Время жизни. Акт I: Огонь

11. Sparkle (Искорка)

После выздоровления Фрид вернулся в университет, помирился с Владом, снова начал ходить в секцию и продолжал учиться.

В университете часто приходилось работать в парах, делать небольшие презентации, проекты по ненужным предметам, как, например, БЖД, и, учитывая постоянную либо отвлечённость Шона от работы, либо его как таковое отсутствие вовсе, Фриду приходилось выбирать в напарники совершенно разных людей: кто-то любил всё делать в одиночку, а потом скидывать готовый материал, который оставалось просто зачитать; кто-то делал в точности наоборот; кто-то приглашал заниматься проектом вместе, и тогда рождалось множество непонятных, но от этого не менее смешных мемов, сближающих абсолютно разных студентов; а кто-то Рома Жорников.

Феномен Ромы Жорникова объяснить просто, но недостаточно, чтобы понять, насколько же вонючим и отвратительным являлся этот человек.

Впервые Фрид встретил его на самой первой лекции в их университете, и уже тогда эта особа не произвела на него должного впечатления. Странная одежда, будто из подворотни найденная, не менее чудаковатая причёска — длинные волосы, собранные в хвостик, и отросшие виски, — парни Фрида не привлекали, но у этого определённо было что-то не так со вкусом. Но даже тогда он не стал судить книгу по обложке, надеясь, что первое впечатление оказалось ошибочным. Однако на самом деле всё оказалось ещё хуже. Рома Жорников был любителем покурить самые дешманские сигареты, которые только можно было найти, а курил он их перед каждой парой, да ещё и туалетной водой не пользовался. Когда Рома Жорников возвращался в аудиторию, он садился за первую парту, отчего весь этот прелестный шлейф курева и не стираной полгода бомжовской одежды тянулся на задние парты. Спортивный дух по задержке дыхания никогда не был так силён среди студентов, как в дни существования Ромы Жорникова.

Ещё одной не менее отличительной чертой феномена являлась чрезмерная уверенность в своих знаниях, а, если быть точнее, их намеренное показушничество. По сути, он задавал вопрос ради вопроса, а не ответа, любил подкатывать к молодым преподавательницам, делая не двойные комплименты, от которых становилось так тошно, что хотелось просто выпрыгнуть из окна или повесится прямо перед ним, чтоб в голове того хоть что-то щёлкнуло.

Но, опять же, Фрид и на это закрывал глаза — будучи интровертом, вступать в конфликты на основании простой неприязни было не в его духе. Закрывал, пока Рома Жорников не насрал ему на лицо. Не буквально, конечно, но ощущения очень похоже.

По одной из основных дисциплин направления Фрида была очень строгая преподавательница, которая требовала, чтобы каждый готовил абсолютно все вопросы по семинару. Однако студенты — существа ещё более ленивые, чем школьники, поэтому они брали умом немного в другом смысле. Создав гугл-таблицу, они распределили между собой темы и вызывались сами на свои вопросы во время семинара — так каждый экономил время, свои нервы и шансы на автомат.

Последнее такое занятие проводилось в дистанционном формате, и, казалось бы, самое страшное уже оказалось позади: последние темы разобраны, а самые неожиданные вопросы с легкостью можно было подсмотреть в интернете. Время летело, очередь подходила к четвёртой теме в списке. Преподавательница зачитала вопрос, и в виртуальной аудитории повисла тишина. Затяжное молчание заставило студентов включиться обратно в ход занятия и в панике писать в групповой чат: «Что происходит? Почему никто не вызывается?» Не получив отклика от аудитории, преподавательница начала называть случайные фамилии из списка, которые, очевидно, не готовились к ответу. Сказав правду, каждый тут же получил красивого лебедя в журнал. Не трудно догадаться, что среди счастливчиков оказался и Фрид, а виновником всей трагедии стал Рома Жорников.

