Взаимоотношения И. В. Сталина и Мао Цзэдуна глазами очевидца

Мао Цзэдун и И. В. Сталин

Их взаимоотношения — очень сложный и многогранный вопрос, имея в виду важную роль двух лидеров в судьбах наших стран. Одну сторону проблемы — взаимную неприязнь Сталина и Мао Цзэдуна друг к другу — осветили в печати достаточно подробно, кто ближе к истине, а кто и с натяжками.

В данном случае хотелось бы остановиться на двух моментах, связанных с публикациями архивных документов.

Первая группа вопросов касается взаимоотношений руководства ВКП(б) и КПК, Сталина и Мао Цзэдуна в 1945—1949 гг., т. е. от разгрома милитаристской Японии в 1945 г. до создания КНР в 1949 г.

Вторая — это впечатления об эволюции взглядов Мао Цзэдуна, о личной тактике и стратегии, в частности, в его отношениях с Москвой, со Сталиным. Заметим, что опубликованные в последнее время А. М. Дедовским документы о беседах И. В. Сталина с сыном Чан Кайши Цзян Цзинго (декабрь 1945 — январь 1946 гг.), с Лю Шаоци в июне-августе 1949 г., с Мао Цзэдуном в декабре 1949 — феврале 1950 г. и Чжоу Эньлаем в августе-сентябре 1952 г.[7] показывают, что недоверие двух лидеров друг к другу, имевшее место в 30‑х годах, во время Великой Отечественной войны и первых лет после разгрома Квантунской армии, отходило на второй план в ходе изменения подходов Москвы к роли коммунистов и гоминьдановцев в процессе гражданской войны в Китае.

Вот как, например, судил Мао о советском лидере в 1949 г., причём даже не на публичном собрании (типа его выступления в Большом театре в Москве в декабре 1949 г., во время 70‑летия Сталина), а в ходе закрытых бесед, записи которых ранее хранились как секретные в партийных архивах.

В отчёте в ЦК КПСС о беседах с Мао в Сибэйпо (Северный Китай) в феврале 1949 г. А. И. Микоян писал: «Мао Цзэдун принижал свою роль, своё значение как руководителя и теоретика партии». Говорил, что «он — только ученик Сталина, что он не придаёт значения своим теоретическим работам, так как ничего нового в марксизм он не внёс и проч.» Мао Цзэдун заявлял, что «он, как лидер партии… не может себя ставить в один ряд с Марксом, Энгельсом, Лениным и Сталиным». Мао подчеркнул, что «в основе теоретических побед китайской революции лежит учение Ленина — Сталина и что Сталин не только учитель народов СССР, но учитель китайского народа и народов всего мира».

В телеграмме из Сибэйпо от 5 февраля 1949 г. Микоян сообщал: в одной из бесед Мао Цзэдун говорил, что «при разработке вопроса о китайской революции он основывался на высказываниях товарища Сталина, относящихся к 1927 г., и на его позднейших работах о характере китайской революции».

Обращала также на себя внимание настойчивая линия Мао Цзэдуна, Лю Шаоци (в начале 1949 г. и позже) и Чжоу Эньлая на то, чтобы советское руководство, лично Сталин давали им «советы», «указания» буквально по всем вопросам китайской революции. И это говорилось уже в тот период, когда, как выяснится после смерти Сталина, Мао Цзэдун считал советы Москвы со времён Коминтерна и в последующем «некомпетентными, неправильными, мешавшими китайской революции». Китайские лидеры настаивали на создании «представительства» ЦК ВКП(б) в Китае, выдвигались просьбы о том, чтобы из Москвы давались «руководящие указания», так как «китайские коммунисты — слабые марксисты, делают много ошибок».

«Если по некоторым вопросам между КПК и ВКП(б) возникнут разногласия,— официально заявлялось в докладе от 4 июня 1949 г., представленном на рассмотрение политбюро ЦК ВКП(б) делегацией ЦК КПК во главе с секретарём ЦК КПК Лю Шаоци, посетившей Москву в июне — августе 1949 г.,— то КПК, изложив свою точку зрения, подчинится и решительно будет выполнять решения ВКП(б)». На полях этого китайского документа Сталин написал решительное «Нет!», выразив таким образом несогласие с предлагаемым принципом верховенства Кремля.

В ходе беседы в политбюро ЦК ВКП(б) с делегацией КПК во главе с Лю Шаоци, Гао Ганом в Москве в июле 1949 г. подобные вопросы вновь поднимались. Сталин тогда сказал: «Китайская делегация заявляет, что Коммунистическая партия Китая будет подчиняться решениям Коммунистической партии Советского Союза. Это кажется нам странным. Партия одного государства подчиняется партии другого государства. Такого никогда не было, и это непозволительно. Обе партии должны нести ответственность перед своими народами, взаимно совещаться по некоторым вопросам, взаимно помогать друг другу, а при возникших трудностях тесно сплачивать обе партии — это верно. Вот сегодняшнее заседание Политбюро с вашим участием явилось одной из форм связи между нашими партиями. Так и должно быть».

