Вторжение, которого не было

Около полуночи Черчиллю сообщили, что 1-я бронетанковая дивизия остановлена и отброшена назад. На какое-то мгновение премьер, казалось, утратил столь характерное для него неизменное присутствие духа. Он сидел в своей привычной позе и молчал, размышляя и взвешивая. Затем он задал несколько уточняющих вопросов и обратился к начальникам штабов и своим ближайшим советникам — Антони Идену, министру внутренних дел сэру Джону Андерсону и министру иностранных дел лорду Галифаксу.

Премьер-министр заявил, что на членах правительства Его Величества лежит долг объективно оценивать обстановку и называть все вещи своими именами. Удар, полученный 1-й бронетанковой дивизией, следует проанализировать в контексте других плохих новостей, дабы оценить самые отдаленные последствия неудачи. Надежды быстро очистить Англию от врага более не существует. Паунд уже доложил, что RAF не в состоянии справиться с немецкими коммуникациями. Невилл — о практической недееспособности 11-й истребительной группы из-за настойчивых и прицельных атак на секторные станции системы наведения. “Будет чудом, — заключил он, — если завтра командованию[363] истребительной авиацией удастся поднять в воздух хотя бы 200 истребителей”. “Командование бомбардировщиков, — добавил премьер, — располагает примерно таким же количеством единиц; в целях безопасности они могут действовать лишь в ночное время”.

Впервые в истории англичанам приходилось сражаться на своей территории, подвергая опасности жизнь и жилища своих сограждан, друзей и родных, а не дома и территорию противника. Черчилль быстро справился с первоначальным шоком. Как всегда, он проявлял твердость. Советуясь с министерством внутренних дел и начальниками штабов, он отдал новые указания:

1. Королевскому флоту не следует отказываться от попыток перекрыть движение в Проливах — любой ценой.

2. Армии разрешается с боями отступить к “Линии Генерального штаба”. При всех обстоятельствах, она должна помешать продвижению противника на запад — к жизненно важным портам и авиационным заводам Портсмута и Саутгемптона. Выждав удобный момент, подвижные части должны попытаться нанести урон врагу.

3. Военно-воздушные силы сосредоточивают усилия на неприятельских базах снабжения по обеим сторонам Ла-Манша, чтобы не дать противнику возможности укрепиться. Истребители обеспечивают воздушным прикрытием боевые корабли, даже если это будет иметь своими последствиями беспрепятственные действия бомбардировщиков “Люфтваффе” над сушей.

4. Расширяются права местных административных органов (разумеется, в рамках, предусмотренных правительством).

В оккупированных районах ожидаются трудности с продовольствием; вероятно, эта проблема приобретет остроту и по всей стране, так как доставка грузов морем невозможна, порты Канала разрушены или захвачены, Лондонский порт перекрыт[364].

Обсуждались функции полиции и внутренних войск в условиях оккупационного режима. В этом вопросе было много неясного.[365] Допускалось сотрудничество с немецкими властями “в интересах защиты граждан”. Само собой разумеется, полиция не должна оказывать сопротивление захватчикам.

Черчилль полагал, впрочем, что полиция, пожарные и другие подобные службы должны покинуть занятую врагом территорию с последними регулярными частями Его Величества. “Мы ни в коем случае не поощряем участия в военных действиях людей, не находящихся в рядах армии. Но мы этого и не запрещаем”, — говорил он.

Служащие, не имеющие оружия, по словам Черчилля, должны активно отстаивать права мирного населения. Если они будут работать на оккупированной территории, они могут подчиниться противнику, как и остальные граждане. Но они ни в коем случае не должны помогать немцам — ни в установлении их порядков, ни в какой-либо другой сфере деятельности.

К этому времени уже стало ясно, что люди все равно будут поступать так, как они сочтут нужным. Призывы правительства не покидать насиженных мест оставались гласом вопиющего в пустыне. Информационные бюллетени, имеющие целью предотвратить панику среди населения, называли смехотворными. Кстати, немецкое радио слушали с таким же вниманием, как и Би-Би-Си. Немецкие сведения о ходе вторжения подчас отличались большей точностью, нежели английские.

