Встреча на Прайле

Филип Жозе Фармер ЧУЖОЕ ПРИНУЖДЕНИЕ

Доктор Галерс потягивал кофе, лениво глядя на зависший над лунными кратерами диск Земли, когда раздался телефонный звонок. Нажав кнопку, он услышал знакомый голос:

– Марк, привет, это Гарри. Я на борту «Короля Эльфов», есть одно дело. Будет лучше, если подъедешь с ассистентом. Примерно через пять минут в твоем распоряжении будет вездеход. На звездолет с тобой отправится лейтенант Рэсполд.

– Кто‑то кого‑то убил?

– Не знаю. Но один член экипажа исчез сразу после выхода «Короля Эльфов» из подпространства. Капитан сообщил об этом только сейчас. Такую небрежность он объясняет беспокойством из‑за болезни дочери.

– О'кэй. Я позвоню Роде. Пока.

Галерс включил настенный экран, на котором появилась невысокая стройная девушка в зеленой кофте и такого же цвета брюках. Закинув ногу на стол она что‑то читала. Марк увеличил изображение, чтобы разобрать слова на обложке.

– Снова Генри Миллер, Рода? Неужели ты читаешь только классику?

Рода Ту, отложив книгу, поправила короткие черные волосы и озорно сверкнула темными раскосыми глазами.

– Когда в реальной жизни нет ничего волнующего, приходится искать это в книгах. Вы ведь упорно придерживаетесь сугубо профессионального отношения ко мне.

Галерс приподнял рыжеватые брови.

– Я не единственный мужчина на Луне, Рода.

Она улыбнулась и хотела что‑то сказать, но он строго посмотрел на нее и спокойно добавил:

– Прихватите свою аппаратуру. Попахивает жареным.

Девушка вскочила.

– Сию минуту, доктор.

Экран погас. Марк проверил содержимое врачебного саквояжа и уже одевал зеленый пиджак, когда в комнату вошла Рода, втащив за собой тележку с громоздким металлическим автодиагностом, оборудованным множеством различных шкал и гнезд для кабелей.

– А кто пациент, доктор?

– Насколько я понимаю, дочь капитана недавно прибывшего звездолета.

– Опять! Я так мечтала, чтобы это оказался мужчина! Этакий, знаете ли, крупный, зрелый, но слегка прихворнувший самец, который, придя в себя, влюбится в меня с первого взгляда.

– И снова лишится чувств, если захочет, чтобы с ним ничего не случилось.

Так, перебрасываясь репликами, они прошли через качающийся переход шлюза. Рода тащила за собой тележку с автодиагностом. Зеленый огонек свидетельствовал, что в шлюз можно входить без опаски. Там уже ждал вездеход. Девушка подала прибор и тележку водителю, тот одной рукой принял груз и разместил его внутри. Рода, подпрыгнув на три метра, оказалась в кабине. Галерс сел рядом с нею. За ними последовал еще один мужчина и сел напротив. Дверь захлопнулась, шлюз отворился, и вездеход выехал на дорогу.

Никто из пассажиров не смотрел сквозь затемненное стекло на окружающую их безжизненную равнину и далекие горные кряжи.

– Ну, как там ваши сыскные занятия, Рэсполд? – попыхивая сигаретой, спросил Галерс.

Рэсполд, высокий мужчина с блестящими черными волосами, темными проницательными глазами и носом ищейки, лениво ответил:

– Честно говоря, скука заедает. Преступление на Луне – штука крайне редкая. – Голос его звучал спокойно и уверенно, компенсируя недостатки внешности. – Убиваю время рисуя голых красоток или лунные пейзажи.

– Не буду больше вам позировать, – сказала Рода. – На ваших рисунках я выхожу слишком толстой.

Рэсполд улыбнулся, обнажив длинные белые зубы.

– Ничего не могу с собой поделать. Мое подсознание тоскует по рубенсовским женщинам. Таких не сыскать теперь. По крайней мере, на Луне.

– Вы, кажется, подавали заявление о переводе? – поинтересовался Галерс.

– Да, но ответа не получил. Просил послать меня на Виденвулли. Эту планету только начинают осваивать. Это фронтир, где через каждые десять шагов встречается индивидуалист, или неврастеник. Оттуда прибыл запрос на детектива, который не боится тяжелой и грязной работы. – Он мечтательно улыбнулся. – А когда вы‑то вылетаете, Галерс?

– Как только найду подходящего зверя. На выбор отпущено тридцать дней. Тут надо быть очень осторожным. Если я не уживусь с капитаном или командой, жизнь на звездолете может стать сущим адом.

– А вы не хотите подобрать себе планету по вкусу?

– И застрять там на десять лет, пока не выплачу компании долг за медицинское образование? Нет, благодарю покорно. Оставшись корабельным врачом, можно сделать это за шесть лет, посетив при этом множество планет и, хвала небу, проводя отпуск на Земле.

– Но при всем этом много времени придется проводить, между прочим, копаясь в кишках зверей.

– Знаю. Но, надеюсь, стерплю. А потом буду работать на Земле. Такая перспектива меня вполне устраивает.

– А меня – нет. Слишком много сыщиков и мало преступников. Там я никогда не дождусь повышения. Виденвулли меня устраивает больше.

– Кажется, – заявила Рода, – мне тоже придется туда отправиться. За мужем. Говорят, там на пять мужчин приходится одна девушка. Замечательно, просто замечательно!

Мужчины угрюмо уставились на нее, и в кабине воцарилось молчание до самого дока номер 24.

Подхватив свой саквояж, Галерс спрыгнул на землю. Пройдя через шлюз, он очутился на левом борту «Короля Эльфов», где его встретил таможенный инспектор Гарри Харази.

– Сюда, Марк. Девушка находится в своей каюте. Уверен, такой хорошенькой ты еще не видел. Хотя сейчас она бледноватая и осунувшаяся. И язык у нее какой‑то изжеванный.

– А кто находился поблизости, когда она заболела?

– Ее отец, насколько нам известно. Он и сейчас в ее каюте. Не хочет оставлять дочку одну до прихода врача. То есть тебя.

– Спасибо за информацию.

Пройдя коридор, они поднялись на другую палубу, миновали помещение, где члены экипажа раздевались для таможенного и медицинского досмотра, и по узкой винтовой лестнице добрались к каюте девушки. Харази постучался, и из‑за двери раздался низкий мужской голос:

– Войдите.

В просторной каюте размещалась двойная койка, туалетный столик с трюмо и еще один стол, откидной от стенки. В углу стояла шагающая кукла высотой более метра. На стенке висели две полки: одна – с книгами и микрофильмами, другая – с морскими раковинами, добытыми в морях двух десятков планет. Над второй висела фотография женщины. Дверь между койкой и туалетным столиком вела, судя по всему, в ванную, которая, в свою очередь, соединялась с соседней каютой, где через чуть приоткрытую во вторую каюту дверь виднелась развешанная на стоячей вешалке одежда белого цвета.

Такой же белой была и форма капитана звездолета Асафа Эверлейка. Галерс удивился, ибо компания «Саксвелл Стеллар» требовала, чтобы ее служащие носили только зеленую форму. Однако одного взгляда врача на лицо капитана было достаточно, чтобы понять: этот человек в состоянии настоять на удовлетворении своих прихотей даже перед таким гигантом, как «Саксвелл». Суровое и энергичное лицо Рэсполда казалось нежным и кротким по сравнению с лицом Эверлейка.

На нижней койке лежала девушка в белом. Цвет ее лица почти не отличался от одежды. Глаза были закрыты, а окровавленный рот чуть‑чуть приоткрыт. За искусанными губами виднелся распухший, как будто изжеванный, язык.

– Снаружи ждет Рода, – сказал врач, обращаясь к Харази. – Попроси ее включить свою машинерию в коридоре. Здесь нет места.

Пульс девушки был учащенным. Он надавил на глазные яблоки. Твердые.

– Скажите, капитан, у нее были такие приступы раньше?

– Ни разу.

– А когда начался этот?

– Час назад по корабельному времени.

– Где?

– Здесь.

– Вы присутствовали?

– С самого начала.

Галерс еще раз взглянул на капитана. Создавалось впечатление, что, отвечая на вопросы, он делает ударение на каждом слоге, словно выравнивая слова молотом на наковальне.

Глаза капитана полностью соответствовали голосу. Они были светло‑голубые, со стальным оттенком, и взгляд их казался твердым, как броня. Длинные брови цвета высохшей крови торчали над глазами, как ощерившаяся копьями фаланга. По сути, отметил про себя Галерс, капитан Эверлейк – человек острый во всех отношениях. Даже неподвижный и молчащий, он производил впечатление вооруженной твердыни.

В двери показалась голова Роды.

– Мне нужно пять проб крови, – велел Галерс. – На сахар, на уровень инсулина и адреналина, клеточный состав и общий анализ. Особое внимание следует уделить инородным телам. И не забудьте включить электроэнцефалограф. Да, еще понюхайте для меня ее дыхание.

Рода склонилась над лицом девушки.

– Запаха ацетона, доктор, я не ощущаю. Чувствуется только запах рыбы.

– Она ела недавно рыбу? – спросил Марк у капитана.

– Возможно. По корабельному времени сегодня пятница. Справьтесь у кока. Я рыбы не ел.

Галерс взял чувствительную головку, присоединенную к установке длинным шнуром, и начал медленно водить ею над головой девушки, то и дело щелкая тумблером. Потом попросил капитана описать приступ.

Время от времени он кивал, слушая рассказ о судорогах, характерных для эпилепсии, адреналинового или инсулинового шока. На приступ диабета не очень похоже. После анализа крови можно будет сказать что‑либо определенное. Возможно, в теле девушки затаилась какая‑то внеземная инфекция или паразит. Этого очень опасались таможенники. Однако Галерс так не думал. Скорее всего, ее поразила одна из обычных земных болезней.

И все же, уверенности пока не было. А вдруг она заражена каким‑то новым ужасным микробом, который может распространиться, подобно Черной Смерти, если его не изолировать здесь, внутри корабля?

Внезапно глаза девушки открылись и прежде, чем врач успел сказать ей что‑нибудь ободряющее, она отпрянула от него. Лицо ее исказил страх, но отец тотчас же оказался рядом, вынудив врача посторониться.

– Все хорошо, Дебби. Я здесь. Тебе нечего бояться. Успокойся. Ты слышишь меня? Успокойся, все будет хорошо.

Девушка продолжала хранить молчание. Глаза ее, светло‑голубые, как у капитана, но не такие суровые, были устремлены мимо отца, на Марка Галерса, она приподняла голову и стало заметно, что волосы ее очень светлые и длинные. Это само по себе было примечательным в мире, где господствовали короткие стрижки.

– Кто это? – сдавленно спросила девушка, роняя голову на подушку.

Галерс повернулся и вышел из каюты, забрав с собой чувствительную головку.

Рода продолжала колдовать над своими приборами.

– Общий анализ еще не готов. Остальные вот, – сказала она, протягивая Марку полоску бумаги со столбцами цифр.

– Это мог быть адреналиновый шок, – задумчиво произнес он.

– А внеземного у нее ничего нет? – поинтересовался Харази. – Нет? Очень хорошо. А что такое, между прочим, адреналиновый шок?

Галерс решил, что у него есть время для разъяснений.

– Когда содержание сахара в крови становится очень низким, спинная адреналиновая железа выделяет гормон эпинефрин. С его помощью крахмал превращается в печени снова в сахар, и содержание его в крови повышается. Но для организма впрыскивание в кровеносную систему адреналина – крайнее средство. Увеличение его содержания приводит к учащению сердцебиения, судорогам и конвульсиям. Симптомы точно такие же, как и при приступе диабета, только там следует инсулиновый шок, а здесь – что‑то вроде эпилепсии. Однако полной уверенности у меня в этом диагнозе нет. Нужно дождаться результатов общего анализа. Может выявиться еще какой‑нибудь фактор, обуславливающий наличие эпинефрина в крови. К тому же, данные предварительного анализа не указывают на столь низкое содержание сахара, чтобы вызвать адреналиновый шок.

– Так из‑за чего же понизилось содержание сахара в крови?

– Если бы я знал, то уже сейчас бы принял определенные меры.

К ним неслышно подошел Рэсполд.

– Ребята из таможни и карантинной службы утверждают, что корабль чист, – сказал он и потянул воздух носом ищейки. – Кто тут прячет дохлую рыбу?

– Дохлую рыбу? – недоуменно произнес Галерс. – Я не ощущаю никакого запаха!

– Значит вам повезло. В этом мире плохих запахов гораздо больше, чем хороших. – Детектив обернулся к Харази. – Не следует ли вам поискать причину этой жуткой вони?

– У меня нет такого собачьего обоняния, Рэсполд, – возразил Харази. – Когда я стоял у открытой двери, мне чудился слабый запах рыбы, но здесь, снаружи, невозможно...

– Туда можно, док? Могу я переговорить с ними? Похоже, никто из команды толком ничего не знает об этом исчезнувшем.

– Переговорить с капитаном можно здесь, в коридоре. Но мисс Эверлейк, думаю, не в состоянии разговаривать.

– Будьте добры, попросите его выйти.

– Я‑то попрошу, но это вовсе не значит, что он выйдет. Таким, как этот капитан, вряд ли можно что‑либо приказывать.

Капитан Асаф сидел на краешке койки, присматривая за дочерью. Она протянула руку, но он не взял ее. Лицо его было жестким, как мокрая простыня на морозе.

Выслушав просьбу, он кивнул в знак согласия и, выходя из каюты, еще раз посмотрел на неподвижно лежавшую дочь. Затем его глаза встретились с глазами Галерса. Молодой врач выдержал этот взгляд, полный предупреждения и угрозы. Это было очень неприятно. Он решил, что становится слишком уж чувствительным. Глаза сами по себе не несут определенной информации. Тем не менее, взгляд человека может отражать всю неподатливость его личности. И от этого никак нельзя отмахнуться.

Оглянувшись на девушку, Галерс увидел, что глаза ее снова открыты, а пальцы чуть‑чуть согнуты, словно она хотела взять что‑то, но не могла и была этим удивлена. Но это его не касалось. Во всяком случае, сейчас. Он находился здесь на случай крайней необходимости, и впереди было достаточно работы.

