Вуаль лжи

Глава 18

Второй раз за эту ночь Криспин лежал головой у Филиппы на груди. Щеке было уютно и мягко, он вдыхал мускусный запах женщины.

— Расскажи мне о себе, — вновь попросила она.

В первый раз ему удалось отвлечь ее поцелуями, за которыми последовало бурное продолжение, однако сейчас он утомился и смог лишь слегка запрокинуть голову и поцеловать Филиппу в подбородок. На губах остался его собственный привкус.

— Разве нам надо говорить об этом? — пробурчал он, не отрывая губ от ее кожи. — Разве у любовников в постели нет более интересных тем?

Она улыбнулась. Это он понял по изменению игры света и тени на ее подбородке.

— А мы стали любовниками?

— Да, если хочешь.

— Означает ли это, — спросила она с наигранным кокетством, — что ты снова ляжешь со мной?

— Снова и снова. Тем более что дело того стоит…

Он принялся щекотать ее губами, пока она не отодвинулась.

— Тогда ты должен мне рассказать.

— М-м?

Он продолжал страстно целовать ее. Филиппа заерзала, отодвинулась еще дальше и прижала простыню к груди.

— Я говорю о твоем прошлом. Ты кажешься совершенно чужим на Шамблз. Так почему ты здесь, Криспин?

«Женщины!» Вздохнув, Криспин перекатился на спину и уставился на подернутые паутиной стропила.

— Почему история моей жизни так важна?

Филиппа легла на живот, подперла голову ладонями и посмотрела на него сверху вниз. Одна из прядей чуть прикрыла ей глаз.

— Потому что именно она заставляет тебя быть таким скрытным и недоверчивым. И если ты разделяешь со мной мою боль, то и я хотела бы разделить твою.

— Эту боль невозможно разделить.

— И все же я хотя бы буду знать.

Криспин бросил на нее взгляд.

— Упрямая ты.

Она игриво сдвинула брови.

— Непреклонная.

И действительно, выражение ее лица было непреклонным, так что он даже покачал головой.

— «Я потерпел крушенье, не успев взойти на корабль»,[23] — вздохнул Криспин.

— Чего-чего?

— Цитата. Из философа, который мне нравится.

Он надеялся этим ее отвлечь, однако краешком глаза заметил, что Филиппа отступать и не собиралась.

— Что ж, хорошо. — Криспин сложил руки на груди, сплел пальцы и уставился в потолок. — Восемь лет назад я был рыцарем.

— Рыцарем! Ты?!

Он кивнул, затылком чувствуя грубую дерюгу подушки.

— Принимал участие в великих сражениях, во Франции, Германии, воевал с турками и даже побывал с крестовым походом в Святой земле. У меня были поля, стада, леса, крепостные… Одевался в лучшее платье, пил самые дорогие вина, пировал в громадном зале собственного замка в Шине неподалеку от королевской резиденции. Служил сам — и мне прислуживали — в Вестминстерском дворце. Но все это было во времена правления Эдуарда Виндзорского.[24]

— И что же случилось?

— Я совершил глупый, дурацкий поступок. Поставил не на ту лошадку.

Филиппа очаровательно покачала головой. Он взял ее руку и погладил.

— Видишь ли, я был вассалом герцога Ланкастерского. Воспитывался в его доме. И он же возвел меня в рыцари. Но благодарность ослепила меня, не позволила увидеть, в чем состоит мой долг. Мне думалось, что именно герцог должен был стать королем, когда умер его брат, Эдуард Вудстокский.[25] Я и помыслить не мог, что наша великая страна может оказаться под властью Ричарда, сына Плантагенета, когда у нас есть герцог Ланкастерский.

— Тсс, Криспин.

Филиппа испуганно оглянулась на закрытое ставнями окно, однако он давно уже перестал страшиться разговоров, смахивающих на государственную измену.

— Имелись и другие, кто не разделял моих настроений в отношении Ланкастера. Они хотели, чтобы герцог вместе со своими людьми попал в немилость. И придумали устроить так, чтобы со стороны показалось, будто Ланкастер собирается выступить против Ричарда в надежде захватить трон. — Криспин покачал головой, сам удивляясь тому, что поверил в это. — Разумеется, все было совсем не так, но я… нахальный, молодой дурак… все принял за чистую монету и присоединился к «заговорщикам».

