Второй медовый месяц

Глава 8

«Что с квартирой?! — прямо-таки вопило письмо от Лоры. — Делись новостями! — И продолжало: — Присматриваемся к холодильнику „Смег“. Как думаешь, розовый — это полный идиотизм? Интересно, скоро он мне осточертеет?»

Рут вздохнула. Сама идея существования гигантского холодильника поросячьего оттенка, не говоря уже о навязчивых размышлениях о нем, в настоящий момент казалась ей чем-то неуместным, из разряда фантастики. И неприятно тревожила. Рут не могла припомнить, когда ей в последний раз было так же грустно. Но другого слова для этой свинцовой тяжести и нестерпимой боли в сердце не находилось. Всякий раз, вспоминая о Мэтью, а она вспоминала о нем постоянно, Рут физически страдала и, насколько она могла судить, более реального чувства еще никогда не испытывала.

В то же время она была убеждена, что вовсе не обязана притормаживать, наступать себе на горло в угоду Мэтью. Едва он произнес слова «жалкое зрелище», до Рут дошло: несмотря на длинный перечень ценных качеств Мэтта, она всегда знала — как знал и он, — что в жизненно важной сфере достижений и вклада в общее дело он ей неровня. Он опасался стать жалким, превратиться в нахлебника, и правильно делал. Он понимал, что способен вынести, а что — нет, и — при этой мысли у Руг перехватило горло от любви к нему — в кои-то веки проявил решимость в отличие от нее. Не только решимость, но и достоинство. Во время последней встречи в пустой квартире он как-то сумел взять инициативу в свои руки. Он растолковал Рут, что даже если она воздержится от покупки, характер их взаимоотношений уже изменился настолько, что возврат к прошлому невозможен. Она цеплялась за соломинки, а он не поддержал ее. Вспоминая, как он повел себя при этом разговоре, Рут всерьез сомневалась, что выдержит расставание.

Квартирный вопрос уже решался, ее предложение приняли. Она получила ипотечный кредит через банк, который обслуживал ее компанию. Странно, но все время, пока Рут занималась финансовыми делами, ее не покидало ощущение, что она поступает правильно, а радостное предвкушение при мыслях о квартире не ослабевало. Как можно одновременно мучиться и ликовать? Неужели один и тот же поступок может казаться и абсолютно правильным, и ошибочным? И потом, как можно в наши дни, когда и без того расплывчатый и туманный нравственный кодекс стал всецело зависеть отличных предпочтений, знать, как надлежит поступать? Рут обхватила руками голову, прижала ладони к вискам и зажмурилась. И вообще, какой смысл в наше время вкладывается в слово «надлежит»?

Она нажала кнопку «Ответить» на письме Лоры.

«К черту холодильник, — написала она, — мне нужен совет. Нет, не совет — утешение. Я думала, если я покажу Мэтью эту квартиру — а она бесподобна! — то как-нибудь сумею убедить его, что уж в таком-то месте мы наверняка уживемся. Однако он оказался умнее меня. Он увидел то, чего я не разглядела, и ушел. Лора, он ушел. А я раздавлена. И в восторге от квартиры. Лора, я чокнутая?»

— Ничего блейзер, — заметил Мэтью, кивая на пуговицы-солнышки.

— Мог бы и промолчать из вежливости.

— Не мог.

— А придется, — заявила Роза, — если не хочешь лишний раз сравнивать, как живется тебе и как мне.

После краткой паузы Мэтью спросил, указывая на меню:

— Что будешь?

— Угощаешь?

— Ага.

— Ну, тогда вот эту мешанину с кабачками, фасолью и куриной грудкой — гриль.

— А волшебное слово?

Роза улыбнулась ему.

— Пожалуйста!

Мэтью обернулся и жестом подозвал официанта.

— Может, заодно и бокал совиньона? — спросила Роза.

Мэтью смерил ее взглядом.

— Та-ак.

— Мэтт, всего один бокал…

Он отвел глаза.