– Пожалуйста, сожмите и разожмите несколько раз кулак, – сказал он, склонившись над девушкой. – Я хочу сделать укол глюкозы.

Она смотрела непонимающе. Галерс повторил просьбу. Девушка бросила мимолетный взгляд на свою руку и снова лицо ее стало отрешенным.

– Особой необходимости в этом нет, – пояснял Марк, – но таким образом легче отыскать вену.

Она опустила веки. По ее лицу и телу пробежала дрожь. Девушка как будто боролась сама с собою и, наконец, произнесла, не открывая глаз:

– Хорошо, доктор.

Он без особого труда нашел вену.

– Вы за последнее время сильно похудели?

– С тех пор, как покинули Мелвилл – на четыре кило.

– Мелвилл?

Она открыла глаза и пристально посмотрела на врача.

– Мелвилл – вторая планета Беты Скорпиона. Арабы называли эту звезду «Северным когтем». Это единственная зеленая звезда, видная с Земли невооруженным глазом.

Галерс вынул иглу из вены.

– Когда‑нибудь проверю. Единственное, что мне нравится на Луне – это прекрасный обзор небес. И больше ничего.

Нужно втянуть ее в разговор, подумал он.

– А что вы делали на Мелвилле?

– Остановились, чтобы выгрузить медикаменты. О, нам очень повезло – как раз в то время проводился фестиваль. – Увидев его приподнятые брови, девушка пояснила: – В этот день мы отмечаем рождество Ремо.

Наконец Галерс понял, что означают белые одежды и длинные волосы Эверлейков.

Ремо был основателем неопуританской секты, возникшей на Земле около 50 лет назад. Через некоторое время лидеры ее, обнаружив, что первоначальный пыл пропадает и молодежь ускользает от них, добились переселения своих приверженцев на эту планету, название которой Галерс позабыл – Мелвилл. Чтобы осуществить это, они распродали всю свою собственность и всеми способами добывали деньги, что довело их до крайней нищеты. Космическое путешествие – дорогое удовольствие. И билеты, и багаж обходятся недешево. Поэтому на Мелвилле крохотная колония ремоитов высадилась с абсолютно пустыми карманами, минимумом инструментов и оборудования.

– Каким же образом вашему отцу удалось стать астрогатором? – удивился Галерс. – Мне казалось, что вы потеряли всякую связь с Землей.

– "Саксвелл" и другие компании содержат там свои форпосты. Они не только торгуют с нами, но и вербуют молодых людей. Кто‑то хочет отправиться в космос, чтобы подзаработать, кто‑то – подыскать себе жену. У нас в этом вопросе положение прямо противоположное тому, что сложилось на Земле. На каждую девочку рождается в среднем два мальчика.

– Должно быть, это совсем нетрудно сделать – достаточно побывать на Земле.

– К сожалению, очень немногие женщины соглашаются стать последовательницами Ремо. Это слишком большая перемена в жизни. Они привыкли смотреть на жизнь проще. А ни один мужчина‑ремоит не женится на девушке, не исповедующей его веры.

Галерс взглянул украдкой на женский портрет на стене. Девушка перехватила его взгляд и пояснила:

– Моя мать была родом с Земли. Она родила меня на «Синей бороде». В то время папа командовал этим звездолетом. Затем они осели в Мелвилле. Когда мама умерла, он снова отправился в космос. «Саксвелл» был рад его возвращению. Папа – хороший капитан. Он неподкупен, а это очень высоко ценится. Вы же знаете, сколько хлопот доставляют компаниям служащие, которые не могут противостоять искушению быстро разбогатеть на осваиваемых планетах.

Галерс кивнул.

Глюкоза подействовала быстро. Щеки девушки порозовели, глаза заблестели, движения стали энергичнее. Отец наверняка велел ей помалкивать, но она была очень разговорчивой. Галерс подумал, что ей, наверное, очень одиноко. Она мало общается с другими девушками и парнями, а характер отца очень замкнут.

Вошедшая Рода прервала их разговор. Она принесла энцефалограмму. В глаза бросалась нерегулярность ритмов мозга, но это не имело особого значения, так как могло быть вызвано недавним приступом, или являться характерной особенностью организма.

Галерс попросил Роду повторить энцефалограмму после следующей пробы крови, чтобы проверить, возрастает ли содержание сахара. Как только ассистентка вышла, он сел рядом с девушкой, взял ее за руку. Она не отдернула ее, но вся напряглась. Врач отпустил руку, поскольку его интересовали двигательные рефлексы больной.

– Как вы себя чувствуете сейчас?

– Очень слабой. К тому же, немножко волнуюсь, – ответила девушка и, поколебавшись, пояснила – У меня все время такое ощущение, будто я вот‑вот взорвусь.

– Взорветесь?

Она положила руку себе на живот бессознательным движением.

– Да. Такое впечатление, словно меня с минуты на минуту разнесет в клочья.

– А когда это ощущение появилось впервые?

– Около двух месяцев назад по корабельному времени.

– Еще что‑нибудь необычное было?

– Нет. Но появился зверский аппетит, а вес не прибавлялся. Только немножко увеличился живот, и я старалась есть поменьше. Но меня одолевала такая слабость, что долго выдерживать диету я просто не могла. Поневоле приходилось есть все больше.

– Чем же вы в основном питались? Жирами, сладким или протеином?

– О, всем, что попадалось под руку. Разумеется, много жиров я не потребляла. Но никогда не пренебрегала шоколадом. От него, по‑моему, моей коже нет никакого вреда.

Он вынужден был согласиться. Такой кремовой, красивой кожи ему не приходилось видеть раньше. Теперь, когда к девушке возвращался обычный цвет лица, она стала настоящей красавицей. Разумеется, у нее еще несколько выдавались скулы и ей не помешало бы немного пополнеть, но фигура ее была превосходной, черты лица – пропорциональны.

Марк улыбнулся про себя, довольный произведенным осмотром женской красоты, однако поспешил вернуться к делу.

– Это ощущение близкого взрыва не покидает вас все время?

– Да. Даже когда я просыпаюсь среди ночи.

– А чем вы были заняты, когда впервые это заметили?

– Смотрела видеофильм «Пелея и Мелисанду» Дебюсси.

Галерс улыбнулся.

– Родственная душа! Вы любите оперу? Мы поговорим об этом позже, когда вы будете чувствовать себя лучше. В наше время так редко встречаются истинные ценители... Ну, вы понимаете. А помните то место в начале первого акта? "Не бойтесь, нет у вас причин меня бояться. Откройтесь мне. Что вынудило вас плакать здесь, в тиши? – тихо напевал он.

Однако девушка не ответила так, как ему бы хотелось. Ее нижняя губа жалко задрожала, голубые глаза наполнились слезами, и неожиданно она расплакалась навзрыд.

– Я сделал что‑то не так? – смутился Галерс.

Девушка закрыла лицо руками.

– Извините, если я чем‑нибудь вас обидел. Мне просто хотелось немного развлечь вас.

– Дело вовсе не в этом, – успокаиваясь, дрожащим голосом ответила она. – Просто я очень рада тому, что есть с кем побеседовать, что кто‑то рядом... – Маленькая красивая рука робко потянулась к нему, но на полпути остановилась. – Вы... вы не находите... ничего неприятного во мне, правда?

– Не нахожу. Почему вы так думаете? Я никогда не видел такой красивой девушки. И ведете вы себя очень скромно.

– Я совсем не это имею в виду. Не обращайте внимания. Если вы не... Только сейчас... За последние три года я ни с кем не разговаривала, кроме Клакстона и папы. Затем отец запретил мне...

– Что запретил?

Быстро, словно опасаясь, что кто‑то войдет и помешает ей, она выпалила:

– Разговаривать с Питом. Он сделал это два месяца назад. С тех пор...

– Неужели?

– Да. С тех пор даже сам папа говорит очень мало, а я имела возможность поговорить с Клакстоном наедине всего лишь раз. А потом потеряла сознание. По сути... – Она замешкалась, но, поборов себя, решительно выпалила: – По сути, я потеряла сознание, когда беседовала с ним.

Галерс взял ее руку и погладил. Вид у нее был несколько растерянный, но руку она не убрала. Да и сам он удивился тому, как отреагировал на прикосновение к ее бархатистой коже. Ему пришлось, затаив дыхание, скрывать подлинные свои ощущения – то ли восторга, то ли страдания.

– А кто это Пит Клакстон? – спросил Галерс и снова удивился, почувствовав, что испытывает внутреннее волнение из‑за этого парня, который что‑то для нее значил.

– Второй помощник, навигатор. Он старше меня, но хороший, очень хороший.

Марк ждал дальнейших объяснений, но Дебора Эверлейк, казалось, уже раскаивалась в своей откровенности и непринужденности. Закусив губу, она пустым взглядом смотрела куда‑то вдаль. И, как это часто случается с людьми, у которых светло‑голубые глаза, этот отрешенный взгляд более походил на взгляд животного или восковой фигуры, чем живого человека.

Ему это очень не понравилось, так как лишило девушку красоты. Вот в чем кроется единственный недостаток таких светлых глаз. Возможно, именно из‑за этого он отдает предпочтение темноглазым женщинам.

Испытав неловкость, Марк поднялся.

– Я сейчас вернусь.

Открыв дверь, он едва не столкнулся с капитаном. Тот не обратил на него ни малейшего внимания и прошел в каюту, как если бы дверь открылась автоматически по сигналу фотодатчика.

Вспомнив суровое лицо капитана, Галерс подумал, что одного его вида достаточно, чтобы здоровой девушке стало нехорошо.

– Рода, – произнес он, когда за его спиной закрылась дверь. – Вы...

И не закончил.

Дикий, протяжный женский крик оборвал его на полуслове. Марк рванулся было назад, но его остановила сильная жилистая рука Рэсполда.

– Похоже на то, что он рассказал ей о случившемся.

– А именно? – спросил Галерс, уже предугадав ответ.

– Его дочь не знала, что исчез именно Пит Клакстон.

Марк выругался.

– Вот скот! Неужели он не мог как‑то осторожно рассказать ей об этом?

– У меня сложилось впечатление, что он торопился это сделать, – заметил Рэсполд. – Я поинтересовался, знает ли она, и хотел сам поставить ее в известность, но капитан не стал слушать моих аргументов и поспешил сюда. Я последовал за ним, догадываясь о его намерениях.

– И что теперь?

– Не знаю. Понимаете, он признался, что видел Клакстона последним, за час до его исчезновения. Но этого еще недостаточно, чтобы делать какие‑либо выводы.

Интересно, подумал Галерс, знает ли лейтенант о том, что Клакстон был в каюте девушки, когда у нее начался приступ. Как бы упреждая его вопрос, Рэсполд продолжал:

– Эверлейк утверждает, что они втроем беседовали в каюте дочери, когда у нее начались конвульсии. Он послал Клакстона за помощью, и больше его не видел.

– А где бортовой врач «Короля Эльфов»?

Рэсполд криво улыбнулся.

– Утонул во время фестиваля на Мелвилле.

Галерс повернулся к Роде.

– Каково теперь содержание сахара в крови?

– Около 120 миллиграммов, док.

– Растет быстро. Нужно внимательно наблюдать за ее состоянием. Жаль, что у нас нет прибора, который мог бы давать ежеминутные показания. Гарри, ты позволишь забрать ее с корабля?

– Пока ты не докажешь, что болезнь не связана с чем‑либо не земного происхождения, она будет оставаться здесь, на борту на борту, этого звездолета. Так же, как и все остальные.

– Включая тебя?

– Включая меня, – кивнул Харази. – Такая уж служба, Марк.

– Мое расследование тоже далеко от завершения, – сказал Рэсполд. – Мне бы хотелось получить от властей разрешение на применение «препарата правды». Однако, должен признаться, у меня нет еще ничего настолько существенного, чтобы добиваться ордера на проведение принудительного дознания.

– Вы могли бы попросить подозреваемых пойти на это добровольно.

– Полегче, док, – фыркнул Рэсполд. – Я пока что не смею употреблять термин «подозреваемый». За это меня могут привлечь к суду. И зря вы думаете, дружище, что капитан согласится сказать хоть что‑нибудь еще! Я обследовал участок корабля, где размещалась недостающая спасательная лодка, и обнаружил потрясающие улики. Там имеются отпечатки всех, кто есть на борту корабля, и даже тех, кого нет!

Марк вопросительно посмотрел на детектива.

– В сейфе корабля, в личных делах, – пояснял тот, – хранятся отпечатки пальцев всех членов экипажа и пассажиров. Проверка не требует долгого времени.

Галерс вернулся в каюту. Он чувствовал, что девушка уже достаточно выплакалась, и самое время несколько рассеять ее печаль. Теоретически особого вреда для пациента в этом нет, но в данном конкретном случае Галерс, как врач понимал, что вряд ли можно ожидать чего‑либо хорошего от такого общения девушки с суровым отцом.

Более того, ему самому хотелось побыть с нею, и причины тому были не только профессиональные. Она все больше и больше привлекала его.

Капитан, сидя на краю койки, тихо разговаривал с дочерью. Она лежала к нему спиной, свернувшись калачиком и закрыв лицо руками. Плечи ее содрогались от всхлипываний.

Услышав звук отворяющейся двери, Эверлейк поднял голову.

– Эта новость, – решительно произнес Галерс, – очень потрясла ее. Особенно учитывая состояние вашей дочери. Было бы гораздо лучше, если бы вы были более осторожны.

Эверлейк поднялся во весь рост.

– Вы превышаете свои полномочия врача, Галерс.

– Отнюдь нет. В мои обязанности входит как лечение пациентов, так и сохранение их здоровья. Вы сами прекрасно понимаете, что профилактика – лучшее лекарство.

Он занял место капитана на койке и притянул девушку к себе. Она сама потянулась к нему и, не сопротивляясь, позволила себя приподнять. Однако плакать не перестала. Марк ненавязчиво проверил ее пульс и обнаружил, что он поднялся до 120. Лицо ее снова сильно побледнело.

Уложив девушку, он обернулся к капитану, который не сводил с дочери своих стальных глаз.

– Если бы я знал, что вы так поступите, то не пустил бы вас сюда. Ее состояние ухудшилось. А теперь, если вы не возражаете, я прошу вас выйти. Мне нужно работать.

