— Что касается Гриффина, — сказал Грант, когда Бренна спросила о нем на следующий день, — то половина из того, что вы слышали о подвигах нашего предка, вероятно, правда. Но остальное — скорее всего легенда. В этих местах до сих пор прославляют этого храброго воина, и вполне заслуженно. Я все думал, не потому ли ты пошел в армию, брат, — обратился он к Рафу.
Тот фыркнул.
— Конечно. Я всегда мечтал участвовать в рыцарских поединках на коне и с копьем наперевес. Впрочем, и в наше время французы тоже порой устраивают кровавые турниры. Слава Богу, я хорошо владею оружием, иначе мне не удалось бы отделаться лишь сабельными шрамами, полученными в Испании. И пал бы я тогда, пронзенный пикой, и лежал бы теперь в гробнице при полном вооружении.
Бренна улыбнулась, оценив юмор Рафа.
В это утро она отправилась на конную прогулку с обоими братьями. Местность была окутана легким туманом, который, однако, не мешал осматривать владения Гранта. Сейчас, поднявшись на вершину утеса, они вглядывались в морские просторы, но видели только надвигающуюся более плотную завесу тумана.
— Нет, — серьезно добавил Раф, — я не стремился подражать Гриффину. Военное дело было самым подходящим занятием для меня. Я предпочел его карьере священнослужителя, а другого выбора у меня, как у младшего сына, не было.
— Ты правильно поступил, — отозвался Грант, — и, рискуя жизнью, завоевал почет и уважение. Я заметил, что ты уже вполне владеешь рукой. Это хорошо. Несмотря на наши прохладные отношения, я все-таки беспокоился за тебя.
Раф повел плечом и поморщился,
— Да, дело идет на поправку, но в такие сырые дни, как этот, я не могу утверждать, что, все в порядке. — Он посмотрел на Бренну. — Это старые раны, ты увидишь их потом. — Раф криво усмехнулся. — А может быть, и не стоит смотреть. Плечо исполосовано шрамами, но рука действует, хотя и с трудом в такую погоду.
Грант удивленно приподнял бровь. Раф начал сосредоточенно вглядываться в морскую даль. Бренна нахмурилась, не понимая их молчаливого диалога. Затем вспомнила слова Рафа и густо покраснела. «Это старые раны, ты увидишь их потом. А может быть, и не стоит смотреть».
Это означало, что она еще ни разу не видела его обнаженным! «А если он вообще не раздевается, занимаясь любовью? Так и было, когда мы ласкали друг друга в гостинице, хотя не довели дело до конца, — подумала она. — Жаль, конечно, но, возможно, джентльмены всегда занимаются этим в одежде. Откуда мне знать? Однако не стоит беспокоиться по этому поводу». Бренна поежилась. Эта тема была весьма скользкой и неприятной, как нынешняя погода.
— Туман все больше сгущается, — заметила она, стараясь направить разговор в другое русло. — Не продолжить ли нам осмотр владений, когда выглянет солнце?
— То есть неизвестно когда? — пошутил Грант. — Впрочем, вы правы, начинается дождь. Едем назад.
Они вернулись к конюшням, и Раф, извинившись, сказал, что задержится здесь. Он хотел проследить, чтобы Блейза хорошо почистили и накормили.
— Пек привык заботиться о людях, но никогда не ухаживал за животными, а я лелею Блейза, как принца. Он стоит того. Я вскоре присоединюсь к вам.
Грант и Бренна пошли к дому. Она приподняла подол платья, чтобы ire запачкать его, и, набравшись храбрости, заговорила с Грантом. Завтра она и Раф уедут и, значит, долго не увидят Гранта, а может быть, вообще никогда. Ей хотелось задать ему вопрос, на который его родители едва ли смогут ответить. С самого утра Бренна искала возможность побеседовать с Грантом наедине о том, что волновало ее.
Замедлив шаг, когда они подошли к ступенькам парадного крыльца, она обратилась к Гранту:
— Я хотела бы спросить вас о рыжеволосом мужчине, о котором рассказывал мне Раф… ну, вы знаете. О нем ходило много слухов. Как он выглядел? Я имею в виду… кроме волос?
