Вуаль лжи

Глава 17

Вдохнув свежий холодный воздух, Криспин стряхнул наконец напряжение с плеч. Он вывел молчаливую Филиппу за ворота и встал на раскисшей глине перекрестка напротив особняка Уолкотов.

Несколько раз он порывался что-то сказать, однако сдерживался, опасаясь, что не сможет унять гнев.

Филиппа резко повернулась к нему:

— Выкладывайте все до конца! Вы же этого хотите? И наверное, даже думаете, что это я его убила.

— И что, я прав?

— Вы уже спрашивали об этом. Неужели нельзя поверить мне?

— Так ведь это когда было…

— А что сейчас изменилось? Хотите сказать, я уже не просто горничная и блудница, но еще и лгунья, воровка и мужеубийца. Так получается? Ах да, я забыла про потаскуху.

Криспин краешком глаза следил за улицей. Пожалуй, неподходящее место для подобных разговоров. И еще хочется выпить.

— Я не люблю, когда мне врут.

— А я и не лгала. Ну… по крайней мере старалась. Просто не обо всем я могла рассказать. Разве вы не понимаете? То, что сейчас произошло… именно этого я и боялась. Криспин, ведь это мой дом… — На ее ресницах повисла роса слез. — А я даже и горничной не могу сюда вернуться. И денег нет ни пенса. Даже вот это платье… Та стерва хочет его обратно, так она его получит!

У Криспина перехватило дыхание от гнева. Ничего он не желал с такой силой, чем бросить эту женщину на улице, а самому отправиться в «Кабаний клык» и там напиться… Но он дал слово, и не остается ничего другого, кроме как все время не спускать с нее глаз.

— Ладно. Где живет ваша семья? Я вас отведу.

— Нет у меня семьи. И идти мне некуда.

— Вот как? Совсем-совсем никого?

Она стояла вся пунцовая, в слезах, но по-прежнему прекрасная, бесстыжая и нахальная. «Господи, дай мне силы!..» Филиппа обтерла лицо ладонью.

— А мне никто и не нужен.

— Ну-у… тогда не знаю… можете пока остановиться у меня. На время. Только спать вам придется на полу.

— Мне не привыкать.

К тому времени, когда они добрались до Шамблз, солнце уже успело опуститься за горизонт. По дороге Криспин подметил мужчину в ливрее, который вроде бы держался следом, однако когда Криспин остановился, делая вид, будто хочет вытряхнуть камушек из башмака, мужчина скрылся с глаз долой.

Длинные тени слились с полумраком, пересекая друг друга плетеным узором давящей тоски. Филиппа давно перестала плакать, но за весь путь от особняка они не перекинулись ни словом. Тут из темноты показалась некая согбенная фигура.

— Подождите здесь, — приказал он и подошел к горбуну.

Ленни, вытаращив глаза, беспрестанно осматривал улицу вдоль и поперек.

— Ну, Ленни, какие новости?

— Доброго вам вечера, мастер Криспин, — ответил тот, скупо поклонился и, показав на Филиппу, которая стояла, зябко потирая руки, добавил: — Не хотел вам мешать, сэр.

Свои слова он завершил понимающим подмигиванием.

Криспин нахмурился:

— Давай-ка без этого. Ну что там у тебя?

— Я увидел, как тот мавр покинул комнату, и тогда я пошел за ним.

— Ясно. Куда?

— Он нанял посыльного. Дал ему какую-то бумагу и отправил прочь.

— И куда же направился посыльный?

— А! Я так и думал, что вам захочется это узнать. В общем, я пустился следом, до самого особняка Уолкотов, такой большой каменный дом. А после этого ничего нового я не видел.

— Любопытно… Когда же произошли эти таинственные дела?

— Прошлым вечером, где-то на закате. Потом я вернулся в «Чертополох», чтобы проверить, на месте ли мавр.

— И?

— Он спокойно сидел в своей комнате. Подлец этакий.

— Что ж, Ленни, спасибо.

Криспин умудрился найти фартинг в углу кошеля и вручил его горбуну.

— Ох, мастер Криспин! — воскликнул тот, благодарно прикладывая монетку ко лбу. — Премного вам обязан! Для вас — что угодно. Надо ли мне по-прежнему присматривать за этим арапом?

— Пожалуй. А теперь ступай.

— Лучших вам пожеланий, сэр. И удачного вечера с этой леди.

С какой стати Махмуд послал гонца в дом Уолкотов? Какое-то сообщение для Филиппы? Криспин бросил на нее взгляд. Закутавшись в плащ, женщина выглядела крошечной и потерянной. Только по гордой посадке головы и расправленным плечам в ней можно было признать бывшую хозяйку особняка.

Когда он вновь повернулся к Ленни, того уже и след простыл.

— Кто это был?

Бледная кожа Филиппы отливала голубизной под дымчатым лунным светом. Женщина вновь взяла себя в руки, но в ней не осталось прежнего, знакомого Криспину задора.

