Вызывающий бурю

ГЛАВА 3

Изак огибал фонтан на площади Барбикана, над которой нависали массивные башни, когда поскользнулся на мокрой мостовой и рухнул ничком. Воздух вырвался из его груди, резкий удар отозвался острой болью в ребрах. Мальчик перекатился на спину и посмотрел в темное небо. Крупные капли дождя били в глаза, заставляя все время моргать. Изак застонал и с трудом приподнял голову – толпа преследователей приближалась.

«Вставай же, идиот, забудь про боль и беги».

Эта мысль вернула его к жизни, заставила вскочить с земли. До цели оставалось лишь сорок ярдов, он втянул голову в плечи и припустил к подъемному мосту. К его счастью, мост был опущен, и, пробегая по нему, Изак принялся читать благодарственную молитву Нартису. В свете, льющемся из стрельчатых окон, было видно, как в воду рва падают капли дождя.

В отчаянии Изак устремился под надежную защиту башен, охраняющих вход в крепость, никак не ожидая, что наткнется на закрытые металлические ворота. Отпрыгнув, он стал тщетно искать, где бы войти.

Изак откинул со лба мокрые волосы и вытер с лица смешанную с кровью и грязью воду, стекающую в глаза, мешающую видеть. Дождь усиливался. Изак обратил взор на небеса: он уже не молился Нартису, а просто смотрел вверх взглядом, полным упрека. Преследователи были уже рядом.

Когда они навалились на мальчика, тот свернулся клубком, пытаясь прикрыть голову окровавленными руками. Каждый удар, который он получал, сопровождался довольным мычанием нападавших. Пинком его перевернули на спину, и он не удержался, на миг открыл глаза, увидев над собой искаженное нечеловеческой гримасой лицо. Потом лицо внезапно исчезло – человека оттолкнули в сторону.

И вдруг побои прекратились.

Изак сжался, ожидая следующего пинка, но его не последовало. Он снова осторожно приоткрыл глаза, чтобы посмотреть на нападавших: те свирепо таращили на него налитые кровью злобные глаза; один из врагов поднимался с земли – он не был ранен и явно не понимал, что же случилось.

И тут Изак увидел слева и справа от себя стражников, державших руки на эфесах мечей. В слабом свете воины в черных доспехах и белых одеждах, украшенных гербом повелителя, выглядели очень грозно и явно приготовились к бою – их лица были прикрыты щитками шлемов. Изак глянул влево, на дверь в стене. К ней был прибит такой же герб – орел с распростертыми крыльями, выкрашенный в белое и черное. Герб повелителя Бахля.

Прошелестел ветер, и люди, столпившиеся на подъемном мосту, задрожали от холода. Они уже готовы были повернуться и бежать, но тут откуда ни возьмись появился Хорман и начал проталкиваться вперед.

– Этот белоглазый ублюдок только что убил человека! – закричал он. – Он мой сын, а я знаю закон. Отойдите от него.

Один из «духов» вышел вперед. Он ничего не сказал, только жестом велел Хорману приблизиться. Потом стражник убрал руку с эфеса меча и откинул щиток шлема.

Изака охватила паника. До восемнадцати лет дети считались собственностью своих родителей, если не объявлялись взрослыми раньше срока. Многие пользовались этим правом и признавали своих детей взрослыми уже в шестнадцать-семнадцать лет. Но не Хорман: он мог держать Изака в подчинении только до тех пор, пока тот по закону оставался ребенком. Поэтому сейчас Изака могли повесить, раз отец заявлял, что он убил человека.

Стражник, стоявший напротив Хормана, склонил голову, чтобы снять шлем. Он делал это так нарочито медленно, что Хорман чуть было не взял шлем из его протянутых рук. Единственная косичка стражника расплелась. Он поднял взгляд, и Хорман, к своему ужасу, обнаружил, что на него смотрят абсолютно белые, как у Изака, глаза. Хорман все еще стоял с открытым ртом, когда получил удар в челюсть.

Второй стражник тоже сделал шаг вперед, его меч со свистом вылетел из ножен. Преследователи Изака подались назад, развернулись и бросились бежать. Остался лишь Карел. Стражник подошел к нему, не опуская меча, разглядел белый воротник, кивнул и отступил. Карел склонил голову в ответ и взял Хормана за плечи, чтобы поднять на ноги. Того шатало – белоглазый «дух» был ростом с Изака, но значительно шире в плечах, от удара его кулака у Хормана кружилась голова, он весь дрожал.