5. Хотя прямое военное вмешательство на стороне англичан вовлекло бы США в войну, правительство Черчилля приняло решение снова обратиться к президенту США Ф.Рузвельту с просьбой о помощи.

Как это часто бывает в истории, 16 и 17 июля в события вмешалась погода. Уже накануне выше по течению Ла-Манша моросил дождь. Вечером 15 июля видимость над Ла-Маншем сократилась; дождь продолжал накрапывать. На следующий день установилась нелетная погода. Наземные службы аэродромов, особенно на севере Франции, почти прекратили функционирование. Нельзя сказать, что немцы совсем перестали подниматься в воздух, но видимость была очень плохая.

Обе стороны сосредоточили свое внимание на минных заграждениях. Ночные бомбардировщики вслепую искали мишени. Надо признать, иногда им это удавалось. А вот небольшая группа[366] королевских миноносцев, высунувших нос в Проливы, обнаружила значительно меньше целей, чем накануне ночью.

В целом 16 июля англичанам везло. Немецкие ВВС решились лишь на небольшое число полетов. Соответственно, Королевский флот находился в менее опасных условиях, а RAF получили возможность немного отыграться. Английская армия была избавлена от пикирующих бомбардировщиков Кессельринга, которые были обещаны фон Фитингофу. К неудовольствию Буша, очередной груз сбросили со значительным отклонением от плацдарма, где его ожидали. Последний казус расценили как очередную ошибку дислокации. И еще: гавань Фолкстоуна функционировала на пределе, Дувр был в руинах, и доставка военных материалов по воде шла хуже самых пессимистических ожиданий.

Однако фон Фитингоф очень обрадовался появлению десятка танков (авангард 9-й танковой дивизии), двух дивизионов 88-миллиметровых орудий, а также некоторого количества боеприпасов и топлива. Он по-прежнему считал свое положение рискованным и вздохнул бы с облегчением, если бы обстановка под Хайтом стабилизировалась.

Шернер же горел желанием закрепить успех минувшего дня. Он и командир 17-й дивизии, генерал-майор Герберт Лок, получили приказ раз и навсегда выбить противника из Хайта и Солтвуда и, наконец, захватить аэропорт в Лимпне. Однако на сей раз англичане опередили Лока.

На рассвете 16 июля 135-я бригада и два взвода “матильд” из состава 8-го танкового полка атаковали позиции немцев. Они прорвались через разрушенный прибрежный город и взяли под контроль развалины Сен-Гольф-Корса. Вместо захвата новой территории Локу пришлось приложить отчаянные усилия, чтобы вернуть старые позиции и не допустить захвата столь важного для немцев участка побережья в районе Сандгейта.

Ни Торн, ни Лиардет, ни солдаты 135-й бригады так никогда и не узнали, насколько близки они были в тот день к победе. В распоряжении англичан оказался плацдарм в районе Хайта. Противник в поле зрения был охвачен паникой. Нужно было всего лишь привлечь резервный пехотный батальон, добавить[367] еще несколько “матильд”, и дело было бы сделано. Но в решающий момент англичане оказались под сильнейшим огнем противника. Две “матильды” были повреждены. И тут поступил приказ Торна об отступлении. Командиру бригады пришлось отказаться от мысли задействовать резервный батальон. Нехотя, очень нехотя англичане повиновались. Вечером немецкий патруль обнаружил, что враг отступает. К ночи все вернулись на исходные позиции.

Вылазка миноносцев в Проливы в ночь с 15 на 16 июля стала лучшим вкладом Королевского флота в оборону страны. Эту операцию предприняли по личному указанию Черчилля. Она была тщательно продумана и оптимально спланирована.

