Всего лишь любовь

Глава 30. Костя

— Мне кажется, я умираю, — её голос на том конце провода едва различим, — Приезжай.

Я вцепляюсь в смартфон:

— Виталин, не шути так! Виталь! Что с тобой? — кажется, мелкий узор на обоях сливается в мутное зарево красок. Я еле дышу.

— Ну, что-что, Кость? — раздражается Витка, — Мигрень! Я с тобой говорю через силу. Не то, что Капустина выгулять, встать не могу!

От сердца слегка отлегло. Но волнение также трепещет внутри, не давая звучать без эмоций:

— Виталин! Я приеду сейчас. Слышишь, жди!

— Угу, — отзывается Витка.

И, прежде чем она успевает меня отключить, говорю торопливо:

— Может быть, привезти что-нибудь? Продукты, лекарства? В аптеку заехать? Ты только скажи!

— Ничего, ничего мне не нужно, — усталым, надтреснутым голосом, шепчет она, — Просто сам приезжай.

«Просто сам», — повторяю себе. Собираюсь так быстро! Забыв, что поставил на газ макароны. Проверив три пункта: газ, свет и вода, закрываю входную. Бегу по ступеням, лифт занят, я ждать не могу. Машину веду осторожно, но цепко. На счастье, меня пропускают. Светофоры зелёные, пробок не видно.

Домчавшись, оставив авто на обочине, быстро вбегаю в подъезд. У дверей беру пару секунд передышки. Чтобы она не учуяла, как я спешил. Дыхание сбивчиво. Сердце колотится. Я решительно жму на звонок.

Виталина выходит. Усталая, бледная. Словно только проснулась. Прижимает ко лбу полотенце. Пижамная майка сползла, оголив острый выступ соска. Она неохотно её поправляет:

— Не прошло и полгода, — тот же голос, которым она говорила со мной минут сорок назад.

— Торопился, как мог, — говорю.

Она позволяет войти. И на фоне стены её бледность такая пугающе явная, что меня накрывает тревожной волной.

— Вот тут все его принадлежности, в сумке. Корм по дороге купи. У меня тут немного осталось, — Виталя кивает на сумку от Royal Canin, которую мы раздобыли по акции. Рядом пакетик с излюбленным Chappi.

Но я не хочу уезжать! Оставлять Виталину в таком состоянии…

— Виталь, ты б ложилась, — беру её за руку.

Вита сминает в руках полотенце. Оно уже высохло. Я замечаю, как веки припухли. От слёз? Как тёмные тени лежат под глазами. Как губы искусаны до крови.

— Виталюша, пойдём, — говорю, мягко беру её плечи, веду через зал на диван. Где у неё образовалось стихийное лежбище. Тут же тазик с прохладной водой. И таблетки. Опустевший стакан и смартфон.

Уложив её, нежную, хрупкую, я беру полотенце из рук, окунаю в прохладную воду. Отжав, я кладу ей на лоб.

— Вот так, мой хороший, вот так, — приговариваю.

— Кость, ты иди, ладно? А то Капустин нагадит в прихожей, — набрав воздуха, шепчет она. И видно, что каждое слово даётся с трудом.

— Уберу, ничего, — отвечаю и глажу её по щеке. По веснушчатой коже. Мой рыжик, мой маленький рыжик, — Виталь, что мне сделать, скажи? Может, вызовем доктора?

Вита болезненно кривится. Знаю, она не любит больницы и докторов. Ни один из врачей не сумел излечить её частые боли. Мигрени. Они появляются слишком стихийно. Могут надолго оставить, а после накрыть волной боли так, что Виталя лежит неподвижно. Становится полуживой, как сейчас.

— Нет, — убирает она мою руку, — Оставь меня, Кость. Уходи.

Облокотившись о лутку дивана, я думаю, что предпринять. На журнальном столе её коврик с иголками. Значит, лежала на нём? Вижу мазь с анальгетиком, масло камфары рядом. Обычно Виталя просила меня помассировать шею и голову. Сейчас не попросит.

Потому предлагаю сам:

— Давай помассирую шейку? Хочешь?

Она отзывается стоном. Решаю, что это согласие. Мягко её развернув, приникаю ладонями к коже. И сердце с удвоенной силой стучит. Даже так! Даже в этом её состоянии, не могу удержать этот внутренний жар. Эту тягу…

Беру под узды свой позыв. Концентрируюсь на массаже. Сделать это достаточно проблематично. Витка стонет при каждом нажатии пальцев. Я знаю, куда нажимать…

От процесса меня отвлекает Капустин. Коготками скребёт по паркету.

— Иди, посмотри, — шепчет Вита.

Я, неохотно оставив её, отправляюсь в прихожую. Вижу, Капустин уже навалил на паркете «мамаев курган», и усердно его зарывает.