Хорман поднес палец к губам и посмотрел на оставшуюся на пальце кровь. Потом стряхнул с плеч руки Карела и свирепо глянул на Изака.

– Замечательно. Больше никогда не возвращайся. Ты для меня мертв.

Изак ненавидел отца всей душой, но эти слова больно ранили его. Он ничего не ответил. Хорман сплюнул и развернулся, отшвыривая руку Карела, который хотел было его остановить.

Карел повернулся к Изаку и пожал плечами.

– Вспомни меня, когда станешь генералом, Изак. Карел отвернулся, пошел прочь, и Изак открыл рот, чтобы окликнуть и вернуть его, но голос не слушался. Закрыв рот, он опустил глаза и увидел, что руки его в крови.

Кто-то обхватил его за плечи и поднял на ноги. Белоглазый стражник пристально всмотрелся в него, но Изак уже не чувствовал ни страха, ни волнения.

– Ты сможешь идти? – хмуро спросил второй стражник. Изак кивнул, осторожно поставив ногу на землю, прежде чем перенести на нее весь свой вес.

– То был и вправду твой отец? Он снова лишь кивнул.

– Ты знаешь, зачем тебя позвали?

На этот раз Изак пожал плечами. Он не смотрел на стражников, его глаза следили за отцом, уходящим в ночь.

– Кто велел тебе прийти?

– Никто. Они гнались за мной от самой конюшни. И я не знаю почему. Я просто подумал, что, если доберусь до стражи, отец не забьет меня до смерти. А здесь легче найти гвардейцев.

– Ты действительно убил человека? Изак показал свою порезанную руку.

– Да, убил, но он пытался перерезать мне горло кинжалом.

– И никто не посылал тебя во дворец? Изак подозрительно посмотрел на него.

– Конечно нет. Почему вы об этом спрашиваете? Кто мог меня послать?

Стражник перестал задавать вопросы, разочарованно щелкнул языком и повернулся в сторону караульного помещения, приглашая Изака войти. Его товарищ медлил, в замешательстве глядя Изаку в глаза. Но когда Изак выпрямился и с вызовом посмотрел на белоглазого, стражник, как ни удивительно, вздрогнул и отвернулся.

Второй стражник, на добрых пять дюймов ниже своего белоглазого товарища, снова дал знак мальчику войти в караулку. На этот раз Изак послушался и шагнул туда, где мерцал огонь и было тепло. Он прошел мимо двух копий с короткими древками, прислоненными к стене, и направился прямо к очагу. Посреди караулки стоял стол, на нем валялось какое-то тряпье рядом с пустой тарелкой. Изак порылся в засаленных тряпках, отыскивая ту, что почище, выбрал одну и плотно перевязал раненую руку.

Белоглазый тоже вошел внутрь и закрыл за собой дверь из толстого дуба с массивным металлическим запором. Дверь казалась совсем маленькой в сравнении с огромной гранитной плитой на железных полозьях – видимо, ее здесь держали на случай осады. Позаботившись о том, чтобы сюда никто больше не вошел, стражник повернулся к Изаку и стал внимательно рассматривать его. Мальчик так и не понял, что выражало лицо гвардейца – враждебность или озадаченность, но подумал, что слишком устал и проголодался, чтобы беспокоиться об этом.

Второй стражник прошел в дальний конец комнаты, где виднелась другая плита, потянул за цепь, свисающую из дыры в потолке, и свистнул. Откуда-то сверху на свист отозвался резкий звук: это на одной из стен появилась и стала расти темная трещина.

Изак ощутил через подошвы босых ног вибрацию при трении камня о камень.

Стражник вынул из подставки у стены факел и нырнул в образовавшееся отверстие.

– Пойдем, – бросил он.

Они прошли по коридору тридцать ярдов и оказались перед обитой железом перекосившейся дверью. Стражник распахнул ее и пропустил Изака вперед.