Шесть крейсеров и двенадцать эсминцев из флотилии Хамбера проследовали на юг и присоединились к флотилии Нора. Драке получил от Форбса приказ вновь выйти в Проливы и подвергнуть обстрелу порты, чтобы остановить конвои противника в самом начале пути и захватить находящиеся в море. Так началось второе сражение в Проливах.

Благодаря искусству своих криптоаналитиков, немцы были прекрасно осведомлены о замыслах англичан. Редер решил устроить засаду, задействовав тяжелый крейсер “Хиппер”, а также легкие крейсера “Нюрнберг”, “Кельн” и “Эмден”. В операции участвовали также полдюжины эсминцев[368] и несколько эскортных судов, для прикрытия предполагалось использовать береговую артиллерию и авиацию.

Немцы располагали сведениями, что Драке предполагает сначала бомбить Кале, а затем — один за другим объекты вдоль береговой линии — до Зеебрюгге. Лютьенс намеревался вступить в сражение, когда противник полностью сосредоточит внимание на береговых целях. Истребители “Люфтваффе” препятствовали английской воздушной разведке и одновременно прикрывали военные корабли, которые в 17 часов вышли из Антверпена и, держась вблизи берега, взяли курс на запад. Все же их заметили. Патрульная субмарина англичан дала знать адмиралу Драксу, который[369] отреагировал немедленно. Он, во-первых, приказал крейсерам “Саутгемптон”, “Бирмингем” и “Шеффилд” открыть отвлекающий огонь из 152-мм орудий с дальних дистанций и, во-вторых, велел использовать для стрельбы в упор 203-мм орудия тяжелых крейсеров “Сассекс”, “Норфолк” и “Йорк”, выдвинувшихся на восточный фланг.

В 21:30 англичане начали обстрел Кале с расстояния шести миль. Из-за сильной облачности освещение было ужасным, да и качество наводки англичан, равно как и немецких береговых батарей, оставляло желать лучшего. Сильно пострадал порт, но немецкие конвои на пути в Англию отделались легким испугом; они подзадержалилсь в пути, но остановлены не были[370]. Английские корабли, не прекращая огонь, двигались на восток к Дюнкерку.

Приблизительно в это время в крейсер “Сассекс” попало несколько восьмидюймовых снарядов с “Хиппера”. (Этот немецкий корабль имел наиболее современную систему управления огнем, включающую артиллерийский радар[371]). Однако расстояние между эскадрами стремительно сокращалось, и начало сказываться преимущество англичан в силе артиллерийского огня. Немцам пришлось лечь на обратный курс. Английские крейсера перешли к преследованию. Вскоре тяжелый снаряд угодил в “Хиппер”. В результате на немецком корабле вышла из строя концевая башня главного калибра и, хуже того, пострадала система центральной наводки. Немцы взяли реванш, торпедировав “Йорк”. Едва держась на плаву, погрузившись носовой частью в воду до главной палубы, английский крейсер пополз в порт, но за этот успех немцы расплатились миноносцем. В этот момент на арене, освещенной зловещими отблесками пламени от горящих кораблей, появились легкие крейсера “Кригсмарине”, вооруженные 150-мм орудиями. Они оказали посильную помощь “Хипперу”, обстреляв[372] “Норфолк”, но несчастный “Кельн” почти сразу попал под прицельный огонь 203-мм орудий и взлетел на воздух[373].

Адмирал Драке прекратил обстрел берега и отдал приказ сосредоточить все внимание на кораблях противника. Немцы уходили к устью Шельды. В этот момент миноносцы Королевского флота вышли в торпедную атаку, имея целью сорвать организованное отступление немцев.

Драке прекрасно понимал, какой опасности он подвергает свои ценные корабли в этих узких, изобилующих мелями и минами, водах. Немцы рассчитывали заманить англичан именно в такого рода ловушку. Они выбрали курс, позволяющий использовать в качестве прикрытия мели около побережья Остенде и береговые батареи. На отходе “Хиппер” получил еще один шестидюймовый снаряд, “Эмден” также был поврежден.

