Было много попыток подавить или исказить научную истину… но ни одна из этих попыток не имела длительного успеха.
Печально знаменитую сессию Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук (ВАСХНИЛ) в августе 1948 года долгое время называли исторической. И это действительно так— августовская сессия навсегда вошла в историю науки и человечества. И она никогда не будет забыта, она останется в летописи человеческой истории, но только как пример бессмысленного уничтожения теоретических и практических достижений биологической науки, как пример произвола и надругательства над убеждениями ученых. Эту сессию будут всегда вспоминать, но лишь как событие, отбросившее советскую биологическую науку на десятилетия назад и на много лет задержавшее развитие сельского хозяйства нашей родины в угоду группе невежественных людей.
Сразу после этой сессии на основании надуманных, клеветнических и извращенных обвинений в идеализме, реакционности, морганизме, вейсманизме, пособничестве империализму и буржуазии, менделизме, антимичуринизме, низкопоклонстве перед Западом, вредносности, метафизичности, механистичности, расизме, космополитизме, формализме, бесплодности, антимарксизме, антидарвинизме, отрыве от практики и т. д., и т. п. были уволены с работы или понижены в должности сотни ученых — лучших и наиболее квалифицированных представителей советской биологии. Вина их состояла только в одном: они не всегда и не во всем были согласны с идеями и гипотезами, которые выдвигались Т. Д. Лысенко, И. И. Презентом, И. Е. Глущенко, М. А. Ольшанским, В. Н. Столетовым и другими представителями этой группы.
Одновременно увольнялись и противники травопольной системы земледелия В. Р. Вильямса.
В последующие годы (1950–1952) к этим репрессиям прибавились репрессии против ученых, не согласившихся с концепциями О. Б. Лепешинской, и против так называемых «антипавловцев» (термин, искусственно придуманный в то время для удобства обвинений).
Вздорные антицитологические концепции О. Б. Лепешинской, порожденные элементарной методической безграмотностью, были объявлены одной из основ мичуринской биологии, и всякая критика их была запрещена в течение нескольких лет. Учение великого физиолога И. П. Павлова оказалось гипертрофированным до абсурда, и гонения на всех инакомыслящих, объявленных идеалистами, копировали в этот период погромные методы августовской сессии ВАСХНИЛ.
В качестве «антипавловцев» и идеалистов были подвергнуты травле и в течение нескольких лет не имели нормальной возможности вести научную работу такие выдающиеся советские ученые, как академики Л. А. Орбели, И. С. Бериташвили, действительный член АМН СССР П. К. Анохин и многие другие.
В стране закрывали прекрасные генетические, цитологические, физиологические лаборатории.
Серьезно пострадал после этих бессмысленных преследований наш научный, государственный и политический престиж. Буржуазные газеты получили богатый материал для антисоветской пропаганды.
Но главное — это ущерб, который был нанесен сельскому хозяйству, медицине, ряду других отраслей народного хозяйства, ущерб, который сейчас начинает выявляться с полной очевидностью, но истоки которого далеко не всегда стараются правильно установить.
Описанные в предыдущих главах трагические для нашей науки события были прерваны войной. Теоретические споры на время забылись для того, чтобы возобновиться в 1945–1946 годах после публикации академиком Т. Д. Лысенко малоубедительной статьи об отсутствии в природе так называемой внутривидовой конкуренции, признание которой всегда было одним из основ дарвинизма. Публикация статьи расширяла сферу лысенкоизма, приводя его к 154 столкновению с интересами других групп ученых (ботаников, морфологов, зоологов, дарвинистов), которые сразу выступили с критикой идей Т. Д. Лысенко.
Характерен эпизод начала дискуссии, свидетелем которого был и автор этих строк, в то время студент Московской сельскохозяйственной академии им. К. А. Тимирязева, начавший научную работу на кафедре ботаники под руководством академика П. М. Жуковского. 5 ноября 1945 года Т. Д. Лысенко на курсах работников госселекционных станций впервые сделал сообщение, отрицавшее наличие в природе внутривидовой конкуренции у растений и животных. Уверенность Т. Д. Лысенко в прочности своей аргументации была столь велика, что он сам вызвал к себе П. М. Жуковского, передал ему еще неопубликованную рукопись и попросил сделать критические замечания. Т. Д. Лысенко пообещал напечатать его возражения вместе со своей статьей в редактируемом им журнале «Агробиология». ПМ. Жуковский, крупнейший ботаник, ученый, обладающий энциклопедическими знаниями, ученик и соратник Н. И. Вавилова, честно принял вызов Т. Д. Лысенко. Мы, молодые студенты, горячо обсуждали статью П. М. Жуковского, которую он прочитал нам перед передачей ее Т. Д. Лысенко. Статья содержала основательную, убедительную критику концепции Т. Д. Лысенко, была интересной, логичной и блестящей по форме. Прочитав статью, Т. Д. Лысенко бьш взбешен и напечатал только свою статью без всяких изменений и исправлений. ПМ. Жуковский решил не сдаваться и опубликовал свои критические заметки в 1946 году в журнале «Селекция и семеноводство» под заголовком «Дарвинизм в кривом зеркале». Ответом на нее явился грубый, демагогический выпад Т. Д. Лысенко в газете «Правда», озаглавленный «Не в свои сани не садись». Не только бестактный и неумный заголовок статьи, но и все ее содержание было бессмысленным злобным. Ответ ПМ. Жуковского, направленный им в ряд печатных органов, не был опубликован.
Журнал «Селекция и семеноводство» предоставил свои страницы статье ФДворянкина, наиболее активного сторонника Т. Д. Лысенко, которая называлась «Дарвинизм в меиделистском зеркале» (1946. № 1–2). Содержание ее было весьма поверхностным. Через некоторое время Т. Д. Лысенко снова выступил в журнале «Агробиология» со статьей «О кривом зеркале и некоторых антидарвииистах». Меткий заголовок полемических заметок П. М. Жуковского сильно задел, как мы видим, самолюбие лысенковцев. С этого момента началась травля ПМ. Жуковского, которого за выступление в защиту дарвинизма причислили к антидарвинистам и морганистам-менделистам, хотя он был ботаииком-экспериментатором, специалистом по культурной флоре и не имел в тот период прямого отношения в генетике. До начала дискуссии Т. Д. Лысенко относился к П. М. Жуковскому весьма положительно.
Начало дискуссии изменило и мои личные представления о Т. Д. Лысенко. До этого момента я воспринимал спор в области генетики и дарвинизма как действительно научный спор, в котором, как мне казалось, обе стороны заслуживают право на уважение. Наблюдая же начало дискуссии в области дарвинизма, я понял, что для Т. Д. Лысенко и его последователей важно было все что угодно, но только не выявление научной истины.
Дискуссия по проблемам дарвинизма захватила многих ученых, и очень скоро выяснилось, что позиция Т. Д. Лысенко и его последователей была явно натянутой и фактически малообоснованной. Она граничила с простой фальсификацией науки. Выяснилось, — кроме того, что ни Т. Д. Лысенко, ни его сторонники не обладали достаточной эрудицией для того, чтобы вести дискуссии на принципиальном уровне.
И тогда Т. Д. Лысенко вновь «сорвался» на демагогию, на политический шантаж, отнеся всех, не согласных с его гипотезой, к защитникам империализма. На страницах «Литературной газеты» от в 1947 году опубликовал вздорную статью, в которой говорилось, в частности, следующее: «Чем объяснить, Что буржуазная биологическая наука так дорожит «теорией» о внутривидовой конкуренции? Ей нужно оправдать, почему в капиталистическом обществе громадное большинство людей, особенно во время перепроизводства материальных благ, ведет бедный образ жизни.
Все человечество принадлежит к одному биологическому виду. Поэтому буржуазной науке и понадобилась выдуманная внутривидовая борьба. В природе внутри вида, говорят они, между особями идет жестокая борьба за пищу, которой не хватает, э§ условия жизни. Побеждают более сильные, более приспособленные особи. То же самое происходит, мол, и между людьми: капиталисты имеют миллионы, а рабочие бедствуют, потому что капиталисты якобы умнее, способнее по своей природе, по своей наследственности.
Мы, советские люди, хорошо знаем, что угнетение трудящихся, господство капиталистического класса и империалистические войны ничего общего не имеют ни с какими законами биологии. В основе всего этого лежат законы загнивающего, отживающего свой век буржуазного капиталистического общества.
Но внутривидовой конкуренции нет и в самой природе. Существует лишь конкуренция между видами: зайца ест волк, но заяц зайца не ест — он ест траву. Пшеница пшенице также не мешает жить. А вот пырей, лебеда, осот являются представителями других видов и, появившись в посевах пшеницы или кок-сагыза, отнимают у них пищу, борются с ними.
Буржуазная биологическая наука, по самой своей сущности, потому, что она буржуазная, не могла и не может делать открытия, в основе которых лежит непризнанное ею положение об отсутствии внутривидовой конкуренции. Поэтому и гнездовым севом американские ученые заниматься не могли. Им, слугам капитализма, необходима борьба не со стихией, не с природой; им нужна выдуманная борьба между белоколосой и чериоколосой пшеницей, принадлежащими к одному виду. Выдуманной внутривидовой конкуренцией, «извечными законами природы» они силятся оправдать и классовую борьбу, и угнетение белыми американцами черных негров. Как же они признают отсутствие борьбы в пределах видов?»
Приведенный тезис Лысенко — это от начала до конца вульгарное смешение общественных и биологических закономерностей и искажение смысла критики в адрес самого Т. Д. Лысенко, это, наконец, возведение обвинений на Ч Дар-. вина — действительного автора концепции о внутривидовой конкуренции.
Дарвинизм и генетика были поставлены в одной из статей И. И. Презента в очень своеобразную зависимость от фаз развития капитализма. «Капиталистический период своего расцвета вынес на гребне своей культуры величайшее творение биологической мысли — историческое воззрение на органический мир, дарвинизм. Загнивающий капитализм на империалистической стации своего развития породил мертворожденного ублюдка биологической науки, насквозь метафизическое, антиисторическое учение формальной генетики…» (Леиингр. правда. 1947. 6 марта).
Эта неумная и грубая демагогия не имела, конечно, серьезного успеха, она вызвала еще большую оппозицию ученых. Студенческая молодежь на проходивших в этот период вузовских дискуссиях явно не поддерживала идей Т. Д. Лысенко.
Особенно большой интерес привлекла дискуссия по внутривидовой конкуренции, организованная биологическим факультетом Московского университета. Эта дискуссия состоялась 4 ноября 1947 года в переполненной до отказа самой большой аудитории МГУ. С докладами выступили академик И. И. Шмальгаузен и профессора А. Н. Формозов и Д. А. Сабинин, которые аргументированно, логично и убедительно показали полную несостоятельность концепции Т. Д. Лысенко. Ни один из лысенковцев, присутствовавших на заседании, не решился принять участие в полемике, несмотря на предложение председательствующего.
С особенным энтузиазмом был встречен доклад профессора Д. А. Сабинина, который ярко, образно доказал методическую недостоверность того единственного опыта с кок-сагызом, который был проведен сотрудницей Т. Д. Лысенко и опубликован им в статье «Естественный отбор и внутривидовая конкуренция». (Все выводы Т. Д. Лысенко, помимо обстрактных теоретических рассуждений, базировались именно на этом опыте.)
Мы считаем целесообразным привести здесь простой математический анализ этого опыта, данный Д. А. Сабининым, чтобы показать, на какой шаткой «фактической» основе было построено стоившее нашей стране сотни миллионов рублей внедрение метода гнездовых посевов леса, который распространял Т. Д. Лысенко на весь растительный и животный мир без всякой дополнительной проверки. «На основании всего, что излагалось выше, — заключил Д. А. Сабинин свой обзор фактов, противоречивших выводам Т. Д. Лысенко, — и в частности на основании превосходных опытов Полтавской опытной станции и ряда других учреждений, следовало ожидать, что всякое скучивание семян приведет к обострению конкуренции между особями в насаждениях. Между тем акад. Лысенко на основании данных своих опытов с гнездовым посевом кок-сагыза пришел к заключению об отсутствии внутривидовой борьбы в насаждениях этого растения, а затем распространил свои выводы и на весь живой мир.
Однако, ознакомившись с опубликованными данными упомянутого опыта, я убедился, что вывод, сделанный автором опыта, является только следствием совершенно произвольного, неправильного подхода к обработке результатов опыта. При правильной оценке данных, опубликованных академиком Лысенко по его опыту с гнездовым посевом кок-сагыза, приходится эти данные отнести в число тех многочисленных опытов, которые свидетельствуют о наличии внутривидовой борьбы в искусственных насаждениях растений.
Рассмотрим, как обрабатывали свои данные по гнездовому посеву автор этого опыта и в чем заключаются его ошибки.
Имея в своем распоряжении результаты взвешивания корней кок-сагыза, посаженного черенками в гнезда при 158 различном числе растений в гнезде, автор привел в таблице данные веса всех растений в гнезде и числа растений в гнезде. Эти данные позволяют рассчитывать средний вес растений в гнезде. На основании цифр, приведенных в работе Лысенко, я построил график. На приведенном графике изображены величины среднего веса растений в гиезде при различном числе индивидов в гнезде— от одного до 13. Как видно, средний вес одного корня в гнезде сильно и закономерно падает по мере увеличения числа растений в гнезде. Точно так же из приведенного графика видно, что по мере увеличения числа растений в гнезде падает наибольший и наименьший вес растений.
Казалось бы, можно было, ограничиваясь этими результатами, просто заключить о наличии взаимного угнетения растений, развивающихся в одном гиезде, как причине, вызывающей уменьшение среднего веса и уменьшение значений веса наибольшего и наименьшего растений в гнезде по мере увеличения числа индивидов в гнезде. Однако автор опыта не удовлетворяется этим и подвергает результаты опыта весьма своеобразной обработке. Он располагает корни растений, получаемых из гнезд, в порядке убывающего веса корней. Соответственные данные приведены в его таблицах.
Расположив в убывающем порядке массу корней растений, получаемых из одного гнезда, автор опыта обращает внимание на то обстоятельство, что, начиная с числа растений, достигающего 5 на одно гнездо, крайнее пятое по порядку растение оказывается меньшим по весу, чем пятое по порядку растение при большем числе растений в гнезде, например при 11–13 растениях в гнезде. Свое заключение об отсутствии внутривидовой конкуренции между растениями одного гнезда автор строит именно на этом превышении величины по порядку веса корня кок-сагыза при большем числе растений в гнезде, например, при 13-ти над весом пятого корня при пяти растениях в гнезде.
Спрашивается, допустимо ли такое сравнение?
Задачу, которую решил автор рассматриваемого опыта, можно сформулировать так: имеются ряды с разным числом членов. Спрашивается, какой вывод можно сделать, сравнивая крайний минимальный вариант короткого ряда, скажем, из 5 членов, с пятым по порядку вариантом ряда из 13 членов.
Ответ на этот вопрос дать нетрудно. Подобное сравнение лишено смысла, а вывод, делаемый на основании этого сравнения, может привести просто к абсурду.
Можно привести пример, иллюстрирующий совершенную недопустимость сравнения различных рядов по методу, применявшемуся академиком Лысенко. Средняя температура июня в Москве значительно ниже средней июньской температуры Харькова. Причина этого достаточно известна. Но попробуем подойти к этому вопросу, пользуясь методами, применявшимися академиком Лысенко для доказательства отсутствия внутривидовой борьбы в насаждениях растений. Выберем температуры первых пяти дней какой-нибудь июньской декады Харькова, расположим эти температуры в убывающем порядке. Возьмем затем температуры 13 дней июня в Москве, включающих и 5 дней наблюдений в Харькове; расположим и эти температуры в убывающем порядке. Затем сравним температуру наиболее холодного из пяти дней в Харькове с температурой пятого по порядку из 13 дней в Москве. Вполне вероятно, что температура пятого по порядку дня из 13 окажется в Москве равной или более высокой, чем пятого дня из пятидневки в Харькове. Если бы это оказалось действительно так и кто-то, следуя методу Лысенко, пожелал отрицать представление о том, что Солнце — источник тепла на Земле, то такое намерение в лучшем случае можно было бы признать забавным. Но ведь именно так и рассуждал академик Лысенко, оценивая итоги своих опытов с гнездовым посевом кок-сагыза.
(Сабинин Д. А. О внутривидовой борьбе в искусственных и естественных насаждениях растений // Внутривидовая борьба животных и растений. 1947. С. 41–43.)
К концу 1947 года дискуссия по вопросам дарвинизма приобрела для ее зачинателя явно неблагоприятный оборот, она резко подорвала его научный авторитет.
В дискуссию по вопросам дарвинизма постепенно были втянуты и генетики. Это закономерно, ибо биология и особенно генетика развивались после войны за рубежом исключительно быстро и развитие сопровождалось внушительными теоретическими и практическими достижениями. Особенно выделялась на общем уровне биология и генетика в США, где исследования биологических проблем разворачивались после войны исключительно быстрыми темпами. В то же время концепции о наследственности самого Т. Д. Лысенко не претерпели за этот период существенного развития. Естественно, что основная масса советских биологов стала понимать, что монополизм и засилье в советской науке лишь одного направления, представленного к тому же группой ученых, склонных к догматизму и демагогии (Т. Д. Лысенко, И. И. Презент, М. А. Ольшанский, А. А. Авакян, И. Е. Глущенко, П. А. Власюк, Д. А. Долгушин, В. Н. Столетов, Н. Н. Жуков-Вережников, Л. К. Гребень, Н. И. Нуждин и др.), тормозят движение вперед, мешают преодолению общего отставания нашей науки. Партия в тот период поставила, как известно, перед советской наукой важнейшую задачу — «догнать и превзойти достижения науки за пределами нашей родины», и каждый честный ученый хотел внести в осуществление этой задачи свой вклад.
Разочарованию ученых в теоретических концепциях Т. Д. Лысенко способствовал и очевидный провал его широко разрекламированных практических мероприятий — посевов озимых по стерне в Сибири, принесших сибирскому земледелию существенный ущерб и подвергнутых резкой критике в открытой дискуссии, «яровизации» яровых на юге СССР, «внутрисортового скрещивания» и летних поздних посевов сахарной свеклы в Средней Азии Новый выведенный сверхскоростными способами сорт яровой пшеницы для юга Украины, о котором Т. Д. Лысенко преждевременно рапортовал кшда-то на всю страну, также оказался негодным.
Все эти фейерверки, долгое время освещавшие дорогу Т. Д. Лысенко и его группе к безраздельному господству в биологии и агрономии, к 1948 году уже почти погасли. Против Т. Д. Лысенко в ряде докладов выступил молодой Ю. Жданов[34], в то время заведующий отделом науки ЦК ВКП(б), сын секретаря ЦК ВКП(б) А. А. Жданова. К этому времени стало ясно, что и руководимая Т. Д. Лысенко Всесоюзная академия сельскохозяйственных наук им. Ленина работала явно неудовлетворительно, она превратилась в личную канцелярию Т. Д. Лысенко. Выборы академиков не проводились с 1935 года, и проводить их демократическим путем Т. Д. Лысенко не собирался, ибо большинство академиков отрицательно относилось к деятельности своего президента.
Основной особенностью сессии ВАСХНИЛ в августе 1948 года являлась предрешенность ее исхода, поскольку доклад Т. Д. Лысенко был предварительно утвержден в Политбюро и лично Сталиным. Стремление добиться новых правительственных санкций против генетиков и инакомыслящих биологов возникло у Т. Д. Лысенко задолго до августа 1948 года. Еще в середине 1947 года он обратился с длинной докладной запиской к А. А. Жданову о положении в биологической науке. Многие положения этой записки А. А. Жданову вошли впоследствии в доклад Т. Д. Лысенко на сессии ВАСХНИЛ. Докладная записка была фактически призывом о помощи, что можно увидеть хотя бы из двух ее абзацев:
Из докладной записки Президента ВАСХНИЛ Т. Д. Лысенко
Секретарю ЦК ВКП(б) тов. А. А. Жданову
№ Л-1/542,12 июня 1947 г.
«Неоднократно, причем голословно, утверждалось, что я в интересах разделяемого мною направления в науке административно зажал другое, противоположное направление. Смею уверить, что дело обстоит как раз наоборот, и в этом меня и можно обвинить. Я не сумел (по не зависящим от меня причинам) в должной мере использовать предоставленные мне положением права для большого развития руководимого мною направления в науке и хотя бы немного придержать, ограничить схоластиков, метафизиков противоположного направления. Поэтому в действительности зажатым в сельскохозяйственной науке оказывается то направление, которое представлено президентом, хотя это направление до сих пор всегда получало поддержку со стороны руководителей Партии и Правительства.
Меня, буквально, мучает то, что я до сих пор не смог, не сумел довести до сведения Правительства и Партии о состоянии биологической и сельскохозяйственной науки в стране» (Архив ВАСХНИЛ. Связка № 1. Дело № 3).
Эта докладная записка послужила началом изучения на высшем уровне вопросов, касающихся положения в биологической науке. И чаша весов долгое время опускалась не в пользу направления, «представленного президентом».
Для Т. Д. Лысенко и его группы настали, таким образом, тяжелые времена. На рассмотрение оргбюро ЦК ВКП(б) секретарь ЦК А. А. Жданов весной 1948 года внес вопрос об укреплении руководства ВАСХНИЛ, что предполагало снятие академика Т. Д. Лысенко с поста президента. На одном из заседаний оргбюро А. А. Жданов подверг Т. Д. Лысенко резкой критике. Необходимо было совершить нечто необычайное, чтобы изменить ситуацию, необходим был какой-то грандиозный разгром инакомыслящих, санкционированный И. В. Сталиным. И этот разгром был блестяще организован. Именно в tor период Т. Д. Лысенко и его ближайшие единомышленники оживили ложную концепцию о классовости биологии, о коренных, принципиальных, непримиримых различиях между биологиями социалистических и капиталистических стран.
Естественно, что к первому ряду истинно советских биологов Т. Д. Лысенко причислил себя и своих сторонников, а всех своих противников зачислил в разряд реакционеров и проповедников буржуазной идеологии.
Объективно реально не может существовать двух биологий, как не может существовать двух физик, двух химий, двух астрономий и т. д. В общественных науках такая ситуация возможна, ибо на земле реально существуют две противоположные общественные системы — социалистическая и капиталистическая. Живая же природа на земле едина, и биологические и генетические явления в организме осуществляются, изучаются и осмысливаются одинаково, в соответствии с логикой науки, а не с теми или иными политическими течениями. Методы, теории и проблемы биологии едины, хотя результаты научного творчества используются при разных социальных системах неодинаково.
Все это азбучные истины марксизма и здравого смысла, однако истины эти сознательно искажались Т. Д. Лысенко и его сторонниками для подавления критики своих оппонентов.
Известно, что отношения СССР и США в тот период резко ухудшились, и была развернута санкционированная И. В. Сталиным борьба с «низкопоклонством перед Западом». Все, что связано с США, Англией и другими капиталистическими странами, объявлялось реакционным. При публикации статей и книг возникли трудности с цитированием иностранных авторов. В то же время все русское, отечественное, доморощенное поднималось в науке на щит, иногда в ущерб исторической правде. Борьба за приоритет русской и советской науки — это, конечно, важное дело, если она осуществляется разумно, а не используется для разжигания страстей. Обстановку в стране использовал Т. Д. Лысенко, объявив классическую генетику орудием реакционного американского империализма. Вздорную идею Т. Д. Лысенко сумел довести до И. В. Сталина и получить его санкцию на организацию до мелочей продуманного разгрома.
Сессия ВАСХНИЛ 1948 года, где основной доклад «О положении в биологической науке» сделал Т. Д. Лысенко, уже не была научной дискуссией. Она представляла собой одностороннюю политическую разгромную кампанию, исключительно вредную по своим последствиям, ничего общего не имеющую с реальными задачами науки.
Рассмотрим вкратце основные особенности непосредственной подготовки сессии.
Не имея большинства среди академиков ВАСХНИЛ, назначенных еще в 1935 году, Т. Д. Лысенко не мог рассчитывать на успех сессии. Поэтому, пользуясь поддержкой И. В. Сталина, Т. Д. Лысенко добился вневыборного назначения Советом Министров СССР большой группы своих сторонников академиками ВАСХНИЛ. Административное назначение было проведено тайком, без всякого предварительного обсуждения кандидатур научной общественностью, по списку, представленному Т. Д. Лысенко. В этом акте отразилось недоверие Т. Д. Лысенко к советским ученым и к научной общественности. Нелишне заметить, что незадолго перед составлением нелегального списка Министерство земледелия СССР опубликовало сообщение о выборах в ВАСХНИЛ и предложило научной общественности страны выдвигать кандидатов. Газета «Соцземледелие» начала в конце 1947 года публиковать списки представляемых ученых, в самой Академии Сельскохозяйственных наук заработали конкурсные комиссии, и началась обычная для таких случаев предвыборная деятельность.
Однако выдвиженцы Т. Д. Лысенко не имели в ходе предвыборного обсуждения большого успеха, их вклад в науку оценивался весьма скромно. Была отведена, в частности, кандидатура И. Презента. Выступивший при обсуждении этой кандидатуры видный селекционер академик П. Лисицын сказал, что он предлагает отвести кандидатуру И. Презента по двум причинам: во-первых, потому, что И. Презент использует цитирование в качестве основного метода научных исследований, и, во-вторых, потому, что он применяет в научных спорах много ругательств. В результате демократического обсуждения кандидатов наиболее достойные были отобраны для голосования на общем собрании академии. Но голосования не последовало, так как Т. Д. Лысенко, опередив события, передал Сталину свой особый список, ничего общего не имевший с тем, который обсуждался научной общественностью.
В этом списке фигурировали М. А. Ольшанский, А. А. Авакян, Д. А. Долгушин, А. А. Варунцян, И. И. Презент, Л. К. Гребень, П. П. Яковлев, П. А. Власюк, П. П. Лобанов, В. П. Бушинский, Н. Г. Беленький, П. П. Демидов и другие сторонники Т. Д. Лысенко (всего 35 человек)[35]. Оказавшись в этом списке, ученик В. Р. Вильямса В. П. Бушинский на своих лекциях любил впоследствии рассказывать студентам, что И. В. Сталин перед утверждением списка якобы лично прочитал все фамилии и подчеркнул при этом фамилию В. П. Бушинского красным карандашом.
Назначение перед сессией ВАСХНИЛ большой группы сторонников Т. Д. Лысенко академиками стало весьма своеобразной акцией. До 1935 года ВАСХНИЛ не имела академиков и специального устава. Первая группа академиков была назначена Постановлением СНК СССР от 4 июня 1935 года в составе 51 человека. Был принят и устав ВАСХНИЛ, согласно которому в дальнейшем выборы должны проводиться тайным голосованием на общем собрании академиков ВАСХНИЛ. В течение последующих 12 лет выборы академиков в ВАСХНИЛ не проводились, Т. Д. Лысенко умышленно не пополнял Академию, несмотря на наличие вакансий. Он ждал роста своей, гвардии. К 1947 году в результате арестов и естественной смерти число академиков ВАСХНИЛ сократилось с 51 до 17. 22 июля 1947 года Совет Министров СССР принял за подписью И. Сталина Постановление № 2632 о ВАСХНИЛ. Пункт 4 этого постановления гласил: «Поручить Министерству сельского хозяйства СССР (т. Бенедиктов) организовать и провести в октябре 1947 года довыборы действительных членов до 60 человек и выборы 60 членов-корреспондентов Академии сельскохозяйственных наук имени В. И Ленина».
Постановление не было выполнено по известным нам причинам. 7 октября 1947 года Совет Министров СССР принял новое постановление, которым разрешалось перенести выборы в ВАСХНИЛ с октября на ноябрь 1947 года. Но и это постановление не было выполнено.
И только 28 июля 1948 года за несколько дней до сессии ВАСХНИЛ газеты опубликовали постановление Совета Министров СССР от 15 июля 1948 года о назначении 35 новых академиков. Последнее постановление не могло обойти молчанием списки кандидатов, выдвинутых ранее научной общественностью. Поэтому число вакансий академиков увеличили до 75 человек. Сессию по довыборам недостающих 24 академиков и большого числа членов-корреспондентов решено было провести в сентябре 1948 года, по спискам кандидатов, опубликованным в печати ранее.
Однако и этот раздел Постановления Совета Министров СССР не был выполнен. Никаких выборных сессий в ВАСХНИЛ не проводилось вплоть до ухода Т. Д. Лысенко с поста президента в 1956 году. Выборы 1956 года проводились открытым голосованием.
Через несколько лет после сессии ВАСХНИЛ Т. Д. Лысенко в статье «Корифей науки» сообщил: Сталин «непосредственно редактировал проект доклада «О положении в биологической науке», подробно объяснил мне свои исправления, дал указания, как излагать отдельные места доклада» (Правда. 1953. 8 марта).
Таким образом, становится ясно, что Т. Д. Лысенко задолго до дискуссии обратился к Сталину с просьбой санкционировать планируемый им «разгром» генетиков и инакомыслящих и получил эту санкцию. (Доклад с личными поправками Сталина Т. Д. Лысенко хранил у себя в кабинете и несколько лет показывал своим посетителям как свидетельство «высочайшего» к нему расположения.)