Филиппа ничего не сказала, только прижала ладонь к губам.

— Заговор вскоре разоблачили, и многих отправили на виселицу. Мне бы тоже следовало оказаться в их числе, однако мой господин лорд Ланкастер вымолил для меня жизнь. К тому времени Ричарда короновали, а было ему в ту пору десять лет. Хотя он еще не получил власть над страной, в моей судьбе его слово много что значило. — Он скорбно вздохнул. — Хорошо помню тот день. Ричард созвал придворных, и я стоял перед всем двором. Чистым, юным голосом он объявил, что отныне я уже не рыцарь. Более того, все мои крепостные, все владения и богатства отошли короне, и меня полностью лишили прав состояния. С меня сорвали доспехи, отобрали меч, щит… оставили лишь в том, что на мне было надето. — Он грустно улыбнулся. — Знакомая история?

— О, Криспин…

— Он сказал двору, что любого, кто осмелится оказать мне поддержку, ждет такая же участь или кое-что похуже. Словом, вышвырнули меня, неприкаянного, на все четыре стороны.

— А как же родственники?

— По мужской линии все умерли. Есть несколько кузин в Марче, но после моего разжалования… Готов поклясться, они ставили свечки, лишь бы я от них открестился во всеуслышание. В общем, остался я один-одинешенек. Хотя сумел выжить, как видишь.

Филиппа окинула взглядом каморку, которую не так давно назвала стойлом.

— Здесь очень уютно.

Он поцеловал ей руку.

— Да убожество, конечно, но это все, что я могу себе позволить.

Филиппа на миг отвернулась, а затем тоже легла на спину, и вместе с Криспином принялась разглядывать потолок. Потуже натянула на себя простыню и улыбнулась ему:

— Бедняжка. Я могла бы снова стать горничной, может быть, даже женой кастеляна. Но вот ты…

Криспин нахмурился, сообразив, как много раскрыл о себе.

— Ты обо мне не беспокойся, — сухо сказал он.

— А есть такие, кто о тебе беспокоится?

— Джек, например.

Он почувствовал на себе ее взгляд.

— А… женщина?

Криспин закрыл глаза.

— Один-два раза. На короткий срок.

Она вновь перевернулась на живот, еще больше заворачиваясь в простыню, и нежно погладила его по волосам на груди.

— А если бы я была горничной в твоем доме и привлекла твое внимание… ты бы женился на мне?

Криспин приоткрыл один глаз, молча бросил на нее взгляд и зажмурился. Лишь несколько минут назад он был совершенно расслаблен, но сейчас всю истому как метлой смахнуло. Криспин знал, что она ждет ответа, однако его молчание затянулось настолько, что Филиппа заерзала от неловкости.

— Простой вроде бы вопрос, — наконец сказала она. — Или нет?

Сонливость Криспина разом улетучилась, он сел в постели, уперся руками в бедра. Откинул голову на стенку. Холодно.

— Ты хочешь услышать правду?

Единственным признаком того, что она слушает, был лишь недвижный, сосредоточенный взгляд. Криспин подозревал, что правда, которую он собрался ей открыть, вовсе не была той, что она надеялась услышать.

— Тогда вот мой ответ: нет. Что, удивилась? Напрасно. Я был лордом, вхожим в окружение короля. Был рыцарем. Никогда бы я не женился на горничной. Мужчины моего сословия на это не идут.

Она скрестила руки на груди и надулась.

— Понятно. Что ж, спасибо за ответ.

Женщины! Их надутые губки ранят похлеще отточенного кинжала. И этим оружием они владеют безупречно. Ее недоуменно-обиженный взгляд столь же быстро сменился улыбкой эльфа. Нет, таким улыбкам он верить не может. В особенности когда ей аккомпанируют томно прикрытые веки, которые с такой легкостью заставляют повиноваться ее повелениям.

— Но ведь сейчас ты не лорд, — промурлыкала она.

Он внимательно посмотрел на Филиппу, каким-то образом отыскав в себе силы противостоять женским чарам.

— Это у меня в крови. — Он хмыкнул, припомнив разговор с Элеонорой. — Ты видишь перед собой мой «истинный образ». Впрочем, одно время я был помолвлен.

