Вызывающий бурю

ГЛАВА 11

Сильный северный ветер яростно набрасывался на высокие стены дворца Тиры. Ветер приносил из города голоса – они слышны были даже в дальней комнате, где у окна сидел Бахль, наблюдая за крошечными фигурками внизу. В руке повелитель держал давно забытый медный кубок с вином.

Жители Тиры, пораженные великолепием доспехов Изака, устроили юноше прием, каких никогда не устраивали в честь Бахля. Старый повелитель не нуждался в поклонении, и все же ему взгрустнулось: он так много сделал для этих людей, стольким пожертвовал ради них, а народ его не любил. Сейчас все приветствовали лишь пышную оболочку, видимость героя. Спору нет, Изак был великолепен, сам повелитель Бахль никогда не был таким. Но повелитель не мог не думать о неуверенном в себе юноше, что носил магические доспехи. А вдруг положение кранна уже его тяготит? Вдруг его роль не сводится лишь к тому, чтобы стать преемником Бахля?

– Но чему его могу научить я? Что я знаю об обязанностях короля? – вслух проговорил Бахль.

И ему внезапно ответил голос, донесшийся от дверей:

– Во всяком случае, большему, чем научит король Нарканга. В том нет сомнения. К тому же Изак – единственный, достойный сегодня звания кранна.

Бахль подскочил от неожиданности, когда в комнату вошел сюзерен Тебран и кивнул повелителю.

– Кехед, разве ты не хочешь проводить своего сына на первую битву?

Дородный сюзерен пожал плечами и опустился на ближайший стул. Очень немногие могли позволить себе без приглашения такую вольность, но Бахль всегда готов был пожертвовать официальными церемониями, чтобы приобрести лишних сторонников.

– Я поговорил с мальчишкой сегодня утром, большего ему не требуется. За ним присмотрит двоюродный брат, вполне благоразумный молодой человек. Зато теперь есть шанс, что мой сын повзрослеет.

– Трудно тебе с ним приходится? Тебран поморщился.

– Иногда мне кажется, что он не мой сын. Учитывая, сколько у меня незаконнорожденных, я бы не обиделся на жену, окажись мои подозрения правдой. Я не знаю, что с ним делать… Если даже военный поход не пробудит в мальчишке желания служить Ланду, я попрошу Керина за него взяться. Я хотел дать сыну хорошее образование, возможно, устроить на несколько лет в городской совет, чтобы он поучился ответственности, но его ничего не интересует. Очень трудно заставить его стать взрослым. Он настоящий маменькин сынок.

– И давно ты с ним бьешься? – осторожно поинтересовался Бахль.

– Уже три года, просто не верится. Парень совсем не слушает меня. Уж не знаю, что еще и придумать. Боюсь, мой дом скоро опустеет, потому что Фордан, скорее всего, не собирается возвращаться. Он видит, каким я стал, и не хочет повторить мой путь.

Сюзерен показал на свой огромный живот и неряшливую одежду. Возраст и тяжелая жизнь доконали его, а ведь когда-то его богатырская фигура была столь же заметна на поле боя, как желтый и пурпурный цвета его знамени. А теперь от пьянства на щеках и носу Тебрана появились красные прожилки, под глазами набрякли тяжелые мешки, подагра мешала ходить. Его жены уже не было в живых, а друзья и современники покидали этот мир один за другим.

Тебран взял кубок и выпил, затем вытер губы и подбородок грязной манжетой, которая некогда была белой и свидетельствовала о его принадлежности к «духам». Несмотря на титул сюзерена, Тебран сполна оправдал оказанное ему доверие – чего Бахль не мог сказать про многих других аристократов.

– За моим столом всегда найдется место для такого верного друга, как ты. Теперь, когда твой сын стал гвардейцем, ты наверняка захочешь быть к нему поближе.

Тебран с благодарностью улыбнулся и даже слегка выпрямился – на некоторое время проблеск былой гордости взял верх над его мрачным настроением.

– Кранн, по-моему, многообещающий юноша. Думаете, он сумеет проявить себя в бою?

Бахль пожал плечами.

– Посмотрим. У него есть сила и есть умение. Если нам удастся не подпускать к нему слишком близко эльфийских магов, он прекрасно справится.

– А культ Шалстика?

Бахль задумался. Он пока и сам не ответил для себя на этот вопрос.

– Молю всех богов, чтобы нас миновала такая беда. Если все эльфы присоединятся к культу Шалстика, война затянется на годы.

– Думаете, это может произойти? – обеспокоенно спросил Тебран.

– Предсказания Шалстика о возвращении последнего короля уже тысячу лет наводят страх. И, если дело именно в его предсказаниях, эльфы будут стоять насмерть, чтобы пророчества сбылись.

Бахль поморщился.

– Их нежелание объединиться все время было нашей лучшей защитой. Точно известно, что десять благородных эльфийских семей постоянно враждуют между собой, – сомневаюсь, что за последние сто лет хотя бы три из них объединялись для совместных военных действий. Не знаю… Возможно, эльфы объявили пока перемирие, и, если их армия достаточно велика, чтобы разбить кавалерию Ломина…

Бахль замолчал и принялся смотреть на улицу, потом снова заговорил:

– Хоть бы дракон остался в хорошем расположении духа еще недели на две. Он может нам понадобиться.

