Второй фронт

Глава вторая

В то воскресное утро, когда Клейменовы, всей семьей, пошли смотреть на народное гулянье, их сын Егор добивал ночную смену. Второй механосборочный цех Ленинского завода работал круглосуточно и без выходных — в нем собирали тяжелые танки. После возвращения из Зеленогорска Егора снова поставили бригадиром на один из самых трудных участков — сборку фрикционов.

Закончив смену, он вспомнил, что сегодня воскресенье, и, выйдя на воздух, пронизанный солнцем, расправил плечи, жмурясь, сел в сквере под деревьями. «Эх, хорошо бы сейчас в Малино на дачу. Окунуться в пруду, поспать на травке. Танюша, наверное, ждет…»

Он откинулся на спинку скамейки, вытянул ноги и почувствовал, что все тело ноет от усталости, глаза слипаются. «Ладно, часок-другой посплю — и тогда двину…» Он встал и, размашисто шагая, влился в шумный поток ночной смены.

У него была своя комната с балконом, предоставленная заводом, минутах в двадцати ходьбы. Дома он помылся, переоделся в лыжный костюм, выпил залпом бутылку кефира и развалился на кровати. «Танюша, наверное, заждалась. Надо бы сразу поехать. Там бы поспал», — подумал он и, закрыв глаза, тут же захрапел…

В Зеленогорске, когда отец спросил: «Ты ишо не женился, Егорша?», — он на мгновенье смутился и ответил, шутя: «Вроде еще нет, но подумываю…» Ему не хотелось тогда мимоходом рассказывать родным о необычайном и трудном повороте в своей судьбе. Уж скоро год, как он познакомился с Татьяной, но их отношения все еще были какими-то неопределенными…

Прошлым летом он поехал в Малино, чтобы навестить товарища по финской войне, вернее по госпиталю — Ваську Логинова. Логинов работал сварщиком на знаменитом Малинском заводе, где делали для них корпуса танков. Как раз он в этот день уехал в Североград. Возвращаясь на станцию, Егор решил пройтись дачным поселком. Забрел далеко к пруду и попал под ливень. Бросился к ближайшей даче, встал под козырьком на крылечке у двери на террасу.

Услышав шаги, на террасу вышла молодая женщина с распущенными волосами в вязаной кофточке и длинной юбке.

Егор взглянул в стеклянную дверь и остолбенел — такой красивой показалась ему незнакомка.

А та, приоткрыв дверь, приветливо улыбнулась синими глазами:

— Пройдите, пожалуйста, на террасу, тут вы промокнете.

— Спасибо. Большое спасибо… Только боюсь, как бы не устроить наводнение, с меня течет, — улыбнулся Егор, и его обаятельная, задорная улыбка тронула незнакомку.

— Ничего, ничего, проходите, садитесь, — сказала хозяйка мягким, приятным голосом, пропуская его вперед и незаметно окинув взглядом крепкую фигуру и простоватое, добродушно-приятное лицо с мокрой шевелюрой.

Егор присел на краешек стула.

— Вы, очевидно, из Северограда?

— Да, приезжал к товарищу, да не застал. Он здесь на заводе работает.

— Кто такой? Может, я знаю?

— А Логинов Василий…

— Электросварщик?

— Да.

— Так он же у нас знаменитый человек на заводе. О нем чуть не каждый день в газете пишут.

— Смотрите! А я и не знал… Мы с ним по финской знакомы. Вместе в госпитале лежали.

— Вы воевали с белофиннами?

— Да, привелось…

— А на каком фронте вы были?

— На самом главном — на «линии Маннергейма».

На глаза незнакомки навернулись слезы. Это заметил Егор.

— У вас кто-нибудь из близких воевал?

— Да… Муж у меня был на центральном фронте.

Дверь из комнаты приоткрылась, на террасу заглянула седоватая женщина с бледным, осунувшимся, но все еще красивым лицом.

— А… ты здесь, Танюша?

— Мама, зайди пожалуйста. У нас неожиданный гость… Ливень загнал. И оказалось — воевал в финскую.

— Здравствуйте, — поклонилась женщина, приглядываясь к незнакомцу. Его простоватое, немного скуластое лицо с густыми мокрыми волосами показалось ей добрым и симпатичным. — Ой, да на вас места сухого нет. Ведь простудитесь… Как ты-то, Танюша, не видишь? Сейчас, сейчас я вам что-нибудь сухое принесу. Пойдем со мной, Татьяна! — Это было сказано так неожиданно, что Егор не успел опомниться и возразить. Женщины вышли, и скоро вернулась мать — принесла майку, рубашку, пиджак.

— Это Сережино все. Вам впору будет. Переодевайтесь, а потом поговорим.

— Спасибо! — поблагодарил Егор и, когда мать ушла, быстро переоделся. Пиджак был тесноват, но он не стал его застегивать. Скоро она вернулась.

— Ну вот и хорошо. И тепло будет. Пойдемте в комнаты пить чай. А ваше мокрое я в кухне над плитой повешу, быстро высохнет. Пойдемте!

— Спасибо… Но как же? Ведь я с вами почти незнаком?

— А ничего, познакомимся… мы же свои, русские люди… Вас как зовут?

— Егор… Егор Клейменов.

— А меня — Полина Андреевна. А дочку — Татьяна… Пойдемте.

Егор смущенно, на цыпочках, пошел за хозяйкой. Ему неудержимо хотелось еще раз взглянуть на ее дочку.

В большой комнате стол был накрыт. Егора усадили как доброго гостя. Татьяна расположилась рядом, мать у чайника, наискосок.

— Так вы, говорите, воевали? — продолжила прерванный разговор мать, подавая Егору стакан чаю, подвигая пирожки.

— На том же фронте, что и Сергей, — пояснила Татьяна.

— А не доводилось, не слыхали про политрука Паладина Сергея Васильевича?

— Нет. Я ведь танкистом был. А что? До сих пор нет вестей?