Сперва можно было подумать, будто он отсутствовал на паре, но нет — он был. Сидел, молчал и играл в крысу. Затем можно было подумать, будто у него случились какие-то трудности с подготовкой к теме: времени не хватило, семейные обстоятельства, забыл — да что угодно, вот только он не сказал об этом ни единой душе. Подай он хоть какой-то знак даже во время пары, люди бы всё равно успели найти хоть какую-то информацию и на троечку, но рассказать. Однако все были просто поставлены перед фактом, что должны отдуваться за этого чмошника, пока тот сидит на жопе ровно. И самое обидное было то, что Рома Жорников даже не попал под грандиозный обстрел, выйдя сухим из воды.

По окончанию пары преподавательница объявила студентов с автоматами за экзамен, среди которых не оказалось тех самых «счастливчиков» со свежими двоечками в журнале.

Почувствовав тяжесть несправедливости, Фрид и другие студенты написали несколько писем счастья Роме Жорникову в групповой чат на всеобщее обозрение. Кто-то в более завуалированной форме, кто-то — агрессивной и прямой, однако суть их оставалась одинаковой: все пожелали ему всего наихудшего.

Некоторые студенты с полученными оценками стали по какой-то причине защищать этого говноеда, словно причиной неполучения автомата стала недостаточно активная работа на парах самих пострадавших, но они, видимо, не понимали, что оценок у тех было столько же, если не больше. Позже и сам Рома Жорников выкатил жёсткую пасту, где чётко и ясно заявил, что виноватым себя не считает, а извиняться не будет. Так была предрешена его судьба вечного говноеда в глазах несчастных, а Фрид изо всех сил сдерживался, чтобы его не сжарить.

В то же время отношения Фрида и Милакриссы развивались в своём темпе: после переписки в судьбоносную ночь они стали проводить больше времени — часто, за обедом в столовой. Иногда к ним присоединялся Шон, которого силой притаскивал Фрид, что пугался собственной неловкости, находясь с Милакриссой наедине. Однако лучший друг совершенно не хотел мешать любимой шипперской паре расти с сорняком в поле, поэтому всякий раз безуспешно пытался выдать какую-нибудь отговорку. Из всех его безумных отмазок сработала лишь одна — про кота, и то только потому, что Милакрисса сама пинками его сопроводила — вот что значит быть без ума от милых пушистиков. В итоге, сквозь время между этими тремя завязалась дружба, похожая на трёхколёсный велосипед. Шон служил передним колесом, а Милакрисса и Фрид были сплетены сзади, и каждого подобный механизм вполне устраивал: Шон не страдал от скуки и наблюдал за любимым пейрингом с первых рядов; Фрид — чересчур стеснительный перед нравившейся ему девушкой — обретал уверенность, ссылаясь на непутёвого и разгульного друга; а Милакрисса… с каждым днём расцветала всё сильнее. Словно фиолетовый крокус, проснувшийся ранней весной на заре — крупицы снега, медленно тая под лучами солнца, ослепительно блистали на лепестках цветка, делая его ещё красивее, ещё ярче.

Приближался день рождения Фрида, и перед ним впервые встал вопрос о том, как его провести. До встречи с Шоном он едва ли праздновал день своего взросления — небольшой тортик со свечами от родителей и семейное застолье, на котором родственнички болтали о самих себе, из-за чего Фрид как по обыкновению поднимался в свою комнату и играл в комп. Шон же стал вызволять его из башни и отводить в бары, кафешки, где куча незнакомых людей присоединялись к небольшому переполоху для поздравления друга. Однако теперь с ними была Милакрисса, и справлять день рождения подобным образом казалось ему слегка унизительным.

В попытках найти решение он первым делом, конечно, спросил совета у Шона, но тот неожиданно заявил, что не может вмешиваться в каноничные события влюблённой пары, и оставил все раздумья Фриду. Более того, из-за ухода одного из барменов в отпуск ему пришлось взять на себя больше смен, поэтому Милакрисса была единственной приглашённой гостьей, что поставило парня перед очевидным и реальным фактом — это первое свидание с Милакриссой.

