и хаос.

Одинокая фигура в развевающихся желтых одеждах – и весь огромный зал замер, не в силах оторвать от нее глаз.

И голос ее, полнозвучный и глубокий, донесся до каждого, словно она обращалась к ним ко всем, по отдельности, здесь, совсем рядом.

Но она говорила только с принцем.

– Встань, Нумедидес, сын проклятого Серьена! – провозгласила она, и он оцепенело поднялся ей навстречу. – Ответь за преступления свои!

Принц Нумедидес не мигая смотрел на ее руки.

Где-то он видел их. Эти ладони – сухие, сильные, с длинными пальцами, на кончиках которых загибались длинные ногти.

Но где? Где это было?

Он вспомнил, и сердце его болезненно сжалось.

– Марна, – прошептал он еле слышно. – Ведьма в кожаной маске…

– Да, ты узнал меня, – величаво кивнула жрица. – Пришел миг молиться Нумедидес! Молись, проси тех, в кого веруешь, даровать душе твоей покой. Ибо пришел час расплаты!

Медленно, в каком-то дремотном недоумении, он шагнул к ней. Страх в его взоре сменился опустошением.

– Кто дал тебе право обвинять владыку Аквилонии, несчастная? И как смеешь ты прерывать королевский суд своими лживыми измышлениями? Прочь отсюда! Прочь, пока я не приказал гвардейцам высечь тебя плетьми или не спалил тебя на костре за занятия чернокнижием!

Она лишь расхохоталась в ответ.

Зал был мертв. Застыли придворные. Затаили дыхание простолюдины, уверенные, что стали свидетелями новой, недоступной их пониманию дворцовой церемонии. Челядь, стражники, – все замерли, раскрыв рот, трепеща от ужаса и восторга, больше всего опасаясь пропустить хоть жест, хоть звук из того, что происходило у них на глазах.

– Боги дали нам право, – провозгласила она торжествующе.

И откинула с лица покрывало.

Вид, открывшийся тем, кто стоял перед ней, должно быть, был страшен, ибо советники, вскочившие перед тем с мест, готовые схватить дерзкую митрианку, отшатнулись в стороны, точно от зачумленной, одни отвернулись, другие, побледневшие, упали в кресла, не в силах отвести от лица женщины помертвелого взгляда, третьи заозирались по сторонам, словно бы в поисках подмоги, однако в движениях их не было осмысленности, а была лишь слепая паника…

– Боги дали нам право, – повторила она торжественно, и голос ее был подобен медной трубе, призывающей мертвецов с последнего поля боя, где должен Митра в Последний День встретить войска Черного Сета.

– Они повелели нам призвать тебя к ответу. И спросить, как посмел ты предать их, отвергнуть Веру отцов?

Как посмел повернуться к Звероликим, низринутым демонам, чье имя – проклятие для живущих?!

Не дожидаясь ответа, дочь Хагена взмахнула руками. Желтое покрывало, окутывавшее ее плечи, взметнулось над головой монахини, вырвалось из пальцев и поплыло вперед шафранным облачком, не падая на пол.

Толпа сдавленно ахнула.

– Взгляни на наше лицо, лживый пес! – крикнула она. – Взгляни и вспомни его, чтобы знать, кого благодарить, за то, что, оборвав нить твоей презренной жизни, мы спасли тебя от новых бесчинств!

Принц не мигая уставился в лицо колдунье. Их глаза встретились – темные зрачки Нумедидеса, застывшие точно пойманные в силок птицы, и незрячие бельма ведьмы.

Не выдержав этого мертвого взгляда, он отшатнулся, закрывая рукой лицо.

– Дочь Хагена, – прошептал он цепенеющими губами. – Дочь Хагена восстала из могилы, чтобы отомстить за своего сына!

Машинально Нумедидес отшагнул назад, – но наткнулся на возвышение, где стоял его трон, оступился и застыл на месте, не сводя зачарованного взгляда с рук ведьмы, что выделывали над повисшим платком замысловатые пассы, оставляя в воздухе пламенный след.

