Встретимся в Загсе или на небесах

Глава 26. Смерть под куполом

В театр я влетела за минуту до начала репетиции. В глубине сцены, навесив на лицо самодовольную улыбку, прохаживался Женька.

— О, отлично! — воскликнул он, увидев, что я бегу по проходу, приветственно кивая сотруппникам. — Даже Маргарита сегодня вовремя. Иди ко мне, радость моя!

Я, на ходу бросив дублёнку и сумку рядом с Владом, понеслась на подмостки.

— Сева, и ты поднимайся.

— Жень, — с упрёком произнёс Сергачёв. — Опять?

— Влад, ну ты успеешь ещё, чего тебе тут репетировать-то? — усмехнулся режиссёр. — Можешь вообще до прогона расслабиться. Шучу я, шучу, — добавил он поспешно в ответ на возмущённый взгляд ведущего актёра.

А в шутке-то — изрядная доля правды! Такую роль Сергачёв мог сыграть с полпинка, ну, скажем так, за репетиций пять-шесть — однозначно. Впрочем, как и Сева. Я уже упоминала, что парень оказался на редкость талантлив.

Но кто-то же должен был мне, бездарю, подыгрывать, и Женя решил, пусть уж лучше новенький. Правильно, это хоть как-то оправдано. По крайней мере, с ним мы не сыграны, в отличие от Сергачёва, который улавливал малейший, исходящий от меня импульс.

И вот уже неделю Женька не подпускал Влада ко мне, к большому неудовольствию последнего. Всё это время мы работали с Севой, и парень поразительно быстро стал чувствовать меня как партнёра. В последние дни казалось, что мы провели с ним на сцене не один год, и он может играть со мной в паре даже с закрытыми глазами.

Во время кофе-таймов и перекуров, выслушивая от своего старого друга Сергачёва критический обзор нашей с Севой игры, я с удивлением обнаруживала в его тоне тщательно скрываемые ревностные нотки.

Это было ново и странно, прежде за ним ничего подобного не замечалось. Но, может, это потому, что раньше в нашем театре не было актёров равного с ним уровня?

Хотя, неизвестно ещё, какие бы я сама чувства испытала, видя, как приятель самозабвенно репетирует с другой актрисой. Но такой «радости» режиссёр меня лишил, пока ни разу не поставив Влада в пару с Зоей.

Примерно через час «разогрева», Женька хлопнул в ладоши, кивнул своему помощнику, и через минуту дальняя кулиса поползла вверх, явив нашим взорам довольно габаритное ложе и металлическую перекладину, подвешенную высоко под потолком.

Едва взглянув на кровать, все заворожённо уставились на мерно покачивающуюся трапецию.

Насладившись произведённым эффектом, Женя велел устройство опустить, повернул ко мне сияющее лицо и сделал широкий приглашающий жест:

— К снаряду, моя прелесть!

Но то ли настроение моё было не в дугу от утренней стычки с обнаглевшей девицей, то ли просто сказалось переутомление, только восторга режиссёра я не разделила и, расшнуровывая ботинки, громко проворчала, что вообще-то порядочные люди заранее предупреждают о подобных экспериментах. А если бы я не в джинсах, а в юбке пришла?

Зои сегодня на репетиции не было, хотя ей так и так не грозило кувыркаться на этой хрени. Ну вот что за дискриминация такая…

Несколько раз вяло кувыркнувшись в паре метров над кроватью, я уныло повисла вниз головой, почти касаясь кончиками волос специально брошенной на кровать мягкой перинки. Ощутить это я, разумеется, не могла, но предполагала, прикинув расстояние.

— Потрясающе смотрится! — воскликнул Женя, обращаясь к моей перевёрнутой физиономии. — Жаль, ты не видишь.

— А ты сфотографируй, — огрызнулась я.

— Хорошая мысль. Не двигайся, — он извлёк из кармана пиджака мобильник и сделал несколько снимков. — О, надо будет такие фото на афишу поместить! Хотя, нет, не стоит, пусть для зрителей будет полный сюрприз. Так, всё, теперь переворачивайся и прыгай.

Я соскользнула с трапеции и по-турецки уселась на кровати, посматривая на потолок. Перина, конечно, не батут, но очень даже мягкая и, в принципе, ушибиться я не ушибусь, спрыгнув с такой высоты… А всё равно где-то внутри неприятный холодок сгущается.