Пару раз, выведывая желанный подарок, девушка вскользь спрашивала о месте проведения вечеринки, о количестве гостей, на что Фрид нервно смеялся и переводил тему. Однако чем ближе подступал день рождения, тем настойчивей она становилась, пока однажды и вовсе не поставила перед фактом:

— 17 ноября, то есть в эту пятницу, у тебя нет никаких планов. Ты идёшь со мной!

Поскольку Фрид так и не придумал, что делать в этот злополучный праздник, отказывать настойчивой возлюбленной было глупо. Хоть мысль о секретной вечеринке и горела неоновым светом в догадках, он принял её приглашение, не ожидая чего-то особенного, дабы в худшем случае не разочароваться.

В назначенный день, ближе к вечеру Милакрисса зашла за Фридом, что застало его врасплох. Ещё больше удивления в её появление привнес внешний вид: простое вечернее платье лавандового оттенка с аккуратным поясом, которое виднелось под её ежедневным полуоткрытым пальто, длинные осенние сапоги на каблуке и лёгкий на вид, но согревающий в меру шарфик, небрежно обмотанный вокруг шеи, — Фрид не знал, что кто-то может быть настолько красивым в этом мире.

— Что? — засмущалась Милакрисса. — Мне не очень идёт, да?

— Нет-нет, ты просто супер, то есть… Ты выглядишь просто супер великолепно! — не меньше краснел Фрид, путаясь в мыслях.

Стоя в неловкой тишине, оба неосознанно подумали о том, как в таких ситуациях им не хватало Шона.

— Ты ведь уже готов? — прервала молчание Милакрисса.

— Да… — ответил Фрид, посмотрев на свою повседневную одежду из кроссовок, джинсов и кофты с аляповатым рисунком.

Заметив его бегающие глаза, Милакрисса взяла Фрида за руку и потянула к себе, к выходу:

— Не волнуйся, — улыбнулась она. — Тебе не нужно быть нарядным — всё-таки это твой день.

Они сели в такси, на котором приехала Милакрисса, и направились в центр города. Фрид не имел ни малейшего понятия, что задумала его очаровательная девушка. Он пытался предугадать исход сюрприза, перебирая от самых простых до абсолютно безумных вариантов в виде прогулки на кораблике, пока машина не остановилась в пустынном переулке.

На улице не горел ни один фонарь — лишь белый свет фар отражался в зеркальных лужах, из-за чего Фрид решил, будто они ошиблись местом.

— Мне кажется, мы… — повернулся он к Милакриссе, что уже выходила из машины.

Не успев договорить, он поспешил за ней — только дверь закрылась, как такси тронулось с места, оставив двоих в кромешной тьме. Милакрисса, не растерявшись, тут же включила фонарик на телефоне и, взяв Фрида за руку, повела за собой. Они спустились по лестнице, зашли в такое же тёмное помещение и остановились.

Милакрисса убрала телефон в карман.

Стоя посреди неизвестности, к Фриду непроизвольно вернулся страх одиночества. Словно его снова все предадут, бросят в этой бездонной тьме и забудут. Когда он, пытаясь унять свою дрожь, мял руки, совсем рядом появился отголосок света — тень от прыгающего огня.

— С днём рожде-е-енья те-е-ебя! — пел до боли в голове знакомый голос на пару с Милакриссой. — С днём рожде-е-енья те-е-ебя! С днём рожде-е-енья, милый Фри-ид… С днём рожде-е-енья те-е-ебя-я-я!

В воздух выстрелили хлопушки, и загорелся свет. Шон с колпаком на голове, накладными усами, в смешной рубашке и тортом в руках стаял прямо перед Фридом, пытаясь держать максимально серьёзное лицо.