— Убили… — тяжело вздохнула Полина Андреевна. — Думала, может, доводилось видеться. Хотелось знать, где похоронили…

— Может, еще объявится… Всякие случаи бывают.

— Нет, мы точно знаем, что убит. Мальчик остался.

— Жалко. Очень сочувствую вам… Это его портрет? — спросил Егор, глядя на фотографию в рамке.

— Да, его. Уж такой славный был, такой… — Полина Андреевна заплакала. — А ученики как его любили…

— Успокойся, мама, что же теперь… — сказала Татьяна и, взяв пустую тарелку, выбежала на кухню.

Егор передвинулся на стуле, не зная, как и что говорить.

«Сейчас бы побежать за ней, успокоить. Но ведь я совершенно чужой… Вроде неловко…»

— А вы сами-то откуда родом? — видя его смущение, спросила Полина Андреевна, отирая слезы.

— Я с Урала. У нас большая семья в Зеленогорске, отец мастером на тракторном. Брат — инженер. Сестра тоже выучилась, а я вот только до механика дотянул. Теперь бригадиром работаю. Правда, получаю хорошо и вообще-то уважают…

Татьяна вошла незаметно и села на свое место, стала слушать.

— Не женаты еще?

— Нет, как-то не до этого было…

— А почему же вы не стали учиться?

— Ленив был, больше в футбол гонял, — откровенно признался Егор. — Потом на заводе меня взяли в оборот, заставили в школу взрослых ходить.

— Кончили? — спросила Татьяна.

— Кончить-то кончил, а тут армия. Там сделался танкистом, закончил курсы механиков. И вот теперь на заводе.

— И не думаете учиться? — опять спросила Татьяна, разглядывая его большие, сильные руки.

— Не знаю, как придется…

Хлопнула дверь на кухне, и в комнату заглянула пожилая женщина в плаще.

— Ой, что же это! — всплеснула она руками, уставясь на Егора. — Никак Сергей объявился?

— Что ты, что ты, Егоровна. Это гость, — остановила ее мать. — Промок под дождем, вот и надел Сергеев пиджак.

— Ой, Андреевна… Уж ты прости, извини меня, дуру старую. Сослепу, что ли, я обозналась. А только верно, гость-то ваш шибко на Сергея смахивает.

Вздрогнувшая от ее слов Татьяна взглянула на Егора пристальней. И этот взгляд ему показался совсем другим. Совсем не похожим на тот, которым она окинула его на террасе. В этом взгляде было что-то необъяснимое, проникающее в самую душу. «Любит!.. — подумал Егор. — Любит и не может забыть…»

— И ты, Танюша, извини, что сболтнула я по глупости. Нечаянно вышло. Верно, он чем-то похож на Сергея… Ну, я побежала… Ужо потом загляну.

Она ушла, и опять наступила какая-то неловкость. Егор почувствовал себя лишним и поднялся.

— Благодарю вас за угощение, за заботу. Моя одежда, наверное, высохла. Да и дождь уже перестал.

— Сейчас, сейчас, — поднялась Полина Андреевна, — я взгляну.

Она вышла на кухню и тут же вернулась, неся пиджак, рубашку и майку Егора.

— Вот, пожалуйста. Все высохло.

— Спасибо, — сказал Егор, беря одежду. — Я сейчас на террасе переоденусь.

Минуты через три Полина Андреевна и Татьяна вышли к нему.

— Вот я повесил на гвоздь, — указал Егор на пиджак и рубашку Сергея. — Большое спасибо. Побыл у вас, как у родных. Даже уходить не хочется.

— Заходите, как будете в Малино, — пригласила Полина Андреевна.

— Постараюсь, — ответил Егор и взглянул на Татьяну. По ее сдержанной улыбке понял, что она не против. Это обрадовало его. Он протянул ей руку:

— До свидания!

— Я провожу вас. А то заблудитесь в наших переулках.

Он с благодарностью взглянул в ее синие глаза и, пожав руку Полине Андреевне, вышел первым…

После дождя дорожка была скользкая, приходилось перешагивать через лужи, и Егор раза два поддерживал Татьяну под руку. Потом остановились перед большой лужей, в которой лежало несколько кирпичей.

— Я, пожалуй, тут не пройду, — сказала Татьяна задумчиво и вдруг почувствовала, что Егор, словно девочку, приподнял ее под локти и ловко перенес по кирпичам.

— Ой, спасибо!.. Какой вы сильный…

— Я бы вас до вокзала нес, если б можно.

Татьяна потупилась…

Когда выбрались на шоссе, пошли рядом. С Татьяной почтительно раскланивались встречные мужчины, удивленно посматривая на Егора.

«Должно, ухажеров у нее полно, а вот пошла со мной… — с гордостью подумал Егор. — Может, правда, я ей напоминаю мужа?»

Шли молча. Татьяне было приятно, что этот большой, сильный парень теряется, как ребенок, и не пытается, как другие, приставать с ухаживаниями и говорить комплименты. К станции подошли вовремя. Только Егор купил билет, показался поезд.

— Вот и приходится уезжать, — вздохнул Егор.

— Сожалеете, что не повидали друга?

— Какое… Он никуда не денется. Сожалею, что уезжать надо. А вообще-то мне здорово повезло.

— Это в чем же? — с полуулыбкой спросила Татьяна.

— А в том, что я познакомился с вами. Так мне сегодня хорошо, что высказать нельзя. Можно, я к вам еще как-нибудь приеду?

— Конечно… Будем очень рады.

— Эх, черт! — прошептал Егор, увидев мальчишку с ведром пионов, бросился к нему, сунул пятерку, забрал все цветы и к Татьяне. — Это вам, от души! — сказал он и, бросившись к поезду, на ходу вскочил в вагон…

— Танюша! — удивленно воскликнула мать, увидев дочь на террасе. — Откуда у тебя такой роскошный букет?

— Егор подарил! — улыбнулась Татьяна. — Скупил все, что было, и говорит: «Это вам, от души». Уж не влюбился ли он с первого взгляда? Говорят, так бывает?