Сессия ВАСХНИЛ, открывшаяся в большом зале клуба Министерства сельского хозяйства СССР 31 июля 1948 года, была, как мы видели, подготовлена должным образом. На следующий день все центральные газеты опубликовали полный текст обширного доклада Т. Д. Лысенко, заслонившего все другие сообщения. Доклад, таким образом, издан тиражом в 60–70 миллионов экземпляров. До 1948 года столь широкая публикация допускалась только для докладов и материалов правительственных совещаний и пленумов ЦК ВКП(б).
Организация сессии и доклад Т. Д. Лысенко с самого начала вызвали настороженность, и противников Т. Д. Лысенко буквально заставляли выходить на трибуну.
Характерно, что «сенсационное» сообщение об утверждении доклада Сталиным Т. Д. Лысенко преподнес, как говорится, под занавес, в заключительном слове. Все это еще раз свидетельствует о том, что августовская сессия ВАСХНИЛ 1948 года планировалась и проводилась Т. Д. Лысенко и его единомышленниками не как научная дискуссия, а как политическое мероприятие для разгрома и дискредитации научных противников. Чисто разгромные цели сессиии ВАСХНИЛ отчетливо сформулировали в своих выступлениях и сторонники Т. Д. Лысенко:
«Нас призывают здесь дискуссировать. Мы не будем дискуссировать с морганистами, мы будем продолжать их разоблачать как представителей вредного и идеологически чуждого, привнесенного к нам из чуждого зарубежа, лженаучного по своей сущности направления» (Презент И. И. Стенографический отчет о сессии ВАСХНИЛ. С. 510).
«В начале 30-х годов в области философии развернулась борьба с меньшевиствующим идеализмом, Эта борьба не органичилась только вопросами философии, она затронула и другие отрасли науки, и в частности биологию. В последней борьба коснулась, главным образом, генетики, так как здесь меньшевиствующий идеализм нашел более яркое проявление.
Если вспомнить те вопросы, по которым шла борьба, то легко заметить, что между борьбой с меньшевиствующим идеализмом и дискуссией, развернувшейся в связи с работами академика Т. Д. Лысенко, имеется прямая связь и последующая фаза является логическим продолжением той борьбы, которая была начата с меньшевиствующим идеализмом» (Нуждин Н. И.[36] // Там же. С. 99).
«Непомерно затянувшаяся дискуссия и активная пропаганда менделистами-морганистами своих взглядов наносят существенный ущерб делу идеологического воспитания наших кадров. Основное значение нынешней сессии должно состоять в том, чтобы покончить, наконец, с этой непомерно затянувшейся дискуссией, разоблачить и разгромить до конца антинаучные концепции менделистов-морганистов и заложить тем самым основу для дальнейшего развития мичуринских исследований, для дальнейших успехов мичуринского направления в биологии.
Многолетней борьбой двух направлений в биологической науке со всей неопровержимостью доказано, что менделевско-моргановское направление в биологии является реакционным, антинародным направлением, что оно тормозит дальнейшее развитие биологической науки и наносит большой вред практике социалистического сельского хозяйства» (Митин М. Б. // Там же. С. 233).
Доклад Т. Д. Лысенко на этой сессии не был научным. Начиная свое выступление, Т. Д. Лысенко, как известно, заявил: «В последарвиновский период подавляющая часть биологов мира вместо дальнейшего развития учения Дарвина делала все, чтобы опошлить дарвинизм, удушить его научную основу» (Там же. С. 10).
Этот тезис, как мы видим, полностью отрицал почти 80-летний период в развитии биологии.
Основное ядро доклада Лысенко было направлено на обоснование вздорного тезиса о существовании в СССР двух диаметрально противоположных биологий — материалистической, советской, мичуринской, с одной стороны, и реакционной, иделистической, вейсманистско-менделистской и метафизической биологии — с другой. Водоразделом между ними было, по мнению академика Т. Д. Лысенко, отношение ученых к хромосомной теории наследственности. Ученые, признающие эту теорию, объявлялись реакционерами и идеалистами, проводниками буржуазного влияния в советской науке, ученые же, которые безоговорочно признавали весьма поверхностную и малоубедительную концепцию о наследственности, разработанную самим Т. Д. Лысенко, считались материалистами и мичуринцами, представителями передовой науки.
Вздорный тезис повторялся на сессии ВАСХНИЛ всеми сторонниками Т. Д. Лысенко. При этом у некоторых ораторов наблюдались рецидивы настроений 1937 года. Очень характерен следующий пример. Академик М. Б. Митин, обнаружив в книге академика Шмальгаузена высказывание о том, что «ядро клетки находится в состоянии малоподвижного, но вместе с тем и относительно малоустойчивого равновесия», пришел к выводу о том, что Шмальгаузен применяет все основные категории (устойчивое и неустойчивое равновесие) богдановско-бухаринской теории равновесий» (Стенографический отчет сессии ВАСХНИЛ. С. 227)[37]. Примеры такой вульгаризации весьма многочисленны. Для иллюстрации можно привести несколько типичных высказываний этого периода, переполненных демагогией, пустозвонством, самовосхвалением:
«За рубежом же буржуазная генетика стала в настоящее время особенно модной «наукой», пропагандирующей «евгенику» и расовую политику. Вейсманизм-морганизм служит сегодня средством в арсенале современного империализма для подведения «научной базы» под его реакционную политику» (Глущенко И. Е. Мичуринская агробиологическая наука и ее основные принципы. М., 1949. С. 27.).
«Вейсманистско-менделевско-моргановское течение в биологии — антинародное, лженаучное и вредоносное течение. Оно разоружает практику, ориентирует человека на смирение перед якобы извечными законами природы, на пассивность, на бесцельное «кладоискательство» и ожидание счастливых случайностей.
Буржуазия заинтересована в пропаганде вейсманизма, приобретающего через евгенику и различные расовые «теории» непосредственное политическое значение.
Вейсмановская (менделевско-моргановская) генетика — детище буржуазного общества. Последнему не выгодно признание теории развития, из которой, по отношению к общественным явлениям, вытекает неизбежность крушения буржуазии. Эта теория революционизирует трудящиеся массы. Буржуазное общество предпочитает «теорию» о неизменности старого, о появлении нового лишь на основе перекомбинаторики старого на основе случайности. Эта «теория» направляет на пассивное созерцание якобы извечных явлений природы, на пассивное ожидание случайных изменений. Вот почему таким почетом пользовалась и пользуется менделевско-моргановская генетика в буржуазных странах. Вот почему эта лженаука явилась удобным оружием в руках Гитлера для пропаганды его чудовищной расистской теории» (Поляков И. А. Наука и жизнь. 1948. № 9. С. 12–21).
Профессор А. Н. Студитский напечатал в 1950 году статью «Менделевско-моргановская генетика на службе американского расизма». Достаточно показательны заголовки разделов этой статьи «Менделизм-морганизм на защите расовой дискриминации», «Моргановская генетика против демократии», «Менделевско-моргановская генетика на защите мальтузианства», «Моргановская генетика и фашизм». Извлекая из архивов фашистской пропаганды всякий бред, А. Н. Студитский попытался провести знак равенства между различными мракобесами, фашистами и советскими учеными, стоящими в оппозиции к Т. Д. Лысенко. Характерен заключительный вывод А. Н. Студитского[38].
«Разгром менделевско-моргановской генетики на исторической сессии ВАСХНИЛ получил огромный международный резонанс. Менделевско-моргановская лженаука — выражение маразма и деградации буржуазной культуры — продемонстрировала свое полное банкротство. На поверку у иее оказалась лишь ложь, которой она подкрепляла свою реакционную проповедь о неизменной наследственности. В свете огромных практических и теоретических достижений передовой мичуринской науки стало совершенно ясно, что менделевско-моргановская генетика не имеет права именовать себя наукой. Стало очевидным, что ее развитие было результатом огромной заинтересованности в ней сил международной буржуазии» (Против реакционного менделизма-морганизма. М., 1950. С. 350).
Аналогичная статья А. Н. Студитского была напечатана в журнале «Огонек» с рядом не относящихся к делу иллюстраций (виселицы, куклуксклановцы в балахонах и т. д.). Американский «Журнал наследственности» полностью воспроизвел эту статью вместе с иллюстрациями, уличив А. Н. Студитского в искажении всех цитат из работ американских генетиков.
В том же духе выступали и многие другие сторонники Т. Д. Лысенко. Вот еще несколько примеров:
В. П. Бушинский:
«Полная победа учения Т. Д. Лысенко ознаменовалась в наши дни сокрушительным идейным разгромом сторонников реакционного, антинаучного вейсманистско-менделистско-морганистского направления в биологии. Это одна из побед социализма, коммунизма над капитализмом. Одержанная в борьбе с пережитками буржуазной идеологии у некоторых ученых нашей страны, она одновременно является одной из побед над буржуазией на международной арене.
Порожденная нашим советским строем новая мичуринская, советская биологическая наука идейно разоблачает и организационно вытесняет в нашей стране враждебное ей буржуазное вейсманистско-менделистско-морганистское направление в биологии» (Наука и жизнь. 1948. № 10. С. 36–39).
О. Б. Лепешинская:
«В нашей стране уже нет враждебных друг другу классов, и борьба идеалистов против диалектиков-материалистов все же, в зависимости от того, чьи интересы она защищает, носит характер классовой борьбы. И действительно, последователи Вирхова, Вейсмана, Менделя и Моргана, говорящие о неизменности гена и отрицающие влияние внешней среды, являются проповедниками лженаучных вещаний буржуазных евгеников и всяких извращений в генетике, на почве которых выросла расовая теория фашизма в капиталистических странах. Вторую мировую войну развязали силы империализма, в арсенале которого был и расизм» (Совещание по проблеме живого вещества. М., 1951. С. 13).
Д. М. Трошин:
«Вейсманизм — это не просто течение в биологической науке, а целеустремленный антинаучный поход против знания, организуемый и направленный реакционной буржуазией. Поэтому всякая беспринципная уступка вейсманизму есть уступка реакции. Вейсманизм до конца разоблачен в докладе Т. Д. Лысенко и начисто отвергнут как буржуазная реакция в биологической науке.
Философские корни вейсманизма-морганизма нельзя отделить от его классовой сущности и прислужнической роли. Вейсманизм, как и «физический» идеализм, неотделимы от махизма, от идеализма вообще. Это — звенья одной и той же цепи идеологической реакции» (Философские вопросы современной биологии. М., 1951. С. 296).
Кстати, следует указать и на то, что ДМ. Трошин, обнаруживший в 1951 году в буржуазной генетике черты всех реакционных философских учений (расизм, космополитизм, софистику, схоластику, махизм, идеализм, кантианство и т. д.), через 10 лет в своей книге «Место и роль естествознания в развитии общества», изданной в 1961 году, пришел к диаметрально противоположному выводу. Уместно привести здесь новое, более близкое к истине высказывание ДМ. Трошина: «Естественные науки не включаются в надстройку, — пишет Трошин в 1961 году, — и поэтому ближе стоят к производству, чем к общественным наукам и формам общественного сознания — морали, праву и др. Поэтому было бы неверно, если бы мы стали делить естественные науки по тому же принципу, как и общественные, на буржуазные и пролетарские. Немарксистским является деление, например, физики на буржуазную и пролетарскую, то же самое химии, биологии, физиологии, агрономии и других отраслей естествознания. Есть одна наука биология, физиология, физика, химия, которая по своему содержанию безразлична к классам и классовой борьбе. Естествознание, накопленные им факты, открытые объективные законы могут одинаково обслуживать как базис феодальный, капиталистический, так и социалистический» (С. 58).
Характерные примеры вульгаризации, демагогии и клеветы по отношению к советским генетикам, не разделявшим концепций Т. Д. Лысенко, прямо-таки заполнили после сесии ВАСХНИЛ научные журналы и широкую прессу.
Подобная вульгарная демагогическая и произвольная трактовка положения в биологии была характерна не только для некоторых ученых. В. М. Молотов в 1948 году в докладе, посвященном 31-й годовщине Великой Октябрьской социалистической революции, фактически воспроизвел и санкционировал ошибочный тезис Т. Д. Лысенко.
«Для подъема научно-теоретической работы, — сказал В. М. Молотов, — имеет большое принципиальное и практическое значение последняя дискуссия в научных кругах по вопросам биологии.
Дискуссия по вопросам теории наследственности поставила большие принципиальные вопросы о борьбе подлинной науки, основанной на принципах материализма, с реакционно-идеалистическими пережитками в научной работе вроде учения вейсманизма о неизменной наследственности, исключающей передачу приобретенных свойств последующим поколениям. Она подчеркнула творческое значение материалистических принципов для всех областей науки, что должно содействовать ускоренному движению вперед научно-теоретической работы в нашей стране»[39].
Такое глубоко ошибочное деление всех биологов в СССР на два противоположных лагеря, объявление тех, кто скептически относился к идее о наследовании приобретенных признаков и отстаивал позиции хромосомной теории наследственности, реакционерами и проповедниками идеализма и явилось той дымовой завесой, под прикрытием которой в конце 1948 года расправились со всеми научными противниками Т. Д. Лысенко и В. Р. Вильямса, независимо от того, были ли они генетиками, физиологами, морфологами, почвоведами или медиками.
Сразу же вслед за сессией ВАСХНИЛ начались аналогичные собрания в других учреждениях. Первой была принудительно обращена в новую веру Академия наук СССР. Расширенное заседание Президиума АН СССР безоговорочно поддержало решение сессии ВАСХНИЛ и постановило закрыть ряд лабораторий, объявленных очагами реакционного морганизма (лаборатории цитогенетики, ботанической цитологии, феногенеза и т. д.) (Известия. 1948. 27 авг.). Затем состоялся актив работников Высшей школы, на котором министр высшего образования С. В. Кафтаков сделал доклад, призывавший работников вузов к полному и быстрейшему искоренению реакционного морганизма и его конкретных носителей из учебных заведений (Правда. 1948. 28 авг.). Аналогичные решения были приняты специальной сессией Академии медицинских наук (Медицинский работник. 1948. 15 сент.).
Доклад министра С. В. Кафтанова был опубликован массовым тиражом в виде брошюры «За безраздельное господство мичуринской биологической науки» тиражом 110 000 экз. Сей документ прямо-таки насыщен демагогией и клеветой. Кафтанов и те, кто направлял его деятельность, не могли удовлетвориться травлей живых генетиков, они продолжали поливать грязью и жертвы генетической дискуссии. «Уместно здесь напомнить, — писал в этой брошюре С. Кафтанов, — о той роли, которую сыграл в нашей агробиологической науке небезызвестный ботаник-морганист Н. И. Вавилов, ярый поклонник реакционного учения Бетсона» (с. 12).
Что касается выдающегося советского цитолога и генетика Н. К. Кольцова, то здесь С. Кафтанов особенно поусердствовал. Изложив все тем же презентовским методом смысл высказываний Кольцова по генетике человека, Кафтанов воскликнул: «Нет нужды комментировать эти человеконенавистнические бредни, от которых за версту веет фашистским бредом. Вот какого изувера от науки имеют своим апостолом наши современные морганисты-менделисты!» (с. 9).
Кафтанов высмеивая и саму идею существования в человеческом обществе каких-то наследственных болезней— какие, мол, наследственные болезни могут быть в передовом социалистическом обществе, у передовых строителей коммунизма!
По некоторым ведомствам, министерствам, академиям и институтам издавались грозные приказы, гласившие о закрытии лабораторий, увольнениях, осуждениях и т. д.
В крупных биологических учебных и научных учреждениях, в сельскохозяйственных институтах и на опытных станциях создавались особые комиссии по выявлению морганистов-менделистов. В состав комиссий входили эмиссары ВАСХНИЛ, секретари райкомов или горкомов, агрономы-производственники и директора учреждений. Практически каждому ученому нужно было предстать перед такой комиссией и объявить о своем отношении к новой вере.
Министр высшего образования СССР Кафтанов только за два дня (23 и 24 агуста 1948 года) издал несколько обширных приказов, напечатанных в форме брошюр и разосланных во все высшие учебные заведения страны. Приказ министра № 1208 (от 23 августа 1948 года), касавшийся университетов, гласит в пункте № 2: «Освободить от работы в Московском университете проводивших активную борьбу с мичуринским учением зав. кафедрой дарвинизма акад. И. И. Шмальгаузена, зав. кафедрой динамики развития проф. М. М. Завадовского, зав. кафедрой физиологии растений проф. Д. А. Сабинина, декана факультета С. Д. Юдинцева, доцентов. С. Алиханяна, А. Зеликмана, Б. И. Бермана и Н. И. Шапиро.
Освободить от работы в Ленинградском университете проректора Ю. И. Полянского, декана биофака М. Е. Лобашева[40] проф. П. Г. Светлова, доц. Г. А. Новикова, Э. А. Арапетьянца».
Далее шли списки уволенных по Харьковскому, Горьковскому, Воронежскому, Киевскому, Саратовскому и Тбилисскому университетам. Но это было лишь начало.
Пункт № 6 приказа гласил: «Обязать Главное управление университетов и Управление кадров в двухмесячный срок пересмотреть состав всех кафедр биологических факультетов, очистив их от людей, враждебно относящихся к мичуринской биологии, и укрепить эти кадры биологами-мичуринцами».
Приказ отменял все программы на биологических факультетах, обязывал изъять и уничтожить учебники и книги, основанные на морганизме-менделизме (Синота и Дена, Серебровского, Шмальгаузена и других авторов), исключить все немичуринские темы из планов работ и т. д.
В тот же день тот же министр издал подобный приказ по зоотехническим и зооветеринарным институтам (№ 1210) с предписанием уволить профессоров П. Ф. Рокицкого, В. Н. Васина и многих других ученых. В тот же день был издан большой приказ Кафтанова по сельскохозяйственным вузам, согласно которому только из Тимирязевской сельскохозяйственной академии увольнялись профессора Б. А. Голубев, А. Р. Жебрак, А. А. Парамонов, Е. Я. Борисенко, доцент В. Н. Хохлов и др. А далее следовали списки по Харьковскому, Омскому, Саратовскому и другим сельхозинститутам.
Прошел всего день — и по всем вузам разослали приказ министра высшего образования и зам. министра здравоохранения по медицинским институтам, согласно которому на мичуринскую основу ставились такие науки, как анатомия, гистология, патофизиология, патоанатомия, микробиология, нервные болезни, судебная медицина и психиатрия.
Включать в эти науки что-то от Мичурина и Лысенко было, конечно, смешно — из программ по таким дисциплинам просто выбрасывалось все, что имело отношение к проблеме наследственности. И опять шли списки увольняемых ученых и изымаемых учебников.
Волна погромных приказов и распоряжений длилась несколько месяцев.
Придя к власти, лысенковцы постарались разрушить все, что напоминало собой оппозицию, и все, что могло способствовать ее возрождению. Был издан, например, приказ, предписывающий уничтожить в лабораториях мушек-дрозофил — классический объект генетики. Из библиотек изымалась и уничтожалась вся научная литература по классической генетике (в библиотеке Тимирязевской академии были уничтожены все учебники по генетике, книги акад. И. Шмальгаузена[41] и масса другой литературы). Во всех издательствах рассыпались наборы уже сверстанных книг по биологии, ботанике, физиологии и т. д., в которых не было восхваления Т. Д. Лысенко и его учения.
Чистка всех издательств от всей находящейся в производстве, на выходе и в процессе подготовки научной литературы по генетике и смежным вопросам биологии началась в директивном порядке и немеделенно после сессии ВАСХНИЛ. В мой архив поступил Протокол специального совещания в Издательстве АН СССР, созванного 14 августа 1948 года. Все пункты большого Постановления перечислять нет необходимости, укажем лишь некоторые из них для характеристики стиля этого документа.
«Дирекцией издательств приняты следующие меры по очищению портфеля издательства от работ антинаучного менделевско-моргановского направления и быстрейшему продвижению работ мичуринского направления:
3. Задержан готовый тираж книги «Труды института цитологии, гистологии и эмбриологии» т. 2; задержан в сигнальном экз. том 3 того же института, а также сигнальные экземпляры журналов «Успехи современной биологии» № 4 и Доклады АН СССР № 5.
4. Приостановлены в производстве и передаются для срочного пересмотра работы: Бахтеева, Рыжкова, Благовещенского, Камшилова, Бреславец, Свешниковой и др.
5. Исключена из портфеля и возвращена рукопись Дубинина “Эволюционная генетика”».
И таких параграфов было еще около десятка. Однако вторая часть постановления касалась «дальнейших мероприятий». Не считая необходимым приводить ее подробно, отметим лишь последний пункт.
«12. Просить директора конторы «Академкнига» срочно дать издательству сведения о книгах и журналах по биологии, находящихся на складах, для рассмотрения и решения вопроса о целесообразности их дальнейшего распространения».
Это совещание осуществлялось на основе директивного указания РИСО и Президиума АН СССР, полученного издательством в письменной форме 11 августа 1948 года, то есть через 4 дня после окончания сессии ВАСХНИЛ.
Специальный приказ был издан министром сельского хозяйства И. Бенедиктовым (№ 1530 от 6 октября 1948 года) и разослан во все учреждения.
Приказ предписывал прекратить всю генетическую работу в животноводстве, приказ объявлял о том, что никаких летальных мутаций нет и быть не может, приказ указывал закрыть станцию по отдаленной гибридизации, руководимую А. Р. Жебраком, приказ требовал исключить из планов всех институтов все темы, которые не основаны на учении Мичурина-Вильямса-Лысенко, приказ обязывал институты и техникумы ликвидировать все старые инструкции и изъять из употребления все программы и пособия, не отвечающие требованиям воспитания специалистов в духе учения Мичурина-Вильямса-Лысенко, и т. д.
Один из пунктов приказа заслуживает того, чтобы привести его полностью:
«… а) До 15 октября 1948 г. пересмотреть состав руководителей аспирантуры, предоставив право подготовки аспирантов тем ученым, которые на деле способны творчески развивать учение Докучаева-Тимирязева-Мичурина-Вильямса-Лысенко».
Лысенковцы не хотели, как мы видим, плодить инакомыслящих, они хотели готовить послушную смену.
Особенно анекдотичным был приказ министра высшего образования С. Кафтанова от 7 мая 1949 года (№ 543), который был издан в связи с наметившейся оппозицией лесоводов.
Один из пунктов обязывал директора Воронежского лесохозяйственного института Л. А. Павленко «рассмотреть на заседании кафедр содержание лесобиологических дисциплин: добиться преподавания их на основе материалистического мичурино-лысенковского учения — отрицания внутривидовой борьбы и взаимопомощи и признания межвидовой борьбы и взаимопомощи как основного фактора эволюции живой материи».
И таких приказов по министерствам, управлениям, главкам, издательствам, университетам, институтам, станциям, редакциям в союзных республиках, в областях издавались сотни, и все они кого-нибудь увольняли, кого-нибудь осуждали. Специальные эмиссары, из числа ближайших сотрудников Т. Д. Лысенко, разъехались по крупным городам проводить республиканские, городские, вузовские собрания биологов и санкционировать увольнения противников Т. Д. Лысенко. По всей стране несся громкий клич — громить морганистов-менделистов, искоренять реакционную и вредоносную генетику!
Статьи по биологии и по итогам дискуссии печатались в это время во всех периодических изданиях. Даже журнал «Советский пограничник» поместил в 1949 году статью Ф. Дворянкина о реакционности менделизма-морганизма, проникающего к нам из-за рубежа.
Но под грохот этой крикливой кампании, под шум безудержного пустозвонства распоясавшиеся «творцы» новой биологии распределяли между собой ответственные посты, занимали ключевые позиции в министерствах, академиях, институтах, высших учебных заведениях, в редакциях издательств и научных журналов, в ответственных отделах партийных и правительственных организаций. Последователи Т. Д. Лысенко и его ближайшие сотрудники, подвизавшиеся до этого на второстепенных и третьестепенных ролях в науке, быстро набросились на ее жирный пирог. Они жадно хватали чины, должности, ученые степени, почетные звания, премии, оклады, медали, ордена, титулы, гонорары, квартиры, дачи, персональные машины. Они не ждали милостей от природы. Одновременно осуществлялась травля всех противников Т. Д. Лысенко и его группы, даже если они не имели никакого отношения к генетике. Характерен пример травли выдающегося советского физиолога растений и агрохимика профессора Д. А. Сабинина. И. И. Презент, назначенный одновременно на посты декана биологических факультетов Московского и Ленинградского университетов, сразу санкционировал увольнение Д. А. Сабинина с поста заведующего кафедрой физиологии растений. Ученого долгое время нигде не принимали на работу. Его блестящий, капитальный труд «Физиология растений», над которым он работал несколько лет, перед выпуском в свет в 1948 году был снят с производства, а самому Д. А. Сабинину пришлось уехать из Москвы, прекратить исследования по питанию сельскохозяйственных растений и заняться изучением водорослей. Научные журналы оказались для него закрытыми. Не выдержав преследований, Д. А. Сабинин в 1951 году застрелился. (Самоубийство Д. А. Сабинина было полной неожиданностью для друзей, знавших его как человека большой выдержки и оптимиста. Я дважды беседовал с Дмитрием Анатольевичем в тот период и всегда поражался его смелости и стойкости. Его принципиальная позиция в те годы преследований, пожалуй, может быть сравнима с человеком, выступившим против вооруженных до зубов пиратов науки. Через два года скитаний, материальных и моральных испытаний, случайных заработков с помощью друзей ему удалось устроиться на работу в Почвенный институт АН СССР. Однако академик А. И. Опарин, возглавлявший в тот период Биологическое отделение АН СССР и старавшийся всячески угождать Т. Д. Лысенко, наотрез отказался утвердить назначение Д. А. Сабинина, и тот вновь оказался на положении изгоя.)
Его монография была частично опубликована в 1955 году. Однако значительный объем, посвященный росту и развитию растений и содержащий ряд критических замечаний в адрес теории стадийного развития, выдвинутой в 1932–1935 годах Т. Д. Лысенко, не был издан вплоть до 1962 года (Д. А. Сабинин, в частности, указывал в своей книге на то, что агроприем типа «яровизация» уже применялся в прошлом веке, задолго до рождения Т. Д. Лысенко, но был заброшен из-за неэффективности). Ученикам Д. А. Сабинина удалось в 1958 году сдать книгу в печать в Издательство АН СССР, однако в 1959 году готовый набор был вновь рассыпан. Сейчас общепризнано, что Д. А. Сабинин был в то время самым выдающимся советским физиологом растений, классиком этой науки. В 1962 году после серии писем советских ученых в ЦК КПСС книга Д. А. Сабинина «Физиология роста и развития растений» была наконец издана.
Несмотря на массовый характер увольнений генетиков, репрессивные меры жестокого типа носили все же весьма ограниченный характер. Был арестован ближайший сотрудник Н. П. Дубинина профессор ДД. Ромашев. В 1949 году подвергся необоснованному аресту ВЛ. Эфроимсон, крупный специалист в области медицинской генетики и генетики животных. Один из друзей автора этих строк, Сергей Мьюге, в тот период студент Тимирязевской сельскохозяйственной академии, был арестован как «социально опасный» только за то, что во главе группы студентов навестил уволенного сразу после сессии ВАСХНИЛ профессора А. А. Парамонова и вручил ему букет цветов. В 1954 году С. Мьюге был реабилитирован. Д. Д. Ромашева и В. П. Эфроимсона реабилитировали в 1955 году.
Однако попытки поставить опальных генетиков под удар карательных органов не были в тот период редкостью. Ленинградские коллеги передали недавно автору настоящей книги фотокопию одного любопытного документа — доноса, написанного профессором В. на группу известных ленинградских цитологов и генетиков. Этот донос был найден много лет спустя после подачи его при разборке некоторых архивов. Составительница доноса, заместившая профессора Ю. М. Полянского на посту заведующего кафедрой в Ленинградском педагогическом институте им. Герцена, старалась во что бы то ни стало оклеветать своего изгнанного предшественника и его друзей. Ниже мы приводим заключительную часть этого доноса. Фотокопия подлинника, подписанного В., с исправлениями, сделанными ее рукой, хранится у автора книги.
Отрывок из доноса, написанного В.
«…Я полагаю, что борьба против моей работы в Институте им. Герцена должна быть сопоставлена с другими событиями в жизни вузов и научных учреждений Ленинграда. После удаления ряда морганистов из вузов в 1948 г. центром их объединения стал Институт экспериментальной медицины, где директором является проф. Насонов. В течение января с. Г. я принимала по поручению 180 горкома ВКП(б) участие в работе комиссии по проверке деятельности этого института. При этом обнаружились весьма серьезные вещи: на ученых заседаниях института собирались все главные представители морганизма— Ю. Полянский, Хейсин, Браун, Стрелков, Канаев, Оленев, Граевский, Светлов, Насонов и другие. Здесь, «в своем кругу», обсуждались научные доклады и давались оценки работ; обычно все работы признавались «мичуринскими», хотя в обсуждении их не участвовало ни одного мичуринца.