— Кхм, — поправил он свой голос от пения, заставив парочку рассмеяться. — В этот особенный день я бы хотел поздравить Молчанова Готфрида, сына отца Дмитрия и матери Хелен, со вступлением во взрослую жизнь, полную трудностей, обмана и тревог… А также счастья, надежды и света, ведь наш великорусский, но не совсем русский Фрид, заручившись поддержкой таких же не совсем русских друзей, входит в неё с гордо поднятой головой! С совершеннолетием тебя, Фрид!

Именинник вытирал слёзы счастья, не в силах поднять глаза на безумно смешное лицо лучшего друга.

— Дуй быстрее, а то тут воск уже по всему торту растёкся, — поторапливал тот его.

Фрид задул выстроенные по кругу свечи под радостные аплодисменты Милакриссы.

— Разве ты не говорил, что будешь работать? — припомнил он Шону.

— Так я и работаю, — обиженно ответил друг. — Обслуживаю ВИП-гостя!

Фрид впервые обратил внимание на место, куда его привела Милакрисса. Это был небольшой бар, видом похожий на те, куда обычно забредали либо по случайности, либо после расставания или, чего ещё хуже, развода. В таких местах обязательно работают бармены, у которых словно в резюме при найме второй профессией всегда написан «психолог».

— Мы хотели сделать тебе сюрприз, — добавила Милакрисса.

— Вы же не выкупили весь бар ради меня? — испугался Фрид.

— Конечно, нет, — тут же ответил Шон. — Сегодня санитарный день… Шутка. Да, мы выкупили бар на твой день рождения.

— Серьёзно?

— Нет, — смеялась Милакрисса. — Мы выкупили только ВИП-комнату. Я специально попросила таксиста высадить нас на заднем дворе.

— А! — наконец понял происходящее Фрид и повернулся к Шону, указывая на него пальцем. — Тогда ты…

— Ах… Раскусил ты меня, ВИП-клиент! Я всего лишь бармен… — продолжал играть Шон.

Милакрисса взяла торт из его рук:

— Всего лишь бармен, вам пора обслуживать клиентов сверху! — напомнила она ему про рабочие обязанности.

— Слушаюсь и повинуюсь, Мисс, — поклонился как джентльмен он. — Желаю вам наихорошего вечера.

Его умилительная улыбка на пару с приподнятыми бровями во время последней фразы выдавали все шипперские мыслишки Шона, а, учитывая и страстную натуру этого парня, нельзя было исключать, что он успел уже нафантазировать себе самый извращенский исход событий… Парочка перекинулась стеснительными взглядами, прекрасно сознавая, к чему их друг изначально запланировал подобную вечеринку.

Милакрисса поставила торт на барную стойку, взяла стоявшие неподалёку стаканы и ловким движением достала стоящую по другую сторону бутылку шампанского:

— А, я… думал не пить, — растерялся Фрид.

— Боишься, что увижу тебя пьяным? — засмеялась она.

— Нет-нет! Я даже не думал об этом… — честно признался он. — Просто каждый раз, когда я сильно напиваюсь, становлюсь слишком импульсивным…

Видя его потускневшие глаза, Милакрисса взяла Фрида за руку:

— Тогда один бокальчик? Можешь даже не выпивать полностью — только для тоста.

— М…

Она налила шампанское и села рядом, потупив взгляд.

— Фрид! Если честно… Я начала общаться с тобой по просьбе Шона. Когда он рассказал мне о твоей драке с Владом и о том, что произошло несколько лет назад… — Фрид видел: в случившемся она отчасти винила себя. — Я просто не могла отказать. Но чем больше мы общались, тем сильнее я ненавидела себя за то, что струсила в тот день и не приняла твоё признание. Ты ведь знаешь: мои родители приёмные, и в детстве многие дети меня задирали из-за этого, поэтому я понимаю, когда ты говоришь, словно мир вокруг искусственный. И именно это меня и испугало в тебе — то, что ты тоже окажешься таким же. Затем наши классы слились. Каждый раз, смотря на тебя, я чувствовала резкий укол в сердце, что никак не был похож на эффект бабочек в животе. Мне было больно, и я начала прятать эту боль в отношениях с другими парнями, пытаясь обмануть саму себя. Эта боль… Я не знаю, как объяснить — она как будто вызвана страхом потерять тебя. Увидеть, как ты исчезнешь…

На лице Фрида засветилась улыбка. Он поднял бокал и развеял тревоги Милакриссы:

— Не переживай. Я куда крепче, чем выгляжу. За нашу любовь?

