Встретимся в Загсе или на небесах

Глава 8. Средство от хандры

Благодаря Сашкиным стараниям меньше чем через две недели все документы были оформлены, проект готов, и строительная фирма приступила к внутренним работам.

За это время Катю похоронили, видение моё тоже слегка поблёкло, и я хотя бы перестала каждую минуту ожидать конца света и сомневаться в своей вменяемости. Тем более, что пополнить ряды сумасшедших и без меня было кому.

Это я про нашего пострадавшего сейчас…

Сиделкой его я, разумеется, не заделалась, но взялась регулярно навещать в больнице.

Черепно-мозговая травма сказалась на Ваниной психике самым причудливым образом, и первое время он не помнил никого, кроме меня, Ядвиги, Сашки с Галкой и соседа-продавца. Почему-то в его голове задержалось только одно воспоминание — о злополучном дне.

Меня он по-прежнему называл Несси, но постепенно из его речи удивительным образом стали исчезать жаргонные словечки, и проявился какой-то пафосный, высокопарный слог, что также немало удивляло.

И вот однажды, завидев меня на пороге палаты, Ваня воскликнул:

— Несси, не сочти за труд, принеси мне, пожалуйста, шмагу и перо!

Я уставилась на него в полном обалдении и осторожно спросила:

— Ваня, а зачем тебе нож? — как звучит это слово на блатном жаргоне, я хотя бы слышала в известной песне, значение же второго даже предположить не могла.

— Прости, — смутился он, — я не то имел в виду. Ваще не пойму, откуда эти паскудные слова лезут…

Оказалось, ему нужна всего лишь ручка и бумага.

— Хочу написать роман! — Ваня с восторгом подпрыгнул на кровати, а у меня, что называется, «отвисла челюсть».

Я, конечно, слышала о чудесах, когда люди после каких-то серьёзных травм начинали, например, говорить на ранее неизвестных языках, но не особенно верила в такую метаморфозу. Однако то, что я наблюдала сейчас, легко можно было отнести к подобным чудесным превращениям. Если вспомнить, какая речь была у Ивана до удара по голове, его нынешний язык уже стал почти иностранным. А уж то, что он собирается ещё что-то там писать, и подавно в сознании не укладывалось.

— Роман?..

— Да! Я уже всё продумал! — возбуждённо продолжил больной. — Это будет песнь о страстной любви знатной мексиканской девушки к простому мексиканскому чернорабочему. Её папаша — сазан…

Я вытаращила глаза, точнее, они сами полезли из орбит. Какой ещё «сазан»?!

— Ой, прости, опять вырвалось. Её отец, богатый и благородный господин, будет всячески мешать им соединиться, пользуясь услугами стукачей. Помимо этого, их ждёт множество других испытаний, но любовь выдержит всё и станет крепче гранитной скалы! — поделился творческим замыслом увечный.

Я, не в силах «переварить» шокирующую информацию, так и стояла с разинутым ртом.

Ладно бы боевичок какой решил замастрячить, но такое! Это же явная патология! Куда смотрит лечащий врач?!

— Подожди, Ваня… — сказала я и выскочила из палаты.

Не найдя врача, я подошла к дежурной сестре и поделилась своими опасениями.

— Да что вы волнуетесь? — отмахнулась та. — У нас тут полбольницы идиотов.

Такой вот незатейливый врачебный юморок. Впрочем, ладно, кажется, я вторгаюсь не в свою область. Мне-то откуда знать, какое поведение типично для получивших бутылью по башке? За всю жизнь у меня был один-единственный подобный опыт — с Виктором. К тому же, у того голова не так сильно пострадала, как у Ивана. А ведь тоже сразу на любовь потянуло! Даже предложение мне ни с того ни с сего сделал! Интересный какой феномен…

К счастью, Ваня пока с предложениями не лез, а всего лишь вздумал сентиментальный опус ваять.

