Встреча на Прайле

Гарри Тертлдав БЛЕФ

КЛИК, КЛИК, КЛИК… Снимки с разведывательных спутников один за другим выскакивали из факса. Ближе других к аппарату случился Рамон Кастильо. Он вынул отпечатки из приемного поддона скорее ради порядка, нежели из любопытства. Все предыдущие снимки безымянной пока планеты не отличались чем‑либо интересным.

Впрочем, хороших снимков этой речной долины у них еще не было. По мере изучения отпечатка густые брови Рамона поднимались все выше, словно вороньи крылья. Его меднокожее тело охватило небывалое возбуждение; ему даже удалось одернуть себя. «Со скуки померещилось», ‑ пробормотал он. И тут же сунул кадр в увеличитель.

На истошный вопль Рамона сбежался весь экипаж «Уильяма Хауэллса». Первой в рубке оказались Хельга Штайн ‑ коренастая блондинка лет под тридцать; обыкновенно серьезное выражение лица ее сменилось удивлением.

‑ Майн Готт, что с тобой, Рамон? ‑ спросила она: Кастильо редко бывал таким возбужденным.

Обычно она раздражала Рамона. Он был антропологом‑культуроведом, она ‑ психологом, и противоположный подход к затрагивающим их обоих проблемам приводил к ожесточенным спорам. Но теперь Рамон лишь отступил на шаг от увеличителя, галантным жестом предложив Хельге занять его место.

‑ Сама посмотри, ‑ великодушно предложил он. Его латинскому произношению завидовал весь экипаж «Хауэллса».

‑ На что я должна смотреть? ‑ удивилась Хельга, настраивая резкость. К этому времени в рубку набились все члены научной группы: медик‑антрополог Сибил Хасси и ее муж Джордж Дэвис, биолог (они поженились буквально накануне старта, так что теперь Джорджу приходилось терпеть шуточки насчет практического применения его теоретических познаний), лингвист Ксинг Мей‑Лин и Манолис Закифинос, специалист по части геологии.

Даже Стен Джеффриз сунул голову в рубку, чтобы узнать причину такой шумихи.

‑ Вы что ребята, гору из чистой платины нашли? ‑ хихикнул штурман при виде Хельги, приникшей к окуляру увеличителя.

Она озадаченно обернулась.

‑ Как это будет на латыни? ‑ англоязычные члены экипажа то и дело забывали, что говорить надо на языке международного общения. Извинившись, Джеффриз повторил свою фразу.

‑ Ах, ‑ промолвила Хельга, слишком потрясенная, чтобы по обыкновению испепелить его взглядом. ‑ Расшифровка таких снимков ‑ не моя область, пойми. Пусть этим займутся Сибил, Манолис или Рамон, первый увидевший это. Но только похоже, что у реки стоят города, окруженные сетью ирригационных каналов.

Вопли, подобные тому, что испускал Кастильо, вырвались из груди всей научной части экипажа. Все рванулись вперед, к увеличителю. «Ух ты! ‑ только и сказала Сибил Хасси, когда чей‑то локоть въехал ей под ребра. ‑ Эй, поосторожнее, тут вам не регби, черт возьми. И пусть кто хочет переведет это на латынь!»

В конце концов, переругиваясь, все выстроились полукругом перед увеличителем.

‑ Видите? ‑ сказал все еще взвинченный Кастильо, пустив отпечаток по кругу. ‑ Города с каменной архитектурой, окруженные стенами, вынесенные укрепления, покрывающие всю долину ирригационные каналы. Принимая во внимание состояние остальной части планеты, я осмелюсь Предположить, что это их первая цивилизация, вроде Шумера или Древнего Египта на Земле.

То, что на планете есть обитатели, было известно уже несколько дней, однако предыдущие фотографии не показывали ничего, кроме крошечных деревушек ‑ ничего, что указывало бы на достойную контакта цивилизацию. Но теперь…

‑ Шанс увидеть воочию цивилизацию, основанную на орошении земель, а не окаменелые находки тысячелетней давности, ‑ мечтательно произнес Рамон.

‑ Шанс накатать диссертацию, ‑ сказала Мей‑Лин со свойственной ей практичностью. Она владела латынью не так свободно, как Рамон, зато произношению позавидовал бы сам Цезарь.

‑ Публикации! ‑ в один голос сказали Хельга и Джордж Дэвис.

Все рассмеялись.

‑ Множество произведений искусства, на которых можно разбогатеть, ‑ вставил Джеффриз.

Манолис Закифинос издал негромкий, но полный презрения звук. Тем не менее слова штурмана не остались неуслышанными. За новые формы прекрасного неплохо платили.

Закифинос выскользнул из рубки. Решив, что тот обиделся, Рамон поспешил следом утешить его, но геолог тут же вернулся с бутылкой узо. «Те, кому довольно водки, пусть идут на камбуз, ‑ кричал он с сияющим взором. ‑ Это событие надо отметить особо!»

‑ Позовите капитана! ‑ сказал кто‑то, когда вся команда, обмениваясь догадками, переместилась в кают‑компанию. Большинство по дороге заскочили в свои каюты за соответствующими случаю тайными припасами. Сибил принесла небольшую зеленую бутылку танкуере, которую водрузила между бурбоном и шотландским виски. Забавно, подумал Рамон, ее муж предпочитает американское зелье, а Джеффриз, американец ‑ скотч.

Персональный вклад Кастильо произрастал когда‑то в горах близ его родной Боготы. Он выложил аккуратные, почти как фабричные, самокрутки на стол рядом с напитками. Будучи по натуре умеренным, он ухитрился сохранить большую часть того килограмма, что взял с собой в рейс, и теперь с легкой душой делился оставшимся.

Будь у него выбор, он предпочел бы пиво, но обычные космические ограничения делали это невозможным. Он вздохнул и смешал себе джин с тоником.

Он как раз углубился в неизбежную и бесплодную дискуссию с Хельгой о том, на кого могут быть похожи обитатели планеты, когда гул на мгновение стих. Рамон поднял глаза ‑ в дверях стояла капитан Катерина Толмасова.

Да, подумал Рамон, ей всегда удается привлечь к себе всеобщее внимание. Отчасти это можно было объяснить тем, что она продолжала носить мундир даже тогда, когда все остальные сменили его на джинсы или комбинезоны. Однако ореол начальственности окутывал ее плащом поверх любой одежды ‑ или отсутствия таковой.

В одежде или без, она обладала способностью притягивать мужские взгляды. Исключением не был даже молодожен Джордж Дэвис. Она была высока, стройна, темноволоса ‑ не совсем типично для русской. Ее национальность проявлялась скорее в высоких, широких скулах и в глазах ‑ бездонных голубых озерах, утонуть в которых почел бы за честь любой мужчина.

То, что они спали вместе, до сих пор удивляло Рамона, а иногда и слегка пугало.

Она подошла к нему, улыбаясь.

‑ Насколько я понимаю, мы должны благодарить за этот, гм, случай тебя? ‑ ее голос превращал латынь в тягучую мелодию. Они могли объясняться только на этом языке. Интересно, думал он, сколько раз за последнее тысячелетие этот язык использовался в постели?

‑ На моем месте мог оказаться кто угодно, ‑ запротестовал он. ‑ Кто бы ни взглянул на снимки, он сразу бы все увидел.

‑ Все равно я рада, что это был ты. Установление контакта куда интереснее бесконечного однообразия гипердрайва, и пусть инструкторы из Звездной Академии в Астрограде и морщатся на здоровье от таких слов, ‑ она сделала паузу и отпила водки. Не того пойла из корабельной кладовой, но настоящей «Столичной» из ее личного запаса, что пьется мягко и плавно, словно горячий шепот. ‑ И еще я рада, что это цивилизация без развитой технологии. По крайней мере по ночам мне будет спокойнее спать.

На борту «Хауэллза» оружие, равно как и все остальное, имевшее отношение к безопасности корабля, находилось под контролем капитана.

‑ Надеюсь, ‑ прикоснулся Рамон к ее руке, ‑ что я смогу помочь тебе не беспокоиться по ночам.

‑ Твои романтические речи имеют мало общего с реальной жизнью, ‑ произнесла Катерина и тут же добавила, увидев обиду в его глазах, ‑ Не думай, что я не рада это слышать. Без тебя мне будет сегодня слишком одиноко. Но потом ‑ сначала буду занята я, сажая корабль, потом ты ‑ обрабатывая материалы… У нас не останется времени, так что давай наслаждаться, пока есть возможность.

Питканас, Король‑Слуга речного бога Табал города Куссара, проснулся от зазвеневшего в его ушах голоса божества:

‑ Проследи сегодня, чтобы прочистили каналы, пока они не забились илом.