Кехед Тебран относился к тем немногим аристократам, кто знал тайну Дженедела. Личные охотничьи угодья сюзерена – лес у подножия горы к северу от Тиры – постоянно патрулировался лесничими, которые никого туда не пускали и заботились о том, чтобы в лесу было достаточно дичи на корм дракону. Кое-кто верил, что дракон живет на самой вершине горы, зачарованный лордом Бахлем, другие же считали дракона воплощением бога Нартиса и думали, что чудовище помогает людям в трудную минуту. Лезарлю даже не пришлось распространять эти слухи, народ прекрасно справился с подобной задачей и без него. И хотя это было на руку повелителю, все-таки он немного огорчался.

– К счастью, нам еще нужно поймать вампира! – Тебран рассмеялся вымученным смехом. – Жизнь становится все труднее. Может, лучше предаться пьянству в ожидании счастливых времен?

Бахль устало улыбнулся.

– Согласен. Попрошу Лезарля найти артистов или акробатов: пусть развлекают нас, пока мы напиваемся до потери памяти. Только сперва мне кое-что нужно сделать, пока я еще прилично соображаю.

Со все возрастающим недовольством Бахль наблюдал, как дворец становится все более мрачным и заброшенным. Все меньше людей приходили на верхние этажи, даже в те покои, прямо под которыми находились апартаменты для аристократов. Ни натертый до блеска пол, ни запах пчелиного воска не могли прогнать впечатление, будто это не дворец, а опустевший храм, покинутый, хотя все еще вызывающий благоговение.

Первым делом Бахль отправился в комнаты Изака, потом – вниз, в библиотеку. Он остановился в дверях и осторожно провел рукой по слегка выцветшей росписи на дверных створках. Один из его просвещенных предшественников заказал этот рисунок, попытавшись оставить напутствие тем, кто будет править после него. На росписи был изображен сам повелитель: меч его покоился в ножнах, в руках правитель держал целую охапку свитков, взирая вниз, на свою армию. Эту картину Атро никогда не ценил, несмотря на свою жадность, да и очень немногие белоглазые оценили бы.

Как и предполагал Бахль, в библиотеке он нашел Тилу.

Девушка держала на коленях книгу, но вместо того, чтобы читать, смотрела в окно. В былые времена помещение библиотеки служило храмом богов Верхнего круга, но один из прежних правителей, ценивший знания выше набожности, устроил здесь хранилище книг. Очень немногие понимали огромную ценность библиотеки: в ней хранилось больше тысячи книг в кожаных переплетах и пыльных свитков, собранных по всему Ланду – стране, где из боязни быть обвиненным в ереси, в прорицательстве и магии ученым приходилось работать втайне от посторонних глаз. Сама история Ланда передавалась лишь в легендах и сказках: истина пряталась в мифах. Демоны и местные божества, подчиняющиеся сильным богам, были частью повседневной жизни. Поэтому для некоторых людей знания и письменное слово несли с собой не только могущество, но и опасность.

Огонь, потрескивавший в большом очаге слева от входа, слегка согревал прохладный воздух, но даже в разгар зимы библиотека оставалась святилищем, хоть и бывшим: ни толп людей, ни шума, в отличие от Большого зала. По давно сложившейся традиции главный распорядитель брал горящее полено из негаснущего очага в Большом зале и в первую очередь растапливал очаг в библиотеке. Обычай возник задолго до Бахля, но главный распорядитель Лезарль неукоснительно придерживался его.

Бахль подошел к очагу и добавил в него дров. Тила вздрогнула, услышав это, и вскочила – книга со стуком упала с ее колен. Девушка испугалась еще больше, вспомнив, насколько ценны хранящиеся здесь книги.

– Милорд… – начала она, но герцог взглядом заставил ее замолчать, пододвинул кресло к огню и жестом предложил Тиле присоединиться к нему.

Бахль наклонился к очагу, чтобы прогнать неприятный озноб.

– Нам нужно поговорить, – осторожно начал он.

Тила села, напряженно выпрямившись, положив на колени сцепленные руки. Она ждала, но Бахль молчал, оглядывая ее с ног до головы. Девушка носила больше украшений, чем обычно считал допустимым Лезарль, но, поскольку украшения в основном были религиозного свойства, Бахль ничего не сказал. Глаза Тилы были светлыми – что крайне редко встречалось среди фарланов – с желтыми крапинками. Таким глазам больше идет смех, нежели грусть.

– Ты очень сблизилась с моим кранном. То был не вопрос, а утверждение.

– Да, милорд. Он… лорд Изак требует от меня немногого: только чтобы я учила его всему, чему можно. Я рассказываю ему о войнах кланов, о временах богов, а еще сказки, которыми я обычно развлекаю племянницу, укладывая спать.

Служанка не понимала, что хочет от нее услышать повелитель Бахль.

– Он быстро учится?

– О да! Он с жадностью слушает все, что я говорю, наверное, потому, что у него не было мамы, чтобы…

Она вдруг замолкла. Бахлю в юности жилось гораздо трудней, чем Изаку, все во дворце это знали.

– А еще он задает много вопросов, желая знать, откуда что-либо взялось.

– Приведи пример.

Тила подумала мгновение, закусив губу.

– Ну, например, наказания проклятых. Я никогда не задумывалась, почему наказания были разными, а Изак заинтересовался этим даже больше, чем самим фактом наказания. На прошлой неделе он дважды поправлял священника – одного из немногих, кто еще решается приближаться к нему после случая с Афгером Ветленом.

Тила снова замолчала, испугавшись, не наговорила ли лишнего. А вдруг ее слова примут за сплетню? Тогда она может потерять доверие Изака и свое положение во дворце.