— Роза, мне не жалко. Хочешь, выпей хоть целую бутылку. Не в этом дело.

— А в чем?

Подошел официант в длинном черном фартуке, с блокнотом. Он улыбнулся Розе, она взяла меню, показала ему выбранное блюдо и тоже улыбнулась.

— А мне кеджери с лососем, — попросил Мэтью, — и салат. И один бокал совиньона.

— Ты разве не будешь?

— Нет.

— А что так?

— Нет настроения, — объяснил Мэтью.

— Почему? — допытывалась Роза. — Живот болит? Голова?

Мэтью взял оба меню и отдал их официанту.

— Сердце, — коротко ответил он.

Роза встрепенулась:

— Что стряслось?

Мэтью протянул ей корзинку с хлебом. Она не обратила на нее внимания.

— Мэтт, что случилось?

— Понимаешь… — начал Мэтью, отставляя корзинку и облокачиваясь на стол, — у нас с Рут… словом, все.

— Не может быть.

— Может.

— Только не у вас…

— Тем не менее.

— Общие взгляды, одни и те же интересы, амбиции…

— Нет.

— Она нашла другого?

— Нет.

— Судя по тебе, ты тоже.

— Вот именно.

— Мэтт…

— Если ты помолчишь хоть минуту, я все объясню, — пообещал Мэтью.

Официант поставил перед Розой бокал вина.

— Не верю, в голове не укладывается…

— У меня тоже.

— Эта квартира…

— То-то и оно, — перебил Мэтью, — в ней дело, в квартире. Рут может позволить себе такое жилье, а я нет. А ей давно пора обзавестись недвижимостью. Это верное решение, так я ей и сказал. Но последовать ее примеру я не могу.

— А я думала, ты зарабатываешь бешеные деньги, — с расстановкой произнесла Роза.

Мэтью скривился.

— В два раза меньше, чем Рут.

— В два?

— Да.

— Господи, а мне всегда казалось…

— Знаю. Просто я никого не пытался разуверить. Но на самом деле с трудом мог угнаться за ней — точнее, в последнее время даже не пытался. И уж конечно, покупку шикарной квартиры мне не потянуть.

Роза разглядывала брата — точнее, все, что возвышалось над столом, — так пристально, словно прежде никогда его не видела.

— Если хочется, можешь назвать меня кретином, — предложил он.

— Не хочется. И вообще, не мне судить. — Она помолчала, пригубила вино и добавила: — Бедный…

Он пожал плечами.

— А если… если она не купит эту квартиру?

— Слишком поздно, — ответил он.

— Хочешь сказать, она уже купила ее?

Он покачал головой:

— Нет, идти на попятный слишком поздно. Квартира — просто катализатор. Благодаря ей мы поняли, насколько далеки.

— Она тебя выставила?

— Еще чего! — сердито выпалил он.

— Извини…

— Я сам сбежал.

— Ох, Мэтт, — воскликнула Роза, — как жаль, что я этого не сделала!

Он грустно подтвердил:

— Как ни верти, все равно кошмар.

Она подалась вперед:

— Ты все еще любишь ее?

Снова явился официант с тарелками. Мэтью отодвинулся от стола.

Дождавшись, когда перед ним поставят тарелку с кеджери, он сказал:

— Конечно, люблю. Это не свет, выключателем не щелкнешь. Тебе ли не знать.

Роза уставилась в свою тарелку. Потом робко выговорила:

— Я хотела спросить, хватит ли твоей любви еще на одну попытку?

Мэтью вздохнул:

— В нынешних обстоятельствах — нет.

— Но ведь Рут и дальше будет преуспевать. Разве нет?

— Да. Так и должно быть.

— Как именно — ставить работу выше личной жизни?

— Ну, надо же что-нибудь ставить на первое место, верно? — Мэтью рассеянно перемешивал вилкой рис. — Все сразу там не поместится.

Роза подождала продолжения, разрезая курятину.

— А ты, Мэтт? Неужели ты не мог пойти на компромисс?