И внезапно ткань вспыхнула.

Выгнулась дугой.

Разом потухли мириады костров, очагов и светильни ков во всей Хайбории, отдав свою энергию зловещему клинку возмездия.

Огненный полумесяц взмыл и медленно поплыл в сторону принца…

Нумедидес помертвел.

Рдяный Серп Зандры – сгусток адского пламени, от которого нет спасения!

Глаза Нумедидеса в ужасе расширились. Пот стекал по лицу. Губы шевелились в немом призыве. Он вытянул вперед руки…

Охранное поле Звероликих вздыбилось, словно парус от порыва ветра, и воссияло черным светом.

И огненный полумесяц, едва коснувшись этой чужеродной Мощи, разбился вдребезги, полыхнув снопом бессильных, мгновенно гаснущих искр.

Бог-Олень не оставил своего ничтожного слугу!

Из глотки принца вырвался полуторжествующий-полустрадальческий вопль, подхваченный залом. Казалось, все они слились воедино, принц и его двор, превратились в одно многоликое существо, противостоящее общей угрозе. Это на них на всех и каждого в отдельности нападала зловещая ведьма, их стремилась уничтожить черным колдовством, и они готовы были сообща встать у нее на пути.

Каждый с радостью отдал бы в этот миг жизнь за принца. Каждый отдавал ему частичку своей силы…

И, словно ощутив их поддержку, Нумедидес захохотал.

– Я раздавлю тебя, исчадие Тьмы! Раздавлю, словно ядовитую сколопендру, и отправлю в Преисподнюю, из которой ты выползла! Ничто не может противостоять силе Древних Богов!

Мертвое лицо Марны зияло белыми бельмами.

– Мы будем там вместе, Принц-изменник. Принц-отступник! Принц-убийца! Тебе не бывать королем Аквилонии, и тем, кому ты служишь, недолго осталось торжествовать победу!

Алое сияние окутало ее целиком, возникнув где-то на уровне горла и распространившись мгновенно по всему телу, точно окутал ее огненный полог, почти скрывая очертания фигуры.

Она шагнула к принцу.

Огненный полумесяц вновь соткался из пустоты.

На далеких островах тухли Огненные Горы, застывала лава, падали густые хлопья пепла.

Принц попытался отступить – но трон надежно преграждал дорогу к бегству. И ему не оставалось ничего другого, как двинуться ей навстречу.

Вершители правосудия давно разбежались, и они остались на помосте вдвоем, подобно актерам на сцене, представляющим странное, замысловатое и пугающее действо, за которым зрители следили, затаив дыхание.

Но на сей раз это было реальностью.

Рука Нумедидеса судорожно шарила по бедру, ища и не находя меч, который, по традиции, в начале церемонии ему пришлось снять с себя и передать сенешалю.

Хотя чем помог бы ему меч?

И мысль эта внезапно наполнила его ужасом.

Он внезапно понял, что второго удара Рдяного Серпа его защита может не выдержать. Никто не ведает, кто из Бессмертных могущественнее, и ему меньше всего хотелось проверять их силу на себе.

Трясущимися губами Нумедидес прошептал:

– Изыди, именем Цернунноса! Изыди…

Но имя его Покровителя лишь сильнее разъярило колдунью. Алое сияние вспыхнуло ярче.

Язык полумесяца развернулся для нового удара.

– Помоги мне, о Звероликий! Помоги, Бог-Олень, своему сыну! Приди, Цернуннос!

Внезапно он ощутил толчок изнутри.

Сердце дрогнуло испуганно-радостно. Так бывало всегда, когда Повелитель откликался на зов.

Когда сила его начинала течь вольным потоком по жилам, переполняя все существо, когда исчезали пределы, не существовало границ и не было более ничего невозможного.

– Цернуннос!!!

Ведьма нанесла еще один удар. Адское лезвие вонзилось в черный полог.

Мерцающее поле вокруг тела принца заколебалось.

Алое сияние запульсировало сильнее.