Бахль поплотнее закутался в плащ и уставился на книжные полки над головой Тилы.

– Да, это неожиданные вопросы, – пробормотал он про себя, потом снова посмотрел на Тилу. – Но неважно. Это напоминает мне о том, что я хотел сказать. Изак – особенный, и не только потому, что он мой кранн. В век Завершения очень непросто быть особенным.

Тила кивнула, невольно взглянув в сторону окна, через которое смотрела на Изака до того, как в библиотеку вошел Бахль.

– Правителей почитают выше прочих смертных, но боги не церемонятся с нами. Они ожидают и требуют от нас неизменной преданности. Правитель должен любить только своего бога-покровителя, потому что любовь к кому-то другому делает человека уязвимым.

Говоря об этом, Бахль думал о своем прошлом, но его слова должны были послужить предостережением для Тилы.

– Неважно, что он нашептывает тебе по ночам. Он не всегда сможет тебя защитить…

– Милорд! – запротестовала Тила, ее щеки зарделись. – Он не… мы не…

Она не смогла заставить себя закончить начатую фразу перед избранником богов.

Бахль безмерно удивился. Но он не сомневался, что служанка говорит правду – никто не смел обманывать его, даже закоренелые преступники и прожженные политиканы.

– Значит, вы еще не настолько близки. Но ведь такая близость – лишь вопрос времени. Я угадал? Признайся, девушка.

– Я… – Тила опустила глаза под пристальным взором господина.

– Он тебе нравится? Это глупо, очень глупо.

Его слова неожиданно заставили Тилу взорваться.

– У нас с лордом Изаком много общего, нам нравится проводить время вместе! – заявила она с некоторой горечью в голосе. – И какая разница, нравится он мне или нет? В конце концов, для чего меня к нему послали?

Бахль удивленно приподнял брови.

– Вашим родителям понравилось бы, если бы вы укрепили свое положение при Изаке, получили влияние на кранна, достаточное, чтобы стать для многих желанной невестой. Лорд Изак – белоглазый, а не какой-нибудь придворный, получивший высокий чин. Изака невозможно превратить в светского человека. Вы не сможете построить с ним семью, не сможете прожить с ним до старости. Те дары, что он получил сегодня, превращают вас в самую ценную заложницу во всем Ланде. Тила кивнула.

– Я знаю, милорд. Я никогда и не помышляла, что у нас с лордом Изаком может быть общее будущее. Сейчас меня заботит лишь одно – чтобы он вернулся с войны живым.

– Ты сомневаешься в его воинском искусстве? Он может кривляться и гримасничать, хихикать, сколько влезет, но белоглазый рождается, чтобы сражаться и выживать. Изак – не исключение.

– Я понимаю, милорд, – сказала Тила. – Просто я не могу не думать, что, раз армия эльфов выступила в поход зимой, им, скорее всего, понадобилось нечто большее, чем рабы. Дары могут оказаться для врага заманчивым трофеем. У Изака совсем нет опыта, а целая армия будет стремиться его убить.

Она на секунду разжала руки, чтобы поправить кольцо с желтым камнем, и тотчас снова сцепила пальцы.

– Я рад, что ты все понимаешь, – похвалил Бахль. – Изаку понадобятся люди, способные предвидеть ход событий и повлиять на него. Слишком многие аристократы до сих пор считают, что эльфы выступили в поход просто потому, что спятили. А те, кто еще помнят предсказания Шалстика, не относятся к ним серьезно.

Тила нахмурилась, не понимая, о чем говорит герцог, но потом ее осенило.

– Шалстик! Я вспомнила. Мама все время хвасталась, что однажды летом один бродячий артист целую неделю прожил в доме ее сестры и, похоже, всю неделю повторял предсказания Шалстика. Мама говорила, что предсказания касались возрождения последнего короля… Но не могут же эльфы считать, будто Изак и есть воплощение Арина Бвра?

Бахль фыркнул.

– Нет, вряд ли они так считают, но его оружия и доспехов вполне достаточно, чтобы началась священная война с эльфами. Если эльфы решили, что настало их время, не знаю, как мы сможем их остановить. Очень надеюсь, что мне не придется увидеть осуществления их предсказаний. А пока подумай о моих словах: в жизни Изака нет места для романтических фантазий.

Бахль поднялся, глядя в жаркий огонь. По трубе пронесся порыв ветра, из камина вырвались клубы дыма, но, не долетев до Тилы, начали быстро таять. Служанка шевельнулась в кресле, подобрала под себя ноги и плотнее укуталась в шаль.

И тут ей пришла в голову одна мысль. Тила оглянулась на полки с книгами, тянущиеся вдоль стены.

– Изак так мало знает о древней истории и мифах. Возможно, пока он будет на войне, я смогу ему помочь. Если ему предстоит противостоять предсказанию, для него могут оказаться бесценными знания, хранящиеся в этой комнате.

Она подняла взгляд на повелителя Бахля, в ее голосе слышалась мольба.

Бахль коротко кивнул в ответ.

– Мне кажется, ты очень благоразумная девушка. Если он станет тебя слушать, он не пожалеет.

Герцог решил, что сказал достаточно, – и покинул комнату, не произнеся больше ни слова.

