Всеволод Большое Гнездо

1

В исторической литературе можно встретить имя второй жены Юрия Долгорукого, причём приводится оно по-разному — Ольга, Евфросиния или Елена. Но все эти имена либо основаны на недоразумении, либо не находят подтверждений в источниках⁵.

2

Такой текст читается в Лаврентьевской летописи. В Ипатьевской (в которой, очевидно, отразилась работа редактора, правившего текст уже при князе Всеволоде Юрьевиче) иначе: Михалко же и Всеволод «послушлива сыи, идоста (двойственное число. — А. К.) по половьцех...» С правкой такого рода — прибавлением имени Всеволода к имени его брата Михаила — мы неоднократно будем сталкиваться и в дальнейшем.

3

Попавший в рассказ о битве, вероятно, из древнерусского перевода «Истории иудейской войны» Иосифа Флавия — популярного на Руси хронографического сочинения.

4

А это выражение дословно заимствовано уже из другого, не менее популярного на Руси переводного памятника — «Александрии», византийского романа о подвигах Александра Македонского⁵². Как видим, летописец был весьма образованным и начитанным человеком.

5

Уместно заметить, что имя Шварн со временем появилось и в именослове Рюриковичей — так назвал одного из своих младших сыновей знаменитый галицкий князь Даниил Романович в XIII веке. Даниил находился в отдалённом свойствё с потомками Всеволода Большое Гнездо: его брат и соправитель Василько Романович был женат на внучке Марии Всеволожей⁶². Так, может быть, наречение Даниилова сына свидетельствует о том, что княжеское происхождение тестя Всеволода к тому времени сделалось уже общепризнанным?

6

Казалось бы, вопрос о происхождении княгини Марии нашёл разрешение в самое недавнее время. В октябре 2015 года в аркосолии южной стены северного придела Успенского храма владимирского Княгинина монастыря были обнаружена перемешенные останки нескольких людей: как выяснилось при их первичном исследовании в ноябре того же года, двух взрослых женщин, 45—50 и 25—30 лет, девочки в возрасте около девяти лет и лица неустановленного пола не моложе десяти лет. Старшая из женщин была предположительно отождествлена с княгиней Марией Всеволожей — и потому, что она соответствовала ей по возрасту, и потому, что у неё были выявлены признаки, характерные для многорожавшей женщины.

В 2015—2016 годах по инициативе митрополита Владимирского и Суздальского Евлогия останки были подвергнуты комплексному исследованию с привлечением специалистов разного профиля⁶⁶. Выявлено, в частности, родство между старшей из женщин и девочкой-подростком (её дочерью?), в то время как вторая из захороненных в аркосолии собора женщин родственницей первой не является. Рост обеих взрослых женщин оказался ниже среднего: соответственно, 157,6 и 155,7 см. Председатель комиссии Сергей Алексеевич Никитин, главный специалист в области медико-криминалистической идентификации личности и в области антропологической реконструкции лица по черепу, произвёл графическую реконструкцию внешнего облика старшей княгини (Марии Всеволожей?).

Один из вопросов, интересовавших исследователей, был: каков наиболее вероятный регион происхождения старшей из женщин? Для сравнения привлекался материал из Республики Северная Осетия — Алания, и сравнение это показало сходство по ряду параметров; отсюда соответствующий вывод: «наиболее вероятным регионом происхождения женщины № 1 (предполагаемой княгини Марии. — А. К.) является территория Осетии».

Однако признать вопрос решённым, по-видимому, нельзя. У нас нет никакой уверенности в том, что исследованию подверглись останки именно Марии Всеволожей. В Успенском соборе Княгинина монастыря были похоронены и другие княгини, в том числе «подходящего» возраста и многорожавшие (среди них, между прочим, и одна из сестёр Марии). Скептицизм вызывает прежде всего тот факт, что при исследовании останков старшей из женщин, равно как и других лиц, обнаруженных в аркосолии, «какой-либо выраженной патологии, свидетельствующей о возможных серьёзных заболеваниях, выявлено не было» (благодарю С. А. Никитина за дополнительное разъяснение этого важного вопроса). А ведь княгиня Мария, первая женя Всеволода Юрьевича, как хорошо известно из летописей, страдала каким-то очень серьёзным заболеванием и последние восемь или семь лет жизни «лежала в немощи», не имея возможности вставать с постели. Как представляется, налицо явное противоречие с результатами исследования.