Атака английских миноносцев не достигла цели, так как немцы открыли точный заградительный огонь. Королевский флот потерял еще два корабля, прежде чем удалось выйти из-под обстрела. Их задачей теперь было прикрыть отступление на север главных сил, стремящихся до рассвета покинуть зону действия бомбардировщиков “Люфтваффе”.

Форбс полагал, что сражение выиграно, несмотря на потерю значительного количества кораблей. Он справедливо считал, что у “Кригсмарине” больше не осталось крейсеров. В этом он проявил изрядную проницательность[374].

Через Адмиралтейство Форбс попытался выяснить, где находятся “Шарнхорст” и “Гнейзенау”. В ночь с 17 на 18 июля он решил снова ввести в Проливы крейсера и на сей раз поддержать их линейными кораблями “Бархем” и “Родни”. Первый из этих линкоров нес восемь 381-мм орудий. “Родни”, сильнейший корабль Его Величества, хотя и несколько тихоходный, был вооружен девятью орудиями калибра 406-мм в трех расположенных в носовой части корабля башнях.[375]

К утру 16 июля начал сказываться эффект постоянных немецких бомбардировок с воздуха и обстрелов тяжелыми орудиями через Ла-Манш. Командование Истребительной авиацией было деморализовано. “Спитфайры” и “харрикейны” оставили передовые аэродромы и были отведены в глубь страны[376]. “Люфтваффе” действовали практически безнаказанно — даже в тех немногих областях, где Даудинг сконцентрировал свои ВВС. Почти по всей Англии немецкие самолеты летали без истребительного сопровождения и чувствовали себя в безопасности. Этим немедленно воспользовался Пятый воздушный флот, который приступил к регулярным вылетам с территории Норвегии. Немцы бомбили корабли в Северном море, аэродромы и порты в Северной Англии и Шотландии.

И в воздухе, и на суше англичане выглядели все более беспомощными. Для фон Фитингофа это явилось приятной неожиданностью. Утром 16-го он провел пару очень неприятных часов, отбивая атаку 135-й бригады. И вдруг разведывательные патрули его подразделений сообщают об отходе врага и об отсутствии сколько-нибудь серьезного сопротивления, а воздушная разведка дополняет эту информацию неопровержимыми доказательствами. Да, англичане отступают, их авиация при последнем издыхании, а силы Королевского флота на исходе.

Геринг также внимательно изучил данные разведки. Затем днем 16 июля он, впервые после “Дня Звезды”, отдал приказ всем трем воздушным флотам “Люфтваффе” (Второму, Третьему и Пятому) сосредоточить усилия на уничтожении боевых кораблей противника. Разумеется, одновременно немецкой авиации предстояло держать под контролем RAF и прикрывать конвои. Геринг исходил из того, что, хотя немецкие ВВС и понесли тяжелые потери в бомбардировщиках, они все еще были очень сильны. Действительно, на 16 июля в распоряжении вермахта имелось 500 горизонтальных и 200 пикирующих бомбардировщиков, а также 600 одномоторных и 100 двухмоторных истребителей. Триста[377] пятьдесят транспортных Ju.52 и Ju.90 работали с максимальной нагрузкой, обеспечивая боевое питание плацдармов. Пилоты резерва не сомневались, что вермахт на пути к победе. Действительно, наконец-то получен приказ атаковать флот противника. Наконец-то, пилоты морской авиации смогут показать себя в деле.

Немцы могли быть довольны достигнутым превосходством в воздухе и на суше. Они опасались лишь за морские конвои. Немцы понимали, что Королевский флот еще дееспособен. Как заметил один пленный английский морской офицер в разговоре с Лютьеном: “Среди наших командиров многие еще не осознали, какую роль играют мели и мины. Командующий опасается, что мы можем пойти ко дну в Проливах. Однако, при всем уважении к нему, я должен заметить, что те же самые опасности подстерегают и противника”.

