Выстрел в лицо

26

Васко потребовалось всего несколько минут, чтобы, не сходя с верхних ступенек лестницы, убедить высыпавших из игорного зала гостей в том, что произошел прискорбный несчастный случай. Игроки с радостью поверили его словам и вновь вернулись за столы и дальше проигрывать свои деньги. Все пошло своим чередом.

Клаудия Гриффони отправилась в квестуру, прихватив с собой Франку Маринелло, закутанную в длинную шубу — ту же, что Брунетти видел на ней в вечер их знакомства. Комиссар остался на месте преступления и теперь наблюдал, как криминалисты устанавливают на ступеньках штативы фотокамер. Двое полицейских опросили свидетелей. Криминалисты, не особенно утруждая себя работой, сделали пару снимков и убрали пистолет в пластиковый пакет для вещественных доказательств. Ждали только судмедэксперта.

Около трех часов ночи Брунетти позвонил Паоле. Сонная жена взяла трубку, и он предупредил ее, что задерживается на работе. Прибывший врач официально констатировал смерть Террасини. Брунетти собрался было попросить криминалистов прихватить его с собой, но передумал и решил добраться до квестуры катером, что стоял у причала. Разговаривать по дороге было не с кем — в катере, кроме него, сидело всего два пассажира, судя по виду, продувшиеся игроки, не расположенные к болтовне, и тишина навалилась на Брунетти тяжким грузом; даже стук мотора казался до странного слабым, пока комиссар не вспомнил, что едва не оглох после тех трех выстрелов. Брунетти смотрел на фасады зданий, проплывающие мимо него, но не видел их — мыслями он все еще стоял на той лестнице, стоял, смотрел и не понимал, что же тут творится.

Франка Маринелло поговорила с Террасини, и тот вытащил пистолет. Затем она сказала ему еще что-то, и он отдал ей пушку. А потом, стоило Брунетти на миг отвлечься, произошло неожиданное: она что-то сказала ему — но что? — из-за чего Террасини мгновенно взбесился. И она пустила в ход пистолет. Брунетти знал, что все в этом мире можно объяснить логически. Не бывает следствий без причин. Если Террасини чем-то накачался, вскрытие это покажет. Вот только Брунетти не верил, что дело в наркотиках. Он же разговаривал с парнем, и тот реагировал на его слова вполне адекватно. Обдолбанный нарик ведет себя совершенно иначе.

Катер свернул в канал Рио-ди-Сан-Лоренцо и остановился у причала возле квестуры. Оба спутника Брунетти тоже поднялись на ноги. Интересно, задумался он, они вообще когда-нибудь друг с другом разговаривают?

Поблагодарив лоцмана, Брунетти на ходу выскочил из тормозившей лодки и двинулся к квестуре. Он постучал в дверь, и ночной сторож впустил его.

— Комиссар Гриффони у себя в кабинете, синьор, — сказал он ему.

Брунетти поднялся по лестнице и вышел в темный коридор. Из-под одной из дверей пробивался свет. К ней-то он и подошел. Он остановился у двери, но стучать не стал.

— Заходи, Гвидо, — позвала его Гриффони.

Настенные часы, висевшие слева от ее рабочего стола, показывали половину четвертого утра.

— За чашку кофе я готова застрелить Патту и сделать так, чтобы на его место посадили тебя, — подняв голову, с улыбкой сообщила Гриффони.

— Почему-то при приеме на работу в полицию о таких вот ночках не предупреждают, правда? — вместо ответа сказал Брунетти и, прошествовав сквозь комнату, уселся напротив Гриффони. — Что она тебе сказала?

Гриффони запустила обе руки в гриву волос — этот ее жест Брунетти не раз наблюдал в конце совещаний у Патты. Он означал, что терпение ее на исходе.

— Ничего, — ответила на вопрос она.

— Ничего? — удивился Брунетти. — А долго ты с ней пробыла?