Смотря на Фрида, Милакрисса соскользнула со стула и, в один шаг преодолев расстояние между ними, дзинькнула фужерами, прильнув к его губам.

Весь мир перевернулся. Для них уже никого не существовало — только тепло и прикосновения друг друга рождали всё новые и новые искры, заставляя Фрида иногда отвлекаться, дабы не дать волю истинной сущности, а Милакрисса в попытках увидеть как можно больше «настоящего» Фрида продолжала слегка поддразнивать его, покусывая язык.

Страстный поцелуй ознаменовал долгожданное начало их романтических отношений.

…Раздался громкий хлопок.

— Блядь, опять эти поганцы под окном фейерверк запускают… Сколько раз им в прошлом году говорил?! — Шон посмотрел на обнимающуюся парочку, сидящую на диване и не обращающую на него никакого внимания, а затем перевёл взгляд на журнальный столик и завопил: — ВЫ ЗАЧЕМ ВЗЯЛИ МОЮ КРУЖКУ С ГУЛЕМ?!

Фрид и Милакрисса подскочили и, будто только сейчас заметив постороннего, расселись чуть поодаль друг от друга.

— А что с ней не так?.. — замялся Фрид.

— Ты когда её брал, ничего не заметил?

— …Нет.

— КАК МОЖНО НЕ ЗАМЕТИТЬ АНАЛЬНУЮ ПРОБКУ?! — чуть ли не рыдал Шон.

— Что? Кто хранит такие вещи в кружке из-под токийского гуля?!

— Так удобнее! Говоришь: «Кружка с гулем». И всё! Все её тут же находят — в том числе и я.

— Тогда почему ты держишь такую кружку на кухне? — до сих пор не понимал друг.

— В этом её смысл! Приглашаем заведомо согласившегося ебаться гостя к себе домой, приглашаешь на чай, а там опа! И аксессуар уже готов — можно без лишних слов перейти к делу! — раскладывал по полочкам свою схему Шон.

— Но почему в кружке… с гулем…

Он тяжело вздохнул и, грустно смотря в потолок, прошептал:

— Господи, за что мне всё это, за что…

Шон приходил и уходил как тайфун: так же неожиданно и создавая хаос. Однако в канун нового года в его голове включалась тревожная машинка, заставляя полностью отдраивать квартиру, расставлять предметы на свои места, перестирывать всю одежду, даже если в корзине валялся всего один грязный носок, и Фрид, сколько ни пытался, так и не выяснил причину столь странного поведения друга, но он всегда с радостью помогал ему с любой уборкой ровно до того момента, пока тот не начинал перепроверять абсолютно каждый угол, словно это была не обычная совковая квартира, а настоящий музей, где только дышать да ходить по полу можно было.

— С ним точно всё в порядке будет? — лишний раз переспросила Милакрисса.

— Да не переживай, — махнул рукой Фрид. — Он сейчас вернётся как ни в чём не бывало.

И, словно по волшебству, Шон действительно вернулся, а на его лице сверкала яркая улыбка:

— Может, пойдём уже на крышу?

— Не рановато? — удивилась Милакрисса.

Все уставились на время, показываемое по телевизору — полдвенадцатого.

— Да нормально! — пропел Шон. — Пока соберёмся, пока ещё чего…

Он прислонил коробочки с бенгальскими огнями к своим щекам, пытаясь сделать милое лицо и кошачьи глазки, но Фрид и Милакрисса только рассмеялись.