Несмотря на королевский сан, он поспешно откинул легкое шелковое покрывало и слез с ложа. Он едва позволил себе обернуться и окинуть взглядом восхитительные формы Аззиас, своей любимой жены.

Недовольная тем, что он потревожил ее сон, Аззиас пробормотала в его адрес какое‑то ругательство.

‑ Прости, дорогая, ‑ произнес он. ‑ Табал повелел мне проследить сегодня, чтобы прочистили каналы, пока они не забились илом.

‑ А, ‑ сонно сказала она и снова заснула.

Рабы поспешили облачить Питканаса в расшитую золотом алую королевскую мантию, водрузить ему на голову коническую корону и обуть в сандалии с серебряными пряжками. Одевшись, он позавтракал лепешкой, вареной куриной ножкой (ее опасно было оставлять, поскольку она была вчерашней) и запил все это перебродившим фруктовым соком.

Во время трапезы Табал еще раз повторил предыдущее повеление. Как всегда, когда Питканас задерживался с выполнением поручений божества, у него заболела голова. Король‑Слуга торопливо покончил с завтраком, вытер рот полой мантии и поспешил выйти из королевских покоев. Слуги бросились открывать двери.

Последние створки широко распахнулись, и он вышел на главную площадь Куссары. Легкий ветерок с реки Тил‑Баршип приятно холодил вспотевшее под тяжелой мантией тело.

Прямо напротив дворца возвышалась гробница отца Короля‑Слуги, Дзидантаса ‑ верхушку сооружения украшал череп. Несколько простолюдинов положили к подножию гробницы свои нехитрые подношения: хлеб, сыр, фрукты. В коротких накидках из легкой ткани им было куда легче, чем королю. Увидев его, они пали на колени, касаясь лбами земли.

‑ Хвала твоему отцу, господин мой король! ‑ вскричал один сдавленным из‑за неудобной позы голосом. ‑ Он сказал мне, где искать потерянный алебастровый кувшин!

‑ Ну что ж, хорошо, ‑ отвечал Питканас. Мертвый отец (как, впрочем, и живой) говорил с ним без всякого почтения.

Вот и сейчас Дзидантас фыркнул: «Мне казалось, что ты собирался проследить за очисткой каналов».

‑ Я как раз иду, ‑ скромно ответил Питканас, пытаясь избежать отцовского гнева.

‑ Вот и ступай! ‑ прорычал отец. Старик умер три с лишним года назад; временами его голос и манеры начинали напоминать короля Лабарнаса, ‑ его отца, деда Питканаса. Сам‑то Лабарнас редко к кому обращался теперь из могилы, если не считать стариков и старух, что хорошо помнили его при жизни. Что же касается Дзидантаса, то его присутствие было для жителей Куссары таким же реальным и привычным, как, например, Питканаса.

В окружении слуг и придворных король шествовал по узким и извилистым улочкам, стараясь не наступать на кучи гниющих отбросов. Фасады из кирпича‑сырца не отличались разнообразием, зато обеспечивали сносную защиту от солнца. Несмотря на ветер с реки, день обещал быть жарким.

Питканас слышал голоса людей, сидевших во внутренних двориках за высокими глухими стенами. С крыши донесся сердитый крик женщины, спавшей там со своим мужем: «А ну поднимайся, пьянь! Надо же ‑ так набраться, чтобы не слышать голоса богов, зовущих на работу!»

Боги, которых она имела в виду, были жалкими и ворчливыми ‑ одно слово, боги для простонародья: боги домашнего очага, ремесел, торговли. Питканас никогда не слышал их голосов и не помнил их имен ‑ это дело жрецов. Великие боги неба и земли говорили с ним напрямую, без посредников.

Восточные ворота Куссары посвящались Нинатте и Кулитте, богу и богине двух лун. Их изваянные из камня юные фигуры стояли в нише над аркой. Под ними в обе стороны громыхали телеги, отчаянно скрипя несмазанными осями. По стене расхаживали стражники; солнце отражалось от бронзовых наконечников их копий.

Страж Ворот, покрытый шрамами ветеран по имени Тушратта, склонился перед Питканасом в низком поклоне.

‑ Как этот недостойный может услужить тебе, мой господин?

‑ Табал напомнил мне, что каналы нуждаются в очистке, ‑ сказал король. ‑ Прикажи своим солдатам согнать крестьян с полей ‑ трех сотен, пожалуй, хватит, ‑ и пусть они займутся каналами.

‑ Слушаю и повинуюсь, как слушаю и повинуюсь богам, ‑ ответил Тушратта. Он прикоснулся к алебастровому глазу‑идолу, который он носил на поясе рядом с дротиком. Такие идолы были одинаковы во всех Восемнадцати Городах ‑ они делали голоса богов ближе и доступнее пониманию.

Тушратта выкликнул нескольких воинов. Часть спустилась со стены, часть появилась из казарм у ворот.

‑ Каналы нуждаются в очистке, ‑ сказал он. ‑ Пригоните крестьян с полей ‑ трех сотен, пожалуй, хватит, ‑ и пусть они займутся каналами.

Люди склонили головы в знак повиновения и разбежались по зеленым полям выполнять приказ.

Чутье подсказало крестьянам, копошившимся на своих клочках земли, что нужно солдатам, и они попытались спрятаться. Воины отлавливали крестьян одного за другим. Скоро они набрали требуемое количество.

Питканас отдал приказ и постоял, глядя, как крестьяне тянутся к местам работы группками человек по десять. Они с плеском принялись за работу, углубляя каналы, чтобы драгоценная вода текла свободнее. Король собрался было обратно во дворец, но подумал, не стоит ли задержаться, ободряя своим присутствием работающих людей.

Он застыл в нерешительности, выжидательно глядя на изображения богов.

‑ Лучше останься, ‑ сказала ему Кулитта. ‑ Вид короля, равно как его слова, напомнит работающему о его задаче.

‑ Благодарю тебя, о Госпожа, за то, что подсказала мне верный путь, ‑ пробормотал Питканас. Он подошел к краю канала, чтобы работавшие видели его лучше. Свита следовала за королем; раб держал над его головой зонтик для защиты от палящего солнца.

‑ Его Величество ведет себя благородно, ‑ заметил Тушратта одному из придворных, низенькому толстяку по имени Радус‑Пижама, жрецу небесного бога Тархунда.

Жрец укоризненно хмыкнул.

‑ Разве ты не слышал, как он отвечал богине? Разумеется, он исполнил ее волю.

Кулитта дала добрый совет: в высочайшем присутствии работа шла быстрее. То здесь, то там кто‑нибудь из крестьян разгибал усталую спину или шаловливо плескал мутной водой на соседа, но сразу же возобновлял работу. «Каналам требуется очистка!» ‑ напоминали они себе королевский приказ.

Именно благодаря тому, что богиня повелела Питканасу остаться приглядывать за своими крестьянами, он оказался рядом с местом посадки корабля. Сначала все услышали в небе низкий рокот, похожий на отдаленный гром, ‑ хотя день был ясный и безоблачный. Затем Радус‑Пижама закричал, указывая на что‑то в небе. Питканас задрал голову.

Он не сразу увидел, что имел в виду Радус‑Пижама, но заметил серебряную точку. Она напомнила ему вечернюю звезду в ранние сумерки, но только на мгновение, так как двигалась по небу словно птица, становясь ярче и (он на всякий случай протер глаза) больше. Шум в небе превратился в басовитый рык, от которого закладывало уши. Питканас зажал их руками, но шум не смолкал.

‑ Нинатта, Кулитта, Тархунд ‑ Властелин Неба! Скажите мне, что означает это знамение? ‑ воскликнул Питканас. Боги молчали, словно не знали ответа. Король ждал, перепуганный, как никогда в жизни.

Но если он был напуган, его подданных охватила настоящая паника. Бултыхавшиеся в канале крестьяне визжали от страха. Кто‑то выбрался на берег и пытался спастись бегством, другие в ужасе перед небесным явлением набирали побольше воздуха и ныряли.

Даже члены свиты Питканаса в ужасе бежали. Солдаты, которых собрал Тушратта, тоже готовы были бежать, но были остановлены сердитым криком Стража Ворот:

‑ А ну стоять, трусы несчастные! Где ваша хваленая смелость? А ну по местам, на защиту короля!

Приказ вернул почти всех солдат на места, хотя пара‑тройка все же продолжала улепетывать к городу.

‑ Что это, мой господин? Птица? ‑ пытался перекричать гром Радус‑Пижама. Жрец Тархунда все еще стоял подле короля, указывая рукой в небо. Теперь небесное тело снизилось настолько, что можно было разглядеть пару коротких неподвижных крыльев.

‑ Скорее корабль, ‑ ответил Тушратта. Годы войн и сражений поневоле сделали его наблюдательным. ‑ Посмотри, видишь по бокам ряд отверстий ‑ они похожи на отверстия для весел у большого речного корабля.