Спустя две недели Бахль готов был двинуться на запад. Из Ломина поступали противоречивые вести, и все же более обнадеживающие, чем он ожидал. Маги-близнецы снова помогли Бахлю поговорить с наследником – на этот раз герцог хотел выяснить, какие действия предпринимают враги. Витиль пал и был сметен с лица земли, погибли триста человек, но героическими усилиями гарнизона удалось спасти половину населения города. Воины отвлекли на себя атаку эльфов, дав возможность гарнизону кохмов эвакуировать гражданское население Витиля в безопасное место у Горных Ворот.

Поскольку в Горных Воротах было два легиона и примерно столько же гражданских, трудно было ожидать, что эльфы станут предпринимать попытку взять город-крепость штурмом. На осаду мощных стен старинной крепости ушло бы несколько месяцев, поэтому эльфы, вероятнее всего, оставят Горные Ворота в покое.

Когда силы магов-близнецов пришли к концу и мага унесли, Бахль подождал, пока уйдут и остальные участники сеанса. Его мучило чувство вины за то, что он отправил армию в поход под командованием Изака. Конечно, генерал Лах был очень опытным воином, он не допустит, чтобы кранн совершил непростительную ошибку, и все же…

И все же Бахль знал, что должен был сам отправиться с войсками, сам вести армию в бой, а не идти в Большой зал обедать, перед тем как покинуть Тиру.

Если он отправится по горным тропинкам, которых обычно избегают фарланы, он быстро доберется до своего друга, лежащего сейчас на смертном одре. Им не удалось найти след вампира – значит, вопреки общему мнению, он не появлялся в Тире. Хоть это дело прояснилось до конца.

Уже наступил вечер, из-за дубовых дверей зала доносился приглушенный расстоянием шум пирушки, но после пустоты и тишины других залов и коридоров дворца Бахль был ему рад. Глядя на флаги, свисающие с потолка, повелитель подумал, что им столько же лет, сколько его умирающему другу, и что флаги эти выглядят такими же потрепанными временем, как и аббат, когда герцог видел его в последний раз. Скоро Бахлю придется искать замену и флагам, и другу, ведь ему самому предстоит прожить еще немало.

Подчиняясь странному порыву, Бахль сел на ступеньку и прижался виском к каменной стене. Он почувствовал, как из камня в него перетекает вибрирующая энергия веков, хотя, скорее всего, ему это просто почудилось. Гладя ступеньку и рассматривая флаги, он думал о том, когда же придет и его час. Белоглазые жили по пятьсот лет и больше, и, хотя Бахль чувствовал себя стариком, смерть придет за ним еще очень нескоро, через несколько обычных людских жизней. Но эта мысль не радовала его.

А в Большом зале огонь трещал и гудел – на вертеле жарилась оленина, распространяя аромат сочного мяса. Как только Бахль вошел, все голоса мгновенно смолкли, а герцог, не глядя на собравшихся, направился прямиком к огню. Служанка взяла из котла вогнутую лепешку и положила на нее сочащуюся жиром оленину с овощами.

– Вы уже уезжаете?

Обернувшись, Бахль увидел Лезарля. Правитель кивнул и улыбнулся, отправив в рот кусок мяса.

– И Тиник тоже уезжает, – сообщил Лезарль. – Он только что получил сообщение от командира лесных смотрителей, поэтому отправляется незамедлительно и, как всегда, пешком. Уверяет, что терпеть не может верховой езды.

– Так поздно? Видимо, сообщение шло слишком долго.

– Наверное, это я задержал его в своем кабинете дольше, чем следовало, – улыбнулся Лезарль. Он знал, что Бахль очень интересуется Тиником.

– Спасибо. И где же он теперь?

– Сложил поклажу под столом, чтобы никому не мешать, а сам сидит вон там, возле двери.

Бахль кивнул в знак благодарности и жестом велел Лезарлю продолжать трапезу.

Потом повелитель обернулся, чтобы отыскать взглядом Тиника: тот сидел ссутулившись и смотрел в свою пустую миску – на лице лесничего не видно было следов прожитых лет. Тиник и прежде редко приходил во дворец, а теперь почти здесь не бывал.

Тиник Лах опровергал все сложившиеся представления о белоглазых: он был младшим близнецом генерала Лаха, но не белоглазым, а обычным человеком. Ему полагалось бы умереть еще во чреве матери, как всегда случалось с близнецами белоглазых. Мать белоглазого всегда умирала при родах, а жизнь его близнеца обычно заканчивалась еще до рождения. Но каким-то непостижимым образом Тинику удалось выжить. Правда, он всегда был болезненным ребенком, но, когда вырос, превратился в сильного юношу. Он провел одинокое детство: отец его был нелюдимым лесничим и не доверял чужакам. Судя по всему, Тиник обладал кое-какими свойствами белоглазого, у него таже имелась небольшая склонность к магии, но он хранил в тайне свои магические способности. Для Бахля он был загадкой, которую правитель хотел разгадать.

Раздумья Бахля прервал сам Тиник, наконец заметив повелителя.

– Милорд? – произнес лесничий, поднялся со скамьи и поклонился.

– Я скоро отправляюсь в Кед, – отозвался Бахль. – Сдается, вы не слишком уклонитесь от своего пути, если немного проводите меня.

Тон его не оставлял места для возражений, и все-таки Тиник попытался возразить:

– На самом деле я направляюсь в Сиул, милорд.

– Несколько миль не сделают погоды, верно? Возьмите свои вещи.

Тиник подавил вздох и полез под стол, чтобы вытащить бесформенную грубую суму и кожаный чехол с оружием.