С этим вполне согласуется и директорская деятельность Насонова: он усиленно развивал в своем институте работы, основанные на приложении идеалистической и антимичуринской «теории паранекроза», развитой им вместе с Александровым еще в 1940 г.; работы же прикладного медицинского направления были отодвинуты на задний план, в частности знаменитая Павловская лаборатория была заброшена, ее штат сокращен; такой же участи подверглась лаборатория фитонцидов (проф. Токина), в которой, несмотря на важное практическое значение тематики, было оставлено только два сотрудника. Наряду с этим огромные государственные средства тратились на разработку никому не нужных и идеологически вредных «паранекрозов». В своем докладе комиссии горкома Насонов откровенно сказал, что его институт занимается преимущественно разработкой проблем для далекого будущего, а не мелких вопросов сегодняшнего дня, т. е. можно понять, что идеалистическую теорию паранекроза он считает за великую науку будущего нашей страны, а задачи социалистического строительства стоящие перед нами сегодня, — за «мелкие вопросы», не заслуживающие его высоко ученого внимания. Едва ли можно сомневаться в политическом лице директора, проповедующего такие установки.
Насонов весьма образно охарактеризовал и содружество своего института с производством: раньше, сказал он, у нас было, как в ресторане: приходил, кто желал, и получал, что хотел, а теперь у нас, как на бирже: «спрос и предложение», «предложение— спрос». Сравнение советского научного учреждения с какой-то лондонской биржей, где спекулянты и маклеры предлагают и ищут купить акции, свидетельствует о невероятных представлениях директора Насонова о связи науки с практикой и о том, что такое содружество ученых с производственниками.
Вместе с тем следует учесть, что Насонов — один из ближайших друзей Ю. Полянского: они вместе работали и вели борьбу с мичуринцами в Ленинградском университете, вместе ездили весной 1948 г. за границу, вместе пострадали после августовской сессии ВАСХНИЛ, часто встречались на ученых заседаниях в институте Насонова. Летом 1949 г. Насонов и Александров ездили в командировку на Мурманскую станцию, где директором был Полянский, и т. д.
Другом Насонова является и Александров, у которого (как и у самого Насонова) тесные связи с заграницей: его мать и брат живут в Палестине (Александров — еврей), а сестра — в Америке. Недалекое морганистское прошлое этих друзей, в котором они не покаялись, их связи с заграницей, их «ученые» свидания на Мурманской станции и энергичная борьба, которую ведут их старые друзья и сотрудники в Институте им. Герцена против мичуринской перестройки Естфака, — все это, несомненно, звенья одной цепи, одной организации, ведущей политическую борьбу против советской науки. Насонов затратил огромные государственные средства на содержание целого штата морганистов, на беспочвенные, вредные «научные» исследования и тем самым нанес заметный ущерб советской науке и экономике. Это ли не заслуга перед Америкой! Полянский в течение многих лет был лидером ленинградских морганистов и вел ожесточенную борьбу с мичуринцами в университете и (через своих подручных помощников) в других вузах; он воспитал в морганистском духе тысячи учителей и молодых ученых за двадцать лет работы в университете, в Пединституте он затратил большие государственные средства на изучение инфузорий и никогда не обращал своей исследовательской работы на объекты, могущие принести пользу практике. В этом тоже немалая заслуга перед нашими врагами. Как директор Мурманской станции, Полянский, вероятно, имеет в своем распоряжении сведения секретного характера, касающиеся метеорологических условий нашего севера, морских течений, карт, данные о ледовитости и т. д. При наличии друзей типа Насонова и Александрова, посещающих его станцию эти обстоятельства приобретают особый смысл. Мурманская станция, несомненно, имеет рацию и может связываться с заграницей.
С другой стороны, Полянский был близок с А. Вознесенским, был его ближайшим помощником по Ленинградскому университету, а по поручению его сестры М. Вознесенской (секретаря Куйбышевского райкома) ведал культпросветработой района.
Третий друг и сотрудник Полянского — проф. Хейсин — работает сейчас в Петрозаводском университете (до осени 1948 г. он работал вместе с Полянским в Пединституте 182 им. Герцена), т. е. расположился также неподалеку от наших северных границ. Говорят даже, что Хейсин в Петрозаводске превратился в финна и называется Хейсинненом. В связи с Хейсиным находятся и сотрудники моей кафедры, работавшие ранее под руководством Полянского. При приездах в Ленинград Хейсин посещает Пединститут, видится с доц. Громовой и другими сотрудниками.
Я не могу представить документальных доказательств о характере отношений и связей всех указанных лиц, но приводимые факты, как мне кажется, заставляют обратить на них внимание.
15.11/50
Профессор В.»
Этот написанный, несомненно, очень опытным доносчиком документ типичен по своей клеветнической злобной безответственности. Сейчас нелепость и бездоказательность подобных обвинений очевидны для всех, однако в 1950 году эта порция низкой лжи причинила поименованным в доносе лицам весьма много неприятных переживаний.
Следует указать, что мать проф. В. Я Александрова никогда не жила в Палестине, а погибла от голода в осажденном Ленинграде. Его единственный брат, старый большевик, был убит в 1919 году белополяками. Живущая в Америке сестра также создана больным воображением, ибо никакой сестры у В Л Александрова не было.
Ряд ученых-генетиков в 1948 году был лишен ученых степеней; на присвоение ученых степеней по классической генетике был наложен запрет, которым Высшая аттестационная комиссия руководствовалась очень долго. Запрет был наложен и на исследования по классической генетике, по гормонам растений, по цитогенетике, полиплоидии и т. д., и развитие советской биологии было задержано на много лет. Установился так называемый монополизм в биологической науке, при котором Т. Д. Лысенко играл роль непогрешимого поставщика научных истин.
Культ Т. Д. Лысенко был раздут в эти годы до баснословных размеров. Он оказался, по-видимому, единственным в истории ученым-биологом, «заслужившим» титул «великий» еще при жизни. Портреты Т. Д. Лысенко висели во всех научных учреждениях. В художественных салонах продавались бюсты и барельефы Т. Д. Лысенко. После трех уценок их можно было купить еще в 1961 году. В некоторых городах были установлены памятники Т. Д. Лысенко. (Фотография одного из таких монументов, изображавшего беседу И. В. Сталина и Т. Д. Лысенко, находится в моем архиве.) Государственный хор имел в своей программе песню-гимн «Академику Лысенко величальную поем», а в песенниках для самодеятельных коллективов печатались частушки следующего, например, содержания:
Веселей играй, гармошка,
Мы с подружкою вдвоем
Академику Лысенко
Славу вечную споем.
Он мичуринской дорогой
Твердой поступью идет,
Менделистам-морганистам
Нас дурачить не дает.
Хорошо запомнился один интересный случай — первая лекция Т. Д. Лысенко в Московской сельскохозяйственной академии им. К. А. Тимирязева. После сессии ВАСХНИЛ был уволен с поста директора известный экономист академик В. СНемчинов, на место которого назначили кандидата биологических наук В. Столетова, до этого работавшего у Т. Д. Лысенко в Институте генетики. Были уволены, как уже отмечалось, и ряд крупных ученых, академик А. Р. Жебрак[42], профессора А. А. Парамонов[43], Б. А. Голубев и др. Заведующим кафедрой генетики и селекции стал по совместительству Т. Д. Лысенко, до этого никогда не сталкивавшийся с преподавательской работой.
И вот первая учебная лекция нового профессора, предназначенная для студентов. Угодливое руководство академии вызвало на лекцию всех заведующих кафедрами, которые заняли почти все места студентов, толпившихся в вестибюле и слушавших лекцию через громкоговорители. Улица была забита персональными машинами ответственных работников министерств, вплоть до министра замледелия Бенедиктова. И вот подъезжает в персональном ЗИСе прославленный Президен ВАСХНИЛ. Специально вызванный духовой оркестр выводит торжественный марш, под звуки которого Т. Д. Лысенко сквозь ряды приветствующих проходит на кафедру и начинает свою лекцию. Увидев в первых рядах аудитории седовласых ученых, Т. Д. Лысенко воскликнул с торжеством: «Что, переучиваться пришли?» О чем говорил он, мало помню. Осталось в памяти утверждение, что лошадь может быть живой лишь во взаимодействии со средой, а без такого взаимодействия — это уже не лошадь, а труп, что разные птицы, питаясь мохнатыми гусеницами, откладывают яйца, из которых выводятся кукушки, что новая клетка образуется не от старой, а возле старой, что живое тело всегда хочеть кушать, и т. д.
Вредное влияние тезиса о возможности двух биологий распространилось в последующие годы и на другие отрасли науки. Попытки разделить науку на советскую и буржуазную были сделаны в медицине (водораздел — отношение к концепциям Павлова и «павловцев») и в почвоведении — объявление всех противников учения В. Р. Вильямса реакционерами. Была объявлена реакционной наукой кибернетика, которая оставалась на нелегальном положении до 1955 года. Были снова объявлены вне закона медицинские исследования по наследственным заболеваниям.
Связь августовской сессии ВАСХНИЛ с последующими попытками некоторых групп ученых установить подобный режим в других науках легко установить при рассмотрении аргументации, которая использовалась учеными для дискредитации правильных концепций, основным недостатком которых было только то, что они разрабатывались в США. Эта мутная волна захлестнула частично и физику, к счастью, ненадолго. Характерен в этом отношении сборник «Философские вопросы современной физики» (М., 1952), содержащий немало демагогических статей. В предисловии его инициаторы объявили: «Поскольку в среде советских физиков еще не проделана работа, аналогичная той, которая уже дала значительные результаты в агробиологии, физиологии и некоторых других отраслях советской науки, авторам сборника приходится начинать почти с самого начала…»
И они «начали», объявив реакционными и идеалистическими теорию относительности великого физика Эйнштейна («реакционное эйнштейнианство»), принцип дополнительности Бора, теорию резонанса нобелевского лауреата Полинга и ряд других концепций, явившихся крупными вехами в развитии естествознания.
Для разгрома теории резонанса была созвана даже специальная сессия химического отделения Академии наук, проведенная с явным стремлением скопировать сессию ВАСХНИЛ. Однако теория резонанса была через несколько лет восстановлена в правах, и серьезный ущерб от этой сессии понесла лишь химия, фазу отброшенная на много лет назад.
Такого рода течения возникали после 1948 года почти во всех областях науки. Особенно пострадала кибернетика, которую пытались настолько «закрыть», что само слово «кибернетика» не включили в издание «Большой Советской Энциклопедии». Развитие кибернетики в СССР было задержано на 5–6 лет, что принесло стране большой экономический ущерб.
Концепции Т. Д. Лысенко и его сторонников приняли в это время уродливый характер. Была создана реклама шарлатанским опытам по перерождению одних видов растений в другие, пшеницы в рожь, овса в овсюг и ячмень, капусты в брюкву и рапс, подсолнечника в заразиху, сосны в ель и т. д. Подобные «открытия» десятками публиковались на страницах редактируемого Т. Д. Лысенко журнала «Агробиология», и эти безграмотные, позорные работы рекламировались как достижения передовой науки.
Для «обоснования» этих мифических превращений использовалась опора на авторитет И. В. Сталииа.
«Сталинское учение о постепенных, скрытых, незаметных количественных изменениях, приводящих к быстрым качественным коренным изменениям, помогло советским биологам обнаружить у растений факты осуществления качественных переходов превращения одного вида в другой» (Лысенко Т. Д. Сталин и мичуринская агробиология // Избр. соч. М., 1953, с. 9)[44].
Была создана в 1949–1951 годах широкая международная реклама шарлатанским работам Г. М. Бошьяна о порождении вирусами микробов и наоборот, о получении микробов из антибиотиков, ими же продуцируемых, и о кристаллизации бактерий, и работам О. Б. Лепешинской о порождении клеток и даже тканей из «живого вещества». Эти работы были объявлены мичуринскими и были обязательными для признания. Несмотря на активную поддержку со стороны Т. Д. Лысенко, А. Н. Студитского и других, Г. М. Бошьяна в результате работы 18 проверочных комиссий разоблачили как фальсификатора и лишили докторской степени, которую он получил несколькими годами ранее за свои «открытия». Не нашли подтверждения и работы О. Б. Лепешинской, рекламе которых также активно способствовала группа Т. Д. Лысенко.
Опора на И. В. Сталина использовалась и в «решении» ряда других проблем, служивших предметом дискуссии. О. Б. Лепешинская, например, в самом начале своей книги с упоением писала, что И. В. Сталин прочитал ее книгу и одобрил ее.
После его смерти в газете «Медицинский работник» (1953. 10 марта) О. Б. Лепешинская уже более подробно раскрыла основы своего научного «успеха». «В горестные эти дни, — писала она, — не могу не вспомнить один случай из своей жизни. Было это в тяжелый год, когда против моей работы в области биологии ополчились злобные метафизики, старозаветные идеалисты, носители самых реакционных идей вейсманизма-морганизма. И вот однажды, когда особенно было трудно и тяжело от бесконечных враждебных нападок, в моей комнате раздался телефонный звонок. Я взяла трубку и услышала такой знакомый, такой родной голос Иосифа Виссарионовича… Одобряя дружеским, отеческим словом, Сталин давал мне советы. И в мудрых его советах была такая кристальная ясность мысли, такая сила научного предвидения, что сердце замирало от гордости. От гордости за то, что вот есть на большой нашей планете человек, близкий и родной, для которого все сложные вопросы и проблемы — как открытая книга, для которого во всех деталях ясен путь развития передовой советской науки».
Что касается академика А. И. Опарина, то он в своей статье «И. В. Сталин вдохновитель передовой биологической науки», напечтанной в 35-м томе издания «Успех в современной биологии» (М., 1953. С. 161–167), вообще причислил И. В. Сталина к основателям мичуринской биологии и объявил его поверхностную юношескую статью «Анархизм или социализм» крупнейшим вкладом в эту науку. По мнению А. И. Опарина, Сталин задолго до Лысенко утверждал, что приобретенные под влиянием среды признаки наследуются и что именно «гениальные идеи тов. Сталина вдохновляли биологов-мичуринцев в их борьбе против неодарвинизма как идеалистического извращения биологической науки» (с. 165). «В труде И. В. Сталина «Анархизм или социализм?» — писал А. И. Опарин, — с исключительной простотой и силой поставлена проблема творческого развития дарвинизма, освобождения его от ошибок и недочетов и обогащения новыми положениями, вытекающими из дальнейшего углубления в закон развития органического мира. Товарищ Сталин указывал, что антинаучное измышление о ненаследуемости свойств, приобретаемых под влиянием условий жизни, — неодарвинизм — бессилен объяснить развитие как процесс, в котором мелкие количественные изменения в конце концов приводят к большим качественным изменениям. Такое понимание развития возможно только на основе тезиса о наследственности свойств, приобретаемых под влиянием условий жизни» (с. 165). Но что писал в действительности по этому поводу И. В. Сталин, какие его мысли привели в такой восторг А. И. Опарина? Это была всего лишь одна случайная маловразумительная фраза: «Менделеевская «периодическая система элементов» ясно показывает, какое большое значение в истории природы имеет возникновение качественных изменений и изменений количественных. Об этом же свидетельствует в биологии теория неоламаркизма, которой уступает место неодарвинизм» (Сталин И. В. Соч. Т. 1. С. 30).
По докладу академика Опарина 7 июня 1950 года Президиум АН СССР принял специальное постановление, внедрявшее «учение» О. Б. Лепешинской во все звенья биологической науки в СССР (Протокол № 15 заседания Президиума АН СССР. § 342).
Сессия ВАСХНИЛ в августе 1948 года и последовавшие за ней оргмеры произвели очейь плохое впечатление за рубежом, сильно повредив престижу советской науки. Почти все иностранные почетные члены и члены-корреспонденты Академии наук заявили о своем выходе из состава академии и опубликовали соответствующие заявления. Одно из заявлений было опубликовано, в частности, Г. Г. Дейлом в форме открытого письма Президенту АН СССР в выходившей в СССР на русском языке газете «Британский союзник» (1948, 12 дек.). Мы приведем текст этого письма, очень выпукло отражающего, как иностранные ученые, ранее дружественно настроенные к нашей стране, восприняли события, последовавшие за сессией ВАСХНИЛ. Президентом АН СССР был в тот период известный физик академик С. И. Вавилов, родной брат погибшего Николая Ивановича.
ПИСЬМО ПРЕЗИДЕНТУ АКАДЕМИИ НАУК СССР
Г-н Президент!
Я пришел к решению, вынудившему меня к отказу от звания почетного члена Академии Наук СССР, каковым я был избран в мае 1942 года.
Когда Ваш выдающийся предшественник академик В Л. Комаров письменно уведомил меня об оказанной мне чести, в своем письме он сослался на тот факт, что я в то время состоял председателем Лондонского Королевского общества. Я верю, что многие британские ученые расценили и приветствовали мое избрание в то время как символ общности целей ученых наших двух стран, которые уже около года совместно вели войну против гитлеровской Германии, защищая, как мы верили, свободу науки, как и свободу всех других достойных видов человеческой деятельности, от угрозы агрессивной тирании.
В том же 1942 году Лондонское Королевское общество избрало Николая Ивановича Вавилова в число своих 50 иностранных членов. При поддержке и поощрении Ленина он имел возможность, будучи первым директором Института генетики имени Ленина, положить начало и способствовать дальнейшему быстрому росту участия исследователей СССР во всемирном прогрессе генетики, который последовал за признанием открытий Менделя. Его использование этих возможностей рассматривалось как приносящее большую пользу сельскому хозяйству Советского Союза. Мы хотели почтить эти заслуги как большой вклад в мировую науку. Однако в Британии стало известно уже в 1942 году, что Н. И. Вавилов каким-то образом впал в немилость тех, кто пришел после Ленина, хотя причина этому оставалась неизвестной. Мы могли лишь предположить, что она имела политический характер и не имела отношения к его научным достижениям. Только в 1945 году Королевскому обществу стало известно, что он был смещен со своего поста, исчез вместе с некоторыми из своих сотрудников по генетике и умер неизвестно когда между 1941 и 1943 годами. Повторные запросы об указании лишь даты и места его смерти, адресованные Вашей Академии Королевским обществом через все открытые для этого возможности, остались без всякого ответа. Насколько мне известно, Королевское общество еще до сих пор не было официально уведомлено о том, был ли жив этот выдающийся русский ученый во время избрания его в число иностранных членов Королевского общества.
Недавние события, о которых теперь получены полные сведения, осветили то, что случилось. Покойный Н. ИБавилов был заменен Т. Д. Лысенко, проповедником доктрины эволюции, которая, по сути дела, отрицает все успехи, достигнутые исследователями в этой области со времен, когда в начале XIX столетия были опубликованы рассуждения Ламарка. Хотя труды Дарвина все еще формально признаются в Советском Союзе, его основное открытие будет теперь отвергаться. Все великое построение точного знания, которое продолжает расти усилиями последователей Менделя, Бейтсон и Моргана, подлежит отрицанию и поношению; и последние немногие, которые еще содействовали его созданию в СССР, теперь лишены своих положений и возможностей.
Это— не результат честного и открытого конфликта научных мнений. Из предъявлений и заявлений самого Лысенко ясно, что его догмат установлен и насильно введен Центральным Комитетом коммунистической партии как отвечающий политической философии Маркса и Ленина. Многие из нас, г-н Президент, с гордостью считали, что в науке, общей для всего мира, нет политических границ или национальных разновидностей. Однако теперь эта наука должна быть отделена от «советской науки» и порицаема как «буржуазная» и «капиталистическая».
Постановления, изданные Президиумом Вашей Академии 27 августа текущего года, являются ясным выражением этой политической тирании. Мой старый уважаемый друг академик Орбели, выдающийся физиолог, последователь школы вашего великого Павлова, снят с поста секретаря Отделения биологических наук Вашей Академии за то, что он не сумел предвидеть Ваши постановления, ограничивающие всю исследовательскую и преподавательскую работу в области генетики в СССР, подчиняя ее этой политически навязанной ортодоксии. Время покажет, потребуется ли такое подчинение догме и в других отраслях науки. Пока нам известно только то, что генетика, которую поощрял Ленин, теперь запрещается как чуждая его политической философии.
С тех шр как Галилей угрозами был принужден к своему историческому отречению, было много попыток подавить или исказить научную истину в интересах той или иной чуждой науке веры, но ни одна из этих попыток не имела длительного успеха. Последним потерпел в этом неудачу Гитлер. Считая, г-н Президент, что Вы и Ваши коллеги действуете под аналогичным принуждением, я могу лишь выразить Вам свое сочувствие. Что касается меня самого, пользующегося свободой выбора, я верю, что я оказал бы дурную услугу даже моим коллегам по науке в СССР, если бы я продолжал связь, которая, казалось бы, в согласии с действиями, согласно которым Ваша Академия теперь ответственна за тот ужасный вред, нанесенный свободе и целостности науки, под каким бы давлением это ни было бы сделано.
С глубоким сожалением я должен просить Вас исключить меня из числа почетных членов Вашей Академии.
Уважающий Вас Генри Г. Дейл
Насколько я помню, этот номер «Британского союзнака» оказался последним. Газета-еженедельник была признана антисоветской и закрыта по требованию соответствующих инстанций.
Однако период абсолютного господства лысенкоизма в советской биологии и агрономии продолжался сравнительно недолго. Неумеренные восхваления Лысенко и полное подавление любой критики в его адрес были типичны лишь в течение четырех лет. В декабре 1952 года «Ботанический журнал», редактируемый академиком В. Н. Сукачевым, поместил две статьи, в которых Т. Д. Лысенко обвинялся в отходе от дарвинизма и от самого мичуринского учения. Первая статья была написана Н. В. Трубиным — до этого одним из наиболее горячих сторонников Т. Д. Лысенко. Вторая принадлежала НД. Иванову, также ученому, стоявшему на одних позициях с Т. Д. Лысенко во вопросам генетики. Оба автора критиковали только учение Т. Д. Лысенко о видообразовании путем скачкообразного перехода от одного вида к другому (пшеницы в рожь и ячмень, овса в овсюг и т. д.), учение, которое даже на фоне невысокого теоретического и экспериментального уровня других построений Т. Д. Лысенко отличалось своей нелепостью и недостоверностью.
Обе статьи и сам факт дискуссии были встречены советскими учеными с огромным энтузиазмом. В редакцию «Ботанического журнала» посыпались десятки статей от многих ученых. Они отличались во многих случаях большой яркостью и полемическим талантом. Долго сдерживавшийся напор мыслей и идей, казалось, нашел выход, и, несмотря на ответные, резко демагогические статьи, помещавшиеся в журналах «Агробиология», «Журнал общей биологии», «Успехи современной биологии», симпатии ученых и молодежи были на стороне «Ботанического журнала».
В первые два года дискуссия вращалась в основном вокруг вопросов видообразования (Баранов П. О видообразовании // 1953. № 5; Козо-Полянский Б. М. Вопросы нового учения о виде // 1953. № 6; Бобко ЕБ. К вопросу о методике изучения образования новых видов // 1953. № 3. и др.).
В сферу дискуссии «Ботанический журнал» включил вопросы внутривидовой конкуренции (статья ВД. Сукачева // 1953, № 1). Но логика дискуссии, а также попытки сторонников Т. Д. Лысенко объявить морганистами-менделистами всех споривших с ним авторов «Ботанического журнала» закономерно привели к расширению фронта дискуссии и к включению в нее проблем генетики и агробиологии. Обсуждению были подвергнуты, по существу, все аспекты лысенкоизма. «Ботанический журнал» быстро стал самым популярным биологическим журналом. Каждый его номер ждали с нетерпением. Объем и тираж увеличились. Вместо 6 номеров в год стали выходить 12. Критические статьи вскоре появились и в «Бюллетене Московского общества испытателей природы».
Под влиянием дискуссии в «Ботаническом журнале» оживились и экспериментальные работы по генетике, она снова стала легальной наукой. В АН СССР начали возникать генетические лаборатории и группы, хотя университеты, сельскохозяйственные институты и система ВАСХНИЛ оставались еще под почти полным контролем сторонников Т. Д. Лысенко.
К теоретическим аспектам дискуссии быстро добавились практические. В ряде убедительных статей был показан огромный практический ущерб, нанесенный лысенкоизмом сельскому хозяйству. Быстро были развенчаны псевдонаучные работы О. Б. Лепешинской. В конце 1955 года более 300 ученых подписали письмо с требованием отстранить Т. Д. Лысенко от поста Президента ВАСХНИЛ, а А. И. Опарина — от поста академика-секретаря биологического отделения АН СССР. К этому требованию прислушались. Пост Президента ВАСХНИЛ занял П. П Лобанов, настроенный более умеренно, А. И. Опарина заменил академик ВАЗнгельгардт. Позиции сторонников Т. Д. Лысенко начали ослабевать, и развивающаяся дискуссия фактически развенчала лысенкоизм.
Дискуссия в «Ботаническом журнале», несомненно, внесла свежую струю в нашу биологию, и она фактически развенчала лысенкоизм в глазах ученых. Эта дискуссия поставила лысенкоизм на грань полного провала, выявила, его научную несостоятельность. Оказавшись не в силах вести честный научных спор, лысенковцы вновь прибегли к демагогии и административным методам. Мы имеем в виду выступление Т. Д. Лысенко на Пленуме ЦК КПСС в декабре 1958 года, в котором он всю критику в свой адрес представил в форме происков западных злых сил, апеллируя, таким образом, к защите от «империалистической» клеветы. «Известно, — заявил Т. Д. Лысенко в своем выступлении, — что во всем мире в научных журналах, а нередко и в газетах идет так называемая дискуссия вокруг мичуринской биологии, которую реакционеры капиталистических стран часто называют «лысенкоизм», возводят на материалистическую биологию и персонально на меня всякую, какую только возможно придумать напраслину. Ясно, что речь идет не лично обо мне, а о том материалистическом направлении биологической науки, связанной с колхозно-совхозной практикой, которой я в своих статьях держался и держусь. За это реакционеры в науке и журналисты буржуазного мира, в особенности США, Англии и других капиталистических стран, каких только грехов мне ни приписывают. Все мои работы в биологии и агрономической практике объявляют жульничеством и обманом» (Стеногр. отчет М., 1958. С. 235).
Апеллируя не к ученым, а к покровителям в административно-партийном аппарате, Т. Д. Лысенко и его сторонникам удалось обрушить на своих оппонентов административные меры.
Редакционная коллегия «Ботанического журнала» была в конце 1958 года расформирована и заменена новой, в основном из последователей Т. Д. Лысенко. (Из состава редколлегии были выведены В. Н. Сукачев, П. А. Баранов, П. М. Жуковский, С. Ю. Липшиц, А. Л. Тахтаджян, Н. Б. Турбин, А. А. Федоров, Б. А. Тихомирова и многие другие известные ботаники нашей страны. Вместо них были введены А. А. Авакян, П. А. Власюк, П. А. Хенкель, В. Л. Разумов и другие последователи Т. Д. Лысенко[45]. «Бюллетень Московского общества испытателей природы» получил указание прекратить всякую полемику.
Академик В. А. Энгельгардт был смещен с поста руководителя Биологического отделения АН СССР и заменен Н. М. Сисакяном. Был снят с поста директора Всесоюзного института удобрений и агротехники известный агрохимик профессор Авдонин, потому что он, основываясь на результатах многочисленных опытов, выступил против целесообразности приготовления смесей удобрений по методу Т. Д. Лысенко и против его «биологической теории» питания растений. От работы в должности директора Новосибирского института цитологии и генетики был отстранен известный Н. П. Дубинин.
На X Международный генетический конгресс 1958 года в Канаду советская делегация поехала в весьма необычном составе. Возглавил ее В. Н. Столетов. В нее вошли сторонники Т. Д. Лысенко (Глущенко, Нуждин, Кушнер, Еникеев, Хитринский и др.). Они смогли принять участие лишь в одной из двадцати секций, созданной, по существу, специально для них (секция прививных гибридов).
Включенные в программу доклады советских генетиков были сняты перед открытием конгресса. Изменить отпечатанную программу было поздно, и участники в молчании ждали, пока отведенное по регламенту время на тот или иной доклад советского ученого будет исчерпано, и только затем переходили к следующему докладу.
Реорганизация советской делегации произвела, как и следовало ожидать, отрицательное впечатление на делегации других стран и послужила поводом для резолюции, принятой конгрессом на заключительном заседании. В резолюции, которую опубликовал журнал «Сайенс», говорилось: «Постоянный Комитет Генетических Конгрессов пользуется случаем выразить свою линию путем обращения непосредственно ко всем правительствам Мира разрешить своим ученым беспрепятственно путешествовать с научными целями назависимо от расовой или национальной принадлежности религиозных убеждений, места рождения или принадлежности к политическим партиям и, на примере опыта текущего Х-го Международного конгресса, независимо от того, являются ли их научные убеждения в согласии с теми официально принятыми убеждениями, которые определяются политикой или идеологией.