— Несси, а ты догадалась, что на создание сего творенья меня сподвигло знакомство с тобой?! — как только я вернулась, с чувством исторг болящий. — В натуре, ты моя муза! О, прости… Короче, сделай милость, принеси скорей бумагу и перо. Можешь прямо сейчас за ними сходить? Очень не терпится начать! Я вот тут даже на мобильном начал набрасывать! — он протянул в мою сторону телефон, а мне ничего не оставалось, как кивнуть и отправиться выполнять просьбу.

«Боже ж ты мой, эк как его законтачило», — думала я, бредя к ближайшей точке с канцтоварами.

Моросил мелкий противный дождь, и низкое, от края до края однообразно-унылое небо не оставляло надежды даже на слабый солнечный луч. Вот и пришёл сезон дождей. Чего доброго развезётся теперь эта сырость на неделю, а то и на две. Не Крым, а туманный Альбион какой-то…

Ветер нехотя срывал с деревьев остатки чахлой листвы и скорбно, словно цветы под ноги похоронной процессии, бросал их на траурно потемневший от влаги асфальт.

До чего же мрачно. И как в такую слякотную промозглость кому-то могла прийти мысль писать о жгучей Мексике? Не понимаю. Вот если бы мне сейчас вздумалось что-то воспеть, это была бы глубокая лондонская осень, не иначе.

Я, поёживаясь после улицы, вошла в тёплую палату и, протянув Ване пакет с заказанным товаром и приобретённой дополнительно парой пластиковых папок, попробовала пошутить:

— Доставку вызывали?

— О, — просиял больной, вцепившись в пачку бумаги, — ты, в натуре, луч света в царстве тьмы! Спасибо! — он торопливо разорвал упаковку, выхватил несколько листов и поспешно снял с ручки колпачок.

— Да не за что, — пожала я плечами.

— Обязательно приди завтра оценить мой труд… — пробормотал Ваня, заметно теряя ко мне интерес и уже лихорадочно выводя на первой странице какие-то каракули.

— Я не знаю, смогу ли, — отступая к двери, залепетала я, будучи не вполне уверенной, что готова читать мелодраму про далёких влюблённых мексиканцев, написанную шизофреником. — Извини, дел сейчас невпроворот…

— Ты чё? — Ваня оторвался от писанины и с укором посмотрел на меня. — Муза первой должна увидеть творение своего автора! Несси, ты не можешь мне отказать!

— Но… — я хотела возразить, сказать, что вообще-то у меня есть такое право, но теперь он смотрел на меня с такой мольбой, что слова застряли в горле.

— Я не верю, что ты можешь вот так меня бросить! Ты не такая.

Нет, ну умеют же некоторые надавить на нужные точки!

— Ну хорошо… я постараюсь… — со вздохом пообещала я и поплелась на выход.

А уже к следующему вечеру получила первую главу «шедевра».

— Ты эта… возьми с собой, дома почитай… — всучив мне небольшую стопочку исписанных листов, попросил Иван, розовея от смущения. — Завтра впечатлениями поделишься. А ещё лучше, если вы вместе с Галиной и Александром прочтёте. Да, определённо так лучше — сразу узнать мнение нескольких читателей…

Ну ладно, это ещё куда ни шло. Всё-таки не единоличный вердикт выносить. Хорошо, если понравится. А если нет? Можно ведь на такую обиду нарваться! Говорят, ранимые они, эти авторы, как дети.

Нет, я, конечно, насчёт Вани особо не обольщалась, но всё же очень надеялась: а вдруг?

То, что предстало моим глазам, не поддавалось никакой критике. Если бы это было пародией на какую-нибудь «мыльницу», просто посмеяться, тогда бы ладно… Но, к сожалению, произведение писалось всерьёз.

Уж не говорю про громадное количество грамматических ошибок, похоже, парень в школе даже до тройки по русскому не дотянул, чёрт с ними, их я попросту машинально исправляла и все дела. Но что делать с остальным?!