Эверлейк продолжал стоять неподвижно, чуть шевелились только губы на окаменевшем лице:

– Я – капитан «Короля Эльфов». На его борту никто не смеет указывать мне, что я могу и чего не могу делать.

– Корабль находится не в космосе, – возразил Галерс. – Он поставлен в док. Согласно параграфу 30, насколько я помню, а в своей памяти я абсолютно уверен, врач в подобных случаях обладает полномочиями, превышающими полномочия капитана. И даже в полете полномочия врача, если дело касается медицинских аспектов, выше, чем полномочия капитана, при условии, что его решения не грозят безопасности других лиц на борту.

Белая фигура продолжала непоколебимо стоять на том же месте, словно никакие силы не были в состоянии ее сдвинуть. Затем неожиданно жесткие контуры ее сломались, и капитан Асаф Эверлейк покинул каюту.

Галерс вздохнул с облегчением, так как не был вполне уверен, что его апелляция к закону окажется действенной, хотя у него и было смутное предчувствие, что такие люди, как Эверлейк, законы уважают и соблюдают. Они привыкли к тому, что их приказания выполняются неукоснительно, и отказ повиноваться с их стороны означал бы глубокий конфликт с собственными убеждениями.

Галерс погладил девушку по плечу, затем подошел к двери, в которой стояла Рода, подняв вверх большой палец в знак того, что общий анализ не показал наличия в крови инородных тел. Он вышел в коридор и сообщил об этом Харази, который сразу же заметно повеселел.

– Жена не любит, когда я задерживаюсь на работе и опаздываю к обеду. Грозится, что мне придется подыскать другую работу. А я люблю Луну и чувствую себя здесь гораздо лучше, чем на Земле.

– А я бы хотел убраться отсюда как можно скорее, – признался Галерс, и бросив взгляд вдоль коридора, поинтересовался: – А где капитан?

– Его утащил Рэсполд. Для чего – не знаю. Доктор, как ты отнесешься к тому, что я уговорю шефа, О'Брайена, завизировать твой отчет? Твоя медслужба будет удовлетворена, я смогу снять карантин и отпустить всех по домам. К тому же администрация «Саксвелла» не высказывает особого восторга, когда корабли подолгу отстаиваются в доках. А уж она может при желании сделать жизнь таможенника совершенно невыносимой. – Он возвел глаза к небу. – Боже всемогущий! Скольким же людям я должен угодить! Капитану, команде, медикам, «Саксвеллу», и наконец, а это далеко не последнее, собственной жене! Все брошу и умотаю куда‑нибудь подальше!

– С моей стороны препятствий не будет. Но есть еще одно лицо, от которого зависит решение – Рэсполд. Он еще не завершил предварительного расследования.

Гарри сразу ушел, а Галерс и Рода Ту вернулись в каюту. Рода подтянула свою тележку прямо к койке и начала раздевать девушку. Дебби глядела на медиков распухшими от слез глазами.

– Не бойтесь, – попытался успокоить ее Марк. – Мы попробуем вас подлечить. Может быть, вам и станет больно, но только для вашей же пользы. Это нужно, чтобы освободить вас от того, что, накапливаясь годами, прорвалось в самый неподходящий момент, и уложить вас в больницу.

Он сознательно опустил слово «психиатрическую», так как оно пугало пациентов даже в эту, казалось бы, просвещенную эпоху.

Рода произвела еще один анализ крови, а Галерс прикрепил чувствительный элемент электроэнцефалографа к голове девушки и обмотал проводом, чтобы она не могла нечаянно сорвать его.

– Пожалуйста, не впускайте сюда отца, чтобы он не увидел меня раздетой, – умоляющим тоном попросила Дебби.

Галерс пообещал и решил ознакомиться попозже с характерными особенностями религии ремоитов. Такую скромность теперь можно было встретить разве что у психопаток. На вид девушка была психически здоровой, и причиной ее просьбы могло быть только ненормальное воспитание, полученное на Мелвилле.

Рода активировала электромагнитный дверной замок, а Галерс тем временем прикрепил к телу пациентки два небольших плоских диска: один чуть выше сердца, другой на животе. От них к тележке тянулись провода.

– Этот датчик регистрирует сердцебиение, а вот этот – мышечную активность, – объяснял он.

– А что вы намерены делать? – слегка обеспокоенно спросила девушка, переставая плакать.

Марк взял из рук Роды шприц.

– Здесь десять кубиков азефина и десять – глюкозы. Я намерен сделать внутримышечную инъекцию, которая очень быстро подействует на вашу нервную систему на психоматическом, то есть подсознательном уровне. Она высвободит... должна высвободить все побочные эффекты недавних событий. И это высвобождение, сколь бы мучительным оно ни было для вас, принесет вам огромную пользу. После того, как взрыв вашей активности угаснет сам по себе, вам станет неизмеримо лучше. И в будущем не придется опасаться подавленных в подсознании горестных воспоминаний.

– А если я откажусь принимать это лечение? – дрожащим голосом спросила она.

– Мисс Эверлейк, я вовсе не собираюсь ограничивать вашу свободную волю. И не ввожу вас в заблуждение, утверждая, что вам станет гораздо лучше. Не спорю, азефин – новое средство. Но он прошел лабораторную проверку в течение пяти лет и уже три года применялся в медицине. Я сам прибегал к его помощи несколько раз при лечении своих пациентов. И могу утверждать, что действие его полностью предсказуемо.

– Хорошо, доктор, я вам верю.

Галерс сделал ей инъекцию и произнес:

– Теперь крепитесь. Не пытайтесь сдерживать порывы своего тела. Захотите говорить – говорите. Возможно, вы обнаружите, что говорите нечто такое, что не предназначено для чужих ушей, и в чем вы раньше сами себе не сознавались. Но пусть вас не смущает наше присутствие. По ту сторону этих стен не просочится ни одно слово из сказанных вами. И наше отношение к вам нисколько от этого не изменится.

Она вытаращила глаза.

– Почему вы сразу не предупредили?

– А вы бы согласились? Люди бояться извержения своего подсознания, боятся сами себя. Они, по‑видимому, где‑то в глубине души считают себя плохими, и не хотят, чтобы это обнаружил кто‑либо еще. Довольно нелепое к себе отношение. Никто не является сущим ангелом или сущим дьяволом. В каждом из нас есть частица всего, что присуще Земле в целом. И ничего плохого в том, что мы честно признаемся, нет. А в случае, когда мы отказываемся что‑либо открыть сами, оно прорывается против нашей воли и может раздавить нас физически или повлиять на наш ум.

Он взял второй шприц.

– Смотрите. Здесь противоядие. Действие азефина будет тотчас же нейтрализовано. Только скажите, и я сделаю укол. Как хотите. Может быть, вы согласны и дальше жить с бомбой замедленного действия, притаившейся в вашей психике, уповая на то, что она никогда не взорвется. Решайте.

Девушка в нерешительности прикусила губу.

– Поверьте, Дебби, вы не скажете ни одного слова, какого бы мне уже не приходилось слышать от своих пациентов. Зато очиститесь от всех токсичных для вашей психики элементов, которые накопились в ней за последнее время. Более того, вы будете сознавать, о чем говорите, и по первому требованию я впрысну противоядие.

Она молчала, беспомощно глядя на шприц. Он подошел и приготовился сделать укол, но девушка отвела его руку.

– Не надо. Я согласна.

– Спасибо, Дебби.

Галерс повернулся, чтобы положить на место шприц, и встретил взгляд Роды. Она смотрела на него с упреком. Да, он поступил не вполне этично. Следовало бы действовать строго по инструкции. Марк же рассказал девушке только о том, что инъекция эта каким‑то неожиданным для нее образом раскрепостит ее психику. Но опыт подсказывал, что не следует говорить всю правду о азефине тем, кто в нем нуждается. Деборе Эверлейк инъекция была крайне необходима. И он, несмотря ни на что, должен был ее произвести. Легкая подстраховка себя оправдала.

Выйдя в коридор, Галерс ознакомился с личной карточкой девушки, которую по ходу дела отыскала Рода в корабельном архиве. В ней не было записей о каких‑либо прошлых болезнях. Однако, самое главное, имелась информация о совершенно здоровом сердце. Собственно, если оно было в состоянии выдержать недавний загадочный приступ, то должно перенести и сильную, но кратковременную перегрузку, которую вызовет азефин.

Расположившись рядом с автодиагностом, Марк одним глазом поглядывал на стрелки приборов, а другой не отрывал от пациентки. Действие азефина начало проявляться ровно через три минуты после инъекции.

Сначала по обнаженному телу девушки пробежала дрожь. Она с тревогой посмотрела на врача. Марк улыбнулся. Дебби попыталась улыбнуться в ответ, но тут по всему ее телу прошла вторая волна, стерев созревающую на лице улыбку, как морская волна размывает песчаный замок на пляже. Наступила вторая пауза, более короткая чем первая, после чего не заставила себя ждать еще одна, на этот раз более сильная волна дрожи.

– Расслабьтесь, – велел врач. – Старайтесь не сопротивляться. Представьте себе, что вы катаетесь на доске в полосе прибоя, и ваше тело находится на гребне волны.

Только не допускайте, чтобы волна сбросила вас с доски и утопила в бездне, добавил он про себя. Там, где все тихо и покрыто красивой буйной зеленью, где вы станете мирно дрейфовать по течению и где не будет никаких превратностей жизни...

В этом‑то и заключалась опасность применения азефина. Девушка могла не выдержать, забиться в самый дальний угол своей личности, в такие темные глубины подсознания, откуда уже никто, даже она сама, не в состоянии будет ее извлечь.

Вот почему он так внимательно следил за показаниями приборов. Если некоторые параметры приблизятся к критическому порогу, придется дать ей противоядие. И притом незамедлительно. В противном случае она может окаменеть и так остаться в этом состоянии, будучи глухой к голосам и прикосновениям снаружи. Тогда ее поместят в один из санаториев на Земле, где подвергнут длительному курсу лечения, в результате которого она, в конце концов, станет напоминать ту девушку, которой была первоначально, и, что не исключено, выздоровеет вообще. Но возможен и такой исход, при котором она так и останется в трансе, похожем на смерть, неспособная пошевелить ни одним из внешних органов, до тех пор, пока не откажут и внутренние.

Такой была опасность недостаточно квалифицированного применения азефина. Тем не менее, Галерс рискнул, потому что был уверен в себе, потому что у него была возможность своевременно вмешаться в процессы, происходящие в ее организме. А главное – он опасался ее отца, который мог бы отдать распоряжение на вылет «Короля Эльфов» до того, как закончится курс лечения. А это означало, что она пропадет. Пропадет и для самой себя, и (он вынужден был признаться себе в этом) для него. Поэтому Марк следил за каждым движением девушки. В данный момент его занимала пульсация, начавшаяся в области живота и распространяющаяся по всему телу, как круги от брошенного в воду камня.

Через несколько секунд начались серьезные схватки, и стрелка одного из приборов, как ракета, взметнулась к критическому порогу. Начали раскачиваться, не переставая вздрагивать, бедра. Лицо девушки исказилось, словно от мучительной боли, голова беспорядочно металась по подушке. Это свидетельствовало о страшной борьбе внутри ее организма, о том, как тяжело ей превозмочь чувство страха и стыда за свое обнаженное тело.

Догадавшись об этом, Галерс дал знак Роде, чтобы она набросила на девушку простыню.

– Вы не должны бороться с этим, Дебби, – умолял он пациентку. – Вы просто подвергаете свой организм ненужному износу, сжигаете азефин и не даете ему возможности выполнить свое предназначение. Уступите!

– А что, по‑вашему, я сейчас пытаюсь делать? – воскликнула она.

– Это вам кажется, что вы уступаете, а на самом деле противитесь. Расслабьтесь. Это будет способствовать действию препарата. Не обращайте на нас внимания. Мы вам не судьи.

– Постараюсь.

Одна стрелка оставалась на том же месте шкалы в весьма опасной зоне.

– Дебби, я повернусь к вам спиной и буду только наблюдать за приборами. Хотите?

Девушка кивнула. Через секунду после того, как врач отвернулся, она вскрикнула, затем еще и еще. Стрелка прибора быстро поползла назад. Марк улыбнулся. Первая фаза завершилась. Вскоре стрелка снова поползет в сторону опасной зоны, наступит новая стадия борьбы и, если девушка снова победит, вернется, торжествуя, к середине шкалы.

Так и произошло. Некоторое время Дебби лежала неподвижно, тяжело дыша и постанывая. Затем разрыдалась, да так, как никогда раньше. Галерс слушал молча, лишь изредка вставляя то или иное слово, чтобы напомнить ей об исчезнувшем человеке. И каждый раз был вознагражден свежим взрывом рыданий, что приносило ему все большее удовлетворение. Он до конца выкачает из нее память про этот печальный эпизод. Но внутри него одновременно поднималась волна ревности к человеку, таинственное исчезновение которого послужило причиной такой сильной психологической травмы.

Через некоторое время он проинструктировал Роду, что делать дальше, а сам начал осматривать Дебби, чтобы определить, нет ли у нее повреждений. Она покорно повиновалась, но глаза ее были закрыты, словно девушка не хотела встречаться с этим взглядом. Он погладил ее по плечу и спросил, нуждается ли она в чем‑нибудь успокаивающем, чтобы заснуть.

– Самое забавное, – слабо произнесла Дебби, – что я действительно чувствую себя отдохнувшей, как будто этот... как вы его называете... азефин принес мне пользу. Похоже, засну я без труда. И что меня не будут больше мучить кошмары.

– Медицина здесь ни при чем, – сказал Галерс. – Вы совершили это сами. Укол просто помог выйти наружу тому, что необходимо было вывести.

Он поправил простыню у ее подбородка.

– Я пришлю сестру, чтобы она последила за вами, пока вы не проснетесь. Не возражаете?

Девушка сонно улыбнулась.

– И никто не станет меня будить?

– Никто.

«Даже ее отец, капитан звездолета», – поклялся Марк себе.

– Приятных вам сновидений.

Он тихо прикрыл дверь в каюту и, засунув руки глубоко в карманы халата, побрел к радиорубке. По дороге ему встретился Рэсполд. Глаза детектива сверкали.