Важно отметить, что расформирование редколлегии «Ботанического журнала» осуществлялось, хотя и по директиве свыше, Президиумом АН СССР и Биологическим отделением АН CGCР. В то же время лишь за два с половиной месяца до этой акции Академия наук СССР рассмотрела работу «Ботанического журнала» и полностью одобрила ее. По этому поводу принято специальное Постановление от 23 сентября 1958 г. Следует указать и на то, что деятельность «Ботанического журнала» и особенно его полемическая активность в отношении концепций Лысенко одобрены специальными резолюциями Всесоюзного Ботанического общества 17 декабря 1957 г. Эти резолюции опубликованы во 2-м номере журнала за 1958 г., однако сигнальные экземпляры «Ботанического журнала» с ними были задержаны и из последующих экземпляров тиража текст резолюции изъят.
Мы рассматриваем любую попытку ряда правительств вмешиваться в политическую, идеологическую или другую основу убеждений для того, чтобы открыто преследовать науку и свободное распространение научной информации, как серьезное нарушение основных принципов научного прогресса.
Мы взываем к научным академиям и научным обществам, к Объединенным нациям и их организациям напрягать все возможные усилия и оказывать влияние, чтобы убедить все Правительства отныне оставаться верными принципам, которые были здесь подчеркнуты.
Нарушение таковыми правительствами этих принципов, несомненно, будет означать конец научной свободы, а поэтому также и научного прогресса».
Последователи лысенкоизма и в этом случае, как мы видим, собственный престиж ставили выше достоинства советской науки. Умышленно, антипатриотично создавая повод для критики нашей страны и правительства, они старались затем спекулировать на этой критике в собственных интересах. Критика извне, даже справедливая и обоснованная, была для них всегда крайне желательной, ибо она помогала им бороться с критикой их соотечественников.
События, происшедшие в 1958 году, оказали весьма устойчивое, хотя и не очень сильное влияние на нашу биологию. Критический анализ теоретических и практических положений лысенкоизма в научной литературе был фактически прекращен. Однако развитие экспериментальных направлений в области генетики и молекулярной биологии продожалось в нашей стране, и это подготовляло основу для новой вспышки дискуссии.
Прежде чем перейти к оценке следующей ситуации, необходимо рассмотреть одно из набиолее отрицательных явлений, порожденных лысенкоизмом, — вторичное возрождение вильямсизма в 1948 году и непродуманное принятие в октябре 1948 года травопольной системы земледелия в масштабах всей страны.
Учение о травопольной системе земледелия, подвергшееся, как мы видели, острой дискуссии в 1933–1937 годах, после смерти В. Р. Вильямса и особенно за годы войны было почти забыто. Получил всеобщее признание путь развития сельского хозяйства, предлагавшийся агрохимической школой Д. Н. Прянишникова, — путь химизации и интенсификации земледелия.
Серьезной ревизии была подвергнута в эти годы теория В. Р. Вильямса о так называемом едином почвообразовательном процессе, изложенная в его известном курсе почвоведения и служившая основой травопольной системы земледелия.
Создавая свое учение о почвообразовательном процессе, В. Р. Вильямс был не очень щепетилен с фактами и общеизвестными истинами, его фантазия не знала никаких границ. Мы приведем здесь лишь два примера наиболее ярких и явных вымыслов, лежащих в основе теории Вильямса о почвообразовательном процессе.
Известно, что почвообразовательный процесс В. Р. Вильямс начинал с породы, остающейся от таяния ледников, некогда наступавших на некоторые районы Европы и Северной Америки. Но как быть с районами Азии, Африки, Америки, Австралии, никогда не подвергавшимися оледенению? Для устранения этого затруднения В. Р. Вильямс придумал новый дополнительный тип вращения Земли в направлении с северо-северо-запада на юго-юго-восток со скоростью одного оборота в 100 000 лет (Вильямс В. Р. Почвоведение. М., 1947. С. 142–143). Это вращение В. Р. Вильямс назвал прецессионным. Придумав никем никогда не установленное вращение Земли, В. Р. Вильямс пришел к следующему заключению: «Прецессионное обращение Земли влечет за собой такие последствия. Полярные в настоящее время области через 25 000 лет пройдут через экватор. Через следующие 25 000 лет они будут погребены под антарктическим ледником и еще через 25 000 лет опять пройдут через экватор, но уже в Западном полушарии, и еще через 25 000 лет займут приблизительно старое место» (Там же. С. 143).
Это заключение, которое В. Р. Вильямс приводит как установленный факт, — чистейший вымысел, фальсификация, ибо нельзя назвать его даже гипотезой. Элементарные сведения из области палеонтологии, экологической ботаники и зоологии, геологии и астрономии показывают полную вздорность периодической смены мест экватора и полюсов. Такая смена расположения помосов и экватора каждые 25 000 лет делала бы совершенно невозможной всякую эволюцию живой природы на изолированных материках типа Австралии, и большая часть земной суши представляла бы собой в таком случае голую, лишенную древесной растительности пустыню. Однако это допущение было необходимо В. Р. Вильямсу для того, чтобы свести концы с концами в его теории единого почвообразования, и он решился на это вопреки элементарной научной логике и фактам.
Такой же трюк проделал В. Р. Вильямс, связав процессы почвообразования с образованием трех перегнойных кислот: ульминовой, гуминовой и креновой, обнаруженных якобы Берцеллиусом в начале прошлого века, а затем и самим В. Р. Вильямсом. Обсуждая свойства этих кислот, В. Р. Вильямс относится к ним как к химически индивидуальным соединениям, образующим соли и т. д. Между тем никто никогда таких кислот из почвы в чистом виде не выделял. В то же время именно действие этих кислот лежит в основе концепции В. Р. Вильямса о почвообразовательных процессах и структуре почвы.
Хотя построение концепции В. Р. Вильямса основывается на реакциях трех якобы выделенных им почвенных кислот, от ответа на вопросы о составе этих кислот В. Р. Вильямс всегда уклонялся и часто весьма оригинально. В своем «Курсе общего земледелия с основами почвоведения» (с. 98) он, например, писал: «Общественная работа во время революции не дала мне до сих пор возможности установить химические формулы и константы полученных перегнойных веществ». Через несколько лет на Международном конгрессе почвоведов в Москве В. Р. Вильямс объяснял уже это иначе: полученные им растворы замерзли и погибли от денатурации во время гражданской войны, когда его лаборатория не отапливалась. Между тем банки с этими «кислотами» и до сих пор стоят в музее им. Вильямса в ТСХА, и ни один из его учеников, ни один из сыновей (оба его сына были профессорами химии) не пытались их анализировать.
И примеров такого рода фантастических построений в концепциях В. Р. Вильямса можно привести очень много. Следует, однако, отдать должное — его курсы почвоведения и земледелия написаны увлекательно и широко. В них имеется немало интересных мыслей. Но это лишь увлекательность научно-фантастического романа. Она производит впечатление на людей, плохо знающих предмет, на доверчивых простаков, поверхностных философов и таких же кабинетных фантазеров, каким был он сам. Серьезный ученый неизбежно выявляет грубые ошибки В. Р. Вильямса, его стремление искажать факты в угоду своим концепциям, его склонность к ненаучному фантазерству и прожектерству, а иногда и к прямой фальсификации. Большинство почвоведов нашей страны не были вильямсистами, и многие относились к его теориям весьма иронически.
Газета «Тимирязевец» (1962. 11 мая) впервые опубликовала докладную записку академика Д. Н. Прянишникова, датированную 1941 годом и направленную им наркому земледелия, председателю Комитета по делам Высшей школы, директору Тимирязевской академии и ряду других организаций по поводу посмертного издания учебника В. Р. Вильямса.
Д. Н. Прянишников давал этому учебнику беспощадную, но совершенно справедливую оценку: «Считаю своим долгом, — писал он, — обратить внимание на следующую ненормальность в преподавании почвоведения и земледелия и в деле подготовки кадров по этой специальности в сельскохозяйственных вузах вообще и в Сельскохозяйственной академии им. Тимирязева в частности.
То руководство, которое рекомендуется теперь студентам, имеет следующие недостатки:
1) оно отстало от современного состояния почвоведения по крайней мере на полстолетия, в нем не упоминается почти ни одного автора XX столетия, а взгляды авторов XIX столетия излагаются неверно (см., например, сказанное о Грандо), а иногда им приписывается совершенно обратное тому, что они говорили в действительности (Либих).
2) Самый подход к решению агротехнических вопросов является неправильным, именно, игнорируются все опытные данные (как заграничные, так и наших опытных станций), и решение всех вопросов происходит чисто натурфилософским путем, в полном отрыве от реальной действительности.
3) В этом руководстве содержится ряд совершенно неверных утверждений, стоящих в полном противоречии с твердо установленными положениями как в области основного естествознания, так и в области агрономии. Эти абсурды не ограничиваются только общими положениями, но они приводят к вредным выводам в области практики, к неверным указаниям в области агротехники.
Число этих абсурдов так велико, что здесь их нельзя перечислить, можно только привести несколько выразительных примеров».
И далее следовало краткое описание наиболее абсурдных положений как по разделу земледелия, так и по разделу почвоведения (высказывания Вильямса о бесполезности известкования, о хранении навоза до исчезновения запаха, то есть до улетучивания аммиака, о вредности внесения калийных удобрений, разрушающих якобы структуру почвы, и т. д. и т. п.).
Д. Н. Прянишников рекомендовал отменить решение о введении этой натурфилософской, переполненной фантастикой книги в качестве учебника для студентов сельскохозяйственных институтов. Но студенты «прорабатывали» учебник Вильямса еще лет 16–17, несмотря на его явную дефектность как в научном, так и в практическом отношении.
Особенно детальный критический разбор учебника «Почвоведение и земледелие» был сделан в 1937 году Н. М. Тулайковым в его капитальной рецензии. Объемом около 450 страниц машинописного текста, она увидела свет только 25 лет спустя (см.: Тулайков Н. М. Избранные произведения. М., 1963).
Однако до сессии ВАСХНИЛ в августе 1948 года слепое поклонение Вильямсу имело локальный характер, его вред был ограничен сравнительно узкими рамками. По сравнению с 1937–1938 годами вильямсизм заметно утратил свою агрессивность и всеобъемлющие аппетиты. В том была большая заслуга Д. Н. Прянишникова и его научной школы. Классическое, насыщенное фактами руководство Д. Н. Прянишникова «Агрохимия» и его курс «Учение о 200 севооборотах» нейтрализовали в учебном процессе сельскохозяйственных институтов вредное действие натурфилософии Вильямса.
Таким образом, в 1948 году налицо был очевидный факт освобождения нашего сельского хозяйства и агрономии от догматизма В. Р. Вильямса как в почвоведении, так и в земледелии. Влияние идей Вильямса было в тот период весьма незначительным, и имелись, таким образом, хорошие предпосылки для того, чтобы направить развитие сельского хозяйства страны по пути правильного, рационального земледелия, по пути, который надежно проверен в большинстве стран Европы и США. Этого, однако, не произошло. Сельское хозяйство страны пошло по неверному, непроверенному и ненадежному пути травопольного земледелия, которое резко затормозило развитие сельского хозяйства и от которого пришлось решительно отказаться в 1954 году на юге СССР, а в 1960–1961 годах в масштабах всей страны.
В чем же заключалась причина возрождения забытых догм вильямсизма?
Простой исторический анализ приводит нас к определенному выводу: неоправданное его оживление — прямой результат августовской сессии ВАСХНИЛ в 1948 году. Постановление Правительства о повсеместном и обязательном введении в стране травопольных севооборотов и всего комплекса системы ВВ. Вильямса было принято через два с половиной месяца после сессии. Оно вводило травопольную систему в действие сразу, без какого-либо предварительного обсуждения, без учета разных мнений, как что-то неопровержимо доказанное и не вызывающее сомнений. Система была введена как важное достижение победившей на сессии ВАСХНИЛ мичуринской агробиологии, как звено единого учения Мичурина-Вильямса-Лысенко. Участники августовской сессии ВАСХНИЛ в письме к Сталину писали:
«Наша агробиологическая наука, развитая в трудах Тимирязева, Мичурина, Вильямса, Лысенко, является самой передовой сельскохозяйственной наукой в мире. Она является не только законным преемником прогрессивных идей передовых ученых всей истории человечества, но и представляет собой новую, более высокую ступень развития человеческих знаний о высокой культуре земледелия».
Именно на августовской сессии ВАСХНИЛ В. Р. Вильямс был причислен к основателям мичуринской агробиологии и его травопольная система земледелия была объявлена самой передовой, самой прогрессивной, наиболее соответствующей социалистической системе сельскохозяйственного производства.
Доказательств каких-либо преимуществ травопольной системы земледелия в 1948 году, как теперь выясняется, не было. Не было опубликовано ни одной убедительной работы, доказывающей выгодность травопольной системы по сравнению с другими типами севооборотов. И тем не менее эта в корне порочная система безудержно восхвалялась на августовской сессии ВАСХНИЛ в речах почти всех, кто выступал с критикой классической генетики, и в заключительном постановлении сессии (см.: Стенографический отчет августовской сессии ВАСХНИЛ, выступления И. Я. Якушкина, С. С. Перова, В. П. Бушинского, А. И. Водкова, Е. И. Ушаковой, А. И. Хорошилова, Е. М. Чекменева, Ф. М. Зорина, В. C. Дмитриева, А. В. Крылова, А. В. Михалевич, С. Ф. Демидова, И. В. Василенко, А. Н. Костикова, П. П. Лобанова).
Интересно привести выдержку из речи С. Ф. Демидова, экономиста по специальности:
«Трудами корифеев русской науки создана теория травопольной системы земледелия, обобщенная и замечательно целостно изложенная академиком Вильямсом. Исключительные, прямо разительные результаты дает освоение этой системы в районах Поволжья, Северного Кавказа, Украины, Центрально-Черноземной полосы и других зон степного земледелия нашей страны».
А вот как оценивает Демидов возможности критики этой системы; «И вот, представьте себе, появятся другие школы и будут доказывать обратное, будут ставить под сомнение основные положения травопольной системы земледелия. Что из этого получится? Замедление и срыв осуществления этих важнейших мероприятий государственного значения. И, к сожалению, надо сказать, что противники травопольной системы земледелия, представители другой «научной» школы, как, скажем, академик П. М. Жуковский, немало сделали в вузах, научно-исследовательских институтах и сельскохозяйственных органах, чтобы затормозить ее победное шествие».
Особенно усердствовал в восхвалении травопольной системы на сессии ВАСХНИЛ В. C. Дмитриев, в то время занимавший ключевой пост начальника Управления планирования сельского хозяйства Госплана СССР[46]. «К счастью, — уверенно утверждал В. С. Дмитриев, — в нашей стране русская советская агрономическая наука дала нам стройную общеагрономическую теорию, теорию непрерывного повышения урожая, не только объяснившую успехи стахановцев, но вооружившую колхозы и совхозы на дальнейшее повышение урожайности сельскохозяйственных культур, на создание изобилия предметов потребления в нашей стране.
Эта теория стоит на голову выше западноевропейского учения о плодосмене и является гордостью нашей советской науки. Она называется комплексом Докучаева-Костычева-Вильямса, или травопольной системой земледелия» (см.: Стенографический отчет августовской сессии ВАСХНИЛ. С. 262).
(Кстати, нелишне отметить, что речь В. С. Дмитриева содержала наиболее безудержное восхваление всех веяний Т. Д. Лысенко. В последующие годы В. С. Дмитриев был освобожден от работы в Госплане и переведен на работу непосредственно к Т. Д. Лысенко в Институт генетики. В 1954 году он защитил докторскую диссертацию о «порождениях» сорняков культурными растениями. Известный советский ботаник профессор Станков показал, однако, что Дмитриев занимался грубой фальсификацией. Письмо профессора Станкова напечатала газета «Правда». Скандал, связанный с этой жульнической работой, стал широко известен, и В. С. Дмитриев был лишен докторской степени.
Одобрение травопольной системы и возведение В. Р. Вильямса в ранг основоположника мичуринской биологии содержалось и в заключительном постановлении августовской сессии ВАСХНИЛ; «Мичуринское направление в биологии является творческим развитием дарвинского учения, новым, высшим этапом материалистической биологии. Советская агробиологическая наука, опирающаяся в своих исследованиях на выдающееся учение И. В. Мичурина о развитии растений, В. Р. Вильямса о почвообразовании и приемах обеспечения условий высокого плодородия почвы и получившая дальнейшее продолжение в исследованиях Т. Д. Лысенко и всего коллектива передовых советских биологов, стала мощным орудием активного планомерного преобразования живой природы».
Все эти голословные утверждения, все это пустозвонство предопределило решение правительства о введении травопольной системы. Фактически правительство было введено в заблуждение, ибо никаких реальных данных для такой оценки травопольной системы никогда не было и не могло быть.
Конечно, нельзя считать фактический обман правительства результатом злого умысла. Можно допустить, что намерения некоторых из тех, кто восхвалял систему, были, по-видимому, хорошими. Но дорога в ад, как говорится, вымощена благими намерениями. Трагедия состояла не в том, что у тех, кто нес ответственность за внедрение системы, не хватало благих намерений, а в том, что решение вопросов развития сельского хозяйства, определение направлений этого развития и обоснования этих направлений оказались в тот период в руках людей ограниченных, малограмотных, догматиков и начетчиков, людей, не способных к глубокому самостоятельному мышлению, крикунов, пустозвонов и карьеристов, следовавших за научными лидерами. Предоставление таким людям власти в науке — страшное дело. Под звон громких фраз, самовосхваления и демагогии начинается явный развал, преследование и травля серьезных ученых.
Преследования прогрессивных ученых, выступавших когда-либо против учения В. Р. Вильямса, не заставили себя ждать. Президиум ВАСХНИЛ назначил в конце 1948 года специальную комиссию для проверки работы Всесоюзного института удобрений. В ее состав входили вильямсисты (В. П. Бушинский, С. С. Перов, В. Р. Вильямс, Ямников, А. С. Шурыгин и др.). На основе выводов комиссии из Института были уволены и потеряли возможность экспериментировать лучшие агрохимики и ученики академика Д. Н. Прянишникова — профессора Ф. Б. Чириков, А. Ф. Тюлин, Е. Б. Бобко, И. Х. Дикусар (Дикусар был вскоре арестован).
Преследования противников В. Р. Вильямса начались и в других учреждениях.
Из Тимирязевской сельскохозяйственной академии был уволен, как мы уже отмечали, ученик Д. Н. Прянишникова декан факультета агрохимии и почвоведения профессор Борис Александрович Голубев. Увольнение Б. А. Голубева и его последующая травля произвели тяжелое впечатление на студентов факультета, однако детали этой истории стали известны лишь недавно, при разборе ряда дел в архиве Тимирязевской сельскохозяйственной академии. И мне хотелось бы привести некоторые выдержки из 204 этих материалов, так как они очень ярко обрисовывают произвол создателей «новой» биологии.
Испытывая после увольнения материальные и моральные трудности, профессор Б. А. Голубев подал зам. министра высшего образования АБ. Топчиеву заявление с просьбой пересмотреть решение министерства об увольнении. Топчиев переслал заявление Голубева ректору академии В. Столетову. На письмо Топчиева (от 21 января 1949 года № К-14-09-2) была наложена следующая резолюция: «В. Р. Вильямсу — прошу составить проект ответа». (Голубева уволили как противника В. Р. Вильямса, и поэтому сын Вильямса, занявший деканский пост Голубева, был, естественно, самым «подходящим» арбитром в этом деле.) И вот перед нами копия ответа ректората, посланного Топчиеву (от 3 февраля 1949 года), подшитая к этому делу. Восстановление Голубева на работу признается невозможным, ибо в лекциях Голубева «не было раздела о травопольной системе земледелия, отсутствовал раздел о корифеях советской науки — Мичурине, Вильямсе, Лысенко и т. д.» «На протяжении всей своей деятельности, — сообщается в этом ответе, — Б. А. Голубев вместо того, чтобы устранять противоречия между академиком Д. Н. Прянишниковым и В. Р. Вильямсом и Т. Д. Лысенко, всячески их усиливал… в течение всего времени работы на кафедре агрохимии проф. Голубев защищал отсталые позиции Д. Н. Прянишникова…»
Получив отрицательный ответ, Голубев обратился с аппеляцией к министру высшего образования Кафтанову. Опять запрос в академию и снова ответ, подписанный тогдашним ректором В. Столетовым, составленный уже в более резких выражениях (от 17 февраля 1949 года № 1-6-5): «Сейчас, спустя полгода, — писал в этом письме В. Столетов, — проф. Б. А. Голубев решил потребовать, чтобы ему или доказали, что он антимичуринец, или отменили вышеуказанный приказ. Однако такое требование само по себе уже говорит о том, что мы имеем дело с неразоружившимся, упорствующим, настаивающим на своих ант и мичуринских позициях человеком…» «Тот факт, — читаем мы дальше, — что Б. А. Голубев — один из самых активных противников В. Р. Вильямса, всего вильямсовского, наиболее верный и активный сподвижник Д. Н. Прянишникова в его многолетней активной борьбе против мичуринского направления, этот факт ни у кого не вызывает сомнения. Поэтому министерство высшего образования СССР ныне, в интересах развития мичуринского направления, должно отклонить личные претензии Б. А. Голубева и одновременно потребовать от него убедительных доказательств, что он в силах преодолеть крупные методологические ошибки своего учителя Д. Н. Прянишникова, за которым он слепо и беспрепятственно, следовал, что он сегодня имеет желание стать проводником материалистического учения Докучаева-Вильямса-Мичурина в агрономической науке и на этой основе когда-нибудь в будущем осознать порочность своих позиций…» «Все лекции, читавшиеся Голубевым с кафедры, фактически были «введением» к походу против мичуринского учения, в течение многих лет проводившегося в ТСХА группой вейсманистов и их союзников с кафедры агрохимии — Д. Н. Прянишниковым и Б. А. Голубевым…» и т. д. Автор письма не гнушался и прямой клеветой: «Например, кому не известно, — читаем мы в письме В. Столетова, — что в дореволюционной академии и в академии после революции место Д. Н. Прянишникова неизменно было среди наиболее консервативной и реакционной части профессуры. Д. Н. Прянишников неизменно оказывался в лагере противников, враждебных В. Р. Вильямсу и шедшей вместе с В. Р. Вильямсом прогрессивной профессуре и преподавателями» (Архив ТСХА, л. № 6, оп. 11, Связка 10, шкаф 110).
В доказательство «вредности» Голубева и Прянишникова к письму Столетова прилагалось дополнительное письмо известного вильямсиста профессора М. Чижевского, долженствующее «отражать» общественное мнение. Апелляция Голубева была отклонена. Вскоре он безвременно умер, после паралича, не выдержав клеветы и произвола.
Выше мы уже коснулись «особой» вильямсистской комиссии ВАСХНИЛ. С ее выводами ознакомился лично Т. Д. Лысенко, и он не только одобрил их, но и издал в конце 1948 года специальный приказ по ВАСХНИЛ, который мы обнаружили в архиве Института удобрений. «Действительно, на протяжении всего периода существования института, — писал Т. Д. Лысенко в этом приказе, — преобладающее большинство его научных работников, во главе с академиком Д. Н. Прянишниковым, руководствовались минерально-агрохимическим направлением в агрономической науке, исходившим из зарубежных реакционных теорий… Преклоняясь перед зарубежной наукой, представители этого направления вели борьбу против передового агробиологического учения Мичурина-Вильямса…
Научная разработка травопольной системы земледелия опытными станциями института игнорировалась, и они были неправильно ориентированы на одностороннее действие удобрений в паропропашных и плодосменных севооборотах…
И далее следовало обычное:
«…Приказываю: 1. И. О. директора тов. Павлову Г. И. разработать и доложить мне меры по искоренению из работы ВИУАА и его опытной сети отвергнутых передовой теорией и практикой антивильямсовских методов работы и в дальнейшем научно-исследовательскую работу базировать на передовом учении советских агробиологов Мичурина-Вильямса».
Другие пункты приказа обязывали дирекцию института к пересмотру печатной продукции, персональной проверке всех сотрудников для увольнения тех, кто стоит на «неверных» позициях, и другим оргмерам. Даже научная проверка догм Вильямса была запрещена, и это, несомненно, на много лет отодвинуло выявление бесплодности натурфилософии В. Р. Вильямса.
Характер решения самой комиссии оставался долгое время неизвестным. И только в 1957 году резолюция комиссии была случайно извлечена из архивов Президиума ВАСХНИЛ. В декабре 1961 года она была зачитана на. Собрании партийного актива Тимирязевской сельскохозяйственной академии (Тимирязевец. 1962. 6 янв.). Решения авторитетной комиссии носили фантастический характер. Научная школа академика Д. Н. Прянишникова объявлялась реакционной, а сам академик Прянишников — немецким агентом. Авторы резолюции дошли даже до утверждения, что, создавая в СССР азотную промышленность, ученый мечтал о том, чтобы она досталась немцам в случае войны. Это — гнусное надругательство над памятью великого ученого и патриота, творившееся руками низких и бессовестных людей. В том, что во власти подобных людей оказались в 1948 году советская биологическая наука и агрономия, и состоял основной вред «исторической» сессии ВАСХНИЛ.
Нелишне напомнить, что известная статья Т. Д. Лысенко «Об агрономическом учении В. Р. Вильямса», в которой критиковались некоторые положения этого учения, была написана в 1950 году уже после того, как ЦК КПСС в результате многочисленных заявлений агрохимиков, агрономов и других специалистов осудил отмеченные ошибки. По существу, Т. Д. Лысенко несправедливо присвоил себе приоритет критики ряда положений вильямсизма и постарался выгородить основу порочного учения — травопольную систему земледелия. «Только многолетние травы, — говорил он на совещании в Министерстве сельского хозяйства СССР, — могут быстро восстанавливать условия плодородия почвы, превращать ее из относительно выпаханного состояния в состояние структурное, мелкокомковатое, способное дать высокие урожаи, способное поднимать продуктивность колхозного и совхозного труда… Агрономически неправильно и хозяйственно убыточно делают в тех районах, в которых пласт из-под травы пускают под озимые культуры, а не под яровые. Тем самым ликвидируется то хорошее свойство почвы, которое было создано многолетними травами» (Правда. 1949. 15 февр.).
Но посмотрим, как оценивалась августовская сессия ВАСХНИЛ в известной книге В. Сафонова «Земля в цвету», книге, удостоенной Сталинской премии и переведенной на многие языки.
«После смерти Мичурина Лысенко подхватил мичуринское знамя в биологической науке.
Сессия открылась в субботу. В воскресенье делегаты посетили Горки. Там находится экспериментальная база академии. И они увидели стеной стоящую пшеницу, пшеницу, незнакомую земледельцам, с гроздьями ветвистых колосьев на каждом стебле. Пять граммов зерна было в каждом колосе, кулек семян дал урожай шесть мешков: это сто, может быть, даже сто пятьдесят центнеров с гектара, — и рядом текла простая подмосковная речка Пахра, а невдалеке белел дом, где 24 года назад умер Ленин.
Над этой пшеницей по сталинскому заданию работает сейчас Лысенко со своими сотрудниками академиками А. А. Авакяном и Д. А. Долгушиным. И когда заколосится она не на опытных, а на колхозных полях, не будет такой области в промышленном сердце нашей страны, на широте Москвы, которая не сможет целиком прожить своим хлебом; и скачок, упятерение урожайности полей станет одним из величайших переворотов, когда-либо пережитых земледелием.
В понедельник продолжалась сессия, и на одном из заседаний директор Сибирского научно-исследовательского института зернового хозяйства Г. П. Высокое рассказал о целой серии яровых пшениц, перевоспитанных в озимые, и о том, что при посевах по стерне зимуют в сибирские морозы даже малозимостойкие «украинка» и «новокрымка», а яровые, посеянные по стерне, никогда не болеют жестокой болезнью — пыльной головней. И показал снопики сибирской пшеницы, давшей урожай от 16 до 32 центнеров!
А начальник управления планирования сельского хозяйства Госплана СССР В. С. Дмитриев сообщил, что непреодолимые, казалось, трудности культуры люцерны преодолеваются лысенковскими летними посевами люцерны на юге по чистому пару, и грандиозная задача облесения степей будет гораздо скорее решена применением лысенковских способов лесоразведения (гнездовой посев! Гнездо древесных ростков не подпустит самого опасного врага молодого леса — траву. Почти отпадает сложнейшее и дорогое — уход за саженцами. И уже через 3–5 лет лес начнет свою службу). Лесные полосы, посевы трав… Лысенковские предложения помогают «вытянуть» эти очень важные звенья травопольной системы. Для Лысенко слияние учения Докучаева-Вильямса с учением Мичурина — не головной, теоретический вывод; это слияние делом, практикой, без которого нельзя и при котором именно сила одного учения открывает всю силу другого учения! Да, всем было видно, с чем пришли мичуринцы на сессию».