«ВЕТЕР ЛЮБВИ

Случилось это в незапамятные дни в солнечной стране Мексике, когда богачи имели батраков, а батраки не имели ни шиша, и резкой гранью лежала граница между обеспеченными гражданами и малоимущей чернью.

Черни это сильно не нравилось, но до революции пока никто не дотумкал.

На раскалённой палящими лучами земле, усыпанной кактусами с красивыми орхидеями, и родилось это свежее, как порыв Пассата, большое бессмертное чувство.

Чудесным летним утром Розалия сладко потянулась на набитой овечьей шерстью перине, отодвинула кусок противомоскитного полотна, охранявшего кровать от различной гнуси, и с любопытством выглянула в залитую первыми лучами комнату.

В комнате она увидела Педро и удивилась. Педро чинил табуретку.

«Пресвятая дева! Так вот что меня разбудило в такую раннюю рань!» — подумала Роза.

— Я извиняюсь, госпожа, — смутился батрак, — но дон Инфанте приказал мне починить все табуретки до завтрака.

— Ничего-ничего, я рада, что пробудилась, — улыбнулась Роза. — С удовольствием посмотрю, как ты заколачиваешь гвозди. У тебя такой бесподобный замах!

— Вы так добры, госпожа… — ещё больше смутился батрак и на волне комплимента заколотил по табурету с удвоенной силой…»

Я чуть не сползла со стула. Точнее, сползла бы обязательно, если бы сидела на стуле, а не в кресле. А так, просто соскочила с него, быстро сварила новую порцию кофе и вернулась к написанному. Далее страницы полторы Ваня повествовал, как Педро впервые увидел Розу в местной церквушке, как в купол храма ударила молния, а следом мощный порыв ветра и вовсе снёс его нафиг, и как одновременно с этим в сердца молодых людей вонзилась стрела любви.

«— Педро, а почему ты занимаешься починкой?! — сложив ладошки рупором, чтобы перекричать громкий стук молотка, крикнула Роза. — Ты же не столяр! Мне помнится, ты работал грузчиком в порту?!

— О, Роза! Если бы этим можно было прокормить мою большую семью! Чтобы мои семь сестёр наконец наелись, мне нужно перетаскать все мешки и перечинить все стулья до самой Гватемалы, — Педро с грустью отёр со лба пот, и глаза его увлажнились».

Не знаю, насколько увлажнились глаза бедного Педро, дальше я читать не смогла. Из моих глаз полились самые настоящие, невымышленные слёзы.

Это ж надо такое наваять! Радовало только одно: каким-то чудом Ване и тут практически удалось избежать жаргонных словечек.

Наскоро прогуляв, накормив и напоив свою живность, я понеслась к Веселовским. А то, может, им веселья не достаёт?! А тут, пожалуйста, на блюдечке с голубой каёмочкой, эпохальный труд!

Чтобы не нарушать чистоту эксперимента, я намеренно не сказала друзьям, кто автор. Всё-таки, когда лично знаешь творца, отношение к его творенью существенно меняется.

Дочитала я ровно до того же места, только теперь вслух и с выражением. К моменту увлажнения глаз бедолаги Педро дом сотрясал громовой хохот.

— Класс, — отсмеявшись, сказал Сашка. — Ты написала?

Мне разом стало не смешно.

— Обалдел, что ли?! — возмутилась я.

— А что, — не понял он, — прикольный стёб. И сюжет подходящий.

— О! Ты уже и сюжет углядел?! Только это, Саша, не стёб! Это серьёзный сентиментальный роман, можно сказать, поэма о большой и чистой любви!

— В самом деле? — закатилась Галка. — Да ты нас разводишь! Точно сама сочинила!

— Ребята, клянусь котами, человек пишет на полном серьёзе!

— Не верю, — заявил Сашка. — Тогда скажи, кто?