Местами оно уже касалось принца, и в этих местах одежда его вспыхивала и принималась тлеть, и чудовищный жар обжигал кожу.

– Аквилонии не бывать вотчиной Древних, и тебе, пес не сидеть на троне Дракона!

– Нет! Именем Цернунноса, нет!!!

Сила прибывала все стремительнее, безудержный напор снес последнюю плотину, удерживавшую ее в прежних границах, и теперь не оставалось ничего человеческого в теле и сознании принца.

Серп Зандры изогнулся для последнего удара.

Где-то сгорели кометы и погасли звезды.

Но перед багровым лезвием стоял уже не сын маркграфа Серьена.

Теперь его глазами на колдунью смотрел сам Цернуннос, Повелитель Леса.

И взгляд его был ужасен.

Это он скалился хищно, не сводя глаз с фигуры, объятой алым. Это его руки протянулись, не замечая ядовитого пламени, к самому ее горлу.

В последний миг она, казалось, осознала опасность. Попыталась отпрянуть – но поздно.

Чудовищные пальцы мертвой хваткой сомкнулись у нее на горле.

Из последних сил она попыталась сопротивляться. Посиневшие губы прошептали заклятье, и Рдяный Серп сверкнул с новой силой, поглотив обе фигуры, почти скрывая происходящее на помосте от зачарованных зрителей, – но мгновенно огонь начал опадать.

Со стороны казалось: женщина в багровом варварском наряде сморщивается на глазах, усыхает, уменьшается, тогда как фигура принца делается непомерно огромной, почти под потолок, угрожающей, победительной.

Руки его стискивали горло жертвы.

Она еще пыталась сопротивляться, но уже слабее, слабее… и у людей в зале перехватило дыхание, точно божественные длани перекрыли воздух и им также, и не было сил ни вздохнуть, ни закричать.

– Цернуннос! – продолжал взывать принц с лицом, искаженным безумием. – Приди, Цернуннос! Приди! Защити твоего слугу!

Принц и колдунья застыли, точно две змеи в сплетенных объятиях.

Точно медведь и олень на старинном гобелене.

Невозможно было понять, кто держит кого… кто из двоих одолевает…

Внезапно из глотки Нумедидеса вырвался торжествующий трубный вой, руки его конвульсивно сжались, и ведьма забилась в предсмертных судорогах.

– Умри, ничтожная! – взвыл принц. – Умри!!! Рдяный Серп Зандры зашипел, словно на него плеснули водой.

Повалил густой пар.

…Алое сияние померкло не сразу. Подобно воде, оно стекло по оседающему телу, растворившись в густой крови, хлынувшей у ведьмы изо рта. Изуродованное лицо исказилось еще сильнее, и ужас запечатлелся в этой маске смерти. Губы шевельнулись, точно тщась прошептать какое-то имя, тень узнавания мелькнула во взгляде.

Но глаза ведьмы закрылись.

Марна была мертва.

Принц Валерий в растерянности огляделся по сторонам.

Куда же он двинется теперь?

Изгой, объявленный вне закона. Опальный принц, которому не кинет корки даже нищий. Отныне все пути закрыты для него.

Вернуться во дворец? К Релате? Нет! Слишком опасно. К тому же, что может он предложить девушке? Вот когда он найдет себе приют, обретет прежнюю власть и богатство…

Не время сейчас думать о красотке. Пусть подождет его подольше. Докажет свою преданность…

Но куда же направить стопы? Столь вожделенная воля внезапно показалась принцу тягостнее любого ярма.

Он готов был впасть в отчаяние – ибо видел теперь, что свобода лишь поманила его, посмеялась, даровав обманчивое счастье на миг, и тут же готова была лишить его.

Скоро на поиски бросятся стражники…

Внезапно до ушей его донесся сдавленный стон.

Бородач на козлах невозмутимо заметил:

– Похоже, очухался ваш дружок, месьор! Прикажете вытащить его наружу?

– Нет, я сам подойду к нему!

Он запрыгнул назад в карету и притворил дверцу.