Мэтью вздохнул:

— Как видишь, нет.

— Но квартира подешевле…

— Вот и Бен так сказал. Но я не в состоянии позволить себе даже дешевую квартиру. А она сразу будто… приросла к этой. Была сама не своя от восторга.

Роза перестала резать мясо и нахмурилась, глядя на брата.

— А ты, Мэтт?

— У меня по-прежнему есть работа, — не поднимая глаз, ответил он.

— Она тебе нравится?

— Ничего против нее не имею. В сущности, даже люблю ее. Но теперь, если Рут не будет, все изменится. Раньше работа была лишь одной частью жизни, а теперь кроме нее почти ничего нет. И… да, непривычное ощущение. А как было прежде, не помню.

— Как думаешь, — начала Роза, — может, мы считаем себя обязанными иметь личную жизнь только потому, что мама и отец до сих пор вместе?

Мэтью подцепил на вилку почти невидимый кусочек.

— По-моему, родители тут ни при чем.

— Ты им уже говорил?

— Не успел, все случилось только что, — объяснил Мэтью. — Кроме Бена, никто не знает.

— Он узнал раньше, чем я?

— Просто случайно позвонил, — терпеливо растолковал Мэтью, — оказался поблизости.

Роза поднесла к губам бокал.

— Где ты спишь?

— На диване.

— Рут в спальне, а ты на диване?

— Угу.

— Так нельзя…

— Да. Это ненадолго.

Роза продолжала с таким видом, словно до нее постепенно дошло:

— Значит, если ты найдешь квартиру, мы могли бы пожить вместе.

Мэтью отложил вилку.

— Извини, Роза.

— Что?..

Он посмотрел ей в глаза.

— Я, похоже, немного… деморализован. Как будто все разом застопорилось, а я не могу решить, как теперь быть. Никогда не думал, что скажу такое, ведь я ушел семь лет назад, уже целых семь, но я, пожалуй, вернусь домой. Ненадолго.

— Скажите, — обратился Фредди Касс к Эди в конце репетиции, — можно вас попросить?..

Эди надевала куртку.

— Само собой.

Фредди придержал куртку, помогая ей сунуть руку в рукав.

— Я насчет Регины.

— А-а…

Регину играла нахальная девчонка по имени Черил Смит, которая дымила, как паровоз, и являлась на репетиции в пиратских сапогах с обвисшими голенищами.

— Она умница, — продолжал Фредди, — она знает, что делает. А вот Ласло ее боится.

Эди передернула плечами, поднимая воротник куртки.

— Слишком уж она вызывающе сексуальна…

— Вот именно. Это мне и нужно. Особенно для третьего действия. Но искра между этими двоими не пробегает: она высокомерна, а он перепуган.

— Ну, вы же режиссер, — напомнила Эди.

— Я-то да. — Он улыбнулся. Улыбка, обнажавшая длинные сероватые зубы, появлялась на лице Фредди так редко, что Эди опешила. — Но и вы могли бы мне помочь.

— Я ведь уже согласилась.

— Вы прекрасно опекаете Ласло.

— Только не просите меня опекать Черил.

— Ни в коем случае. Просто пригласите ее на ужин.

Эди оглянулась. Черил, по привычке расставив ноги, курила и болтала с Айвором.

— Откажется.

— Как бы не так.

— Вместе… с Ласло?

— На это и расчет.

— С ним она точно не пойдет.

Фредди погасил улыбку, и Эди стало легче.

— Пойдет, — заверил он, — если узнает, что у вашего мужа актерское агентство.

Эди возмутилась:

— Слушайте, вы извините, конечно, но это ваша работа!

Наклонившись, он сжал ее руку.

— Такие постановки, дорогуша — общая работа. С меня вино.