— Ох, еще как бывает-то, Танюша. Я, когда была в расцвете, сколько пережила… Из-за меня один телеграфист под поезд бросился.

— Да что ты, мама? Я об этом не знала. Почему ты не говорила?

— Потому и не говорила, что стыдно было. Меня до сих пор совесть мучает. Играла я с ним, глупая была… Этот Егор, видать, тоже бесхитростный. Открытая душа. Этот не слукавит, не обманет. Не то что твои ухажеры… Обещал ли приехать?

— Спрашивал: можно ли?.. Обещал…

— Ты поласковей с ним. Парень-то, видать, золотой… Да и на Сергея походит… Уж больно улыбка у него хороша…

Отец у Татьяны умер лет пять назад. Он был главным бухгалтером завода — известным и уважаемым человеком. Жили в достатке. Татьяну учили и музыке, и языкам. Она кончила технологический институт и с тех пор работала в заводской лаборатории. В поселке она была очень приметной невестой и у нее было немало поклонников. Однако Татьяна держала их на почтительном расстоянии.

Приезжавший на завод по делам еще не старый профессор-вдовец предлагал ей руку и сердце, сулил райскую жизнь в Северограде, но она отказала. Зубной техник откровенно и цинично не раз говорил: «Татьяна, выходи за меня — озолочу!» — но Татьяна только улыбалась в ответ. Солидный врач, бросивший вторую жену, буквально не давал ей проходу, но Татьяна вежливо отклонила его ухаживания. Она продолжала любить Сергея, и когда мысленно сравнивала претендентов с ним — они меркли в ее глазах…

Причиной, заставлявшей ее быть особенно разборчивой, был сын Вадик. Ему исполнилось восемь лет. Чтоб хорошо воспитать его, нужна была мужская рука. Татьяна, пережившая потерю отца, а потом и мужа, и мало приспособленная к жизни, хотела такого мужа, на которого можно было бы опереться. Чтоб он стал и хозяином в доме и главное — отцом ребенку. А эти ухажеры казались ей «хлюпиками» и эгоистами, искавшими только удовольствия. Мать тоже разделяла ее суждение, и когда неожиданно появился Егор, обе стали к нему присматриваться.

Егор приезжал каждое воскресенье, и раза два Татьяна встречалась с ним в Северограде. Что-то было в нем от Сергея, и это что-то, пока еще неясное Татьяне, влекло ее к Егору. Однако отношения их были на редкость целомудренными.

«Черт возьми, — ругал себя Егор. — Столько времени провожу с ней и даже ни разу не поцеловал. Боюсь, и все тут. Ну, что я из себя представляю? Специальность самая рабочая. Образование, можно сказать, низшее. То, что заучил в школе взрослых, — давно забыл. Хоть бы внешность была видная, так и того нет. Морда — самая обыкновенная. А она — красавица! Инженер. Языки знает. Куда лезу?.. А все же не гонит. Значит, что-то и во мне есть… Выложу-ка я ей все начистоту. Пусть решает…» И вот однажды Егор позвал Татьяну в сад к столетним березам и, стоя перед ней в простой полосатой футболке, облегавшей его крепкую, литую фигуру, заговорил смело, решительно:

— Таня! Или прогоните меня сразу, или выслушайте. Больше я не могу так…

— Что с вами, Егор? Вы сегодня так возбуждены…

— Нет, все нормально, — твердо продолжал Егор, откинув рукой густые шелковые вихры, а его небольшие серые глаза сверкнули отливом стали. — Или выгоните меня сейчас же, или дайте честный ответ. Я полюбил… И полюбил так, что готов идти врукопашную хоть на медведя. Я буду любить вас всю жизнь и ни в какой беде не брошу. Я буду любить вашего Вадика, как своего собственного сына. Я буду ему настоящим отцом, а матери — сыном. А если я не люб — прямо скажите. Я уйду… и все равно не перестану вас любить.

— Егор, голубчик, зачем же так сразу? Ведь мы еще мало знаем друг друга. Ведь вы еще не видели Вадика. Он скоро приедет из лагеря. Я вас очень прошу… Ну, какая-нибудь неделя…

— И тогда? — взяв ее за руку, властно спросил Егор.

— И тогда все решится.

— Ох, Таня. Если только… Дайте хоть я вас поцелую, — и он мягко, но сильно притянул ее к себе.

— Нет, нет, не сейчас… у меня губы накрашены, — схитрила Татьяна. — Только не сейчас, — повторила она, — и слышите — хлопнула калитка? К нам кто-то идет. Пойдемте скорее в комнаты.

Егор, войдя в столовую, сел на стул у окна. Татьяна выскочила на террасу. Оттуда долетели радостные крики, и скоро Татьяна вошла, ведя за руку белокурого, загорелого мальчика.

— Вот, Вадик, познакомься. Это мой троюродный брат, Егор. Зови его просто: дядя Жора.

Вадик подошел к Егору и, протянув руку, сказал:

— Здравствуйте, дядя Жора.

— Ох, ты какой вырос! — добродушно улыбнулся Егор, заглянув в доверчивые голубые глаза. — Большущий! — приподнял его и посадил к себе на колени. — Ну как, хорошо отдохнул?

— Хорошо!

— За ягодами ходил?

— Ходил…

— А за грибами?

— Тоже.

— А купался?

— Только с вожатым.

— А здесь мы с тобой без вожатого покупаемся.

— А вы умеете плавать?

— Я-то? Да я же на реке вырос. И по-матросски, и саженками, и столбиком, и кролем, и брассом.

— А меня научите?

— Обязательно! Будешь со мной дружить?

— Буду.

— По-настоящему?

— Да, дядя Жора.

Егор достал перочинный ножик со множеством всяких предметов:

— На, владей! Это тебе на дружбу, — и так тепло улыбнулся, что Татьяна почувствовала его родным.

— У-у, настоящий! Спасибо! — Вадик обнял Егора и поцеловал в щеку.