– Есть новости, Марк. Радар на спутнике номер 5 только что передал сообщение, что часа два назад был зарегистрирован предмет, размером с спасательную шлюпку «Короля Эльфов», вошедший в земную атмосферу. Как раз тогда, когда, по нашим предположениям, исчез Клакстон.

Лицо Галерса стало серьезным.

– И что?

– Она воткнулась в атмосферу с такой скоростью, что вспыхнула, как болид. То, что не успело сгореть, упало в Тихий океан.

Марк стоял на отправочной платформе концерна «Саксвелл Стеллар». Все, что было разрешено взять на борт «Короля Эльфов», размещалось в двух небольших чемоданах. В некотором удалении от него Рода Ту прощалась с друзьями. До него доносились отрывки разговора, который показался ему весьма забавным: одна из подруг рассказывала ей, каким образом можно подцепить себе мужа на Виденвулли. Сам по себе совет был не плох, хотя эта подруга до сих пор никого не подцепила.

– Что касается меня самой, дорогая, то я лучше останусь здесь, в цивилизованном мире, и попытаюсь, что‑либо предпринять в этом направлении на месте. Ну, в крайнем случае приобрету лицензию на бигамию, ведь существует вероятность, что мужчина сделает меня первым номером, и...

Подошедший Рэсполд не дал дослушать.

– Послушайте, Марк, – начал он без какого‑либо вступления. – Мое заявление о переводе отвергли. Я не смогу отправиться с вами на «Короле Эльфов». Поэтому, прошу вас, в качестве любезности не только для меня лично, но и для человечества в целом, понаблюдать...

– За чем?

– Видите ли, Марк, каюта Дебби Эверлейк – не единственное пропахшее рыбой место на этом корабле. Весь «Король Эльфов» требует тщательного обследования, однако мое начальство не дало на это разрешение. Оно сочло, что мне не удалось найти ни одной мало‑мальски существенной улики, которая могла бы оправдать применение наркотика, выявляющего истину. Начальство уверено, что Клакстон совершил самоубийство в момент умопомрачения, и предлагает мне забыть об этом случае. Но я не могу этого так оставить и прошу вас краем глаза присматривать за Эверлейками.

– Это не так уж сложно.

– Еще бы. Все ваши мысли занимает Дебби. Она, разумеется, девушка необыкновенной красоты, но худовата... Да и откуда взяться мясу на этих нежных костях, если отец испепеляет ее каждым своим взглядом?

В это время было объявлено, что вездеход, следующий к «Королю Эльфов» подан в шлюз номер 6. Галерс пожал Рэсполду руку.

– Я согласен с вами. В инциденте с Клакстоном все далеко не так ясно. Это является еще одной причиной моего заявления о принятии на корабль Эверлейка.

Рэсполд нахмурился.

– Я догадываюсь, что вас влечет не только профессиональный интерес. И все же, скажите мне откровенно, какое у вас сложилось мнение относительно перенесенного девушкой приступа?

– Со здоровьем у нее в порядке, если можно сделать такой вывод в отношении человека, содержание сахара в крови которого падает гораздо ниже нормального уровня, стоит ему перестать за двоих потреблять сладости и другие продукты, богатые углеводами. Я советовался с несколькими специалистами, но особого прояснения не обозначилось. Какой‑то, неведомый нам фактор, заставляет падать содержание сахара и, тем не менее, все органы функционируют вполне нормально. Мы установили, что, как я и предполагал, ее схватки и окаменение не были вызваны адреналиновым шоком. Да, в крови оказалось определенное количество адреналина, но недостаточное, чтобы вызвать такое состояние. Более того, она пришла в себя и оживилась гораздо быстрее, чем я мог предполагать. Похоже, у нее был приступ эпилепсии.

– А это согласуется с низким содержанием сахара в крови?

– Ну, конвульсии и остолбенение часто являются результатом избытка инсулина. Но в данном случае ничего подобного не было. Железы Дебби вырабатывают нормальное его количество. Понимаете, работа желез внутренней секреции зависит от очень многих факторов. Например, от общего состояния организма, от...

– Идем, док, – потянула его за руку проходящая мимо Рода. – Мы можем опоздать.

Марк распрощался с детективом, и через 15 минут они были уже на борту «Короля Эльфов». Рода, теперь уже не ассистентка, прошла в пассажирский отсек. Марк же разместил свои вещи в каюте, где, кроме него, жил еще первый помощник. Затем, повинуясь команде по селектору, прошел в стартовый салон, где его привязали к креслу на период максимального ускорения. Еще через 10 минут он отправился в крохотную каморку, которая была его врачебным кабинетом.

Теперь корабль увеличивал скорость с ускорением земного притяжения и был уже где‑то в сорока световых годах от Солнца и в сорока пяти – от места назначения, планеты Виденвулли в системе Дельты Волопаса. Где‑то в течение следующего получаса они совершат второй переход и окажутся на расстоянии около половины светового года от этой звезды. Еще одно преобразование координат в подпространстве выведет корабль на расстояние в пять триллионов миль от цели, после чего кенгуриные прыжки сменятся блошиными, а по мере приближения к Виденвулли амплитуда их будет становиться все меньше и меньше. Последний отрезок пути корабль совершит в обычном пространстве, и останется в нем до отправления в следующую точку назначения.

Поскольку грузов почти не было, вся команда по прибытии на планету осталась на борту. На прощанье Галерс поцеловал Роду и искренне пожелал ей найти себе хорошего мужа.

– Почему им не захотели стать вы, Марк? – всхлипывая спросила девушка. – Тогда мне не пришлось бы забираться в это богом забытое место.

– Мне очень жаль, – произнес он. Честное слово! Ты будешь очень хорошей женой. Я завидую этому мужчине. Просто я не был влюблен в тебя...

Впервые за все время знакомства она дала волю своему темпераменту.

– Любовь! Как можно быть таким романтическим простофилей! Если бы вы предоставили мне возможность, я бы заставила вас влюбиться!

Рода ушла, а Галерс остался, моргая в недоумении и думая, что, скорее всего, она права, а он в очередной раз упустил очень желанную женщину. Когда ее большие черные глаза сверкнули гневом, а линия губ презрительно изогнулась, он почувствовал в ней огонь, который бы понравился ему. Почему же она так долго ждала? Если бы это объяснение произошло на Луне, до появления Дебби, он бы, скорее всего, предложил ей стать его женой.

Макгоуэн, первый помощник, протянул ему сигарету.

– Почему вы так бледны, приятель?

– Потому что в очередной раз убедился, что, как только узнаешь человека по‑настоящему, тут же теряешь его. Он или уезжает, или умирает, или с ним еще что‑нибудь случается.

– Да уж... А эта Рода очень соблазнительна. Признайтесь, у вас было с ней что‑то?

– Нет. Я мог бы добиться ее благосклонности, но мои убеждения, кои мало кто разделяет в современном мире, не позволили мне сделать это. Во‑первых, соотношение, при котором на трех женщин приходится один мужчина, очень облегчает жизнь последнего. Дело о разводе по причине супружеской неверности возбудить невозможно, если не являешься членом узаконенной секты, которая официально запрещает это. Кроме того, у меня такой склад психики, что женщина, чтобы понравится мне, должна меня обожать. Может быть, это звучит самонадеянно, но я таков и с этим уже ничего не поделаешь. Благодаря этому возникает нежность во взаимоотношениях, чего не бывает при случайных встречах.

Макгоуэн выпустил изо рта дым.

– Но Рода, если я правильно понял, любила вас.

– Да. Но она была моей помощницей. Я не мог позволить чему‑то личному войти в нашу жизнь, ибо это бы отразилось на работе. Понимаете, всякие там трения... Она начала бы требовать от меня такое, что я не склонен был бы выполнять. Одним словом, стала бы вести себя так, словно мы – муж и жена.

– А я очень сожалею, что не встретился с Родой раньше, – признался Макгоуэн. – Был бы рад поволочиться за нею. Моя жизненная энергия не растрачена на множество женщин – жизнь астронавта одинока и сурова. Между прочим, не сочтите меня слишком любопытным, но что вы собираетесь делать с дочерью капитана?

– Я хочу определить причину ее заболевания.

– Вы неправильно поняли меня, док. Я имел в виду ваш к ней очевидный и далеко непрофессиональный интерес. Вы ведь прекрасно понимаете, что в нашем мире повышения в должности можно добиться, только вступив в брак, не так ли? А вы не сможете жениться на ней, пока не присоединитесь к последователям Ремо. Вы обратили внимание на толстое золотое кольцо на среднем пальце левой руки, на котором изображен треугольный щит, отражающий брошенное копье? Это кольцо девственницы. Девушка носит его до замужества. Она снимает его, расстегнув специальную застежку, и одевает на палец мужчины. С этого момента она принадлежит ему и только ему. Торжественное празднование, устраиваемое после этого, является просто обнародованием случившегося. Разумеется, старшие поднимают гвалт, если с ними не посоветоваться и не спросить разрешения, однако пара решительная вполне может обойтись и без них.

– На Луне я прочел все, что имелось в тамошней библиотеке о ремоитах, – сказал Галерс. – Однако описания этого обычая мне не попадалось. Может быть, вы могли бы рассказать мне то, чего я не знаю.

Макгоуэн любил поговорить, а капитан не предоставлял ему особых возможностей для словоизлияний. Теперь, когда рядом оказался благодарный слушатель, он с удовольствием наверстывал упущенное.

Многое из того, что услышал Галерс, было ему уже известно. Культ этот зародился в маленьком городишке в Оптиме – государстве, возникшем после рекультивации пустыни Гоби несколько сотен лет тому назад. Ремо и его последователи выступили против либеральной морали окружавшего их общества той эпохи и организовали небольшую, тесно сплоченную группу религиозных фанатиков. Обнаружив, однако, что они теряют многих молодых приверженцев из‑за бесчисленного множества искушений, которые подстерегали их за пределами клана, последователи культа Ремо эмигрировали на Мелвилл. Там они беспрепятственно могли прививать свою мораль детям. Подкреплялись заповеди верованиями, заимствованными из индуизма, согласно которым неукоснительное соблюдение моральных норм в этой жизни избавляет от последующего возрождения в более низких формах.

– Вы заметили, что они носят одежду только белого цвета и не стригут волосы? У них есть и другие особенности. Они никогда не лгут.

– Никогда?

– Ну, почти никогда, – улыбнулся помощник капитана. – У них практикуется абсолютная моногамия. Причиной распада брака может стать только смерть одного из супругов. Даже супружеская неверность не является основанием для разрыва брачных уз. «Провинившийся» в течение года обязан одеваться во все черное в знак раскаяния за свой проступок. Они, видите ли, не прибегают к старомодному слову «грех». Но и это еще не все. Неверный не имеет права сожительствовать со своей половиной в течение года. К концу этого срока, если поведение его было безупречным, он получает право одеваться снова в белые одежды и теоретически становится таким же безгрешным, как и прежде. Разумеется, это утяжеляет жизнь ни в чем не повинного партнера, который вынужден соблюдать воздержание так же, как и виновная сторона.

– Может быть, это не такая уж плохая система, – заметил Галерс. – Супруги должны хорошенько следить друг за другом, чтобы не навлечь неприятности на обоих. Это – система дублированной проверки.

– Я как‑то не задумывался над этим. Кстати, у них еще есть множество различных экономических, социальных и религиозных мер, употребляемых в качестве принуждения и наказания. Они, например, никогда не бьют детей, создавая вместо этого вокруг ребенка «атмосферу порицания». Не богохульствуют. Имеют некоторые личные вещи, например, одежду и книги, а большую часть своих доходов вносят в казну общины. Это основная причина, побуждающая мужчин‑ремоитов отправляться в космос. Там они могут заработать для общины больше, нежели дома. Кроме того, у ремоитов отсутствует промышленная база для производства омолаживающей сыворотки и, чтобы добыть достаточно денег для ее приобретения, молодым мужчинам приходится подписывать контракты с космическими компаниями. Вы можете им только посочувствовать, док. Ведь вам самому придется списать часть своей жизни в пользу «Саксвелла», не так ли?

– Да, мне предстоит ждать свободы еще пять лет, одиннадцать месяцев и десять дней.

– Доктор Джинас тоже был законтрактован. Ему оставался всего лишь месяц, а он утонул. Какой нелепый конец. Он был неплохим малым. Я все видел, но ничем не мог помочь.

– А что с ним случилось?

– Я с берега наблюдал за ремоитами, стоявшими по пояс в воде озера. Они проходили обряд очищения. Док плавал в лодке совсем рядом с ними, на расстоянии протянутой руки, не обращая на них ни малейшего внимания. Он набирал воду в маленькие бутылочки и закупоривал их. Для чего – до сих пор неизвестно.

– А проверка этих проб была произведена?

– Когда лодка опрокинулась, они утонули. Их не смогли найти.

Галерс нахмурился.

– Но почему она перевернулась? И почему он утонул там, где воды было всего по пояс?

– Каким же было заключение проведенного расследования?

– Покончил с собой, избрав для этого столь нелепый и мучительный способ. Нужно было проплыть под водой как можно дальше от толпы и в как можно более глубокое место.

– А кто входил в состав комиссии по расследованию?

– Старейшины ремоитов и, естественно, агент «Саксвелла».

– Вы были свидетелем?

– Разумеется. Но не смог дать каких‑либо показаний, так как почти ничего не видел. Большую часть произошедшего я не видел из‑за толпы ремоитов. Спасать Джинаса бросилось очень много людей.

– И на таком мелководье не были найдены бутылочки?

– Нет. Было выдвинуто предположение, что при попытках спасти его их оттолкнули на более глубокое место.

Макгоуэн замолчал. По его лицу Галерс видел, что он еще что‑то хочет сказать, но не знает, с чего начать.

– Послушайте, док, – решился, наконец, помощник. – Вы неплохой парень. Я понял это еще на Луне. И понял еще кое‑что, да и не только я. Всем ясно – вы по уши влюбились в Дебби Эверлейк. Знает об этом, разумеется, и капитан. Его отношение к вам, правда, не изменилось, но просто потому, что он не может стать еще более суровым и недружелюбным, чем есть. И, кроме того, он ни за что не покажет, что им владеют какие‑то новые чувства. Но он не спускает с вас глаз... Собственно, я хотел сказать не это. Так вот. Дебби – чертовски хорошенькая девка, не правда ли? А у вас не вызывает удивления то обстоятельство, что команда ее тщательно избегает?