7

И вновь разительное противоречие с исследованием останков, которое было проведено в 2015—2016 годах (см. предыдущую сноску).

8

Который, между прочим, приходился не только зятем Мстиславу и Ярополку Ростиславичам, но и тестем младшему из смоленских князей Мстиславу Храброму и сватом черниговскому Святославу Всеволодовичу — как видим, родственные связи между различными ветвями Рюриковичей переплетались весьма причудливо.

9

По Татищеву, Мстислав взял себе «Лесную страну» — Ростов, Переяславль и прочие грады, а Ярополку отдал «Польскую» — Юрьев и Владимир; Суздаль же был оставлен обоим.

10

Слово не вполне понятно. Чаще всего под ним понимают название какого-то села. В Хлебниковском списке Ипатьевской летописи: «...из загорд[и]я».

11

Под «великим Владимиром», по всей видимости, надо понимать князя Владимира Всеволодовича Мономаха, заложившего город в ! 108 году. Не исключено, однако, что именно эта фраза летописца способствовала формированию позднейшей легенды об основании Владимира на Клязьме Владимиром Святым, Крестителем Руси, в X веке.

12

В «Истории Российской» В. Н. Татищева приведено описание внешности князя Михалка Юрьевича: «Ростом был мал и сух, брада уска и долга, власы долгие и кудрявы, нос нагнутый, вельми изучен был писанию, с греки и латины говорил их языки, яко руским, но о вере никогда прения иметь не хотел и не любил, поставляя, что все прения от гордости или невежества духовных произходят, а закон Божий всем един есть». Князь этот, по словам Татищева, «о управлении земском крайне прилежал, для сего часто, как ему возможность допускала, ездил по городам, хотя ведать, везде ли люди право судятся и нет ли где от управителей обид, якоже и по сёлам проезжая, земледельцев прилежно спрашивал, и всем приходясчим к нему двери были не заперты»⁴⁶. Портрет и характеристика князя, отражающая представления Татищева об идеальном правителе, несомненно, должны быть признаны плодом его собственного творчества.

13

Ибо упоминание Бориса Михалковича в связи с Кидекшей может объясняться путаницей его с князем Борисом Юрьевичем, сыном Долгорукого, похороненным в церкви Бориса и Глеба на Кидекше.

14

По Татищеву, решающую роль в победе сыграл именно переяславский полк (возглавляемый, напомню, князем Ярославом Красным): «Был бой жестокой: падали люди с обоих стран, переславцы наипервее смяли Мстиславле правое крыло...»

15

«Отбежа бо князь Ярополк Ростиславич в Воронаж, — объясняет автор поздней Никоновской летописи, — и тамо прехожаше от града во град, от многие печали и скорби не ведый, себя камо ся дети»⁶⁷. Последние слова содержат явную отсылку к рассказу о судьбе самого знаменитого злодея и беглеца в истории древней Руси — князя Святополка Окаянного.

16

Леонид Николаевич Мартынов (1905—1980).

17

«...Князь же великий печален бысть, но не може их удержати. Они же разметаша поруб и емше Мстислава и Ярополка и, ослепивше, отпустиша в Русь...» — так изложено в «Чуде 7-м» само ослепление.

18

В Никоновской летописи XVI века объяснение этому эпизоду дано чисто русское: князю Глебу Святославичу «оплошившуся, и всем пианым бывшим». Может быть, это и походит на правду, но тем же пороком объяснена здесь и последующая нерасторопность «сторбжи» князя Романа Глебовича на Оке, которую воины Всеволода застали также «пианых и спящих»⁵.

19

Больше того, Всеволод Юрьевич приходился своему старшему родственнику двоюродным дядей по матери (ибо мать Святослава Всеволодовича была дочерью Мстислава Великого) — вот ещё одно свидетельство крайней запутанности родственных отношений внутри рода Рюриковичей.