Татьяна, боясь расплакаться, выскочила за дверь…

После ужина Егора оставили ночевать. Татьяна и мать легли с Вадиком в спальне, а ему постелили в комнате отца.

Вадик уснул сразу, а мать долго ворочалась на диване, вздыхая.

Татьяна не могла уснуть — она думала о Егоре. «Кажется, совсем простой парень, но есть в нем какое-то обаяние. Он мне напоминает лихого богатыря Ваську Буслаева. И еще — Сергея. Правда, Сергей был более интеллигентный и хрупкий. Но что-то в них есть общее. Даже соседка заметила… Что же это такое неуловимое, что меня влечет?» — думала Татьяна, трогая кончиком языка горевшие губы, и не могла понять. А это было подсознательное влечение к молодому, сильному мужчине, по которому соскучилось, истосковалось все ее существо.

Татьяна долго не спала, прислушиваясь к порывистому дыханию матери. А когда та уснула, она встала и, накинув халатик, босиком ушла к Егору.

Совершенно ошалев от нежданного счастья, Егор утром не поехал в Североград — ему нужно было заступать во вторую смену. Помывшись в кухне, он вышел на участок и, увидев Татьяну, поливавшую цветы, подхватил ее на руки и стал носить по дорожке, целуя и шепча восторженные слова. Этим чуть не испортил все дело, так как Вадик, привыкший в лагере рано вставать, вышел на крылечко и увидел бы их, если б не бьющее в глаза солнце. Татьяна, заметив сына, вырвалась и, пока Вадик тер глаза, спряталась в кустах.

Егор, осознав свою оплошность, бросился к ребенку и увел его в дом в свою комнату…

Татьяна ушла в глубь сада. Она чувствовала себя необыкновенно счастливой и в то же время страшилась этого счастья. Ей было хорошо, радостно и в то же время как-то грустно, тревожно, и кружилась голова. Чтоб прийти в себя, собраться с мыслями, разобраться в чувствах, она стала помогать матери готовить завтрак…

После завтрака Егор с Вадиком, накопав червей, ушли с удочками на пруд, а Татьяна, сказав матери: «Я пойду почитаю» — уселась в гамаке под березами и, положив книгу на колени, задумалась.

«Как же я решилась пойти к нему сама? Что это было: влечение или боязнь? Боязнь, что он уедет и не вернется? А что будет теперь? Что он подумает обо мне?..» Татьяна задавала себе вопрос за вопросом, но ни на один не отвечала, стараясь докопаться до самого главного.

«Впрочем, он так ошеломлен случившимся и так счастлив, что едва ли способен думать о чем-нибудь, кроме как о следующей встрече в папиной комнате… А я? Не поторопилась ли я? — спрашивала она себя. — Увлекшись, не потеряла ли я голову? Не совершила ли роковой ошибки? Сейчас он, будучи увлечен, привязан ко мне и к Вадику. Но надолго ли? Вдруг его чувства остынут и перейдут в привычку, опростятся? Духовный подъем сменит будничная обыденность. Что тогда?

Вдруг его снова потянет к футболу, к друзьям? Как я об этом не подумала?.. Ведь я часто вижу, как некоторые рабочие собираются группами и пьют где-нибудь в кустах. Вдруг и у него окажется такая наклонность? А духовная жизнь? Вряд ли он читает книги, ходит, в театр или интересуется музыкой. Чем же мы заполним время?..

Конечно, если б он стал учиться, я бы взялась ему помогать, и тогда у нас бы возникли общие интересы. Но захочет ли он?

Но даже если он окажется таким, каким показался в первые месяцы, как же быть с Вадиком? Как его подготовить? Он так любит отца…

Да и будет ли он так любить Вадика? Вдруг ребенок явится помехой? Вдруг он вызовет ревность и раздоры? Да, все очень сложно. Я, кажется, поторопилась…

А его родители? Едва ли они одобрят женитьбу сына на женщине с ребенком, которая на четыре года старше?.. И возраст рано или поздно скажется. Сейчас, пока я молода и красива, он не будет чувствовать разницы в годах. А потом?..

Да, очень возможно, что мне придется раскаиваться в своем поступке. А что было делать? Выходить за профессора, который на двадцать три года старше? Я бы не смогла его любить. Нет, не смогла бы…

А доктор и зубной техник — эгоисты! Даже думать о них не могу. А другие, пытавшиеся ухаживать, вообще не имели серьезных намерений…

Нет, Егор хотя и простой человек, но в нем есть порядочность, и благородство, и настоящая мужская привлекательность! Этот не способен обмануть. И он любит искренно, горячо. Очевидно, Сергей не любил меня так. Такая любовь не часто выпадает на долю женщины. Это нужно ценить…

Конечно, сейчас мы еще не можем жениться. Это вызвало бы пересуды и в поселке и на заводе. Ведь так мало времени прошло, как погиб Сергей».

Больше всего ей было неприятно, что Егор не получил образования и ей будет неудобно показаться с ним у родных и старых знакомых. Она прошлась по дорожке, опять вернулась к гамаку. «А все же он лучше какого-нибудь хлюпика-интеллигента. На него я могу опереться в трудную минуту. А ведь у меня сын и мама-старушка».

У калитки послышались голоса. Татьяна сразу узнала звонкий, веселый голос Вадика, пошла навстречу.

— Вот, мама, посмотри, сколько мы карасей наловили!

— Да, славно! Будет хорошая уха. Беги, Вадик, на кухню, отдай бабушке.

Вадик убежал, а Егор, подойдя, взял Татьяну за руку:

— Танюша, дорогая! Едем сейчас же в загс. Распишемся, и я усыновлю Вадика. Он замечательный парнишка!

— Егор, милый! Я очень ценю твое благородство, но надо повременить. Еще мало времени прошло после смерти Сергея. Начнутся пересуды. Нам с мамой будет неприятно… И тебе бы родителям надо написать. Вдруг они будут против?

— А я и спрашивать не буду. Мне — двадцать шесть! Не маленький. Вот поженимся — тогда напишу. И карточку пошлю с тебя и Вадика. У меня старики хорошие. Сразу позовут в гости. Раз я полюбил — для них закон!