В. Р. Вильямс обещал, как мы видели ранее, 100–150 центнеров пшеницы с гектара только за счет структуры почвы, обеспечиваемой его травопольной системой. Эти обещания лопнули, как мыльный пузырь. Также лопнули еще менее обоснованные надежды на революцию в земледелии, опиравшуюся на бесперспективную и низкоурожайную, известную еще в древнем Египте, «ветвистую» пшеницу. Действительность опрокинула пустые надежды кабинетных теоретиков, выдававших себя за знатоков практического сельского хозяйства, действительность требовала настоящей агрономической науки, настоящей биологии, а не поклонения новоявленным пророкам;
В первых главах мы уже рассмотрели генетическую дискуссию на уровне 1936 года. Мы видели этот запас фактического и теоретического материала, которым располагали оба направления в генетике. Но сравнение в этот исходный период не могло быть достаточно объективным критерием. Новое всегда выглядит более слабым по сравнению со старым — эту истину все мы усвоили со школьной скамьи.
С тех пор прошло более 25 лет— для науки большой срок, во всяком случае, вполне достаточный для того, чтобы новое направление окрепло и проявило свои силы не только на поприще административного разгрома своих противников.
Выше были рассмотрены в основном негативные события биологической дискуссии, ее методы, стиль, последствия. Однако теоретическая сторона продолжавшейся полемики оставалась пока без серьезного анализа. Между тем интересно узнать, какие успехи были сделаны за этот период в решении тех проблем наследственности и изменчивости, из-за которых и начался великий спор в биологии и которые были центральным звеном дискуссии в течение многих лет, заполненных непрерывными схватками.
Несмотря на решения «исторической» сессии ВАСХНИЛ в августе 1948 года, объявившей классическую генетику «лженаукой», реакционным морганизмом-менделизмом, развитие этой науки не было остановлено. Распространить решения сессии на весь мир не удалось, несмотря на то, что стенографический отчет был в 1949 году быстро переведен советскими издательствами на немецкий, английский и французский языки. Был переведен он и на языки дружественных нам социалистических стран, некоторые из которых, к сожалению, восприняли наш «опыт» гонений на классическую генетику.
Но все же далеко не весь мир принял на веру постулаты нового учения, и работа по изучению «наследственного вещества» продолжалась во многих лабораториях. Исследования в этом направлении не просто продолжались, а развивались стремительными темпами, оказывая революционизирующее влияние на смежные области науки: биохимию, биофизику, цитологию. Почти каждый год приносил сообщения о крупных открытиях, и механизм наследственности становился все более понятным. Уместно осветить вкратце основные этапы нового развития и дать характеристику главных открытий.
Хотя существование генов как дискретных единиц наследственности в 1936 году, как мы видим, было фактически обосновано, биохимическая природа и механизм их влияния на обмен и формообразование оставался все же предметом гипотез.
Были ясны и свойства генов — их дискретность, способность к точной саморепродукции, их стабильность и одновременно мутабильность, их способность влиять на внутриклеточные процессы, линейное расположение и т. д., однако биохимическая природа структур, обладающая этими свойствами, оставалась неясной. Примерно с 1940 года внимание исследователей в биохимической характеристике генетического материала начало переключаться с белков на нуклеиновые кислоты и прежде всего — на дезоксирибонуклеиновую кислоту — ДНК, которая содержится в клетках, именно в хромосомах. Ряд свойств ДНК указывал на то, что она является полимером более высокого порядка, чем белки, что она может «управлять» синтезом белков и что она, по-видимому, и является основным субстратом «вещества наследственности».
Изучение этой проблемы велось в нескольких направлениях. С одной стороны, вопрос решался биохимиками, изучавшими синтез белков. Основное участие в синтезе белков, как оказалось, принимает аналог ДНК — рибонуклеиновая кислота, или сокращенно РНК Синтез белков в клетке оказался процессом особого рода — он подобен сборке сложной машины из разных деталей. Разные детали — это аминокислоты, их 20 типов, и построение белковых цепей из этих деталей весьма специфично. Именно последовательность деталей определяет, какой из сотен тысяч белков создается в клетке, прочный ли коллаген, из которого строится хрящевая ткань, или ещё более прочный эластин — основа стенок кровеносных сосудов, или рибонуклеаза — белок-фермент со сравнительно небольшой молекулой, построенной из 124 аминокислотных деталей, или же гаммаглобулин — основа иммунных свойств живой ткани, белок, молекулы которого в десятки раз крупнее, чем молекулы рибонукдеазы.
О десятках важнейших белков известно уже все — из каких аминокислот и в какой последовательности они собраны и как складывается их длинная цепь, образуя объемную округлую или удлиненную структуру. Но как бы ни были многообразны свойства белков, сколь бы ни были многочисленны химические реакции, катализируемые белками — ферментами, они не способны к ауторепродукции, к «самообразованию». Для того чтобы данный белок образовался, нужна матрица, нужен шаблон, необходимо какое-то сборочное устройство. И вот такой матрицей оказалась рибонуклеиновая кислота (сокращенно — РНК), полимер совсем особого рода. Ее назвали матрицей по аналогии с газетной, и внешне это было правильно, ибо белок формируется именно на поверхности РНК, и нуклеотидное строение поверхности предопределяет структуру белков. И как типографские матрицы могут быть посланы из столицы в другие города для того, чтобы на месте печатать с них большие тиражи газет, так и рибонуклеиновая кислота, образуемая в ядрах на поверхности ДНК, посылается из ядра клетки на периферию — в цитоплазму, где на ее поверхности начинают образовываться разнообразные белковые молекулы.
Раскрытие этих взаимосвязей не было делом теоретических абстракций — оно основывалось на экспериментальных открытиях, на тысячах фактов, установленных в сотнях лабораторий. Теория и эксперимент шли рядом, попеременно обгоняя друг друга. Вопрос о роли РНК в синтезе белков, ее детерминирующая роль в создании специфичности были уже экспериментально решены, однако тонкий механизм этого процесса несколько лет был предметом теоретических построений. Затем года два назад быстрый экспериментальный прорыв начал отбрасывать одну за другой устаревшие гипотезы и схемы — в теорию складывались реальные факты, теория превращалась в открытие фундаментального значения — в открытие механизма синтеза белков.
Матрица — РНК — это полимер особого рода. Он состоит из сложных химических соединений — нуклеотидов. Таких нуклеотидов всего четыре: адениловый (А), гуаниловый (Г), цитидиловый (Ц) и урациловый (У). Однако из этих четырех нуклеидов складываются длинные цепочки, хорошо видимые в электронный микроскоп. Последовательность нуклеотидов в цепях может меняться. Нуклеотиды подобны буквам алфавита. Разными комбинациями букв можно создать текст, содержащий ту или иную информацию. Это характерно и для РНК, ее нуклеотиды, чередуясь между собой, создают особый «текст», содержащий определенную структурную информацию. Эта информация управляет синтезом белков — она содержит нуклеотидный «текст», который «переводится» в «текст», составленный аминокислотами. Принцип механизма такого перевода подобен переводу какой-либо фразы с, записи, сделанной азбукой Морзе, на обычный текст. Как в азбуке Морзе, тройная комбинация из тире и точек, например: — .- соответствует одной из 30 букв русского алфавита, так и при синтезе белков на поверхности РНК каждая комбинация из трех нуклеотидов определяет положение одной из 20 аминокислот в белковой молекуле. В результате вдоль цепочки РНК с определенным составом должна создаваться молекула белка тоже определенного состава. На синтезируемую молекулу белка как бы переносится информация, «записанная» в РНК. Сейчас это уже показано в десятках экспериментов и не вызывает сомнений. Более того, ученые смогли изменять белки посредством изменения их матриц — молекул РНК. Если в длинной цепочке, допустим, вирусной РНК в каком-либо звене, например, в АГУЦАУЛАЦАУ… произвести химическое превращение какого-либо нуклеотида, допустим, А — в другой, скажем, в Г (а это легко сделать путем строго дозированного окисления), то происходит так называемая мутация, появляется мутанный вирус с измененными свойствами. При этом и во всех его белковых частицах происходит изменение какой-либо строго определенной аминокислоты, одна аминокислота заменяется другой, и это изменение имеет Наследственный характер. Изменение другого нуклеотида, например Ц в У, приводит к изменению другой аминокислоты, и это могут быть разные аминокислоты, в зависимости от того, какие нуклеотидные соседи у Ц. Соседи нуклеотида определяют и его «смысл», так как информацию несет тройка нуклеотидов. В этом направлении сделаны уже десятки экспериментальных работ и получены многие формы вирусов.
Изменение нуклеиновых кислот ведет к изменению белков — таков был основной вывод, который на молекулярном уровне отражал старую связь между изменением гена и изменением признака. Молекулярный механизм мутаций становился ясным. Постепенно был экспериментально раскрыт и способ «перевода» информации РНК, преобразование ее в структуру белковой молекулы.
Для этой цели в клетках существует двадцать разновидностей особых «мелких» форм РНК — переносчиков аминокислот. Захватывая активированные аминокислоты, поступающие в клетку извне, они переносят их на матрицу и устанавливают в строго определенном порядке — они «считывают» текст матриц и располагают аминокислоты в соответствии с «кодом» информации РНК. Таким образом на разных матрицах формируются разные белки. Но белки — это уже признаки — это ферменты, процессы-циклы реакций. Выявление этих взаимодействий и механизмов было нелегким делом. И логически оно вело к дерзновенной мечте — попытке создать искусственные матрицы и на их поверхности искусственные белки. За такую задачу взялись в 1961 году две американские лаборатории М. Ниренберга и С. Очоа, и задача была успешно и быстро решена. Это достижение стало сенсацией, быстро облетевшей весь мир. Синтез белка на предварительно искусственно созданной матрице— аналоге РНК помог и решению другой задачи — изучению нуклеотидного кода в РНК, выявлению природы «алфавита», которым записывается наследственная информация. Изменяя состав нуклеотидов, из которых создавались искусственные матрицы, ученые получали белки разного состава — сопоставление вело к раскрытию кода. Работа велась на искусственных и на бактериальных системах, но когда сопоставили полученные данные с теми, которые были выявлены на вирусах, то оказалось, что генетический код, по-видимому, универсален, одинаков, во всяком случае, для широких групп организмов.
РНК — это матрица, но ведь РНК в основном функционирует в цитоплазме. Следовательно, это еще не ген — ведь гены расположены в хромосомах.
Однако и здесь вопрос был решен в соответствии с теоретическими ожиданиями. Молекулы РНК, как оказалось, это только переносчики генетической информации. Молекулы РНК, выполняющие функции матриц белкового синтеза, образуются в хромосомах, они образуются на поверхности ДНК и копируют структуру ДНК ДНК сосредоточивает в своем составе информацию о синтезе белков. Эта информация передается РНК, и РНК создает в цитоплазме белки.
Белки же создают признаки, создают процессы, создают то, что внешне проявляется как живое тело с присущими ему свойствами. Следовательно, ДНК — это и есть субстрат наследственности, это и есть материал, из которого строятся гены. Концепция, утверждавшая, что один ген отвечает за один признак, изменилась в биохимически более осязаемую: один ген — это участок молекулы ДНК, содержащий информацию для синтеза одного белка, верняЦ, для одного полипептидного фрагмента белка.
Несмотря на убедительность этих открытий, несмотря на их воспроизводимость, и здесь оставалось зерно сомнения для тех, кто не верил в существование «наследственного вещества» — вещества, управляющего индивидуальным развитием и передающего от поколения к поколению всю характерную для вида наследственную информацию.
Допустим, говорили такие скептики, что ДНК управляет синтезом белков. Но что управляет синтезом самих нуклеиновых кислот? Что определяет воспроизведение тонкой структуры и специфичности самой ДНК? Наверное, это делают какие-то особые белки, не может же ДНК сама себя воспроизводить. Однако и этот чисто полемический тезис оказался неверным. Сначала теоретически, а затем экспериментально было доказано, что молекулы ДНК действительно обладают способностью к саморепродукции. Эта саморепродукция ускоряется особым белком-ферментом, но действие фермента неспецифично, точность воспроизведения зависит от самой структуры ДНК. Природа кирпичиков-нуклеотидов, из которых состоит ДНК, такова, что они образуют между собой очень специфические пары соединений, и вся молекула ДНК создается из двух переплетающихся друг с другом цепочек, одну из которых можно сравнить с негативом, а другую с позитивом. Там, где у негатива темный участок, на позитиве он светлый, и наоборот. То же и в ДНК. Там, где на одной цепочке расположен, например, тимин, на другой стоит аденин, и там, где на первой стоит аденин — на другой может располагаться только тимин и ничто другое.
И так же, как при пропускании света через негативное изображение мы получаем позитив, через позитивную пленку — снова негатив, так и в ДНК разделение ее двойной спирали на «позитивную» и «негативную» приводит к тому, что возле «позитива» образуется «негатив», а возле «негатива» — «позитив», и получаются две идентичные молекулы. Этот процесс был не просто объяснен теоретически, он был воспроизведен в лаборатории. Искусственный синтез ДНК в лабораторных условиях полностью подтвердил теоретические модели. Открытие этого явления было, несомненно, величайшим достижением естествознания, объяснившим материальную биохимическую природу преемственности жизни на нашей планете.
«Управлять» синтезом ДНК оказалось, таким образом, излишне. ДНК способна к точной саморепродукции, она сама «управляет» собственным синтезом, а если для ускорения этого синтеза и нужны какие-либо белки — ферменты, то они создаются по «программе», записанной в самой ДНК Образование белков — это и есть, оказывается, основная функция ДНК и РНК — путь, которым ДНК управляет процессом обмена веществ.
Но и это не убедило тех, кто старался подвергнуть сомнению каждое новое открытие генетики и биохимии. Упрощенное представление о большом и малом, сложном и 216 простом никак не позволяло некоторым скептикам сопоставлять между собой микроскопическое ядро клетки и сложность сформированного организма. «Нет, — говорили они, — в таком малом объеме ядерного вещества нельзя сконцентрировать столь большой объем «наследственной информации», который необходим для синтеза всех белков сложного организма». Однако и это возражение оказалось несерьезным. В организме, например, человека идентифицировано около 2–3 тысяч разных белков, однако это только начало. По ориентировочным подсчетам Л. Полинга, количество разных белков, входящих в состав человеческого тела, может достигать 100 000. Средний размер полипептидной цепочки белка соответствует 150–200 аминокислотным остаткам.
В ядре же человека — 46 хромосом, а в каждой такой хромосоме не менее 10 000 молекул ДНК. В каждой молекуле ДНК около 20 000 нуклеотидов. Общая длина всех молекул ДНК клеточного ядра соответствует почти 10 миллиардам нуклеотидов. Учитывая уменьшающие факторы — трехнуклеотидность аминокислотного кода, двуцепочечный характер ДНК и парность хромосомного набора (диплоидностъ), можно легко подсчитать, что полинуклеотиды ДНК в ядре клетки человека могут содержать информацию для синтеза 4 миллионов разных белков. Если бы каждые три нуклеотида ДНК соответствовали только одной букве русского алфавита, то информация, содержащаяся в ДНК одной клетки, была бы равна информации, собранной в 400 томах, каждый из которых равен по объему одному тому Большой Советской Энциклопедии!
Очевидно, таким образом, что с теоретической и с фактической точек зрения хромосомная теория наследственности неуязвима. Даже с помощью маленькой клетки один организм может передавать другому зашифрованный в ДНК точный проект всех основных белков, свойственных данному виду. И эмбриональное развитие — это развитие по проекту, причем тот или иной белок возникает в определенный период и в определенном месте. Для изучения механизма контроля развития возникла и успешно развивается новая область генетики — так называемая генетика развития.
Но и этим не ограничивались доказательства существования и функций наследственного вещества. На простейших живых системах — вирусах и фагах — удалось искусственно разделить наследственное вещество РНК или ДНК и тело — «сому», а затем воспроизвести «сому» за счет одного только наследственного вещества и синтетических систем другого организма.
Один из наиболее простых вирусов — вирус табачной мозаики — состоит из длинной спирали РНК, на которую как бы нанизаны сотни идентичных белковых молекул, образующих своеобразный футляр. Белки вируса очень специфичны, таких белков в клетках растения нет. И вот в этой простейшей структуре произошло разделение на наследственное вещество — PH К и «сому» — тело вируса, состоящее из белков.
Френкель — Конрат в США и Шрамм в Германии впервые в 1957 году установили, что РНК вируса, отделенная от белка, сохраняет инфекционность. Если снять с этой РНК ее белковый футляр, то и такая свободная от белка РНК вируса при введении в растение вызывает все признаки заболевания. При этом в клетках растения накапливаются типичные вирусные частицы вместе с белковым футляром. РНК вируса, служащая в данном случае «наследственным веществом, не только воспроизводит белки вируса. Для синтеза вирусного белка используются, конечно, ферментативные активирующие системы клеток растений, но матрицей синтеза служит вирусная РНК Опыты по инфекционности «чистой» вирусной РНК были быстро подхвачены и распространены на десятки и сотни вирусов, и результат был всегда один и тот же. Слово «чистая» РНК мы поставили в кавычки, ибо абсолютная чистота такого сложного соединения, конечно, не может быть гарантирована. Однако даже наличие сотых долей процента аминокислотной примеси оказалось достаточным для скептиков, чтобы выразить сомнение. «Вот видите, — восклицали они, — ведь РНК не была абсолютно чистой. Может быть, именно эта примесь и играла главную роль?» Но получение абсолютно чистой РНК, так же как и получение абсолютно чистого белка, — дело вообще нереальное. Биополимеры — соединения весьма нежные и на какой-то ступени очистки разрушается сама структура РНК Однако попытка опереться на сотую долю процента примесей к РНК в решении проблемы наследственности была, конечно, несерьезным делом. И это возражение провалилось, как только стали изучать механизмы потери инфекционности. Только те факторы, которые влияли на РНК, лишали препарат инфекционности.
Опыты по переносу наследственных свойств вида с помощью нуклеиновых кислот продолжили на более сложных организмах — бактериофагах, построенных из одного-двух 218 десятков белков и ДНК, находящейся, как в футляре, в головке фага, к которой прикрепляется подвижный хвост.
Было обнаружено, что фаговая частица, «подплывая» к бактерии и «прокалывая» ее особым устройством, инъецирует в ее цитоплазму всего лишь одну гигантскую молекулу ДНК. Остальная часть тела фага в его репродукции не участвует. Попадая в бактерию, молекула ДНК развивает бурную деятельность. На ее поверхности образуются особые формы РНК — посланники генетической информации. Они «садятся» на клеточные структуры — бактерии и начинают синтез белков фага. ДНК тем временем начинает размножаться и к концу этого размножения в клетке бактерии вместо одной молекулы ДНК образуется два десятка фаговых частиц. Однако опыты с попыткой заражения бактерий фаговых ДНК, предварительно выделенной из фагов искусственно, не дали первоначально положительных результатов. Фаговая ДНК — это очень большой и длинный полимер, ее молекулярный вес достигает десятков миллионов. Выделить эту ДНК в чистом виде без повреждений оказалось трудным делом, да и без особого прокалывающего устройства, содержащего фермент-лизоцим, который растворяет оболочку бактерий, она не проникала в цитоплазму. При обычном же заражении в клетку бактерии вместе с ДНК попадает ничтожное количество белка — всего около 1 % от веса ДНК, Этот белок не имеет, конечно, прямого отношения к передаче наследственной информации, но для скептиков и это предлог, чтобы усомниться в том, что именно ДНК является наследственной субстанцией. Однако и эти сомнения оказались недолговечными. Недавно были найдены и изучены мелкие фаги с молекулами ДНК меныиего размера. ДНК этих фагов и в отсутствии белков оказалась инфекционной, особенно в том случае, когда ею обрабатывались «голые» бактерии, прочные оболочки которых были предварительно удалены лизоцимом.
Доказательства особых функций ДНК в переносе наследственных свойств перешли на уровень бактерий. И здесь-то в опытах по трансформации одних форм в другие, по изучению полового процесса, в исследованиях синтеза адаптивных ферментов были получены объективно достоверные неопровержимые данные, подтверждавшие роль ДНК и выявлявшие ранее неизвестные особенности действия генетической системы.
Противники генов не внесли в это бурное развитие биологии ничего, кроме искусственно раздуваемых сомнений. Они радовались каждому белому пятну на карте научных открытий. Они старались уверить всех, что именно в области этих пятен лежит разгадка всей проблемы, подтверждение их собственных идей. Но таких пяхен становилось все меньше и меньше.
Особенно наглядным примером прогрессивности и ценности новых открытий в области генетики было развитие исследований, вскрывающих механизм наследственной изменчивости. От вирусов и до высших животных механизм наследственной изменчивости оказался единым — для этого необходимо изменение ДНК в репродуктивных клетках и частицах фагов или РНК в частицах вирусов. На вирусах и фагах продукция мутаций доведена до такой степени совершенства, что удается сопоставить — изменение какого неуклеотида в цепочке РНК или ДНК приводит к изменению позиций той или иной аминокислоты в белковой цепи.
Так развивалось во всем мире изучение наследственности и изменчивости на базе современной техники, в рамках «морганизма-менделизма». Это была волнующая эпопея открытий, но советская наука долгое время стояла в cf ороне из-за деятельности небольшой группы лиц. Нельзя, конечно, сказать, что наши ученые не внесли в это развитие своего вклада, однако он был сравнительно скромным, ибо технических и методических условий для проведения экспериментов подобного масштаба у нас не было. Работы такого характера были невозможны без действительного возрождения в СССР классической генетики, без пересмотра учебных программ, без подготовки соответствующих кадров, без создания новых лабораторий и институтов, но это-то и наталкивалось на яростное сопротивление сторонников Т. Д. Лысенко.
Только в самые последние годы в СССР были созданы действительно первоклассные лаборатории и возникли исследовательские коллективы, способные развивать направления генетики и молекулярной биологии на уровне мировой науки (В. А. Энгельгардт, Р. Б. Хесин, А. С. Спирин, С. И. Алиханян, И. А. Раппопорт, Ю. М. Оленев, С. Н. Бреслер, В. С. Шапот, С. А. Нейфах, Б. Л. Астауров, H. П. Дубинин и др.).
После 1948 года методический уровень биологической науки в нашей стране резко снизился, и это открыло широкий путь к ученым степеням и высоким должностям большому количеству людей, не способных к действительному и серьезному научному творчеству и. заинтересованных в продолжении гонений на классическую гинетику и биологию. Возникла даже большая, довольно влиятельная и крикливая «плеяда» биологов и философов, которые сделали восхваление Т. Д. Лысенко и критику современных достижений в области биологии и генетики своей основной профессией (И. И. Презент, Ф. Дворянкин, Н. И. Фейгинсон, И. А. Халифман, И. С. Варунцян, Г. Платонов, Н. И. Нуждин. М. А. Ольшанский и др.) и которые ни к чему более не были способны. Их задача состояла в том, чтобы шельмовать всех противников Т. Д. Лысенко, где бы они ни появлялись. Редакции журналов и газет и другие учреждения, покровительствующие науке и управляющие наукой, были заполнены людьми такого же образа мыслей, видевших свое призвание прежде всего в том, чтобы подавлять и глушить все то, что противоречило концепциям Т. Д. Лысенко и его окружения. Фактически в науке появилась особая обширная секта с особым вероучением, яростно сопротивляющаяся действительно прогрессивному развитию биологии. Она завоевывала периодически министерские посты, долгое время занимала некоторые ключевые посты в биологическом отделении Академии наук, в ВАСХНИЛ, в Высшей аттестационной комиссии и в академиях наук союзных республик, в обществе «Знание», в сельскохозяйственной секции Союза обществ культурной связи с заграницей. Она блокировала каналы информации о биологии и сельскохозяйственной науке, поступавшей в ЦК КПСС. Положение и власть этих людей базировались не на развитии науки, а на фальсификации и застое науки, на догматизме, на слепой вере в непогрешимость Т. Д. Лысенко и сформированных им постулатов.
За 15-лет, прошедших после «исторической» сессии ВАСХНИЛ, представители этой секты, имевшие в своем распоряжении все условия для научной работы и все ключевые позиции для обеспечения влияния науки на сельскохозяйственное производство, не сделали ни одного нового широко признанного теоретического открытия, не продвинулись ни на шаг в понимании механизмов наследственности.
В результате господства этой секты советская биологическая наука сильно отстала от мировой науки.
Но во имя чего принесла советская биологическая наука эти огромные жертвы? Ведь в физике, химии, кибернетике, изучении космоса мы очень чутко реагировали на успехи зарубежных стран, мы следили за их достижениями в теории и практике, мы ассимилировали их опыт с тем, чтобы в конце концов оказаться впереди. Почему же в биологии мы позволяли группе лиц проводить политику игнорирования, замалчивания, фальсификации и дезинформации?
Чтобы ответить на этот вопрос, уместно рассмотреть развитие генетических концепций противоположного толка, посмотреть, какими теоретическими открытиями обогатили они советский народ за период, прошедший после «исторической» сессии ВАСХНИЛ. Сопоставление практических достижений обоих направлений будет сделано ниже.
По вопросу о природе наследственности и изменчивости за прошедший период «новое направление» не выяснило ничего нового. И это не случайно, ибо сам характер новых формулировок о наследственности и изменчивости, которые были сделаны на заре генетической дискуссии, не содержал элементов дальнейшего их развития. Углубляться в доказательство первичной гипотезы о том, «что наследственность есть свойство живого тела, требовать определенных условий среды и определенным образом реагировать на эти условия», нельзя. Можно лишь повторять малопонятный тезис, как некое откровение, одинаково приемлемое для всех времен и народов. Наследственность — свойство, присущее всем крупинкам живого вещества, утверждали творцы «новой генетики». Это особое свойство живого, его нельзя познать методами химии и физики, его нельзя аналитически изучать. Его нужно понять, и кто его понял, тот уже не нуждается в признании веществ наследственности. Именно такой тезис сформулировали Т. Д. Лысенко и И. И. Презент в журнале «Наука и жизнь» (1962. № 4), и именно так представил проблему Н. Фейгинсон в своей статье «У живой природы свои законы» (Известия. 1962. 26 июля).
Самым внимательным образом просмотрели мы всю научно-теоретическую продукцию этого направления и не нашли ничего реально нового, устремленного на раскрытие природы наследственности. Природа наследственности считается во всех такого рода работах раскрытой еще в первоначальных трудах Т. Д. Лысенко, и вся энергия, все эксперименты, все теоретические построения преследуют одну главную цель — «опровергнуть» хромосомную теорию наследственности, ошельмовать новые идеи о роли ДНК в передаче наследственности, задержать проникновение в биологию новых точных методов химии, физики, математики, кибернетики. Основная активность последователей Т. Д. Лысенко в области теории по-прежнему находится в сфере дезинформации и критики, и они по-прежнему основной своей заслугой считают именно борьбу со своими противниками.
Вот что говорилось, например, ими о генах в 1948–1954 годах, когда существование генов было уже неопровержимо доказано, но механизм их действия на внутриклеточный обмен еще не совсем ясен: «Система цитогенетики рушится. Недаром же морганисты на скорую руку придумывают в дополнение к генам всякие «плазмогены», «пластидогены» и другие такого же рода слова, долженствующие завуалировать полный теоретический и фактический разгром морганизма… Менделизм-морганизм уже полностью обнаружил свою зияющую пустоту, он гниет также и изнутри, и ничто его спасти уже не может» (Презент И. И. Стенографический отчет августовской сессии ВАСХНИЛ. 1948).
«Наследственное вещество, противопоставленное живому, так же не существует, как теплород и флогистон» (Кострюкова К. Ю. // Там же. С. 272).
«Никакого особого вещества наследственности не существует, подобно тому, как не существует флогистона — вещества горения и теплорода — вещества тепла» (Беленький Н. Г. // Там же. С. 73).
«В прошлом для обоснования сверхматериальности жизненных явлений витализм выдвигал представление об «энтелехии», «жизненной силе», а его современная разновидность в лице морганизма, чтобы не терять видимости, прибегает к генам, «шифровальным кодам» и «матричным молекулам»… Но, как известно, от изменения терминологии существо не меняется. По своему существу, «энтелехия» и «матричные молекулы», «жизненная сила» и «генонема» являются синонимами. Как бы ни ухищрялись морганисты, они не могут скрыть того, что единственной целью жонглирования ими новой терминологией является маскировка идеалистического существа их учения, стремления преподнести неприкрытый идеализм под научным соусом» (Сисакян Н. М.[48] Биохимия обмена веществ. М., 1954).
А вот что утверждают столпы лысенкоизма в 1961–1963 годах, в период, когда механизм действия генов уже раскрыт на уровне молекул и когда биология вышла в лидеры среди других естественных наук: «Утверждение, что в организме есть какие-то мельчайшие частицы — гены, ответственные за передачу наследственных признаков, — чистейший домысел, не имеющий основания в данных науках».
Это уже голос знакомого читателю И. И. Презента, и звучит он, к сожалению, со страниц журнала «Биология в школе», журнала, который почти 30 лет дезориентировал советскую школу по вопросам биологии (1961. № 6).
Мнение К. Ю. Костриковой: «То же произошло и с современной генной теорией, ищущей укрепления своих пошатнувшихся основ в новейших данных микробиологии и биохимии. Гипотетическая связь пустых абстракций этих теорий с определенным субстратом — хромосомами, ДНК, провозглашенными «материальными носителями наследственности», не наполняет эти пустые абстракции материалистическим содержанием, точно так же, как суеверное обожествление предметов не делает эти суеверия материалистическими (Науч. докл. Высш. шк. Серия философ. 1962. № 1).