— Знала бы, в цирковое училище пошла…

— Рит, брось, технически у тебя всё отлично получается. Но где энтузиазм? Где накал страстей?! Тут же должен быть огромный эмоциональный выброс! А ты покрутилась варёной креветкой и всё. Не пойдёт. Давай всё то же самое, но с чувством. И парик принесите кто-нибудь.

Следующие сорок минут я усердно кувыркалась, роняла с головы парик и прыгала на кровать, произнося текст и паясничая почём зря.

— Стоп, — наконец сказал Женька. — В целом я доволен. Полчаса перерыв, и перемещаемся наверх.

Сергачёв подхватил мои пожитки, подождал, пока я обуюсь и спущусь, и мы направились к выходу из зала, в буфет. Остальной народ просочился раньше нас, но любимый столик оказался свободен, и я поспешила занять «своё» место в углу у окна.

Вскоре к нам присоединился и Женя.

— Народ, а слабо выпустить спектакль к двадцать пятому декабря?

У меня отвисла челюсть. А больше он ничего не придумал?!

— Я не против, — подбросив на ладони монетку (была у него такая привычка) и посмотрев на орла, ответил Сергачёв. — Всё от Риты зависит.

— Мальчики, вы совсем обезумели?! У меня свадьба в этот день!

— И прекрасно, — расплылся в улыбке Женька, для которого театр сейчас был превыше всего, — будет тебе от нас всех подарок!

— Спасибо, родные! Тронута до глубины души! О другом даже и не мечтала!

— Рит, а если серьёзно? Ведь реально можем успеть. Чуток поднапрячься…

— Жень, если я ещё чуток напрягусь, меня на части разорвёт! Да нам даже столько сцены никто не даст!

— Смотри, Влад, уже согласна, я её обожаю!

— Кто согласна?! — обомлела я.

— Ты, конечно, — засмеялся Женька. — Такой свадьбы, наверное, ни у кого ещё не было! А порепетировать дополнительно мы и у тебя можем.

— Ага, — с готовностью подтвердил «иуда» Сергачёв.

— Нет, ну что за жизнь? Все моей смерти хотят! — понимая, что эта парочка теперь от меня не отстанет, запричитала я, допивая остывший кофе.

Не знаю, как в других, менее экспериментальных театрах, а в нашем спектакли всегда выпускались с чудовищной быстротой. Хорошо это или плохо, судить не берусь — я не критик, но в своё время успехом наша труппа пользовалась не только в родном городе, а и далеко за его пределами. Гастролей наших ждали, и проходили они всегда на «ура».

Я, конечно, понимала Женькино нетерпение, и даже отчасти его разделяла, но хоть какой-то личной жизни тоже хотелось…

— Ну что, краса моя, попробуем наверху поработать? — спросил Женя после перерыва. — Вот смотри: до этой сцены кулиса будет опущена. Героиня убегает, герой подходит к зеркалу, причёсывается, садится в кресло. У тебя не так много времени, но достаточно, чтобы приготовиться. Затем кулиса поднимается, и зрители видят кровать, а потом и тебя. Зрители видят, а герой нет. Ты смеёшься, он начинает озираться, но по-прежнему тебя не видит, и ты кричишь: «Эй! Кто важнее, люди или клопы?! Быстро!» Он, наконец, соображает, откуда идёт звук, смотрит наверх, ты резко переворачиваешься головой вниз, парик слетает, и все видят, какие у тебя роскошные на самом деле волосы, далее по тексту. После слов «очень смешно ответил», переворачиваешься и спрыгиваешь на кровать. Готовы? Начали!

Я забежала за кулисы, глянула вверх, и уже взялась за перекладину, как вдруг меня охватила самая настоящая паника. По спине побежала дрожь, лоб покрылся испариной, руки затряслись, будто в узком туннеле на меня нёсся локомотив. Это было тем более странно, что высоты я никогда не боялась. И с парашютом доводилось прыгать, и с тарзанкой. Давно, правда, но когда-то мне даже нравился подобный экстрим.

Откуда у меня вдруг эта фобия? Так вообще бывает, что человек чего-то никогда не боялся, и вдруг ни с того ни с сего начал?