— Хорошо, хорошо милый. Но сейчас, особенно сегодня, мы не должны выказывать свои чувства. Особенно Вадику? Понял?

— Ага. Согласен…

— Татьяна! Егор! — послышался голос матери. — Пожалуйте обедать.

— Идем! — крикнула Татьяна. И, поцеловав Егора, первая побежала на террасу.

Татьяна и Егор несколько месяцев жили порознь: то Егор приезжал на дачу, то Татьяна — к нему в Североград. Может быть, поэтому каждая их встреча была радостью, и, может быть, поэтому они все больше и больше нуждались друг в друге. И вопрос регистрации был для них решен окончательно. Татьяна выразила желание, чтобы это произошло, когда будет цвести сирень и тюльпаны. Но Егора неожиданно командировали в Зеленогорск. Вернувшись, он заглянул на одну ночь и сказал, что в воскресенье приедет с документами, в понедельник они зарегистрируются, — в субботу сыграют свадьбу…

После ночной смены Егор прилег, надеясь встать в десять утра, а когда проснулся — часы показывали два. Егор быстро оделся, вышел на балкон. По улице шли и бежали люди. Он узнал заводских ребят из ночной смены.

— Эй, черти! Что случилось? — закричал он.

— Ты что, с луны свалился? Война! Немцы напали на нас. Идем записываться в добровольцы.

Егор посмотрел им вслед оцепенело, не в силах осознать весь ужас случившегося. Потом вбежал в комнату, сунул в карман документы, забрал скопленные для свадьбы деньги и помчался на вокзал…

Татьяна и мать уже все знали. Они сидели на террасе заплаканные. Рядом с Татьяной, на маленьком стульчике, прикорнул притихший Вадик.

— Ой, Егор! — обрадовалась Татьяна. — А мы думали, что тебя уже призвали… Прямо не знаем, что и делать…

— Не волнуйтесь. Я для того и приехал, чтоб вас успокоить. Немцев остановят. Они далеко не пройдут.

— Да ведь Североград близко от границы.

— Все равно. В Североград немца не пустим! Голову на отсечение даю. Такие танки мы делаем — куда ему!.. Вадик, ты как думаешь, расколошматим мы немца?

— Расколошматим! — оживился Вадик.

— Вот видите! — улыбнулся Егор. — Как, Таня, говорится: «Устами младенца — глаголет истина».

— Да. Правильно, Егор.

— Так и будет! И нечего волноваться…

Утром Егор и Татьяна отправились в загс. Вернулись с цветами и бутылкой шампанского. Хоть и тревожно было на душе — немного выпили, пожелав друг другу счастья.

— Ну, Вадюша, иди сюда, — позвала Татьяна сына. — Я тебе говорила, что скоро мы с дядей Жорой поженимся! Сегодня это случилось. Он усыновил тебя. Понимаешь?

— Как же вы поженились? Ведь он твой брат?

— Троюродный!.. Это можно… Вот если бы родной был — тогда нельзя.

— Да, Вадик, — вмешалась мать. — У меня сестра Катя тоже была замужем за троюродным братом. Теперь дядя Жора — твой папа. Иди, поцелуй его.

Вадик удивленно взглянул на Егора, но подошел.

— Я сам его поцелую, — сказал Егор. — Он замечательный сынишка! — И, обняв, поцеловал Вадика. — Теперь мы будем еще больше дружить.

— А когда пойдешь воевать, дядя Жора, возьмешь меня в танк?

— Обязательно возьму. Будем вместе бить фашистов.

— Егор, разве тебя призывают? — побледнела Татьяна.

— Не знаю… Думаю, что пока не будут. Ведь мы делаем танки…

— Вадик! Сбегай на участок, кажется, калитка открылась, — сказала Татьяна.

Вадик убежал.

Егор подошел к Татьяне, обнял.

— Не убивайся, Танюша. Я пока с вами. Но на всякий случай вот тебе адрес родителей и телефон, по которому справляться обо мне. В случае, если меня призовут, а немец подойдет близко — уезжайте на Урал, к моим. Вас примут по-родственному. Я сегодня же напишу.

— Егор, а как же…

— Погоди, Таня… Вот тут в бумажнике деньги — шесть тысяч. Все, что я накопил. Бедствовать не будете… Не унывай…

— Да откуда у тебя столько, Егор?

— Я же зарабатываю вдвое больше инженера.

— Вдруг тебе понадобится?

— Не надо. Это все вам… Однако уж мне пора.

Татьяна кликнула Вадика. Все присели. Притихли. Но это молчание было так тягостно, что Егор не выдержал и первый поднялся:

— Прощайте, мама! — он поцеловал тещу. — Не унывайте! Я дам о себе знать…

Татьяна и Вадик пошли его провожать…

К вечеру, измученные вконец, сборщики бригады Егора Клейменова с трудом «добивали» вторую смену.

Вдруг в широком проходе между сборочными стендами показалось начальство. Человек двенадцать, одетых в полувоенные костюмы защитного цвета, приближались к тому месту, где работал Егор.

— Вот этот участок режет, — послышался густой бас.

Группа остановилась. Вперед шагнул маленький, чернявый человек в сапогах, в гимнастерке из добротной шерстяной ткани, перетянутой широким ремнем. Его смуглое, молодое лицо с орлиным носом и черной шевелюрой казалось строгим и озабоченным.

— Бригадира ко мне! — крикнул он громким металлическим голосом.

Егор, вытирая руки паклей, вышел к проходу:

— Я бригадир.

— Опять недодали фрикционы? Ты что, на фронт захотел?.. Смотри у меня, живо загремишь…

В другой раз Егор бы сдержался. Ему всякое случалось слышать от начальства, но сегодня он как-то особенно устал, работая за четверых, и был раздражен, что пятый день не мог вырваться к своим в Малино, а его, слышал, бомбили…

— Вы бы, чем кричать, выяснили, в чем дело, — сказал обозленно.