Он безропотно последовал за повелителем, все время упорно глядя в пол, пока Бахль не остановился со словами:

– Я слышал рассказы о том, что в глубине леса живет сальджин. Вам доводилось его видеть?

Лесничий нахмурился.

– Болтовня деревенских дурачков. У нас в лесах навалом своей нечисти, зачем еще заимствовать чужую.

– Странно. Зачем людям такое выдумывать? Ведь вукотики привязаны к своей земле не меньше, чем к своим проклятиям. Мне уже доводилось слышать, как нечто подобное появлялось в лесах лет сто тому назад, когда в городе ловили вампира. И сейчас нам тоже показалось, что в городе появился вампир. Разве не странное совпадение?

Лесничий вздрогнул и, чтобы скрыть смущение, начал поправлять перевязь на плече.

– Понял. Я обращу на это внимание.

– Замечательно. А теперь пора в путь. Думаю, что вы умеете бегать не хуже вашего брата.

– Не дожидаясь ответа, Бахль зашагал к каменной глыбе освещенной луной навесной башни. В военное время мост обычно поднимали, но стражники заметили повелителя еще в дверях Большого зала и, к тому моменту как герцог вышел из туннеля, опустили мост.

Широкие улицы и узкие переулки города были пустынны. Откуда-то слева доносилась тяжелая поступь «духов»-патрульных. Даже карнизники попрятались в своих теплых убежищах: иней превращал крыши домов в это время года в весьма опасное место.

Зато старая часть города с крытыми галереями, арками и статуями выглядела особенно впечатляюще в лунном свете.

Бахль легко шагал по мостовой. Множество башен, замысловатая архитектура делали Тиру очень красивым городом. А при неверном свете луны легко можно было поверить в любые самые фантастические истории. Черные тени прятались в закоулках, под арками, вблизи ярко освещенных таверн. В городе царили законы выживания сильнейшего, но хищники, охотившиеся по ночам, боялись Бахля. Они будут внимательно за ним следить, пока повелитель не скроется из виду: так олень наблюдает за волками, чтобы не попасть в беду.

Над городом висели две большие луны. Луна охотников, Кази, прошла уже полпути к горизонту – значит, не позже чем через полчаса наступит полночь. Южнее сияла луна побольше – Альтерр, ее желтый свет был куда ярче красноватого свечения Кази. Будучи приверженцами Нартиса, оба путника поприветствовали меньшую луну – поцеловали согнутые пальцы и прикоснулись ими ко лбу. Что означал этот жест, давно забылось, как забылось и многое другое в эти смутные времена.

– Удивительно, что некогда в Ланде происходили такие славные события, но еще удивительнее, что скоро эти времена вернутся.

Тиник удивленно посмотрел на Бахля и проследил за его взглядом, обращенным к Кази. Меньшая из лун стала появляться на небе за несколько лет до начала Великой войны и получила имя самого преданного богам смертного – Кази Фарлана.

Согласно легенде, Ларат, бог магии и интриг, соблазнил Альтерр, богиню луны, и уговорил ее скрыться с неба тогда, когда охотники возвращались с охоты. Все охотники вернулись, но Кази Фарлан заблудился в лесу; он ничего не видел во тьме, а за ним охотились убийцы, посланные Ларатом. Когда жена Кази, принцесса Фарлана, не увидела мужа среди вернувшихся, она обратилась за помощью к королеве всех богов. Но луна Альтерр не соглашалась вернуться на небеса. Тогда королева богов сняла алмазное ожерелье, завернула в него кольцо с рубином, принадлежавшее принцессе Фарлана, – получился один большой камень – и зашвырнула все это на небо, чтобы Кази смог увидеть дорогу. Тем самым она спасла ему жизнь.

Но королева еще и наложила заклятие на рубин в центре луны, связав камень с кровью самой Альтерр. Теперь Альтерр каждую ночь должна была забрасывать на небо эту драгоценность, а если бы она не поймала камень, когда тот падал обратно, рубин разбился бы, и тогда кровь Альтерр вытекла бы на землю. Чтобы этого не произошло, Ларат в ближайшую ночь взял у своей любовницы драгоценность и зашвырнул на орбиту Ланда, обезвредив заклятие, наложенное королевой богов.

С тех пор Альтерр оставалось лишь наблюдать, как новая луна ходит по небу, и надеяться, что она никогда не упадет.

– И вы считаете, что нам это нужно? – ответил лесничий на реплику Бахля. Похоже, Тиник был не столько рад предположению герцога, сколько напуган им. – Магия Великой войны отравила весь Ланд. Разве плохо, что потом жизнь стала спокойней?

– Нет, конечно, не плохо. Но отравление магией произошло из-за большой злобы, и выброс этой злой энергии произошел, скорее всего, не во времена Великой войны, а до нее. Разрушений нужно избегать любой ценой, но иногда мне кажется, что великая луна охотников снова может занять в нашей жизни важное место.

Бахль резко сменил тему:

– Вы решили идти в Сиул пешком? Но это же так далеко, Даже для белоглазого.

Тиник громко откашлялся.

– Во-первых, я не люблю ездить верхом и самих лошадей тоже не люблю. Во-вторых, кони платят мне той же монетой – лошадь дважды сбрасывала меня в загоне, когда я был еще мальчишкой, и с тех пор я им не доверяю. Знаю, вы интересуетесь моим происхождением… Потому и захотели, чтобы я вас сопровождал, так?

Бахль кивнул.

Они уже шагали посреди широкой улицы в районе храмов.