Он поплотнее натянул капюшон и втянул носом холодный воздух.

— Так, один знакомый.

Криспин двинулся вперед, она за ним.

— Вы поддерживаете отношения со множеством сомнительных личностей.

Он прибавил шаг.

— Да… Головорезы, щипачи и тому подобный сброд. Таков уголок моей вселенной, — сухо ответствовал он.

— А теперь и я среди них.

На это он промолчал. Возможно, обида в ее голосе и имела под собой основания, однако она резанула ему по ушам.

Наконец они вышли на Шамблз, чья характерная вонь не позволила бы обмануться и в кромешной тьме. Да как можно перепутать запах смерти? Даже при переменчивом ветре улочка не знала передышки. Чаны для вытапливания сала обкуривали небеса плотными зловонными облаками.

Впереди показалась мастерская жестянщика, Криспин поманил за собой Филиппу и достал ключ. Едва они поднялись на верхнюю площадку, как дверь распахнулась.

— Хозяин! Наконец-то! Я так волновал… ся…

Джек Такер застыл на месте, вытаращившись на Филиппу. Да и было на что посмотреть: на лице следы слез, одна коса распустилась, и волосы уныло лежат на плече…

Криспин пригнулся к парнишке.

— Джек, ты не мог бы найти себе другое пристанище на эту ночь? Мистрис Уол… Филиппа — моя гостья.

Джек залился краской и выпрямился.

— Ну да. Как скажете.

Он быстро облизал губы и почесал в затылке. Веснушки, что жили своей беззаботной жизнью в солнечных лучах, сейчас спрятались в тени кровли. Мальчишка показал через плечо большим пальцем:

— Так я пошел, да?

Джек переступил через порог, и Криспин захлопнул за ним дверь, хотя в последний момент просунул голову в щель и пообещал:

— Джек, я в долгу не останусь.

Тот подмигнул, нашел себе место в углу площадки и свернулся клубком, укрывшись собственной накидкой.

Когда Криспин обернулся к Филиппе, та уже стояла возле очага, рассеянно грея руки. Очень мало осталось от ее прежнего вздорного нрава, но тут удивляться было нечему.

Теперь он сообразил, что заботится о ней, как если бы она была благородной леди. А ведь челядь, к примеру, привыкла спать по несколько человек в одной постели, да еще мужчины и женщины вперемешку. Уж конечно, так приходилось устраиваться и Филиппе. Стало быть, нет никакой необходимости отсылать Джека за дверь, хотя пока что звать его обратно ни к чему.

Он сел на топчан, стянул башмаки и помассировал ступни.

— Джек обычно спит в том углу, где солома. Думаю, вам будет в самый раз.

Филиппа кивнула и, подобрав подол платья, села перед очагом и принялась расплетать волосы.

Криспин старался не смотреть и, стоя в одних чулках на полу, принялся рыться в сундуках и мешочках на полке. Обнаружив зачерствевший кусок пирожка возле горшочка с маринованным луком, он обнюхал слегка заплесневелую корку, после чего разломил пополам. Одну часть он положил на стол и пальцами толкнул к Филиппе, сам же вернулся к топчану, лег на спину и стал грызть засохший мясной пирожок.

Прошло несколько минут неловкого молчания, прежде чем он, не переставая жевать, решился глянуть в ее сторону. Пламя очага окрасило медью ее рыжеватые волосы, а только что расплетенные косы окутали голову золотистыми завитками, которые она пыталась разгладить пальцами. Впрочем, безуспешно, хотя от этих привычных движений черты ее лица, казалось, немного смягчились. Белая кожа, пленительная в своей беззащитности, матово светилась в отблесках огня.

В глотке Криспина застрял черствый кусок. Он сел, надеясь, что теперь поможет глоток вина.

— Ваша чаша на столе, — сказал он, потянулся за кувшином и мысленно вознес благодарность, когда обнаружил, что тот еще полон.

Криспин налил вина себе, затем ей. Придвинул табуретку к столу. Филиппа тем временем взяла свою долю пирожка, но ко рту не поднесла.

— Вам лучше перекусить, пока есть чем. Те деньги, что ушли в залог, предназначались для еды. Так что больше ничего не будет.

— Мне очень жаль…

Криспин вздохнул:

— Не беспокойтесь.

— Вы, должно быть, меня ненавидите.

— Нет. Я сержусь, но до ненависти тут далеко.

— Конечно же, вы понимаете, почему я не могла вам рассказать. Вы честный человек. Вам пришлось бы сообщить шерифу, что мой муж вовсе не Николас УоЛкот. И вот почему, когда Махмуд пригрозил рассказать…

Она сжала губы, нахмурилась и робко поднесла пирожок к дрожащему рту.

Криспин замер, чувствуя себя полным дураком. Хуже того.

— Я болван, — сообщил он потолочным балкам.

