Тормарский витраж. Книга 1. Время скитальцев

Свинцовая оправа

Посреди ночи Джульетта просыпается.

Она садится на постели, непривычно пустой в отсутствие мужа, не понимая, что ее разбудило. Тревожный сон? Нет, ибо сны ее вообще редки и исчезают, не оставляя следа. Быть может, что-то съеденное на ужин дает о себе знать тянущей болью в желудке? Нет, ужин был сытен и приготовлен на диво отменно. Возможно, кто-то из детей позвал ее? Джульетта вслушивается, но вокруг лишь тишина.

Все мирно, все привычно.

Однако нервы ее остаются в напряженном предчувствии чего-то дурного.

Наконец, не выдержав этого томительного ожидания, Джульетта выбирается из постели, всунув ноги в мужнины шлепанцы, идет к двери и, осторожно приоткрыв ее, выглядывает в коридор.

Дом покоен, темен и тих, как и полагается честному семейному гнезду. Лишь в конце коридора, у приоткрытой двери на галерею едва различим бледный женский силуэт. И это отнюдь не привидение.

Проклятая дурочка! Гнев, за вечер утишивший было свою силу, вновь вздымается в груди Джульетты. Она подбирает рукой обширный подол ночной сорочки и решительно шагает вперед, готовясь словом и делом загнать непокорную обузу обратно в ее комнатушку.

Эмилия оборачивается, и готовые вырваться из горла слова праведного обличения замирают, не родившись.

Лицо безумной бледно, словно иногда выпадающий зимой в Читта-Менье снег. Черные глаза кажутся неестественно, устрашающе огромными на этом белом застывшем, точно маска, лице. Тонкие губы шевелятся.

— Туман, — произносит Эмилия.

И Джульетта вдруг оторопело понимает, что впервые за все эти годы слышит ее слова в своем доме. Да и вообще, наверно, впервые слышит от нее отчетливую речь. Это повергает ее в растерянность, граничащую с испугом.

— Туман? — переспрашивает она, невольно бросая взгляд на ночную улицу сквозь приоткрытую дверь галереи.

— Там, за рекой. Не здесь. Пока не здесь. Стылый маяк снова горит под пеплом. Что-то сдвинулось. Что-то пробудилось.

— Что сдвинулось? Куда? — как видно, ночь и впрямь дурно влияет на разум, ибо Джульетта, вместо того, чтобы прервать этот сумасшедший разговор, начинает его поддерживать. Вопрос остается без ответа.

— А она все еще там, — продолжает Эмилия, зябко ежась и снова обращаясь лицом к галерее. — Ждет. Темная вода у ее подножия, алое пламя у вершины. Те, что ушли, ждут и смотрят. Те, что вернулись, грезят и жаждут проснуться. Тот, кто скатится в воду — сгинет. Тот, кто поднимется в пламя — исчезнет. Кто останется на месте — станет тенью среди теней.

— Что ты несешь такое⁈ — Джульетта повышает голос, желая грозным окриком выпутаться из сети отстраненного, почти нездешнего голоса. — Прекрати!

Эмилия укоризненно качает головой.

— Тише, — шепчет она. — Они услышат. Они уже близко. Прячься!

Джульетта вновь набирает в грудь воздуха, готовясь разбудить весь дом отменным скандалом.

И слышит, как едва слышно поскрипывает лестница под чьими-то легкими шагами.

Чужак ступает так мягко, что Джульетта скорее чувствует его приближение, чем действительно слышит. Светильник, горящий в нише, словно бы тускнеет, утрачивая свет. Неясная размытая тень тянется по стене.

Вор⁈ Ну, сейчас она ему покажет!

Человек, появившийся в дальнем конце коридора, не похож на вора. Больше всего он напоминает крестьянина, выбравшегося в город из неимоверного захолустья. Шерстяная накидка укутывает фигуру, шляпа скрывает лицо, длиннохвостая сорока восседает на плече.

— Молчи, — внезапно шепчет Эмилия. — Коли не спряталась — молчи.

И Джульетта вдруг каким-то шестым чувством понимает, что безумная права. Сорока оборачивает голову, и блестящий злой глаз устремляется на Джульетту, повергая ее в смятение.

Чужак останавливается в паре шагов от женщин и к немалому удивлению Джульетты слегка кланяется, прикасаясь к полям шляпы длинным узловатым пальцем.

— Здравствуй, сестра по ночи, — говорит он. — Я рад, что нашел тебя. Я так долго не встречал никого, кто бы разделил мою веру в этой стране городов, где не ведают настоящей жизни.

— Здравствуй, человек окраин, — отвечает Эмилия. — Зачем ты пришел в этот дом, точно вор?

— Я пришел забрать тебя. Эти глупые люди решили, что ты безумна. Они заперли тебя, точно певчую птицу. Пойдем, я научу тебя летать, сестра.

— Также, как ты учишь свою сороку? Приковав цепочкой?