— И что случилось?

Криспин досадливо закатил глаза, потом вновь прикрыл веки:

— Сама догадаться не можешь?

— Она разорвала помолвку, потому что ты уже не был рыцарем? Но если, как ты выразился, «это в крови», то какая ей разница?

Он открыл глаза и уставился на Филиппу. Было на что посмотреть. Простыня туго обвивала ее грудь, скрывая прелести, но при этом лишь подчеркивала их соблазнительность игрой теней в ложбинке. Волосы щекотали белые плечи и ласкали лицо мягкими завитками. Криспин и сам удивился тому сожалению, что окрасило его вылетевшие слова:

— Здесь не то место, куда можно привести жену.

Филиппа долго его рассматривала. Вздохнув, она прильнула к нему, положив руку поперек груди. Очень приятное ощущение, был он вынужден признать.

— Все равно, — прошептала Филиппа. Ее дыхание щекотало ему волосы на груди. — Кажется, я в тебя влюбилась.

Сердце кольнуло иголкой. Нельзя сказать, что чувство было незнакомым, однако радоваться тут нечему. Он решил отмолчаться и потихоньку забыться сном, но рот почему-то раскрылся сам по себе:

— Мне тоже кажется, что я тебя люблю…

Криспин окинул взглядом потолочные балки. Может быть, на него сейчас обрушится что-то тяжелое?..

— Странно, — сказал он. — Я не собирался тебе признаваться.

Теплое тело Филиппы еще мгновение приятно прижималось к Криспину. И вдруг, резко и неожиданно, словно в доме вспыхнул пожар, она отпрянула и даже соскочила с постели.

— Так это из-за него, что ли?!

Обнаженное тело Филиппы сияло в гаснувшем свете очага, однако теперь она прижимала руки к груди, словно страдала от боли. Пульс Криспина участился раньше, чем он понял смысл ее слов.

— Мандилион? Не будь дурочкой. Конечно, он тут, но…

Она схватила одежду и торопливо набросила на себя рубашку.

— Ты должен избавиться от него! Я не хочу и секунды оставаться с ним рядом. Это он заставил сказать все те слова. Разве ты забыл? Он заставил меня во всем признаться шерифу!

Криспин пропустил тираду мимо ушей. Истеричка. К тому же исповедь благотворна для души… С другой стороны, он тоже признался в любви, хотя и не собирался этого делать. Объяснение наверняка кроется в его теперешней сонливости да их общей с Филиппой ранимости. Ничего удивительного. Или нет?

— Филиппа… — Криспин бросил взгляд на окно и заметил проблески света между ставнями, — уже светает, — неуклюже закончил он фразу. — Иди обратно в кровать.

Филиппа скорчилась у дальней стены и не поднимала глаз. Словами ее не проймешь, поэтому он вылез из разворошенной постели и тоже встал на ледяной пол. Его шоссы, лежавшие на половицах, напоминали сброшенную змеиную кожу, и он по очереди натянул чулки, затем надел брэ,[26] скрепил шоссы подвязками, накинул тунику — но когда потянулся за котарди, то на пол упал мандилион. Филиппа взвизгнула, поэтому он тут же сунул ткань за пазуху и принялся торопливо застегиваться, чертыхаясь на каждую оторванную пуговицу.

— Успокойся, — велел он, застегнул поясную пряжку и похлопал ладонью по груди, разглаживая мандилион. — Я найду для него подходящий тайник, пока не решу, что с ним делать дальше.

Он нагнулся к ней в надежде на поцелуй, однако Филиппа отпрянула, молча показывая пальцем ему на грудь. Криспин насупился и рывком распахнул дверь.

На площадке стоял Джек и выжидательно улыбался. Криспин закрыл дверь, оставив Филиппу внутри, затем потер небритый подбородок. Непонятно почему он испытывал какую-то неловкость.

— Джек, послушай. Все случилось так неожиданно…

— Да уж конечно.

— И нечего на меня так смотреть! Тебе нужен подзатыльник, чтобы напомнить, кто тут хозяин?

— Да здесь и напоминать не надо. И так понятно. Теперь она всем заправляет.

Гнев Криспина улетучился, и он устало прислонился к закрытой двери.