Они неспешно собрали рюкзак с напитками, едой, захватили раскладные стулья — сидеть на снегу никому не пошло бы на пользу, — и ровно к моменту, когда друзья расположились на крыше девятиэтажки, началась речь президента. Включив прямой эфир на телефоне, Фрид внимательно слушал очередное заявление про трудный год, преодоление всех трудностей и великую силу народа.

— Да чё ты это слушаешь, — встрял Шон, разворачивая крышки из-под термосов для будущего алкоголя. — Там всё равно одна вода. Лучше помоги мне.

Фрид отдал телефон Милакриссе, что сидела и грела голые руки, достал бенгальские огни, зажёг палочки одну за другой и раздал их, параллельно своровав несколько мандаринных долек из контейнера.

Знакомая с детства фраза прозвучала из уст президента, что стоял на фоне неизменного московского кремля. Раздался звук колоколов, приводящих сердце в тревогу от долгожданного праздника, загадывания желания и скорого открытия подарков. Отсчитывая удары, Шон звучно вытащил пробку и разлил шампанское по кружкам друзей.

«Хочу стать богатым», «хочу найти вторую половинку», «хочу, чтобы мои близкие были счастливы и здоровы» — частые пожелания среди людей, потому что, хоть те и желали верить в чудо, они понимали, что никакой магии не существует и кроме них самих никто этого сделать не может. Они уже давно не полагались на Высшие силы или Бога. В действительности загадывание желания для многих уже давно стало обрядом давания клятвы самому себе, поэтому и Фрид дал предельно простое обещание: «Я не позволю никому умереть».

Прозвучал двенадцатый удар. Заиграл гимн. Троица шумно чокнулась крышечками термоса, опустошив их содержимое. Во дворе запустили фейерверки, разрывавшиеся словно на расстоянии вытянутой руки, позволяя друзьям наслаждаться ярким зрелищем под светом искрящихся бенгальских огней. Они рисовали слова остатками огня, шутили, смеялись, выпивали, и Фрид мечтал, чтобы подобные счастливые моменты длились целую вечность: никаких богов, никаких странностей мира, — только дружба, любовь и радость.

— О! — подал голос Шон, пытающийся зажечь сигарету. — У меня жига, походу, закончилась. Я ща сбегаю в квартиру.

— Погоди, — остановил его Фрид, который был уже слегка навеселе.

Он протянул палец и сделал очень сложное лицо.

Сперва Шон усмехнулся, видя, как его друг отчаянно пытался строить из себя мага, а секундой позже его лицо исказилось в ужасе — сигарета загорелась. Он бросил взгляд на Фрида, что весь довольный успешным трюком возвращался на своё место, пока у Шона по спине бежали мурашки: «Что… это было? Что я только что увидел?» Он вдохнул табак через фильтр и, моментально почувствовав его вкус, выронил сигарету из рук — она действительно была зажжена.

«Это был нихуя не фокус. Не иллюзия. Он серьёзно… зажёг её пальцем».

На следующее утро Фрид проснулся как ни в чём не бывало. Он умыл помятое лицо, почистил зубы и прошёл на кухню, где уже сидел его друг, попивая кофе.

— Ты так рано проснулся? — спросил он Шона.

— Я не ложился.

— И тебе совсем спать не хочется?

— Фрид… — резко начал Шон. Его пальцы нервно скользили по кружке — было видно, что ему с трудом приходилось подбирать слова. — Ты… не помнишь, куда положил мою пробку вчера?

Тот тяжело вздохнул:

— Я же говорил, что её не было в кружке!

— Ах-ха… Ну тогда ладно, — он встал со стула и жестом поднял за него бокал: — Приятного утречка.

Шон ушёл, оставив Фрида в лёгком недоумении, которому тот не придал особого значения.

Вернувшись в свою комнату, он поставил кофе на столик и закрыл лицо руками: «Я не могу… Что бы это ни было, я не могу…»