— Что? Кричать?.. Загремишь, как миленький, у меня.

— Я в финскую воевал… Мне не страшно.

— А я спрашиваю, — взвинтил голос чернявый, — почему недодали фрикционы?

— Потому что в бригаде трое осталось, пятеро ушли добровольцами. Понятно теперь?

Егора дернул за рукав худощавый мастер:

— Это же директор! Соображаешь?

— Мне все равно. Я правду говорю.

— Сегодня приказываю работать вторую смену! — резко крикнул директор.

— Мы и без вашего приказа пятые сутки вкалываем по две смены.

— Что? Как фамилия?

— Клейменов! — с достоинством ответил Егор.

— Запи-сать! — выкрикнул директор и снизу вверх взглянул на рослого начальника цеха. — Добавить людей! Наверстать! Спрошу строго!

Он повернулся и, не взглянув больше на Егора, пошел вдоль цеха. Сопровождающие выстроились веером, заговорили, перебивая друг друга.

Мастер, приотстав, укоризненно взглянул на Егора, покачал головой и побежал догонять начальство.

Отработав две смены подряд, Егор еще чувствовал себя бодрым и хотел сразу ехать в Малино, но, оглядев замасленный комбинезон, подумал: «Нет, надо переодеться, так нельзя». Он пришел домой, взглянул в зеркало и поморщился. Глаза были красные, и веки припухли. Он завел будильник, определив на сон два часа, и, не раздеваясь, плюхнулся на диван. Прошло, может быть, часа полтора, как в дверь резко застучали.

— Кто там? Что нужно? — сердито спросил Егор. — Неужели опять воздушная тревога?

— Посыльный из штаба обороны завода. Вас срочно вызывают. Приказано явиться со мной.

«Это директор мне устроил какую-то каверзу. Говорят — злопамятный».

Егор открыл дверь, пригласил посыльного:

— Посиди тут, я сейчас, только умоюсь.

Посыльный — военный, с наганом в кобуре и с красной повязкой на рукаве, устало присел, уставясь на большую фотографию Татьяны над диваном.

Егор вошел с полотенцем на плече:

— Не знаешь, по какому меня делу?

— Слышал, что сколачивают ремонтные бригады — будут посылать на фронт в танковые части.

«Определенно мне директор подстроил», — подумал Егор.

— Это что за артистка у тебя? — спросил посыльный, рассматривая фотографию над диваном.

— Жена.

— Иди ты…

— Что, непохожа?

— Больно хороша для нашего брата.

— Через полчаса хотел ехать к ней в Малино — не виделись с первого дня войны, а тут — ты пожаловал.

— Эх, черт, — вздохнул посыльный. — Так ты поезжай! На завод придешь потом. Скажу — не застал дома.

«Может, правда махнуть? Парень, видать, свойский, не выдаст».

— Ну, что думаешь? — спросил посыльный.

— Спасибо, друг! — вздохнул Егор. — Спасибо за человечность, за сочувствие, но не могу — война!..

— Да ведь могут отправить — не повидаешься.

«Верно говорит парень, — подумал Егор. — А если опоздаю, — может, останусь на заводе. Буду рядом».

— Ну, так я пойду? — поднялся посыльный.

— Нет, нет! — спохватился Егор. — Присядь, я только письмо напишу… Всего несколько слов.

Он черкнул Татьяне, что его посылают на фронт с танкистами. Что напишет подробней оттуда, и просил, если немец подойдет — ехать на Урал. Заклеив конверт, он написал адрес и взялся за другое письмо — родителям. Написав и заклеив второе письмо, он стал писать адрес, но вдруг в ручке кончились чернила.

— Вот черт… у тебя нет ручки или карандаша? — спросил посыльного.

— Нет, не взял…

— Ладно, потом допишу адрес, — Егор быстро надел кожаную куртку, кепи и, сунув письма в карман, кивнул посыльному: — Ну, пошли, друг.

Пять бригад составили ремонтный отряд под начальством мастера Подкопаева — пожилого, рябоватого человека. Бригады были оснащены инструментами, походными приспособлениями и главными запасными частями к танкам.

Рабочих накормили, выдали вещевые мешки и сухой паек. Скоро за ними приехал представитель танкового полка, все расселись в грузовике на ящиках с инструментами и запчастями. Перед проходной остановились. Начальник приказал сдать заводские пропуска. Егор, вспомнив, что не успел отправить письма, подбежал к почтовому ящику, сунул в щель оба конверта.

По затемненному и, казалось, пустынному городу, в мутном небе которого висели похожие на китов аэростаты, они выбрались на товарную станцию, где стоял состав с танками, укрытыми зелеными ветками. Ремонтники разместились в отдельном товарном вагоне, где были устроены нары. Туда же перетаскали ящики с инструментами и запчастями.

Рабочие почти все знали друг друга. Сложенные в углу тюфяки они расстелили на нарах и расположились на ночлег. Только Егор долго стоял у щели не полностью задвинутой двери и внимательно следил за местностью. Ему хотелось увидеть станцию Малино. Вспомнилось то первое прощание с Татьяной, когда он подарил ей пылающий букет пионов. Сердце щемило. Но вот и промелькнула знакомая станция. «Прощай, Танюша! Прощай, моя милая! — прошептал Егор. — Прощай, может быть, навсегда…» Он задвинул вагонную дверь, лег на нары.

Утром в приоткрытую дверь замелькали пригородные станции и дачные домики столицы. Но эшелон, обогнув Москву по окружной дороге, взял курс на запад.

Мчались без остановок. Ремонтники догадывались, что на фронте дела плохи. Понимали, что танки были нужны войскам больше, чем другое вооружение.

Навстречу попадались составы с красными крестами — это везли раненых. На душе было невесело…

Чем дальше продвигались на запад, тем больше была забита дорога. Под откосами валялись разбитые, обгорелые вагоны, искореженные паровозы. Попадались сгоревшие станции с торчащими остовами печей и труб.