Марк открыл рот от удивления.

– Если это на самом деле так... Я пробыл здесь слишком мало, чтобы заметить... Да и почему они обязаны за ней волочиться? Ведь она – дочь капитана.

Макгоуэн ухмыльнулся.

– Да ведь трудно даже представить себе такое: на борту корабля красивая девушка, а двадцать мужчин, лишенных на длительный срок женского общества, не обращают на нее внимания! Более того, даже не разговаривают с нею. А если и разговаривают, то держатся при этом на некотором удалении.

Марк покраснел и сжал кулаки.

– Я не собираюсь вас обидеть, док. Просто излагаю факты. Вы ничего не замечаете, а я хочу вам помочь.

– Валяйте.

– Так вот, док, если честно, то от Дебби... воняет... О, какой темперамент! Вспомните, ваша ассистентка обнаружила запах рыбы. Спросите у нас, и мы вам скажем, что из каюты Дебби всегда доносится резкий неприятный запах рыбы, а от нее самой буквально разит треской. От этого можно сойти с ума... Я говорю вам об этом ради вашего же блага.

Врач разжал кулаки.

– Понимаю. Но легче от этого не становится.

– А почему это так вас затрагивает? Если бы она сломала ногу, а я сообщил вам об этом, вы тоже стали бы на меня гневаться? Просто с ней творится что‑то неладное, в результате чего от нее разит рыбой. Разве она виновата в этом? Боже всемогущий, док, неужели мне нужно вам это объяснять?

– Но это касается меня лично!

– Понимаю. И именно поэтому заговорил с вами об этом. Знаете, Дебби не единственная в своем роде. Принюхайтесь, и вы узнаете, что такой же запах исходит от капитана.

– Что?

– Если верить тем, кто знает его давно, то от него воняет уже много лет.

Глаза Галерса заблестели.

– А как давно... страдает этим Дебби?

– Я впервые заметил это... э... где‑то около двух с половиной месяцев назад.

– Вот так‑так!

Теперь настала очередь удивляться Макгоуэну.

– Что такое?

– Пока не могу сказать ничего определенного. Скажите, Мак, а какой была Дебби до этого?

– Вы бы ни за что ее не узнали. Такая яркая, веселая, полная задора... Она не позволяла мужчинам никаких вольностей, но с удовольствием брала на себя роль их младшей сестры. И, что самое поразительное, большинство членов экипажа именно так к ней и относились. Разумеется, время от времени какого‑нибудь шалопая прорывало, но мы тут же ставили его на место.

– А как она вела себя в присутствии своего отца?

– Особо счастливой не казалась. Он мог бы, в чем вы уже должны были убедиться, погасить даже солнце. Но, по крайней мере, прежде он хоть разговаривал с ней. Теперь же отец никогда не бывает с ней вместе, а общаться предпочитает только по корабельному интеркому. И никогда не ест с ней.

В голове Галерса промелькнула мысль.

– Погодите! А как же Пит Клакстон? Его, похоже, это не очень беспокоило. Согласно показаниям Дебби и ее отца, как раз тогда, когда у нее начался припадок, Пит просил у Эверлейка руки его дочери. Разве его не тревожило то, о чем вы мне рассказали? Или он был, как и я, человеком с очень плохим обонянием?

Макгоуэн улыбнулся, будто собираясь отпустить какую‑то шутку, но затем произнес совершенно серьезно:

– Да нет. С обонянием у него было все в порядке. Только в данном конкретном случае он ничего не замечал. Да иначе и быть не могло – от него шла такая же ужасная вонь!

Раздался сигнал интеркома. Макгоуэн поднялся.

– Меня вызывают. Пока, док.

Галерс долго бродил по коридорам звездолета, угрюмо глядя себе под ноги. Остановившись, в конце концов, он поднял голову и поразился, что ноги бессознательно завели его именно сюда. Конечно, было бы лучше уйти, но вместо этого он тихо постучался в дверь каюты. Ответа не было.

– Дебби? – негромко окликнул девушку Марк.

Дверь немного приоткрылась. Внутри было темно, однако он мог различить белое платье и темный овал лица.

Голос девушки был тихим и печальным.

– Что вы хотите?

– Можно с вами поговорить?

Ему показалось, что она неожиданно затаила дыхание.

– Зачем?

– Не надо изображать удивление. Вы же знаете, что я уже несколько раз пытался поговорить с вами наедине. Но вы избегаете меня. От вашего дружелюбия не осталось и следа. Что‑то случилось. И это мне совсем не нравится. Поэтому‑то мне хочется поговорить с вами.

– Нет. Нам не о чем говорить.

Дверь начала медленно закрываться.

– Обождите! Объясните мне хотя бы, почему вы удалились от всех? Почему замкнулись в себе? Что я сделал вам плохого?

Дверь продолжала закрываться. Он просунул руку между дверью и косяком и взмолился:

– Помните, Дебби, «Пелея и Мелисанду»? Помните, что Голад сказал Мелисанде? «Где то кольцо, которое одел тебе на палец? Женитьбы нашей знак! Так где же оно?»

И прежде, чем она успела что‑либо ответить, он, поймав ее руку, вытащил ее на свет.

– Где то кольцо? Где кольцо девственницы, Дебби? Почему его нет на вашей руке? Что с ним случилось? Кому вы отдали его?

Девушка слабо вскрикнула и попыталась выдернуть руку. Галерс удержал ее.

– Теперь вы меня впустите?

– Отцу это не понравится.

– Он не узнает об этом. Положитесь на меня, Дебби. Вам нечего опасаться. Я пальцем не притронусь к вам.

– Так же, как и никто другой, – неожиданно резко произнесла девушка, затем смягчилась. – Хорошо. Проходите.

Галерс проскользнул внутрь каюты и притворил за собой дверь. Одновременно он ощупью нашел выключатель и зажег свет. Затем положил руки ей на плечи и заметил, что от этого прикосновения девушка вся сжалась и отвернула лицо.

– Не бойтесь вызвать во мне неприязнь, – ласково сказал Марк.

Она продолжала отворачиваться.

– Я понимаю, что вряд ли причиню вам беспокойство, – прошептала Дебби. – Но я так привыкла к тому, что меня все избегают, что поневоле чувствую себя неловко в чьем‑либо присутствии. Конечно, мне известно, почему вы поступаете не так, как все остальные. Если бы у вас не было этого недостатка, вы ничем бы от них не отличались и отпускали бы шутки в мой адрес у меня за спиной.

Галерс приподнял за подбородок голову девушки.

– Не думайте об этом. Мне действительно нужно кое‑что узнать у вас. Могу поспорить, Дебби, что, если бы Пит не сгорел, а его тело нашли где‑нибудь в Тихом океане, то на его пальце обнаружили массивное золотое кольцо. А на нем – треугольный щит, отражающий летящее копье. Я прав?

– Да. Но раз вам это было известно, почему вы ничего не спрашивали во время дознания?

– Мне рассказал об этом обряде Макгоуэн. Всего несколько минут назад. И я вспомнил, что не видел у вас кольца. Нетрудно было предположить, что, вероятнее всего, вы одели его на палец Клакстону. А поскольку об обручении объявлено не было, то это произошло перед самым его исчезновением. Ведь это так?

И без того бледное лицо девушки стало еще бледнее.

– Да, мы любили друг друга. И не могли дождаться возвращения на Мелвилл. Пит сделал мне предложение, когда мы однажды в моей каюте просматривали кассету с «Пелеем и Мелисандой». И сразу после этого в каюту зашел отец. Он шумно негодовал. Заявил, что Пит не увидит меня до возвращения на землю Ремо. Настаивал, чтобы я забрала кольцо и хранила его у себя, пока мы не получим разрешение Старейшин.

Галерсу было весьма трудно представить сурового и невозмутимого Эверлейка в обличье взволнованного и негодующего родителя.

– Но почему вы молчали на дознании, а сейчас так спокойно рассказываете мне об этом?

– На дознании меня об этом не спрашивали. Если бы спросили, я бы рассказала всю правду. Мы, ремоиты, никогда не лжем. Но отец решил, что все будет гораздо проще, если мы не будем упоминать о ссоре. У этого детектива Рэсполда, сказал он, могут возникнуть всякие необоснованные подозрения, и он может доставить нам немало неприятностей... С вами все по‑другому. Вы задали прямой вопрос. Я могла бы отказаться от ответа. Но предпочла сказать правду.

Галерс отпустил ее руку.

– Почему?

Она отвернулась. Голос ее звучал глухо.

– Потому что я так одинока... Потому что мне хочется с кем‑нибудь говорить. И, главным образом, потому что меня не покидает ощущение, что я вот‑вот взорвусь. И если я не буду делать ничего, чтобы снять внутреннее напряжение – говорить, танцевать, петь, кричать, все, что угодно – то сойду с ума. И это самое ужасное. Каждый раз, когда мне хочется что‑нибудь сделать, я не могу повиноваться побуждению, потому что нахожусь под постоянным контролем. Я не могу высвободиться. А очень, очень хочу!

Она положила руку на живот.

– Оно где‑то здесь, это ощущение – желание взорваться и неспособность это сделать... Я боюсь... Я так боюсь...

Галерс внимательно смотрел на девушку. Она была вся напряжена и стала очень похожа на своего отца. Он положил руку на ее худенькое плечо, девушка слегка вздрогнула, но не отстранилась.

– Вы многое скрываете от меня, – сказал он ласково. – Должно было произойти что‑то из ряда вон выходящее, чтобы Клакстон бросился в спасательную лодку и сломя голову нырнул в земную атмосферу. И это что‑то, скорее всего, произошло здесь. Что же именно? Я не верю, что на Пита так повлияла отсрочка вашего брака.

– Не знаю. И откуда мне знать? У меня начался приступ. Когда я очнулась, Питера в каюте уже не было. Отец отослал его за помощью, и после этого Клакстона уже никто не видел.

– Но ведь вы, Дебби, знали, что Пит был сам не свой уже в течение довольно долгого промежутка времени. Знали и о том, что он должен был пройти на Луне глубокую психосоматическую проверку. В его поведении наблюдались подозрительные странности.

– Да, вы правы. Поэтому‑то все думают, что он совершил самоубийство. Но почему ему захотелось лишить себя жизни, а мне нет? Ведь он страдал от того же, что и я. А в остальном был ничуть не хуже, чем другие. Пит должен был пройти проверку, потому что только‑только перешел в нашу веру, а агенту «Саксвелла» на Мелвилле захотелось проверить, не является ли это следствием нарушения душевного равновесия. Считается невероятным, чтобы молодой человек в здравом уме, не выросший среди ремоитов, вдруг захотел присоединиться к совершенно чужим для него людям, чтобы обрести среди них новое счастье.

– Если взять в качестве примеров вас и вашего отца, – заметил Галерс, – то вряд ли можно заявлять, что ремоиты – счастливые люди. Правда, счастливчиков сейчас вообще нигде нет... Значит, Клакстон был среди тех, кто находился в воде во время празднества! Он был крещен вместе с другими?

Девушка кивнула.

В голове Марка все перемешалось. Постепенно перед ним начала вырисовываться картина произошедшего, но он не имел пока еще ни малейшего представления о том, что все это значит.

– Мы, кажется, через месяц совершим посадку на Мелвилле? И пробудем там неделю, верно?

– Да. Как раз в это время состоится Праздник Жертвоприношения. Присутствовать на нем стремятся все ремоиты, даже астронавты.

– Послушайте, Дебби. У вас может сложиться впечатление, будто я сую нос в ваши дела из праздного любопытства. Это не так. Во‑первых, я врач, и стремлюсь вас вылечить. Во‑вторых... я думаю, что вы догадываетесь...

Он повернул девушку к себе лицом и выжидающе посмотрел в глаза. Она опустила ресницы, плотно сжала губы.

– Черт побери, неужели же вы не догадываетесь, что я люблю вас!

– Разве это возможно? Ведь я – порченная.

– Что за вздор!

Он прижал ее к себе и поцеловал. На какое‑то мгновенье губы ее открылись и стали податливыми, а тонкие руки обвили шею. И вдруг она с силой оттолкнула Марка и, отвернувшись, вытерла рот тыльной стороной ладони. Лицо снова стало замкнутым, печальным.

– Уходите! – закричала девушка. – Уходите! И больше никогда и близко не подходите ко мне. Я ненавижу вас! Ненавижу всех мужчин! Даже Пита Клакстона! Но вас – больше всех!

Он протянул к ней руки но, увидев отвращение на ее лице, резко развернулся и вышел из каюты. У него было ощущение, будто какая‑то его часть осталась там, за закрытой дверью.

Прошел месяц. «Король Эльфов» посетил 20 планет, принимая различные грузы, пассажиров и почту. Работы у врача было по горло. В каждом пункте посадки его дожидались в представительствах компании «Саксвелл» пациенты, которых надо было лечить, или культуры заболеваний внеземного происхождения, которыми он должен был интересоваться, как молодой врач.

Когда же корабль находился в полете, Галерс продолжал вести наблюдения за капитаном и его дочерью. Постепенно он понял, что в своем рассказе Макгоуэн не погрешил против истины – капитан Эверлейк и Дебби никогда не бывали вместе. Общались они между собой только посредством интеркома. Марк заметил, что отец Дебби вовсе не является таким уж лишенным эмоций и привязанностей человеком, каким казался вначале. В его жизни была страсть. Единственная страсть. И страстью этой был «Король Эльфов».

Когда капитан отдавал различные распоряжения, касающиеся поддержания порядка на корабле, на лице его возникало некое подобие улыбки, глаза излучали тепло. Он непрерывно рыскал по кораблю, следя, чтобы все было не только в прекрасном рабочем состоянии, но чтобы на оборудовании не было ни одной пылинки. Брал на себя все бремя навигации и пилотирования, а когда «Король Эльфов» отстаивался на поверхности планет или их спутников, ему, казалось, не терпелось отправиться в глубины космоса. И по этой причине (так, во всяком случае, казалось Галерсу) он становился весьма раздраженным, ибо в доках корабль проводил гораздо больше времени, чем в полете. Использование подпространства сделало близкими расстояния между звездами.

