Время, ритмы и паузы

Время как божество и поток событий

Время — один из самых значительных архетипических опытов человека и не поддается на все наши попытки полного рационального объяснения[1]. Неудивительно, что раньше его считали Божеством, и даже формой проявления Высшего Божества, из которого оно вытекает подобно реке жизни. Лишь в современной западной физике время стало частью математического аппарата, который мы используем вместе с нашим, основанном на ощущениях сознанием для описания физических явлений. По сравнению с современным сознанием, сознание примитивного человека в меньшей степени проводило различие между внешними и внутренними, материальными и психическими явлениями. Примитивный человек жил в потоке внутреннего и внешнего опыта, который каждую секунду приносил с собой иную группу одновременно существующих событий, и таким образом постоянно изменялся и количественно, и качественно.

Даже наши вроде бы самоочевидные концепции прошлого, настоящего и будущего совсем не кажутся универсальными. В языке индейцев хопи, например, нет этих концепций. Их Вселенная обладает двумя основными аспектами: один связан с тем, что проявилось в реальности и, таким образом, является более «объективным», а второй — с тем, что начинает проявляться, и относится к более «субъективному». Конкретные объекты уже проявлены и в этом смысле уже относятся к прошлому; внутренние образы, представления, ожидания и чувства являются «субъективными» по мере своего движения к проявленности и, таким образом, более склоняются к будущему. Настоящее как лезвие бритвы, на котором нечто уже перестало проявляться (уже относится к прошлому) или только стоит на грани своего проявления. Для хопи непрерывного потока времени не существует, но имеется только множество трудноуловимых событий. Создателем всего этого является ’а’не химу, «Могущественное Нечто», которое представляет собой что-то вроде космического дыхания[2]. Дети тоже не начинают сразу же жить в нашем коллективном, измеряемом часами времени[3]. Их долго учат, как надо воспринимать ритм, скорость и частоту, прежде чем они начинают приспосабливаться к нашему обычному понятию времени. У первобытного человека время было самой жизнью и ее божественной тайной. Та же точка зрения сохранилась и в восприятии времени древними греками. Греки фактически отождествляли время с божественной рекой Океанос, которая окружала землю по кругу и которая также охватывала всю Вселенную в виде кругового потока или кусающего свой хвост змея с Зодиаком, расположенном позади его. Его также называли Хроносом (что значит «время»), а позднее отождествляли с Кроносом, отцом Зевса, а также с богом Айоном.

Айон первоначально обозначал животворящую жидкость в живых существах, а, следовательно, и их продолжительность жизни и выпавшую судьбу. Эта жидкость продолжает существовать в форме змеи и после смерти[4]. Она представляла собой «порождающую субстанцию» как и вся вода на земле и в особенности Океанос-Хронос, создатель и разрушитель всего. Философ Ферекид учил, что базовой субстанцией Вселенной является время (Хронос), из которого происходят огонь, воздух и вода[5]. Океанос также представлял собой тип первичной Мировой Души[6].

В эллинистические времена Айона-Хроноса отождествляли со старым персидским богом времени Зурваном (Zurvän)[7]. Древние персы различали две стороны этого верховного божества: Зурван акарана (Zurvän akarana), Бесконечное время, и Зурван дарего-чвадхата (Zurvän dareghö-chvadhätä), Время долгого владычества. Последнее представляло собой причину разрушения и смерти и иногда даже отождествлялось с Ариманом (Ahriman), принципом зла. Орфические и митраические круги раннего средневековья отождествляли Зурвана, в обоих его противоположных аспектах, с Айоном[8]. В приводимом ниже тексте Айон вызывается следующими словами:

«Я приветствую тебя, кто заполняет собой всю совокупность воздуха; духа, который простирается от небес до земли… и до пределов бездны… духа, который также проникает в меня и опять покидает меня. Ты — слуга солнечных лучей, которые освещают мир… великая круглая таинственная форма Вселенной, небесный дух, эфирный дух, земной, огненный, вздымающий ветры, светлый… темный дух, который сияет подобно звезде… Господи, боже Айон… Повелитель всего»[9].

Айон, бог времени, здесь отчетливо представляет собой образ динамического аспекта существования, то, что сегодня мы могли бы назвать принципом психофизической энергии. Все противоположности — изменение и длительность, даже добро и зло, жизнь и смерть — включены в этот космический принцип.