А вот о чем поведала передовая статья журнала общей биологии (1962, № 1), написанная В. М. Кагановым и озаглавленная весьма ответственно: «XXII съезд КПСС и некоторые проблемы биологии": «Приходится лишь сожалеть, что урок, преподанный самой природой и всем развитием современной биологии, еще не пошел на пользу многим представителям формальной генетики. Они пытаются и новые факты уложить в модернизированные, исходя из современого уровня науки, старые теоретические представления. Например, молекулу ДНК представители формальной генетики отождествляют с геном и тем самым переносят на нее все слабые стороны и недомолвки учения о гене. Такая замена не способствует раскрытию природы наследственности и мешает выяснению подлинной роли ДНК в живой системе. История науки учит, что неоправдавших себя теорий нельзя удержать любым числом последующих надстроек. И чем больше, тем очевиднее становится несостоятельность тех теорий, которые они призваны поддержать».
Но все рекорды профанации и фальсификации науки были побиты профессором философии Г. В. Платоновым, выпустившим в начале 1962 года книгу под громким названием «Диалектический материализм и вопросы генетики». «Среди бужуазных естествоиспытателей, — пишет Платонов, — находится немало таких, которые продали душу и тело своим хозяевам. Они стараются верно служить буржуазии. Одни из иих, выполняя классовый заказ монополий, создают атомную и водородную бомбу, изобретают новые отравляющие вещества, разнообразные средства бактериологической войны и прочие орудия массового уничтожения людей. Другие переходят от научной деятельности к прямому участию в работе аппарата буржуазного государства. Третьи специализируются на извращении новейших данных естествознания в духе идеализма и мистики» (с. 27).
К этой третьей группе Г. Платонов относит генетиков классического направления. Из этой книги мы можем также узнать, что «реакционные тенденции, присущие вейсмановско-моргановской генетике с момента ее возникновения, в настоящее время не только не иссякли, но, пожалуй, еще более усилились. Об этом говорят, например, антиэволюционная, антидарвинистская направленность «корпускулярной» теории наследственности и связанное с ней стремление многих морганистов к восстановлению пошатнувшейся веры в сотворение мира» (с. 140–141).
Вот как описывает Г. Платонов историю борьбы двух направлений в генетике, историю, с которой читатель уже ознакомился в предшествующих разделах нашей книги.
Представив в искаженном виде борьбу «новаторов» Т. Д. Лысенко, М. Ольшанского и других против «идеалистов» и «метафизиков» Н. И. Вавилова, Н. К. Кольцова, А. С. Серебровского и других, Г. Платонов пишет: «Существенный удар по вейсманизму-морганизму был нанесен в ходе борьбы Коммунистической партии против меньшевиствующего идеализма— философского течения, извращающего марксизм и воскрешавшего одну из вреднейших догм и традиций II Интернационала — разрыв между теорией и практикой. Среди меныпевиствующих идеалистов наряду с философами (А. Деборин, Я. Стэн, Н. Карев) были и некоторые естествоиспытатели, в частности генетики (И. Агол, М. Левин, С. Левит, А. Серебровский). Поэтому разгром меньшевиствующего идеализма серьезно подрывал также и позиции вейсманистов-морганистов в нашей стране.
В свою очередь, зарубежные лидеры вейсмановско-моргановской генетики усилили свои атаки на дарвиновско-мичуринское учение. Мировая буржуазия мобилизовала все идеологические средства борьбы против марксизма и тех естественнонаучных теорий, которые служат обоснованию и упрочению диалектико-материалистического мировоззрения. Широко был использован, в частности, и вейсманизм-морганизм с его теорией о бессмертном веществе наследственности. С помощью этого учения делаются попытки оправдать эксплуатацию трудящихся, колониализм и расовую дискриминацию. Одновременно оно используется для доказательства положения о том, что движущей силой общественного развития является не производство материальных благ, не классовая борьба, а субстрат наследственности, прежде всего наследственности великих личностей» (с. 49–50).
Переполнив такого рода политической демагогией всю свою книгу, оскверняя светлую память выдающихся ученых, погибших за свои убеждения в результате подобных необоснованных обвинений, выдвинутых против них в период культа личности, Г. Платонов сделал все возможное для того, чтобы препятствовать вооружению советской науки новейшими достижениями биологии. Он, несомненно, чувствует, что новейшие открытия в области гинетики подрывают основы демагогии, которая кормила его и ему подобных последние 25 лет, и он старается любыми средствами затормозить этот- процесс. Фактически Г. В. Платонов ставит перед читателем выбор — либо классическая генетика, либо марксизм и диалектический материализм и, противопоставляя марксизм новейшим достижениям теоретической и экспериментальной биологии, искажает прогрессивный творческий дух марксистско-ленинского учения.
Примеров такого рода фальсификации науки можно привести великое множество. При этом методы фальсификации также весьма многочисленны. Среди них не только прямая ложь и искажение фактов, но и ряд более тонких приемов: приписывание современной генетике концепций 50—60-летней давности, приписывание взглядов и высказываний отдельных генетиков всей генетике, сознательное смешение философских и научных взглядов зарубежных ученых, замалчивание и даже присвоение практических достижений классической генетики и т. д.
Однако и этот богатый арсенал средств оказывался уже малоэффективным. Несмотря на запреты, несмотря на критику, на отсутствие кадров, несмотря на переделку всех учебных программ, классическая генетика, целиком основанная на хромосомной теории наследственности, на признании реальности генов как материальных факторов наследственности, начинала быстро возрождаться. Она проникала в нашу науку со стороны химии, физики, математики, биофизики, радиобиологии, селекции, ботаники, зоологии, медицины, и это почти неодолимое движение 226 становилось более и более отчетливым. Читая научные, научно-популярные журналы и широкую печать, уже нельзя не заметить статей, пропагандирующих именно эту генетику, сообщающих о раскрытии химической природы генов, об управлении наследственностью посредством усиления хромосомных мутаций (изменение генов), о том, что пресловутое, объявленное ранее несуществующим «вещество наследственности» в действительности существует в хромосомах клеток.
Но, как и в прошлые времена, живому течению творцы «новой биологии» старались помешать по административной линии, по линии политических провокаций, путем дезинформации партийно-правительственных кругов.
Наиболее отчетливо это проявилось в административном запрещении[49] в начале 1961 года большой научной конференции по экспериментальной (в основном сельскохозяйственной) генетике, созываемой Ленинградским университетом. Запрещения добился Т. Д. Лысенко, который неожиданно обнаружил в программе преобладание докладов своих научных оппонентов. Было представлено более 100 докладов по актуальным и практически важным проблемам науки, и запрещение конференции всего за 2–3 дня до ее открытия заставило многих ученых, уже приехавших в Ленинград, возвратиться домой.
Особенно энергично пытался затормозить развитие новых тенденций в нашей биологии и агрономии Президент ВАСХНИЛ М. А. Ольшанский[50]. В своих печатных статьях и выступлениях он не выдвинул никаких реальных конструктивных идей о развитии науки и сельскохозяйственной практики. В то же время он старался опорочить работы советских генетиков. М. А. Ольшанский и его единомышленники старались доказать, что положения классической генетики противоречат записанному в Программе КПСС тезису о ведущей роли условий жизни в развитии живого мира (предложение о включении этого тезиса в Программу было сделано Т. Д. Лысенко).
Между тем понимание «внешнего» и «внутреннего» в представлениях лысенковцев весьма односторонне и диалектически направлено. Внешние факторы они рассматривают лишь как внешнюю среду, отрывая их от наиболее важных внутренних факторов развития. В действительности, если мы коснемся изменений, например хромосом, то почти каждый из факторов, индуцирующий эти изменения (радиация, аналоги нуклеотидов, ошибки синтеза и т. д.), существует как внешний, но и в еще большей степени как внутренний.
Помещение организма в строго постоянные внешние условия не прекращает, как это много раз показано, его изменчивости и не останавливает эволюции, так как не только условия, но и сама внутренняя изменчивость порождает Отбор, особенно в направлении прогрессивного развития. Изменения внешней среды (температурные, световые, питание и т. д.) меняют направленность отбора, ибо создают переоценку полезности тех или иных молекулярных изменений. Сам же по себе отбор может существовать и при сохранении стабильности среды, так как для него имеют значение не только изменения среды по отношению к организму, но и изменения организма по отношению к среде. Любое внутреннее изменение организма, любая спонтанная мутация меняет взаимоотношения организма и среды и создает условия для отбора, для эволюции. И возможности относительных изменений условий взаимосвязей со средой в этом случае бесконечно разнообразны и более стабильны.
Обычные изменения внешней среды, как правило, эпизодичны, переходящи или ритмичны. Приспособляемость к условиям внешней среды проявляется в биологических ритмах (суточных, сезонных, годовых).
Изменения относительных условий среды в результате эндогенных мутаций — постоянно действующий фактор, и не исключено, что их удельный вес в формировании прогрессивной изменчивости преобладающий.
Таким образом, сравнение теоретических джостижений двух направлений за последние 14–16 лет оказалось явно не в пользу концепций Т. Д. Лысенко. Даже в нашей стране число научных публикаций по молекулярной генетике и молекулярной биологии, по генетике классического типа и радиационной (мутационной) генетике во много раз превышает число публикаций противоположного лысенковского направления. И в развитии классической генетики наши ученые равняются не только на зарубежные достижения. У нас были и есть свои, отечественные традиции в этих областях знания. Нельзя забывать того, что и советские ученые в прошлом внесли в развитие генетики неоцениммый вклад, и это признано всем миром. Гипотеза молекулярной ауторепродукции генов родилась в СССР еще в 1927 году. В СССР впервые Н. К. Кольцовым была развита концепция синтеза с помощью матриц. Американец Г. Меллер получил Нобелевскую премию за открытие искусственных мутаций под действием рентгена, однако у него были и русские предшественники. В. В. Сахаров, М. Е. Лобашев и И. А. Рапоппорт впервые в мире открыли мутагенное действие химических веществ. Крупнейший вклад в мировую науку внесли Н. И. Вавилов, Г. Д. Карпеченко, ГА. Левитский, С. Г. Левит и многие другие. Именно в СССР начала наиболее интенсивно развиваться прикладная и медицинская генетика. Крупнейшие ученые еще до войны признавали, что советская генетика идет впереди мировой науки. Этот процесс был, как известно, искусственно задержан, и если бы этого не произошло, то, может быть, не Корнберг, Очоа и Ниренберг, а наши ученые открыли бы методы искусственного синтеза белков и нуклеиновых кислот и расшифровали код генетической наследственной информации.
Приходя к столь неутешительным выводам относительно теоретических достижений последователей Т. Д. Лысенко в области выявления наследственности, объективности ради следует отметить, что речь идет о сравнительно небольшой группе лиц, концентрирующих свои усилия именно на теоретических проблемах генетики. Однако следует подчеркнуть, что к числу последователей Т. Д. Лысенко примкнула после 1948 года большая группа ученых других специальностей (физиологи растений, биохимики, растениеводы, селекционеры, ботаники и др.). В своей узкой области они выполняли весьма полезные и нужные исследования, но вне прямой связи с генетикой. Они просто соглашались с концепциями Т. Д. Лысенко о наследственности. Усвоив их со школьной скамьи, они повторяли его критику в адрес современных генетических теорий, не разбираясь в них по существу, не зная истории генетики, ее методов, ее современных открытий. Достижения этих ученых в разных областях науки лысенковцы обычно вписывали в свой актив. Подобная ассимиляция представляет собой, конечно, простую дезинформацию.
Мы коснулись теоретических аспектов дискуссии. Однако решающую роль все же всегда признают за практическими достижениями. «Может быть, в области кабинетной, лабораторной науки группа Т. Д. Лысенко и отстает в чем-либо от морганистов, — слышим мы стандартные возражения, — зато в области практики сравнение может быть только в ее пользу. Ведь всем известно, что Т. Д. Лысенко и его последователи тесно связаны с практикой, с запросами сельского хозяйства, что они решают теоретические споры на полях, а не на бесполезных мухах».
Такая трчка зрения очень распространена, и, не проанализировав ее, мы не можем сделать окончательных выводов. Ведь победителей, как говорится, не судят.
Нам осталось рассмотреть, следовательно, еще два основных вопроса: о практических аспектах классической генетики и о судьбе основных практических предложений Т. Д. Лысенко и его последователей.
Раскрытие тонких механизмов биологических явлений никогда не обходится без практических последствий. Крупное открытие в области биологии всегда порождает цепную реакцию открытий в смежных областях, стимулирует возникновение новых отраслей, новых идей, новых перспектив.
Генетике в XX веке принадлежит в области живой природы такая же революционизирующая роль, какая выпала на долю атомной физики в науках о неживой природе.
Практические аспекты классической генетики очень широки, они охватывают сферы сельского хозяйства, медицины, некоторых отраслей промышленности и обороны. Описать их детально невозможно, и поэтому мы остановимся лишь на основных достижениях.
При характеристике ситуации 1936 года мы уже останавливались на практических аспектах классической генетики в области селекции, семеноводства и растениеводства. Почти все отмеченные нами ранее направления выдержали проверку временем. Генетика и сейчас является фундаментом селекции, и основным методом выведения сортов растений и животных во всем мире является метод гибридизации и индивидуального отбора, основанный на теории чистых линий или генетике популяций.
Сорта выделяются, создаются отбором, но для того, чтобы отбор стал эффективным, необходимо усиливать генерацию новых свойств, необходимо создавать разнообразие признаков. Для этого и используются многочисленные средства, от эффективности которых зависит скорость и продуктивность селекционного процесса.
В активе генетики, кроме уже ставших классическими и основными методами простой и сложной гибридизации, широкое распространение получили методы полиплоидии, радиационных мутаций и мутаций, возникающих под действием особых, мутагенных веществ. В активе же «новой генетики»— метод «перевоспитания» сортов. В его основе лежит, как уже отмечалось, гипотеза наследования благоприобретенных признаков. Если, например, растения яровой пшеницы высеивают осенью, то они, согласно гипотезе, под влиянием холодной погоды (ассимилируя осенние условия) могут превращаться за несколько лет в озимые растения, способные зимовать. Эта концепция считает, таким образом, что новые виды можно создавать прямым воздействием условий, к которым следует приспособить растение. Некоторые факты такого рода «перевоспитания» можно объяснить и на основе классической теории мутаций. Поскольку мутации — неопределенные, ненаправленные изменения генов — являются реальностью, доказанной на многих объектах, то сторонники этой точки зрения объясняют явления направленной изменчивости действием направленного отбора. Сторонники классической генетики считают, что среди миллионов растений в поле яровой пшеницы встречаются мутанты, у которых уже произошли наследственные изменения в сторону большей зимостойкости. Но холодная погода губит все неустойчивое и служит сортировщиком, который отбирает более приспособленные к данным условиям особи. В течение нескольких поколений действия какого-либо фактора возникает и отбирается новая популяция растений с измененной в сторону морозостойкости наследственностью. Такая теория объясняет возникновение новых свойств на основе принципов дарвиновской концепции о причинах целесообразности в природе, и она является материалистической. Она лучше объясняет и самый характер процесса «переделки» яровых в озимые, ибо и на самом деле при посеве яровых осенью перезимовывают в большом поле только отдельные особи (иногда это может быть просто примесь озимого сорта). Ассимилировали осенне-зимние условия все растения, а изменился только ничтожно малый процент. Эго не логично. Ведь если адекватная изменчивость под влиянием условий — свойство живого тела, то изменяться должны все живые растения, а не отдельные особи. Для устранения явного противоречия было введено понятие расшатанности наследственности. У большинства растений, дескать, наследственность консервативна, и они новых условий не ассимилируют и гибнут, а у некоторых (особенно гибридных растений) наследственность «расшатанная», и они могут ассимилировать новые условия и измениться. Но ведь, это почти то же, что и в классической теории популяции, только в более обывательских выражениях. Объяснения разные, но метод работы один и тот же. Обе группы ученых ведут фактически отбор в «провокационных» условиях (холод, засуха, болезни), отметающих все неприспособленное, но одни считают, что отобранные типы направленно возникли прямо под влиянием среды, а другие полагают, что отбор позволил выявить разные направления естественной или усиленной средой неопределенной изменчивости и последовательно найти среди этих направлений именно ту группу изменений, которые интересуют практику.
Нельзя не учитывать и того, что «перевоспитание» озимого сорта в яровой может быть и не связано с мутациями, а представлять собой адаптацию. Существует множество видов, у которых та или иная реакция к изменениям среды наследственно предопределена и возникает по типу индукции под влиянием среды. В микробиологии раньше такие случаи объясняли с позиций «воспитания», однако в последующем была раскрыта генная природа адаптации, которая обратима и характерна только для некоторых условий.
Казалось бы, что дело, таким образом, лишь в объяснениях механизма возникновения изменений. Методы работы и ее результаты общи в каждом из направлений, и главным в обоих случаях являются отбор и провокационные внешние условия — без этих факторов выведение нового сорта невозможно.
Однако при внимательном анализе ситуации ясно видно, что классическая теория селекции шире и перспективнее. Для получения нужной формы, согласно идее наследования благоприобретенных признаков, нужно действовать на живые объекты именно теми условиями, к которым ведется приспособление. Эти условия и только эти условия являются одновременно и фактором изменчивости, и фактором отбора в нужном направлении.
Согласно классической теории, изменчивость под влиянием условий среды неопределенна и факторов усиления изменчивости много. Следовательно, для выведения нужной формы можно найти не один, а десятки способов усиления мутаций внешними и внутренними условиями среды, условия же выращивания являются лишь фоном для ускорения отбора. Это расширяет и сферу изменчивости и отбора, ибо имеется масса признаков, для которых нельзя подобрать таких условий, при которых все несоответствующее гибнет. Сортирующее действие среды приходится заменять искусственной сортировкой в лаборатории на основе массовых, индивидуальных анализов и других показателей (содержание жира, сахара, белка, хлебопекарные качества, размеры, формы и т. д.). Благодаря этому пути отбора мутаций можно создавать искусственные формы, менее приспособленные к среде, но выгодные человеку в силу тех или иных качеств. Изменчивость при прямой ассимиляции природных условий (благоприобретенная, адекватная изменчивость), если бы она была наследственной, теоретически не может вести к созданию менее приспособленных форм.
Большинство форм культурных растений и животных намного менее приспособлены к внешней среде, нем дикие сородичи, и для того, чтобы пользоваться ими, человеку приходится изолировать их от борьбы за существование.
Правда, Т. Д. Лысенко чисто абстрактно считает, что и в случае искусственного отбора изменчивость идет в сторону отбора даже без воздействия условий среды (см. статью Т. Д. Лысенко «Естественный отбор и внутривидовая конкуренция»), Иными словами, если, скажем, селекционер путем индивидуального анализа семян ведет отбор на высокое содержание жира или сахара, то отобранные растения начинают усиленно изменяться именно в направлении увеличения содержания жира или сахара, как бы идя навстречу положениям практики. В действительности же, конечно, никакого усиления изменчивости в сторону отбора нет, а просто в размноженной новой, например более сахаристой, популяции тот же разброс изменчивости в сторону + и —, но на фоне большей концентрации сахара создает лучшие условия для отбора еще более сахаристых форм.
Классическая генетика и селекция, таким образом, занимаются поисками и разработкой факторов наследственной изменчивости, или мутагенных факторов, не только среди обычных условий среды (а они могут тоже в ряде случаев усиливать мутации и путем гибридизации, но и выискивая возможности усиления изменчивости среди сотен и тысяч других искусственных воздействий (многочисленные особые мутагенные химические вещества, ионизирующая и ультрафиолетовая радиация, действие свободных радикалов и т. д.).
В этом отношении имеются большие успехи. Найдены способы усиления мутантов в сотни и тысячи раз, а это означает, что разнообразие форм для отбора также увеличивается в сотни раз. Сейчас в нашей стране и во всем мире имеются десятки практически ценных сортов и форм растений, полученных на основе искусственных мутаций путем включенения новых мутантных свойств в сорта посредством гибридизации. Сотни таких искусственных мутантных ферм бактерий используются в медицине для усиления в десятки и сотни раз продукции антибиотиков и ферментных препаратов. Искусственный мутагенез произвел подлинный переворот в промышленности антибиотиков.
Иногда некоторые авторы пытаются представить получение искусственных мутантов как продукцию каких-то уродов. Между тем соотношение между отрицательными и положительными мутациями при искусственном мутагенезе близко к таковому и при естественном мутагенезе. Задача состоит в том, чтобы использовать новые признаки при скрещивании, и новый путь, открытый генетикой для селекции растений, животных и бактерий, — это путь усиления, ускорения действия тех эволюционных факторов, которые с очень медленными скоростями двигают эволюцию живого мира.
Большие возможности создания новых форм растений открыты генетикой и благодаря использованию уже упоминавшегося ранее метода полиплоидии, особенно развившегося в последнее десятилетие. Некоторые вещества, например колхицин, способны задерживать деление клеток, несмотря на наличие процессов репродукции хромосом. Под действием этих веществ возникают клетки с удвоенным набором хромосом (т. Н. полиплоиды). Если из таких полиплоидных клеток формируются репродуктивные клетки и в последующем новый организм, то этот организм оказывается полиплоидным. Все его клетки содержат удвоенный набор хромосом и имеют в связи с этим более крупные размеры. Возникает фактически новый вид растений, часто крупнее исходного и с более крупными плодами. Советские ученые А. Р. Жебрак и В. В. Сахаров создали этим методом весьма перспективный новый вид гречихи, который сейчас внедряется в производство. Лауреат Ленинской премии проф. В. П. Зосимович создал методом полиплоидии новую, получившую очень высокую оценку форму сахарной свеклы. Много новых полиплоидных форм растений создано в последние годы и за рубежом.
Производство триплоидной сахарной свеклы перешло в ряде стран (Голландии, Венгрии и др.) на промышленную основу. Специальные фирмы обеспечивают этими семенами фактически всю посевную площадь под этой культурой, чем достигается увеличение сборов сахара на 20–30 %.
В селекции растений и животных благодаря генетике и наличию хромосомных карт селекционер может планомерно «внедрять» желательный признак в создаваемый сорт путем добавления в хромосомный набор гибрида той хромосомы, которая несет нужный признак. Во многих случаях удается «включить» с геном нового сорта участок хромосомы другого сорта, содержащий группу генов, обеспечивающих нужный признак (гены иммуности, гены мужской стерильности и тдь). В настоящее время известно много сортов, созданных таким перспективным методом прикладной генетики (см.: Замещение хромосом и анализ анэуплоидов в селекции растений // Эллиот Ф. Селекция растений и цитогенетика. М., 1961).
Широко применяется в селекции генетический метод индивидуального отбора семян, представляющий, по существу, отбор полезных с точки зрения сельскохозяйственной практики мутаций.
Методом серийного индивидуального отбора семян выводит свои знаменитые высокомасличные сорта известный советский селекционер В. С. Пустовойт
В основе получения большинства сортов сельскохозяйственных растений и животных лежит, как известно, гибридизация с последующим отбором материала, получающегося при расщеплении гибридов в нескольких поколениях. Закономерности расщепления были объяснены только на основе законов классической генетики, и любой селекционер, признает он или нет на словах хромосомную теорию наследственности, на деле не может не использовать методов классической генетики при проведении скрещиваний. Даже подбор пар для скрещиваний, особенно межвидовых, требует обязательного учета числа хромосом, ибо в противном случае гибридизация представляет собой игру вслепую и приводит во многих случаях к стерильности гибридов.
Общепризнаны успехи классической генетики в создании межлинейных гибридов кукурузы, имеющих на 20–30 % большую урожайность по сравнению с обычными сортами. Создание таких гибридов основано на генетической концепции чистых самоопыляющихся линий, концепции, которая подвергалась долгое время ошибочной, предвзятой критике со стороны противников классической генетики.
После 1936–1937 годов, когда Н. И. Вавилов и В. В. Таланов широко поставили вопрос о внедрении в СССР этого метода, он распространился по всему миру, и особенно в США, где быстро всю площадь под кукурузой стали занимать только такими межлинейными гибридами.
Большое практическое значение метода получения межлинейных гибридов ярко показано в приводимой ниже докладной записке академика Н. И. Вавилова с сотрудниками, направленной ими в 1940 году в руководящие земельные органы. Этот пока не публиковавшийся[51] документ, о котором уже упоминалось в предыдущих разделах, мы считаем необходимым привести полностью ввиду его большого значения для понимания всей ситуации.
«Наркому Земледелия СССР тов. Бенедиктову
Зам. Наркома Земледелия СССР тов. Чуенкову В. С.
Считаем долгом обратить Ваше внимание на нездоровое явление, наблюдающееся в агрономической науке нашей страны в последние годы.
В угоду ряду положений, развиваемых Президентом Всесоюзной академии с. Х. наук им. В Л. Ленина акад. Т. Д. Лысенко, некоторые ответственные печатные органы, как «Социалистическое земледелие», журнал «Селекция и семеноводство», «Яровизация», т. е. основные органы, знакомящие в данное время широкие круги с состоянием ел. науки, занимаются опорочиванием бесспорных крупных достижений, апробированных широкой практикой, буквально искажая то ценное, что, казалось бы, нужно было использоцать всемерно в практике нашей социалистической страны. Мы остановимся на одном из крупных искажений, принявшем особенно широкие размеры.
В последние десятилетия в США, в связи с генетическими и селекционными исследованиями, были обнаружены замечательные факты: кукуруза, обычно являющаяся перекрестноопыляющимся растением, при принудительном самоопылении (инцухте) дает резкую депрессию, как и многие перекрестноопыляющиеся организмы Эта депрессия выражается в снижении роста, продуктивности, в уменьшении размеров початков. Однако эти самоопыленные линии (инцухтлинии) в пределах одного сорта и разных сортов при скрещивании их между собою, как определенно показала практика, дают в первом поколении гибридов как бы взрыв мощности. Такие инцухтгибриды не только не уступают исходному перекрестноопыляющемуся сорту, но резко превосходят его нередко на 30–40 и даже 50 %. Благодаря легкому скрещиванию у кукурузы, благодаря раздельнополости, крупным соцветиям, высокому коэффициенту размножения, операция получения гибридов инцухтлинии не представляет трудностей и настолько проста, что применяется широко фермерами и семеноводами. Эго мероприятие оказалось настолько эффективным благодаря хорошей семеноводческой организации в США, что ныне стало крупным фактором поднятия урожайности кукурузы.
О масштабе событий можно судить по следующим официальным цифрам: в 1935 г. под инцухтгибридами было занято 500 тыс. акров (1 га — 2,4 акра); в 1936 г. — 1300000 акров; в 1937 г. — 3000000 акров, в 1938 г. — 17000000 акров, в 1939 г. — 23000000 акров (около 9 млн га). В основном чрезвычайно стабильный урожай кукурузы в США на протяжении 60 лет в последние годы начал решительно повышаться. Средняя прибавка от применения инцухтгибридов выражается, по данным Департамента земледелия, в 20 %. В 1938 г., по данным, сообщенным нам Департаментом земледелия, в США увеличение валового сбора от замены селекционных сортов гибридами инцухтлинии выразилось в 100 млн пудов. Прибавка урожая в 1939 г. была, соответственно, еще выше. Практика США разработала различные варианты использования инцухтлиний в практическом хозяйстве. В начале использовались преимущественно простые гибриды от скрещивания двух инцухтлиний; в позднейшем для удешевления этой операции и для получения более высококачественного материала в семенном отношении и для удобства планирования семеноводством в практику введены так называемые двойные инцухтгибриды, которые получаются путем скрещивания двух простых инцухтгибридов между собой. Иногда применяется и третий способ так называемых топкрассов, когда инцухтлиния скрещивается с обыкновенным открыто опыляемым сортом — популяцией.
Вся суть этой работы заключается именно в том, что в начале применяется инцухт (принудительное самоопыление), который позволяет отобрать наследственно ценные формы, которые при скрещивании с другой инцухтлинией или открыто опыляемой формой дают повышение продуктивности. Кроме того, как показывает большой прямой опыт, такого рода инцухтгибриды дают более выровненное потомство, более пригодное для механизации, для консервного дела.
Вся ценность инцухтметода состоит в том, что он дает возможность отобрать в потомстве чистой инцухтлинии, хотя бы на формах со сниженной продуктивностью, желательные качественно ценные признаки, как неполегаемость, болезнестойкость и т. д. Инцухт в этом отношении является одним из решающих моментов в успехе последующей гибридизации. Гибридизация восстанавливает мощность, даже в более повышенной степени, чем у исходной формы, и, кроме того, приводит к улучшению качества продукции. Все это бесспорно, апробировано огромной практикой, документировано и является общепризнанным не только в практике США, но и в других странах.