Позднее, направляясь домой на автобусе, Эди обнаружила, что ей стоит немалых усилий оставаться возмущенной. Фредди не следовало просить ее о такой услуге, ей ни в коем случае не нужно было соглашаться, но поскольку произошло и то и другое, лелеять негодование бессмысленно. Лучше найти этому всплеску энергии полезное применение: например, подумать о том, как принять Ласло и Черил, не достигших тридцати, не имеющих другой профессии, кроме ненадежной актерской, и способных стать соблазнительной приманкой, на которую, может быть, клюнет Роза и согласится поужинать в родительском доме. А если Роза явится на ужин, вполне возможно-точнее, менее невозможно, — удастся выяснить у нее, почему она обратилась за помощью к подругам, тетке, но не к родной матери.

Эди перевела взгляд на сумку с ролью, лежащую у нее на коленях. Сегодня днем они с Ласло в первом приближении отыграли финальную, трагическую сцену. Она заломила руки и выкрикнула реплику фру Альвинг: «Я дала тебе жизнь!», а Ласло, повернувшись к ней спиной, ответил тоном, каким мог бы говорить с чужим человеком: «Я не просил тебя о жизни». Она разразилась слезами. Возгласы фру Альвинг «Помогите! Помогите!» дались ей без труда. Фредди Касс подошел и вгляделся ей в лицо отстраненными и наблюдательными серыми глазами.

— Неплохо, — сказал он.

К приезду Розы Вивьен опустошила все шкафы и ящики в комнате для гостей. Роза была потрясена, заметив, что дно всех ящиков застелено узорной бумагой, да и плечики в шкафу как на подбор, прочные и предназначенные для разной одежды, а не просто какие попало, оставшиеся от вещей, купленных в магазине или принесенных из химчистки. Вдобавок два полотенца разных размеров, свежераспечатанный брусок мыла и журнал «Гламур». — Очень мило, думала Роза, раскладывая свои свитера по узорной бумаге, но если вспомнить, как осложнены отношения в семье, это не просто проявление заботы, а рассчитанный ход — ход, который Роза собиралась оставить без внимания, чтобы впредь общаться с тетей на равных. Поблагодарить Вивьен за радушный прием можно, а восхищаться ее талантами не стоит. Восторг подразумевал бы сравнение Вивьен с Эди, причем не в пользу последней. Роза вздохнула.

— Как ты могла обратиться к друзьям, а не ко мне? — потребовал ответа голос Эди в телефонной трубке. — Я же твоя мать!

В том-то и дело, хотелось сказать Розе. Вместо этого она смущенно, презирая себя, промямлила: «Извини».

— Ну, теперь Вивьен…

— Извини.

— Роза, — продолжала Эди, — Роза, я просто хочу знать почему?

— Они не спрашивали меня ни о чем.

— Что?

— Они вели себя как ни в чем не бывало. И Кейт, и Вивьен. И не задавали вопросов.

После длинной паузы Эди издала усталый и неопределенный возглас, снова помолчала и произнесла «всего хорошего, дорогая» с таким пафосом, что Роза еще пять минут боролась с нестерпимым желанием сейчас же позвонить Вивьен и сообщить, что по семейным обстоятельствам не сможет поселиться у нее в комнате для гостей. Этого пафоса хватило бы, чтобы вызвать вздох у кого угодно, его было достаточно, как однажды сказала Роза Кейт, чтобы задуматься, стоит ли вообще пользоваться поддержкой близких, если к ней прилагается столько обязательств перед ними.

— Совсем как с подарками, — отозвалась Кейт, жадно поедая салат с анчоусами нисуаз. — Люди дарят только то, что им хочется дарить. Этакая условная щедрость.

— Точно.

— С другой стороны, а как иначе? Я хочу сказать, если уж кому-то помогаешь, то делаешь это по своему разумению. Невозможно помогать только так, как надо тому, кто принимает помощь, иначе замучаешь его вопросами, выясняя каждую мелочь, а это негуманно.

Роза понаблюдала, как Кейт накалывает на вилку филе анчоусов.

— Твоему аппетиту можно позавидовать.

— Умираю с голоду. Каждые два часа. Особенно тянет на соленое. Ты будешь доедать оливки?