Этот Айон также иногда отождествлялся с богом солнца, которого без сомнения можно назвать важным индикатором измерения времени. Проходящий посвящение молился ему: «Господи, который своим духом связывает огненные ключи четверичного пояса… тот, кто ходит по огню, создатель света, тот, кто дышит огнем, пламенно отважный… Айон, повелитель света… открой мне дверь»[10].

Этот бог унаследовал многое у египетского бога солнца Ра, который был управителем времени. Каждый час дня и ночи это высшее божество меняло свою форму: он поднимался, например, в виде скарабея и опускался в преисподнюю в виде крокодила; в момент своего воскресения после полуночи он принимал форму двойного льва — рути (Routi), что означает «вчера и завтра»[11]. Осирис, воскресший человек, ставший богом, сказал о себе: «Я есть вчера, сегодня и завтра». Он живет в «Доме вечности» или «Доме миллионов лет». Древние египтяне персонифицировали бесконечное время не только в образе солнечного бога, но и как отдельного бога Хеха (Heh), на правой руке которого висел Анкх (Ankh), символ жизни. Змея в Египте, так же как и в Греции, тоже была связана со временем. Она символизировала жизнь и здоровье, и у каждого человека на протяжении всей жизни был защитник — змей, демон времени и жизни после смерти[12].

Тот же самый архетипический символизм времени в виде божественной сущности, а также в виде бесконечного потока жизни и смерти, можно найти в Индии. В Бхагавадгите (3 или 4 век до Р.Х.) бог Кришна открывает себя Арджуне в ужасном виде. Арджуна видит в нем всех других богов сразу: «Я вижу облик бесконечный, в котором толпы смешиваются в неисчислимые тела, руки и глаза». В одном великом потоке они исчезают в его челюстях пылающих костров, входят в них торопливо[13]. Затем Вишну сказал: «Знай, я есть Время, которое губит миры, когда они готовы, и я прихожу, чтобы принести им гибель». Не только Вишну, но и Шива олицетворяет время. Он символизирует «энергию Вселенной, создающей и поддерживающей все больше и больше форм, в которых он проявляет себя»[14]. Шиву называют Махакала (санскр. Mahakala), что значит «Великое Время», или Кала Рудра — «все пожирающее Время». Его Шахти или активная энергия проявляется в своей разрушительной форме, воплощенной в ужасной богине Кали (которая представляет собой Время), поскольку Кали — это женская форма от Кала, что означает «Время, черно-голубой цвет и смерть».

Мистическая философия индуизма рассматривает этот мир как нереальный; время — главный обманщик непросветленной души, заставляющий её верить в исключительность собственного самосознания и реальность внешних предметов. Но на самом деле этот бренный, непостоянный мир — своего рода иллюзия: «Воистину для того, кто знает это (для просветленного)…. солнце никогда не встает и не садится. У него всегда ясный день» (Чандогья-упанишада III,11.3).

Этот «вечный день» и есть сам Бог. Так же североамериканский индеец-делавар описывал свою концепцию Бога: он видел «огромного человека, облаченного в день, самый лучезарный день, который он когда-либо видел, день многих лет, даже вечный день. Весь мир простерся по Нему, так что в Нем можно было видеть землю и все, созданное на ней»[15].

В Китае высшее божество не всегда персонифицировалось, но и здесь также время рассматривается как аспект динамического, созидательного основополагающего принципа Вселенной. Время поэтому относится к мужскому принципу Ян, соответствующему триграмме из трёх прямых линий; его женский эквивалент Инь (обозначаемый тремя прерывистыми линиями) соотносится с пространством. Вместе они являются проявлением Тао, таинственного закона, управляющего космосом. Ян, т. е. созидательный, «действует в мире невидимого вместе с Духом и Временем, Инь, воспринимающий, работает с Материей в Пространстве и доводит материальные объекты до завершения»[16]. Время, если на него посмотреть с этой точки зрения, является «средством превращения потенциального в сущее». Если удвоить группу линий, которые символизируют Ян, то она получит название Цянь, «небеса», и будет означать движение небес, которое является бесконечным. Такая протяженность во времени является образом энергии, присущей созидательному принципу; она символизируется драконом и порождает качество, тогда как воспринимающий принцип порождает количество[17].