Грант удивленно посмотрел на нее.
— Вы смелая девушка! Вас интересует молодой Руфус? Рыжеволосый? Мамино увлечение?
Бренна не знала имени, но кивнула.
— Что ж, он не был похож на Рафа, если вас интересует именно это, — ответил Грант. — Мне было тогда всего шесть лет, но я многое могу рассказать. Этот человек был странным типом, и не понятно, почему им так восхищались женщины. Меня смешил его внешний вид, но ему очень везло. Думаю, он имел успех у дам только потому, что они не догадывались, какой он негодяй. Интересуетесь, как он выглядел? — Грант поставил ногу на ступеньку Худой и длинноногий, он походил на долговязого юнца. Но больше всего запомнился мне, как и многим, цвет его волос — ярко-оранжевый, как заходящее солнце.
Лицо Руфуса тоже было примечательным, потому что на нем отчетливо проступали веснушки. Какие у него были глаза? К сожалению, не помню. Говорят, карие. Не такие, как у Рафа.
— Но Рафу от этого не легче, не так ли?
— Никому от этого не легче, — неожиданно резко произнес Грант и тут же пожалел о своей несдержанности. Бренну поразило странное выражение его лица. Грант обычно не проявлял эмоций, всегда сохраняя спокойствие и хладнокровие. Впрочем, он быстро принял свойственный ему вид. — Я не питаю ненависти к Рафу, — заявил он. — И даже неприязни. Но мне трудно понять его сейчас. Да и прежде это не удавалось. Я учился в школе, когда он родился, и потому видел его очень редко, приезжая домой на каникулы. С годами пропасть между нами становилась все шире. Семья тоже была не намного ближе… — Он усмехнулся. — . — Признаться, я завидую ему. Не только из-за вас, дорогая, — добавил Грант, игриво взглянув на Бренну. — Я и прежде завидовал тому, что во время войны Раф приобрел исключительную репутацию, а также тому, как ловко ему удавалось избегать визитов сюда все эти годы. Кроме того, мать постоянно говорила о нем как о своем любимчике, расточая похвалы в его адрес. Отчасти мне было жаль Рафа, потому что она не делала этого, когда он находился здесь.
— А отец? — спросила Бренна, заметив, что Грант в благодушном настроении.
— Отец? — Он пожал плечами, совсем как Раф. — Кто знает? Он говорит еще меньше, чем брат, и то с постоянной иронией. Господи! Как же он любит иронизировать! — Грант поморщился и посмотрел вдаль. — Все его слова обычно адресованы матери. К своим сыновьям отец обращается, только желая немного отдохнуть от постоянных перепалок с ней. — Глаза его снова устремились на Бренну. — Вас удивляет, почему я здесь. Я жил и в Лондоне, и на континенте, а затем вернулся домой. Несомненно, я снова уеду куда-нибудь. Я и брат постоянно перемещаемся, как перекати-поле. Впрочем, возможно, Раф уже нашел свое постоянное пристанище. Кстати, я не имел в виду ничего дурного, если мои слова прозвучали двусмысленно. Поймите меня правильно, я не питаю ненависти к нему, — повторил Грант.
— Но вы сознаете, что Рафу тяжело находиться здесь?
— Конечно.
— Замечу: особенно ему.
— Да, но ведь вы можете изменить ситуацию. Если не прошлое, то по крайней мере будущее.
Помолчав, Бренна кивнула. Она прониклась к Гранту большим уважением, чем при первом знакомстве.
— Я постараюсь.
Она подумала, что многое изменила бы здесь, если бы могла.
Оставив Гранта в холле, Бренна пошла в свою комнату переодеться. Туман пропитал влагой ее костюм для верховой езды и шейный платок, а на ветру она продрогла. Сыро было не только снаружи, но и в доме, поэтому неудивительно, что старые раны Рафа ныли.
Бренна скинула с себя одежду, докрасна растерлась полотенцем, надела теплое платье, накинула шаль и тотчас села за письменный стол в углу.
Вскоре в комнату вошел Раф и остановился, увидев Бренну с пером в руке.
Она подняла глаза.