На Мелвилл «Корабль Эльфов» прибыл строго по расписанию, совершив посадку среди невысоких холмов и множества озер, берега которых поросли похожими на сосны деревьями. В Каритополисе, столице земли Ремо, проживало 30 тысяч человек. Большинство жило в похожих на коробки деревянных домах с выкрашенными белой краской стенами и черепичными крышами. Город был расположен на берегу морской бухты. С другой его стороны простиралось обширное озеро, берега которого окаймляли леса. Именно в нем утонул доктор Джинас.

Галерс был освобожден и собирался посетить город, но прошел сначала в жилой отсек для экипажа, где нашел нужного человека – корабельного повара. Вынув записную книжку, Марк напустил на себя сугубо профессиональный вид.

– Мне необходимо выяснить, к какой еде наблюдаются пристрастия у отдельных членов экипажа. У кого, кроме мисс Эверлейк, особый рацион из шоколада и другой сладкой пищи!

Коку не терпелось поскорее покинуть борт корабля.

– Ну, хотя бы у капитана. Еще... Послушайте, док, а вы не могли бы отложить это выяснение на другой раз?

Галерс рассмеялся.

– Разумеется. Желаю хорошо провести время.

Сунув записную книжку в карман, он покинул жилой отсек и уже через несколько минут шел по широкой мощеной улице Каритополиса. Казалось, на Праздник Жертвоприношения собрались все обитатели земли Ремо. Дома были переполнены приезжими, на холмах, окружающих столицу, как грибы, выросли палатки. Галерс в своей небесно‑голубой рубахе, розовых брюках и золотистого цвета туфлях резко выделялся среди обтекающей его толпы, сплошь одетой в белое. Он был недоволен своей непредусмотрительностью. Надо было одеться соответственно. Но теперь уже поздно что‑либо предпринимать.

Сначала Марк нанес визит доктору Флаккоу, с которым познакомился во время карантинного осмотра корабля, чтобы задать ему несколько вопросов, касающихся заболевания Дебби. Но врач сослался на то, что торопится и предложил обсудить эти вопросы в другой раз. Он боялся опоздать на начало церемонии.

– Даже если вы никогда не слыхали о ваших соотечественниках с низким содержанием сахара в крови, то что можете сказать о рыбном духе изо рта? – настаивал Галерс. – Вы замечали такое?

Доктор Флаккоу был таким же высоким, худощавым и прекрасно владеющим собой мужчиной, что и капитан Эверлейк. Он весь подобрался и отрезал:

– Ни разу!

Марк поблагодарил его и ушел, поняв, что доктор ничего не расскажет. Эти ремоиты слишком замкнуты. Они считают себя избранным народом, которому, в отличие от других, доступен свет истины. Расспросы и любопытство со стороны посторонних вызывает у них только возмущение.

Затем Галерс посетил Ясона Крама, представителя «Саксвелла», и задал ему те же вопросы. Крам сморщил загорелый лоб и заявил, что не слышал ни о чем подобном. Но это еще ничего не значило, ибо его контакты с ремоитами было сугубо деловыми. Он пообещал присмотреться к ним повнимательнее и поинтересовался, чем вызвано беспокойство врача. Галерс уныло признался, что именно это очень хотел бы узнать сам.

На обратном пути к кораблю он с трудом пробирался сквозь густые толпы ремоитов – Праздник Жертвоприношения был в самом разгаре.

Это было пышное зрелище, в котором принимало участие огромное количество верующих, изображавших гонения и мученичество Виктора Ремо. Некоторые настолько отдавались во власть эмоций, что падали в обморок или катались, корчась, по земле. Галерс впервые встречался с таким фанатичным проявлением глубоких религиозных чувств. Это казалось ему крайне неприятным. Эффект еще больше усиливался тем, что необузданность поведения резко контрастировала с теми качествами, которые считались обычными для ремоитов – их сдержанностью, серьезностью, осмотрительностью и подчеркнутой официальностью.

Добравшись, наконец, до «Короля Эльфов», Марк сразу же справился у робота‑охранника о местонахождении капитана и его дочери. Оказалось, что оба они не покидали борт корабля. Галерсу это показалось очень странным, ибо посещение Праздника Жертвоприношения считалось обязательным для каждого взрослого ремоита. Что же заставило их отказаться от участия в Празднике?

Пожав плечами, он решил, что это – всего лишь еще одна грань загадки, с которой ему пришлось столкнуться.

Приготовив в лаборатории бутылки для проб, Галерс дождался полуночи и перед тем, как покинуть корабль, постучался в каюту Дебби. За дверью еле слышно раздавалась одна из мелодий «Пелея и Мелисанды». Он постучался еще раз. Дверь оставалась запертой.

Уже выходя из корабля, Галерс неожиданно столкнулся с капитаном. Вид у Эверлейка был унылый и изможденный. Звон бутылок в сумке привлек его внимание. Небрежно кивнув в ответ на приветствие Марка, он буквально хлестнул взглядом по сумке. Опускаясь по сходням, Галерс ощущал спиной сверлящий взгляд и полностью пришел в себя только на берегу озера.

Здесь он взял, не спрашивая разрешения у отсутствующего владельца, одну из маленьких лодок и стал грести в направлении широкого пляжа, где всего полчаса назад проходила грандиозная церемония очищения в воде. Марк видел конец церемонии и понял, что все покидают берег озера, чтобы продолжить Праздник в другом месте города. Было уже темно, и он решил, что его никто не увидит. Огни Каритополиса довольно слабо освещали поверхность озера, а луна еще не взошла. Но, даже если бы кто‑нибудь его и увидел, он, насколько ему было известно, не совершал ничего противозаконного.

Оказавшись на мелководье, где толпа, проходившая обряд очищения, должна была быть особенно многочисленной, Галерс перестал грести и, откупорив бутылочки, начал наполнять их водой, напряженно озираясь по сторонам. Но все было тихо, разве что изредка на воде появлялась поблескивающая рябь, поднятая какой‑нибудь рыбой, проплывшей близко к поверхности озера. Тем не менее, управившись со своим занятием, Марк перегнулся за борт лодки и заглянул в темную воду. Ничего. Облегченно вздохнув, он взялся за весла...

И в то же мгновение что‑то с силой шлепнулось о борт лодки, она начала крениться. В первую секунду замешательства до него не дошло, что лодку куда‑то тянет, однако затем он увидел два темных, похожих на захваты, предмета, обхватывающих борт. За ними из воды показался большой шар из какого‑то непонятного вещества. Не дожидаясь, что выплывет из глубины еще Галерс, крепко зажав в руке одну из закупоренных бутылок, упал спиной в воду. В тот же самый момент шар полоснул по нему узким лучом света. Если бы это был лазер, он бы срезал его ноги. Однако эффект от этого луча получился почти такой же – ноги практически потеряли чувствительность.

Ударившись спиной о поверхность воды, Галерс сразу же перевернулся на живот и нырнул под прямым углом к лодке. Отплыв под водой как можно дальше, он высунул голову, набрал полные легкие воздуха и снова поплыл в сторону, противоположную берегу. Инстинкт побуждал его плыть к суше, но нападавший, кем бы он ни был, наверняка именно этого от него и ждет. Он старался убедить себя, что в темной воде, если не поднимать большого шума, найти его будет очень нелегко. Но все же ему казалось, что сейчас его что‑то схватит за ноги и потащит на дно, где борьба будет очень короткой.

Поднявшись еще раз на поверхность, Галерс быстро огляделся, но не увидел ничего, кроме силуэта перевернутой лодки на фоне огней города. Затем, снова нырнул и повторил этот маневр еще несколько раз, пока, тяжело дыша и отплевываясь, дрожа от усталости и страха, не выполз на берег почти в полукилометре от того места, где очутился в воде.

Некоторое время он просидел под деревом, выжидая, когда восстановится дыхание и сердцебиение придет в норму, а потом поплелся к «Королю Эльфов», до которого теперь было не меньше двух километров. Нежный, теплый весенний ветер полностью высушил его одежду, поэтому он не стал переодеваться и сразу же отправился в лабораторию, чтобы произвести анализ содержимого прихваченной во время бегства бутылки.

Собственно, процедура эта была бессмысленной – Галерс даже не знал толком, что именно он ищет. Но даже, если бы ему было это известно, шансы, что искомое обнаружится в первой же бутылочке, были равны нулю. И все же эту воду он должен был тщательно обследовать, чтобы найти хоть какую‑нибудь ниточку, за которую можно будет уцепиться.

К счастью, на борту корабля было все необходимое оборудование. Микроскоп Савари в сочетании с автодиагностом и еще несколькими приборами нарисует полную картину и рассортируют полученные данные по определенным направлениям.

Поместив пробу в нужное место, Галерс включил приборы и задумался. Что же, все‑таки, с ним произошло? Что за существо пыталось затащить его в воду и, по всей видимости прикончить? Ведь именно это произошло с доктором Джинасом, да еще среди бела дня.

Вдруг ход его мыслей прервался. Он щелкнул пальцами и чуть не закричал:

– Как же это я сразу не проверил?

Выскочив из лаборатории, Марк помчался к шлюзам запасного выхода. Поскольку они всегда были открыты, особых затруднений при проверке эластичности висящих в отсеках скафандрах он не встретил. Первые двенадцать его разочаровали. Но тринадцатый... Поначалу он показался таким же сухим, как и все остальные, однако один ботинок был еще влажным.

Именно это искал Галерс. Однако часть добытых им фактов начала состыковываться с другой, но до полноты картины было еще далеко.

Какой‑то твердый предмет уткнулся ему в спину, прервав ход рассуждения. Марк напрягся и замер, услышав знакомый суровый голос.

– Вы слишком сообразительны, Галерс. Я расцениваю это как недостаток.

– Не совсем так. Будь я посообразительней, то догадался бы, что вы не теряете бдительности, капитан Эверлейк.

– Верно. И вам следовало бы обеспечить собственную безопасность.

Голос капитана был таким же твердым, как дуло пистолета, приставленного к спине Галерса. Однако в нем не было даже оттенка высокомерия. Он был просто монотонным.

– Ступайте в лабораторию. Руки впереди себя. Не вздумайте звать на помощь. Ваших криков никто не услышит. Вся команда в городе.

А где же Дебби, подумал Марк. По коже его побежали мурашки, в животе защемило. А вдруг ей известно о том, что делает ее отец? Может быть, она даже помогала ему?

Мысль эта была невыносимой, и он сразу же отбросил ее. Словно читая его мысли, капитан произнес:

– Не рассчитывайте, что моя дочь сможет вас услышать. Каюта далеко отсюда, к тому же она слушает оперу.

У Галерса отлегло от сердца. Теперь оставалось только побеспокоиться о том, как выпутаться живым из создавшегося положения. Ну и отлично!

Они вошли в лабораторию. Эверлейк прикрыл дверь. Марк продолжал идти, пока на его пути не оказался стоящий в центре помещения стол. Здесь он, не спрашивая разрешения, медленно повернулся к капитану лицом. У того это не вызвало возражений.

– По‑моему, применение оружия противоречит принципам вашей религии, – спокойно произнес Галерс, указывая на дуло многозарядного пистолета.

Будто легкая рябь пробежала по лицу капитана.

– Я выбрал меньшее из двух зол. И, если мне придется убить, чтобы предотвратить еще больший грех, то я убью.

– Вот уж не знал, что существует больший грех, чем убийство, – на удивление твердым голосом сказал Марк.

– Существует. И пусть мне по всей тяжести воздастся в следующей жизни, но я не позволю запятнать себя в этом.

– Значит, это вы убили Джинаса? И Клакстона?

Капитан кивнул.

– Так же, как и вынужден буду убить вас.

Впервые в его голосе появился хоть какой‑то намек на эмоции.

– Великий боже, у меня нет выбора!

– Почему нет? Теперь уже никого не сажают на электрический стул. Вас поместят в больницу, вылечат и выпустят.

– Моя болезнь неизлечима. И – клянусь вам, что все, что я совершил, было сделано ради Дебби, – ее тоже нельзя вылечить!

Кровь отлила от лица Галерса. Чтобы не закачаться, он оперся руками о стол.

– Что вы хотите этим сказать?

Лицо капитана снова стало бесстрастным.

– Я не намерен открывать вам что‑либо еще. Если вы, благодаря какой‑то непостижимой случайности, спасетесь, то принесете мне огромный вред. Разумеется, я опровергну то, что уже сказал вам, но отрицать остальное не смогу.

Галерс протянул руку к автодиагносту, в котором до сих пор находилась принесенная бутылочка.

– Полагаю, анализ пробы покажет то, что искал Джинас?

На какое‑то мгновение на губах капитана появилась улыбка.

– Для того я и привел вас сюда, чтобы вы своими собственными руками вынули эту бутылку, избавив меня от необходимости оставлять на ней отпечатки своих пальцев. Возьмите ее, вылейте содержимое в отлив, а затем уберите из машины отпечатанный анализ.

Галерс медленно и неохотно взял бутылочку.

– А что все‑таки показал бы анализ? – спросил он, не оборачиваясь.

– Скорее всего, ничего. Или, может быть... Делайте то, что я вам велел!

Марк хотел быстро развернуться и швырнуть бутылочку в лицо капитану, но пришедшая в голову мысль удержала его от этого – такой поступок только ускорит неизбежное, а умирать ему определенно не хотелось.

После того, как он разделался с бутылкой, капитан взмахом пистолета указал ему на дверь. Очевидно, он должен будет идти впереди Эверлейка. Куда – об этом нетрудно было догадаться.

– Послушайте, капитан, – сказал Галерс. – Бросайте это дело. Пока что вам удавалось выходить сухим из воды. Ну, уберете еще нескольких. А ваша вера запрещает вам...

– Моя вера запрещает мне многое. – В голосе Эверлейка появились сердитые интонации. – Но наступает время, когда не приходится больше полагаться только на свою совесть. Нужно выбирать из двух грехов. Я свой выбор сделал, и ничто ни на Небесах, ни в Преисподней не свернет меня с избранного пути!

Галерс понял, что это конец.

То, что в устах другого человека могло быть просто бахвальством, в устах капитана было грустной констатацией факта.

Пожав плечами, он двинулся вперед, чтобы пройти мимо Эверлейка, и в тот же момент дверь лаборатории распахнулась.