Как показал Марсель Гране[18], Ян и Инь являются не статическими космическими принципами, но меняющимися космическими ритмами. В Китае время никогда не рассматривалось как абстрактный параметр или как «пустой» промежуток времени. Слово «время» — че — означает скорее благоприятное или неблагоприятное обстоятельство для совершения действия. Время и пространство, как говорит Гране, «рассматривались в качестве ансамбля [объединения, группы] возможностей и мест действия»[19] — набор совпадающих событий. То, что связывает эти возможности между собой, называется чин, длительность: «Прошедшие времена, настоящее время, утро и вечер — все они объединены для образования продолжительности… Время, тем не менее, иногда не обладает продолжительностью, поскольку начальная точка времени не имеет продолжительности»[20]. Пока все перечисленное выше находится в зачаточном состоянии, ситуация еще не принадлежит времени, и человек может оказать влияние на нее; только когда все указанные элементы вступают в продолжительность-время, они становятся неизменными данностями.

Тесную связь времени с космической созидательной энергией, эманирующей из божества, можно увидеть и в представлениях времени майя и ацтеков. Самое часто используемое в языке майя для обозначения времени слово кин обычно изображается в виде иероглифа, показанного здесь, который означает «солнце» и «день»[21]. Он включает в себя цветок с четырьмя лепестками, разновидность плюмерии. Линии эманации в нижней части иероглифа представляют собой «бороду солнца» или «струны солнца», или «стрелы солнца»; по-моему, они олицетворяют созидательную, жизненную энергию солнца. В этой связи не следует забывать и о змее: майя поклонялись двуглавой змее, одна из голов которой символизировала жизнь, а другая — смерть[22].

В цивилизации ацтеков время ассоциировалось с высшим божеством, с богом-создателем Омотеотлем, матерью и отцом всех вещей, которого называли «зеркалом, которое освещает все вещи», Богом Огня и Богом Времени. Этот бог сначала создал четырех других богов: красного Тескатлипоку, который помещался на востоке; его же, но черного цвета, который жил на севере; белого, жившего на западе; и синего на юге. Этим четырем богам принадлежали конкретные растения, животные и различные по качеству годы. В середине обитал бог огня. Затем эти четыре бога Тескатлипока создали все остальные вещи. Только вместе с ними в мир полностью вошли пространство и время. Идея времени у ацтеков содержит в себе представление о чем-то неожиданном. В одно время доминирует восток и положительные силы, в другое — север и самоограничение; сегодня мы живем в хорошие времена, завтра, может быть, они будут не столь благоприятными. «Есть ли хоть какая-то истина в наших словах в этом мире? — спросил один мудрый поэт — все кажется подобным сну». Только после смерти, говорит другой, узнаем мы «Его лицо», лицо высшего Бога, имя которого «Ночь и Ветер» и который «представляет собой непостижимую тайну»[23].

В противоположность этим мифам, в которых сам Бог является временем (а также и не-временем), наша иудейско-христианская традиция рассматривает Бога как находящегося вне времени, как того, кто создал время вместе с Вселенной. После того как Бог отделил воды, которые над твердью, от вод, которые под ней, и создал солнце и луну, возникли день и ночь, и время начало свой отсчет. И хотя мы верим, что материальная природа подчиняется законам, которые заставляют некоторые события происходить вновь и вновь во времени, но имеют место также повторяющиеся чудеса, магические и паранормальные явления, которые обусловлены непосредственным вмешательством Бога-создателя, а также постоянное напряженное противостояние человека и всего созданного Им. Самым радикальным из событий, которое разделило время на совершенно отличные друг от друга «до» и «после», явилось пришествие Христа. Как говорится в Первом соборном послании Петра (глава 3, стих 18) Христос умирает всего лишь раз за наши грехи, один раз за нас всех (hapax,semel). Таким образом, уникальное событие, которое никогда более не сможет повториться, управляет историей и направляет ее развитие. По причине того, что Христос обещал вернуться, ранние христианские общины в большей степени ориентировались на будущее, а не на настоящее, в надежде на славное возвращение Христа[24]. Аналогичным образом евреи ожидают пришествия Мессии в конце времен.

Со святым Августином в нашу традицию вошел новый аспект этой идеи времени: идея о том, что Бог присутствует не только в космосе, но и в самых сокровенных уголках нашей души. Таким образом, время, будучи «работой» Бога, к тому же приобретает психологический оттенок. Настоящее — не что иное, как опыт души, прошлое — образ памяти в душе, а будущее существует лишь как наши душевные ожидания. Но обычное время преходяще и бессмысленно: оно исчезает, когда душа соединяется с Богом[25].

Позже мы обсудим частичный возврат к циклическому представлению времени в христианской цивилизации; но то, что никогда не исчезало, — это связь времени с идеей непосредственного влияния Бога на мир. Даже для Исаака Ньютона все еще существовали абсолютное пространство и абсолютный поток времени, которые представляли собой эманации Бога, хотя в практической физике они превратились в параметры, а время измерялось посредством движущихся тел. Такое зарождающееся отделение «божественного времени» от измеряемого времени связано и с развитием часов, нашего средства для измерения времени[26].