— А вы догадайтесь с трёх раз, — я не удержалась и снова хихикнула. — Прости меня, Господи, нельзя так смеяться над чужим горем!

— Может, девочка какая-то? — предположила Галка. — Насмотрелась сериалов…

— Не поверите, мальчик!

— Ну… может, и мальчик. Подросток. Бывает, наверное, — пожал плечами Сашка.

Я упала головой на стол, не в силах сдержать новый приступ.

— А давай дальше почитаем, — предложила Галка.

— Читай, — я протянула ей листы. — Я не могу.

«Розалия сочувствовала Педре всем сердцем. Его сёстры действительно слишком много едят.

— Ты мог бы приходить к нам на кухню за объедками, — заботливо сказала она. — Всё равно мы свиней не держим.

— Спасибо, — радостно закивал батрак, заливаясь краской сильнее обычного. — Плохо быть нищим, ещё хуже, когда семеро сестёр сидят по лавкам… Приходится делать совсем не то, к чему лежит душа.

— А к чему она у тебя лежит, Педро? — спросила Роза с интересом.

— О, я мечтаю стать садовником в большом доме, как ваш, в котором чудесные благоухающие клумбы с цветами и сады с деревьями, на которых тоже растут цветы разных цветов.

— Да, секатор в твоих руках определённо смотрелся бы лучше, — согласилась Роза, разглядывая Педрины пальцы. Девушке нравились его руки, что бы они не держали. — Расскажи мне ещё про цветы».

Следующие две страницы батрак вдохновенно вещал о чертополохах, кактусах и прочей растительности, а в конце, сожалея, что не всё одинаково буйно цветёт на их суровой земле, признался Розе в любви. Как оказалось, душа его всё-таки больше лежала к ней, а не к хозяйскому саду.

— Я тоже вижу сюжет! Это аграрный трактат! — теперь, сотрясаясь от смеха, на стол повалилась Галка. — Названье поменять! «Споры, унесённые ветром»! Да простит меня Маргарет Митчелл со своим бессмертным твореньем!

— Ритка, колись, кто этот «бестселлер» написал? — встрял Сашка.

— Колюсь, — сдалась я, вытирая слёзы. — Твой бизнес-партнёр Иван.

Веселовские перестали смеяться и с недоверием уставились на меня.

— Шутишь? — на всякий случай уточнил Сашка.

— Нет, Саш, это, к несчастью, правда, — вздохнула я. — Видно, крепко ему досталось. Но вы ещё самого главного не знаете. Он ждёт от нас отзыв.

— Блин, я так сто лет не смеялась, — сказала Галка. — Знатный вечерок получился!

— Да, Галюнь, где б ещё такое средство от хандры найти? Но… за всё нужно платить. Не надейтесь, что порезвились на халяву. Ты вообще представляешь, что ему можно на это сказать?!

— А если посоветовать на время отложить написанное и через месячишко перечитать? Когда у него мозги на место встанут? — неуверенно предложила подруга. — Может, ему захочется текст переделать.

— Ага, — поддакнула я, — а скорее, сжечь. — Нас вновь скрутило приступом смеха. — Господи, прости, мне так стыдно! Но я ничего не могу с собой поделать!

— Ну или попробовать объяснить, что он с жанром ошибся.

— Да не поймёт он, Галь… Ты бы слышала, с каким жаром он излагал мне концепцию, — я обречённо махнула рукой.

— Тогда остаётся одно, — подытожил головастый Сашка. — Скажи ему, чтобы писал дальше. Мол, трудно пока оценить, не зная, как будут развиваться события. Ну, наплетёшь что-нибудь. Короче, пусть пишет, а там видно будет. Может, со временем сам увидит, что это реально смешно.

— Ох, я бы на это не слишком рассчитывала. По-моему, там безумье уже в полный рост… А я ещё и муза этому всему! Божечки, да что ж за фантасмагория в моей жизни творится?!