— Мне пришлось лечь с этим негодяем, чтобы защитить не только себя, но и Николаса. И это для меня ничего не значило, — сказала она, зажмурившись. — Меня там даже не было. Я была где-то еще, только не рядом с Махмудом. — Она открыла глаза и пристально посмотрела на Криспина. — Кем бы он ни был, Николас всегда ласково ко мне относился, и этого я не забуду. Я так поступила ради него. Потому что была перед ним в долгу. Но он бы меня не понял, правда?

Криспин покачал головой:

— Здесь мне сказать нечего. Вообще дело это очень печальное.

— Вы как полагаете, Николаса убили те итальянцы? Он все время боялся, что они придут за ним.

Покончив с пирожком, Криспин обтер руки о котарди. В памяти всплыла записка, которую Махмуд недавно отправил в особняк Уолкотов.

— Ну, по крайней мере точно известно одно: Махмуд больше не будет вас принуждать.

Она вздохнула — первый звук облегчения за все время — и подняла к нему лицо.

Махмуд. Гнусная личность с гнусными повадками. Сарацин. Криспин сумрачно взглянул на нее, понимая, что требуется кое-что уточнить, однако никакого желания задавать этот вопрос не было. И все же…

— Как вообще вы могли пойти на такое? — выпалил он. — Отдаться незнакомцу? Сарацину! А как же ваше достоинство, ведь…

— Достоинство? Вы всерьез полагаете, что я была невинной девушкой, когда встретила Николаса… или как там звали того злосчастного бедолагу? — Филиппа пальцами оторвала корочку и сунула в рот. — Жизнь судомойки нелегка, — добавила она, не переставая жевать. — Чего только не сделаешь ради лишнего куска хлеба.

— Вы же говорили, что были горничной.

— Да, служила на хозяйской половине, но начинала ведь не с этого. Моя мать была простой прислугой на кухне, а я ей помогала. С тех пор как себя помню. Однажды она помешивала что-то в кипящем чане, цепь над очагом оборвалась… Помню пар, ее крики… Мать обварило до смерти. — Она помолчала, задумчиво разжевывая кусок. — А когда я ее похоронила, то дала себе обет во что бы то ни стало выбраться из поварской. Так оно и вышло. Хотя я никогда и не мечтала вознестись так высоко. — Она тяжело вздохнула. — А может, мне все только приснилось. Наверное, из судомойки можно сделать даму, но она так и останется… судомойкой.

Криспин попытался припомнить челядь в Шине, но даже не мог сказать, доводилось ли ему видеть кухонную прислугу в собственном доме, — и почувствовал угрызения совести.

Он оперся локтем о стол и внимательно посмотрел на Филиппу.

— Вы поднялись с самого дна. Даже читать научились. С ума сойти! Это очень необычно.

— Да, я необычная служанка, — ответила она, слегка улыбнувшись, и затем молча доела пирожок. Придвинула стул, взяла чашу и села напротив. — Да и вы очень необычный человек. Вот, например, зачем вы это сделали? Зачем приняли меня в дом?

— Вы мне кое-кого напоминаете.

— Вот как? Кого же?

Он улыбнулся:

— Меня самого.

Ее лицо просветлело, она потянулась, чтобы коснуться его руки, но Криспин вскочил и отступил на шаг. Филиппа тоже поднялась и приблизилась к нему.

— А вообще причина не важна.

— Филиппа…

— Важно лишь то, что вы это сделали. Вы благородны и честны.

Филиппа подошла вплотную и бесстрашно посмотрела на Криспина. Он прочел в ее лице полное доверие, и под ложечкой что-то заныло. Ее волосы, чьи растрепанные завитки напоминали руно, отливали золотом трещавшего в очаге пламени. Губы влажны от вина, но своим розовым цветом они были обязаны не только напитку.

Он долго смотрел на нее, а затем, не успев решить, благоразумно ли это, ступил еще ближе и, наклонив голову, впился в эти мягкие губы, пока не осталось ничего, кроме вкуса женщины. Руки нашли ее спину, он оторвал Филиппу от пола, прижал к себе, наслаждаясь каждым изгибом ее тела. Поцелуи стали крепче, настойчивее, чуть ли не до жестокости. Но и она отвечала тем же, покусывая его и покрывая страстными поцелуями. Его руки скользнули по стройной талии, ее мягкий стан стремился прильнуть к его бедрам подобно обтягивающей одежде — и он задохнулся в ней, в ее медно-рыжих локонах, каскадом омывавших его щеки, утопил ладонь в распущенных косах, что щекотали ему запястье. Не в силах оторваться от ее губ, он устроил себе пиршество, вдыхая пот и сладость — запах женщины. Криспин отпустил ее голову и обеими руками погладил ей плечи и шею, нащупывая тесемки.

— Что ты делаешь? — дремотно спросила она.

— Я тебя раздеваю, — прохрипел он. — Возражения?

Она издала грудной смешок:

— Нет.

Ответ едва успел сорваться с ее губ, как платье скользнуло на пол.