Второе рождение

А. Дементьев КОМСОМОЛ ПРИШЕЛ НА ПОМОЩЬ

Это произошло на Челябинской швейной фабрике № 2…

Тот апрельский день ничем не отличался от многих других. Солнце, ослепительно сиявшее в выси голубого неба, сгоняло остатки снега с улиц и площадей большого города. Вдоль тротуаров журчали мутные ручейки, а на карнизах домов, на голых ветках кленов и тополей возбужденно кричали грязные взъерошенные воробьи.

На фабрике день начался, как обычно. Из цехов разносился ровный низкий гул швейных машин, в который вплетались негромкие голоса людей. Все шло, как всегда. Работавшие в цехах не слышали шума, не видели той дикой сцены, которая несколько минут назад разыгралась в кабинете директора Леонида Константиновича Матлюка и едва не закончилась убийством.

А спустя еще несколько минут всех обошла короткая тревожная фраза:

— Николай Бянкин избил свою жену.

— Где? — спрашивали друг у друга работницы. — Где это случилось?

— Прямо в кабинете у директора, — пояснял кто-то более осведомленный. — Николай взят под стражу.

— Николай арестован?!

— Да, да, арестован.

…Кто такой Бянкин?

О нем знали немного. В самом начале 1959 года он приехал в Челябинск из Алтайского края. Ознакомившись с новым городом, Николай Бянкин пришел в Советский райком ВЛКСМ.

— Я недавно в Челябинске, — рассказывал он секретарю райкома Станиславу Артемову. — Демобилизовался, и вот… ищу работу. Помогите устроиться.

Артемов слушал внимательно и еще более внимательно разглядывал сидевшего напротив него молодого человека. Чуть выше среднего роста, худощавый, темные волосы, подтянутый, чувствуется военная закалка.

— Что вы умеете делать?

— Как что?

— Какая у вас гражданская специальность? — уточнил свой вопрос Артемов.

— Видите ли, специальности у меня нет. Окончил среднюю школу и — армия. Но работы я не боюсь.

— Спортсмен?

— Да. Занимался лыжами, легкой атлетикой.

— Пойдете работать методистом по физической культуре на швейную фабрику?

Бянкин потер лоб и подумав, ответил:

— Что ж, это подходит.

Секретарь поднялся, крепко пожал руку Николаю.

— Желаю успеха. Если в чем-либо встретятся затруднения — рад буду вас видеть.

— Спасибо.

И вот по направлению Советского райкома ВЛКСМ Николай Бянкин пришел на вторую швейную фабрику. Его не просто хорошо встретили, ему обрадовались: физорга здесь не было, а необходимость в нем чувствовалась большая.

— Теперь-то мы займемся физкультурой по-настоящему, — радовались молодые рабочие.

Первые дни Бянкин ходил по цехам, присматривался к новому производству, знакомился с людьми. Сам комсомолец с двенадцатилетним стажем, Николай легко находил общий язык с молодежью, расспрашивал, кто любит спорт и какими его видами занимается.

— Да, ребята, — говорил задумчиво новый физорг, — со спортом у вас, прямо скажем, неважно. Так не годится. Давайте сообща налаживать это дело. Создадим секции, организуем свою команду, которая могла бы участвовать в соревнованиях, начнем тренировки. Скоро лето, время самое подходящее.

С Бянкиным охотно соглашались. Любителей спорта оказалось немало. Одни увлекались лыжами, другие — коньками, третьи — легкой атлетикой. Но занимались в одиночку, кто где сумеет. Объединить всех в один дружный коллектив было некому.

Николай пошел к секретарю комсомольской организации Вале Ишековой.

— А теперь давайте знакомиться с вами, — весело сказал он девушке. — Собственно, мне сразу следовало бы сделать это, но как-то уж так получилось…

— Ничего, — улыбнулась Валя, — главное, вы с молодежью нашей успели познакомиться и, кажется, завоевали ее симпатии.

— А все-таки без вашей помощи мне будет трудно.

— Комитет всегда вам поможет, ведь это наше общее дело.

Николай с жаром взялся за работу. Он организовал стрелковый кружок, лыжную секцию, регулярно проводил тренировки. По цехам ежедневно стали проводиться гимнастические пятиминутки. А когда подошла зима, команда фабрики впервые участвовала в районных соревнованиях и заняла третье место. Это было неплохо. Потом, когда проходила эстафета на приз областной молодежной газеты «Комсомолец», швейники также приняли в ней участие и показали хорошие результаты.