Спустившись по стоптанным ступеням, мальчик оказался в огромном шумном зале. Прямо перед ним жарко полыхал огонь, над которым висели капающие жиром окорока, две девушки присматривали за жарящимся мясом. В комнате было несколько длинных столов, и по строгим одеждам сидевших за ними людей Изак догадался, что это тоже гвардейцы. Все посмотрели на него, но потом быстро вернулись к еде. На балках высокого потолка висели знамена, стены были украшены драпировками, щитами, мечами и флагами со сломанными древками – явно военными трофеями. В воздухе витали соблазнительные запахи табачного дыма, разогретого жира, свежего хлеба и ароматной подливки.

Изак оглядывался, рассматривая украшения на стенах, он знал некоторые гербы по своим путешествиям. Видимо, трофеи завоевали в битвах, запечатленных на драпировках. И, хотя гобелены выцвели и покрылись копотью, Изак сумел разглядеть ряды войск и вражеские полки. Он повернулся к стражнику, с которым пришел, а тот указал на одного из слуг, после чего отступил к двери и скрылся за ней.

Изак смотрел ему вслед: здесь явно никого не заботило, что он убил человека, и это было трудно понять. Правда, все, что происходило этой ночью, было непонятно, и Изак решил не плакать по пролитой крови. Что сделано, то сделано.

Слуга носил традиционный костюм фарланов: широкие, просторные штаны до пят и обычную толстую рубаху, аккуратно перетянутую ремнем шириной в руку. Можно было подумать, что он направляется в храм на богослужение, только на пряжке ремня виднелось не изображение бога, а эмблема повелителя Бахля.

Слуга сердито посмотрел на Изака, но молча указал ему на стол и вскоре принес миску дымящегося оленьего жаркого, поверх которого лежал кусок хлеба. Изак с жадностью набросился на еду. Он поглощал жаркое очень быстро из опасения, что все это ошибка, что у него вот-вот отберут миску. Он едва начал вычищать хлебом соус, как миску у него отобрали и поставили другую, на этот раз еще и с бутылью пива. Теперь Изак ел не так быстро, но, поскольку был крупным мальчиком целых шести футов ростом и еще продолжал расти, ему понадобилась и третья порция, чтобы насытиться.

Наконец он откинулся на скамье, вытер с губ остатки жира и осмотрелся. Только сейчас он увидел по-настоящему, где находится. Да, на гобеленах, и вправду, изображались сцены знаменитых сражений, названия которых были вытканы по-разному: на одном – в кроне дерева на заднем плане, на другом – на знамени генерала. Изак вспомнил рассказы Карела обо всех этих событиях. На большинстве гобеленов присутствовал повелитель Бахль, всегда впереди – или на своем драконе, или на вздыбленном коне, – а вокруг него валялись убитые и раненые.

Гобелены висели по всему периметру комнаты в хронологическом порядке. Самый старый, с изображением событий двухсотлетней давности, – над главным столом; самый новый – у двери. Изак помнил, что в битве, вытканной на новом гобелене, принимал участие и Карел, вскоре после этого его и произвели в «духи». Изак пристально разглядывал гобелен в надежде увидеть на нем седовласого друга в молодости, но большинство воинов нельзя было отличить по лицам одного от другого. Мальчику очень хотелось верить, что среди воинов были и белоглазые, ведь на расстоянии все выглядели одинаково и все сражались бок о бок.

Он заулыбался, представив Карела совсем молодым, таким же, каким сейчас был он сам. Изак не знал, как сам бы поступил в той битве: наверное, держался бы поближе к ветеранам и пытался увидеть как можно больше, но все-таки остаться в живых.

Сейчас ему выдалась редкая возможность как следует все обдумать. Интересно, почему Карел бросил его у ворот замка?

Откуда он мог знать, что его здесь примут? Даже сам Изак знал, что в дворцовые воины нанимают не так. Что же, во имя смерти, здесь происходит? И что могло привести отца в такую ярость? Его отец, безусловно, был вспыльчивым человеком, но Изак еще никогда не видел его таким, как сегодня, да и его друзей тоже. Все они буквально превратились в бешеных псов. Что же могло так на них повлиять? По спине Изака пробежал холодок. Мальчик догадывался, что все это каким-то образом связано с тем странным наемником, Аракнаном.