Английские рейды в Проливах, неблагоприятные погодные условия и, главное, отсутствие хорошо оснащенного порта затрудняли доставку необходимого количества грузов через Ла-Манш, вследствие этого действия вермахта на территории противника были все еще ограничены по своим масштабам[378].

“Люфтваффе” не могли разместить достаточное количество истребителей на аэродроме Хоукинга из-за проблем с доставкой на английский берег горючего. Летчики выражали недовольство тем, что в их распоряжении до сих пор находился всего лишь один аэродром на английской территории. Последнее затрудняло развертывание операций и мешало истребителям свободно летать вглубь страны.

К утру 17 июля 9-я танковая дивизия (ее подвижные части играли важную роль в дальнейших операциях XIII корпуса) располагала ста танками (вместо 190 по штату) и имела лишь 50 процентов колесных и гусеничных транспортных средств.

Четыре высадившиеся дивизии ежедневно нуждались в 1200 тоннах горючего даже при не слишком активных боевых действиях. Эту норму они получали, но создать резерв горючего на случай непредвиденных обстоятельств никак не удавалось. Поставки все время задерживались из-за погоды.[379]

Если бы RAF не потеряли так много бомбардировщиков в предшествующих боях, место высадки десанта между Вест-Хугемом и Хоукингом, возможно, было бы уже уничтожено.

Перегруппировка немецких войск была фактически невозможна из-за нехватки личного состава. Имущество административно-снабженческих частей доставлялось с большим опозданием. Привлечь к каким-либо работам английских военнопленных и гражданское население не удавалось. Отношение мирных жителей к оккупантам являло собой смесь шока, зловещего молчания, а в некоторых случаях и демонстративного гражданского неповиновения. Распоряжения командования по организации и функционированию военного управления на территории Англии можно свести к следующему: трудоспособное мужское население в возрасте от 17 до 45 лет должно быть интернировано, если только не возникнут исключительные ситуации на местах, и немедленно отправлено на континент[380]. Проще говоря, немцы постановили, что никто из местных жителей не должен вмешиваться в работу военной администрации. Армии разрешалось конфисковать все, что она сочтет нужным, иными словами: “местные ресурсы подлежат эффективному использованию в интересах операции” .

Предполагалось изъять все, кроме самого необходимого для физического выживания населения. Немцы действовали согласно порядку, установленному ими еще в 1870 году. Они вводили в действие на оккупированной территории свой уголовный кодекс, учреждали военную администрацию и требовали от местных властей “сотрудничества”. Немедленно вводилась самая жестокая цензура; оружие и радиоаппаратура подлежали конфискации. Самые[381] суровые меры предполагалось направить против молодежи. Из горького опыта по завоеванию Европы немцы знали, что именно молодые люди менее всего расположены мириться с обстоятельствами и способны на самое дерзкое сопротивление.

Прошло 72 часа с начала вторжения, а немцам все еще не удалось установить свои порядки. Ожесточение с обеих сторон нарастало. Тем не менее, командиры оккупантов старались проявлять мудрость и не замечали (по крайней мере, временно) даже самые вопиющие акты неповиновения со стороны англичан. Последние же разрабатывали планы возможного сопротивления.

Крик Черчилля о помощи достиг Рузвельта вечером 16 июля. Ситуация предстала перед президентом во всей ее неприглядности. Премьер-министр без обиняков сообщал о крахе обороны Великобритании на суше и в воздухе. Оставалась, конечно, надежда на флот, но только при условии немедленного прямого вмешательства США. “В случае падения Англии, — заявил Черчилль, — под угрозой будет вся цивилизация, в том числе и США”.