Николай в короткий срок зарекомендовал себя на работе хорошим организатором и быстро завоевал авторитет.

И вдруг на фабрике узнали, что личная жизнь физорга идет неважно. Откуда-то стало известно, что он не может ужиться с родителями жены, у которых молодые супруги остановились, приехав с Алтая. Будучи неуравновешенным человеком, Николай частенько ввязывался в семейные ссоры, которые стали постепенно перерастать в крупные скандалы.

Когда товарищи по работе узнали об этом, Николай шутливо объяснил:

— Теща неуживчивая мне досталась, покою не дает, все время вмешивается в нашу жизнь, настраивает против меня Нину. Вот такая же теща у Чехова хорошо описана, прямо-таки классическая теща.

— Что ж, бывает, — соглашались с Бянкиным и, зная немало примеров, когда из-за семейных неурядиц расстраивалась жизнь молодой супружеской пары, начали хлопотать перед директором фабрики о предоставлении физоргу комнаты.

С жильем было трудно, очень трудно, и все-таки Николаю сумели выделить комнату, помогли перевезти скромное имущество.

— Теперь живите хорошо, — напутствовали новоселов. — Здесь вам никто не будет мешать.

Но мир в семье Бянкиных оказался недолгим. Спустя некоторое время между молодыми супругами снова начались ссоры, и вспыльчивый Николай, не терпевший, когда Нина, вопреки его желанию, ходила к матери, стал пускать в ход кулаки. Молодая женщина терпеливо сносила незаслуженные оскорбления и побои, а затем, видя, что муж все чаще прибегает к грубой физической силе, возмутилась и пришла на фабрику, чтобы там найти защиту.

Нину встретила Валя Ишекова. По мере того, как она слушала рассказ Бянкиной, перед ней открывалось другое лицо Николая, и этот второй Николай был совсем не похож на того, которого все знали на фабрике.

— Успокойтесь, — уговаривала Валя плачущую женщину, — мы разберемся, образумим Николая, все наладится.

Когда Бянкина ушла, Валя рассказала о поведении физорга директору фабрики и секретарю партийной организации.

— Что с ним делать?! Я просто растерялась, у меня нет опыта в таких делах.

Секретарь партийной организации Федосья Алексеевна Ильинская положила теплую мягкую руку на плечо девушки.

— Я вижу, ты и сама готова расплакаться. Так не годиться. Найдем на Николая управу, сил у нас хватит. Вот что, собери-ка ты комсомольцев, вызови Бянкина, и пусть он объяснит свое поведение. Я к вам тоже приду.

Ишекова так и сделала. Решили сначала обсудить поступок Николая на заседании комитета, а если это не поможет, созвать внеочередное собрание комсомольцев фабрики.

Бянкин пришел на заседание комитета явно растерянный. Он не ожидал такого оборота дела. Рассказывал сбивчиво, старался не смотреть товарищам в глаза, во многом винил жену и ее мать.

— Как тебе не стыдно поднимать руку на женщину? — перебил кто-то физорга. — За это мало из комсомола исключить.

Николай вздрогнул, опустил голову.

— В комсомоле я половину жизни, — тихо сказал он. — Наложите взыскание, но не исключайте.

А спустя некоторое время Нина опять пришла на фабрику. На этот раз она не стала жаловаться на безобразное обращение мужа, она только попросила автомашину, чтобы перевезти свои вещи. Жить с Николаем стало невыносимо, скандалы и драки продолжались, и Нина решила уйти.

Она пришла в тот солнечный апрельский день, с которого мы начали рассказ. В кабинете директора собрались секретарь партийной организации Федосья Александровна Ильинская, председатель фабричного комитета Борис Иванович Шапошников и заместитель директора Семен Давыдович Лерман. Эти пожилые люди хорошо понимали, что наступила очень серьезная минута в жизни молодой семьи, что семья эта вот-вот может разрушиться, чего допустить нельзя. Надо сделать все возможное, чтобы примирить супругов.

Пригласили для беседы Николая Бянкина. Он не замедлил явиться. Вошел бодрым шагом, с улыбкой на губах, но, увидев в кабинете директора свою жену, побледнел от холодной ярости.

