Выбор невесты

VI

В уединенном месте Ботанического сада, под развесистым деревом, лежал титулярный советник Тусман, простертый, говоря словами Целии в комедии Шекспира «Как вам угодно», простертый, как сломленный бурею дуб или израненный витязь, поверяя страдания сердца неверным ветрам осенним.

«Боже праведный! — говорил он. — Чем заслужил твой гнев бедный титулярный советник? Разве Томазиус не говорит, что супружеское состояние не препятствует достижению мудрости? А я между тем потерял почти весь свой ум, доставивший мне название отличного любезника, потерял с тех самых пор, как начал думать о женитьбе. О Тусман! Разве ты политик, что тебя все презирают? Или ученый, которого бьет жена, по словам Клеобула? Зачем суждено тебе иметь дело, вести открытую войну с чернокнижниками, которые принимают лицо твое за натянутый кусок полотна и рисуют по нем картины зеленою краскою? Одна надежда моя была на друга моего Штрецциуса, известного химика; но тщетно! Напрасно умываюсь я беспрестанно составленною им водою; лице мое становится все зеленее и зеленее, принимая различные оттенки, как будто все четыре времени года оставляют на нем свои следы».

Тусман горевал недаром: лицо его до того было обезображено, что он не иначе мог выходить из дому, как вечером, нахлобучив шляпу на глаза и избегая всех людных улиц. Часто бывает, что во мраке и тишине ночи мы живее чувствуем свое несчастие. Чем более скоплялись облака на небе и становилось темнее, чем заунывнее осенний ветер свистел между деревьями, тем тяжеле было на душе у Тусмана.

Ужасная мысль броситься в пруд и тем окончить свое печальное существование с такою силою представилась ему, что он почел это внушением судьбы.

«Так! — воскликнул он, вскакивая. — Решено! Сам Томазиус меня не остановит! Умрем! Прощай, жестокая Албертина! Ты никогда не увидишь презираемого тобою жениха!»

Со всех ног побежал он к пруду, коего гладкая поверхность сверкала невдалеке, но остановился на берегу.

Мысль о близкой смерти, вероятно, ослабила несколько его рассудок, потому что он пронзительным голосом начал напевать известный припев народной английской песни: «Зеленеют луга, с шумом льется вода» и проч. Потом бросил в воду «Политическую мудрость» Томазиуса и трактат Гуфеланда о продолжении жизни[9] и уже располагал последовать за ними, как вдруг могучая рука удержала его.

Знакомый голос ювелира сказал ему: «Что ты делаешь, Тусман? Перестань, братец, дурачиться!»

Титулярный советник Тусман всеми силами хотел вырваться из рук ювелира. «Г. профессор! — кричал он ему. — Я теперь в отчаянии, а в таких случаях не до рассуждений! Не примите в худую сторону слов бедного, приведенного в отчаяние титулярного советника, который следует однако тому, что внушают приличия; но, без обиняков, от всей души желаю, чтоб чёрт взял вас со всеми колдовскими штуками!»

Ювелир пустил обессилевшего титулярного советника, который упал на мокрую траву и, воображая себя в пруде, восклицал: «Холодная смерть! Ледяная смерть! Прости, прости, Албертина! Несчастный жених твой лежит теперь в воде, вместе с лягушками, прославляющими Господа в прекрасные летние дни!»

Ювелир пособил встать титулярному советнику. Тусман бормотал, как помешанный: «Я теперь в вашей власти, профессор! Делайте, что хотите с моим бедным трупом, но только, ради Бога, оставьте в покое мою бессмертную душу!»

«Полно тебе городить чепуху! — молвил ювелир. — Ступай лучше за мною поскорее». При сих словах он схватил титулярного советника за руку и повел с собою. Но посреди дороги вдруг остановился и сказал: «Ты совсем промок, Тусман: на тебе лица нет, дай я вытру тебе хоть лицо».

Говоря это, ювелир вынул из кармана платок ослепительной белизны и утер ему лицо.

Увидев вблизи фонари кофейни Вебера, Тусман закричал в ужасе: «Куда вы меня ведете, почтеннейший профессор! Там пропасть народу! Уйдемте поскорее! Вид мой подаст повод к соблазну!»

«Понять не могу, почему ты убегаешь людей, Тусман? Но тебе непременно надо выпить стакан пуншу; без этого ты схватишь лихорадку. Пойдем со мною».

Напрасно титулярный советник напоминал о цвете своего лица. Ювелир не обратил на это никакого внимания и потащил его с собою. Когда они вошли в кофейню, Тусман закрыл лицо платком, увидя еще двух человек у стола.