‑ Но где тогда весла? ‑ спросил Радус‑Пижама. Тушратта, знавший об этом не более толстого жреца, промолчал.

‑ Кто может плавать на корабле по небу? ‑ прошептал Питканас. ‑ Боги.

Но боги не говорили ни с ним, ни с кем бы то ни было, насколько он мог судить по перепуганным физиономиям.

Корабль, если это был корабль, благополучно смял половину пшеничного поля и замер в сотне шагов от короля и его свиты. В лица им ударил порыв горячего воздуха. Грохот стих. Не только придворные, но и солдаты в ужасе закрыли глаза руками, не сомневаясь, что им пришел конец. Не будь подобное поведение ниже королевского достоинства, король, несомненно, последовал бы примеру своих подданных.

Однако Туршратта с любопытством рассматривал диковинные знаки, идущие по бортам корабля под похожими на отверстия для весел проемами.

‑ Уж не надписи ли это? ‑ произнес он.

‑ Это не похоже на надписи, ‑ запротестовал Радус‑Пижама. Все Восемнадцать Городов долины Тил‑Баршип пользовались единой письменностью; большая часть ее знаков до сих пор напоминала обозначаемые оными предметы, хотя от поколения к поколению знаки становились все проще и условнее.

‑ Есть много других способов письма, кроме нашего, ‑ упрямо сказал Страж Ворот. ‑ Я бился с горными варварами и видел их деревни. Они используют ряд наших знаков, но у них есть и собственные.

‑ Иноземцы, ‑ фыркнул Радус‑Пижама. ‑ Терпеть не могу иноземцев.

‑ Я тоже, но мне приходится иметь с ними дело, ‑ сказал Тушратта. Иноземцы были опасны. Их боги были иными, нежели в Восемнадцати Городах, их боги говорили на чужих бессмысленных языках. А уж если их голоса становились сердитыми ‑ жди войны.

В борту корабля отворилась дверь. Питканас почувствовал, как забились сердце в его груди ‑ страх сменился возбуждением. А вдруг все боги находятся внутри этого небесного корабля, по одной им известной причине решив навестить Куссару? Какая честь! Почти каждый слышит богов по несколько раз на дню, но видеть их мало кому удавалось. Из скрытого проема выскользнул трап. Король уловил какое‑то движение… и все его надежды встретиться с богами лицом к лицу рухнули. Люди, показавшиеся из небесного корабля, были самыми чужеземными чужеземцами, каких ему только доводилось видеть.

Да и люди ли это вообще? Самый высокий из них был на голову ниже обычного куссаранина. Кожа их вместо серо‑голубой или зелено‑голубой была скорее землистого оттенка, точь‑в‑точь цвет кирпича‑сырца. Один был потемнее, зато другой ‑ совсем золотистый. У некоторых волосы были черными, как и у жителей Восемнадцати Городов, да и любых нормальных людей, но головы других украшали желто‑коричневые или даже оранжево‑красные шевелюры. А у одного волосы были… на лице!

И одежда у них была под стать внешности. Штаны из плотной синей ткани, немного походившие на те, что носят горцы. Но эти были не мешковатые, а в обтяжку. Несмотря на жару, на всех были туники таких расцветок, каких Питканасу вообще не доводилось видеть. И в руках они все держали очень странные орудия.

‑ Некоторые из них, похоже, воины, ‑ сказал Тушратта, когда королевская процессия приблизилась к кораблю.

‑ Откуда ты знаешь? ‑ спросил король. С его точки зрения, что черный прямоугольный ящичек, который держал у лица один из них (нет, ОДНА из них, ибо судя по груди это была женщина; и что это женщина делает в обществе путешественников?!), что длинные тонкие предметы из дерева и металла в руках пришельца с волосами на лице и еще у пары других ‑ были одинаково непонятны.

‑ По тому, как они их держат, мой господин, ‑ отвечал Страж Ворот, показав на троих с длинными штуковинами, ‑ и по тому, как они смотрят на нас, они определенно имеют отношение к военному делу.

Получив объяснение, Питканас и сам увидел то, что заметил Тушратта. Впрочем, сам он вряд ли обратил бы на это внимание.

‑ Как можешь ты разглядеть все это, когда боги молчат? ‑ удивился он. Эта ужасная тишина в голове почти сводила его с ума.

Тушратта пожал плечами.

‑ Я видал наших солдат и солдат горных варваров, мой господин. Мои глаза говорят мне о том, что эти люди в чем‑то похожи на них. Если бы боги не молчали, они наверняка сказали бы то же самое.

Пришелец с золотистой кожей, самый низкорослый из всех, спустился по трапу и медленно приблизился к Питканасу. Он вытянул руки перед собой. Жест, несомненно, миролюбивый, но не совсем утешительный для короля: у пришельцев, заметил он, на каждой руке было только по ОДНОМУ большому пальцу!

И мгновение спустя из его ноздрей вырвалось возмущенное фырканье.

‑ Они издеваются надо мной! Они послали герольдом женщину! ‑ пришелица была настолько стройна, что разница стала заметной, лишь когда она подошла вплотную.

Услышав восклицание Питканаса, один из солдат выступил вперед задержать самозванку. Но прежде чем он коснулся ее рукой, та дотронулась до кнопочки на поясе и взмыла в воздух на высоту в пять раз большую человеческого роста.

Солдат, король, свита ‑ все в оцепенении замерли. Небесный корабль был абсолютно вне их понимания, слишком чужой для того, чтобы оценить его мощь. Хотя:

‑ Не причиняйте им вреда, иначе они нас всех уничтожат! ‑ крикнул Питканасу Дзидантас.

‑ Конечно, господин, ‑ выдохнул король, с облегчением притронувшись к вискам: по крайней мере голос покойного отца вернулся.

‑ Не причиняйте им вреда, иначе они нас всех уничтожат! ‑ крикнул он своим людям, прибавив от себя: ‑ На колени, чтобы они увидели ваше смирение!

Забыв про богатые юбки и плащи, свита упала на колени в жидкую грязь. Сам Питканас, потупившись, отвесил поясной поклон.

Один из пришельцев, стоявший у трапа небесного корабля произнес что‑то. Голос его звучал как человеческий, хотя слова показались королю совершенно бессмысленными.

Мягкое прикосновение к плечу заставило короля поднять взгляд. Чужеземка, вновь вернувшись на землю, стояла перед ним и жестом предлагала ему выпрямиться. И когда король повиновался, она, в свою очередь, поклонилась ему. Незнакомка указала рукой на свиту и также повелела им подняться.

‑ Встаньте, ‑ сказал Питканас.

Пока все поднимались, женщина сама опустилась на колени в жидкую грязь, нимало не заботясь о своих странных, но богатых одеждах. Правда, она тут же встала, повторив распоряжение Питканаса, только вопросительным тоном.

Он поправил чужеземку, использовав единственное число вместо множественного. В конце концов она поняла и, указав на одного человека, повторила слово в единственном числе, а потом, указав на нескольких, ‑ во множественном. Питканас улыбнулся, кивнул и широко раскинул руки, чтобы она видела, что не ошиблась.

Так все и началось.

‑ Могу я поговорить с тобой, мой господин? ‑ спросил Радус‑Пижама.

‑ Да, ‑ нехотя отозвался Питканас. Он нутром чуял, о чем заведет разговор жрец. Радус‑Пижама твердил одно и то же уже много дней.

Поэтому он не удивил короля, заговорив со страстностью, какой трудно было ожидать в этом маленьком толстячке.

‑ Мой господин, снова прошу я тебя: изгони из Куссары этих грязнокожих пришельцев. Тархунд опять говорил со мной, передав, чтобы я возложил эту миссию на тебя, покуда они не растлили Куссару, да и все Восемнадцать Городов.

‑ Бог не давал мне такого приказа, ‑ повторил Питканас то, что говорил в ответ на все предыдущие попытки Радус‑Пижамы заставить его избавиться от пришельцев. ‑ Если я услышу это сам из его уст, я повинуюсь. Но до тех пор люди из далекой страны под названием Земля ‑ наши желанные гости. Они привезли много хороших подарков и товаров на продажу. ‑ Его рука потянулась к поясу, где висел подаренный землянами нож. Нож был сделан из серого металла, что был прочнее бронзы и не тупился.

‑ Тогда сходи со мною в храм, ‑ сказал Радус‑Пижама. ‑ Быть может, ты лучше расслышишь бога в его собственном доме.

Питканас колебался. Тархунд подсказал: «Ступай с моим жрецом в мой дом в Куссаре. Если у меня будут другие приказы, ты лучше расслышишь их там».

‑ Бог советует мне пойти с тобой в его дом в Куссаре, ‑ сказал король Радус‑Пижаме. ‑ Если у него будут другие приказы, я лучше расслышу их там.

