Все, что от нас останется

Глава 17

Агата

Я ненавидела риски. Ненавидела все, что связано с этим словом. Но еще больше я ненавидела жалеть. О том что сделала, а может и не сделала вовсе.

И сейчас я понимала одно. Если я так ничего и не знаю. Если уйду, так и не попытавшись, то после буду жалеть и сгрызать внутренне саму себя.

Мне нужна правда. Мне жизненно необходимо все узнать. Разобраться и наконец перестать вспоминать о родителях с болью в сердце.

— М-меня зовут Агата…, - и я с трясущимися губами, подняла глаза на мужчину напротив, чувствуя как теплые дорожки слез обжигали щеки. — Агата Калинина.

Вместе с моим громким всхлипом глаза мужчины увеличились раза в три. Он опустил ладонь на свою грудную клетку, словно его сердце начало болеть или просто забилось слишком быстро для его возраста. А я не знала как прекратить рыдать. Впервые за столько лет я так свободно произнесла свою настоящую фамилия совершенно не знакомому человеку. И слезы душили, потому что казалось, что я вот только сейчас… По-настоящему осознала, что я Калинина.

Боже, это какой-то бред… Но боль причиняло именно это осознание.

— Все погибли… Они все втроем были тогда в доме…это невозможно, — а у него у самого глаза стали хрустальными, а мужской бас превратился в надломленный шепот.

И на его слова я начала без конца мотать головой.

— Я была в лагере… В тот день я была далеко от дома.

Дрожащие руки уже нервно шарили в сумочке, пока мужчина напротив продолжал смотреть на меня с открытым ртом.

— Это невозможно…

— Вот, — сказала я, с дрожью в ногах делая несколько шагов в его сторону.

А затем я поднесла к его лицу свой телефон. Там была фотография… Фотография, что была сделана за два дня до моего отъезда в лагерь. И за четыре дня до смерти родителей. Этого снимка нет нигде. Лишь в моем телефоне и моей памяти до конца жизни отпечаталась картинка, где я, мама и отец стоим на фоне высокого обрыва. Я счастливая показываю язык, в своей привычной манере детского дурачества, а мама с отцом тепло улыбаются.

В тот день на этом обрыве мы запускали небесный фонарик. Каждый год мы приходили всей семьей в одно и то же место, и загадав желание, отпускали горящий фонарик в небо. А потом вместе стояли на краю склона и смотрели в даль до тех пор, пока он не скроется из виду. И сколько бы времени он не летел, никто из нас не уходил.

А я всегда смотрела вслед горящему огоньку с одной и той же мыслью… Мое желание обязательно сбудется. Оно исполнится, потому что каждый год я загадывала его от всего сердца.

Я всегда тихо шептала "Пожалуйста, пускай в следующем году мы вернемся сюда все вместе и вновь запустим небесный фонарик, будучи такими же счастливыми как сейчас". И за все пятнадцать лет этой традиции оно впервые не сбудется.

Мы больше не запустим все вместе наши желания в небо, а я бы так сильно хотела узнать, что каждый год загадывали родители… Что они шептали за секунду до того, как убрать руку и позволить ему лететь? О чем просили? Чего желали больше всего?

— Господи, это же… Это ведь и правда вы…

Не знаю как этому мужчине удалось узнать в той счастливой девочке меня, потому что схожими нас делал лишь одинаковый цвет волос. Я никогда в жизни не красила волосы и даже не пользовалась тониками, которые смывают весь цвет в течение месяца. Поэтому темно-русые волосы были единственным сходством, а в остальном…

Не было у меня больше глаз, в которых застыло счастье. Не было детского смеха, что был способен разнестись на несколько километров голосистым эхом. Я даже улыбалась теперь совсем иначе и казалось черты лица стали острее, словно кто-то прошелся по подбородку и остальным местам напильником и теперь это добавляло мне жесткости.