На пороге стояла Дебби.

– Отец, я слышала голоса...

Увидев Марка, девушка остановилась, как вкопанная.

– Меня удивило, что мы не ушли в город, – более спокойно произнесла она.

– Возвращайся в свою каюту! – резко приказал Эверлейк. – И забудь то, что ты здесь видела!

Галерс сделал шаг в сторону, чтобы она смогла заметить наведенное на него оружие. Не обращая внимания на Марка, Дебби подошла к отцу.

– Вернись, Дебби! Ты не осознаешь своих действий! – повысил голос капитан и, взмахнув в сторону Марка пистолетом, добавил: – Не пытайтесь бежать, Галерс! Я буду стрелять, предупреждаю!

По‑прежнему не обращая внимания на происходящее вокруг, девушка, как лунатик, приближалась к отцу, не сводя с него глаз. Эверлейк медленно отступал, пока не наткнулся на стол. В глазах его мелькнуло отчаяние. Дочь подошла к нему вплотную.

– Отец, разве ты мог бы убить? Мог бы?

– Прекрати это, Дебби! – вскричал капитан. – Ты не понимаешь, что делаешь со мной!

Неожиданно он вскинул руку, словно защищаясь от удара. Дебби посмотрела на него понимающе, но вдруг вскрикнула, словно от боли. Они неотрывно глядели друг на друга, тяжело дыша. Черты их лиц начали смягчаться. Марк видел, как губы Дебби вспухли от внезапного прилива крови, грудь поднялась...

Эверлейк тихо застонал.

– Нет... нет...

Он выронил пистолет и обнял девушку.

У Галерса хватило присутствия духа метнуться вперед и подхватить пистолет. Ткнув дулом капитана в ребра, он громко произнес:

– Эверлейк, мне непонятно, что здесь происходит, но я бы советовал прекратить это прямо сейчас.

Отец и дочь не обращали на него ни малейшего внимания. Он повторил свое распоряжение. Никакой реакции. Тогда, схватив пистолет за дуло, Галерс ударил капитана рукояткой по голове. Эверлейк, даже не вскрикнув, грузно опустился на пол. Вместе с ним скользнула вниз прижавшаяся к нему девушка.

Оторвав ее от капитана, Галерс, не в силах сдерживать испытываемое им отвращение, отшвырнул Дебби к стене. Затем склонился над ее отцом, чтобы осмотреть рану на голове, но тут же был вынужден выпрямиться, чтобы еще раз отпихнуть девушку. Поняв, что она не остановится, что ее будто подгоняет что‑то изнутри, он повалил ее на пол и попытался связать подвернувшимся под руку кабелем от датчика автодиагноста. Дебби отчаянно царапалась и кусалась, и ему пришлось ударить ее по затылку ладонью, а затем нанести удар коленом под подбородок. Она упала на четвереньки и, прежде чем успела подняться, была туго связана. Отдышавшись, Галерс связал и капитана, уже начавшего приходить в себя.

Казалось, какая‑то внутренняя сила старается вырваться из Эверлейка наружу, прорвать его плоть, словно чрезмерно раздутый воздушный шар. Глаза капитана выкатились, рот широко открылся, спина изогнулась дугой...

– Ради всего святого, Галерс, – хватая воздух ртом, взмолился он, – выпустите меня! Я не перенесу этого! Какой стыд!

Врач шагнул к нему, но капитан, видимо, неверно понял его намерения, и снова закричал:

– Нет, я не это имел в виду! Не развязывайте меня! Я не хочу делать этого!

Стальной панцирь его сдержанности внезапно раскололся, лицо исказилось. А затем, будто мускулы лица сыграли лишь увертюру перед громом оркестра всей человеческой сущности, такие же движения охватили все тело капитана.

Ошеломленный Галерс понял, что у него припадок эпилепсии. Не успел он подойти к Эверлейку, как услышал шум у себя за спиной – у девушки тоже начались конвульсии, изо рта шла пена. Марк быстро сунул ей в зубы платок, чтобы она не могла искусать губы и язык. Как только первый приступ прошел (а длился он примерно полминуты), он вынул платок, приподнял девушку и приготовился сделать ей два укола: глюкозы и лазарина. Второй препарат был стимулятором, вошедшим во врачебную практику незадолго до его назначения на «Короля Эльфов». Хотя такая инъекция и не гарантировала оживление трупа, изготовители лазарина утверждали, что, кроме этого, он способен совершить все, что угодно. Единственным противопоказанием к его применению было слабое сердце. Поэтому Галерс уверенно ввел препарат обеим Эверлейкам и приготовил два шприца с инсулином на тот случай, если содержание сахара в крови начнет быстро нарастать. Сколько чего им давать, он не знал, однако небольшой опыт лечения Дебби и интуиция подсказывали ему, что делать.

Марк внимательно наблюдал, как приходят в себя пациенты, ибо, по его мнению, механизм действия лазарина не был еще изучен в достаточной мере. Более того, вещество это столь быстро сгорало в организме, что нужно было время на распознавание признаков понижения его в организме, чтобы немедленно сделать второй укол. Производить третью инъекцию разрешалось только в особых случаях, при крайней необходимости.

Как только щеки и глаза капитана приняли нормальный вид, Галерс поднял его и подтащил к стене. Потом развязал Дебби. Во время судорог провод глубоко впился в ее тело, и он испытывал раскаяние за причиненные ей ненужные мучения, хотя иного выхода у него просто не было.

Девушка подняла на него большие светло‑голубые глаза.

– Вы чувствуете себя нормально? – спросил Марк, улыбаясь.

– Немного слаба, – прошептала она.

– Вы осознаете, что с вами произошло?

Дебби отрицательно покачала головой.

– Я верю вам, – сказал Галерс и повернулся к Эверлейку. – Мне нужно знать абсолютно точно, что произошло с вами на самом деле. По моим предположениям, вся община ремоитов чем‑то поражена, причем очень серьезно. Я прав?

Капитан молчал. Твердая линия его челюстей ясно показывала, что отвечать он не собирается.

– Зря упираетесь. В ходе следствия под действием специальных препаратов вы все равно расколитесь, как миленький. Но произойдет это только на Земле, а я хочу знать уже сейчас, чтобы иметь возможность помочь Дебби. Улетев отсюда, мы, возможно, никогда уже не вернемся на Мелвилл. Вашу дочь, скорее всего, поместят в клинику и не выпустят до тех пор, пока не прояснится окончательный характер ее заболевания. Если бы я располагал всеми необходимыми данными сейчас, то смог бы оказать ей медицинскую помощь, которая, может быть, вылечила бы ее. В противном случае...

Он с надеждой вглядывался в лицо капитана, однако не заметил никаких признаков расслабления окаменевших мышц.

– Так вот. То, что я намерен сейчас сделать, будет жестоко по отношению к Дебби, но, по крайней мере, это заставит вас говорить... Прости, дорогая, прошептал он девушке.

Затем быстро поднял ее на руки и, прежде чем она успела хоть как‑нибудь выразить свой протест, понес к отцу.

– Не делайте этого! – закричал Эверлейк, поняв его намерения. – Держите ее подальше! Я все расскажу! Все, что вы хотите!

Галерс опустил Дебби. Она укоризненно посмотрела на него, шатаясь подошла к столу, села и уронила голову на руки. Эверлейк с болью смотрел на нее.

– Вы – сущий дьявол, – процедил он сквозь зубы. – Вы нашли единственный способ заставить меня говорить. Знали, что я не перенесу этого!

Дрожащей рукой Галерс зажег сигарету.

– Верно. Поэтому давайте поговорим.

Капитан говорил целый час, прервав свое повествование лишь дважды – чтобы напиться воды и тогда, когда Галерс сделал им с дочерью еще по одному уколу глюкозы и лазарина. Закончив, он откинулся к стенке и разрыдался.

– Значит, название этой штуки – онерс. По имени врача Гидеона Онерса, первого человека, в котором она поселилась, – резюмировал рассказанное Галерс. – И эти онерсы, насколько я понял, являются эндопаразитами, которые пронизывают своими нитчатыми микроскопическими щупальцами все мягкие ткани «хозяина», как бы опутав его сетью. Они образуют такого же рода плоть, как клетки человеческого мозга. И, подобно нашему мозгу, онерс питается исключительно сахаром из крови.

Эверлейк кивнул. Галерс украдкой взглянул на Дебби и тотчас же отвернулся – в ее остекленевших глазах застыл ужас, кожа стала мертвенно‑бледной. Девушка поняла, что все ее тело инфильтровано чуждым организмом, что она является всего лишь каркасом, внутри которого плетет паутину вампир. И его нельзя выгнать никакими средствами, он может заставить ее делать такое, на что она не согласилась бы ни при каких обстоятельствах...

Врач задумался, способна ли будет ее психика выдерживать то чудовищное напряжение, которое постоянно испытывал капитан. Нет, не выдержала бы. Но отец, пока он был еще в здравом уме, не мог...

Он заговорил снова, заговорил быстро, надеясь отвлечь ее внимание.

– Неудивительно, что рентген ничего не показывал. Нити так тонки, что их невозможно обнаружить при обычном просвечивании. Насколько я понял из того, что вы рассказали об исследованиях Онерса на самом себе и других прежде, чем он сошел с ума, паразит разветвляется по телу «хозяина» из крохотной, лишенной мозга головки, располагающейся в желудке. К головке прикреплен мешочек для размножения. Укоренившись, онерс распространяет одну из своих немногих специализированных структур во вполне определенном направлении. Если он находится в теле мужчины, то отращивает трубочку с волосок толщиной из этого мешочка к мужским семенным пузырькам. Если в теле женщины – то к женским органам размножения. И делает все это, разумеется, чисто инстинктивно. Инфильтрованный им организм издает характерный рыбный запах. «Хозяин» испускает его как дыханием, так и кожей. Как только один из «хозяев» приближается к другому настолько, что может ощущать этот запах, органы обоняния онерса также обнаруживают его. Посредством своих контактов с нейронами «хозяина» онерс посылает импульсы, возбуждающие парасимпатическую нервную систему, определяющую чувственные побуждения, и в железы, с нею связанные. Это вызывает непреодолимое влечение, и никакие моральные запреты не имеют уже никакого значения – онерсы способны разрушить их до основания. Насколько я понял, доктор Онерс был одним из первопоселенцев на Мелвилле. Твердый руководитель, высокопорядочный человек, чье поведение было безупречным. Так считали до того дня, когда его застукали с молоденькой девушкой. Расследование показало, что от него уже забеременело немалое количество женщин, все из которых, как выяснилось позже, были поражены паразитом от Онерса или независимо от него – этого так никто не узнал. Тем временем сам Онерс сопоставил феномен появления рыбного запаха и соответствующего ему аморального поведения, и обнаружил, что же собственно поселилось в нем и во многих других. Он рассек тела нескольких известных «хозяев» и отделил соматическую структуру паразита. В течение того долгого года «покаяния» одетый во все черное, Онерс снова и снова становился жертвой непреодолимых желаний паразита. Поэтому его заслали в лесную глушь и поместили в охраняемый лагерь с другими пораженными.

Эверлейк кивнул.

– Туда уходят все, в ком поселился онерс. Их изгоняют на всю оставшуюся жизнь.

– И самое ужасное заключается в том, что им запрещены любые телесные контакты с себе подобными?

– Да, – простонал капитан. – Они обречены всю жизнь испытывать ощущение близкого взрыва и страха, что это вот‑вот произойдет. Эта пытка усугубляется еще и тем, что несчастных уверяют, будто они страдают за грехи в этой и других жизнях.

– И вы этому верите? – спросил Галерс.

– Разумеется.

Галерс знал, что человеку с таким образом мышления бессмысленно доказывать, что зараженные онерсами люди страдают главным образом из‑за невежества и завесы секретности, которой старейшины ремоитов отгородили общину от внешнего мира. Они прекрасно понимали, что онерсы не что иное, как создания из плоти и крови, которые живут, повинуясь определенным физиологическим побуждениям, называемым инстинктами. И, тем не менее, упорствовали в обвинениях людей, в телах которых поселились онерсы, называя это карой за прегрешения их самих, либо даже их предков.

– Послушайте, капитан, – сказал Галерс. – Вы – человек умный, одаренный. Иначе вам не доверили бы командование «Королем Эльфов». Почему вы, черт побери, не обратились к земным медикам, почему не попросили их обследовать вас? Или вы думаете, что нет лекарства? Да вы просто лишили себя возможности излечиться из‑за страха и невежества! А Дебби? Неужели вы не понимаете, что обрекаете свою дочь на пожизненное заключение внутри «Короля Эльфов», где она не сможет познать радость любви и счастье? Что ждет ее? Муки одиночества?

Только теперь Галерсу стало понятно, почему отец не разрешил ей покинуть борт корабля во время Празднества Жертвоприношения. Дебби могли бы тайно похитить и увезти в один из лагерей. А Эверлейк, как верноподданный член своей общины, не стал бы протестовать против этого. Ему самому приходилось избегать тесных контактов с соплеменниками из страха, что и его упекут в такой же лагерь. Какую же одинокую жизнь приходилось вести этому несчастному!

Теперь Марк понимал, какие именно соображения руководили поведением Эверлейка. Но дальше так продолжаться не могло. Сама природа онерсов и способы, с помощью которых они маскировались, делали неизбежным их широкое распространение не только на Мелвилле, но и по всей Галактике. Для борьбы с ними необходимо было привлечь возможности всех цивилизованных планет. Ему стало не по себе при мысли, что уже сейчас сотни или тысячи мужчин и женщин, разбросанных по многим планетам, разносят эту чудовищную заразу.

– Послушайте, капитан, – попробовал Галерс еще раз воззвать к рассудку Эверлейка. – Вы должны рассказать мне все, что вам самому известно по этому вопросу, чтобы я мог как можно скорее приступить к работе. Мое правительство, разумеется, будет поставлено в известность, чтобы можно было объявить всегалактическую тревогу. Естественно, ваши соплеменники не желают разоблачения. По вполне понятным причинам. Во‑первых, онерсы могут стать таким же клеймом, как когда‑то проказа или сифилис. Однако эти две болезни давным‑давно искоренены, и также можно уничтожить онерсов. Во‑вторых, вы осознавали, что на Мелвилл будет наложен карантин, а это сократит доходы общины, поступающие от ушедших в космос ваших мужчин, что лишит вас возможности приобретать вакцину для омолаживания. Но приходило ли вам в голову, что перед человечеством вы гораздо в большем долгу, чем перед своей небольшой группой людей!

