Вся жизнь - экспедиция

Набережная реки Фонтанки, 34

Когда-то Петербург кончался за Фонтанкой, и особняк графа Шереметева на берегу реки назывался уже «загородной дачей». Именно здесь поселился Арктический институт, пребывающий в этом здании по сей день. Профессор Самойлович занял кабинет на втором этаже.

Рудольф Лазаревич был директором полновластным и одновременно образцово демократичным. Ученый совет института возглавлял один из заместителей директора — Владимир Юльевич Визе, ведавший метеорологией, геофизикой и океанологией (вторым заместителем был Николай Николаевич Урванцев, курировавший геологию и картографию).

Визе был автором многочисленных трудов по самым разным разделам науки, не потерявших своей актуальности и по сей день. Он дружил с Самойловичем, всегда радовался предстоящей работе в очередной его экспедиции в качестве научного руководителя либо начальника отряда, никогда не стремясь возглавить рейс: Визе слишком высоко ценил организаторский талант директора. А директор, преклонявшийся перед Визе-ученым, был в первую очередь именно организатором.

Почти три десятилетия отдал он любимой Арктике, одной только ей. Самойловича интересовало и манило все, что происходило там, все, что составляло природу Арктики, ее стихию: воды и льды океана, строение морского дна, аэрофотосъемка с дирижабля, судьба народностей Крайнего Севера, строительство новых ледоколов, проблемы товарного оленеводства… Даже организация заурядной выставки на полярную тему в столичном парке культуры и отдыха занимала время и мысли директора Арктического института, потому что он страстно хотел, чтобы как можно больше людей узнали о его любимом крае, чтобы этот край стал дорог и им!

Как-то незаметно наступили торжественные юбилейные дни — в 1935 году институту, начавшемуся с Севэкспедиции, исполнилось 15 лет. Эту дату отмечают не только в Москве и Ленинграде, она привлекает внимание прессы и научной общественности всей страны. Центральные газеты печатают Постановление ЦИК СССР о награждении Р. Л. Самойловича орденом Ленина «за плодотворную работу по изучению полярных районов (Арктика)».

Радовал юбилей, радовали и добрые вести, стекавшиеся в Арктический институт. Тут геологи обнаружили богатое месторождение олова, там сотрудники маленькой полярной станции сумели провести внеплановые пуски радиозондов, принесшие поразительные результаты, которые заинтересовали теоретиков-метеорологов. Радовал и родной сердцу директора института Шпицберген, где Советский Союз начал в 1932 году регулярную добычу угля. За восемь предвоенных лет она возросла со скромных 26 тысяч до 400–500 тысяч тонн в год, и эти цифры резко превзошли показатели других стран, добывающих уголь на ледяном архипелаге.

В институте создавались новые отделы (в том числе кораблестроительное бюро), выходили с резюме на трех европейских языках многотомные «Труды». Их редактировал директор, он же много писал и сам: книги о своих экспедициях, газетные статьи, журнальные очерки, заметки, рецензии, предисловия и послесловия к научно-популярным и художественным произведениям, в частности для детей (к этому благородному делу привлекли Рудольфа Лазаревича А. М. Горький и С. Я. Маршак). Воспитанный на книгах писателей-романтиков, друживший с Александром Грином, Самойлович до конца дней не утратил юношеской восторженности и всегда стремился передать это чувство юным, тем, кто шел ему на смену.

Воспитание такой смены — еще одна грань его творческой жизни. Профессор Самойлович, которому в 1935 году была без защиты присуждена ученая степень доктора географических наук, организовал в Ленинградском государственном университете первую в нашей стране кафедру географии и истории полярных стран. 9 февраля 1935 года состоялась его вступительная лекция «по поляроведению». Вот как написала об этом университетская газета: «Ровным, приятным, внушительным голосом начинает ее профессор Самойлович. Живая, увлекающая, чёткая речь лектора переносит слушателей далеко на Север. Пролетают два часа, лекция заканчивается под аплодисменты студенчества».