20

Современный ульяновский краевед Н. В. Марянин полагает, что это был остров Чертык, самый большой из островов вблизи Камского устья (под таким именем он упоминается в источниках с XVI века). «Конные дружины русских князей, — пишет автор, — шли к переправе через мордовские земли. Сначала они преодолевали основное русло Волги, очень узкое в этом месте, и попадали на остров Каратаевский. Затем через небольшую протоку Воложка переправлялись на остров Чертык, ширина которого здесь доходила до 5 км. На левой стороне острова, видимо, и находилось то самое летописное “место высадки на реке” — Исады, где встретились русский флот и конные дружины князя Всеволода. Оставив ладьи и насады на острове, войско переправилось через одноимённую протоку Чертык на левый берег Волги между устьями рек Актай и Бездна (между ними было около 15 км), предположительно, в том же месте, где позже располагалась упоминаемая уже пристань Переволоки. Одна из этих двух рек и есть летописная Цевца»²⁶.

21

Или даже того же 1188-го: показания источников на этот счёт не вполне ясны и отчасти противоречивы⁶⁷.

22

Сведения о строительстве ещё одной церкви приводятся только у Татищева: по его данным, в 1198 году, в связи с рождением младшего сына Ивана, «повелел Всеволод в Стародубе на Клязьме построить церковь Святаго Иоанна»⁸⁰.

23

В. Н. Татищев, видевший в претензиях Всеволода по большей части потомственную ненависть к «племени Мстиславлю», винил в случившемся митрополита Никифора, который якобы хранил у себя в «хранилище» киевского Софийского собора «договорные грамоты Всеволодовы с Романом Ростиславичем и Святославом Всеволодовичем о волостях» и, ведая, что Всеволод в них, взяв себе Новгород, «вечно Руской земли и Киева отрёкся», скрыл это от Рюрика Ростиславича. «Здесь невежество или самохвальство с гордостию архиерея видимо», — делает вывод Татищев, прибавляя излюбленное для себя рассуждение о пределах церковной власти: «Видится, или злоба на Романа (Мстиславича. — А. К.), что оный, яко мудрый государь, не много попам власти давал и не был суеверен, каковые духовным всегда противны, или обещание послов Всеволодовых его в такое неистовство привело»⁸⁹. Понятно, что к реалиям XII века эти рассуждения не применимы. Ничего не знаем мы и о «грамотах» Всеволода Юрьевича, в которых он будто бы «навеки» отрекался от Киева и «Русской» (Южнорусской) земли.

24

Такой текст читается в Лаврентьевской летописи. В Радзивиловской и Московско-Академической иначе: «Господине! Ты еси Володимир, ты Юрий, ты Всеволод!» Схожий текст («Ты господин, ты Гюрги, ты Владимир») — в Летописце Переяславля Суздальского. Едва ли это простое искажение первоначального текста; скорее — сознательное обоснование «отчинных» прав Всеволода Юрьевича, сына Юрия Долгорукого и внука Владимира Мономаха, на Новгород. Подобное использование имён отца и деда в качестве своего рода «почётного титула», «подчёркивающего право их потомка на тот или иной стол», присутствует и в других местах летописи. Похожими словами встречали, например, те же новгородцы в 1149 году князя Изяслава Мстиславича: «Ты наш князь, ты наш Володимир, ты наш Мьстислав»¹¹¹. Другое дело, что какими-либо правами на Новгород Юрий, отец Всеволода, — особенно в глазах новгородцев — едва ли мог обладать.

25

Некий русский автор в таких выражениях описывал огромную солунскую церковь (её длина около 55 метров) и её главную святыню: «...широта же церкви тоя доброму стрельцю стрелити, а мощи святаго Христова мученика Димитрея лежать среде церкве на кладязе, и над кладязем стоить гроб; и паки же на праздник святаго Димитрея мира вельми много исходить и не могут его исчерпати, но наряжен от того кладезя под землёю ручей к морю, и якоже когда идеть миро в ручей, и в то же время прилучится какову животну четвероногу чрез тот ручей пойти, или черну, или чермъно, или серо, или каково си будеть, — и оно учинится бело. И паки же исходить от святаго Димитрея миро трижды годом, а на праздник святаго Димитрея поставляють с обе страны его два тябла (яруса иконостаса. — А. К.), и на них зажгуть свещи злащены, да 600 стькляниць масла зажгуть, а над селуньским митрополитом шестьдесят стькляниць на колесе учинены»¹¹⁴.