Роза подвинула ей тарелку.

— У мамы голос был такой сиротливый.

— А разве лучше было бы, если бы она сердилась? Или обижалась?

— Лучше: не так сильно грызла бы совесть.

— Если родится девочка, — сказала Кейт, — клянусь, я никогда не буду внушать ей чувство вины.

— По-моему, у женщин оно возникает само собой. Даже если для этого нет причин. Вот смотри: Мэтт с подружкой только что разбежались, и хотя он подавлен, виноватым себя не чувствует. А она — наверняка, могу поспорить.

Кейт перестала жевать.

— Какой ужас! Несчастные…

— Да.

— И все из-за ее амбиций?

Роза вздохнула.

— Понимаешь, она зарабатывает вдвое больше, чем он.

— Можешь мне поверить: она все равно боится, что из-за успехов ее никто не полюбит, — заявила Кейт.

Роза утащила у нее с тарелки помидорку черри.

— Неудачницам тоже не очень-то везет в любви.

Раскладывая вещи, она размышляла, можно ли считать переезд к тетке признаком неудачливости. Если под успехом понимать финансовую независимость — тогда да. А если тебе все равно есть кому излить душу — тогда, наверное, нет. Полную охапку обуви ока свалила кое-как в глубину шкафа. Туфли и ботинки выглядели убого, с тем досадным и неустранимым оттенком убожества, который всегда присущ ношеной обуви. А если Вивьен заглянет в комнату Розы, пока та на работе — неприятно, но не исключено, — то наверняка пожелает увидеть вещи постоялицы в полном порядке, хотя бы в благодарность за приют. Роза нагнулась, зарывшись головой в висящую на плечиках одежду, и начала расставлять обувь попарно.

Внизу, в прихожей, зазвонил телефон. Вивьен до сих пор пользовалась стационарным аппаратом со шнуром. Кремовый, пластмассовый, он стоял на столике с полочкой для телефонных справочников, блокнота и стакана с ручками. Болтая по телефону, Вивьен рисовала в блокноте губки и глазки, губки бантиком и глазки в обрамлении густейших ресниц; все они словно плавали по странице и вели собственную призрачную жизнь.

— Алло! — донесся до Розы голос Вивьен — совершенно отчетливый, хорошо слышный через закрытую дверь даже на другом этаже.

— А-а, — голос Вивьен радостно повысился, — это ты, Макс!..

Роза поднялась к колен и на цыпочках приблизилась к двери, забыв про красную баскетбольную кроссовку в руке.

— В субботу, в субботу… — продолжала Вивьен. — Сейчас попробую. Надо взглянуть… — И она рассмеялась: — Точно! Словно из позапрошлого века. Но ты же меня знаешь. Я даже видеомагнитофон не освоила. Мой предел — бумага и ручка.

Снова зашуршали страницы.

Потом Вивьен продолжала:

— В субботу я работаю. Да, придется. Элисон едет на выходные на какой-то литературный фестиваль. Макс, я… да, вечером будет в самый раз. Боже мой! Ты приглашаешь меня на ужин? А что говорит на этот счет этикет, если мы расстались? — Она снова рассмеялась, а затем сказала с неподдельной лаской в голосе, которую Роза мгновенно распознала: — Ты ничуть не изменился. До субботы.

Щелкнула положенная на место трубка, после краткой паузы каблучки Вивьен как-то особенно задорно процокали по дощатому полу прихожей. Роза перевела взгляд на кроссовку в своей руке. Эти кроссовки ей подарил Джош. Точнее, собирался подарить, пока не обнаружил уже у кассы, как всегда бывало, что ему нечем платить за покупку, не считая мятой пятифунтовой купюры и горсти мелочи. Роза заплатила за кроссовки сама, а он купил ей на ту самую мятую пятерку единственную желтую розу — такую громадную, на таком длинном стебле, что всю дорогу домой на нее пялились в метро. Без достойного повода, чаще романтического, столь броские розы не дарят. Роза уронила кроссовку на ковер. Повод и вправду был, только совсем другой: она заплатила за еще одну ненужную ей вещь.