Изак принялся оглядывать сидящих в комнате людей в надежде увидеть дружелюбные лица. Народ здесь собрался весьма разношерстный. Среди воинов виднелись несколько «духов» в аккуратной чистой форме, но большинство были лесными смотрителями в потрепанной зеленой одежде. Они, правда, вымыли руки перед едой, зато одежонка их была заляпана грязью, а у некоторых даже порвана. У одного лесничего в волосах запеклась кровь, и мундир тоже был забрызган ею. Все лесничие были сухощавыми, загорелыми, с обветренной кожей, ниже ростом, чем дворцовые стражники, – ведь им не приходилось участвовать в сражениях с копьями, в тяжелых доспехах. Им нужно было действовать хитростью, прятаться и стрелять из укрытия.

Некоторые из присутствующих бросали взгляды на мальчика, но сразу отворачивались, не проявляя к нему никакого интереса. Не исключено, что эти люди все о нем знали, а может, и нет. Изак же знал только одно – его будут долго проверять, прежде чем принять на службу. Кажется, цвет его глаз никого здесь не смущал, и это было неожиданностью, потому что в других местах многие старались держаться от него подальше.

Хотя не все отнеслись к нему равнодушно: собаки, бегавшие по залу, подошли к нему познакомиться и принялись лизать его босые, перепачканные в грязи и крови ноги и принюхивались к опустевшей миске. Но, обнаружив, что еды у мальчика не осталось, псы отошли к огромному очагу, разлеглись перед ним и стали смотреть тоскующими глазами на куски мяса на вертелах, источающие аппетитный аромат.

А на самом верху башни повелитель Бахль беспокойно расхаживал по комнате – дары его кранна взывали к нему в ночи. Чем бы ни были те подношения, сила их буквально впивалась в его мозг. Но у Бахля была большая выдержка, и ему было прекрасно известно разрушительное действие магии. Он не желал, чтобы магия поработила его, как это случилось с его предшественником, повелителем Атро.

Повелитель Атро правил народом четыреста лет. А затем Бахль его убил. Прежний правитель был злым человеком еще до того, как пришел во дворец. А получив столь большую власть, начал убивать, пытать и унижать людей, как того требовала его черная душа. Он отличался болезненным пристрастием к магическим артефактам, поэтому не гнушался грабить могилы и осквернять храмы. Но чем больше магических предметов появлялось у него, тем сильнее они к нему взывали. Ко времени дуэли повелитель Атро был уже почти сумасшедшим, и все же их поединок чуть не стоил Бахлю жизни.

– Мой господин, умоляю, не стоит так переживать. Мальчик уже во дворце, внизу, но он может и подождать. Мне нужно, чтобы вы успокоились, иначе мы потеряем нашего нового кранна в считанные минуты.

Лезарль, главный распорядитель, стоял в сторонке у стола.

Бахль не заботился об изысканности своего жилища: его комната, самая маленькая и самая уединенная в башне, выглядела чрезвычайно просто. Правитель довольствовался очень простой, но прочной мебелью: здесь были лишь небольшой дубовый стол, пара забитых до отказа книжных полок и огромная кровать, занимающая почти всю комнату. Так он показывал свое равнодушие к пышной жизни и к богатству парадных залов нижних этажей. Что еще можно сказать про эту комнату? Из нее открывался великолепный вид на горы, во всяком случае в те дни, когда туман не окутывал город.

– Почему именно сегодня? – спросил Бахль своего распорядителя.

– Понятия не имею. Может, вас проверяют?

В ответ раздалось лишь ворчание, но Лезарль ничего другого и не ожидал. Он налил из кувшина вино и протянул бокал господину, но ему пришлось подождать, прежде чем Бахль соизволил его взять. В таком настроении повелитель Бахль был способен на все. Но если он проглотит все содержимое кувшина, это может помочь.

– Я уж и не думал, что ты сегодня придешь. Ты еще никогда так долго не задерживался в лесу.

– Я всегда возвращаюсь.

– Становится все хуже?

– Да, с каждым разом.

Лезарль грел руки у огня, рассматривая единственную картину на стене. Картина была примечательна не своими художественными достоинствами и не бесспорной красотой женщины, возлежавшей подле ручья, а довольной улыбкой на губах красавицы, потому что она была белоглазой. Лезарлю никогда не приходилось – слава богам! – видеть белоглазых женщин, но он знал, что они отличались эгоизмом и агрессивностью в не меньшей степени, чем белоглазые мужчины. У всех белоглазых жестокость была в крови. Неважно, что лежащая красавица выглядела такой привлекательной и умиротворенной – едва она поднимется, как тотчас станет опасной.