Как это ни странно, начиная с Т. Д. Лысенко и его ближайших последователей, на эти инцухтгибриды начинается гонение. Работы Орджоникидзевской, Днепропетровской и Кубанской станций подтвердили данные США. В условиях нашего планового хозяйства, где мы можем регулировать 238 нашей семеноводческой государственной системой получение такого рода инцухтгибридов на станциях или в специальных семеноводческих хозяйствах, казалось бы, заслуживает самого серьезного внимания. Этот метод подробно изложен в работах Всесоюзного института растениеводства, в специальной брошюре б. Руководителя Отдела кукурузы Департамента земледелия д-р Ричи. Однако, как это ни странно, вместо всемерного использования этого метода для радикального улучшения кукурузы такие органы, как газета «Социалистическое земледелие», журнал «Селекция и семеноводство» и в особенности журнал «Яровизация», начинают буквально опорочивать этот метод, смешивая инцухтгибриды с межсортовыми гибридами. Редакции этих органов, казалось бы, обязанные быть на уровне науки, начинают путать советских селекционеров, семеноводов, молодежь вузов, агрономов, заявляя, что это дело, дескать, давным-давно известное, инцухтгибриды путают с межсортовыми гибридами, которые, как показывает многолетняя американская практика, не дали в отношении данного растения положительных серьезных результатов и совершенно не вошли в производство, несмотря на многолетнюю работу в этом направлении. Например, редакция «Селекция и семеноводство» в № 2 за 1939 г. этого журнала в примечании к статье МЛ. Карпа, объективно излагающего вопрос о практическом использовании инцухта в США, развязно и невежественно пишет, что повышением урожаев кукурузы американцы обязаны на инцухту, а межсортовой гибридизации. Еще более радикально выступает в № 2 1940 г. редакция журнала «Яровизация». Кому и для чего нужно такого рода одурачивание — понять трудно, и объяснить это можно только неведением и каким-то фанатизмом. Особенно стараются в этом отношении люди, сами не работающие и технически не знающие этого дела, вроде И. И. Презента, который с апломбом поучает студентов о том, что не знает сам редактор журнала «Яровизация». Об этом он весьма развязно повествовал на последнем совещании по организации агрономической науки при НКЗ СССР.
К сожалению, в унисон этой нездоровой тенденции, в угоду модному течению наблюдается и среди специалистов охота смазывать факты (например, Б. П. Соколов, селекционер Днепропетровской станции) и даже свои бесспорные достижения в этом отношении, объясняя их, в угоду мнению президента сх. академии, эффектом от межсортовой гибридизации, благо термин, обычно употребляемый в американской литературе «гибридная кукуруза», подразумевая под этим инцухтгибриды, а не межсортовые гибриды, дает к этому повод.
Не находя возможным останавливать долго Ваше внимание на этих аномалиях, ведущих буквально к извращению фактов, мы считаем своим долгом указать Вам на недопустимость таких искажений представаления о мировой практике с кукурузой. Русская наука в прошлом и советская наука должна максимально использовать все ценное из зарубежного опыта, брать все нужное для нас, все, что ведет к повышению урожая, к повышению его качества, а не подгонять и извращать факты в ущерб делу, с единственной целью — попасть в унисон мнению некоторых хотя и авторитетных, но не во всем компетентных товарищей.
В заключение мы считаем, что метод инцухтгибридов в интересах повышения урожайности и качества кукурузы должен найти широкое применение в кукурузных районах нашей страны. Организацию производства инцухтлиний и гибридных семян можно поручить существующим станциям, имеющим уже значительный опыт в этом отношении, как Орджоникидзевской, Днепропетровской, Кубанской станции ВИР, Грузинской, Харьковской. Необходимо дать указание упомянутым органам на необходимость объективного подхода к этому делу и предоставить полную возможность для истинного освещения положения дел без порчи посылаемых статей неграмотным редактированием
Академик Н. И. Вавилов
Специалисты по кукурузе ВИР
Кандидат с.-х. наук К. В. Кожухов
Кандидат биол. наук М. К. Хаджинов
Р.S. К этому позволяем себе приложить перевод письма руководителя Отдела хлебных злаков Департамента земледелия США д-ра Мак Кола, адресованного академику Н. И. Вавилову в июле 1939 г., освещающего этот вопрос в США. Кроме того, нами послан запрос о результатах за 1939 г. и по состоянию этого дела в 1940 г.»
В настоящее время метод межлинейных инцухтгибридов успешно применяется при выращивании ряда других растений и даже в промышленном птицеводстве.
Особенно большое значение методы генетики приобрели в селекции на иммунитет к болезням и паразитам, причем здесь важны взаимные генетические исследования как паразитов, так и хозяина. Вся селекция на иммунитет в США основана на методах классической генетики, и почти вся площадь посевов в США засевается иммунными сортами растений. Советский Союз при наличии некоторых успехов в области селекции на имунитет все же теряет от болезней значительно большую часть урожая, чем США. Потери от болезней растений ежегодно, по ориентировочным подсчетам, равны 1 миллиарду пудов зерна в год — это столько, сколько в лучшие годы дает целина, и победить этот бич земледелия можно лишь с помощью классической генетики.
Вопрос управления полом растений и животных также может быть решен лишь на основе знаний о хромосомном механизме определения пола. Советский генетик БЛ. Астауров внедрил в практику оригинальный метод получения однотипных по полу поколений тутового шелкопряда, обеспечивающий повышенную шелковистость. Оригинальный способ сортировки мужских и женских коконов был предложен советским генетиком ВА. Струнниковым, добившимся сцепления мужской и женской (У и X) хромосом с генами разной окраски грены. Благодаря этому мужскую грену, имеющую более темный цвет, стало возможным отбирать машинным способом и выкармливать гусениц только мужского пола, обеспечивающих увеличенный (на 20 %) выход шелка.
Но это лишь отдельные иллюстрации, так как многочисленные генетические методы и прием нашли широкое и проверенное временем применение в зоотехнии, цветоводстве, микробиологии и т. д.
Особенно глубоко и эффективно проникла классическая генетика в медицину и связанные с ней отрасли биологии. Именно генетическая теория рака — самого страшного бича человечества — оказалась самой перспективной и аргументированной. Эта теория фактически объединила все другие концепции рака — вирусную, канцерогенных веществ и тл. и создала реальные предпосылки для более планомерного наступления на болезнь. Эта теория не была абстрактной — она основывалась на большом количестве точных фактов. Возникновение раковой клетки — результат нескольких направленных соматических мутаций нормальных клеток тканей и органов. Мутации, изменения кода в составе ДНК клетки, в каком-то проценте неизбежны, так как абсолютно точное воспроизведение сложных полимеров во всех клетках немыслимо. Внутри миллиардов клеток живого тела ежедневно происходят триллионы репродукций одиночных молекул ДНК, и, конечно, не все они могут быть точными. Ошибки возможны везде, и их нельзя избежать в живой природе. Тем более, что не все условия в клетках идеальны для точных репродукций. При различных реакциях обмена образуются так называемые свободные радикалы, окисляющие или изменяющие нуклеотиды ДНК и искажающие информацию некоторых участков генетической системы. Так же действуют примеси нуклеотидных аналогов, поступающих в организм извне и образующихся в ничтожных количествах внутри клеток. Внутренняя и внешняя радиация и молекулярные тепловые флюктуации также действуют в первую очередь на ДНК и РНК и т. д. В связи с этим клетки живого тела все время мутируют, одна клетка на тысячу оказывается «испорченной». Большинство таких клеток погибает, вытесняясь здоровыми. Но среди мутантов могут появиться такие, которые сами размножаются и растут быстрее нормальных клеток и которые выходят из-под контроля регулирующих систем. Из такой единичной клетки и растет опухоль. Ученые заняты сейчас разгадкой природы раковых мутаций, выявлением факторов, их вызывающих. Без генов здесь не обойдешься — именно в нахождении того, какие гены, изменяясь, вызывают злокачественный рост, кроются реальные возможности радикального решения проблемы.
Всеобщее признание получила генетическая теория старения как процесса медленного накопления соматических мутаций и ошибок синтеза ДНК, РНК и белков. Длительность жизни — это наследственный признак, одни мутантные расы, например мухи, скачкообразно увеличивают длительность жизни почти вдвое, другие — становятся короткоживущими. Факторы, усиливающие ошибки синтеза ДНК, укорачивают жизнь. Напротив, вещества, введенные извне и «гасящие» в клетках внутренние мутагенные факторы, могут при систематическом введении удлинять жизнь (опыты Хармана на крысах).
Но особенно четко вырисовывается сейчас проблема наследственных болезней, болезней генов и хромосом. К настоящему времени уже сотни наследственных болезней описаны в литературе. Некоторые из них локализованы на отдельных островах, другие на отдельных континентах, но большинство имеет глобальный характер. Наследственные патологии, например, серповидноклеточная анемия, обнаружены у сотен миллионное жителей тропических и субтропических областей. Носителями генов серповидноклеточной анемии являются от 10 до 30 % жителей тропических и некоторых субтропических областей, и примерно каждый десятый ребенок умирает именно от перехода гена в так называемое гомозиготное состояние. Однако порок, наследуемый от одного из родителей, оставаясь скрытым, предохраняет несущих его людей от губительной малярии, свирепствующей в этих районах, и потому число людей с генами анемии в малярийных областях не уменьшается, а увеличивается. Искоренение малярии создает основу для уничтожения наследственного порока, для спасения миллионнов людей, что будет возможно только при хорошо налаженной генетической консультации.
Подсчитано, что в среднем каждый десятый рождающийся на земле человек страдает тем или иным наследственным недутом, иногда слабым, иногда явным, и только генетика может найти природу и пути лечения, а главное, методы предупреждения аномалий. Болезни могут искореняться медициной лишь в тесном контакте с генетикой, и сеть медико-генетических консультаций, предупреждающих возникновение болезней и учитывающих их распространение, ныне начинает расти во многих странах.
Генетикой была, например, раскрыта генная детерминация такой тяжелой болезни, как гемолитическая желтуха. В США это заболевание встречается у 0,4 % младенцев. Благодаря генетическим консультациям смертность от болезни была снижена в США в последнее десятилетие в десятки раз.
Около 5–7 % общего числа эмбрионов гибнет, как подсчитано, из-за нерасхождения некоторых хромосом при дроблении яйцеклетки.
Особенно широко распространены генетические аномалии обмена.
Подсчитано, что в результате длительного запрета на медицинскую генетику в СССР сейчас несколько миллионов случаев наследственных и мутационных патологических процессов и аномалий лечится без установления диагноза, и результаты такого лечения, естественно, не могут быть обнадеживающими. Призрачные концепции о том, что все эти болезни — явление только социальное, должны быть забыты. Нужно не тешить себя надежжой, что они сами отступят. Нужно объявить им решительную борьбу.
Важно отметить, что относительное и абсолютное число наследственных болезней имеет в последнее время тенденцию к увеличению. Это происходит в результате ряда причин: искоренения многих инфекций и других факторов, поражавших в первую очередь конституционно ослабленных людей, часто излишнего и неумелого использования рентгеновских просвечиваний, испытаний атомных бомб и других мутагенных факторов. Между тем преподавание генетики в медицинских вузах нашей страны отсутствовало, стабильных учебников и руководств по медицинской генетике на русском языке не было (при наличии десятков иностранных руководств), лабораторий медицинской генетики очень мало, и даже тот уровень медицинской работы в этой области, какой был у нас 30 лет назад, в период существования в СССР Медико-генетического института (проф. Левит), далеко не достигнут.
Значение генетики не ограничивается медициной и сельским хозяйством. Генетика приобретает большое оборонное значение. Мощные средства управления наследственностью, открываемые классической генетикой в форме мутаций, в руках милитаристов становятся орудием уничтожения. Средства защиты от него могут быть основаны только на генетической науке, в той же степени, например, в какой эффективная противоракетная защита может быть основана лишь на преимуществе в области ракетной техники.
Нельзя также не учитывать и того, что радиационные поражения от атомной бомбы и других излучений — это главным образом генетические поражения, повреждения генов и хромосом (см.: Дубинин Н. П. Радиационная генетика М., 1962; Астауров Б. Л. Генетическая теория лучевой болезни // Природа. 1962. № 4). Следует отметить, что, помимо мутагенных веществ, генетики изучают и антимутагенные вещества, защищающие организм от вредного действия излучений и радиации. Для поисков таких веществ наиболее успешно применяется в качестве теста именно «бесполезная» мушка-дрозофила. Ведь мутагенные и антимутагенные факторы практически едины для всей живой природы. Без разработки радиационных аспектов генетики невозможна и космическая биология, антимутагенные вещества — в будущем необходимая составная часть рациона космонавтов.
Классическая генетика, со своими генами и хромосомной теорией, несомненно, явится главным стержнем биологии будущего. Она смотрит вперед, она развивается, она набирает силы.
Поскольку большая часть описываемых ниже агроприемов и методов уже вышла из употребления и стала достоянием истории, то они будут освещены весьма кратко и обобщенно. Однако автор мог бы в случае необходимости представить историю этой агробиологии и в более развернутой форме.
Все знают, что расцвет лысенкоизма начался с открытия так называемой яровизации. Это открытие было сделано сразу в форме полевого опыта, когда в стране остро не хватало зерна. Всякий научный успех в зерновых проблемах мог стать в тот период большой сенсацией. И такая сенсация произошла. Отец Т. Д. Лысенко, закопав в 1929 году по совету сына под снег с осени мешок озимой пшеницы и посеяв ее весной вместо яровой, неожиданно обнаружил дружное колошение, хотя для озимых, не побывавших зиму под снегом, это было бы нехарактерно. (Контроля в этом опыте, впрочем, не было. Озимые, — высеянные весной, обычно все лето кустятся без выколашивания.) Т. Д. Лысенко объявил о выколашивании озимых при весеннем посеве как о крупном научном открытии, как о чем-то впервые сделанном в истории агрономии. Это было неверно.
Д. А. Сабинин в своей книге по физиологии роста и развития растений, набор которой был дважды (в 1948 и 1958 годах) рассыпан, указывал на то, что аналогичные опыты проводились в России в середине прошлого- столетия и с тем же результатом, однако несколько сообщений о них в русских агрономических журналах были прочно забыты.
Проводились такие опыты и в других странах. Чтобы не быть голословным, приведу цитату из работы американского растениевода Клиппарта, опубликованной более 100 лет назад.
Клиппарт давал в ней следующий рецепт:
«Для превращения озимой пшеницы в яровую достаточно дать озимой пшенице слегка тронуться в рост осенью или зимой, но удержать от прорастали низкой температурой или замораживанием до тех пор, пока ее можно будет посеять весной. Это производят посредством вымачивания и пропашивания зерна и последующего замораживания его в этом состоянии, пока не придет время весеннего посева…»
Эта столетней давности рецептура принципиально мало чем отличается от той, которая дана в инструкции по яровизации.
Первоначально яровизация предполагалась как прием для посева весной озимых, однако это оказалось бесперспективным делом. Тогда и перешли на яровизацию яровых хлебов, которые в том не нуждались, но сокращали на несколько дней вегетационный период и в связи с этим якобы повышали урожай. Посевы яровых на юге Украины были не очень обширны, и, чтобы доказать эффективность яровизации, пришлось внедрять яровые вместо более урожайных озимых, тем более, что и травопольная система Вильямса утверждала необходимость такого мероприятия. Выше уже упоминалось о том, что видный селекционер академик П. Н. Константинов организовал проверку эффективности яровизации на десятках опытных станций и пришел к абсолютно достоверным выводам: яровизация в большинстве случаев не повышает урожай.
Т. Д. Лысенко и агроном-яровизатор Д. А. Утехин, однако, резко обрушились на Константинова, обвиняя его почти во вредительстве, после чего желающих проверять этот метод уже не нашлось. Академик П. Н. Константинов обосновывал свои расчеты обработкой опытных данных, полученных на 54 сортоучастках по 35 сортам за 5 лет (с 1931 по 1936 год). Итог был четким: средний урожай яровизированной пшеницы составил 9,6 ц/га, неяровизированной 9,56 ц/га, 4 кг с гектара прибавки лежали в пределах ошибки самого точного опыта.
Опровергнуть эти данные Т. Д. Лысенко не мог. Но он, гем не меиее, сделал в своем ответе академику Константинову весьма определенный намек. Он предупредил, что уже было много случаев, когда данные опытных учреждений опровергались колхозной практикой. «В то же время академику Константинову следовало бы подумать и о том, — писал Т. Д. Лысенко, — что вместе с такими данными сметались с поля научной деятельности и те, кто не желал понять особенность таких неверных данных и упорно на них настаивал». Впоследствии метод яровизации умер естественной смертью. Отказ от него официально был объяснен лысенковцами наличием высокой технической оснащенности сельского хозяйства, позволяющей проводить сев яровых в короткие сроки (Правда. 1958. 14 дек.). Но ведь яровизация как раз и требовала посевов в сверхсжатые сроки, и любое промедление с высевом намеченных и наклюнувшихся семян грозило гибелью семенного материала. Фактически же яровизация как практический агроприем для яровых перестала применяться в связи с тем, что значительные затраты труда и средств на проведение яровизации далеко не окупались возможными незначительными прибавками урожая.
Однако эпопея «яровизации» не прошла бесследно для сельскохозяйственной науки.
Наиболее значительным результатом была, несомненно, разработка и последующее применение во всех практических работах Т. Д. Лысенко анкетно-вопросного метода учета эффективности того или иного мероприятия.
Внедрение нового анкетно-вопросного метода учета эффективности агроприемов стало настолько важной основой расцвета лысенкоизма и вообще агрономического очковтирательства, что на этот вопрос необходимо обратить особое внимание.
Техника использования методики весьма проста и может быть проиллюстрирована ранней статьей Т. Д. Лысенко «Предварительное сообщение о яровизированных посевов пшеницы в колхозах и совхозах в 1932 году» (Бюл. яровизации. 1932. № 2/3), написанной еще тогда, когда метод учета только зарождался. Результаты яровизации оценивались в статье по данным из 59 колхозов и совхозов.
В хозяйства рассылались инструкции по проведению яровизации и несколько типов анкет. После проведения всех работ председатель и агроном отсылали заполненные анкеты в институт. Суммирование данных приводило инициаторов к тому или иному выводу. Комплекты анкет служили «фактической основой». Официальные сенсационные сообщения о том, сколько миллионов пудов зерна страна получала дополнительно от яровизации, были основаны именно на этой технике.
К нормальному полевому опыту для обеспечения его достоверности и объективности предъявляются весьма жесткие требования. В опыте при сравнении, например, двух методов нужны выравненные по плодородности участки почвы, одинаковые сроки посева и уборки, одинаковая обработка, обязательная повторность, то есть наличие нескольких учетных площадей одного и того же варианта, и т. д. При оценке результатов необходима их статистическая обработка, показывающая экспериментатору, лежит ли полученная разница в пределах допустимой ошибки. Опыт считается достоверным лишь в том случае, если разница по вариантам выходит за пределы допустимой ошибки.
Размеры делянок на достоверность опыта почти не влияют. Опыт без повторностей на 100 гектарах менее достоверен, чем опыт с десятикратной повторностью на метровках, так как две даже близко расположенные крупные площади могут различаться по плодородию почвы. При проведении производственных опытов в колхозах все эти требования, как правило, не соблюдались, учет состояния посевов и оценка прибавки производились на глазок без серьезного учета. Для проведения научных опытов во многих колхозах не было квалифицированных кадров и возможностей. Никакой ответственности председатель колхоза за цифру, вписываемую в анкету, не нес. Однако в условиях раздувавшихся вокруг яровизации шума и рекламы, в условиях жесткой борьбы с «антияровизаторами», причислявшимися к кулакам, в условиях нажима сверху большинство председателей и агрономов предпочитали проставлять в анкетах цифры небольших прибавок. Отрицательные результаты при подобной ситуации обычно замалчивались. Несмотря на недостоверность, подобный метод учета легко использовался в целях чистой пропаганды: «Рапортуют с полей тысячи колхозов…» «Производственные опыты в сотнях колхозов показали…» и т. д.
Для демонстрации несостоятельности этого пути учета можно привести курьезный случай. В одной из среднеазиатских республик был внедрен метод опрыскивания с самолета плантаций хлопка растворами суперфосфата. Предполагалось, что он будет усваиваться внекорневым путем — через листья. По отчетам Института хлопководства, прибавки урожая от использования опрыскиваний составили несколько центнеров с гектара в масштабах всей республики. Однако валовый сбор хлопка не увеличился. Как показало расследование специальной комиссии, учет «прибавки» урожая научными учреждениями велся анкетно-вопросным порядком, а характер проставленных в анкетах бригадирами цифр определялся чисто субъективными моментами, ибо никто этих цифр не проверял.
Анкетно-вопросный метод в условиях рекламы и особенно нажима «сверху» действует обычно безотказно, и это было надежно проверено всей историей практических мероприятий, предложенных Т. Д. Лысенко, «от яровизации и до наших дней».
Весьма серьезной критике анкетно-вопросный метод учета эффективности был подвергнут академиком П. И. Лисицыным еще в 1936 году. В дискуссии на сессии ВАСХНИЛ в декабре 1936 года П. Лисицын, в частности, сказал: «По всему Союзу, по всем областям в порядке государственного плана посевных площадей производится яровизация, а между тем сейчас и сам акад. Т. Д. Лысенко начинает признавать, что это не всегда дает эффект, и его последнее признание после появления нашей статьи о том, что в Западной Сибири, в Казахстане нужно пересмотреть инструкцию, нужно понимать так, что там надо временно запретить яровизацию. Вот к чему, откровенно говоря, сводится его. признание и его схематизация.
Я думаю, что по отношению к целому ряду областей и целому ряду сортов нужно было бы признаться в том же Мы, собственно, сейчас не имеем точного представления о том, что дает яровизация. Акад. Т. Д. Лысенко говорит, что она дает десятки миллионов пудов. В связи с этим мне приходит на память один рассказ из римской истории о том, как один мореплаватель, перед тем как отправиться в плавание, решил принести богам жертву, чтобы обеспечить себе благополучное возвращение. Этот мореплаватель пошел искать бога (а их там было много), какому выгоднее было бы принести жертву, и когда он в каждом храме находил доску со списком лиц, принесших жертву и спасшихся, он обратился с вопросом к жрецам: а где же доска со списком лиц, которые принесли жертву, но все-таки погибли, чтобы было с чем сравнить.
Я также мог бы поставить акад. Т. Д. Лысенко вопрос — вы приводите прибавку в десятки миллионов пудов, а где убытки, которые принесла яровизация? Этого сказать мы не можем, потому что громадный материал, накопившийся на опытных станциях и в государственной сети сортоиспытания, не опубликован и не учтен, а он есть» (Спорные вопросы генетики и селекции. М., 1937. С. 162–163).
Вторая сенсация, связанная с деятельностью Т. Д. Лысенко, произошла в 1935 году. В журнале «Яровизация» (1935. № 1) и в ряде других изданий и газет была опубликована следующая телеграмма, датированная 25 июля 1935 года:
«ЦК ВКП(б), Зав. сельхозотделом тов. ЯЛ. Яковлеву. Наркому Земледелия СССР тов. МЛ. Чернову Зам. Наркома Земледелия СССР, Президенту ВАСХНИЛ тов. А. Я. Муралову
При вашей поддержке наше обещание вывести в два с половиной года, путем скрещивания, сорт яровой пшеницы для района Одесщины, более ранний и более урожайный, нежели районный сорт «Лютесценс 062», выполнено. Новых сортов получено четыре. Лучшими сортами считаем «1163» и «1055». Семян каждого нового сорта имеем от 50 до 80 кг. На основе этих работ по выведению сортов встал вопрос о пересмотре научных основ семенного дела самоопыляющихся растений. Мы пришли к выводу, что длительное самоопыление приводит к вырождению многих сортов полевых культур. Разрабатываем методику устранения вредного влияния длительного самоопыления путем выращивания элиты из семян, полученных искусственным перекрестом внутри сорта. Вырожденные сорта этим путем должны стать биологически обновленными. По примеру разработки и внедрения агроприема яровизации и в работу по обновлению семян включаем совхозный и колхозный актив (хаты-лаборатории). Обещаем за период с 20 июня 1935 года по 20 июля 1936 года дать данные практической эффективности мероприятия обновления семян. Одновременно с этим проведем все подготовительные работы для быстрого внедрения и использования этого мероприятия в совхозной и колхозной практике. Наши теоретические предпосылки (практически еще не проверенные) дают нам основание надеяться на громадную практическую эффективность обновления семян сортов самоопылителей. Эту новую работу считаем наиболее ударной в тематике работы института… Надеемся и в дальнейшем на ваше руководство и большую поддержку наших новых начинаний.
Научный руководитель селекционно-генетического института — акад. Т. Д. Лысенко Директор института — Ф. С. Степаненко Секретарь комитета ВКП(б) — Ф. Г. Кирпиченко Председатель рабочкома — Лебедев».
Телеграмма послана, конечно, ради сенсации и психологического эффекта, сообщение не имело срочности и могло бы дойти в форме письма. Хвастовством было и само сообщение о сортах. Сортом считается обычно новая форма» прошедшая трехлетнее государственное сортоиспытание. Т. Д. Лысенко послал телеграмму до передачи сорта в сортоиспытательную систему, основываясь на своих собственных статистически не обработанных результатах. В последующем, как известно, эти «сорта» не выдержали сортоиспытания. Три из них были забракованы еще в 1935 году» и лишь один «1163», по настоянию Т. Д. Лысенко, стал внедряться в 1936 году. Однако и он быстро «провалился». Уже в конце 1936 года крупнейшие советские селекционеры академики Константинов и Лисицын и доктор Костов писали в совместной статье:«… зерно пшеницы «1163» слишком мучнисто и, по словам акад. Лысенко, дает плохой хлеб. Этот недостаток академик Т. Д. Лысенко обещает быстро исправить. Кроме того, сорт поражается и головней. Но если принять во внимание, что сорт селекционно не доработан, то есть не готов и, кроме того, не прошел государственного сортоиспытания, то сам собою встает вопрос, для каких надобностей этот неготовый, неапробированный сорт размножается такими темпами. Едва ли семеноводство Союза будет распутано, если мы выбросим в производство таким анархическим путем недоработанные сорта, неполучившие даже права называться сортом» (Соцреконструкция сельского хозяйства № 10. С. 128).
Как и следовало ожидать, этот сорт оказался хуже стандартных, и о нем вскоре забыли. Сенсация в селекции оказалась блефом, однако 3-4-летняя реклама вокруг этого дела в широкой прессе создала Т. Д. Лысенко славу новатора сверхбыстрого выведения сортов. В то же время необыкновенные рекомендации Т. Д. Лысенко о том, что отбор нужных признаков можно начинать уже с первого гибридного поколения (когда расщепление гибридов только началось), внесло в последующие годы много путаницы в работу селекционеров. Доказательства ошибочности этого приема были получены спустя несколько лет, и он был отвергнут всеми селекционерами.
Более серьезным оказалось содержащееся в телеграмме обещание широко внедрить «теоретически ожидаемый», но «практически еще не проверенный» способ обновления семян самоопылителей, в основном пшеницы, путем внутрисортового скрещивания. Проверять предположение об эффективности этой чисто теоретической и притом совершенно необоснованной идеи было бы очень долго и хлопотно. И вот уже в 1936 году на сессии ВАСХНИЛ Т. Д. Лысенко требует всесоюзных масштабов, он добивается, чтобы в дело были включены «хотя бы 50–70 тысяч колхозов» и для проведения работ выделены 800 тысяч колхозников (Спорные вопросы селекции и генетики. М., 1937. С. 56–57).
Следует, между прочим, отметить, что самоопыляющиеся растения существовали в природе миллионы лет и не вырождались.
Против этого метода возражали видные растениеводы — Вавилов, Константинов, Лисицын и другие, но Лысенко был неумолим — он требовал перевода всех самоопылителей на перекрестноопыляемый режим. Он требовал массовой кастрации пшениц и формирования массовой армии колхозников-кастраторов, которые должны были бы удалять пинцетами пыльиики из колосьев, позволяя им в последующем опыляться носимой ветром пыльцой рядом растущих растений того же сорта (при этом неизбежно было загрязнение пыльцой других сортов), и перестраивать на этой основе все семеноводство. Единственная гарантия успеха — ссылка на покойного Дарвина. Все критики метода сразу стали «антидарвинистами» Приклеивание кличек противникам всегда было составной частью успеха). Реклама метода до его внедрения была очень широкой. Дело дошло до того, что зав. сельхозотделом ЦК ВКП(б) Яковлев в своем докладе о перестройке семеноводства (1937) приравнял внутрисортовое скрещивание к выделению новых сортов и считал необходимым выплачивать автору метода Т. Д. Лысенко погектарное денежное вознаграждение за посев «обновленными семенами», которое получают селекционеры за новые районированные сорта. Вопрос об эффективности метода в 1938–1939 годах решался, как обычно. Анкетно-вопросный способ учета давал положительный ответ, серьезные научные опыты селекционных станций — отрицательный. Однако сложность всей процедуры получения «обновленных» семян и экономическая неэффективность привели в последующем к постепенному отмиранию и этого агроприема.
Еще более нелепым был метод свободного межсортового переопыления перекрестников (например, ржи).
По предположению Т. Д. Лысенко, свободное переопыление двух разных сортов ржи не ведет к гибридизации и увеличивает урожай за счет стимулирующего влияния чужой щлльцы.