«Зачем ты прячешь лицо, Тусман?» — спросил ювелир.

«Ах, Боже мой! — воскликнул титулярный советник. — Разве вы не знаете, что этот несносный молодой человек раскрасил его зеленью?»

«Какой вздор!» — молвил ювелир, подводя титулярного советника к зеркалу, в коем отражался блеск двадцати свеч.

Тусман посмотрелся украдкою и не мог удержаться, чтоб не закричать от удивления.

Зеленая краска не только совершенно исчезла с его лица, но вдобавок оно стало гораздо свежее, и Тусман, казалось, помолодел несколькими годами. В порыве радости титулярный советник сделал уморительный скачок и закричал в умилении: «Что я вижу! Так это вам, почтеннейший Профессор, одолжен я счастием? Теперь девица Албертина, из любви к которой я готов был погибнуть, вероятно, отдаст мне свою ручку! Скажите, вы мой благодетель!»

«Не запираюсь, — молвил ювелир, — что я возвратил и даже улучшил цвет твоего лица, пусть это послужит доказательством, что я вовсе не расположен тебе вредить, как ты думаешь. Не хочу также восставать против глупейшего желания твоего жениться на девочке, которой ты годишься в отцы; но ты должен мне дать честное слово не стараться увидеть ее до следующего воскресенья. Если ж я узнаю, что ты покушался увидеться с Албертиною прежде назначенного мною срока, тогда не избежать тебе моего гнева. Прощай!»

Ювелир исчез и несколько минут спустя очутился в комнате коллежского асессора, которому довольно сухо пожелал доброго вечера. Такое неожиданное посещение до смерти напугало Восвинкеля; однако он вскоре оправился и довольно грубо спросил Леонарда, что ему угодно в столь позднее время?

«Вы человек истинно несчастный, достойный всякого сожаления, — сказал ювелир, — я пришел спасти вас от угрожающей вам беды».

«Боже мой! — воскликнул коллежский асессор. — Вы, верно, хотите известить меня о каком-нибудь новом банкрутстве в Гамбурге или в Лондоне? Неужели я совсем разорился?»

«Нет еще, — отвечал ювелир, — но не о том речь! Вы решительно не хотите выдать Албертину за Эдмонда?»

«Как! Вы еще сомневаетесь? Я отдам дочь за негодного пачкуна?»

«Однако он мастерски списал вас обоих».

«Вот хорошо! — воскликнул коллежский асессор. — Продать дочь за два портрета! Я их отослал ему назад».

«Но знаете ли, что Эдмонд жестоко отмстит вам за отказ?»

«Желал бы очень я знать, что может сделать молокосос коллежскому асессору и синдику Мельхиору Восвинкелю!»

«Я это вам тотчас скажу, — отвечал ювелир. — Эдмонд намерен переделать ваш портрет самым странным образом: открытое, веселое лице ваше он покроет морщинами, не забыв седых волос, которые вы с таким трудом скрываете. Вместо приятной вести о выигрыше в лотерее, он даст вам в руки письмо, полученное вами вчера из Лондона, в коем уведомляют о банкрутстве торгового дома Кампбель и Комп. На конверте оного написано будет: «Не произведенному в Надворные Советники Мельхиору Восвинкелю». Ему известно, что вы тщетно добивались этого чина. Из разодранного кармана вашего будут сыпаться червонцы, что означает ваше конечное разорение; в таком виде сия прелестная картина выставлена будет в галантерейной лавке Меняльной улицы, в двух шагах от банка».

«Ах он дьявол, — воскликнул коллежский асессор. — Да как он осмелится это сделать? Я прибегну к правосудию».

«Но до того времени пятьдесят человек увидят портрет, и в четверть часа весь город об этом узнает; молва вдобавок все прикрасит. Тут припомнят все ваши странности; всякой встречный станет в глаза вам насмехаться; а что всего хуже, везде распространится слух о вашем разорении, и вы потеряете всякое доверие».

«Негодяй! Надобно вырвать у него портрет, завтра, сегодня же!»

«В этом сомневаюсь; но если вы и получите портрет, то к чему это послужит? Эдмонд перенесет его на медную доску и разошлет по всему свету».

«Постойте! — воскликнул коллежский асессор. — Подите к нему, дайте пятьдесят… дайте ему сто червонных, только бы он оставил меня в покое».

Ювелир засмеялся.

«Вы знаете, — сказал он, — что Эдмонд не падок на деньги; бабушка давно отказала ему пятьдесят тысяч талеров».