Участник этой беседы, представитель Москвы в ЦК КПК И. В. Ковалёв стенографически записал следующие слова Сталина: «Мы весьма вам благодарны за такое уважение, однако нельзя воспринимать некоторые мысли, которые мы высказываем, как указания. Можно сказать, что это своего рода братские советы. И это не только на словах, но и на деле. Мы можем вам советовать, но не указывать, так как мы недостаточно осведомлены о положении в Китае, не можем сравниться с вами в знании деталей этой обстановки, но главное — не можем указывать, потому что китайские дела должны решаться целиком вами. Мы не можем решать их за вас».

И далее: «Вы должны понять, продолжал И. В. Сталин, важность занимаемого вами положения и то, что возложенная на вас миссия, имеет историческое, невиданное ранее, значение. И это отнюдь не комплимент. Это говорит лишь о том, насколько велика ваша ответственность и историческая миссия».

Видимо, китайским историкам и нашим китаеведам ещё придётся уточнять подлинную позицию китайских товарищей в тот период.

Особого внимания заслуживает изучение подходов Мао Цзэдуна, руководства КПК к оценке роли Сталина после ⅩⅩ съезда КПСС (февраль 1956 г.). В этом вопросе есть два аспекта.

Первый. Мао Цзэдун и его соратники, местные партийные кадры, кто с меньшей, кто с большей долей искренности — не принимали отрицательных оценок Москвой роли Сталина. Мао Цзэдун как лидер партии на самых первых беседах с советскими представителями, на которых я присутствовал, сразу сформулировал концепцию «30 и 70 процентов» (30 % у Сталина — ошибки, 70 % — заслуги).

А вот как вела себя официальная пропаганда Пекина. Первой реакцией ЦК КПК на критику культа личности Сталина на ⅩⅩ съезде была редакционная статья органа ЦК КПК газеты «Жэньминь жибао» «Об историческом опыте диктатуры пролетариата». В ней, в частности, говорилось, что «И. В. Сталин творчески применял и развивал марксизм-ленинизм», что «в борьбе за защиту ленинского наследия от врагов ленинизма — троцкистов, зиновьевцев и других агентов буржуазии — он выражал волю народа, был достойным и выдающимся борцом за марксизм-ленинизм»[8].

Семь месяцев спустя, 29 декабря 1956 г. (после польских и венгерских событий) «Жэньминь жибао» снова опубликовала редакционную статью в защиту Сталина «Ещё раз об историческом опыте диктатуры пролетариата», которая была написана ещё жёстче, конфронтационно. Обе статьи являлись итогом расширенных заседаний политбюро ЦК КПК по вопросам критики в СССР Сталина и решений ⅩⅩ съезда. На совещании в Чэнду в марте 1958 г. Мао Цзэдун говорил: «Хрущёв одним махом покончил со Сталиным. В китайской партии большинство выразило несогласие. Мы должны преклоняться перед Марксом, Энгельсом, Лениным, Сталиным. Да и почему не преклоняться перед ними, если истина в их руках?»[9].

Споры с китайцами об оценках Сталина, начавшись с 1956 г., продолжались на протяжении всей так называемой «большой полемики» 60‑х годов. Причём Пекин неизменно выступал в роли защитника Сталина.

В беседе в Кремле с A. A. Громыко 19 ноября 1957 г.[10] Мао Цзэдун заявил: «В целом, по нашему мнению, Сталин имеет примерно 70 % заслуг и 30 % ошибок. Возможно, историки произведут другой расчёт заслуг и ошибок Сталина. Может быть, речь пойдёт о 10 % ошибок». «Мы не согласны с вами и главным образом в том, что в начале постановки этого вопроса не были должным образом определены масштабы заслуг и ошибок Сталина».

Продолжая данную тему, Мао Цзэдун сказал, что этот вопрос касается не только лично Сталина, но и всей КПСС, всего советского народа, поскольку за 30 лет при жизни Сталина были завершены революция и строительство социализма, достигнута победа в Отечественной войне. Эти заслуги связаны с народом Советского Союза, КПСС, его ЦК и со Сталиным.