Радус‑Пижама оскалил зубы в довольной улыбке.

‑ Отлично, мой господин! Тархунд, без сомнения, наставит тебя на верный путь. Я уже было начал беспокоиться, что ты больше не слышишь богов, что ты стал таким же глухим, как эти… э‑э… земляне.

Питканас обиделся и даже разозлился.

‑ Несогласие с тобой, о жрец, еще не означает проклятия богов. Вот Тушратта более других в Куссаре сошелся с землянами, и все же процветает.

Радус‑Пижама, сжавшийся было перед лицом королевского гнева, при упоминании Тушратты воспрянул и презрительно фыркнул.

‑ Ссылайся на кого‑нибудь другого, мой Господин, но только не на Тушратту. Боги уже много лет как забыли его. Он сам мне однажды признался, что если бы не глаз‑идол, он и вовсе не слышал бы их. Что ж, ему только и знаться с чужеземцами. Да он решает, как поступить, бросая кости!

‑ Ну, все мы иногда поступаем подобным образом, ‑ возразил король. ‑ Кости показывают нам волю богов.

‑ Без сомнения, о мой господин, ‑ сказал Радус‑Пижама. ‑ Но во всех Восемнадцати Городах не найдется человека, который использовал бы кости так часто, как Тушратта. Если бы боги чаще говорили с ним, вряд ли бы ему пришлось обращаться к столь ненадежному способу, чтобы узнать их волю.

‑ Он отважный воин, ‑ стоял на своем Питканас. Радус‑Пижама, видя, что в этом вопросе короля не переубедить, склонил голову в знак смирения.

‑ Тогда ‑ в храм, ‑ сказал Питканас.

Как всегда в полуденный час, главная площадь Куссары была битком забита народом. Горшечники и кузнецы меняли свои поделки на зерно или пиво. Ковроделы разложили роскошные пестрые ковры в надежде привлечь кого побогаче. «Чистая, холодная речная вода! ‑ кричал разносчик. ‑ Зачем пить муть и тину из канала?». Там и тут нагло разгуливали гетеры. Рабы провожали их похотливыми взглядами. Иные ‑ кому удалось пристроиться в тенечке ‑ мирно подремывали. Остальные собрались в маленькой молельне, испрашивая у бога совет в обмен на хлеб или фрукты.

Питканас увидел на площади и двоих землян. Чужеземцы все еще привлекали внимание крестьян и собирали вокруг себя стайки ребятишек, однако большинство жителей Куссары за три месяца привыкли к гостям. Их странные одежды, непривычный цвет кожи, а также жужжащие и щелкающие металлические ящички были признаны такими же милыми чудачествами, как украшенные перьями тюрбаны жителей Хурмы или как привычка горожан Юзета сплевывать после каждой фразы.

Землянин по имени Кастильо торговался с краснодеревщиком. Король, проходя мимо, прислушался к их разговору.

‑ Я знаю, что дерево обошлось тебе недешево, ‑ говорил землянин, ‑ но, возможно, это серебряное кольцо с лихвой окупит все твои расходы.

Кастильо говорил медленно, подбирая слова, но понять его было легко; если не считать маленькой Ксинг Мей‑Лин, он лучше других овладел языком Куссары.

Краснодеревщик подкинул кольцо на ладони.

‑ Этого хватит?

‑ Кто… кого это ты спрашиваешь? ‑ удивился землянин.

‑ Как это «кого»? Конечно, своего бога: Кадашмана, покровителя столяров. Он говорит, что сделка удачная, ‑ столяр поднял резной стул, передал его Кастильо и протянул руку за кольцом.

Иноземец отдал плату, но не уходил.

‑ Как тебе удается понять, что говорит тебе бог?

‑ Разумеется, я слышу его ‑ так же как тебя. Только ты уйдешь, а он всегда со мной, ‑ столяр, казалось, был удивлен не меньше землянина. Потом лицо его прояснилось. ‑ Может, ты не знаешь Кадашмана, потому что ты не столяр, и ему незачем с тобой говорить. Наверное, с тобой говорят твои собственные боги?

‑ Я никогда не слышал бога, ‑ ответил здравомыслящий Кастильо, ‑ и мои люди ‑ тоже. Вот почему мы так хотеть… хотим узнать больше о жителях Куссары.

От подобного откровения у столяра отвисла челюсть.

‑ Видишь? ‑ спросил Радус‑Пижама у Питканаса. ‑ Они сами признаются в том, что носят проклятие.

‑ У них тоже есть боги, точнее, один бог, ‑ возразил король, ‑ я сам у них спрашивал.

Радус‑Пижама только рассмеялся.

‑ Как может быть только один бог? И даже если он там у них и есть, почему он с ними не разговаривает?

На это Питканасу нечего было ответить. Они со жрецом в молчании продолжили свой путь к храму Тархунда, или Большому Дому, как его называли: после святилища Табала это было самое высокое и самое красивое здание в Куссаре. Храмы были выше дворца Короля‑Слуги ‑ ведь для богов он в самом деле был всего лишь слугой. Крутые ступени вели к святилищу Тархунда, венчавшему высокую прямоугольную башню из сырца.

Питканас и Радус‑Пижама одолели шестнадцать ступенек ‑ по одной на каждый день года. Младшие жрецы поклонились своему начальнику и его господину; тот заметил на их лицах удивление от незапланированного визита.

‑ Облачен ли бог так, как должно? ‑ спросил Радус‑Пижама.

Двери святилища Тархунда распахнулись настежь. Навстречу гостю вышел жрец, кожа которого была бледно‑серой от прожитых лет, а при ходьбе ему приходилось опираться на палку.

‑ Облачен, о господин, ‑ ответил он, ‑ и говорит, что новое платье ему нравится.

‑ Отлично, Миллаванда, ‑ сказал Радус‑Пижама. ‑ Значит, он даст королю хороший совет насчет землян.

Зрение у Миллаванды было совсем никудышним, и он не сразу заметил короля, стоявшего рядом с Радус‑Пижамой. Король дружески помахал старику рукой, когда тот, кряхтя, начал сгибаться в поклоне.

‑ Спасибо, мой господин! Да, Тархунд говорил мне про землян. Он сказал…

‑ Спасибо, я сам услышу, что он говорит, ‑ оборвал его Питканас. Он вступил в обитель бога. Радус‑Пижама двинулся было следом, но король жестом отослал его прочь ‑ его все еще раздражало, что жрец смеет полагать, что Тархунд никогда больше с ним не заговорит.

Внушительная, даже пугающая, выше человеческого роста фигура Тархунда стояла в своей нише. Свет факела отражался от золотых пластин, закрывавших лицо, руки и ноги божества, а сквозь золотые и серебряные украшения виднелась дорогая ткань новой мантии. В левой руке Тархунд держал золотой шар ‑ солнце, в правой ‑ черную грозовую тучу.

Тут король с ужасом обнаружил, что явился к божеству за советом, совсем забыв про подношение. Он рухнул перед Тархундом ничком, как самый последний раб. Скинув сандалии с серебряными пряжками, король положил их на стол, уставленный едой, пивом и благовониями ‑ подношениями жрецов.

‑ Прими это от ничтожного червя, твоего слуги, ‑ взмолился он.

Огромные глаза Тархунда, сделанные из полированного черного янтаря, неотрывно следили за королем. В ушах эхом отозвался голос бога:

‑ Можешь говорить!

‑ Благодарю, мой Повелитель! ‑ не поднимаясь с пола, Питканас изложил богу все, что случилось с момента появления землян. ‑ Может, они сильнее тебя, Повелитель, сильнее твоих братьев и сестер? Когда мы впервые встретились с ними, их необычайная мощь заглушила ваши голоса, и мы впали в отчаяние. Когда мы привыкли к пришельцам, вы вернулись к нам, но теперь ты говоришь своим жрецам одно, а мне ‑ другое. Как мне поступить? Уничтожить землян? Повелеть им уйти? Или позволить им делать то, что хотят, пока от них нет вреда? Ответь мне, дай знать твою волю!

Бог обдумывал ответ так долго, что Питканасу слегка поплохело от страха. Неужели пришельцы действительно сильнее богов? Но Тархунд наконец ответил ‑ хотя голос его звучал слабо и глухо, почти как шепот. «Позволь им делать то, что они хотят, пока от них нет вреда, пока они ведут себя хорошо».

Питканас ткнулся лбом в сырцовый пол: «Слушаю и повинуюсь, мой господин!» ‑ и, не утерпев, осмелился задать еще один вопрос:

‑ О повелитель, как может быть, чтобы земляне не слышали голоса своих богов?

Тархунд заговорил снова, но на этот раз так тихо, что король вообще ничего не разобрал. Глаза его наполнились слезами. Он спросил: «Верно ли то, что говорил Радус‑Пижама ‑ что на всех на них лежит проклятие?»