— Боюсь, ты прав. Пожалуй, я должен объяснить тебе, что произошло.

Мальчишка завел руки за спину и помялся. Затем пробурчал:

— Чего уж тут объяснять… Сам знаю, не маленький.

— Да нет же! Я про вчерашнее. Приехали братья Уолкота и заявили, дескать, мертвец вовсе не он.

— Ого! А кто же тогда?

— Похоже, никто понятия не имеет. Впрочем, Филиппа знала, что он самозванец. И пыталась это утаить. Потом вмешался шериф, и… короче, было решено выкинуть ее из дому. Даже их брак не был законным, и сейчас она осталась вообще ни с чем.

— О, хозяин! Прямо как у вас!

— Угу. Так что, наверное, вот почему я ей сочувствую. А может… — Он обернулся к двери, словно мог увидеть Филиппу сквозь деревянную створку. — Ну, я… — При виде выражения на лице мальчишки Криспин решил, что нет необходимости делиться с ним всеми мыслями и подозрениями. — Короче, для тебя есть поручение. Приглядывать за ней в мое отсутствие.

— Ну, это мы с удовольствием… сэр!

Криспин спустился по лестнице и чертыхнулся на порыв ветра. Оглядел Шамблз в обе стороны. У входа в мясные лавочки с громадных крючьев свисали освежеванные, потрошенные, обезглавленные туши без передних ног. Чем-то напоминает его нынешнее состояние.

Итак, что он собирается предпринять по поводу этих чужеземных злодеев? И как быть с реликвией? А еще — святые угодники! — у него теперь на руках и Филиппа! Шериф до сих пор считает ее повинной в убийстве, но Криспин уверен в обратном. Или, может, нежные чувства застили ему глаза?

Приятная боль залила грудь при мысли о манящей уступчивости и мягкости Филиппы. Он посмотрел вверх, на окно. Тут в голове всплыли картинки его признаний, отчего его пробил холодный пот.

Он как бы ненароком коснулся пазухи, под которой прятался мандилион. Криспин не верил в силу таких вещей. Он знал о весьма прибыльной торговле реликвиями и о том, с какой легкостью их подделывали. Разве здесь что-то другое? А впрочем, это можно проверить. Достаточно намеренно солгать в присутствии этой тряпочки.

Нет ничего проще. Врать ему приходилось далеко не раз и не два, чтобы свести концы с концами. Просто очередное средство для достижения цели, инструмент вроде кинжала или шпаги.

Он направился вверх по улице, раздумывая, о чем бы ему соврать и кому. Тут Криспина окликнул один из лавочников:

— Заходите, сэр! Лучшее мясо во всем Лондоне, если, конечно, не считать лупанаров Саутуорка! — Он расхохотался над собственной сомнительной шуткой, и Криспин к нему обернулся. — О, мастер Криспин! Я и не заметил, что это вы.

— Мастер Дикон, — ответствовал Криспин. — Мне отлично известно, чем потчуют в Саутуорке, — добавил он с кривой ухмылкой. — А чем вы сегодня порадуете?

Дикон похлопал телячью ногу, висевшую на крюке.

— Говоря по правде, могло быть и получше. Вот здесь, к примеру, многовато жил да хрящиков. Годится скорее для похлебки, чем на жаркое, хотя я все же попытаюсь ее сбыть по хорошей цене. И конечно же, вам тоже могу предложить хорошую цену.

Криспин внимательно посмотрел на мясника.

— Вас и вправду не смущает, что вы мне рассказали? — спросил он, понизив голос. — Насчет хрящиков и так далее?

Дикон призадумался.

— М-да… Пожалуй, другому бы человеку я такое и не стал бы говорить, но вот с вами я всегда старался быть честным.

— Точно? Или, скажем, вас вдруг потянуло мне все выложить?

Мясник смущенно улыбнулся:

— Даже не знаю, сэр. Да и как можно заранее предвидеть?

Криспин кивнул, так и не удовлетворившись ответом. Он поблагодарил мясника и продолжил свой путь вверх по улице, которая неизбежно выводила его к Ньюгейтской тюрьме.

Вообще-то он и не собирался сюда заходить, однако при взгляде на крепостные стены и воспоминании о стражниках и темницах ему в голову пришла одна любопытная мысль.