26

В фундаментальном исследовании академика Валентина Лаврентьевича Янина эти печати определены как принадлежащие внуку и полному тёзке Всеволода Большое Гнездо князю Всеволоду Юрьевичу-младшему — на том основании, что последний, в отличие от своего деда, дважды княжил в Новгороде (оба раза короткое время: в 1222и 1224 годах), где и были найдены первые экземпляры¹³¹. Однако Всеволод Большое Гнездо настолько часто и в течение столь долгого времени имел общение с Новгородом, что его печати должны встречаться здесь не реже, чем печати его внука.

27

Как об этом сообщают некоторые источники, хотя и очень поздние и не слишком достоверные¹⁵⁰.

28

Есть основания полагать, что именно княгиня Мария Шварновна была заказчицей так называемого «Суздальского змеевика» — медальона-оберега из яшмы с изображением семи отроков Эфесских на одной стороне и змеевидной фигуры на другой и благопожелательными надписями, в которых значатся на лицевой стороне имена Георгий и Христина, а на оборотной — Мария и Христина, «в мире же Миослава (?)» «с старейшею дочерью»; амулет этот происходит из суздальского Рождественского собора и ныне хранится в Государственном историческом музее в Москве. Было высказано несколько гипотез о принадлежности названных имён³. Как мне представляется, речь в нём идёт о четырёх лицах: Марии «Всеволожей», заказчице медальона, её сыне Юрии (который несколько лет княжил в Суздале), невестке Христине-Миославе и старшей безымянной (только что родившейся?) дочери последней. Подобные обереги защищали прежде всего женщин, в частности рожениц. Но женой кого из сыновей Марии была Христина? Очевидно, что Георгия (Юрия). Нам, правда, известно имя жены Юрия Всеволодовича — Агафья. Но брак с ней был заключён в 1211 году (уже после смерти Марии Шварновны), когда Юрию было 22 года, и можно усомниться в том, что он был для князя первым⁴: ведь и его старший брат Константин, и младший Ярослав женились в гораздо более раннем возрасте. Предполагаю, что Христиной-Миославой (?) звали первую, не упомянутую в летописи жену князя, а оберег был заказан княгиней Марией по случаю рождения её невесткой первого ребёнка, дочери (также не упомянутой в летописи).

29

Летопись приводит слова княгини, произнесённые при этом: «Чадо моё! се в вся роды хвалим и блажим». Слова эти, обращённые к Богородице, звучат в храме на второй седмице Великого поста («Се вси роди блажим Тя, Пречистая»)¹⁰ — а ведь в эти самые дни, на второй седмице Великого поста, Константин, по летописи, и отправляется в Новгород и прощается с матерью: так летописная последовательность событий находит косвенное подтверждение в речи княгини.

30

В поздней Никоновской летописи речь Всеволода значительно распространена за счёт патетических восклицаний: «Христианин еси! Почто хощеши крови проливати христианскую всуе?! — обращается он к Мстиславу. — Убойся бо Бога, да не гнев Божий постигнет тя. Послушай убо старости моеа, и седин моих не презри, и престани от гнева, и пусти ко мне сына моего Святослава и с мужи его; а еже что он неподобно учинил, то аз исправлю! А что аз гости новгородцкиа поймал и имение их и богатство взях, то отпущу их со всем товаром, и иныа гости новгородцкиа аще будут закоснели в каких делех в земли моей, и тех отпущу со всеми товары их, и животворящим крестом о мире и о любви с тобою утвержуся»³³.

31

А «оттоле в Петров», добавляют авторы Ермолинской и ряда других летописей⁴². Но что это за город (или монастырь), неизвестно.

32

Этот город находился на месте села Выжгород (Вышгород), на правом берегу Оки, недалеко от Старой Рязани⁴³.

33

В самом конце XII или начале XIII века Рязанская епархия была выделена из состава Черниговской. Арсений был первым рязанским епископом.

34

В Летописце Переяславля Суздальского место битвы обозначено по-другому: Юрий встретил рязанских князей «у Осового», где и победил «Изяславъль полк Володимиричя»⁵⁷. Что такое Осовой, непонятно.