‑ Нет! ‑ на этот раз ответ был быстрым, ясным и громким. ‑ Те, что прокляты, творят зло. Земляне ‑ нет. Прикажи Радус‑Пижаме судить их по их делам.

‑ Слушаю, мой повелитель! ‑ поняв, что аудиенция окончена, Питканас поднялся с пола и вышел из святилища. Радус‑Пижама и Миллаванда в нетерпении ждали у входа. Король сказал:

‑ Бог объявил мне, что земляне не прокляты. Те, что прокляты, творят зло. Земляне ‑ нет; они будут вести себя хорошо. Суди их по их делам. Таков приказ Тархунда мне, а мой ‑ тебе! Пусть он будет слышен тебе всегда.

Оба жреца застыли от изумления. Однако повиновение королю было у них в крови (впрочем, как и повиновение Тархунду).

‑ Слушаю и повинуюсь, как слушаю и повинуюсь богу, ‑ склонился Радус‑Пижама. Миллаванда вторил ему.

Довольный собой Питканас начал спускаться по длинной лестнице Большого Дома Тархунда. Если бы он отдал этот приказ письменно, жрецы, возможно, и изыскали бы способ использовать его в своих целях. Теперь же его (и Тархунда) повеление будет звучать в ушах у обоих. Они больше не потревожат его по поводу землян.

Пленка с записью беседы Рамона Кастильо и столяра‑краснодеревщика из Куссары закончилась. Экран монитора погас. Хельга Штайн сняла наушники и потерла уши.

‑ Еще один, ‑ вздохнула она.

‑ Ты о чем? ‑ Кастильо не успел снять наушники и потому не расслышал ее. ‑ Извини. ‑ он поспешно сорвал наушники.

‑ Ничего, ‑ устало сказала Хельга, повернувшись к Мей‑Лин. ‑ Я правильно поняла ‑ этот абориген в решающий момент обратился за советом к некоему божеству по имени Кадашман?

‑ Верно, ‑ отозвалась лингвист. Взглянув на Рамона, она добавила: ‑ Ты здорово освоил язык. Этот абориген без труда понимал тебя.

‑ Спасибо, ‑ сказал он: от Мей‑Лин не так просто было дождаться похвалы. Все же дело было прежде всего. ‑ «Обратился» ‑ самое верное определение. Он задал вопрос, получил ответ и поступил соответствующим образом. Посмотрите сами.

Кастильо собрался было перемотать пленку, но Хельга остановила его:

‑ Не трудись зря. Мы все наблюдали такое по дюжине раз. Глаза аборигенов на несколько секунд устремляются в пространство, потом эти ребята как бы приходят в себя и действуют. Вот только что это значит?

‑ Взгляд устремляется в пространство, ‑ повторил Рамон. ‑ Возможно, это верное описание, но мне кажется, что скорее они слушают.

‑ Что слушают? ‑ вскинулась, побагровев, Хельга. ‑ Если ты скажешь «бога», я вышибу тебе мозги этим самым стулом!

‑ Он привинчен к полу.

‑ Ах! ‑ Хельга выпалила какую‑то фразу (явно не на латыни) и пулей вылетела из лаборатории.

‑ Не дразни ты ее, Рамон, ‑ тихо сказала Мей‑Лин. Ее обычно спокойное лицо казалось печальным.

‑ Я и не собирался, ‑ ответил антрополог, все еще не пришедший в себя после взрыва Хельгиных эмоций. ‑

Просто у меня очень практический склад ума. Я только хотел предложить ей, раз уж она собиралась меня ударить, воспользоваться тем стулом, что я купил.

Мей‑Лин выдавила из себя подобие улыбки.

‑ По крайней мере теперь у тебя и у Сибил есть стулья и прочие артефакты, которые вы можете изучать на здоровье. А все, что можем делать мы с Хельгой, ‑ это исследовать матрицы поведения, а насколько я могу видеть, они здесь лишены всякой логики.

‑ Нельзя ожидать, что инопланетяне будут мыслить так же, как мы.

‑ Избавь меня от тавтологий, ‑ огрызнулась лингвист; ее сарказм шокировал Кастильо гораздо сильнее, чем истерика Хельги. ‑ Если уж на то пошло, я временами вообще сомневаюсь в том, что куссаране способны мыслить.

Рамон был шокирован вторично ‑ она не шутила.

‑ Что тогда ты скажешь об этом? ‑ он указал на стул. Это был замечательный экземпляр ручной работы ‑ ножки, изящно примыкающие к сиденью, обшивка из крашеной кожи, закрепленная бронзовыми бляшками. ‑ И что ты скажешь об их стенах, храмах и домах, их одеждах, их полях и каналах, их языке и письменности?

‑ Об их языке? ‑ повторила Мей‑Лин. ‑ Да, я же говорила, что ты его хорошо освоил. Вот и скажи, как будет по‑куссарански «думать»?

‑ Ну… ‑ начал Кастильо и осекся. ‑ Ay! Con estas tarugadas uno ya no sabe que hacer[2], ‑ пробормотал он, сорвавшись на испанский, что позволял себе крайне редко.

‑ Более того, я не знаю ни слов «интересоваться», или «сомневаться», или «верить», ни любого другого слова, имеющего отношение к сознанию. И куссаранин, говорящий «я это чую нутром», наверняка мучается желудком. Как они могут жить, не размышляя над событиями? Неудивительно, что мы с Хельгой чувствуем себя так, будто едим суп вилкой.

‑ Ну‑у! ‑ протянул Кастильо и вдруг рассмеялся, ‑ Быть может, за них думают их драгоценные боги. ‑ Смех вышел не самым радостным: проблема богов раздражала его ничуть не меньше, чем Хельгу. Когда она сокрушалась из‑за невозможности понять склад характера аборигенов, у Рамона возникало ощущение, что он видит структуру культурной жизни аборигенов как бы сквозь туман ‑ внешние очертания вроде ясны, но за ними все скрывается в дымке.

Мей‑Лин не смогла отвлечь его от этих мыслей даже очередной колкостью:

‑ Богов нет. Если бы они существовали, наши приборы заметили бы это.

‑ Телепатия? ‑ предположил Рамон, провоцируя Мей‑Лин.

Она не попалась на крючок, сказав только:

‑ Допустим, телепатия существует (в чем я сомневаюсь), но от кого они тогда принимают мысли? «Жучки», которые мы щедро расставили по городу, показывают, что короли, министры, жрецы говорят со своими богами так же часто, как и крестьяне, если не чаще. Здесь нет тайных правителей, Рамон.

‑ Знаю, ‑ он устало ссутулился. ‑ Фактически из всех куссаран реже всего ведут односторонние беседы солдаты и купцы, за что на них косо смотрят все остальные.

‑ Кстати, если бы все интересовались нами так, как Тушратта, нам было бы в десять раз легче работать.

‑ Верно, ‑ согласился Рамон. Страж Ворот проводил на борту «Хауэллса» все свободное время. ‑ И я не удивлюсь, что он здесь потому, что у нас вообще нет богов и он ощущает превосходство по крайней мере над нами.

‑ Ты циничнее самого Стена Джеффриза, ‑ заявила Мей‑Лин. Чувствуя, как у него запылали щеки, Рамон поспешно встал и вышел.

Проходя мимо камбуза, он подумал, что какой‑то бог все‑таки существует, причем бог на редкость зловредный: его окликнул сам Джеффриз.

‑ Эй, Рамон, посиди с нами. Рейко только что заступил на вахту, и нам не хватает игрока.

Неизбежная игра в карты началась еще в те времена, когда «Хауэллс» болтался на монтажной орбите вокруг Земли. Кастильо играл редко. Во‑первых, техперсонал корабля не относился к числу его любимцев, а во‑вторых, Рамон с завидной регулярностью оставался в проигрыше.

Он готов был отказаться и сейчас, но передумал, заметив среди игроков Тушратту. Куссаране и раньше играли в кости, так что опытный воин, по всей видимости, не без успеха осваивал новую игру. Земное кресло было ему неудобно: слишком мало и не соответствовало пропорциям тела.

‑ На что он покупает фишки? ‑ спросил Рамон, усаживаясь напротив аборигена.

Хуан Гомес, один из механиков, ответил подозрительно быстро:

‑ О, мы их ему просто даем. Он играет не на интерес, только для забавы.

Кастильо поднял бровь. Механик покраснел.

‑ Зачем изворачиваться, Хуан? ‑ сказал Джеффриз. ‑ Он всегда может спросить самого Тушратту. Ладно, Рамон, он меняет их на местное добро: горшки, браслеты и прочее. А когда он выигрывает, мы расплачиваемся своей мелочью: ножницами, перочинными ножами, фонариком… Что в этом такого?