Но видимо этот мужчина разглядел с той девочкой куда больше общего, чем было видно мне.

— Если вы все еще сомневаетесь…

— О, нет, Агата Александровна, я нисколько не сомневаюсь, — и как только он произнес имя моего отца, сердце с болью прострелило.

— Вы знали моего отца?

И казалось на секунду. Всего на секунду его лицо озарило тепло, что заставило уголки губ слегка дрогнуть.

— Он был моим другом. И сейчас… Этой упертостью и желанием добиться своего вы напоминаете мне Андрея, — от его слов лицо исказилось от боли и я закусила нижнюю губу лишь бы сдержать болезненный писк.

За столько лет впервые я могла с кем-то поговорить о своих родителях. Могла узнать того, чего не знала прежде. Я могла увидеть ту же тоску в глазах напротив, что и отражалась в моих глазах.

— Если он действительно был для вас другом, прошу, помогите мне наказать виновного. Помогите посадить того, кто отнял у вас друга, а у меня отца, — и мне казалось от безысходности я готова вцепиться в его пиджак и умолять. — Мы оба знаем, что это была не обычная утечка газа.

— Я помогу, — и огромный булыжник, что был обмотан веревкой вокруг моего сердца моментально рухнул на кафель от его слов. — Но этот мужчина… На вряд ли он начнет говорить без вашей правды, Агата Александровна.

И я подняла на него решительный взгляд.

— Значит я скажу ему всю правду, — не раздумывая, решительно ответила я.

Машина остановилась в привычном районе Сант-Марти, напротив высокого здания с горящей надписью "Acta Voraport". А мне уже безумно хотелось принять душ и рухнуть на мягкую кровать без задних ног. Моральное состояние подводило меня точно так же как и физическое. Я была выжата как лимон.

Слишком много потрясений для меня одной всего за один вечер. Слишком много слез я оставила за этот день. И все о чем я мечтала сейчас — успокоиться. Убрать красноту с глаз. Замученность во взгляде и дрожь в теле. Не знаю почему меня до сих пор будто морозило.

Михаил Владимирович, так зовут мужчину, что не отказал мне в помощи, предоставил мне Ф.И.О. нужного человека. Уверена, свидетеля, который знал об убийстве моих родителей больше, чем я, знали следователи, которым я платила баснословные деньги за честную работу. И не удивительно, что этот человек находился в моем родном городе. Кстати, совсем не далеко от того района, где сейчас проживала я.

Рвануть по указанному адресу, я была готова прямо сейчас без самолета, на жутко неудобных шпильках, но понимала, что это нереально. Уже завтра мы вылетаем обратно домой. Уже завтра я смогу узнать наверняка, что же произошло в день убийства. И я искренне надеюсь, что уже завтра…все закончиться.

Станислав Олегович любезно открыл дверь с моей стороны, помогая мне выбраться из машины. А я была готова идти до нашего номера босиком, потому что боль в ногах от неудобных шпилек простреливала с каждым моим шагом. Но я как истинный боец даже не морщилась.

— Будете ужинать? — развернувшись ко мне лицом босс замер посреди длинного коридора и я тут же вернула своему лицу привычное выражение, стягивая вторую туфлю.

О, Боже, какое это блаженство!

— Я бы вина выпила, а вы?

На самом деле, мне вообще не хотелось вина и ужинать с ним тоже не хотелось, но даже несмотря на новость о свидетеле, пока еще я должна придерживаться выстроенного плана. А главная моя цель — сблизиться со своим начальником.

— Да, перед сном не помешает бокал вина, — Станислав Олегович дал ответ сразу и я поплелась вслед за ним по темному коридору в сторону комнаты.

Босс разлил по бокалам красную жидкость, а я уже сидела на мягкой кровати и наблюдала за его действиями. В комнате горела светлая подвеска, что была расположена по всей стене, а я еще в первый день приезда подумала о том, что по возвращению домой прикуплю к себе в квартиру такую же.