Пока не опубликованы материалы встречи делегаций КПСС и КПК в июле 1963 г. в Москве, которые возглавляли М. А. Суслов и Дэн Сяопин. Как участник этих встреч в Доме приёмов на Ленгорах, знаю о следующих высказываниях Дэн Сяопина по вопросу о роли Сталина. На заседании делегаций 8 июля 1963 г. Дэн Сяопин, в частности, сказал:

● Мы всегда считали и считаем, что ⅩⅩ съезд Коммунистической партии Советского Союза выдвинул идущие вразрез с марксизмом-ленинизмом положения по вопросам войны и мира, мирного сосуществования и мирного перехода. Особенно серьёзными являются два вопроса: вопрос о так называемом «мирном переходе» и вопрос о полном и огульном отрицании Сталина под предлогом так называемой «борьбы с культом личности».

● Со времени ⅩⅩ съезда Коммунистической партии Советского Союза факты показывают, что полное и огульное отрицание Сталина явилось серьёзным шагом, предпринятым руководящими товарищами из Коммунистической партии Советского Союза с целью проложить путь для ревизии марксизма-ленинизма по целому ряду вопросов.

Дэн Сяопин продолжал: Ещё в апреле 1956 г. Мао Цзэдун в беседе с Микояном, а также затем в беседе с советским послом высказывал своё мнение о Сталине. Он подчёркивал: Неправильно считать, что «у Сталина ошибки и заслуги делятся пополам», «как бы то ни было, всё равно заслуг у Сталина больше, чем ошибок. Надо оценивать таким образом, что 70 % — его заслуги, а 30 % — его ошибки. Необходимо сделать конкретный анализ и дать всестороннюю оценку».

На эту же тему Мао Цзэдун, отметил Дэн Сяопин, высказывался и 23 октября 1956 г., и 30 ноября 1956 г. во время встреч с послом СССР. Тогда он говорил: Вы совсем отказались от такого меча, как Сталин, выбросили этот меч. В результате враги подхватили его, чтобы им убивать нас. Это равносильно тому, что «подняв камень, бросить его себе на ноги». Основной курс и линия в период руководства Сталина являются правильными, и нельзя относиться к своему товарищу, как к врагу.

Так говорил Дэн Сяопин ещё в 1963 г.

Два года спустя, в апреле 1965 г., Мао Цзэдун в беседе с А. Н. Косыгиным в Пекине заявил: «Я нападаю на ⅩⅩ и ⅩⅩⅡ съезды КПСС. Я не согласен с линией этих съездов, с тем, что был какой-то там культ личности».

В 1966 г. ЦК КПК в своём последнем письме советской стороне (затем наступил разрыв межпартийных связей) выдвинул требование «покончить с ревизионистскими и раскольническими ошибками, допущенными после ⅩⅩ и ⅩⅩⅡ съездов КПСС и октябрьского (1964 г.) пленума ЦК КПСС» (на пленуме был смещён Н. С. Хрущёв); дать «обещание никогда не допускать таких ошибок».

Второй аспект. Правы и те исследователи, которые замечают иной, селекционный подход Мао Цзэдуна к ошибкам Сталина, когда речь идёт о китайских проблемах. Уже в одной из первых бесед с советским послом 31 марта 1956 г., после ⅩⅩ съезда КПСС, обратило на себя внимание, что основной пафос критики Сталина Мао Цзэдун сосредоточил на анализе «ошибок Москвы именно в китайском вопросе». Причём это повторялось из беседы в беседу во встречах Мао с А. И. Микояном, A. A. Громыко, П. Ф. Юдиным и др. Лидер КПК очень подробно рассказывал о внутрипартийной борьбе, о «московской фракции» в КПК и «вреде», который она нанесла китайской революции.

19 ноября 1957 г. Мао Цзэдун в моём присутствии говорил: Сталин считал, что он (Мао Цзэдун), «хотя и коммунист, но настроен националистически», и «высказывал опасение, что рецидивы национализма в Китае могут дать опасные результаты». «Сталин нас подозревал, у него над нами стоял вопросительный знак». (При этом Мао, разумеется, не останавливался на том, почему этот «знак стоял», уходил от самокритики оценок ряда периодов в истории КПК).

Мне кажется, что ряд аспектов бесед с Мао Цзэдуном надо воспринимать диалектически. После ⅩⅩ съезда (1956 г.) Мао жаловался разным собеседникам на то, что Коминтерн, ВКП(б) «не понимали процессов, происходящих в Китае», «не знали реальной китайской обстановки и её специфики», а потому «давали КПК неправильные рекомендации, советы». Такого рода высказывания и цитаты заполоняют историческую литературу, особенно — публицистику. Реже дают объяснения этому.

А дело выглядело значительно сложнее. Например, «революционное нетерпение» подталкивало китайских лидеров к реализации уже в 1945 г. схем немедленного завоевания власти во всём Китае. Однако именно сочетание политических и дипломатических форм борьбы одновременно с накоплением военного потенциала было единственно верным путём на этом этапе китайской революции.