«Спасибо, что хоть не понос», — говорю про себя. Отправляюсь в туалет за совком. Спрятав его экскременты в пакетик, я ставлю их рядом с дверьми.

— Вот так, — сообщаю Капустину, — Мамочка наша ничего не учует.

Виталина, открыв один глаза, изрекает:

— Нагадил? — когда я вхожу. Звучит это так, словно я сам только что навалил.

Вместо ответа я тяжко вздыхаю:

— Я прибрал, не волнуйся.

— А я говорила, — сквозь стон, произносит она.

— Тшшш, — прерываю, — Не думай об этом. Расслабься, поспи.

— Какой там поспи? — хмурит брови Виталя. Любая гримаса болезненной маской горит на лице.

— Сильно болит? — вновь присев, глажу тонкий изгиб её шеи. Отобрав полотенце, опять окунаю его в таз с водой, — Может, чаю с лимоном? Ну, помнишь, ты обычно просила послаще?

Вита стонет:

— Давай.

Пока я готовлю на кухне, Капустин болтается рядом.

— Ну что ты, серун? Проголодался? — я наполняю почти опустевшую миску.

Слышу, как хлопают двери туалета. Затем…

— Вит, ты там? — подхожу и стучусь.

Изнутри слышно звуки. Такие, как будто Виталю тошнит.

«Может, она отравилась?», — мелькает в мозгу. Или это какой-нибудь новый «короновый штамб»? Мне страшно! Мне хочется, чтобы она оставила ванну открытой, но дверь заперта. Дёргаю ручку:

— Виталя, ты как?

За сливом бочка следует шум льющейся из крана воды. Судя по звукам, она умывается. Стонет, и, дёрнув защёлку, выходит ко мне.

Я ловлю её, уже слишком слабую для того, чтобы противиться мне. Убрав ото лба её рыжие волосы, прижимаюсь к нему поцелуем. По-моему, он даже слишком холодный! Нормально ли это?

— Виталь, давай врача, а? — опять предлагаю.

Она ни в какую! На кухне свистит закипающий чайник.

— Сейчас я чаёк тебе сделаю, да? — отпускаю её. И слежу за ней взглядом, пока Виталина опять ни ложится на старый диван.

Меня бьёт озноб. Я и сам пребываю на грани! А если она заболела серьёзно? Если это не просто мигрень? А если врачи заберут её в стационар? А если, а если, а если…

Но ждать не могу! Просто ждать невозможно. Беру телефон, набираю 103. Спустя пару гудков отвечает какая-то девушка:

— Скорая слушает!

— Здравствуйте, — прикрыв ладонью динамик, стараюсь, чтоб Вита меня не услышала, — Женщина 44 года, острый приступ мигрени. Ей очень плохо, тошнит. Приезжайте скорее!

— Адрес диктуйте! — бросает она равнодушно.

Я называю ей адрес.

— Высылаю бригаду, ждите! — говорит, отключается.

Я прислоняюсь спиной к холодильнику. Ждём…

Они приезжают, когда Виталина пьёт чай. Хотя, пьёт — громко сказано! Цедит, с трудом, по глотку. От еды отказалась.

— Кто это? — смотрит она недоверчиво.

— Я открою, лежи, — поднимаюсь.

Доктор, а с ним медсестра, торопливо заходят.

— Туда, — говорю, семеню вслед за ними в гостиную.

— Что у нас тут? — восклицает врач скорой. Он седовласый и крепкий. И чем-то похож на отца. Только с густыми усами над чуть выпирающей верхней губой.

Витка глядит с укоризной. Наверное, мне попадёт? Но сейчас я стараюсь не думать об этом. Опускаюсь на лутку, в её изголовье:

— Мигрень, очень сильная. Недавно тошнило. Я думаю, вдруг это…

— Как давно длится приступ? — игнорируя мой анамнез, врач обращается к Вите.

— Ей тяжело говорить, — заверяю его.

— Ничего, — отвечает седой эскулап, принимает из рук медсестры миниатюрный фонарик.

Виталина болезненно щурится, когда он, включив, направляет ей в глаз.

— Что пили? Какие лекарства? — его голос звучит отвлечённо. А руки, как будто на автопилоте, проводят осмотр. Он щупает пульс, отмеряет давление, прижимается слушалкой к бледной груди.

Я сгребаю планшетки с остатками разных таблеток, даю ему в руки:

— Вот!

— Так, — изучает внимательно, глядя на них сквозь очки, — Сколько выпили?

— Три, последнюю час назад, — произносит Виталя.

— Давно пьёте эти таблетки? — интересуется доктор.

— Всегда их пила, и всегда помогали, — вздыхает она.

— Лекарство надо менять иногда, — говорит, — Я вам выпишу две разных вариации. Действующий компонент у них один и тот же, но сопутствующие компоненты разные. Медикаментозной аллергии нет?