Подобные сделки были нарушением правил, но Рамон сказал:

‑ Ладно, ничего. При условии, что я получу фотографии всех побрякушек, которые вы от него получили.

‑ Ну конечно, ‑ согласился Джеффриз. У всех сидящих за столом изрядно вытянулись лица. Кастильо подавил улыбку. Разумеется, игроки собирались припрятать свои маленькие трофеи и выгодно продать дома. Подобное так или иначе случалось в каждой экспедиции, находившей разумную цивилизацию. Антрополог не сомневался, что ничего не получит.

Тушратта ткнул пальцем в колоду. «Играем», ‑ произнес он на искаженной, но тем не менее вполне внятной латыни.

Для того, чтобы новичок быстрее освоился с игрой, они выбрали вариант с пятью картами на руках и одним джокером.

‑ Так можно быстрее всего набраться опыта, ‑ сказал Джеффриз. ‑ С пятью картами хорошо представляешь себе свое положение. При игре с семью картами никогда не знаешь, торговаться дальше или пасовать.

Рамон немного проиграл, немного выиграл, потом опять проиграл ‑ чуть больше. Возможно, он играл бы успешнее, если бы не уделял больше внимания Тушратте, нежели картам. Впрочем, возможно, он все равно бы проиграл, честно признался он себе. Как и следовало ожидать при игре с более искушенными соперниками, абориген проигрывал, но не слишком. Основной его проблемой, насколько мог заметить Кастильо, было нежелание блефовать. Впрочем, антрополог также страдал этим.

Когда запас фишек у Тушратты иссяк, он порылся в торбе и извлек оттуда печать ‑ красивый резной цилиндр из алебастра размером с его мизинец. Такие цилиндры аборигены прокатывали по глиняной табличке в подтверждение того, что та написана владельцем печати. Количество фишек, выданных Гомесом в обмен на печать, казалось вполне справедливым.

Пару конов спустя куссаранин и Джеффриз схватились не на шутку. Рамон попробовал было торговаться, но спасовал после третьей карты. Остальные с разной степенью неудовольствия спасовали после следующей.

‑ Последняя карта, ‑ объявил антрополог, тасуя колоду.

Кто‑то присвистнул. Джеффриз, ухмыляясь, открыл бубновое каре. Через пару кресел от него Тушратта выложил две пары ‑ тройки и девятки.

‑ Твоя ставка, Тушратта, ‑ сказал Рамон. Куссаранин неохотно подчинился.

‑ А теперь мы отделим овец от козлищ, ‑ произнес Джеффриз и поднял ставку. Однако улыбка сползла с его лица, когда Тушратта также поднял свою. ‑ Вот ублюдок, ‑ буркнул он по‑английски и подвинул от себя еще несколько фишек. ‑ Открывайся.

Весьма довольный собой, Тушратта открыл пятую карту ‑ третью девятку.

‑ Ух ты! ‑ сказал Джеффриз. ‑ Еще бы не торговаться с фулом на руках!

Кастильо не знал, как много из игры понял Тушратта, но одно тот знал наверняка ‑ то, что выиграл. Он обеими руками сгреб фишки и стал раскладывать их перед собой столбиками по пять.

Джеффриз кисло улыбнулся.

‑ Не слишком‑то гордись, ‑ сказал он Тушратте, переворачивая свою пятую карту ‑ треф.

Послышался смех.

‑ Это научит, Стен, ‑ сказал Гомес.

Тушратта уронил несколько фишек на пол и даже не сделал движения подобрать их: он не отрываясь, будто не веря своим глазам, смотрел на пятую карту Джеффриза.

‑ У тебя ничего не было! ‑ произнес он. Штурман достаточно освоил местный язык, чтобы понять его.

‑ Ну, пара шестерок.

Тушратта отмахнулся от этого как от несущественного. Он говорил медленно и неуверенно:

‑ Ты видел две моих пары. Ты не мог побить их, но продолжал торговаться. Почему?

‑ Это был блеф, но он не сработал, ‑ ответил Джеффриз. Ключевое слово не имело аналога в латыни, и он обратился за помощью к Кастильо:

‑ Объясни ему, Рамон, ты лучше знаешь местный язык.

‑ Попробую, ‑ кивнул антрополог, хотя сам он тоже не знал подходящего слова. ‑ Ты видел бубновое каре Джеффриза. Он хотел заставить тебя поверить в то, что у него флеш. Он не знал, что у тебя три девятки. Если бы у тебя было только две пары, их можно было бы побить флешем, Так что ты бы спасовал. Вот этого‑то он и хотел. Это называется «блеф».

‑ Но у него же не было флеша, ‑ чуть не плача протестовал Тушратта.

‑ Но он мог создать видимость того, что есть, верно? Скажи мне, что бы ты сделал после того, как он поднял ставку, если бы у тебя было только две пары?

Тушратта закрыл глаза руками и помолчал минуту. Потом очень тихо произнес:

‑ Сдался бы. ‑ С этими словами он собрал рассыпанные фишки. ‑ На сегодня с меня хватит. Что вы мне дадите за это? Сегодня я выиграл гораздо больше чем вчера.

Они сошлись на карманном зеркальце, трех разовых зажигалках и топорике; Рамон подозревал, что последним будут рубить не столько дрова, сколько черепа. Правда, в эту минуту вид у Тушратты был какой угодно, но только не воинственный. Все еще не оправившись от потрясения, вызванного странной игрой Джеффриза, он забрал выигрыш и ушел, что‑то бормоча себе под нос.

Кастильо не думал, чтобы это был разговор с таинственными богами; скорее спор с самим собой: «Но он же не… А казалось, будто он… Но у него не… Блеф…»

‑ Что, собственно, случилось? ‑ спросил Джеффриз. Когда антрополог перевел, Гомес хихикнул:

‑ Вот ты, Стен, растлеваешь местных. Штурман запустил в него фишкой.

‑ И я смеялся вместе с ними, ‑ сказал Кастильо, пересказывая эту историю поздно вечером у себя в каюте, ‑ но, вспоминая это заново, я не уверен, что Хуан так уж неправ. Такое впечатление, будто сама возможность обмана не приходила в голову Тушратте.

Катерина хмурясь села в постели, раскинув по голым плечам гриву мягких волос. Ее специальность была далека от круга интересов Рамона, но ум отличался ясностью и особой логикой ‑ это было необходимо, чтобы справиться с любой проблемой.

‑ Возможно, он был просто поражен правилами новой для него игры, которой у него не было и в мыслях.

‑ Нет, тут все гораздо серьезнее, ‑ настаивал антрополог. ‑ Аборигену пришлось столкнуться с совершенно новым для него понятием, и это поразило его до глубины души. И что касается мыслей, Мей‑Лин поделилась со мной сомнениями в том, что куссаране вообще способны мыслить.

‑ Способны ли они мыслить? Не говори ерунды, Рамон. Разумеется, способны. Как бы иначе они построили свою цивилизацию?

Кастильо улыбнулся.

‑ Именно это я и говорил сегодня днем, ‑ он повторил Катерине аргументы Мей‑Лин, закончив словами:

‑ И насколько я понимаю, в ее рассуждениях есть логика. В культуре не могут существовать явления, для описания которых нет слов.

‑ Совершенно верно, ‑ согласилась Катерина. ‑ Как говорил Маркс, не сознание определяет бытие людей, но бытие определяет сознание.

«Пошла ты со своим Марксом», ‑ с чувством подумал Кастильо. Вслух он этого, впрочем, не произнес (равно как благоразумно избегал проходиться по поводу православного вероисповедания Манолиса Закифиноса). Вместо этого он сказал:

‑ Вот перед нами Куссара как пример, доказывающий обратное.

‑ Только потому, что мы не понимаем этого, ‑ мягко, но упрямо сказала Катерина.

Рамон не мог отрицать справедливости ее слов, но продолжал рассуждать.

‑ Взять, например, их богов. Мы не можем видеть или слышать их, но для куссаранина они так же реальны, как, скажем, кирпич‑сырец.

‑ Все примитивные народы говорят со своими богами, ‑ сказала Катерина.

‑ Но не всем боги отвечают, ‑ возразил антрополог, ‑ а местные, как мы знаем, слушают своих. По правде говоря они…

Он осекся, захваченный неожиданной мыслью. Внезапно он наклонился и поцеловал Катерину со страстью, не имеющей ничего общего с сексом. Выпрыгнув из постели, Рамон бросился к компьютеру. Катерина протестующе вскрикнула, но он не обратил на это внимания, что говорило о крайней степени охватившего его возбуждения.

Кастильо потребовалось некоторое время, чтобы найти необходимые данные: он не часто пользовался этим разделом памяти. Ему с трудом удалось унять дрожь в пальцах. А когда на экране начали выстраиваться строчки информации, он чуть не закричал.

Вместо этого он прошептал: ‑ Теперь я знаю.