— Она моя верная помощница, — узловатый палец гладит птицу по голове. — И цепочка нужна, чтобы она не причинила себе вреда. В тебе спит сила, что способна убить тебя.

— Возможно. Но ты ошибся, человек окраин. Мне не дано летать. Я тварь иной породы. Безумная скользкая тварь, выползшая на свет из болотной тины.

Крестьянин упорствует.

— Пойдем со мной, сестра по ночи, и ты убедишься в моей правоте.

— Ты не брат мне, человек окраин, — возражает Эмилия. — Не тебя мне искать, не с тобой идти. Ты же лишь мастер уловок, бродящий по краю тени.

— Откуда тебе знать, кто я⁈

— Ты не единственный бродяга из тени. Ты далеко зашел и это тебя погубит. Ты прав, мне пора уйти. Она, — Эмилия кивает на оцепеневшую Джульетту, — устала от меня. Я сама устала от себя. Но сегодня время наконец сдвинулось. Кто-то заставил черный песок течь. Кто-то стал свободным.

— Тебе не уйти. Моя птица запомнит тебя. Запомнит, узнает, отыщет.

— У птиц хрупкие кости, человек окраин. Хрупкие кости, тонкие горла. Краткие жизни.

Сорока негодующе раскрывает клюв. Эмилия оборачивается и смотрит на птицу внимательным долгим взглядом. Внезапно птица коротко вскрикивает и камнем падает с плеча крестьянина, повисая на цепочке лишенной жизни тушкой.

Боги, и она все эти годы жила рядом, потрясенно думает Джульетта. Я была права! О, как же я была права!

Чужак берет тельце сороки на ладонь. Голос его становится глухим и напряженным.

— Ты и впрямь безумна, темная сестра. Думаешь, теперь я выпущу тебя?

— Я говорю, что не пойду с тобой.

Скрипит боковая дверь.

— А так пойдешь⁈

В дверном проеме из спальни мальчиков стоит еще один человек. Джульетта с трудом узнает того самого приятного незнакомца, с которым беседовала несколько часов назад. Сейчас он отнюдь не столь любезен. Он держит перед собой старшего сына, Рино, запрокинув его голову и приставив к горлу кинжал. Глаза ребенка полны испуга и удивления.

— Так пойдешь⁈

Джульетта обмирает. Она пытается закричать, протянуть к сыну руки, но тело внезапно становится словно ватным, ноги подламываются и она сползает по стене, издавая невнятное мычание.

Эмилия вздыхает, словно встретив нечаянное препятствие, которое не преодолеть враз.

— Что ж, — шепчет она. — Ты выбрал. Но знай: пути тебе не будет.

— Это посмотрим, — усмехается молодой человек. — Давай, Птицелов, действуй.

— Дай малую цепь. Свяжем ее, как вяжут Бессонную…

— Сдурел⁈ Она же человек!

— Она⁈ Да эта тварь порешит нас при первом удобном случае! Она неспящая, говорю тебе. Язва плещется в этой бабе, клянусь Терпеливыми Богами Окраин!

— Заткнись, еретик! Что несешь⁈ Какая Язва за Вратами⁈

— Замолчи! То, что ты учен, не делает тебя умным. Дай цепь.

— Ладно.

Молодой человек отпускает плечо мальчика и вытаскивает откуда-то из-под плаща свернутую цепь тусклого черного металла. Птицелов делает шаг вперед и набрасывает цепь на шею Эмилии. Это действие производит почти мгновенный результат: взгляд женщины тускнеет, плечи опускаются, и она словно погружается в полусон.

Птицелов удовлетворенно кивает и обращает взор на Джульетту — впервые за все это время. Он берет ее за подбородок, и Джульетта вздрагивает от прикосновения гладких холодных пальцев.

Молодой человек смеется.

— Проще всего, — говорит он. — Шею набок, как птице.

— Много трупов — много вопросов, — отвечает крестьянин. — Лишние люди, лишние глаза. Лишние мысли. Используй камень.

Лицо молодого человека искажается гримасой отвращения.

— Нет, — протестует он.

— Да, — настаивает Птицелов. — Терпи и будешь… вознагражден. Мы и так поймали нечто невообразимое.

— Иди ты в лес, терпила.

Молодой человек направляется к Джульетте, подталкивая мальчика перед собой. Он поднимает свободную руку, обнажая спрятанный под рукавом широкий браслет с крупным дымчато-черным камнем.

— Смотри на камень, — требует Птицелов, грубо разворачивая Джульетту к напарнику. — Шевельнешься, и твой щенок умрет. Отведешь взгляд, и твой щенок умрет. Терпи и будешь…

Терпи и будешь оправдан. Эти слова вдруг всплывают в сознании Джульетты, но прежде чем она успевает осмыслить эту фразу и сообразить, откуда она взялась, камень начинает светиться пронзительно белым светом, ослепляя разум и заставляя забыть все, кроме сияния.