– Лезарль, прекрати пялиться на картину. В твои обязанности не входит напоминать мне о прошлом, – проворчал Бахль, машинально потянувшись к кольцу, висевшему у него на шее на цепочке. У Инех, девушки на картине, красовалось на пальце именно это кольцо. И картина, и кольцо были единственными вещами, которые Бахль трепетно хранил.

– Простите меня, господин, – спохватился главный распорядитель, поворачиваясь к Бахлю. – Ее лицо отвлекает меня от дел. Мне кажется, что она постоянно следит за мной, словно нянька за ребенком.

– Нянька? Скорее, она могла быть матерью своим детям. На некоторое время Бахль забыл о мальчике и принесенных им дарах. Память перенесла его в более счастливые времена. Но действительность быстро вернула его в настоящее – или будущее? – и он снова обратился к Лезарлю:

– Может, расскажешь, что вы там нашли с лордом И литом? Я чувствую нечто необычное, ни на что не похожее. Это… – он не договорил.

– Вы уверены? – начал было Лезарль.

– Да, будь ты проклят! – прорычал Бахль. – Я всегда считал, что прекрасно знаю свои слабости! И не тебе читать мне морали!

Лезарль пожал плечами и жестом попросил Бахля успокоиться. Бесспорно, у повелителя Бахля была удивительная способность обращать свои слабости в силу, и именно это помогло ему возродить Фарлан.

– Это доспехи и меч.

– И?.. – настаивал белоглазый. – Я точно знаю, что есть кое-что еще – то, от чего у меня ломит кости.

– Знания мои ограничены, мой господин, но в данном случае ошибиться очень трудно. Сюленты и Эолис, оружие Арина Бвра, вернулись.

От неожиданности Бахль подавился вином, выплеснувшимся у него изо рта, и раздавил бокал в руке. Арин Бвр – последний король, истинное имя которого было вычеркнуто из истории за тяжкие грехи. Арин Бвр первым из смертных объединил эль-фийские народы после долгих веков разногласий, за что боги осыпали его щедрыми дарами. Но, как оказалось, вовсе не мир был целью короля. Арин Бвр выковал оружие невиданной мощи, с помощью которого можно было победить даже богов Верхнего круга. И король повел армии против своих создателей. Великая война длилась всего семь лет, но позор, который навлекли на себя обе стороны сотворенными ими ужасами, будет помниться тысячелетиями.

– О боги. Неудивительно, что И лит не пришел ко мне… – Бахль снова не договорил.

– Поверить не могу – я держал в руках сам Эолис, – голос Лезарля задрожал.

– Судьба благосклонна к нашему новому кранну или он проклят? – поинтересовался Бахль.

– Кто знает? Самое совершенное оружие – клинок, убивающий богов. Я бы ни за что не хотел им владеть. Благословен он или проклят – какая разница?

– Из-за этих даров им начнут интересоваться интриганы и сумасшедшие по всей стране. Такого не пожелаешь и врагу.

Бахль нахмурился, смахнув осколки бокала в огонь.

– А сколько существует предсказаний, связанных с этим оружием?

– Ты не ценишь знания, Лезарль.

Тот рассмеялся.

– Не могу отрицать. Но хочу все же сказать в свою защиту, что я управлял народом, поэтому подобный пробел в моих знаниях простителен. Я могу справляться с людской глупостью, а вот с предсказаниями – едва ли, милорд.

– Согласен, это очень сложная наука. Предсказаний великое множество, жизни не хватит, чтобы в них разобраться.

– Так во что же нам верить?

– Ни во что! – Бахль весело расхохотался. – Разве можно жить по предсказаниям? Так поступают лишь глупцы и отчаявшиеся люди. Все, что тебе нужно, – это знать, во что верят другие: культ Шалстика и предсказания Посвященного, Цветка Изобилия, Спасителя и Покинутого. Знай своего противника и готовься предугадать, когда он нападет. Сейчас, когда неожиданно появился новый кранн, вся страна будет смотреть на нас. И чем дольше нам удастся удержать в секрете, какие дары он получил, тем лучше.