— Я привезла ее сюда на катере, и за все это время она сказала ровно три слова: «спасибо» шоферу, «спасибо» сторожу, открывшему ей дверь, и «спасибо» мне. — Гриффони вновь потянулась к прическе, но в последний момент остановилась. — Уже здесь я поставила ее в известность, что она имеет право вызвать адвоката, но она отказалась. «Благодарю вас, но ничего не нужно, — заявила она. — Я предпочитаю дождаться утра». Представляешь? Как будто ей лет пятнадцать и ее поймали пьяной за рулем, но на дворе давно ночь и ей не хочется будить родителей. — Гриффони неодобрительно покачала головой, осуждая то ли таких деток, то ли поведение Маринелло. — Я ей говорю: если вы вызовете адвоката и в его присутствии сделаете заявление, сможете пойти домой. Но она отказалась. Сказала, хочет сначала поговорить с тобой. Она очень вежливо держалась — я к ней даже прониклась сочувствием, — но молчала как рыба, и разговорить ее мне не удалось. Что бы я ей ни говорила, в ответ одно: «Спасибо, нет». Очень странно. Да еще это ее лицо…

— Где она сейчас? — спросил Брунетти, не испытывая никакого желания обсуждать внешность Франки.

— Внизу, там, где я ее опрашивала.

Вообще-то в полиции обычно используют глагол «допрашивать». Интересно, с чего это Гриффони вздумалось смягчать свои слова? Впрочем, эти тонкости Брунетти тоже не хотелось обсуждать.

— Тогда пойду к ней, — решил Брунетти, поднимаясь на ноги. — Можно мне ключ? — попросил он.

Гриффони беспомощно развела руками.

— Дверь не заперта, — объяснила она. — Как только ее туда завели, она сразу уселась, вытащила из сумки книжку и стала читать. Я не смогла закрыть дверь. Просто рука не поднялась.

Брунетти улыбнулся Гриффони. Такие проявления человечности всегда были ему по душе.

— Кроме того, — продолжила девушка, — там внизу Джуффре сидит, так что, попытайся она сбежать, ей мимо него не прошмыгнуть.

— И то верно, Клаудия, — кивнул Брунетти. — Может, пойдешь домой, поспишь чуток? Да, и спасибо тебе. В том числе и за то, что согласилась пойти со мной в казино.

Гриффони взглянула на него и, не в силах скрыть нервозность, спросила:

— А как твои уши? В них все так же звенит?

— Нет. А твои?

— Тоже ничего. Немножко еще жужжит, но по сравнению с тем, что было, уже гораздо лучше. Но все-таки до конца еще не прошло.

— Тогда тем более иди спать. А утром наведайся в больницу, расскажи, в какой передряге побывала. Может, чем-нибудь помогут.

— Спасибо, Гвидо. Я обязательно так и сделаю, — кивнула Гриффони и потянулась, чтобы выключить настольную лампу. Она поднялась со стула, Брунетти помог ей надеть шубу и проводил до двери. В молчании они вместе спустились по лестнице. На первом этаже он пожелал Клаудии спокойной ночи и свернул в коридор. Свет горел лишь в одной комнате в самом его конце.

Остановившись у двери, Брунетти заглянул внутрь. Франка Маринелло оторвала глаза от книжки.

— Доброе утро, — поздоровался он. — Извините, что заставил вас ждать.

— Да ничего страшного, — улыбнулась она. — Я вообще сейчас мало сплю. К тому же я прихватила с собой книжку. Так что неплохо провела время.

— Ну, дома-то вам было бы куда лучше, — заметил Брунетти.

— С этим не поспоришь. Но я подумала, что, может, вы захотите со мной побеседовать.

— Вы правильно подумали, — кивнул комиссар, заходя в комнату.

Франка кивком головы указала ему на стул напротив, словно принимала его у себя в гостиной, и Брунетти сел. Она закрыла книгу и положила ее на столик. Брунетти не удалось разглядеть корешок, так что название осталось для него тайной.

Но Франка проследила за его взглядом.

— Это «Хронография» Пселла, — объяснила она, накрыв книгу ладонью.

Имя автора и название показались Брунетти знакомыми, но не более того.

— Это книга об упадке, — добавила Франка.

Было уже поздно, почти четыре часа, и Брунетти страшно хотелось спать. Откровенно говоря, не самое подходящее время для обмена мнениями по поводу прочитанного. Да и место, пожалуй, выбрано неудачно.

— Я бы хотел обсудить с вами события сегодняшнего вечера, если вы не против, — серьезно заговорил он.

Франка повернулась боком, как будто хотела лучше рассмотреть комнату.

— А разве тут не должен сидеть какой-нибудь полицейский с магнитофоном, ну, или хотя бы стенографистка? — беспечным тоном спросила она, явно пытаясь обратить свой вопрос в шутку.