— Ты опять здесь, опять ходишь жалуешься, — не обращая ни на кого внимания, закричал Николай, трясясь от бешенства. — Ты позоришь меня перед всем коллективом. Хорошо же! Я этого не забуду.

— Успокойтесь, товарищ Бянкин, — остановила его Ильинская, — и не кричите. Глухих здесь нет. Мы пригласили вас не за тем, чтобы выслушивать ваши грубости.

Но расходившийся молодой буян уже никого не хотел слушать и ничего не признавал. В слепой ярости он бросился на жену и нанес ей удар…

Мужчины схватили его, стараясь удержать. Николай вырвался. Под руку попалась массивная мраморная чернильница. Бянкин с силой метнул ее в голову жены, и только счастливая случайность помогла женщине избежать страшного удара: чернильница пролетела в сантиметре от головы. Большой кусок штукатурки отлетел от противоположной стены, и во все стороны брызнули осколки…

Несколько минут люди стояли молча, не двигаясь, еще не поняв, что произошло. Потом хулигану скрутили руки, кто-то побежал за милицией. Николая взяли под стражу.

Этот дикий случай взволновал всех на фабрике. Ничего похожего здесь не бывало. Поступок Бянкина позорным пятном ложился на всех, и это было тяжело.

Николай Бянкин, тот самый Николай Бянкин, который так хорошо зарекомендовал себя на работе, которому доверяли во всем, вдруг показал второе лицо: лицо хулигана, едва не убившего человека, женщину, жену…

— Неужели мы в нем ошиблись? — спрашивали себя комсомольцы. — Неужели он так ловко скрывал свою подлинную натуру, что никто не сумел его рассмотреть?

И еще один вопрос мучил бывших товарищей Николая: можно ли его образумить, вернуть в свой коллектив? Или отвернуться от него, как от преступника, и постараться поскорее забыть эту неприятную историю…

Машина остановилась перед высокими наглухо закрытыми массивными воротами и дала короткий сигнал. Ворота распахнулись, пропустили автомашину и снова закрылись. В сопровождении конвоира Николай пересек двор, поднялся по каменным ступеням, прошел через одну дверь, вторую, третью…

И вот он в камере предварительного заключения, в тюрьме, куда попал впервые в жизни. Здесь ему предстояло провести три года. А за что он попал сюда? Теперь у него было время подумать над этим.

Николай снова и снова перебирал в памяти свою жизнь. Ведь там, на Алтае, они с Ниной жили хорошо, а вот когда приехали в Челябинск, все пошло иначе. Нет, его чувства к жене не изменились, он любил ее, правда, может быть, уже не так горячо, как в первое время. Потом стали раздражать мелкие придирки тещи, по простоте душевной пытавшейся учить жить молодых. Ну, конечно, она делала это не для того, чтобы помешать их семейной жизни, просто, как человек старого склада, мать Нины многого не понимала в отношениях нынешней молодежи. Тесть был неродным отцом Нины. Он искоса посматривал и на падчерицу, и на ее мужа, и хотя ничего ясно не говорил, но было видно, что их присутствие ему мешает.

В доме стали вспыхивать частые скандалы, ссоры. Свое недовольство Николай вымещал на жене, и боялся признаться себе потом, когда остывал, что она-то виновата меньше других.

Так началось… А дальше? Дальше пошло еще хуже. Однажды в запальчивости Николай ударил Нину по щеке и сам ужаснулся содеянного. Нина слабо вскрикнула, широко раскрытыми глазами посмотрела на мужа, как будто видела его впервые и… заплакала. Она никому не пожаловалась, а Николай, вообразив, что ему все дозволено, стал все чаще и чаще пускать в ход силу.

Не лучше ли было тогда разойтись тихо и спокойно, если совместная жизнь дала трещину и трещина эта все более и более расширялась. Разойтись не хотел, он продолжал любить жену. Бил и все-таки любил. Чего же он добивался, на что надеялся? Николай не знал и сам, не мог ответить на этот вопрос и сейчас.

Долго так продолжаться не могло. Бянкин стал проводить на работе гораздо больше времени, чем полагалось. А если Нина упрекала его за то, что он почти совсем не бывает дома, Николай огрызался, и начиналась новая ссора.