– Что ж, я – не мой брат, это точно, но у нас есть кое-что общее, – сказал Тиник. – Наверное, я буду добираться до Ломина дольше, чем добирался бы он, но путь всегда можно срезать, когда идешь пешком, и я передвигаюсь быстрее любого обычного человека.

– Вы не считаете себя обычным человеком?

– А вы бы на моем месте таким себя считали?

Бахль задумался. Хотя Тиник и выглядел обычным, вряд ли ему удалось бы долго скрывать, что он все-таки иной.

– Возможно, не считал бы. Хотя быть обычным вовсе неплохо. А что насчет детей?

– Есть ли у меня дети? Нет, хотя женщины у меня были. В этом я, наверное, мало отличаюсь от белоглазых.

– Магия?

– Я… – Тинику явно не понравился вопрос. Бахль молчал, давая спутнику собраться с мыслями. От прямого вопроса невозможно увильнуть. – Я слегка чувствую магию – так, по крайней мере, я себе это объясняю. Магические способности моего брата довольно слабы, но он может творить заклинания. Со мной все обстоит по-другому. Я могу охотиться и сражаться лучше прочих, я больше других замечаю и понимаю, у меня острее зрение, чем у обычных людей.

– А какую вы платите за это цену?

– Милорд?

Бахль не смог сказать, притворяется Тиник или искренне не понимает вопроса.

– Цену, Тиник. Какова цена таких способностей? Ничто не дается даром. Иначе нарушилось бы равновесие в природе.

– Не знаю, – почти шепотом ответил лесничий. – Мне кажется, мне еще предстоит расплачиваться. В следующем году мне стукнет пятьдесят, а выгляжу я на тридцать. Притом становлюсь все сильнее.

– Сильнее?

– Мой брат тоже это заметил. Несколько дней назад мы впервые за два года встретились, и когда я обнял его, он сразу почувствовал, что я стал сильней.

– Любопытно.

Они уже дошли до Лесных Ворот. Замерзшие листья не шуршали, вокруг стояла полная тишина. Бахль повернулся к лесничему:

– Будем двигаться бегом, пока не зайдет луна. Думаю, вы от меня не отстанете.

И Бахль перешел на легкий бег, не дожидаясь ответа; он старался бежать так, чтобы спутнику все время нелегко было держаться с ним вровень. С легким вздохом вокруг них сомкнулась лесная тьма. Они бесшумно бежали под покровом свисающих ветвей, в просветах которых мелькали залитые лунным светом вершины гор.

Расставшись с Тиником, Бахль продолжил путь один. Он шел заброшенными горными тропами, поэтому никого не встретил в пути. Подножия гор были угодьями пастухов и лесных смотрителей: суеверия и отсутствие пахотных земель удерживали других людей подальше от этих мест.

Рано наступившая зима иссушила и согнула деревья, под ногами потрескивали опавшие листья. Кряжистые дубы и ольхи раскачивались на ветру, их ветви касались ветвей обнаженных серебристых берез. Деревья и кусты отяжелели от непрерывного дождя и мокрого снега. Очень скоро вся жизнь в лесу замрет и наступит пора метелей.

Бахль направлялся в небольшой монастырь, находившийся в вотчине сюзерена Кеда. Места здесь были суровые: земли Кеда лежали хоть и в лесистых, но возвышенных местах, поэтому их продувал ветер, долетающий с гор.

Монастырь этот сильно отличался от обычных городских монастырей, где монахи и монахини принимали живое участие в повседневной жизни простых людей. Здесь же люди находили как уединение, так и место для воинских упражнений. Монахи руководили послушниками в тех боевых искусствах, которые выбирали для себя новички.

Бахль был знаком со здешними капелланами, фанатичными монахами-воинами, принадлежащими к различным боевым подразделениям, зато плохо знал остальную братию. Все дела с кардиналами культа Нартиса были поручены Лезарлю, а сам Бахль не имел времени на священников и пастырей.

Уже наступил вечер, когда герцог наконец увидел частокол вокруг монастыря. Все это утро он пытался прийти в себя после заклятий, к которым ему пришлось прибегнуть минувшей ночью. Не в силах больше оставаться в неведении относительно того, что же сейчас происходит на западе, он распростер свою магию над лесами и почувствовал эльфийскую армию, как почувствовал бы гноящийся нарыв.

Оказалось, что армия эльфов держится в самых темных лесных уголках. Она разделилась на три отряда, каждый из которых высылал вперед разведчиков, а магические дорожки тянулись еще дальше. Вся армия была как туго натянутый лук, готовый выстрелить, едва появится дичь. Бахль надеялся, что ему удалось достаточно серьезно спутать магические сети эльфов.

Входом в монастырь служили простые каменные ворота, из караульного помещения струился свет. В караулке имелась крыша, но сквозь узкую бойницу в стене туда задувал ветер. Бахль заметил внутри дрожащего послушника – даже несмотря на разожженный огонь, внутри должно было быть страшно холодно. Несколько часов на посту, и послушник будет не в состоянии поднять тревогу, даже если и увидит кого-то… С другой стороны, трудно надеяться найти комфорт в монастыре.

Бахль побежал быстрее, бесшумно преодолев поросший травой луг перед каменным прямоугольником монастыря. Послушник отвернулся в другую сторону, вглядываясь в голые деревья. Одним прыжком Бахль перемахнул через частокол и приземлился на дорожке, ведущей к башенным воротам.