Исходный образ или интуитивное представление времени в виде реки или потока лежит в основе тех устройств измерения времени, которые основываются на потоке некоего вещества: жидкости (в водяных и ртутных часах) или песка.

Кажется, халдеи или египтяне первыми изобрели клепсидру или водяные часы. Вода вытекала из верхнего сосуда в нижний, который был отградуирован соответствующим образом. (Такое измерение не было точным, т. к. при уменьшении давления в верхнем сосуде поток воды становился заметно медленнее). В античном мире клепсидры были широко распространены. Около 100 года до Р.Х. одна из таких клепсидр была установлена на рынке в Афинах для указания официального времени. В Афинах и Риме они использовались в судах для отслеживания времени и ограничения длительности речей. Водяные часы использовались в Европе и Азии в течение всего средневековья.

Песочные часы, которые основывались на той же идее потока, были всегда менее точными. По всей вероятности, их начали использовать только с четырнадцатого столетия.

Другим символом космической энергии, дополнительно к воде, является огонь, как мы это видели по многочисленным божественным персонажам, упомянутым выше. Поэтому огонь также использовался для измерения времени. В арабском трактате, написанном Аль-Язари в 1206 г. по Р.Х., рассказывается об огненных часах — свече, которая горела в течение тринадцати часов. В отверстиях, проделанных в ней на различных уровнях, размещались маленькие шарики. Каждый час шарик падал вниз и запускал маленькую механическую фигурку, которая поджигала фитиль. Китайцы первыми стали использовать огонь для измерения времени. Они делали это, насыпая порох по обычному круговому лабиринту и поджигая его с одного конца, так чтобы пламя медленно продвигалось вперед наподобие бикфордова шнура. Традиционные фразы типа «долгая жизнь» или «двойная удача» часто размещались в центре этого лабиринта, а камешки, привязанные к нитке в конкретных местах, падали вниз, после того как нитка сгорала, и они использовались для того, чтобы будить спящих.

Эти системы измерения времени с помощью потока какого-либо вещества или горения пороха подразумевают, что время представляет собой линейный поток, и аналогичным образом западная классическая физика использовала линию для представления времени вместе с тремя параметрами евклидового пространства для измерения и описания всех физических процессов. Великие изменения наступили с приходом Альберта Эйнштейна, который понял, что значения времени всегда зависят от положения наблюдателя. И только благодаря тому, что скорость света столь высока — почти 300 000 км/с — мы можем игнорировать этот факт в нашей практической макрофизической реальности; как только сам наблюдатель также начнет передвигаться с высокой скоростью, промежуток времени между событием и его наблюдением становится проблемой для обоснования последовательности событий. Два события, которые кажутся одному наблюдателю происходящими одновременно, могут рассматриваться другими наблюдателями как имеющие различные временные последовательности. В физике высоких энергий, где мы наблюдаем взаимодействия между ядерными частицами, которые движутся практически со скоростью света, время полностью относительно. Идея пространственно-временной системы координат как чего-то объективного утрачивает свою обоснованность. Она является всего лишь инструментом, используемым наблюдателем для описания его конкретного окружения[27].

Эйнштейн далее понял, что требование к законам природы, сформулированным так, чтобы они обладали одинаковой формой во всех системах координат, т. е. для всех наблюдателей, в каком бы положении они ни находились и с какой бы скоростью они ни двигались, может быть выполнено при описании электромагнитных явлений только тогда, когда все пространственные и временные характеристики являются относительными. Каждое изменение координатных систем смешивает пространство и время так, что это можно определить математически. Пространство и время, таким образом, неразрывно связаны и образуют четырехмерный континуум, который обычно называется блок-вселенной Минковского-Эйнштейна. Этот подход Эйнштейна оказался возвратом, но на более высоком уровне и с математической точностью, к древним примитивным воззрениям, в которых четыре бога Тескатлипока, если взять для примера бога ацтеков Омотеотля, по четырем сторонам пространства создавали одновременно и пространство, и время. Фритьёф Капра цитирует буддийскую сутру Аватамсака времен Махаяны[28], которая утверждает, что в состоянии просветленного перехода мы не видим различия между разумом и телом, субъектом и объектом, и осознаем, что каждый объект связан с каждым другим объектом не только с пространственной точки зрения, но также и с точки зрения времени: «Как факт чистого опыта пространство не существует без времени, а время — без пространства. Они взаимопроникают друг в друга».