Доведенная до отчаяния Нина пришла на работу и попросила защиты. А он, что сделал он, когда узнал об этом? Да, эта тяжелая чернильница, осыпавшаяся штукатурка…

И вот он в камере. Ему, молодому, сильному, здоровому парню, только что начавшему жить, предстояло три года провести в тюрьме, вдали от жены, от товарищей по работе, от всей привычной жизни.

А может быть, еще можно поправить дело? Ведь он, Николай, не такой уж страшный преступник. Он глубоко, искренне раскаивается в том, что случилось, он никогда больше не повторит этого, он будет честно трудиться… Что, если обратиться к своим бывшим товарищам по работе? Попросить их помощи, заступничества? Неужели они откажутся от него, не протянут руку?

С раздумьями все больше крепла мысль, что товарищи не оставят в беде, они помогут.

Вспомнились слова секретаря райкома комсомола:

— Если будет трудно, Николай, мы поможем.

Секретарь имел в виду, конечно, работу. А если обратиться за помощью вот сейчас? Неужели оставит без внимания…

У надзирателя Бянкин попросил бумагу, ручку и чернила. Писал долго, обдумывал каждую фразу, каждое слово.

В последний раз перечитал письмо:

Получив письмо, секретарь Советского райкома ВЛКСМ Станислав Артемов прочитал его дважды, заглянул в учетную карточку комсомольца Бянкина и пошел на фабрику.

— Вот, — коротко сказал он Вале Ишековой, протягивая письмо. — Из тюрьмы. Прочитай и скажи, что ты думаешь.

Валя прочитала.

— Дело серьезное, — задумчиво произнесла девушка. — Вдвоем с тобой, Станислав, мы его решить просто не вправе. Надо собрать комсомольцев, и пусть решают они, потому что им придется и работать с Николаем, если они решат взять его на поруки.

— Верно. Созывай собрание. А я еще поговорю с директором, ведь это дело и его касается.

На собрание пришли все комсомольцы. Зачитали письмо. Судьба Николая Бянкина волновала их, безразличных не было. Одни за другими вставали юноши и девушки и говорили то, что они думают по делу Бянкина.

— Мы привыкли верить человеку, а если он попал в беду — надо ему помочь выбраться из нее.

— Считаю возможным взять Николая на поруки и дать ему возможность доказать свои слова на деле.

— Нас много, а Бянкин один. Неужели мы с ним не справимся, не воспитаем его? Грош нам тогда цена.

Мнение было единодушным: просить президиум областного суда заменить решение и отпустить Николая Бянкина на поруки коллектива.

Николай находился на работе, когда пришел посыльный.

— Тебя вызывает заместитель начальника по политчасти.

Бянкина встретил пожилой мужчина в мундире с погонами майора. В темных волосах кое-где пробивались седые нити.

— Вот, ознакомьтесь с этими бумагами, — замполит протянул заключенному несколько бумаг.

Николай стал торопливо читать, одну, вторую… Ему сделалось жарко, глаза застилало что-то мутное, а в горле застыл колючий комок.

— Поверили!..

— Да, Николай, товарищи вам верят. Докажите им, что они не ошиблись.

Николай Бянкин вернулся из заключения снова на фабрику. Коллектив ему поверил, вовремя поддержал, помог снова стать на правильный путь и дал возможность искупить свою вину.

— Николай работает хорошо, — рассказывает директор фабрики Леонид Константинович Матлюк, — с душой работает. Выполняет все поручения, участвует во всех мероприятиях. Он словно боится снова остаться в одиночестве. А ведь это страшная штука, когда человек одинок. Убеждены, что наше доверие он оправдает.

Ну, а Нина? Как она отнеслась к Николаю, когда он вернулся?

Молодая женщина глубоко переживала семейную драму. Немало было ею выплакано слез, немало проведено бессонных ночей. Долго оставался нерешенным мучительный вопрос: что будет дальше? Порвать ли всякие отношения с мужем, или простить его? Да, он показал себя с самой нехорошей стороны, но… ведь он понял свою ошибку, раскаялся и дал ей слово никогда не повторять ничего подобного. Он умолял простить его. Простить?.. Впереди большая жизнь, они только что вступили в нее, у обоих нет жизненного опыта. А в жизни бывает всякое…

И когда на пороге комнаты внезапно появился Николай — похудевший, коротко остриженный и в нерешительности остановился:

— Я пришел к тебе, Нина.

Молодая женщина простила его, протянула навстречу руки.

Семья не распалась.