— Выпьем за эту в целом удавшуюся поездку, — сказал тост Станислав Олегович, протягивая мне бокал.

— За ваш успех, — добавила я и звук стекла раздался в тишине.

Босс уселся в кресло, что стояло напротив кровати, а я против воли вспомнила тот момент, когда босс так же сидя в этом кресле смотрел на меня в кружевном белье и его ноги были точно так же широко раскинуты.

— На самом деле ужасный вечер.

Станислав Олегович схватился за свой черный галстук, что плотно был завязан вокруг его шеи и двумя пальцами он ослабил удавку, а после полностью стянул, наверняка, так не удобный элемент одежды.

— Терпеть не могу эти удавки, — и он небрежно швырнул черную полоску на небольшой столик.

— Зачем же тогда носите?

Мои глаза нашли его ярко зеленые.

— Имидж. Добавляет официальности. Хрен его знает, принято так.

И не знаю то ли это вино так на меня повлияло, только наконец пришло должное расслабление, но я уже свободнее раскинулась на кровати с бокалом вина. Единственное, что не давало свободно дышать — туго застегнутое платье.

— А в этом платье мне сложно дышать, — сказала я с легкой улыбкой, а весь этот разговор напоминал мне беседу парочки после очередного светского вечера, который им двоим вообще не понравился и вот только сейчас у них появилась возможность высказаться.

— Так снимите его, — и эта двусмысленная фраза слишком сильно резанула уши.

Вновь попыталась разглядеть зеленые глаза в не самом лучшем освещении и мне показалось, что босс специально облокотился полностью на спинку кресла, потому что больше я не видела его глаз. Словно мне не было позволено.

— Хотите, чтобы я разделась?

Разговор слишком быстро перетекал не в то русло. Я не планировала сегодня раздеваться перед своим начальником. Я вообще никогда не планировала перед ним раздеваться!

На деле все шло как надо, но пульс уже отбивал где-то в горле, пока тишина казалось вместе со мной ожидала его ответа. Я начинала нервничать. Жутко нервничать, а босс словно специально затянул паузу.

— Конечно, вам лучше переодеть это не удобное платье, — решил Станислав Олегович сделать вид, что его ничего не смутило.

А затем он отставил бокал и начал расстегивать свою рубашку, повернувшись ко мне спиной. А я слишком быстро вернулась губами к вину, делая большой глоток.

Нервы окончательно стали ни к черту, когда белая ткань перестала скрывать большую спину, с кучей перекатывающихся под кожей мышц. Не помогало даже вино.

Станислав Олегович оставил рубашку на спинке кресла и схватился за черную футболку, а я никак не могла заставить себя отлепить глаза от смуглой спины.

Шрамы по-прежнему выделялись сильнее всего. И не знаю почему, но еще в прошлый раз они показались мне красивыми. Слишком интимными и сейчас осознание того, что я прикасалась к каждому, заставляло в тишине комнаты дышать меня громче.

— Вы не будете переодеваться? — вопросительно обернулся ко мне Станислав Олегович, когда футболка уже скрыла все от моих глаз.

А я решила попытать удачу во второй раз.

— Откуда у вас эти шрамы? — с неподдельным интересом спросила я и если честно в душе даже не надеялась на то, что он решит передо мной исповедаться.

Лишь на доли секунд я увидела как его лицо исказилось от боли. Увидела как боль на огромной скорости пронеслась в его зрачках, но она так быстро потухла. Скрылась, что после я и вовсе не верила в увиденное.

Станислав Олегович начал быстро отбивать ногой о паркет в комнате, что стало первым признаком того, что он нервничает. Он занимал по-прежнему расслабленную позу. Ноги свободно были раскинуты в разные стороны. Уверенный взгляд на меня, но почему-то вся та уверенность, что исходила от него каждый день. Она витала в воздухе, словно ядовитый газ, но сейчас… Я совсем перестала ее чувствовать. На смену уверенности и силы пришла уязвимость.