В 1935 и 1936 учебных годах заведующий кафедрой прочел 32 лекции, каждая из которых сопровождалась показом диапозитивов, нередко уникальных. Стенограммы всех лекций хранятся в личном архиве профессора. Сам перечень главных тем лучше всего рассказывает о значимости прочитанного курса: «Методы изучения Арктики», «Рельеф и берега», «Климат и гидрология полярных морей», «Морские льды и современное оледенение», «Геология полярных стран», «Человек в Арктике и ее история», «Полезные ископаемые», «Подробная географическая и геологическая характеристика каждого из районов Крайнего Севера»… В первой же лекции Рудольф Лазаревич объявил студентам, что в течение учебного года они будут слушать самых именитых полярных исследователей: профессор О. Ю. Шмидт прочтет им лекции об экономическом значении Севера, профессор В. Ю. Визе расскажет о метеорологическом режиме полярной атмосферы, о динамике вод и льдов Ледовитого океана, а молодой доцент М. М. Ермолаев поможет им прикоснуться к тайнам гляциологии, одной из самых захватывающих наук о Земле…

В самом конце годичного курса Самойлович прочел студентам три лекции об Антарктиде, и это отнюдь не случайно: Рудольф Лазаревич — один из авторов проекта первой советской экспедиции на ледяной континент, в ту пору почти не изученный. Ее предполагали направить на Крайний Юг в связи с начинавшимся в 1932 году 2-м Международным полярным годом. Программа предусматривала проведение разнообразных исследований и на море, и на побережье Антарктиды, причем костяк исследовательской группы (с возможной зимовкой на берегу) составляли Самойлович, Ермолаев и Лактионов. Та экспедиция не состоялась из-за невозможности заправить судно топливом в портах Южно-Африканского Союза, однако проект лёг в основу исследований, начатых в Антарктиде советскими людьми четверть века спустя. И вели эти исследования, продолжающиеся по сей день, соратники и ученики Самойловича, ученики его учеников, питомцы его института, его кафедры, его «гнезда»!

Он относился к своим «птенцам» любовно и трогательно. Приобщал их к работе в Арктическом институте, к занятиям в институтской библиотеке, отправлял на практику в самые романтические уголки Арктики, прикреплял к наиболее талантливым наставникам. Даже (судя по всему, несколько нарушая финансовую дисциплину) отпускал из фондов института средства на развитие студенческого лыжного спорта. Сам выбирался со студентами за город, учил их ходить на лыжах, устраивал на пустынной дороге своеобразные гонки: ехал в своей машине, а следом за нею на двух веревках катили на лыжах две цепочки студентов. Помимо этого он учил их сооружать снежные хижины наподобие эскимосских иглу, пережидать непогоду, ориентироваться на местности — короче говоря, проводил репетиции их будущей жизни в Арктике. Рудольф Лазаревич не жалел ни времени, ни сил, лишь бы воспитать надежных специалистов-полярников.

Впрочем, он подчеркивал, что его мечта — учить студентов не только «Северу», а учить широко, чтобы любой выпускник его кафедры мог работать в любом районе земного шара. Самойлович был верен этому принципу и в собственной жизни исследователя. Например, побывал в начале 30-х годов на географическом конгрессе во Франции и в рамках туристской программы посетил экзотический Алжир. Право же, его дневники той поры читаются как увлекательное художественное произведение — столько в них красочных описаний, в которых находится место и одежде местных жителей, и прибрежным террасам, и каким-то колючкам (с непременными латинскими обозначениями)!..

Судьба не обделила профессора Самойловича ни наградами, ни званиями. Депутат Ленсовета, вице-президент Географического общества Союза ССР и почетный член географических обществ многих стран, член президиума «Аэроарктики», член Международного морского арбитража, член Совета при начальнике Главсевморпути… Первоклассное образование, начитанность, глубокая воспитанность, врожденная деликатность способствовали тому, что он мгновенно устанавливал контакт с любой, самой разнородной аудиторией.

Самойлович мог с блеском сделать доклад в институте, и этот доклад безусловно дошел бы до сознания любого, даже совсем далекого от науки слушателя. Столь же ярко выступал он и в зале Ленинградской филармонии, и в рабочем клубе, и в студенческой среде, и у нас в стране, и за границей.

…Середина 30-х годов — время героическое и нелегкое. По мере того как ширились и углублялись исследования, требования к ученым возрастали, «дорожала» цена их теорий, гипотез, прогнозов. Решением коллегии Главсевморпути Всесоюзному Арктическому институту придавалось откровенно практическое направление: «Вся программа научно-исследовательских работ должна быть теснейшим образом связана с требованиями текущего момента… Каждая экспедиция должна иметь вполне конкретные практические задания, четкие целевые установки и по окончании дать в объеме своих работ те или иные практические выводы».