«Что вы говорите! — прервал его коллежский асессор. — Послушайте, Леонард! Мне кажется, что Албертина не на шутку влюблена в Эдмонда. Я ведь добряк, несмотря на все мои странности: где мне устоять против слез и просьб? Вдобавок этот молодой человек пришел мне по сердцу, славный живописец, а вы знаете, что я от художеств без ума! Вообще Эдмонд премилый малой! Знаете ли что, Леонард? Не отдать ли мне в самом деле за него Албертину?»

«Гм! гм! Надобно еще кой-что порассказать, — молвил ювелир. — Я сейчас прямо из Ботанического сада; у большего пруда повстречался я с вашим приятелем, Тусманом, который совсем было решился утопиться с горя, узнав, что Албертина его не любит. Большого труда стоило мне удержать его от такого отчаянного поступка; я представил ему, что вы, почтенный асессор, вероятно, сдержите данное слово и принудите Албертину силою родительской власти выйти за него замуж. Если Эдмонд на ней женится, то титулярный советник бросится в воду — ничего нет вернее. Это самоубийство наделает ужасного шуму; все станут вас обвинять в оном, и всеобщее презрение будет вашим уделом. Во всех домах станут вам отказывать, а когда придете в кофейню узнать о новостях, все оборотятся к вам спиною. Скажу более: титулярный советник прослыл везде за величайшего работягу: начальники его любят и никогда не простят его убийце; вы можете твердо быть уверены, что во всю жизнь ни разу не примет вас ни один секретарь посольства, ни один директор, ни один министр; вас будут презирать не только простые чиновники, но даже канцелярские сторожа. Вы лишитесь места, потеряете доверие, расстроите состояние — словом, дела ваши будут идти все хуже и хуже, пока наконец нищета, скорбь и отчаяние положат предел вашим страданиям».

«Остановитесь! Вы приводите меня в ужас, — воскликнул коллежский асессор. — Кто мог подумать, что титулярный советник, в его лета, наделает таких глупостей! Вы точно правы: что бы ни случилось, а я должен сдержать данное ему слово, без этого я пропал! Так, я решился! Выдам Албертину за титулярного советника».

«Вы забыли, — сказал ювелир, — о бароне Вениамине? Забыли ужасное проклятие Манассии? Если вы откажете его племяннику, то наживете в нем страшного врага. Он станет подрывать все ваши предприятия, не упустит малейшего случая сделать вам зло, не успокоится ни на минуту, пока не лишит вас чести, не разорит вконец, пока Далес, которого он призывал, не поселится у вас в доме. Коротко сказать: за кого бы из трех искателей ни отдали вы дочь свою, все не миновать вам беды; вот почему назвал я вас несчастнейшим человеком, достойным всякого сожаления».

Коллежский асессор вскочил и стал ходить по комнате большими шагами. «Я пропал! — воскликнул он наконец. — Я разорился! Зачем я имею дочь! Чёрт возьми этого Эдмонда, жида и Тусмана!»

«Послушайте, — молвил ювелир, — есть одно средство помочь вам».

«Какое? — вскричал асессор, останавливаясь и пристально глядя на Леонарда. — Какое средство? Я на все согласен!»

«Видели ли вы на театре драму Шекспира «Венецианский купец»?»

«В которой Девриент[10] так хорошо играет роль жестокого еврея? Как не видать! Но что ж из этого?»

«Вы помните, что в этой драме есть одно действующее лицо — прекрасная Порция, которую отец духовным завещанием приказал разыграть в лотерею. Каждый из трех ее искателей должен выбрать себе любой из оставленных им ящичков, и тот, кому достанется ее портрет, получает с ним и руку красавицы. Сделайте то же самое заживо: пусть судьба решит, кому из трех должна достаться Албертина!»

«Какая странная мысль! — сказал коллежский асессор. — И вы думаете, Леонард, что те двое из них, коим судьба не поблагоприятствует, оставят меня в покое?»

«Вез всякого сомнения! — отвечал ювелир. — Я торжественно обещаю уладить все таким образом, что все останутся довольны. Те двое из искателей, коим не достанется шкатулка с портретом, найдут в своих ящичках, — как принцы марокский и арагонский, — такие вещи, что они и не подумают об Албертине».

«Возможно ли!» — вскричал коллежский асессор.

«Не только возможно, даже верно, — отвечал ювелир, — и я даю вам честное слово обработать это дело как нельзя лучше».

Коллежский асессор объявил решительное согласие; положено было между ними привести в действие предложение Леонарда в следующее же воскресенье.