Ожил ее телефон, валяющийся на одной из двух кроватей, в куче носков и колготок. Роза взглянула на экран и нажала кнопку.

— Да, мам.

— Дорогая, как твои дела? — спросила Эди.

Роза огляделась. Несмотря на обилие ее вещей, дух Вивьен здесь по-прежнему был неистребим.

— Прекрасно.

— Я только хотела узнать, — как ни в чем не бывало продолжала Эди, — ты не поможешь мне с приемом?

— В каком смысле?

— Мне надо пригласить на ужин двух членов нашей труппы. Чтобы помочь им поладить — ну, ты понимаешь. Режиссер попросил.

— А я думала, режиссеры для того и существуют.

— Да, только не наш. Так ты приедешь? Поужинаешь с нами и поможешь развлечь гостей?

Роза нахмурилась, уставившись на свои носки.

— Когда?

— В субботу. Ты в субботу не занята?

— Нет. — Роза зажмурилась. — Не занята.

— И ты придешь?

— Ммм…

— От тебя ничего не потребуется. Не будет ни расспросов, ни уговоров. Обещаю.

— Но я никогда не смотрела Ибсена…

— Не имеет значения. Ну пожалуйста!

Роза открыла глаза. Конечно, можно было бы остаться здесь, сидеть перед телевизором Вивьен и смотреть всякую чушь, которую обычно гоняют по субботам, когда сама Вивьен улизнет, окутанная облаком духов и предвкушения. Интересно, насколько тоскливым будет этот вечер?

— Ладно, — сказала Роза.

Черил Смит явилась на званый ужин в алых атласных джинсах, заправленных в ее пиратские сапоги, и черном свитере, сползающем то с одного, то с другого плеча настолько откровенно, что Рассел задумался, сможет ли забыть об этом зрелище хоть на минуту. Черил дружески поцеловала его, оставив на щеке лоснящийся вишневый след губной помады, сообщила, что Рассел однажды здорово помог ее другу, Митчу Моррису, о котором сам Рассел слышал впервые, и пообещала как-нибудь заглянуть к нему в офис.

Он подал ей бокал красного вина.

— Двери моего офиса открыты для всех, у кого есть талант, кто готов работать и отдавать мне десять процентов гонорара.

Она рассмеялась и залпом отпила полбокала.

Эди она сказала:

— Здоровенный у вас дом.

В этот момент Эди добавляла кокосовое молоко в кастрюлю с карри.

— Когда мы его покупали, такое жилье еще можно было себе позволить. Если у тебя семья, иметь свой дом — в порядке вещей, в те времена это считалось нормальным.

Черил приняла привычную позу танцовщицы.

— Не могу представить, что у меня когда-нибудь будет что-нибудь этакое.

Рассел старался не смотреть на ее плечи.

— А что бы вы хотели иметь?

— О-о, машину! «Морган».

Эди взяла плоское пластиковое корытце с листьями кафрского лайма.

— Как думаете, сколько положить?

Черил покачивала бокал, вино в нем вращалось.

— Я в стряпне ничего не смыслю. В театральной школе питалась только водкой да бутербродами с сыром. А теперь — красным вином и пиццей.

— Гадость, — с улыбкой откликнулся Рассел.

Черил улыбнулась в ответ и подняла бокал.

— Баша мать была бы в ужасе, — заметила Эди, кроша листья в свое варево.

— Она тоже никогда не готовит. Кухней у нас всегда заведовал отец. Неудивительно, что он сбежал. Когда детей пятеро, всем сразу никакой едой не угодишь. — И она впервые за весь разговор взглянула Эди в глаза: — А что, Ласло не придет?

Рассел кивнул в сторону окна:

— Уже пришел.

— И где он?

— В саду. Болтает с моей дочерью Розой.

— С нашей дочерью, — уточнила Эди.