35

Как всегда, уникальные (но не обязательно достоверные) сведения содержатся в «Истории Российской» В. Н. Татищева. По версии историка XVIII века, Всеволод Юрьевич послал в Киев в качестве сватов сына Константина «со княгинею и бояры знатнейших с жёнами и со многими дарами невестке своей». Сваты пробыли у Всеволода Святославича до весны «во всяком довольствии». Весной же киевский князь отпустил свою дочь во Владимир, а «с нею послал братанича своего Ингоря Ярославича, да зятя Кир Михаила пронскаго (который становился свояком для Юрия Всеволодовича. — А. К.) с жёнами, и епископа черниговскаго, да бояр лучших с жёнами. С нею же послал злата, сребра, бисеров, камений драгоценных и одежд множество. Зятю же особно дары: кони, оружие и парчи разные». Всеволод Юрьевич тоже «дарил невестку свою от злата, сребра, бисеров и парчей премножество и дал ей град Юриев на собственное содержание. Потом князей, прибывших с нею, и бояр, одаря богато, отпустил»⁶⁹.

36

Знаменитый Даниил Заточник цитировал своему адресату, князю Ярославу Владимировичу, слова, сказанные ему «князем Ростиславом»: «Не лгал бо ми Ростислав князь: “Лепше бы ми смерть, ниже Курское княжение”». Как известно, похожие слова ещё в 1139 году произнёс другой Мономашич, князь Андрей Владимирович Добрый, в ответ на предложение тогдашнего великого князя Киевского Всеволода Ольговича обменять на Курск его Переяславль («Лепьши ми того смерть и с дружиною на своей отцине и на дедине взяти, нежели Курское княжение»). Обычно считается, что Даниил Заточник ссылался в данном случае на князя Ростислава Юрьевича (ум. 1151), сына Юрия Долгорукого, который будто бы передал ему слова своего дяди. Но современником Даниила, скорее, был князь Ростислав Рюрикович, который и сам мог попасть в ту же ситуацию, что и Андрей Добрый за 70 лет до него, и ответить на предложение другого Ольговича, Всеволода Святославича, теми же, вошедшими в поговорку словами, что и его двоюродный прадед⁷⁰.

37

Судя по тексту, приведённому в Лаврентьевской летописи, речь идёт о епископе Леоне, современнике Всеволода и Андрея Боголюбского. Более поздние авторы, однако, решили, что вощаница принадлежала святителю Леонтию Ростовскому. Прямо пишет об этом, например, автор Тверского летописного сборника: «...глаголют бо, яко вощаница та святаго Леонтиа»⁸³.

38

Летописи XV—XVI веков называют по именам трёх ростовских бояр князя Константина Всеволодовича — это Добрыня Золотой Пояс (в других вариантах Тимоня Золотой Пояс, или Добрыня Рязанич Золотой Пояс), некий Нефедий Дикун и Александр (Алёша) Попович; все они участвовали в битве на Липице 1216 года. По свидетельству Тверского летописного свода, Александр со своим слугой Торопом служил прежде Всеволоду Юрьевичу и уже от него перешёл к старшему сыну, когда Всеволод дал тому Ростов. Боярин владел неким «городом», «обрыт под Гремячим колодязем на реце Гзе, иже и ныне той соп стоит пуст». Вместе с Александром были ещё и иные «седмьдесять храбрых» (то есть 70 бояр?); все они после смерти Константина перейдут на службу к киевскому князю Мстиславу Старому и погибнут в битве на реке Калке в 1223 году⁹¹. Очевидно, впрочем, что эти известия о ростовских боярах имеют по большей части фольклорное (былинное) происхождение.

39

Или, как витиевато сказано об этом в Тверском летописном сборнике XVI века: «...не восхотевшу быти в Володимери, но у Пречистиа Ростовскиа и чюдотворцев излюбы жити... ту бо омышляше столу быти великому княжению»⁹³.

40

Хотя автор Летописца Переяславля Суздальского, напротив, называет Ярослава среди сыновей, присутствующих при погребении отца.

41

«...Усмотрено было, — сообщает историк собора протоиерей А. Виноградов, — что и в этой гробнице много сложено человеческих костей, под которыми видны были левая ножка и правая рука великого князя сохранившимися в нетлении; остальных же частей тела не видно было под наложенными на оное костями»¹²¹.

42

По-другому, ранее 10 ноября того же года.

43

По-другому, 10 ноября 1188 года.

44

По-другому, 1194 год.