— Жень… я не могу, — вернувшись на авасцену, выдавила я, пытаясь унять дрожь.

— Рит, ты чего? — удивился он. — Высоты боишься?

— Нет, не знаю… Не могу и всё…

— Да что за ерунда, соберись. Станет страшно, не будешь прыгать. Делов-то.

— Жень, не могу. Мне уже страшно.

— Евгений Павлович, а давайте я попробую, — предложил Сева. Все новые актёры, в отличие от нас, упорно называли Женю по имени отчеству и на «вы», хотя всем сразу предлагалось перейти на «ты» для простоты общения. — Вообще без проблем. А Рита пока посмотрит. После этого ей намного легче будет.

— Давай, — согласился Женька. — Рит, присядь пока, а ты, Влад, подыграй. Заодно рассчитаем время до поднятия кулисы.

Сергачёв взбежал на сцену, глянул на часы и сказал:

— Жень, сейчас, минуту, мне срочно позвонить надо. Я на пять секунд, хорошо?

Режиссёр недовольно кивнул, и Влад поспешил в боковой проход.

Отсутствовал он недолго, но за это время я почти справилась с собой, по крайней мере, перестала трястись, однако и лезть под купол желания не возникло.

Позже мне казалось, что за миг до происшествия я явственно увидела, как конструкция разваливается, но когда это случилось на самом деле, сознание наотрез отказалось воспринимать реальность.

С невероятной скоростью, ударившись об угол вольтеровского кресла, распростёртое тело Севы оказалось на дощатом помосте. Кресло от мощного удара перевернулось, лязгнула упавшая металлическая часть трапеции, и всё стихло.

Мгновение, и я сама рухнула на пол, и что было дальше, уже не видела.

Позже мне рассказали, что неотложка по случаю оказалась рядом и прибыла в считанные минуты, но ничего сделать уже было нельзя.

Сначала я почувствовала отвратительный запах, и следом стал возвращаться слух.

— Ничего не трогать, все остаёмся на местах… — Женькин голос приближался медленно, словно с трудом прорывая густую пелену тумана, заглушающую звуки.

«Это какой-то фильм ужасов…» — подумала я и с усилием разлепила веки.

Чуть поодаль обнаружилась группа испуганных «однополчан», а непосредственно надо мной — неизвестная дамочка с «ароматической» ваткой в руке. Белый халат выдавал в ней медработника.

— Он жив? — зачем-то спросила я, хотя ответ мне не требовался, всё и так прекрасно читалось по лицам.

Женщина отрицательно мотнула головой. Народ потерянно молчал. Я вновь прикрыла глаза и вяло попросила:

— Принесите кто-нибудь водки…

— Рит, не надо, — Сергачёв отделился от группы, подхватил меня и усадил на стул, с которого я свалилась. — Хуже будет.

— Хуже уже некуда…. тащи. И сумку мою дай, пожалуйста.

Влад охотно выполнил вторую часть просьбы, но за спиртным не двинулся. Женщина, посчитав мой пульс и задав пару вопросов, потеряла ко мне интерес и отошла туда, куда мне было страшно даже посмотреть.

Я порылась в сумке, наполненной всякой дребеденью, и достала телефон. Взглянув на тёмный дисплей (приходя в театр, мы почти всегда отключаем аппараты, чтобы звонки не отвлекали), ввела пин-код.

— Полицию вызвали? — апатично спросила у Влада, пытаясь отыскать в записной книжке номер единственного знакомого мне следователя. Приятель кивнул.

Буквы расплывались, я несколько раз безрезультатно просмотрела список.

— Дьявол, да где он?..

Дурацкая привычка придумывать знакомым различные характерные прозвища уже не раз создавала мне неудобства, но избавиться от неё я почему-то так и не сумела. Вот и сейчас номер мог быть записан под любым «ником», и обнаружить его никак не удавалось.

— Блин, Мегрэ, ну конечно… — поморщилась я, наткнувшись, наконец, на нужную запись, и нажала кнопку.

Кондратенко отозвался мгновенно, будто только тем и занимался, что ждал моего звонка.

— Здравствуйте, Добромир Петрович, это Маргарита Королёва… — обречённо сказала я.