Стражник услышал шум и нашарил было оружие, чтобы тут же выронить его при виде Бахля в синей маске, целящегося в него из лука. Некоторое время молодой человек лишь изумленно взирал на герцога, а когда тот двинулся к нему, вскрикнул. Бедняга совсем забыл про свой лук, сначала сражаясь с занавесью, прикрывающей вход, потом – с засовом… Когда же он наконец открыл дверь, Бахль был уже совсем рядом. Перепуганный страж рухнул на колени в дверном проеме и молитвенно сложил под подбородком руки в перчатках.

– Л-л-лорд Нартис, – благоговейно прошептал он. Бахль остановился, удивленно фыркнув.

– Не глупи, парень, – бросил он и направился к пандусу, ведущему в каменный дворик.

Он остановился, соображая, куда направиться дальше, и рассматривая внутренний двор монастыря. По столбам дыма можно было понять, где находятся спальни. За спиной Бахля остались башенные ворота, справа и слева тянулись конюшни и хлева. Спален было две: одна – для послушников, вторая – для монахов. Прямо перед Бахлем была часовня, и судя по просвечивающему сквозь розоватые стекла пламени свечей, герцог успел вовремя: свет, зажженный во здравие аббата, будет погашен лишь тогда, когда аббат минует ворота смерти.

Весь дворик не превышал тридцати шагов в поперечнике. У стен спален громоздились поленницы дров, как будто помогая сохранять тепло, – в каменной стене было полно трещин, с нее свисали голые стебли вьющихся растений.

Небольшая дверь справа от часовни вела в покои аббата, Бахль шагнул через порог.

Комнаты приора выходили в общий коридор, чтобы можно было использовать один очаг для обогрева двух помещений сразу. Судя но всему, Нартис не одобрял уединения в этом монастыре, хотя у некоторых кардиналов имелись собственные дворцы.

За дверью для защиты от сквозняка лежал свернутый ковер. Бахль пошел туда, откуда доносился слабый шепот, и очутился в приемной с привычным для монастырей изображением Нартиса, нарисованным на холсте. В этой комнате монахи обычно дожидались вызова к аббату, здесь было пусто и холодно. Две пары теплых меховых сапог валялись на полу, третья аккуратно стояла у стены.

Бахль взялся за щеколду двери, но услышал голос с другой стороны и приостановился – кто-то читал молитву. Наконец повелитель вошел.

Было ясно, что письменным столом в кабинете аббата давно никто не пользовался. На стене висели в два ряда причудливые картины: то были иконы, изображающие богов Верхнего круга. Бахль улыбнулся при виде них – иконы были гордостью и радостью аббата, который собирал их всю жизнь.

Соседняя комната служила спальней. Войдя, Бахль увидел стоящего в ногах кровати приора – этот высокий сухощавый человек с обритой головой напоминал хищную птицу, взирающую на свой обед. Приор возмущенно оглянулся на звук открывающейся двери, но тотчас узнал Бахля и согнулся в поклоне. Монах, сидевший на краю кровати – наверняка монастырский лекарь, – в отличие от приора не сразу сообразил, кто вошел. Он несколько мгновений сидел с открытым ртом, потом тоже склонился перед герцогом.

– Выйдите, – спокойно, но твердо велел Бахль.

Приор наклонил голову и жестом велел лекарю покинуть комнату.

Бахль прислушался к их удаляющимся шагам и только потом подошел к кровати. Отсюда можно было смотреть сквозь очаг: с другой его стороны, в соседней комнате, сидел приор, якобы молясь, а на самом деле приготовившись слушать разговор.

Черты лица повелителя Фарлана смягчились, когда он повернулся к своему старому другу, закутанному в несколько одеял. От аббата исходил запах лаванды, болезни и старости. На столике возле кровати, прежде всегда заваленном свитками и книгами, теперь стояли только две чаши: одна – с лекарством, другая – с жиденьким бульоном.

Услышав натужный кашель, Бахль наклонился ниже. На лице аббата блуждала легкая улыбка, и Бахль постарался улыбнуться в ответ, и виду не подав, насколько его поразил изможденный вид друга.

– Простите меня, милорд, – почти беззвучно прошептал аббат.

– За что?

– За мою слабость. Мне очень стыдно.

Бахль вздохнул. Раньше аббат был высоким и крепко сложенным. Увидев его таким маленьким и ссохшимся, Бахль вдруг ощутил на своих плечах груз прожитых столетий.

– Тебе нечего стыдиться. Все мы подвластны времени.

– Знаю.

Аббат помолчал, пытаясь отдышаться, и хотел было отбросить одеяла, но у него не хватило сил.

– Я не собирался умирать вот так.

– Большинство людей стремятся именно к такому – к тому, чтобы умереть в глубокой старости в своей постели, в окружении семьи и друзей.

– Одного друга. Это немного…

Бахль не понял, действительно ли аббат сожалеет об этом – больному было слишком трудно говорить, чтобы можно было ясно расслышать все слова.

– Ты ведь сам решил здесь поселиться. И я уверен, не сожалеешь о своем решении. Все добро, которое ты сделал, стоит такой жертвы. Я поклялся, что ты не будешь умирать один.

– Серрат.

Слово скорее походило на легкий вздох – аббата скрутил приступ острой боли. Губы его растянулись, обнажив зубы, пока он боролся с приступом.

Много лет тому назад в этом самом монастыре аббата учили заговорам, помогающим переносить страдания. Капелланы Фарлана считались образцами отваги и стойкости и должны были служить примером для полков, с которыми вместе сражались. Выживали сильнейшие.