– В своей жизни я достаточно наслушался поучений! – рявкнул Эверлейк. – И больше не желаю, тем более от посторонних!

– Ладно, – произнес после некоторой паузы Галерс. – Но вы еще не объяснили мне, почему вам пришлось убить Джинаса.

– Он стал излишне подозрителен. Пришел ко мне, задавал вопросы, но я отделался от него. А когда мы остановились здесь в прошлый раз – это было во время Праздника Коронации, – он исчез и не показывался три дня. А потом пришел ко мне и рассказал, что побывал в каком‑то захолустье, где беседовал с женщиной, мужа которой забрали куда‑то в глубь страны. Сделано это было, разумеется, по приказу Старейшин, так как в нем поселился онерс. Не знаю, каким образом ему удалось выудить это признание. Возможно, он соблазнил ее. Эти женщины вероломные дуры!

Последние несколько слов он буквально выплюнул.

– Джинас заявил, что всего этого достаточно, чтобы разоблачить создавшееся здесь положение. Сказал, что знает: во мне тоже сидит онерс, и если я думаю, что виной тому мои прегрешения, то глубоко заблуждаюсь. Спросил, действительно ли моя жена была поражена паразитом и отправлена в лагерь. Я подтвердил, хотя дочь считает, что она умерла.

У Дебби вырвался стон, но отец даже не взглянул в ее сторону.

– Когда это случилось, я старался позабыть ее, потому что обвинял в неверности. Однако через год онерс поселился и во мне. Только тогда я понял, в какое положение попала моя жена. Ведь я сам, давший приют этому грязному паразиту, был абсолютно невинным перед собственной совестью и не совершил ничего предосудительного. С тех пор, как это произошло, «Король Эльфов» очень редко бывал на Мелвилле – я пытался изолировать от этой планеты Дебби. К несчастью кто‑то из старейшин пронюхал о ее красоте, и она была избрана Девой Озера на тот год. В то же самое время ко мне пришел Джинас и стал объяснять, как можно заразиться онерсом, не вступая с кем‑либо в телесные контакты. Оказывается, у каждого онерса в мешочке для размножения имеются и мужские, и женские клетки, но соединиться, чтобы возник зародыш, они не могут. Оплодотворение происходит во время сексуальных контактов между «хозяевами», когда онерс, находящийся в теле мужчины, избавляется от своих половых клеток одновременно с ним. После этого, они соединяются с половыми клетками онерса, живущего в теле женщины. Так образуется зародыш, который некоторое время живет в организме одного из «хозяев», пока не появится возможность обзавестись собственным. Вам ясен механизм? Джинас сказал, что это весьма сложный метод размножения, не гарантирующий выживания большого количества онерсов. Наверное, поэтому паразит распространяется не очень быстро. По его оценке, онерсы поселились в организмах не более, чем пяти процентов от общего числа ремоитов. Поэтому, скорее всего, знает о существовании паразитов не более пятнадцати процентов населения. Старейшины, как только могут, скрывают это. Надо учитывать и тот факт, что ремоиты практически не имеют контактов с обитателями других планет, ограничиваясь только агентами космофлота и представителями Земного Правительства.

Голос Эверлейка был на удивление спокойным и монотонным.

– Джинас считал, что эмбрионы или половые клетки онерсов довольно быстро погибают, если не вступают в контакт с человеческим телом. Однако, согласно его гипотезе, во время церемонии очищения, в которой принимает участие вся община ремоитов, те из пораженных онерсом, которых еще не выявили, выделяют в воду как мужские, так и женские половые клетки паразита. Это, по‑видимому, объясняется тем, что некоторые реакции организма, сопутствующие религиозному экстазу, в чем‑то сродни половому возбуждению. Вполне вероятно, что эти микроскопические твари могут некоторое время оставаться живыми в теплой воде. Он сказал, что онерса можно сравнить с недоразвитой личинкой рачка. Более того, аналогичное животное имеется на Земле.

Галерс удивленно поднял брови.

– Да, – продолжал Эверлейк. – Джинас утверждал, что земное ракообразное, называемое саккулиной, являющееся близким родственником морской уточке, прикрепляется к телу краба карцинуса. Саккулина проникает сквозь его хитин, теряет обычную свою структуру и проникает в ткани краба, пока не образует сеть из тончайших нитей по всему телу «хозяина». Устроившись таким образом, рачок питается продуктами пищеварения краба. У него тоже имеется мешочек для размножения, который торчит из отверстия в брюшке краба. Основное различие между земной саккулиной и мелвиллским онерсом заключается в том, что жертвой последнего является человек, и что он имеет более сложное строение и большую специализацию органов. Джинас доказывал, что онерсы распространяются так же во время культовых омовений. Он был намерен уведомить обо всем этом земные власти. Я убил бы его еще тогда, но доктор собирался взять пробы воды в озере, и мне пришла неплохая мысль.

– Вы вошли в озеро с поросшего лесом берега, – перебил его Галерс. – На вас был скафандр. Вы перевернули лодку и затащили его на глубину с помощью реактивных двигателей, которыми оснащен скафандр. То есть, сделали с ним то же самое, что собирались сделать и со мной.

– Я не собираюсь защищаться, – надменно ответил Эверлейк. – Это было сделано ради веры Ремо.

Тут в разговор вклинилась Дебби.

– Все мы – отец, Пит и я, должно быть, заразились во время церемонии. А через неделю я почувствовала недомогание и стала налегать на шоколад. Как раз тогда ты стал сурово обращаться со мной, избегать меня. И велел мне держаться подальше от Пита.

– Да, дитя мое, – произнес капитан, и в голосе его прозвучала непривычная ласка. Я не мог рассказать тебе, в чем заключается болезнь. Полагал, что сумею сохранить тебя в безопасном неведении. Но оставаться подле тебя не мог. Думаю, теперь ты понимаешь, почему?

– Да. Только зачем тебе понадобилось убивать Пита?

– Один из членов экипажа доложил мне, что Клакстон вошел в твою каюту. Зная, что случится неизбежное, я поспешил к тебе и велел ему выйти. У него на пальце блестело твое кольцо. Я вызвал у тебя такой испуг, что контроль со стороны онерса стал слабее, так как был отвлечен в другую сторону. А еще через некоторое время вы с Питом забились в припадке...

– Почему? – спросил Галерс.

– Если воздержание длится слишком долго, онерс вызывает возбуждение всей нервной системы. Он теряет особый контроль над половыми железами и стимулирует полное расстройство нервной системы, что выражается в припадке «хозяина».

– Значит, я оказался неправ, выдвигая гипотезу об эпилепсии, – сказал Галерс. – А что тогда обуславливает падение сахара в крови и появление инсулина?

– Во время полового возбуждения «хозяина», – пояснил Эверлейк, – онерс пожирает необычайно большое количество глюкозы. Она нужна ему для выработки необходимой нервной энергии, чтобы возбудить «хозяина». И еще для того, чтобы началось выделение половых клеток из мешочка. Это‑то и понижает содержание сахара в крови. Обычно особого вреда это не приносит, так как возбуждение длится, как правило, не более нескольких минут. Но в том случае, когда «хозяева» сдерживаются в присутствии друг друга, что и произошло в данном случае, потребление сахара продолжается. Резкое его падение вызывает защитную реакцию организма в виде выделения адреналина, сначала из головного, а затем – из спинного мозга. Но в кровь его попадает недостаточно, чтобы стать причиной адреналинового шока. Когда «хозяин» теряет сознание, в аналогичную ситуацию попадает и паразит. Он прекращает пожирание глюкозы, пока не придет в себя. Но к тому времени, если убрать сексуальное стимулирование со стороны другого «хозяина», онерс возобновляет свое обычное, спокойное функционирование.

Оглянувшись на дочь, капитан сделал небольшую паузу.

– Когда у Дебби и Клакстона начался приступ, я понял, что наделал. Нужно было сказать им, что их ожидает. Я чувствовал себя очень виноватым, но расслабляться было никак нельзя. Я не доверял Клакстону. Он совсем недавно перешел в веру Ремо. У него был еще чуждый нашему образ мышления и совсем другое понимание общественного долга. Он мог проболтаться обо всем этом властям. И... Повторяю, я не доверял ему и не хотел, чтобы он был с моей дочерью.

Галерс внимательно посмотрел в глаза Эверлейку. За монотонным потоком слов он сумел разглядеть с трудом сдерживаемый гнев.

– Отдавая себе отчет в том, что Клакстон ни за что не прекратит попытки встречаться с моей дочерью, я решил, что... еще одна... еще одна смерть не сделает мои прегрешения более ужасными, чем они были уже к тому времени. Поэтому, я связал его, поместил в спасательную лодку и отправил в земную атмосферу. И только после этого известил Лунную Станцию о болезни, находящейся на борту дочери. Пришлось, разумеется, притворяться несведущим в отношении того положения, в котором она на самом деле очутилась.

Галерс взглянул на Дебби и прочел на ее лице тот же вопрос, который вертелся на языке у него самого.

– Как же вам удавалось избегать воздействия онерса, когда вы сами находились рядом с Дебби как до припадка, так и после?

Эверлейк закрыл глаза.

– Настоящий мужчина способен многое выдержать. – В голосе его снова зазвучал гнев. – Больше я ничего не могу вам сказать. Вы можете только догадываться, почему я не был подвластен онерсу тогда и поддался ему сейчас. Если бы я знал, что должен встретиться лицом к лицу с Дебби, то надлежащим образом подготовился бы к встрече. Однако... Нет, Галерс, давайте не будем больше об этом говорить. По‑моему, я и так уже сказал... наговорил... натворил... более, чем достаточно.

Марк был с ним абсолютно согласен. Он посмотрел на Дебби, которая все еще сидела у стола, и погладил ее по плечу.

– Я вернусь, дорогая. Очень жаль, что мне приходится передать твоего отца властям, но иначе нельзя. Понимаешь?

Она кивнула и, как бы преодолевая какое‑то внутреннее противодействие, слегка прикоснулась к Галерсу.

Он прошел в радиорубку, связался с агентом «Саксвелла», изложил ему возникшую ситуацию и через двадцать минут вернулся в лабораторию. На груде перекушенных проводов лежали кусачки. Дебби сидела за столом.

– Он сказал, куда идет?

Она подняла на Галерса заплаканные глаза.

– К озеру. Сейчас уже подплывает, наверное, к середине.

– Значит, бессмысленно посылать кого‑то в погоню?

– Разумеется. Все равно не успеют. И я не хочу, чтобы успели. Это самое лучшее. Он любил «Короля Эльфов» больше, чем меня, и не смог бы жить взаперти в сумасшедшем доме.

– Знаю. Но меня удивляет, что он не забрал тебя с собой.

– Отец сказал, что у меня есть еще кое‑что, ради чего стоит жить. А сам не смог перенести мысли о том, что все, что он сделал, оказалось напрасным.

Она протянула Галерсу левую руку.

– Перед тем как уйти, папа вернул мне это. А я была уверена, что оно осталось у Пита.

На пальце девушки блестело массивное золотое кольцо со щитом, отражающим брошенное в него копье.

ЭПИЛОГ

Как только был объявлен карантин и все ремоиты, служившие в космосе, выявлены и проверены, Галерс принялся за работу. Он пришел к выводу, что онерс, будучи животным внеземного происхождения, притом с узкоспециализированной физиологией, не смог бы так быстро приспособиться к анатомии человека, если бы предварительно не обитал в подобных человеку существах. Отсюда следовало, что на Мелвилле такие существа есть.

Так оно и оказалось. На других материках Мелвилла обитатели гуманоиды, с которыми у землян не было почти никаких контактов, вследствие политики невмешательства, проводимой Земным Правительством. Эта политика предусматривала запрещение космическим компаниям вести дела с аборигенами, пока они не будут тщательно обследованы антропологическими экспедициями. За последние 50 лет в этом и не было особой необходимости. Самим же ремоитам было разрешено поселиться на планете только потому, что их материк еще не был открыт и, тем более, освоен коренными обитателями планеты, уровень развития которых соответствовал земному средневековью.

Тем не менее, по мнению Галерса, было совершенно невероятным, чтобы ремоиты тайно, в обход законов, не сделали бы попытки обследовать аборигенов на предмет заболеваемости онерсом. И вполне могло оказаться так, что у этих, хотя и неразвитых, с точки зрения земной цивилизации, разумных существ есть способы разрешения этой проблемы.

Молодой врач оказался прав в том, что касалось аборигенов. А ремоиты, пытающиеся скрыть свои «грехи» под покровом тайны, понапрасну страдали почти полстолетия, потому что у обитателей других материков уже тысячи лет существовали свои методы борьбы с онерсами. Они были жестокими, и вследствие недостаточного развития медицины пациенты обычно погибали. Но у этих методов было и преимущество (с их точки зрения). Оно заключалось в том, что при их применении всегда погибал паразит.

Для этого местные жители всегда возбуждали у «хозяина» искусственную лихорадку. Не в силах вынести жар, онерс постепенно втягивал свои нити назад, в брюшную полость, и сворачивался комком, даже образовывал восковую оболочку, чтобы предохранить себя от жара. Когда лихорадка прекращалась, пробудившийся от спячки онерс, сбрасывал воск и снова разветвлялся по всему телу. Но знахари обычно опережали его, разрезая живот пациента для извлечения паразита.

Взяв на вооружение достижение современной науки, Галерс прооперировал большое число туземцев. Все операции прошли успешно – погибали только онерсы. Затем наступил день, когда точно такую же операцию он сделал Дебби.

Двадцатью четырьмя часами позже Галерс вошел в палату, где лежала выздоравливающая девушка.

– Ты чувствуешь себя лучше? – задал он традиционный вопрос.

– Кажется, я вот‑вот взорвусь.

Влюбленного врача охватила тревога. Неужели онерс оставил шрамы в ее психике?

– Глупец! – рассмеялась она. – Я взорвусь, если ты не обнимешь меня и не поцелуешь!

Но взрываться ей не пришлось.