– Думаете, такое возможно скрыть? – Лезарль с сомнением посмотрел на правителя. – Когда станет известно, что кранн появился без даров, половина чародеев города заинтересуются этим. Уж не знаю, что им сможет подсказать их дьявольская магия, но сильные мира сего всегда привлекают внимание. И кто-нибудь все равно докопается до истины. Например, сиблисы – они чуют магию на огромном расстоянии.

– Сиблисы прибегали к такой сильной магии, что она их убивала. Не думаю, что кто-нибудь еще так поступит. И все же ты прав. Где-то, когда-то истина обязательно всплывет. Однако небольшая отсрочка пойдет нам на пользу. Даже если маги все узнают, они придут к тебе за подтверждением. И тогда тебе придется польстить их мудрости и прозорливости, а потом разъяснить, что, если все узнают, что Сюленты и Эолис снова вступили в игру, могут погибнуть люди. Позже решим, как нам поступить, когда жрецы начнут болтать. А сейчас давай посмотрим, стоит ли мальчик всех этих хлопот.

Изак задремал за столом, опустив голову на руки. Гул разговоров вокруг не мешал ему спать. Горьковатый запах жира, капающего в огонь, доносился до него даже во сне, и Изак облизывал губы, снова ощущая божественный вкус того оленьего жаркого, которым недавно набил живот. Мясо было редкостью в жизни Изака, потому что охотиться разрешалось лишь тем, кто платил пошлину. Кочевники, путешественники и бедняки могли разнообразить свою скудную диету только птицами, подстреленными в лет, что удавалось тогда, когда птиц вспугивал стук колес. И когда такое случалось, Изаку лишь один раз из десяти благодаря своим природным способностям и острому зрению удавалось послужить людям: он подбивал дикого гуся или утку, которые незамедлительно поступали в общий котел. И тогда отец снисходил до скупой похвалы.

Сквозь сон Изак постепенно почувствовал, что в зале что-то изменилось. Голоса смолкли. По его спине пробежал тревожный холодок, мальчик поднял голову и увидел, что все встали. Один из лесничих смотрел на него, и Изак поспешил тоже вскочить. Прямо перед собой он увидел худого невысокого человека, позади которого стоял великан на фут выше Изака, в глухой синей маске.

– Значит, это ты новенький, – произнес человек пониже.

Он стал внимательно рассматривать Изака, улыбаясь все шире и шире. Почувствовав себя коровой на базаре, мальчик с трудом сохранил спокойствие.

– Добро пожаловать во дворец Тиры. Есть ли у моего господина имя?

– Ой, меня зовут Изак… Господин.

Глаза Изака перебегали с одного человека на другого. Великан в маске стоял так неподвижно, что казался статуей. И тут же память Изака услужливо выдала образ, хранившийся на самой поверхности сознания.

«О боги, это же повелитель Бахль!»

Высокий по-прежнему молчал и не двигался, зато глаза его словно заглядывали в душу Изака, изучая и оценивая мальчика с холодным спокойствием.

Изак всем телом чувствовал, что взгляды собравшихся устремлены на пожилого белоглазого – у повелителя Бахля была особенность привлекать к себе всеобщее внимание. Он был словно домашний очаг: даже повернувшись к нему спиной, чувствуешь его тепло.

Правитель вытянул руку, и Изак, глупо моргая, непонимающе посмотрел на огромную ладонь, словно в жизни не видел ничего подобного. Потом дрожащими руками обхватил запястье Бахля и почувствовал, как тот сжимает его руку.

– Изак. Я бы не дал такое имя своему сыну, хотя, в конце концов, человек обретает собственное имя. Хочу надеяться, что грубая шутка твоего отца не обидела богов. Добро пожаловать, Изак.

– С-спасибо, мой господин, – только и сумел выдавить Изак, Он давно привык к своему имени и почти забыл то время, когда отец так его назвал: то было имя Кази, прочитанное наоборот, – издевательство над богами, которые отобрали у Хормана любимую жену.

Бахль держал Изака за руку, и в глазах правителя таилось выражение странного удовольствия. Изак почувствовал под ногами Ланд, услышал пульсацию крови в висках. И тут воспоминания из снов нахлынули на мальчика, словно мощная приливная волна. Колени его подогнулись, перед глазами вспыхнули искры, и Изак повалился на спину.