‑ Ты сошел с ума, ‑ отрезала Хельга Штайн, когда Рамон изложил свою идею на поспешно созванном поутру консилиуме. Конечно, подумал он, психологу рискованно говорить такое, но латынь не способна передать все оттенки. Взгляды сидевших за столом свидетельствовали о том, что большинство коллег были с ней согласны. Только Мей‑Лин не спешила с выводами.

‑ Согласитесь не со мной, но с фактами, ‑ повторил Кастильо. ‑ Насколько я могу судить, из них следует именно тот вывод, который я предложил вашему вниманию: куссаране не являются разумными существами.

‑ Чушь, Рамон, ‑ сказала Сибил Хасси. ‑ Даже мой старый кот Билли в Манчестере ‑ и тот весьма разумное существо.

Кастильо хотелось провалиться сквозь землю: нет ничего хуже для человека с его застенчивостью, чем излагать дикую идею перед враждебно настроенной аудиторией. Все же он был слишком упрям, чтобы купиться на очевидную подмену понятий:

‑ Нет, Сибил, твой очаровательный старина Билли ‑ ты ведь знаешь, я встречался с ним ‑ не разумен, а лишь смышлен.

‑ Не вижу разницы, ‑ вставил Манолис Закифинос.

‑ Или, лучше, как ты определишь понятие разума? ‑ спросил Джордж Дэвис.

‑ В присутствии Хельги, готовой на меня наброситься, я и пытаться не стану. Пусть она сама дает определение.

От такого поворота дискуссии Хельга растерялась, словно свидетель обвинения, неожиданно оказавшийся на скамье подсудимых. Поэтому ответ ее был весьма осторожным:

‑ Разум ‑ это не предмет, а действие. Он подразумевает манипулирование понятиями в условном пространстве по аналогии с манипулированием реальными объектами в реальном пространстве. Под «понятиями» я имею в виду образы, создаваемые в сознании мыслящим существом. Сознание оперирует всем, о чем думает мыслящее существо, выбирая соответствующие элементы и обобщая их на основе опыта. Я вынуждена, Сибил, согласиться с Рамоном: твоя кошка не разумна. Она понятлива, но сама не осознает этого своего свойства. Если ты хотела услышать краткое определение ‑ вот что такое разум.

Дэвид прямо‑таки кипел от возмущения:

‑ Это чертовски неполное определение, вот что я скажу. Что ты скажешь о мышлении? О способности к обучению?

‑ Необязательно быть разумным, чтобы думать, ‑ неохотно добавила Хельга. Это ее заявление вызвало бурю протестов, затмившую все, с чем только столкнулся Рамон. Она терпеливо ждала, пока публика поутихнет. ‑ Я объясню. Назовите мне следующее число в прогрессии: один, четыре, семь, десять…

‑ Тринадцать! ‑ одновременно выпалили четыре или пять голосов.

‑ Откуда вы знаете? Вы вывели для себя необходимость прибавить к последнему числу три? Или сразу представили себе матрицу и уже знали, каким будет следующий элемент? Судя по скорости, с какой вы ответили, я склонна предположить последнее ‑ ну и при чем здесь разум?

За столом воцарилась тишина. Вот, подумал Рамон не без ехидства, наглядная иллюстрация мыслительного процесса в разгаре.

Молчание было прервано Джорджем Дэвисом.

‑ Ты выбрала слишком легкий пример, Хельга. Предложи‑ка нам чего посложнее.

‑ А как насчет машинописи или игры на синтезаторе? В обоих случаях единственный способ не сбиться ‑ это подавить сознание. Как только ты задумаешься о том, что ты делаешь, вместо того чтобы делать, ты допустишь ошибку.

В помещении вновь стало тихо ‑ все обдумывали сказанное. Когда Хельга заговорила снова, она обратилась к Рамону, глядя на него не без уважения:

‑ Ты убедил меня, Рамон. Вернее, заставил меня саму убедить себя.

‑ Мне это нравится, ‑ с неожиданной решительностью произнесла Мей‑Лин. ‑ Все становится на свои места. Полное отсутствие образного мышления в куссаранском языке очевидно для меня уже несколько недель. Если куссаране не разумны, то образное мышление им и не нужно.

‑ Ну и как они живут без разума? ‑ взорвался Дэвис. ‑ Как они вообще могут существовать?

‑ Ты сам делаешь это все время, ‑ сказал Рамон. ‑ Представь себе, что ты прогуливаешься, беседуя с кем‑то. Тебе не случалось оглядеться по сторонам и удивиться: «Куда это мы забрели?» ‑ не заметив, как пересекли пару улиц или зашли в парк? Твое сознание было занято другим. Отними у твоего разума ту часть, что занята беседой, и ты получишь то, на что постоянно похожи жители Куссары. Они вполне справляются с помощью привычек и рефлексов.

‑ А что будет, когда этого окажется недостаточно? ‑ не сдавался Дэвис. ‑ Что происходит, ‑ он торжествующе поднял палец вверх, ‑ если мирный куссаранин огибает знакомый угол и видит, что из‑за пожара в кузнице вся его улица в огне? Что тогда?

Кастильо облизнул пересохшие губы. Он предпочел бы, чтобы этот вопрос всплыл попозже или по крайней мере не в такой прямой форме. Ну что ж, отступать поздно. Он сделал глубокий вдох и выпалил:

‑ Тогда его боги советуют ему, что делать.

Он и представить себе не мог, что такое небольшое число людей способно производить столько шума. На мгновение Рамону показалось, что ему угрожает физическая расправа. Джордж Дэвис с супругой от ярости чуть не выпрыгивали из кресел. Примерно то же делала и Хельга, кричавшая:

‑ Я с самого начала была права, Рамон, ты ‑ сумасшедший!

Даже Мей‑Лин покачала головой.

‑ Может, вы все‑таки сперва меня выслушаете, а потом уж запрете в психушку? ‑ Кастильо почти трясся от бессильного гнева.

‑ Какой смысл слушать очевидный бред? ‑ презрительно фыркнула Сибил Хасси.

‑ Нет, он прав, ‑ сказал Закифинос. ‑ Пусть докажет свое, если сможет. Если он совладает с такой, гм, скептически настроенной аудиторией, он заслуживает того, чтобы быть выслушанным.

‑ Спасибо, Манолис, ‑ Рамон наконец овладел собой. ‑ Позвольте мне начать с того, что идея, которую я предлагаю вашему вниманию, не нова; она была впервые выдвинута Джейнсом более ста пятидесяти лет назад, где‑то в 1970‑х годах применительно к древним земным цивилизациям.

‑ Ах, тот период, ‑ закатила глаза Хельга. ‑ Боги из космоса, да?

‑ Ничего подобного, ‑ не без язвительности ответил Рамон. ‑ Кстати, Джейнс был психологом.

‑ И какие же, с позволения сказать, боги служат психологам? ‑ спросила Сибил тоном, сознательно рассчитанным на то, чтобы Хельга с Рамоном озверели окончательно.

Но у антрополога был уже готов ответ.

‑ Слуховые и иногда зрительные галлюцинации как следствие функционирования правого полушария мозга, ответственного более за поведение и восприятие нежели за речь и логические построения. Вы понимаете, их не распознают как галлюцинации, их принимают за божественные голоса. И, обобщая жизненный опыт индивидуума, они могут найти матрицу поведения, подходящую для любой новой и неожиданной ситуации и подсказать ему, как поступить. Сознание в этом не участвует вовсе.

‑ Это же безумие, ‑ начала было Сибил, но ее муж покачал головой.

‑ Я вот думаю, ‑ начал он. ‑ С точки зрения строения нервной системы куссаранская жизнь организована так же, как на Земле. Вскрытие тел умерших куссаран и изучение домашних животных это показывают с полной очевидностью. Разумеется, есть некоторые отличия ‑ например, двигательные функции мозга более дифференцированы…

‑ Это, разумеется, больше по твоей части, ‑ сказал Рамон. Если уж Джордж начал обсуждать детали, значит, он принял идею всерьез.

‑ Эти «божественные голоса», ‑ спросила Хельга, ‑ это что‑то вроде тех голосов, что слышат шизофреники?

‑ Совершенно верно, ‑ согласился Рамон. ‑ Только здесь это считается нормальным, им не сопротивляются, их не боятся. И поводом к их появлению необязательно является сильное потрясение, как у шизофреника, ‑ для этого достаточно чего‑нибудь необычного или непривычного. Ну, например, вид идола; возможно, поэтому Кус‑сара буквально нашпигована ими.

Дэвис выпрямился в кресле ‑ манера, выдающая сомнение в том, что он говорит.

‑ Ну и каковы эволюционные преимущества образа жизни, основанного на галлюцинациях?