Ораст, доселе недвижимо обвисший на обитой бархатом лавке, заслышав шаги Валерия, поднял голову, озираясь по сторонам.

– Что со мной было? – пробормотал он в полном смятении. – Где я?

Он вновь пришел в себя. И этому, понял жрец, могло быть лишь одно объяснение – проклятая ведьма мертва!

А со смертью колдуньи рухнули и наложенные ею чары. Он был свободен!

Выслушав рассказ принца об их чудесном спасении – почему-то у Ораста возникло впечатление, что тот чего-то не договаривает, но он не стал допытываться – юноша сразу понял, что надлежит предпринять. Точно некий тайный голос подсказывал ему!

Он с усмешкой превосходства взглянул на растерянно озирающегося по сторонам шамарца.

– Не бойтесь ничего, месьор. – Тот словно и не заметил его покровительственного тона, или принял это как должное. – Можете мне поверить, что побег наш до сих пор не обнаружили. И пока у нас есть шанс выбраться из Тарантии незамеченными.

– Но куда могут двинуться убийца короля и опальный принц?

Ораст застыл на миг, прислушиваясь к тому, что говорил внутренний голос.

– Мне кажется, нам стоит отправиться в Амилию! Лучшего укрытия невозможно и придумать. Там никому и в голову не придет нас искать. Первое время мы сможем укрыться в лесу, в бывшем жилище Марны. Теперь, когда ведьма мертва, нам нечего бояться…

Хоть бы поверил, взмолился жрец про себя. Хоть бы согласился и приказал повернуть лошадей! Ведь там, в лачуге мертвой ведьмы, осталась Книга, ради которой он вынес столько мук. Он не может продолжить путь без нее. Без нее он не мыслит жизни!

Скрижаль Изгоев.

И пусть он по-прежнему не будет понимать ее письмен. Пройдут зимы, и он кропотливо, слово за словом расшифрует древний труд…

Он с надеждой обернулся к принцу. Глаза Валерия вспыхнули.

– Друг мой, ваша уверенность вернула мне силы. Амилия! Если ворожея и впрямь мертва – можно ли измыслить убежище лучше?

Впервые он обратился к Орасту почтительно, как к равному, и жрец с удовлетворением отметил это. Первый шаг сделан. Но придет еще тот день, когда надменный шамарец склонит пред ним главу и назовет своим господином… Это будет миг его торжества!

Но вслух он сказал лишь:

– Тогда не будем медлить, месьор. Иначе мы можем и опоздать.

Душа королевы-колдуньи простилась с телом.

Оторвавшись от бренной оболочки без тени сожаления, воспарила она над залом, оглядывая пестрое сборище застывших в изумлении вельмож и слуг. Пораженные, взирали они на помост, где корчился в охвативших его судорогах принц Нумедидес и лежало, брошенное, ее мертвое тело.

Ей больше нечего было делать здесь.

Огненноперстый Страж Горних Врат уже звал ее ввысь, туда, где у входа в Небесный Чертог небожителей новопредставленной должно узреть весы, что измерят добрые и дурные деяния, совершенные ею при жизни. Куда склонится стрелка весов, туда и надлежит отправиться душе – и потому Марна пока не торопилась наверх.

Ибо оттуда предстояло ей падение стремительное и страшное.

Но у нее было еще время.

Время окинуть взором, от которого теперь ничто не могло укрыться, весь дворец, и отыскать Валерия.

Ее сын был свободен! Это первое, что она поняла.

Если бы души могли проливать слезы, должно быть, Марна – впрочем, нет, теперь она наконец вновь стала Мелани – разрыдалась бы.

Но, увы, это было ей недоступно.

Она отыскала Валерия, трясущегося в позолоченной карете с гербами на дверцах. Ораст был с ним, и по тому, как он тер глаза, колдунья поняла, что смерть ее освободила жреца от заклятия. На миг это испугало ее, но тут же она поняла, что страхи ее беспричинны. Жрец-отступник не мог больше причинить никому вреда.