Самойловича, человека практики, активного созидательного действия, вряд ли необходимо было агитировать в этом плане, потому что с первых же шагов на Крайнем Севере он шел именно таким путем и формулировал свое кредо так: «Наша же целеустремленность одна — создание практических возможностей использования огромных производительных сил, таящихся на суше и в морях Советской Арктики». Лучше не скажешь!

Не обходилось, однако, без критики в адрес Арктического института, порой излишне резкой, несправедливой. «Я в большой претензии к нашей науке, — говорил на совещании в январе 1936 года начальник Главсевморпути О. Ю. Шмидт. — Так уж, Рудольф Лазаревич, выходит. Нам до сих пор не дали точной картины — где каким промыслом заниматься». На том же ответственном совещании раздавались громкие сетования по поводу неудачных прогнозов, составляемых в институте, придирчиво критиковались неудачно снаряженные экспедиции.

Директор института отвечал на критику терпеливо и достойно. Промахи и даже провалы в работе, несомненно, есть, но мы о них знаем и никогда не закрываем на них глаза, а стремимся исправлять недостатки. Давать надежные прогнозы и конкретные практические рекомендации буквально по всем отраслям науки, от синоптического или ледового предсказания до совета северным промышленникам, где и в какой сезон им лучше всего ловить песца, рыбу или бить моржа, — дело невероятной сложности. Потребуются не годы, а многие десятилетия, прежде чем удастся выработать более или менее надежные рекомендации. Вспомните хотя бы о прогнозах погоды — во всем мире наука еще не в состоянии справиться с этой поистине глобальной проблемой. Так можно ли требовать, чтобы она уже сегодня была решена в рамках одного-единственного, причем вовсе не самого крупного института?!

У нас, продолжал Самойлович, работают великолепные, преданные долгу исследователи. Мы постоянно привлекаем к нашим делам таких корифеев отечественной геологии, как Наливкин, Заварицкий, Смирнов. такого выдающегося климатолога, как Вознесенский. Наши товарищи безмерно любят свою науку, Арктику, гордятся тем, что им доверено работать здесь. 95 процентов наших сотрудников — абсолютно добросовестные люди. А отдельные лентяи и бездари ни в коей мере не могут бросать тень на весь коллектив, здоровый и активный!

Он очень переживал неудачи. Но зато как же согревало его сознание необходимости для всей страны их дела — освоения гигантского далекого края, которое по-настоящему начали они, а завершат их потомки! Как бывал счастлив Рудольф Лазаревич, видя неподдельный интерес к Северу во время своих бесчисленных выступлений, получая письма от молодых людей, горящих «арктическим» энтузиазмом! Вот одно из таких писем:

«Осмеливаюсь просить выслушать ярого сторонника Вашего великого дела. Я — техник-изыскатель воздушных путей сообщения, мне 22 года, страшно интересуюсь Крайним Севером и во что бы то ни стало хочу работать на нем. Это моя единственная мечта… Ответьте, я Вас очень прошу: что нужно, чтоб работать на Севере? Ведь в Советском Союзе нет учебного заведения, готовящего кадры для изучения Крайнего Севера (письмо было написано до того, как Самойлович создал в ЛГУ кафедру «поляроведения». — 3. К). А между тем у Вас в институте работает масса счастливцев. Где же они учились, почему я не могу быть в Ваших рядах?! Возьмите меня, дайте возможность Северу получить еще одного энтузиаста… Дайте только Север, я хочу работать на нем!»

Это искреннее и взволнованное письмо прислал директору Арктического института Валентин Аккуратов. Тот Валентин Иванович Аккуратов, который вскоре стал флаг-штурманом советской полярной авиации, заслуженным штурманом СССР, кавалером высших боевых и трудовых наград, участником первых полетов на Северный полюс и Полюс Относительной недоступности и еще сотен и тысяч героических полетов в Арктике. «Дайте только Север!» — восклицал он. И «взял» этот Север сам, воплотив в яркую действительность свою «единственную мечту».

Наверное, на склоне дней, в конце 30-х годов, маститый полярник профессор Самойлович охотно подписался бы под каждым словом своего молодого корреспондента. «Дайте мне Север!» — мысленно произносил он всю жизнь, даже когда одолевали недуги, грозно вмешивались обстоятельства. И он «брал» свой Север с азартом юного романтика, сражаясь за него до конца.

Вот и сейчас, летом 1937 года, его позвала в дальнюю арктическую дорогу легендарная Земля Санникова.