Глядя, как слегка подергивается лицо больного, Бахль обдумывал сказанное аббатом.

– Серрат – это тот, кого ты хотел бы видеть?

Герцог выпрямился и произнес громче:

– Приор, не притворяйтесь, будто не слышите меня. Если мне придется покинуть комнату, чтобы привести вас сюда, клянусь – вы умрете раньше аббата.

Результат этого заявления последовал незамедлительно. Монах поднялся на ноги, выглянув из-за языков пламени очага. Он даже не пытался притвориться, что слова герцога его не встревожили: в монастыре очень редко прибегали к прямым угрозам.

– Вы сказали – Серрат, милорд? Это послушник, который готовится в капелланы. Мальчик всегда нравился аббату, он прекрасный ученик, хотя немного вспыльчивый.

– Приведите его, – велел Бахль – дальнейшие объяснения ему не требовались.

Приор по ту сторону очага исчез, а Бахль снова повернулся к другу.

– Серрат сейчас придет.

Потом он стал думать, как бы облегчить боль аббата. В этом могла помочь магия белоглазого.

Когда раздался стук в дверь, аббат уже снова мог легко дышать.

В комнату заглянул юноша лет шестнадцати, и Бахль приказал ему войти. Сперва Серрат испугался, увидев повелителя, но при взгляде на аббата глубоко опечалился.

– Заходи, присаживайся ближе, – обратился герцог к оробевшему мальчику. – Он просил тебя позвать.

– Серрат. Дай мой лук.

Послушник с трудом сглотнул и принес из угла лук с широкими плоскими рогами. Судя но всему, мальчику уже приходилось держать это оружие в руках, и он наверняка читал написанные на нем слова Нартиса, прославляющие воинов племени. На луке не было тетивы, и Бахль протянул послушнику одну из своих запасных. Когда-то герцог сам подарил аббату этот лук, и по прошествии стольких лет оружие все еще было в отличном состоянии. Аббат протянул сморщенную руку и погладил изгиб рога.

– Его подарил мне повелитель Бахль, а теперь я дарю его тебе.

Серрат удивленно распахнул глаза, но не посмел возражать.

– Ты очень способный ученик – такой же, каким был учившийся у меня кардинал Дистен. Бахль, когда он будет готов, дайте ему должность, от которой в свое время отказался я.

Повелитель кивнул, глядя на молодого человека, преисполненного благодарности за подарок. Лицо Серрата все еще было лицом ребенка, но его широкие плечи и мускулистые руки были уже как у взрослого. Немногословный аббат никогда не рассказывал Серрату о подвигах, за которые получил этот лук, как не говорил и о том дне, когда отказался от самой высокой и почетной должности – капеллана легиона дворцовой гвардии.

Аббата скрутил новый приступ боли, и лишь некоторое время спустя он снова смог заговорить. Бахль держал его за руку и ждал.

– Теперь мне легче… Как там Ланд, мой друг?

– Наступает зима. Надеюсь, ты хорошо обучил капелланов, они скоро понадобятся мне…

Герцог смолк, потому что аббат вскрикнул от боли.

– О всемилостивые боги!

Все, что прозвучало вслед за этим возгласом, было невозможно разобрать, но Бахлю показалось, что среди невнятного бормотания он услышал «Властелин призывает».

– Могу я чем-нибудь помочь? – спросил Бахль, угнетенный своей беспомощностью.

– Дайте мне сферу, – задыхаясь, попросил аббат.

Боль сжигала его, но то был человек, который некогда сумел собрать и повести в атаку разбитый легион, хотя в его горле торчала стрела и ему оставалось только уповать на Нартиса, чтобы не лопнула вена. Аббат знал, что такое боль, и никогда ей не поддавался.

– Я хочу еще раз ощутить в своих руках мощь, прежде чем проиграю сражение.

Выговорив это, аббат без сил откинулся на подушки; из его прокушенной губы потекла кровь.

Бахль не стал терять времени, чувствуя, что тени становятся все длиннее, а значит. Смерть уже совсем близко. Бахль обнял друга за плечи и посадил. Призвав на помощь свою магию, он заставил энергию заструиться через тело больного. В свое время старик был прекрасным воином-магом, столь же умелым, как и любой белоглазый, но в придачу преисполненным веры. Сфера, о которой упомянул аббат, была основным орудием обучения: она вытягивала энергию и сворачивала в шар – великолепный способ тренировки контроля.

Бахль ощутил, как аббат расслабился, когда по нему заструился магический поток. Так много магии убьет человека за несколько секунд, но поскольку это снимало боль, остальное не имело значения. Держа руки аббата в своих, Бахль задержал магическую энергию между собой и другом. Комната осветилась зеленовато-синим светом, тени стали темнее и холоднее. Бахль позволил энергии изгибаться и танцевать, а потом обуздал ее, прежде чем выпустить немного в сферу; разделил всю магическую энергию на три потока и заставил их бешено носиться друг вокруг друга. По комнате разлился неестественный свет, падая на корешки книг по магии, любовно лаская эфес Белой Молнии – широкого меча у Бахля за спиной.

Но вот тени сгустились, и магия исчезла. Герцога встряхнула дрожь, когда Властелин всех богов забирал душу аббата, освобождая того от страданий. Друг Бахля умер с улыбкой на губах, вспоминая старые счастливые времена, – и был удостоен слезинки, скатившейся по щеке белоглазого повелителя.