Эйнштейн пошел на шаг дальше в своей специальной теории относительности, на шаг, который странным образом возрождает примитивное интуитивное понимание времени как потока внутренних и внешних событий, и это представление закреплено с помощью точного математического формализма. Этот шаг означает включение гравитации в картину пространства-времени, поскольку она заставляет пространство-время изгибаться[29]. Это вызывается гравитационными полями массивных тел, наполняющих его. В искривленном пространстве-времени его кривизна оказывает воздействие не только на геометрию пространства, но также и на длину временных интервалов: «Время не течет с той же скоростью, что в „плоском пространстве-времени“, и поток времени изменяется таким же образом, как изменяется кривизна от места к месту в соответствии с распределением массивных тел»[30].

Удивительным совпадением является то, что приблизительно в то же время, когда физики открыли относительность времени, К.Г. Юнг натолкнулся на тот же самый факт при своем объяснении человеческого бессознательного. В мире снов время также оказывается относительным, и категории «до» и «после», кажется, утрачивают свой смысл. Если мы опустимся настолько глубоко, что дойдем до архетипического уровня бессознательного, то покажется, что время полностью исчезло. Человек всегда до известной степени знал это: во всех сказках мира мы можем встретить героя, который идет на волшебный холм, в рай, в царство мертвых или в королевство карликов, а когда он возвращается и думает, что был там только один вечер или ночь, то видит, что все его современники мертвы, а деревня исчезла с лица земли, и он слышит лишь один путанный слух о человеке, который исчез сотни лет назад. Рип ван Винкль Вашингтона Ирвинга представляет собой пример такого типа историй.

Всякий раз, когда мы прикасаемся к более глубокой архетипической реальности души, это наполняет нас чувством контакта с чем-то бесконечным. Но, как отметил Юнг[31], все это — риторический вопрос всей нашей жизни: связаны ли мы с чем-либо бесконечным или нет. «Только если мы узнаем, что то, что в действительности имеет значение, является бесконечным, мы сможем избавиться от интереса ко всякого рода чепухе. В конечном счете мы полагаемся на что-то только благодаря неотъемлемой первичной сути, которую мы воплощаем, и если у нас ее нет, то жизнь потрачена напрасно».

Наиболее захватывающим образом это новое понимание Эйнштейном пространства-времени проявляется в астрофизике, поскольку астрономы и астрофизики имеют дело с очень большими расстояниями, на которых даже свету требуется длительное время, чтобы пройти путь от наблюдаемого объекта до наблюдателя. Поэтому астроном никогда не видит объект в его текущем состоянии, но всегда только в прошлом. С помощью телескопов мы наблюдаем галактики, которые на самом деле существовали миллионы лет тому назад. Мы можем наблюдать звезды и скопления звезд на всех этапах их эволюции, глядя на них, так сказать, «открутив» время назад[32].

То же относится к воздействию гравитации. Поскольку звезды и галактики — чрезвычайно массивные тела, кривизна пространства-времени становится релятивистским явлением. Ее наиболее исключительные проявления начинают обнаруживаться во время так называемого гравитационного коллапса массивного тела, что имеет место, как мы полагаем сегодня, в черных дырах. Вследствие взаимного гравитационного притяжения частиц, которое возрастает по мере уменьшения расстояния между частицами, звезда становится все плотнее и плотнее, вследствие чего пространство-время становится все более и более искривленным, пока, в конце концов, даже свет уже не может покинуть ее поверхность. Таким образом, вокруг звезды формируется так называемый горизонт событий, за пределами которого любые наблюдения становятся невозможными и никакие «часовые» сигналы до нас не доходят; в некотором смысле звезда для нас покидает время. Мне представляется, что нечто подобное происходит с нами во время смерти. Когда К.Г. Юнг умер 6 июня 1961 года, моей пациентке, которая его не знала, приснилось, что на лугу в солнечный день собралось множество людей; Юнг был среди них. На нем был костюм, зеленый спереди и черный сзади. На лугу стояла черная стена, в которой была вырезана дыра, в точности повторяющая силуэт Юнга. Он вошел в нее, после чего можно было видеть только черную стену, но пациентка знала, что он был все еще здесь, только невидимый. Она посмотрела на себя и увидела, что на ней было такое же зелено-черное платье. Умирая, мы можем лишь на один шаг выйти за пределы горизонта событий жизни, но все еще существовать в невидимом состоянии.