Ночью в лесу, заслышав гул вражеских самолетов, эшелон остановился. Самолеты прошли мимо на большой высоте. «Наверное, летят бомбить Москву?»

Ранним туманным утром вдалеке на холме обозначились контуры Смоленска. В нескольких местах взвивались языки пламени. Особенно сильный пожар был, как казалось, на линии железной дороги. Судя по яркому, высоко вздымавшемуся пламени, горели цистерны или баки с бензином.

Паровоз сбавил ход. Эшелон остановился на какой-то станции. Залязгали двери вагонов — танкисты попрыгали наземь.

Вскоре был получен приказ — выгружаться и двигаться к фронту своим ходом…

Ремонтным бригадам выделили грузовик, который сопровождали несколько красноармейцев, вооруженных автоматами и ручным пулеметом. Машина двинулась Следом за ушедшими к фронту танковыми экипажами.

Шоссе было забито машинами, везущими снаряды, хлеб, горючее, идущими войсками, встречным потоком беженцев, гуртами скота. Над ним висел несмолкаемый гул.

Танки, чтоб выиграть время, шли обочинами, проселками вблизи шоссе, пашнями. Машине пробиваться было трудней. Пристроились к какой-то воинской колонне — стали двигаться быстрей. Уже в сумерки выехали из потока и увидели два остановившихся недалеко друг от друга танка.

— Что случилось, товарищи? Почему остановились? — спросил начальник ремонтного отряда. — Мы с Ленинского завода, ремонтники. Может, помочь?

— Да вот загораем. Вас ждем. Встали наши машины — ни взад, ни вперед, — смущенно ответил танкист в кожаном шлеме, очевидно командир танка.

— Клейменов! — крикнул Подкопаев. — С Сидоровым и Ермаковым останешься здесь, а мы поедем дальше. Возьми инструменты и ящик с запчастями. Организуй ремонт. Пришлем за вами машину.

— Есть, организовать ремонт! — по-военному ответил Егор и, окликнув своих ребят, приказал сгружать инструменты и запчасти.

Осмотр танков произвели с танкистами. Выяснилось, что малоопытные водители пережгли фрикционы. Только начали ремонт — прибежали два танкиста, сказали, что за лесом, на проселке, еще три танка остановились.

— Должно быть, у вас такая же история, — сказал высунувшись из танка Егор.

— А что? Какая история? — спросил запыхавшийся танкист.

— Наверное, фрикционы сгорели.

— Похоже… Что-то в коробке скоростей…

— Скажите своим, что мы придем! — сказал Егор и вылез из танка.

Открыли ящик с запчастями, но нашли только четыре диска.

— Эти два танка постараемся отремонтировать, — сказал он командиру, — а те не сможем…

По шоссе, со стороны фронта, мчались две легковые машины. Заметив стоящие танки, танкистов и людей в комбинезонах, они остановились.

Из второй машины, сопровождаемый молодыми командирами, вышел пожилой военный в плаще. По большим пушистым усам все узнали Буденного.

— Здравствуйте, товарищи! Почему стоим? — строго спросил он.

— Машины остановились, товарищ Маршал Советского Союза, — вытянувшись, доложил командир танка. — И там, за лесом — встало еще три. Вот ремонтная бригада с Ленинского завода, а запчастей нет.

— Два танка мы отремонтируем, товарищ Буденный, — приблизился Егор, — а для других не хватит запчастей.

— Почему мало взяли?

— Были еще, да машина ушла вместе с танками к фронту. Там еще четыре ремонтные бригады.

— Какие запчасти нужны?

— Сейчас я напишу. — Егор стал искать в кармане книжечку и карандаш. Адъютант подал блокнот и ручку. Егор записал.

— Постараюсь вам помочь, — сказал Буденный. — Пока ремонтируйте эти. Попробуем связаться с Североградом. Желаю успехов!

Он приложил руку к козырьку и направился к машине.

Ночь Егор и его товарищи работали в танках. Им помогали механики-водители. Утром чуть свет на полянке у леса приземлился самолет У-2. Танкисты побежали спросить: «Не авария ли?» — и, поговорив с летчиком, вытащили из кабины два ящика с запасными частями. Принесли ремонтникам.

— Это товарищ Буденный позаботился. Спасибо ему! — весело сказал Егор, заглянув в ящики. — Теперь живем!..

Скоро оба танка загудели и отправились в сторону фронта. Егор с товарищами перенес свою «мастерскую» за лес, где с нетерпением ждали ремонтников экипажи других трех машин… Ремонт затянулся. Были серьезные поломки. По радио запросили помощь. Лишь на четвертые сутки подкатил на полуторке начальник отряда Подкопаев и с ним еще трое рабочих.

— Еле разыскали вас, Клейменов. Как дела? — спросил Подкопаев, пожимая руку Егору.

— Те танки отремонтировали, а с этими туго. Спасибо, Буденный помог. Из Северограда самолетом доставили два ящика дисков и тормозных лент.

— Ясно! А наши танкисты давно воюют. Разгромили фашистскую танковую группу. Правда, до десятка КВ тоже вышли из строя. Но немцев отбросили, а КВ ремонтируем. Работы много. Приехал за вами.

— Если поможете — мы готовы! Вон тот танк еще не начинали.

— Ясно! За дело, товарищи! — крикнул Подкопаев приехавшим с ним рабочим. — Идите в третий танк…

Утром третий танк был отремонтирован. И ремонтники и танкисты собрались посмотреть машину на ходу. Танк развернулся, прошел несколько метров, дал задний ход, дважды развернулся.

— Хорошо! Отлично! — крикнул командир и сделал знак водителю остановиться.

— Воз-дух! — раздался пронзительный крик.

— Ложись! — крикнул командир, и все попадали в траву.

Над поляной, где стоял танк, на бреющем полете, строча из пулемета, промчался немецкий истребитель и скрылся за лесом.

— Кажется, пронесло, — сказал, вставая, Подкопаев, оглядывая своих.