Черил направилась к окну, наклонилась и выглянула в сад. Алый атлас натянулся на ее крепком заду.

— Он ничего, — заметила она.

Рассел и Эди переглянулись.

Эди спросила не оборачиваясь:

— Тогда почему же вы его третируете?

— Потому что он едва успел окончить театральную школу. Пусть узнает, почем фунт лиха.

Присев на угол стола, Рассел разглядывал ягодицы Черил.

— А если будущая работа покажется ему невозможной и неприятной — что в этом хорошего?

Черил обернулась.

— Неприятной? — улыбнулась она. — В самую точку.

— Похоже, вы знаете толк в неприятностях, — заметил Рассел.

Черил подмигнула:

— Еще бы!

— А приятной быть умеете?

— Это скучнее.

— Но уместнее, — возразила Эди, проходя через кухню с ложкой карри на пробу Расселу, — особенно если вместе с другими делаешь общую работу — чем, собственно, и занимаются актеры. Не слишком кисло?

Рассел взял у нее ложку.

— На месте Фредди Касса, — сказал он, — я сразу заявил бы вам, что в два счета найду другую Регину.

Черил рассмеялась.

— Правда?

Рассел отдал ложку Эди:

— Нет. Кислоты и сладости в самый раз. — И он повернулся к Черил: — Правда.

Она отхлебнула из своего бокала, сунув в него нос.

— Вы говорите такое всем актерам, с которыми работаете?

— Всем до единого, — заверил Рассел и сполз со стола. — Им нравится.

— Черил здесь, — с несчастным видом сообщил Ласло Розе.

Поверх одежды Роза натянула один из свитеров Рассела, рукава которого почти закрывали ей пальцы. Судя по отражению в окне кухни, в таком виде она походила на неандертальца — массивное туловище и длинные обезьяньи руки.

— Ты же заранее знал, что она придет.

— Только посмотри, в чем она.

Роза уже заметила.

— Думаю, это она нарочно.

— Недавно на репетиции она мне заявила:

«Целоваться с тобой я буду, только если совсем припрет».

— Могла бы и промолчать.

— Не знаю, что бы я делал, если бы не твоя мать, — признался Ласло.

Роза окинула его взглядом: рослый, выше ее, но худой как жердь, с одухотворенным миловидным лицом из тех, которые не назовешь ни девичьими, ни юношескими. Не в ее вкусе. Она передернула плечами под свитером. Совершенно не ее тип.

— Дело не только в том, что она так добра ко мне, — продолжал Ласло, — просто она знает, что делает, и этим помогает мне вжиться в роль. Понимаешь, о чем я?

— Я же не актриса.

Он метнул в нее быстрый взгляд.

— А чем ты занимаешься? — вежливо спросил он.

Роза отвернулась и небрежно бросила:

— Туристическим бизнесом.

— Судя по голосу, не очень-то по душе тебе эта работа.

— Верно.

— Этим и отличается актерское ремесло — его не выбирают… — Он осекся и виновато добавил: — Тебе ли не знать. У тебя же мать актриса.

Роза снова перевела взгляд на окно кухни. Эди махала рукой, призывая их в дом. Сначала она отправила обоих в сад, чтобы в отсутствие Ласло уговорить Черил смягчиться, а теперь звала обратно. Роза вздохнула.

— С ней все по-другому. Она работала урывками, мы, конечно, знали, чем она занимается, но не придавали этому никакого значения…

Ласло уставился на нее:

— А ты знаешь, какая она талантливая?

Роза ответила ему таким же удивленным взглядом:

— Ну да.

— Знаешь, — сказал он, — похоже, ты даже не догадываешься…

— Она моя мать, — перебила Роза.

Ласло промолчал.

Ступая по сырой траве, Роза направилась к дому.

— Я совсем не то имела в виду…

— Да.

Роза остановилась.

— Я, наверное, выгляжу избалованной… — продолжала она неожиданно для себя.

После длинной паузы за ее спиной в весенних сумерках прозвучал голос Ласло:

— Вообще-то да.