Обращение английского лидера не оставило Рузвельта равнодушным. Президент прекрасно понимал, что Британские острова отныне входят в сферу непосредственных интересов его страны. Но все обстояло не так просто. Конечно, он мог убедить Конгресс отправить морских пехотинцев и воздушный десант в Англию. Ирландская диаспора, безусловно, поддержит такую акцию, зато изоляционисты, вкупе с пацифистскими группировками, заявят решительный протест[382]. Коммунисты, учитывая советско-германский пакт, скорее всего, встанут на сторону фашистов, как, впрочем, и антисемиты, которым импонировало преследование евреев. Конечно, флот США мог взять под контроль атлантические конвои. Эта мера не привела бы к серьезному внутри- и внешнеполитическому кризису и позволила бы снять часть нагрузки с[383] английских военных кораблей, которые могли бы принять участие в боевых действиях в Проливах.

Впрочем, все эти рассуждения были лишь политической игрой — не более. Армия США находилась в процессе перевооружения. Ее боеспособность оставляла желать лучшего. Экспансионистские планы Японии держали в напряжении американский Тихоокеанский флот.

Рузвельта, однако, всерьез беспокоила судьба английских боевых кораблей. Дело в том, что ранее, в письме от 20 мая, Черчилль уже изложил свои соображения относительно последствий поражения Англии: “...Вы не должны закрывать глаза на то, что Англии нечего выставить против Германии, кроме флота. Если США решат оставить Англию на произвол судьбы, ни у кого не будет морального права обвинять несчастную страну, если она примет любые условия для спасения своих граждан”.

Лорд Лотиан, посол Великобритании в Вашингтоне, 9 июня получил от Черчилля специальные инструкции. Ему предписывалось оказывать постоянное давление на Рузвельта. В беседе с президентом лорд Лотиан однажды намекнул: “Если Королевский флот окажется у немцев, то баланс сил в мире изменится не в пользу США. "Наци", несомненно, предъявят претензии на острова и военно-морские базы. И тогда США узнают, кто теперь хозяин на море”. “В случае нашего поражения, — заключил Лотиан, — у Германии будет прекрасная возможность завоевать весь мир”.

Вне всякого сомнения, Рузвельт и его советники понимали сложность ситуации. Но им было необходимо время для формирования общественного мнения. Хитрый и опытный политик, Рузвельт прекрасно знал свой народ. Одними патриотическими лозунгами тут не обойдешься. Деловую сторону придется отработать прежде всего. Нужно затронуть коммерческие интересы. Каждый американец должен представить себе всю выгоду от сотрудничества с Англией. Пока поставки оружия, снаряжения, боевых самолетов оплачивались долларами, принадлежащими американскому правительству. Теперь же президент и его помощники заговорили о больших и выгодных концессиях, которые будут играть огромную, даже решающую роль в экономической жизни Англии. Впрочем, для[384] начала надлежало потребовать у Черчилля базы на стратегически важных островах Вест-Индии. Что ж, раз будущее Англии зависит от США, подчинение должно быть абсолютным — вплоть до утраты независимости.

Черчилль ехидно заметил в телефонном разговоре с военным атташе Робертом Х.Джексоном: “Империи не торгуются! В этом состоит их отличие от республик”. Но это были только слова[385].

Рузвельт требовал немедленно предоставить концессии в стратегически важных регионах. В случае падения Англии, — настаивал президент, — контроль над территориями Британской империи должен перейти к США. И прежде всего американцам были нужны гарантии, что Королевский флот не будет передан противнику или подвергнут уничтожению. В случае реальной угрозы, английские боевые корабли должны были перейти в безопасное место — порты Соединенных Штатов Америки.

17 июля корабли Его Величества вновь вошли в Проливы. Моряки не надеялись на реальную и своевременную помощь со стороны американцев. Решалась судьба Великобритании, и Королевский флот уже не думал о своей безопасности.

Ему предстояло действовать в условиях полного господства противника в воздухе. Немецкие бомбардировщики свободно летали над Ла-Маншем.

Корабли были атакованы в конце дня.