— Это грустная история, Майя, которая в очередной раз заденет ваше ранимое сердце, — таким был ответ начальника.

— Ну и пускай. Если так я смогу узнать о вас что-то новое, пускай это заденет мое ранимое сердце, — и казалось он совсем не верил в мои слова. — Я хочу знать, Станислав Олегович, откуда у вас эти шрамы на теле и грусть в глазах.

Босс вскочил на ноги слишком резко. Вино пошатнулось в бокале, разбиваясь о стеклянные стенки и какое счастье, что содержимого было совсем немного и я ничего не пролила.

Станислав Олегович стоя на ногах, опустошил свой бокал с вином, и со стуком опустив его на стол, направился в сторону огромного панорамного окна, что было слегка приоткрыто и, наверное, только благодаря этому, я до сих пор не задохнулась. Мы оба.

— Я никогда не рассказывал эту историю, — в отражении уличного света я видела лишь напряженный силуэт своего начальника. — Может, потому и сам не хотел. А возможно все из-за того, что вы первая, кто спросил меня об этом.

Я не стала его перебивать. Боялась. Жутко боялось, что если он услышит мой голос, то тут же передумает делиться своей историей. А сейчас речь босса очень сильно походила на монолог. Словно у него и вовсе не было цели поделиться со мной.

— Эти шрамы… Они из-за моей матери, — и я увидела как его плечи напряглись еще сильнее под черной футболкой. — Она была обычной шлюхой. Хотя нет… Она была дорогой шлюхой. Отец никогда нами не занимался, — нами? — Мы с сестрой были отданы сами себе с раннего детства. Папа работал до самой ночи, а когда возвращался, он вываливал на комод в коридоре толстый сверток денег и уходил спать практически не живой. Я никогда не винил отца за то, что его не было с нами в детстве, но вот мать…

А мне казалось эта история совсем не могла быть связана с моим боссом. Могла бы я посчитать его человеком, что пережил что-то страшное? Могла бы я поверить в то, что когда-то он был брошенным ребенком? А можно ли вообще понять это не владея хоть какой-то информацией о прошлом человека? Сомневаюсь. Очень сомневаюсь, что таких людей видно сразу.

— Мать в это время гуляла на деньги отца с разными мужиками. Она приводила их даже домой. Ей… Ей словно было плевать на нас. А я не понимал… Ладно, я. Но маленькая Лара совсем не заслужила этого. Никто из нас не заслужил, — Станислав Олегович оборвал свою речь на пару секунд и открыл окно еще шире. — В тот день мать решила отправиться в тоже кафе тире блядюшник. Я был в школе, а Лара с мамой дома. Отец как всегда работал, так что сестра осталась с матерью. Н-но, когда я пришел домой их уже не было.

На слабых ногах я поднялась с кровати, отставив бокал, и практически на цыпочках направилась в сторону Станислава Олеговича, даже не понимая, зачем вообще я иду. Для чего? Но казалось мне было необходимо его коснуться… Ему. Ему самому было это необходимо.

— Я нашел их в том кафе. Я не особо хорошо помню тот день. Иногда он мне снится. Иногда обрывки всплывают в памяти, но досконально… Я так и не смог вспомнить за четырнадцать лет всего до мельчайших подробностей. — А я замерла прямо за его напряженной спиной, пытаясь набраться смелости и коснуться. — Мать уже насиловал какой-то мужик, а я как сейчас помню то чувство… Мне было плевать. У меня не было и доли сочувствия к женщине, что в криках была прижата головой к столу. Единственная мысль в голове "Лара" и я понесся в сторону туалета. После я несколько раз спрашивал себя… Почему я побежал именно в туалет? Будто знал. Я знал, что она будет там.