— Это письмо маме. Сообщаю ей, как себя чувствую и как идут дела.
— Полагаешь, это разумно? Что она подумает, получив письмо, написанное на третий день после свадьбы?
— Что я хорошая дочка. Ведь я обещала ей писать. Находясь в Индии, я писала маме почти каждый день. От этого мы становились ближе. А сейчас я хочу задать ей один деликатный вопрос, на который никто, кроме нее, не ответит.
Раф похолодел.
— Значит, это самое… я имею в виду, что у нас ничего не было в постели… все-таки беспокоит тебя? А я надеялся найти понимание,
Бренна вспыхнула.
— Ох уж эти мужчины! У вас на уме только одно, но речь совсем не об этом. Дело в том, что разговор с Грантом о твоем предке навел меня на одну мысль.
— О каком предке? Бренна опустила перо.
— О самом ближайшем. О рыжеволосом мужчине, который, как ты предполагаешь, мог быть твоим отцом. Я никогда не стала бы раскрывать вашу семейную тайну, — быстро добавила она, — но, по твоим словам, об этом в деревне знают все. Не возражаешь, если я посвящу в это и мою маму?
— Не возражаю.
— Вот и хорошо, — обрадовалась Бренна, — Кто лучше ее знает о предках? Если некий воин имел хоть какое-нибудь отношение к маминой родословной даже пять веков назад, она наверняка имеет сведения о нем, уверяю тебя. И это относится не только к ее предкам. Мама увлекается генеалогией. Я попрошу ее сообщить все, что она знает о Гриффине, а также о молодом Руфусе.
Глаза Рафа сверкнули, но Бренна сделала вид, что не заметила этого. Отец учил ее, что неопределенность хуже самой горькой правды, и она решила выяснить все до конца.
— То, что сообщил Грант о цвете волос Руфуса, не дает мне покоя. У него были волосы морковного цвета, а у тебя — красновато-каштановые. Могу я написать матери обо всем этом и попросить ее навести справки?
Раф немного успокоился.
— Красновато-каштановые? Морковные? По-твоему, эти мелочи дадут ответ на интересующий меня вопрос? К чему тебе утруждать мать? Если бы были прямые доказательства моего незаконного рождения, от меня давно бы уже отреклись. Или избавились каким-нибудь другим способом. Не беспокойся обо мне. Я живу с этим много лет и привык к неопределенности. Но если это волнует тебя, поступай как угодно.
— Я бы хотела узнать мамино мнение. Так ты позволишь мне написать ей?
— Конечно. А теперь, если не возражаешь, я переоденусь. От меня пахнет, как от Блейза, и я чувствую себя словно рыба, выброшенная на берег. Я уже забыл, когда здесь светило солнце.
Бренна снова склонилась над письмом. В этом доме было мрачно не только из-за отсутствия солнца. Здесь поселились туманы, призраки и мучительные воспоминания. «Остался всего один день», — подумала она и продолжила письмо, надеясь, что с его помощью удастся пролить свет на темные события прошлого.
День, когда они покидали Эрроу-Корт, был светлым для Бренны, хотя с моря надвинулись грозовые облака и дождь барабанил в окошко кареты, затуманивая стекло и не позволяя в последний раз увидеть старинный замок.
Родители Рафа предупредили их о надвигающемся осеннем шторме.
— В таком случае мы поспешим, — сказал Раф, отказавшись от предложения провести в доме еще одну ночь. — Мы заказали комнаты в хорошей гостинице, но их займут, если мы задержимся.
Сейчас они уже ехали в карете, и Бренна воспряла духом.
— Надеюсь, дорогу не размоет. — Раф посмотрел на небо. — Извини, что заставил тебя так спешно покинуть дом, но думаю, ты тоже хотела поскорее уехать.
— Не просто хотела, а рвалась всей душой.
— Спасибо за поддержку и понимание. Тебе было нелегко. Черт побери! Что за медовый месяц я устроил! Куда же нам поехать теперь? Где бы ты хотела провести время?
— Там же, где и ты.
Слегка озадаченный, Раф взял руку Бренны и поднес к губам.
— Спасибо.