Вместо ответа она пожимает плечами:

— Да вроде бы не было.

— Хорошо, — он берётся писать, — Принимайте при первых же признаках боли. И не тяните, понятно? Пока уже на стенку лезть охота. Тогда никакое лекарство не поможет! Только инъекции. При мигрени постельный режим, никаких громких звуков, волнений. Таблетку в зубы и лежать! Понятно?

Дописав на бумаге названия, он отдаёт её мне.

— Скажите, доктор, — смотрю на рецепт, — А можно ли как-то бороться с мигренью? Ну, я имею ввиду, излечить?

— Увы, но мигрень неизлечима. Приступы боли можно купировать. Но полностью их исключить невозможно, — он принимает из рук медсестры небольшой шприц и ампулу.

— Это что? — оживляется Витка.

Я знаю, как сильно она ненавидит уколы. И тоже пытаюсь дознаться:

— Зачем?

— Метилбутиламиноакридин [1]внутримышечно, поможет купировать приступ, — объясняет нам врач и уже направляет иглу в адрес Виткиной попки, — Заголяемся, барышня!

Виталя со всхлипом глядит на меня.

— Рыжик, надо, — беру её за руку.

Она утыкается в спинку дивана, приспускает пижамные шорты, давая врачу доступ к мягкому месту.

— А больно будет? — болезненно хмурюсь, взглянув на иглу.

— Больно сейчас, а потом полегчает, — всё таким же спокойным и взвешенным тоном изъясняется врач. Мажет ваткой поверхность Виталькиной попы.

И я наклоняюсь к её изголовью. Шепчу ей на ушко:

— Малыш, потерпи.

А Вита дрожит и вцепляется в руку, которую я уложил на плечо…

Укол, очевидно, был очень болезненный! Судя, как Вита скулила. А я продолжал её гладить, шептать ей на ушко:

— Малыш, потерпи. Всё в порядке, я рядом.

— Супруга? — уже на пороге решает спросить медсестра.

Я киваю. Она не девчонка, ровесница мне. Кольцо повествует о том, что она тоже замужем.

— Вот бы мой так со мною носился! — смеясь, прижимает к себе чемоданчик с крестом.

Я обращаюсь к врачу:

— Подскажите, а чем может быть спровоцирован приступ? Может быть, есть какие-то превентивные меры? Ну, если болезнь нельзя вылечить, то её как-то можно предотвратить?

Мужчина, обтянутый синим халатом, вздыхает:

— Мигрень — это не болезнь, а скорее, особенность организма. Спровоцировать может что угодно. Переутомление, как физическое, так и умственное. Также стресс, провокатор любых форм головной боли. Превентивные меры… Ну, тут я, увы, не сумею быть оригинальным, если скажу, что здоровый образ жизни ещё никому не мешал. Полноценный сон, отсутствие вредных привычек, правильное питание, прогулки на свежем воздухе. И тому подобные вещи. Но нельзя доводить себя до состояния пограничного! Когда уже начинает тошнить и нет сил подняться с постели. Многие терпят, решают, что как-то само пройдёт. Оно не проходит, и приходится делать уколы.

— Спасибо вам! — я жму ему руку.

Спровадив врачебную пару, иду к Виталине в гостиную. Она так и лежит, на боку.

— Виталь, спишь? — я касаюсь плеча, опустившись на корточки.

Она шмыгает носом:

— Отстань!

— Ну, чего ты? — сажусь на ковёр.

— Я же просила не вызывать докторов, — с интонацией маленькой девочки, буркает Витка.

Я усмехаюсь. Иногда она — сущий ребёнок! Где-то такая серьёзная, умная, собранная. А где-то — «трава не расти»! Как любил говорить мой отец про меня, когда я был подростком.

— Ну, Виталь, — упираюсь я лбом в её мягкое место, и целую его сквозь пижамную ткань, — Ну, ведь зато помогло? Должно помочь, вот увидишь.

— Ты предатель, — толкается Витка. Её голос звучит еле слышно в диванной глуши.

Я вздыхаю. Ну, вот! Я предатель. Даже тут никакой благодарности. Я её, видите ли, предал, что вызвал врачей.

Невзирая на это, всё равно продолжаю навязчиво гладить её напряжённое тело. Тот бок, куда проникала игла.

— У коти боли́, у пёси боли́, а у Витали не боли́, - приговариваю.

Капустин, вошедший в гостиную, глядит вопросительно.

— Не у тебя, не у тебя! — утешаю его, — У другого пёси.

Витка смеётся чуть слышно. На сердце теплеет. Возможно, я и предатель. И это клеймо навсегда. Но в сердце моём есть одна только женщина — Вита. Другой там нет, и не будет! И если она не простит, я останусь один.

[1] Название лекарства является вымышленным.