— Ой, братцы, я не могу встать, — приподнявшись на локте, простонал механик-водитель с другого танка. К нему подбежали, перенесли в лесок, положили на траву. Кто-то бросился к шоссе, остановил санитарную машину. Раненого забрали.

В это время радист, высунувшись из танка, позвал командира. Тот, выслушав его, сказал озабоченно:

— Что будем делать, товарищи? Получен приказ: немедленно всем трем танкам идти с ходу в бой, а у нас нет водителя… Может, выручите?

— Ребята, кто отважится? А? Надо выручать танкистов, — сказал Подкопаев.

Егора будто кто подтолкнул в спину. Он решительно шагнул к командиру танка:

— Я заменю водителя.

— Как фамилия? — спросил командир.

— Клейменов Егор.

— Спасибо, товарищ Клейменов. Действуем не по уставу, но что же делать…

— Этот парень не подведет! — сказал Подкопаев. — В финскую воевал в танке.

— Верю. Садитесь в семнадцатую машину.

— Есть! — козырнул Егор и, обнявшись с друзьями, побежал к семнадцатой. Тотчас все три танка, а за ними и грузовик ремонтников, двинулись к фронту, откуда доносился гул канонады.

Остановились в лесу у штаба полка, километрах в трех от передовой, куда сопроводили их два красноармейца из отделения, охранявшего дорогу. Поставив машину в кусты, Подкопаев пошел доложить дежурному, остальные улеглись на траве и сразу уснули, не слыша грохота канонады.

На широкой луговине, с боков огражденной лесом, начиналась новая, четвертая за сутки, атака немцев, получивших подкрепление.

Пехотная дивизия держала оборону вдоль извилистой речки, пересекавшей луговину. Дивизии был придан тяжелый танковый полк, в котором осталось всего девять танков и противотанковая батарея из четырех орудий. Ожидая утром новой атаки, командир дивизии приказал за ночь отрыть новые окопы, подальше от речки, и хорошо замаскировать их кустами. Красноармейцы валились с ног от усталости, однако приказ был выполнен. Бойцы дивизии еще затемно перебрались в новые окопы, оставив в старых лишь истребителей танков, вооруженных бутылками с горючей смесью, да некоторые хорошо оборудованные пулеметные гнезда.

За ночь переменила позицию противотанковая батарея, и танки укрылись в кустах на взгорье, господствовавшем над луговиной.

Расчеты командира дивизии оправдались. Утром немецкие самолеты бомбили старые, покинутые окопы. На них же сосредоточила огонь и артиллерия. Только одна батарея, укрывшаяся справа в низине, била по опушке леса, где вчера стояла наша противотанковая батарея, а теперь были спрятаны уцелевшие танки.

А как только смолкли пушки, сразу же из-за бугра, на котором темнели остатки сожженной деревни, тремя колоннами выползли танки с крестами, и, на ходу развернувшись, стреляя ринулись на наши окопы. Их было больше пятидесяти. Девять советских танков открыли огонь одновременно и подбили несколько машин. Остальные, обходя вспыхнувшие машины, мчались вперед.

Вот уже они, утюжа брустверы, прошли через первые окопы. И тут сразу вспыхнуло несколько машин, подожженных смельчаками с бутылками. Другие танки шли на той же скорости. И еще не успели они дойти до новых окопов, как одновременно с КВ ударила наша батарея. До десятка передних машин вспыхнули. Задние замедлили ход, развернулись, стали уходить. Тогда вдогонку бросились КВ. Обходя наши окопы, они переползли речку, круша уходящие машины врага, и тут попали под губительный огонь двух тяжелых батарей, выдвинутых на открытую позицию. Четыре наши машины загорелись. У двух перебили гусеницы, они завертелись на месте и все же приладились стрелять.

У трех машин снарядами заклинило башни. Они поворачивались, но вели огонь по батареям. Один танк, стреляя, стремительно бросился на ближнюю батарею, раздавил одну пушку, но тут же взорвался.

Уходившие немецкие танки вдруг развернулись и, обходя слева горящие машины, снова устремились к нашим окопам. За ними с громким криком, стрекоча автоматами, бросилась пехота.

Как раз в это время слева мелким овражком вышли три КВ, отремонтированные рабочими Ленинского завода, и ударили во фланг танковой колонне.

Немецкие танки замешкались, потом развернулись и сосредоточили огонь на трех КВ. Но их снаряды отскакивали от брони КВ. Снаряды же наших тяжелых танков пробивали немецкие почти насквозь.

До десятка танков с крестами вспыхнули ярким пламенем. Остальные развернулись и пошли обратно. Преследуя их, наши машины вышли из овражка, стреляя вслед, и попали под огонь тех же тяжелых батарей. Сразу один танк был подбит и загорелся, у другого заклинило башню.

Танк Егора бил по батарее врага, пятясь к лощине. Страшный удар оглушил его и сорвал с сиденья… Очнувшись, он увидел над головой синее небо, явственно услышал грохот боя и понял, что с танка сорвало орудийную башню. Он огляделся и оцепенел. Заряжающий сидел без головы, а в луже крови лежали чьи-то ноги…

Егор ощупал себя и понял, что он уцелел. Сразу к нему вернулись силы. Выбравшись из танка через нижний люк, он приполз в овражек, огляделся и, пригнувшись, побежал по танковой колее к лесу… Там его остановили бойцы и привели к штабу, где в траве спали его товарищи.

В этот миг из блиндажа выскочил командир и закричал:

— Все в ружье! Все на оборону!

— А как же нам? — вскочил Подкопаев. — Мы же должны ремонтировать танки.

— Немедленно прорывайтесь к шоссе. Нет больше у нас ни одного танка. Нет больше для вас работы. Немцы обходят дивизию…

Подкопаев, увидев окровавленного Егора, схватил его за плечи:

— Жив? Уцелел?

— Вроде бы… — все еще не осознавая случившегося, сказал Егор.

Рабочие втащили его в кабину полуторки, сами вскочили в кузов. Подкопаев сел за руль, и машина, развернувшись, помчалась к шоссе…