Так пусть теперь станет верным сторожевым псом ее сына!

Желая убедиться в том, что сын будет в безопасности, она проследила путь кареты из города. Стражники у ворот, признав экипаж нового владыки, пропустили его без досмотра.

Возница хлестнул лошадей, и повозка повлекла свой тайный груз прочь от Тарантии, проклятого места, где поселилось Древнее Зло.

Подобно всем душам недавно умерших, взору Мелани отныне было доступно многое из того, что сокрыто от живых. И потому она с невольным трепетом смотрела на большой тюк, брошенный слугами на пол кареты, на который сын ее так небрежно поставил ноги.

Там покоилось тело Релаты Амилийской.

Тело обезображенное, распухшее, оводеневшее в одночасье, с костями, обратившимися в студень, когда яд проник в ее кровь.

Тело, не заслужившее оплакивания и погребения.

Мелани с содроганием думала о том, что станет с Валерием, доведись ему узреть, во что превратилась его былая возлюбленная. Всеми слабыми силами, доступными ей после смерти, постаралась она отвести глаза обоим юношам. По счастью, те были слишком возбуждены вновь обретенной свободой, чтобы замечать что-то вокруг себя.

Мелани поняла, что они движутся к ее прижизненному убежищу в амилийском лесу, и мысль эта наполнила ее радостью. Все было именно так, как хотелось бы ей!

Она с жадностью вглядывалась в черты принца, открывшиеся ей наконец при солнечном свете.

Ее Валерий – наконец она видела его лицо.

Как похож он на своего отца!

Волосы короля Хагена, его орлиный взор, его повадки. Поразительно, как слепы могли быть люди, чтобы не заметить этого сходства!

А глупец Троцеро еще мнил мальчика своим…

Сейчас она даже готова была простить Хагену то, что сотворил он с ней тридцать три зимы назад, когда силою овладел родной дочерью, презрев все законы божеские и человеческие.

Валерий был плодом этой кровосмесительной связи.

Неудивительно, что отец так настаивал, чтобы она погубила младенца. Но Мелани скорее была готова убить его самого.

Никто не мог безнаказанно поднять руку на ее сына!

И Нумедидес, осмелившийся сделать это, умрет.

Пусть не сегодня. Сила Бога-Оленя оказалась слишком велика, чтобы колдунья могла противостоять ей в одиночку.

Пусть!

Но заклятье, наложенное ею на принца тридцать зим назад, по-прежнему венцом смерти лежит у него на челе. И никакому Цернунносу не под силу отвратить неизбежное.

Став королем, Нумедидес подпишет себе приговор.

И тогда трон Аквилонии будет свободен. И сын Хагена возьмет то, что принадлежит ему по праву!

Мелани могла лишь надеяться, что даже из глубин Преисподни, где предстояло страдать ее душе, она сможет хоть краем глаза узреть судьбу, ожидающую проклятого принца. Отодвинуть завесу тайны, краешек которой ей удалось приподнять, когда она смотрела в Зеркало Грядущего.

С тихим вздохом душа ведьмы устремилась ввысь. Земной путь ее был завершен.

Правосудие Неба призывало ее.

Но когда она поднялась над городом и окинула прощальным взглядом мир, который покидала навеки, страх объял ее, и душа Мелани затрепетала, подобно листку на ветру.

Она бессильна была что-то изменить.

Не могла даже помочь. Предупредить о грозящей опасности…

Огненноперстый Страж подхватил не в меру задержавшуюся на земле душу.

Отныне, сказал он ей, дела смертных закрыты для нее, и надлежит обратить свой взор наверх.

Но Мелани-Марна осталась глуха к его увещеваниям. Она помнила лишь ужасное зрелище, что открылось ей.

Вдалеке, у самой кромки окоема, там, где темнела синяя полоса Валонского леса, выросла, раздвигая вековые дубы, огромная фигура Бога-Оленя.

Рога его задевали небо.

От шагов его содрогалась земля.

И он шел прямиком к Тарантии.

Аой.