Справедливо отмечалось в публикациях, что претензии и обвинения о якобы недостаточной советской помощи КПК после 1945 г. и «помехах» Москвы в развитии китайской революции несправедливы. По логике авторов этих тезисов получалось, что, если бы СССР «не мешал», компартия смогла бы одержать победу в гражданской войне гораздо раньше. Такого рода версии взаимоотношений в те годы между ВКП(б) и КПК, Сталиным и Мао Цзэдуном, подхваченные на Западе и некоторыми российскими политологами и китаеведами, выглядят в значительной степени конъюнктурно, не опираются на изучение документальных источников первостепенной важности.

В действительности в трудные дни гражданской войны, в частности, в 1945—1946 гг. китайским товарищам справедливо советовали использовать политические средства борьбы (участие в переговорах с Гоминьданом в Чунцине в 1945 г. и др.), а в последующем (1948—1949 гг.) рекомендовалось перейти к решительным действиям. Попытка активизировать гражданскую войну в невыгодных внутренних и международных условиях вела бы к неоправданным жертвам, по сути своей ставило на грань катастрофы завершающую стадию национально-освободительной борьбы в Китае.

Впоследствии руководству КПК пришлось убедиться, в сколь невыгодных для компартии военно-политических условиях начиналась гражданская война в 1945—1946 гг., чему я был свидетелем, работая тогда в Маньчжурии.

В октябре-ноябре 1945 г. Мао Цзэдун обращался с просьбой затянуть эвакуацию частей Красной Армии, расквартированных в Маньчжурии (Дунбэй). В телеграмме от 20 ноября 1945 г. Мао Цзэдун писал уполномоченному ЦК КПК Пэн Чжэню: «Попросите наших друзей [Москву], чтобы они по возможности растянули срок прихода в Маньчжурию войск Гоминьдана»[11].

Слова благодарности китайских товарищей, Мао Цзэдуна за содействие Москвы в национально-освободительной борьбе народа Китая 1945—1949 гг. говорят сами за себя. Об этом свидетельствуют и публикуемые в последнее время архивные документы.

Мао Цзэдун в закрытых выступлениях был вынужден признавать некоторые свои ошибки. Он говорил, что в 1948 г., т. е. накануне победы китайской революции, «не верил в её скорейшее завершение». «Я не думал, что так быстро произойдёт победа революции в Китае».

За несколько месяцев до победы в октябре 1949 г. Мао Цзэдун заявлял в Сибэйпо Микояну, что потребуется ещё 1—2 года для того, чтобы «мы были в состоянии» целиком политически и экономически овладеть Китаем, доказывая, что до этого гражданская война кончиться не может.

В упомянутой выше беседе с советским послом от 31 марта 1956 г. лидер КПК подробно останавливался на своих обидах в отношении Коминтерна. Как многократный слушатель монологов Мао Цзэдуна по этому поводу, могу подтвердить, что он каждый раз подчёркивал «выдающуюся роль Коминтерна при жизни Ленина» («первый период»), однако жёстко критиковал «второй период» (по оценке Мао) деятельности Коминтерна, когда к его руководству, как он говорил, пришли «деятели» типа Г. Е. Зиновьева и Н. И. Бухарина. Мао Цзэдун заявлял: «Второй, самый длительный период, принёс наибольший ущерб китайской революции. Причём, к сожалению, именно в эти годы Коминтерн больше всего занимался Востоком». Мао одобрительно высказывался о времени работы в ИККИ Г. М. Димитрова.

Как-то Мао Цзэдун бросил фразу, что мог бы написать целые тома по вопросу о его взаимоотношениях со Сталиным. Возможно.

Из того, что известно, складывается впечатление, что Мао ревниво относился к авторитету Сталина. Видимо, это объясняется духом соперничества и желанием, так сказать, «заменить» Сталина в качестве высокого авторитета в международном коммунистическом движении. На это накладывал свой отпечаток курс части китайского руководства на обострение отношений с КПСС и СССР, которые приняли острый характер после ⅩⅩ съезда КПСС, особенно в ходе «культурной революции» (1966—1976 гг.). Надо иметь в виду и то, что критику в СССР культа личности Сталина Мао Цзэдун воспринимал как «подкоп» под свой собственный культ. Не случайно поэтому в Китае с конца 50‑х годов попытались воздвигнуть «китайскую стену» на пути «ветров с севера».

В то же время в пропаганде, в официальных заявлениях Мао Цзэдун неизменно противопоставлял свою особую позицию линии КПСС, защищал Сталина, маскируя свою линию, в том числе ссылками на то, что, мол, портрет Сталина выставляется во время торжественных мероприятий на площади Тяньаньмэнь.