Мои глаза стали хрустальными еще на середине истории, поэтому сейчас по щекам и шеи скатывались горячие слезы, что даже несмотря на свежий воздух душили меня. Его слова разгоняли противные мурашки по всему телу. Они заставляли хвататься за волосы и в ужасе округлять глаза. Они будоражили. Вводили тело в животный ужас. Его слова заставляли меня смотреть на своего боса совсем иначе…

— Когда я забежал в туалет… Это был уже не я, Агата. Этот урод рвал одежду на Ларе, которая лежала на жутко грязном и побитом кафеле, громко рыдая. Он хотел изнасиловать ее. С розовой губы капала кровь. Я никогда не забуду тот безумный взгляд, с которым она посмотрела на меня, когда я влетел в туалет. Казалось многие люди так не смотрят даже в глаза собственной смерти, а она смотрела, — и за долгие минуты я вот только сейчас решилась опустить руку на его напряженное плечо, в надежде увидеть глаза Станислава Олеговича. И он обернулся. Обернулся, опустив безжизненно голову вниз. — Я схватил его за футболку и откинул в дверь. Лара тут же вскочила на ноги и я начал нервно исследовать ее тело руками, пытаясь понять, что этот урод успел с ней сделать… Самый длинный шрам был первым, что он оставил. Резкая боль и я взвыл, оборачиваясь назад. Дальше я помню все еще более смутно. Три ножевых ранения и семь порезов, а мне до сих пор сложно понять почему я вообще выжил.

Я опустила ладони на его скулы, стараясь заставить смотреть на меня. И на подушечках пальцев я почувствовала… Черт, я почувствовала соленые слезы на своих руках и эти слезы принадлежали не мне.

— Мне ужасно жаль, Станислав Олегович…, - прошептала я в его хрустальные глаза, а после взгляд опустился на дрожащие губы.

— Это я виноват… Я мог уберечь ее… От больниц, психологов.

А я на секунду соприкоснулся нас лбами и замахала головой, словно в бреду.

Большие пальцы стерли остатки его уязвимости. Я ели ощутимо провела ладонями по его скулам, на которых заиграли желваки, что перекатывались под моими пальцами и вновь заставила его поднять на меня глаза.

— Вы не виноваты, Станислав Олегович. Вы спасли свою сестру. Вы спали ее…

Босс поднял на меня взгляд и в этот момент я поняла, что от моего начальника ничего не осталось, потому что его зрачки застелила неизвестная мне пелена, словно в зеленую радужку напускали клубы дыма. И не знаю почему этот взгляд казалось высасывал из меня весь кислород из-за чего размеренные выдохи стали обрывистыми.

И я нервно отдернула руки от его лица, а желание сказать хоть что-то лишь бы остановить эту затянувшуюся паузу, уже заставляло мой мозг работать в два раза быстрее.

— Должна, кстати, признаться в том, что мое ранимое сердце в полном…

Горячие губы рывком накрыли пересохшие мои и я потеряла равновесие, врезаясь в крепкое тело своего начальника. Привкус перца впитался в нежную кожу, заставляя губы в момент вспыхнуть. Слишком остро он ощущался на всех рецепторах.

Крепкие пальцы стянули темно-русые пряди волос в кулак, а мое сознание начало мутнеть.

Всего на секунду. Казалось на чертову долю миллисекунд его губы коснулись моих. Но пожар на чувствительной коже уже было не остановить. Вместе с ним я не могла замедлить и бешено рвущиеся из грудной клетке сердце. Я не могла вспомнить как дышать.

Станислав Олегович стал далеко так же быстро как и появился рядом. Но до сих пор даже на распашку открытое окно никак не могло проветрить мозги.

Страх собрался в глазах, постепенно перетекая во все тело и я с ужасом подняла взгляд на начальника, не решаясь задать один единственный вопрос.

— Тот поцелуй… Тогда на нас ведь никто не смотрел?

И казалось мы сглотнули одновременно.

— Нет.