Постепенно, по мере приближения флота к побережью Франции, беспокоящие действия небольших групп самолетов переросли в массированные налеты. Форбс затребовал воздушное прикрытие. Даудинг использовал все истребители, которые оставались в его распоряжении, — всего около 100 самолетов. Надо сказать, что английская авиация все еще действовала достаточно эффективно. Однако радары теперь функционировали с перебоями, а система управления полетами полностью вышла из строя.[386] Бомбардировщики противника прорывались то на одном, то на другом участке, и немногочисленные истребители, не занятые в небе над Ла-Маншем, не могли им помешать. Бомбы поражали аэродромы, промышленные объекты и центры связи. Да, в первые часы операции флот почти не нес потерь, но страна платила за это очень высокую цену.

Как только эскадрильи истребителей RAF вернулись для дозаправки на свои, находящиеся под постоянной угрозой с воздуха, аэродромы, немецкие пикировщики и торпедоносцы набросились на английские корабли. Теперь ситуация уже явно развивалась в пользу немцев.

Адмирал Форбс не сразу понял, что наступает катастрофа. Пикирующий бомбардировщик повредил “Бархем”, который с трудом удалось удержать на плаву. Перед наступлением темноты не повезло “Родни”, лишившемуся в результате попадания снаряда основного дальномера. При этом же налете пострадали еще два миноносца.

И все-таки основную опасность представляли мины[387]. Сначала “Бархем”, потом крейсер “Бирмингем” и, наконец, еще один миноносец последовательно стали жертвой этого коварного оружия. Миноносцу грозила опасность затонуть, что и произошло несколько позже. На этом действия флота были прекращены. В течение всей ночи немецкие конвои в Ла-Манше продолжали движение, как будто ничего не происходило[388].

Паунд представил Черчиллю подробный отчет о боевых действиях прошедшей ночи. Он отметил некоторые достижения английского флота, но в то же время вынужден был признать, что основная цель — прекращение движения конвоев в Проливах, — не была достигнута. Потери флота себя не оправдали. Паунд уже не знал, что можно предпринять, чтобы исправить положение. “Суть в том, — заявил он Черчиллю,— что мы приносим в жертву дорогостоящие корабли, не получая ничего взамен, и разрушаем последнее достояние нашей нации”. “А вот это, — ответил Черчилль, — вас не касается. Ваша единственная[389] задача — помешать врагу пользоваться Проливами. Мы должны забыть о потерях, которые несет флот, если хотим достичь превосходства на суше”.

Паунд возразил, что у него осталось всего лишь три боеспособных линейных корабля в водах метрополии — “Нельсон”, “Рипалс” и “Риноун”, а крейсера и миноносцы — адмирал считает своим долгом донести это до сведения премьер-министра — “находятся в ужасном состоянии”.

“Нет никакой гарантии победы англичан на море, — продолжил Паунд, — если “Гнейзенау” и “Шарнхорсг” выйдут в море. Необходимо усилить Флот Метрополии. Для этого прежде всего нужно немедленно отозвать из Гибралтара соединение “Н”. Кроме того, десять или более эсминцев следует отозвать от эскортных операций в составе Западного патруля и направить в Проливы. Разумеется, такое решение нанесет ущерб интересам торгового флота, но это обстоятельство, по-видимому, уже не имеет значения”.

Черчилль не мог оставить подобное заявление без внимания[390]. Он понимал, что Флот Метрополии можно укрепить только за счет ослабления военного присутствия в отдаленных регионах (что стало бы смертным приговором для Британской империи) и/или утраты господства на Атлантическом океане — необходимого условия экономического выживания страны.

Рано или поздно, немцы отправят свои крейсера и эсминцы в Атлантику и активизируют действия подводных лодок. Черчилль знал, что “карманный линкор “Адмирал Шеер” направляется к Норвегии. У мыса Лизард немецкая подводная лодка потопила два грузовых корабля. И это было только начало.

Черчилль и его советники всерьез задумались о том, чтобы действительно отозвать соединение “Н”. Впервые они обсуждали отдаленные перспективы войны. Оборона метрополии начала рассыпаться, и на повестку дня встал вопрос о продолжении боевых действий с территории британских колоний. Собственно, такая мысль возникла еще в июне, но тогда она не была воспринята всерьез.[391]