— Наверное, должен. Но это может и подождать. Я бы хотел, чтобы сначала вы поговорили со своим адвокатом.

— Но, комиссар, разве это не мечта любого полицейского? — игриво спросила Франка.

— Боюсь, я не очень понимаю, что вы имеете в виду, — ответил Брунетти. Его терпение истощилось, и он слишком устал, чтобы скрывать это.

— Ну как же, обвиняемый, который готов беседовать с полицейским без магнитофона и без адвоката?

— Синьора, я пока не знаю даже, в чем вас можно обвинить, — с натянутой улыбкой произнес Брунетти, силясь хоть немного разрядить обстановку — безуспешно, как он сам тут же понял. — Любые ваши слова и признания не имеют значения именно потому, что тут нет магнитофона или видеокамеры. Так что, чтобы вы тут ни наговорили, у вас всегда будет возможность откреститься от своих слов.

— Боюсь, мне самой ужасно хочется все кому-нибудь рассказать, — ответила Франка. Брунетти отметил, что с нее уже слетела вся ее наигранная веселость. Правда, судить об этом можно было только по голосу, но никак не по лицу.

— Я буду только рад, если вы мне все расскажете, — откликнулся комиссар.

— Сегодня я убила человека.

— Я знаю, синьора. Я видел это своими глазами.

— И что же вы по этому поводу думаете? — спросила она. Можно подумать, они обсуждают только что просмотренный фильм.

— Боюсь, это совершенно не важно. Важно лишь то, что произошло.

— Но вы же сами видели, что произошло. Я его застрелила.

На Брунетти вдруг навалилась усталость. Сегодня он лазал по ржавой лестнице в резервуар, видел, как с руки Пучетти слезает кожа, видел повязки, пропитанные его кровью. И видел, как Франка застрелила — убила — человека. Это слишком для одного вечера. У него не осталось сил на все эти бесконечные разговоры.

— А еще я видел, как вы с ним говорили. И каждый раз это вызывало разную реакцию.

— А если конкретнее? — с любопытством спросила Франка.

— Я видел, как он поднял на нас глаза — словно вы предупредили его, что здесь полиция; затем вы сказали ему что-то, и он отдал вам пистолет; потом он занес руку, как будто собирался вас ударить, — перечислил Брунетти.

— Комиссар, он бы и впрямь меня ударил, — откликнулась Франка. — Уж в этом-то, пожалуйста, не сомневайтесь.

— Вы можете сказать почему?

— А сами вы как думаете?

— Синьора, боюсь, мы с вами не о том говорим. Что я думаю и чего не думаю, сейчас не имеет ровным счетом никакого значения. Важно только то, что мы с комиссаром Гриффони видели, что он собирается вас ударить.

— Жаль, что вы ее так и не прочитали, — к немалому удивлению Брунетти, вдруг сказала Франка.

— Что, простите?

— Книгу. «Фасты». Главу «Изгнание царя». Я знаю, что это не самое блестящее из его сочинений, но многие писатели находили его очень любопытным. Мне было бы приятно, если бы эту вещь оценили по достоинству.

— Синьора, — резко сказал Брунетти, отпихивая в сторону стул и вскакивая на ноги. — Сейчас четыре утра, и я устал как собака. Я устал, потому что почти всю ночь проторчал на морозе, и, вы уж извините меня за прямоту, устал играть с вами в литературные кошки-мышки. — Больше всего на свете Брунетти хотелось оказаться дома, спать в теплой постели и не слышать ни мерзкого жужжания в ухе, ни провокационных реплик от кого бы то ни было.

По лицу Франки невозможно было понять, какое впечатление на нее произвела его тирада.

— Ну что ж, — вздохнула она. — Тогда мне действительно не остается ничего другого, как дождаться утра и позвонить адвокату мужа. — Подвинув к себе книгу, она взглянула Брунетти в глаза и добавила: — Спасибо вам, комиссар, что пришли со мной поговорить. И спасибо за все предыдущие наши беседы. — Она взяла книгу в руки. — Думаю, мне полезно знать, что мужчина может интересоваться мной не только из-за моего лица.

Изобразила нечто вроде улыбки и погрузилась в чтение.

Брунетти был рад, что она переключила внимание с него на книгу. Ему нечего было ответить на ее последнюю фразу. Не осталось и вопросов, которые он мог бы ей задать.

Пожелав Франке спокойной ночи, он вышел из комнаты и отправился домой.