‑ Общественный контроль, ‑ ответил Рамон. ‑ Поймите, мы ведь говорим не о разумных существах. Они не способны представить себе связную последовательность действий, как это делаем мы. Например, для жнеца единственная возможность работать весь день ‑ без надсмотрщика за спиной ‑ это постоянно слышать голос старейшины или короля, повторяющий: «Продолжай жать».

‑ Гм, ‑ все, что смог сказать биолог.

‑ И поскольку король ‑ тоже часть системы, ‑ задумчиво добавила Хельга, ‑ он будет слышать голоса главных богов здешней культуры. Только они обладают достаточным авторитетом, чтобы указывать королю.

‑ Возможно, стоит добавить предков, ‑ сказал Рамон. ‑ Вспомните гробницу перед дворцом Питканаса ‑ это памятник его отцу, предыдущему королю. Перед ней всегда лежат подношения, как и у богов.

‑ Похоже, ‑ психолог осеклась, округлив глаза. ‑ Либер Готт! Ведь для таких существ загробная жизнь ‑ само собой разумеющаяся вещь, и не без оснований. Если женщина, например, слышит голос давно умершей матери, та для нее все еще жива в полном смысле слова.

‑ Да, об этом я еще не думал, ‑ прошептал Рамон.

‑ Если подобный образ жизни, ‑ все еще сомневался Джордж Дэвис, ‑ настолько прекрасен, почему мы, черт побери, не остались такими безмозглыми?

Кастильо всегда отдавал должное чужому участию в своих идеях.

‑ На мысль меня навело замечание Катерины. По мере усложнения структуры общества, количество богов также неизбежно растет. Посмотрите на сегодняшнюю Куссару со своим богом для каждого ремесла. Система обречена, она рано или поздно рухнет под собственной тяжестью.

Письменность также способствует этому. Она допускает существование более сложного общества. Проще нарушить приказ, записанный на глиняной табличке, которую можно выбросить, нежели приказ бога или короля, то и дело повторяющего оный тебе на ухо.

И, наконец, эта система может функционировать только в стабильном обществе. Что толку от советов твоего бога, если ты имеешь дело с чужой культурой, чужим языком и чужими богами? Эти советы могут в равной степени спасти тебя или обречь на смерть.

И, наблюдая за поведением чужеземцев, ты можешь заметить в них нечто отличное от тебя. А если ты поверил в существование иноземцев с собственной личностью, ты можешь заподозрить, что таковая имеется и у тебя, а это, возможно, и есть зарождение сознания.

‑ И этому есть доказательства, ‑ возбужденно перебила его Мей‑Лин. ‑ Помнишь, Рамон, ты говорил, что из всех куссаран реже всего общаются с богами воины и купцы. А они больше других общаются с иноземцами ‑ они, возможно, стоят на пороге разума.

Все, что мог сделать антрополог ‑ это поклониться. Он был совершенно вымотан; коллеги рассматривали его гипотезу под такими углами, какие ему и в голову не приходили. Так, подумал он, и должно быть. Концепция была слишком масштабной, чтобы справиться с ней в одиночку.

Джордж ‑ все еще с кислой миной на лице ‑ сказал:

‑ Я предлагаю разработать серию опытов для проверки этой гипотезы.

Предложение было принято единогласно. Если в идее есть зерно, ее надлежит всесторонне проверить, а еще лучше ‑ дополнить и развить. Если нет ‑ она не заслуживает внимания.

Рамон с нетерпением ждал результата.

Зажав уши руками ‑ так силен был грохот, ‑ Питканас смотрел, как исчезает в облаках небесный корабль. Вот он с его руку… с мотылька… вот он стал просто серебристой точкой… исчез.

Король увидел, что корабль оставил за собой на поле вмятину в локоть глубиной. Посевы, попавшие под корабль, разумеется, погибли; соседние поля тоже заросли сорняками.

Яррис, богиня урожая и плодородия, с укоризной обратилась к Питканасу: «Это хорошая земля. Пошли крестьян восстановить ее плодородие».

‑ Будет исполнено, Госпожа, ‑ пробормотал он и передал распоряжение своим министрам.

Теперь с ним говорил покойный отец: «Пошли воинов охранять крестьян, чтобы люди из Маруваса не нагрянули с набегом, как это было в годы твоего детства. Проследи сам».

Питканас повернулся к Тушратте.

‑ Дзидантас хочет, чтобы я послал воинов охранять крестьян, чтобы люди из Маруваса не нагрянули с набегом, как в годы моего детства. Проследи сам.

‑ Слушаю и повинуюсь, ‑ поклонился Тушратта, ‑ как слушаю и повинуюсь богам.

Король повернулся и пошел прочь, не сомневаясь в том, что приказ будет выполнен.

По правде говоря, Тушратта давно уже не слышал голоса богов. Они начали пропадать еще со времен войны с горцами, но Тушратта знал день, когда они бросили его окончательно. «Блеф», ‑ пробормотал он себе под нос. Он использовал земное слово ‑ в куссаранском языке ничего подобного не было.

Тушратте ужасно не хватало богов. Он даже молил их вернуться, что само по себе странно и необычно ‑ ведь боги должны быть с тобой всегда. Без их советов он ощущал себя одиноким, нагим и беспомощным.

Но старый вояка выжил. Более того, дела его складывались удачно. Как знать, может, боги и продолжали слышать его, хотя сами и молчали. За те полгода, что боги оставили Тушратту, он дослужился от Стража Ворот до Верховного Военачальника Куссары ‑ его предшественник на этом посту внезапно скончался. На новое место Тушратта взял с собой нескольких офицеров ‑ молодых и безоговорочно преданных ему ‑ и верных им воинов.

Он решил выполнить приказ Питканаса, но на свой лад. Старшим над солдатами в полях он поставит, гм… Кушука, который не доверяет ему, зато возглавляет дворцовую охрану.

Как убедить Кушука оставить теплое место? «Блеф», ‑ вновь прошептал Тушратта. Он до сих пор с опаской использовал новое знание, словно человек, пытавшийся говорить на новом для него языке. Представлять себя как бы со стороны ‑ как он говорит или делает одно, но замышляет совсем другое ‑ требовало усилий, от которых лоб Тушратты покрывался испариной.

Он скажет ему… он скажет… Рука непроизвольно сжалась в кулак и он нашел ответ. Он скажет Кушуку, что Питканас говорил ему, что никто другой не справится с этой задачей лучше него. Это сработает.

А тогда Тушратта во главе верных ему людей пойдет во дворец… Он ясно представлял себе, как уволокут труп Питканаса, как сам он, облаченный в королевскую мантию, будет наслаждаться королевской роскошью, как будет он возлежать с Аззиас ‑ самым восхитительным созданием богов. Видеть такие картины оказалось делом несложным. Он уже давно видел такие картины.

Когда он станет королем, Кушук больше не будет препятствием ‑ он будет повиноваться Тушратте, как повинуется богам, как повиновался Питканасу. Менее уверен был Тушратта в собственных подручных. Он не объяснял им, что такое «блеф» так, как это объяснил ему Кастильо. Но он часто пользовался этим тем‑что‑похоже‑на‑одно‑а‑на‑самом‑деле‑совсем‑другое; иначе ему бы не продвинуться так быстро. Они парни неглупые. Они и сами могут дойти до этого.

Но если так, если он никогда не сможет быть уверенным, что то, что ему говорят, ‑ не блеф, как ему править такими подданными? Они запросто смогут ослушаться его приказов. Что же теперь, жить остаток дней в страхе? Эти мысли окрашивали картины будущего в мрачные тона, Тушратте не нравилось видеть себя отчаянно цепляющимся за завоеванный трон.

Впрочем, почему именно он должен бояться? Если кто‑то выступит против нового короля и потерпит неудачу (а с ним, Тушраттой, справиться посложнее, чем с Питканасом, ведь он будет начеку), почему бы не покарать бунтовщика так жестоко, чтобы другим было неповадно? И тогда не важно, будут ли его приказы звучать в их головах или нет. Они все равно покорятся ему ‑ из страха.

Будет ли этого достаточно?

Тушратта с нетерпением ждал результата.

От автора

«Блеф» построен на основе захватывающих дух гипотез, выдвинутых Джулианом Джейнсом в «Происхождении разума в процессе распада двухкамерного сознания». Результатом стал мой любимый тип инопланетян: тех, что думают почти как люди, но не совсем.

Вскоре после того, как «Блеф» был опубликован в «Аналоге», я получил от профессора Джейнса письмо. Должен признаться, я не без трепета вскрывал конверт. Однако, к моему облегчению, в своем письме он сообщал, что рассказ ему понравился. Ну что ж, хоть что‑то я сделал удачно.

Пер. изд.: Harry Turtledove. Bluff, в сб.: Harry Turtledove Kaleidoscope ‑ A Del Rey Book, Ballantine Books, New York, 1990.