Описание истории этого «открытия» мы приведем по книжке ближайшего сотрудника Т. Д. Лысенко академика ВАСХНИЛ Д. А. Долгушина. «Довольно широкой известностью пользуются опыты по межсортовым скрещиваниям озимой ржи, проведенные на многих селекционных станциях и в течение последних десяти лет в Горках Ленинских на экспериментальной базе ВАСХНИЛ. Методика этих опытов отличается от опытов с пшеницей только тем, что рожь, как перекрестноопыляющееся растение, не требует предварительной кастрации растений. Разнообразные сорта озимой ржи, посеянные делянками рядом друг с другом, свободно переопыляются между собой, так как во время цветения тучи пыльцы разносятся по всему посеву. Семена с каждой делянки убирают отдельно, снова высевают — и так в течение десяти поколений. Для сравнения ежегодно высеваются чистосортные элитные семена каждого сорта, которые не подвергались межсортовому опылению. Таким образом, каждый год в посевах были делянки разных сортов, засеянные чистыми семенами, опыленными в течение одного, двух, трех лет и т. д. Эти опыты показали, что урожайность всех без исключения сортов, которые свободно переопыляли с другими сортами в течение одного, трех, пяти и даже десяти лет, как правило, была выше на 1,2,3 центнера, чем урожайность исходных элитных семян, не подвергавшихся переопылению. Кроме того, оказалось, что большинство сортов сохраняет свою типичность, несмотря на неоднократное, в течение ряда лет, переопыление с другими сортами.
Опыты с рожью, которые начали проводить уже в 1936–1937 годах во Всесоюзном селекционно-генетическом институте, послужили для академика Т. Д. Лысенко основанием для того, чтобы добиться отмены «закона» о километровой зоне изоляции сортовых посевов ржи. Этот чнсто менделистский закон много вредил семеноводству ржи. Прекрасные семенные участки безжалостно выбраковывались лишь на том основании, что поблизости растет другой сорт ржи и пыльца его может долететь до сортового посева» (Долгушин Д. Мичуринские принципы селекции и семеноводства культурных растений. М., 1949. С. 22–23).
Однако и этот «метод» повышения урожайности себя не оправдал, ибо гибридизация при наличии межсортового опыления, конечно, происходила и посев сортовыми семенами — основа семеноводства — становился невозможным. Сорта засорялись и исчезали. Метод межсортового опыления начал широко внедряться в практику только после 1948 года, однако уже через несколько лет его пришлось отменить. Даже академик ВАСХНИЛ В. Я. Юрьев, всегда поддерживавший Т. Д. Лысенко, в статье «Из практики селекции и семеноводства зерновых культур (Сел. хоз-во. 1954. 6 авг.) отметил, что межсортовое свободное переопыление приводило к потере сортов и снижению урожайности и поэтому не могло быть использовано в семеноводстве.
Широкую известность приобрел до войны метод летних посадок картофеля на юге СССР, предложенный Т. Д. Лысенко для борьбы с вырождением картофеля. Вырождение вегетативно размножаемого (клубнями) картофеля — международное бедствие, и оно связано, как было доказано неопровержимыми данными, с вирусными болезнями, распространяющимися в течение многих лет. Т. Д. Лысенко, основываясь на чисто абстрактных соображениях, предложил в 1934 году новую концепцию вырождения, как процесса «стадийного старения» клубней, созревающих в условиях жаркого лета. При летних посадках формирования клубней приходилось на более прохладное начало осени, и это, по мнению Т. Д. Лысенко, обеспечивало борьбу за здоровый картофель. Вирусная природа вырождения при этом полностью и без всякой проверки отвергалась как якобы надуманная.
Нелишнее, по-видимому, отметить, что сама новизна метода летних посадок весьма спорна. На побережье Средиземного моря они применяются с момента завоза картофеля из Америки в XVТ веке, так как вторая половина лета здесь лучше обеспечена влагой. Описание метода летних посадок можно найти и в учебниках агрономии прошлого столетия. В статье Г. Н. Линника (Ботан. журн., 1955. № 4. С. 528–541), посвященной истории летних посадок картофеля, указываются и другие аналогичные сведения, а также отмечается, что в низовье Днепра летние посадки картофеля применялись очень давно. Но дело, в конце концов, не в этом. Если бы предложение Т. Д. Лысенко действительно способствовало борьбе с вырождением картофеля на юге, то вопрос о приоритете можно было бы и не поднимать. В действительности же эту борьбу резко затормозили. Урожайный эффект от летних посадок в 1934 и 1935 годах на 254 небольших площадях оказался случайным Какие-либо достоверные результаты опытов не были опубликованы. До сих пор при пропаганде и рекламе летних посадок картофеля приводятся только довоенные данные, и никаких серьезных расчетов экономического характера, связанных с этим делом, пока нет. Баланс осадков в ряде районов юга СССР (засушливая вторая половина лета) оказался, как выяснилось в последующем, неблагоприятным для летних посадок, а сохранение семенного материала до середины лета — затруднительным. Поэтому в практике метод не удержался, однако навязчивое внедрение лысенковской теории вырождения привело к резкому отставанию нашей страны в практической разработке антивирусных методов, хотя наши вирусологи решили проблему диагностирования пораженных вирусами клубней раньше, чем за рубежом.
Длительное игнорирование новых методов, а также дезорганизация селекционной работы с картофелем (переход на вегетативную гибридизацию, резко снизившую темпы выведения новых сортов) привели к распространению вирусных болезней, и проблема вырождения в последние 20 лет стала актуальной уже не только для юга, но и для средней полосы нашей страны.
Весьма неудачным и убыточным оказался и нашумевший во время Отечественной войны метод посева озимой пшеницы в Сибири по стерне, то есть по невспаханному жнивью, остающемуся после уборки яровой пшеницы.
Внедрение озимой пшеницы и ржи в Сибири имеет предысторию. В январе 1939 года правительство обязало ВАСХНИЛ вывести в 2–4 года морозоустойчивые сорта озимой пшеницы и ржи, способных зимовать в Сибири. Задача, поставленная в этом постановлении, была очень трудной, почти нереальной, но поводом послужили многократные заявления Т. Д. Лысенко о том, что его методы дают возможность за 2–3 года выводить сорта любой морозостойкости. На дискуссии при редакции «Под знаменем марксизма» осенью 1939 года Т. Д. Лысенко хвастливо заявил, что задачу, поставленную правительством, он решит точно в срок.
«Если в указанный срок не будут получены эти сорта— заявил Т. Д. Лысенко, — будет сорвано хозяйственное мероприятие. Кто будет нести ответственность за этот срыв? Думаю, что не менделизм и не дарвинизм вообще, а в первую очередь Лысенко, как руководитель Академии с.-х. наук и как академик по разделу селекции и семеноводства. Поэтому, если бы менделисты, мобилизовав свою науку, дали хотя бы намек на то, как в 2–3 года получить сорт ржи и в 3–5 лет — сорт пшеницы, приспособленный к суровым сибирским условиям, неужели можно думать, что я бы от этого отказался? Ведь три года не за горами, после получения указанного предложения уже прошел почти год».
Однако, как и следовало ожидать, выведение зимостойкого сорта оказалось делом весьма нелегким. Не справившись с ним с помощью «перевоспитания», Т. Д. Лысенко предложил свои знаменитые стерневые посевы незимостойких южных сортов в Сибири и опять, как всегда, без серьзной опытной проверки.
Теоретический расчет посевов в невспаханную почву был прост: во-первых, структура почвы не будет разрушаться вспашкой, а это, судя по учению Вильямса, обеспечит почве плодородие, и, во-вторых, в плотной невспаханной почве корни растений якобы будут меньше страдать от вымерзания. Эти расчеты не оправдались, и внедрение стерневых посевов на сотнях тысяч гектаров было прекращено сразу же после войны в связи с крайне низкой урожайностью посевов, а иногда их полным вымерзанием. Игнорирование точных физиологических данных о природе зимостойкости стоило нашей стране очень дорого. Южные озимые сорта приспособить к сибирским условиям без длительной селекционной работы, конечно, не удалось, и эта авантюра быстро провалилась, хотя ни Т. Д. Лысенко, ни его последователи не признали своих ошибок. На страницах газеты «Соцземледелие» в 1946 году была развернута дискуссия о стерневых посевах, весьма способствовавшая уходу этого приема в историю. Характер дискуссии был, однако, очень интересен — работники подведомственных Т. Д. Лысенко учреждений демонстрировали «эффект» стерневых посевов, практические работники приводили прямо противоположные данные. Один из председателей колхозов озаглавил свою статью весьма типично: «По стерне сеять — «и молоть, ни веять».
Дискуссия по стерневым посевам показала, что среди ученых и специалистов сельского хозяйства существует большая прослойка беспринципных дельцов, способных на любую фальсификацию, для того чтобы доказать правильность любого, даже самого нелепого предложения Т. Д. Лысенко. Это обстоятельство была вынуждена признать в последующем партийная печать. Так, журнал «Партийная жизнь» (1956. № 9. С. 27–35) в редакционной статье «О принципиальности в научной работе» писал: «Бывает и так, что рекомендации видного ученого в данной конкретной обстановке опровергаются практикой, но отказаться от этих рекомендаций у научных работников не хватает мужества. На основе опытов в районах с относительно мягкой зимой и значительным снежным покровом академик Т. Д. Лысенко усиленно рекомендовал сеять озимую пшеницу по стерне в южных районах Западной Сибири. Однако производственная практика в условиях Омской и других областей Западной Сибири доказала, что здесь эти рекомендации совершенно непригодны. Тем не менее работники Сибирского научно-исследовательского института сельского хозяйства в Омске в угоду тов. Лысенко, игнорируя очевидные факты, в тепличных условиях на делянках института доказывали недоказуемое и упорно зачисляли в разряд консерваторов от науки добросовестных специалистов сельского хозяйства, которые смотрели фактам в лицо. В результате только в Омской области в течение ряда лет сеяли десятки тысяч гектаров озимой пшеницы по стерне, с которых никогда не были собраны полностью даже затраченные семена» (с. 29–30).
Между прочим, находились и такие горячие головы, которые предлагали распространить стерневые посевы на всю страну.
Столь же бесславный конец ожидал и другой «достойный вклад» Т. Д. Лысенко в сельское хозяйство страны в годы Отечественной войны. Речь идет о его предложении сеять летом сахарную свеклу в Средней Азии. Это настойчивое предложение без всякой предварительной проверки внедрялось в 1943 и 1944 годах сразу на десятках тысяч гектаров. Несколько раз производились нелепые посевы в середине среднеазиатского лета на огромных площадях, и каждый раз всходы растений гибли, несмотря на уверения Т. Д. Лысенко о перспективности такого агроприема.
Известно, что во время войны Т. Д. Лысенко занимался не только стерневыми посевами и сахарной свеклой. Он предложил действительно полезный, в ряде случаев оправданный прием посадки картофеля верхушками клубней (остальная часть клубня использовалась в продовольственных целях). Слов нет — посадка картофеля верхушками клубней во время войны была оправдана. Однако авторство в разработке этого приема, за который Т. Д. Лысенко был удостоен Сталинской премии, весьма сомнительно. Дело в том, что подобный же принцип посадки картофеля описан не только в книге академика Д. НЛрянишникова «Частное земледеление», изданной в 1931 году, но и в книге Елены Молоховец «Подарок молодой хозяйке» (М., 1905, Ч. 2. С. 189–190).
Кстати сказать, приписываемое Т. Д. Лысенко авторство в разработке так называемой чеканки хлопчатника (обрывание его верхушек с тем, чтобы уменьшить опадение бутонов), также спорно. Описание — метода есть в книге Н. М. Никифорова «Окультуривание хлопчатника в Ташкентском районе» (Ташкент, 1896) и в инструкции М. Бушуева «Наставление о возделывании хлопчатника» (М., 1926. С. 35–36). Чеканка хлопчатника издавна применялась и в США.
О послевоенных практических аспектах лысенкоизма уже нельзя рассказывать без горькой иронии. С иронией относился ко многим «открытиям» Т. Д. Лысенко и академик Д. Н. Прянишников, которому принадлежит меткое замечание об «облысении» сельскохозяйственной науки.
Первое и наиболее дорогостоящее мероприятие Т. Д. Лысенко после войны было тесно связано с уже известным читателю «закрытием» в природе внутривидовой конкуренции. Дарвин, по мнению Т. Д. Лысенко, случайно выдумал эту конкуренцию, когда ему попалась в руки книга реакционера Мальтуса. «Доказывавший» отсутствие конкуренции единственный недостоверный опыт с кок-сагызом, о котором мы уже писали, был быстро перенесен на древесные породы. Проверять это дело на лесных породах опять не стали, опыты заменила реклама. В октябре 1948 года правительство приняло известное постановление о лесонасаждениях в степных районах, а к весне 1949 года Т. Д. Лысенко уже написал инструкцию о гнездовых посевах дуба и других древесных пород, отрицавшую вековой опыт лесонасаждений.
Можно было бы очень подробно описать, как, согласно этой инструкции, в одно гнездо нужно было класть по 30–40 желудей. 30 деревьев росли из одного гнезда и 29 из них, по теории Лысенко, спокойно, без всякого взаимного угнетения, умирали, переполненные благородным самопожертвованием во имя процветания одного счастливого ростка, который они охраняли, сражаясь, как солдаты, с окружающей травой. Этот новый «закон жизни вида» был назван «самоизреживанием». Т. Д. Лысенко и не отрицал, что большая часть растений в гнезде должна погибнуть, но ведь это делалось во славу вида, а не потому, что деревьям стало тесно. «Необходимо подчеркнуть, — писал Т. Д. Лысенко (Лесное хоз-во, 1953. № 3. С. 49), — что самоизреживание или отмирание отдельных деревцев в группе идет не потому, что деревцам стало тесно, а для того, чтобы им в ближайшем будущем не было тесно».
Французский ученый — коммунист Марсель Пренан в журнале La Pensee (1957. № 72. С 23–26) поделился как-то своими впечатлениями о беседе с Т. Д. Лысенко, касавшейся этого закона. Марсель Пренан писал: «Я еще в 1948 году был поражен тем, что Лысенко отрицает дарвиновскую внутривидовую борьбу. Тогда «Литературная газета» опубликовала его интервью по этому поводу. Перевод интервью появился в одном из номеров «Europe» после отчета о сессии ВАСХНИЛ. Текст интервью был настолько странным, что я его приписывал какому-то бездарному журналисту до тех пор, пока сам Лысенко не повторил его мне слово в слово во время одной беседы, которой он меня удостоил в 1950 г.
Я позволил себе поставить ему тогда вопрос: Я допускаю, что хорошо сажать молодые деревья в гнезда и что они таким образом лучше будут защищены вначале, но когда они вырастут через несколько лет, не придется ли часть из них удалить?
— Нет, — ответил мне Лысенко и пояснил, — они принесут себя в жертву для одного из них.
— Вы хотите сказать, — ответил я, — что один из них окажется сильнее, а другие ослабнут или погибнут?
— Нет, — повторил он. — Они пожертвуют собой для блага вида, — и пустился в длинные и очень туманные рассуждения, совершенно ошеломив меня таким «материалистическим» объяснением, от которого не отказался бы Бернардэн де Сен-Пьер и которое так близко подходило к мысли о божественном провидении» (цит. по переводу в «Ботан. журнж 1957. № 10. С. 517).
В этом «законе самоизреживания», впрочем, пришлось сделать поправку, о наличии которой Т. Д. Лысенко сообщил на совещании передовиков сельского хозяйства Московской области: ему подчиняются, оказывается, лишь дикие растения, еще не введенные в культуру. Отдавая себя в руки человека, некоторые растения отказываются от закона — зачем им теперь напрасно самоизреживаться, если у человека есть машины для междурядной обработки. Не случайно, конечно, что первой была освобождена от действия «закона» кукуруза: при загущении растений в гнездах она не давала початков.
И тем не менее именно «закон самоизреживания» был положен Т. Д. Лысенко и М. Ольшанским в основу полезащитного лесоразведения. Однако и лесные посадки на огромных площадях не хотели подчиняться этому закону и гибли в результате конкуренции за влагу и пространство, гибли, унося с собой сотни миллионов рублей, вложенных в лесные полосы и не обращая никакого внимания на статьи Лысенко и Ольшанского, в которых сообщалось о преимуществах гнездовых посевов леса и прекрасном состоянии лесных полос, посаженных гнездовым способом.
Убытки, понесенные страной в результате внедрения гнездовых посевов леса и последующей гибели насаждений, составили, по расчетам бывшего заместителя министра лесного хозяйства тов. В. Я. Колданова, около одного миллиарда старых рублей (см.: Ботан. журн. 1958. № 8). На Всесоюзной конференции лесоводов в 1954 году метод гнездовых посевов леса был практически единогласным голосованием отвергнут как несостоятельный.
(Однако Т. Д. Лысенко и здесь сумел замести следы своих ошибок. Во время посещения членами правительства его экспериментальной базы под Москвой (см. центральные газеты от 12 июля 1962 года) он продемонстрировал как доказательство своей правоты хорошую лесную полосу, посаженную в 1949 году гнездовым способом. Но ведь нельзя забывать, что в 1948 году была поставлена задача создания лесополос не под Москвой, в зоне лесов и достаточного увлажнения, а в безлесной степи в засушливой зоне. Основная причина гибели гнездовых насаждений в степи заключалась именно в недостатке влаги, так как испарение с единицы площади в гнезде, особенно при рекомендованных Т. Д. Лысенко — кулисных посевах сельскохозяйственных культур внутри полос, было намного выше, чем в зоне вокруг ростка при обычном рядовом посеве. Поэтому демонстрация хорошей полосы на подмосковной экспериментальной базе как доказательство применимости метода гнездовых посевов, например в Заволжье или в Ростовской области, не что иное, как обычное очковтирательство.)
Между прочим, следует указать и на то, что сама идея о самоизреживании растений во имя целого вида далеко не оригинальна. Еще в 1923 году известный русский ботаник профессор В. Д. Любименко опубликовал книгу «Индивидуум и общество в растительном мире», в которой он высказывал те же соображения, но в значительно более обстоятельной форме. В. НЛюбименко, например, писал в своей книге: «… те миллионы особей, которые погибают за недостатком места, по существу, приносятся в жертву не интересам господствующих деревьев, а интересам соснового бора как целого» (с. 35).
Нам бы, по-видимому, не удалось установить столь явный приоритет Любименко, если бы И. И. Презент не подверг идеи «самоизреживания» ожесточенной критике в 1932 году. Приведя означенную выше цитату в своей, уже упоминавшейся ранее брошюре «Классовая борьба на естественно научном фронте», И. ИПрезент писал по этому поводу следующее: «Правда, это плохое утешение для миллионов гибнущих деревьев, но такова уж логика виталиста Любименко, который хочет выгородить «господствующие» деревья и представить гибель миллионов растений как прекрасную смерть во имя целого… Но не кажется ли вам, что весь ход рассуждений Любименко поразительно напоминает ход рассуждения меньшевиков, которые хотя и признают наличие классов и классовой борьбы, но заявляют, что эксплуатация пролетариата капиталом идет не на обогащение капиталистов, а на процветание национального целого, ведь буржуазия вела свою империалистическую войну. И не кажется ли вам, что самая «ботаническая» мысль о некоем целом, стоящем над интересами отдельных растений, имеет своим основанием отнюдь но ботанические материалы, а соответствующие социальные, классово буржуазные установки» (с. 12–13).
Однако спустя 16 лет, когда абсолютно те же идеи, но в значительно более нелепой форме о почти созлатадом самоизреживании растений выдвинул сам Т. Д. Лысенко, И. И. Презент забыл свои суровые выводы и стал очень горячим пропагандистом этих, по его определению, классово буржуазных «установок».
Особое место в творчестве Т. Д. Лысенко занимала начиная с 1948 года фантастическая теория скачкообразного порождения одних видов и родов другими, сразу, без каких-либо промежуточных форм. Эта теория имела ряд практических ответвлений — на ней базировалась лысенковская теория питания растений и применения удобрений (скачкообразное порождение нужных растению микробов), ряд предложений о бесполезности обычных методов борьбы с сорняками, порождаемых самими культурными растениями, и т. д.
В журнале «Агробиология» сотрудники Т. Д. Лысенко начали своеобразное соревнование — кто обнаружит больше перерождений. Почти в каждом выпуске журнала в течение ряда лет (с 1950 по 1955 год) публиковались статьи, в которых серьезно сообщалось о наблюдениях и опытах по превращению пшеницы в рожь и наоборот, овса в рожь, пшеницы в ячмень, ячменя в овес, гороха в вику, вики в чечевицу, капусты в брюкву, ели в сосну, лещины в граб, ольхи в березу, подсолнечника в заразиху.
Все эти сообщения были абсолютно бездоказательны, методически безграмотны и недостоверны. Авторами статей руководствовало лишь одно соображение: угодить Т. Д. Лысенко, поддержать во что бы то ни стало выдвигавшуюся им теорию, уберечь лысенковское направление от дискредитации.
Сама концепция Т. Д. Лысенко на этот счет была весьма простой: «Под воздействаием усоловий внешней среды, — писал он, — неподходящих, вернее, мало подходящих для данного растительного вида, в теле растения этого вида зарождаются, возникают крупинки тела другого вида, более соответствующего данным условиям внешней среды. Из этих крупинок формируются зачатки (почки или семена), из которых и развиваются индивидуумы другого вида» (Агробиология. 1952. № 6. С. 27).
Такое бездоказательное объяснение, достойное наихудших образцов натурфилософии XVII–XVIII веков, смутило даже некоторых философов, привыкших подгонять свои концепции под любые «идеи» Лысенко. Смущение выразилось, например, и в том, что журнал «Вопросы философии» (1957. № 4), взявший, конечно, под свою защиту подобные фантастические измышления Лысенко (статья «О философских основах биологической теории вида»), вынужден был все же заметить, что реальный ход возникновения «крупинок одного вида в теле растения другого вида еще недостаточно исследован и поэтому утверждение Лысенко справедливо было бы признать научной гипотезой.»
В реальность таких «перерождений» никто из серьезных людей, конечно, не верил, да и многолетняя дискуссия доказала абсолютную вздорность подобных идей. Т. Д. Лысенко, однако, не признал явной ошибки и в августе 1961 годаловторил свой тезис о порождениях видов, охарактеризовав его как крупное достижение советской материалистической биологии.
Более того, газета «Сельская жизнь» 25 мая 1962 года в статье Н. И. Фейгинсона, одного из основных теоретиков лысенкоизма, требовала лишить докторской степени ученого, который ранее защищал тезис о порождении ржи пшеницей, а в последнее время перестал верить в такую возможность. Н. Фейгинсон писал в этой статье: «Развитие мичуринского учения выдвинуло советскую теоретическую биологию на передовые позиции в мире. Оно позволило намного обогнать в вопросах теории биологическую науку капиталистических стран. Крупнейшим достижением теоретической биологии является открытый академиком Т. Д. Лысенко и экспериментально обоснованный процесс порождения одними видами других под воздействием внешней среды. На убедительных примерах показано, что пшеница может порождать рожь…»
Следует указать, между прочим, и на то, что в 1948 году на сессии ВАСХНИЛ и позднее вопрос о порождениях подавался в рекламном виде — как открытый Т. Д. Лысенко путь к созданию новых форм растений, нужных человеку. Между тем за многие годы этой эпопеи из десятков перерождений ничего нового так и не возникло — «появились» уже известные старые виды, ель, сосна, граб, брюква, горох, ячмень и т. д. (Иногда возникали вдруг и обычные культурные известные селекционные сорта.) Не возникло никакой мало-мальски новой формы растений. И это не случайно, так как ни старые, ни новые формы таким путем не возникают. Однако появление старых известных видов можно «продемонстрировать» с помощью методических фокусов, в то время как обеспечить появление новых форм этим же способом невозможно.
Следует указать и на то, что, несмотря на явную вздорность «теории» порождений, и она не является оригинальной. Сошлемся в этом отношении на монографию известного ботаника профессора К. М. Завадского «Учение о виде», выпущенную в 1961 году. При описании истории развития учения о видах растений автор пишет: «…Что касается вопроса о степени устойчивости вида, то в первой половине XVIII века он чаще всего решался в духе наивного трансформизма. Во время Рея (конец XVII — начало XVIII века) считалось, что подобное, как правило, порождает подобное, но иногда могут совершаться и различные превращения (например, ржи, пшеницы и овса в овсюг или в другие сорно-полевые формы, ржи в василек и пр.).
В течение второй половины XVIII и первой половины XIX в. развитие морфологии, эмбриологии и других дисциплин привело к вытеснению наивного трансформизма из науки» (с. 11).
За приоритет в этой области в недавнее время боролись, как уже отмечалось, также О. Лепешинская и Бошьян.
Историю всех не выдержавших проверки временем практических «достижений» Т. Д. Лысенко и его ближайших соратников почти невозможно описать, для этого нужна была бы отдельная большая книга. Можно было бы, например, очень нодробно описать «вклад» Т. Д. Лысенко в агрохимию, в систему применения удобрений.
Дело началось, как известно, с предложенного в 1950 году метода приготовления особых органо-минеральных гранул, получаемых путем смешения перегноя или навоза с минеральными удобрениями во вращающейся бочке.
Через несколько лет на смену этим отвергнутым практикой гранулам пришли органо-минеральные смеси, малые дозы удобрений, получаемые уже без бочки, но дающие якобы большие урожаи, вопреки «реакционному» закону выноса и возврата и, следовательно, не менее «реакционному» закону сохранения вещества и энергии.
Технологам по производству удобрений было бы, по-видимому, интересно узнать, как в течение многих лет Т. Д. Лысенко предлагал, несмотря на категорические возражения агрохимиков, смешивать суперфосфат с известью перед внесением его в почву. Такое смешивание нелепо, ибо оно переводит суперфосфат в нерастворимую форму — в трехкальцийфосфат. В этом случае суперфосфат превращается почти в то же сырье (фосфорит), из которого он получается первично на химических заводах, и вместо внесения в почву его надо бы вновь направить на заводы для получения суперфосфата по исходной технологии.
Типичным было и предложение Т. Д. Лысенко о необходимости внесения навоза в почву лишь после превращения его в перегной — то была любимая мечта самого В. Р. Вильямса. Не беда, что при этом ценнейший компонент навоза — азот улетал в воздух, ведь почве необходимо, по Вильямсу, лишь органика — она способствует образованию комковатой структуры, на которую молились поклонники вильямсизма.
Применение органо-минеральных «малых доз» по методу Т. Д. Лысенко подверглось очень резкой критике со стороны агрохимиков. Для того чтобы показать шаткость теоретических и практических «основ», на которых базировалась широчайшая реклама этого приема, мы считаем целесообразным привести выдержку из стенограммы выступления профессора А. В. Соколова на сессии ВАСХНИЛ в 1956 году, специально посвященной обсуждению итогов опытов использования удобрений по методу Т. Д. Лысенко. Председательствовал на заседании П. П. Лобанов.
Хотя приводимая нами цитата довольно пространна, однако, мы думаем, читателю будет интересно узнать о стиле опытной работы в знаменитой экспериментальной базе лысенковского Института генетики, так ярко описанном АВ. Соколовым.
Из стенограммы заседания секции агрохимии ВАСХНИЛ в 1956 году.
Профессор А. В. Соколов:
Я не собирался выступать по докладу Трофима Денисовича Лысенко, но его выступление, в котором он очень много отвел внимания мне, заставляет меня несколько остановиться на его выступлении.
Я позволю себе прежде всего остановиться на вопросе о том, как при помощи органо-минеральных смесей можно получать высокие урожаи. Материал по этому вопросу опубликован как раз вчера выступавшим тов. Огневым. Чтобы вы не сомневались в том, что я говорю, что это соответствует тому, что написано, я прочитаю вам, как готовились смеси т. Огневым на Витебском сортоучастке. «Смесь 30 тонн торфа плюс 5 тонн навоза, плюс 1–1,5 тонны фосфоритной муки, плюс 5 центнеров аммиачной селитры, плюс 8-10 центн, суперфосфата и 6 центнеров хлористого калия». Этой смеси вносилось по 6 тонн. Следовательно, примерно на гектар приходилось по центнеру аммиачной селитры, по 2 центнера суперфосфата, по центнеру хлористого калия и плюс 2 центнера фосфоритной муки. Неплохая маленькая доза!
Что было дальше, на каком фоне применялось это удобрение? Здесь описание эпическое. «Вспашку зяби провели 19 июля. Под вспашку внесли 5 центнеров калнита и 10 центнеров фосфоритной муки. Ранней весной была произведена тракторная культивация в два следа на глубину 6–8 сантиметров. Под культивацию внесен хлористый калий полтора центнера на гектар (т. Е. 90 кг калия). Перед посевом вспахали участки на глубину 17 см, внеся под вспашку 40 тонн навоза, 3,5 центн. сульфатаммония, 4 центн. суперфосфата и 1,5 центн. хлористого калия на 1 гектар».
Вот как получается урожай по органо-минеральным смесям. В таких условиях получить урожай нетрудно. Только минеральных удобрений было внесено более чем по 300 кг действующего начала. В таких случаях, конечно, урожаи получаются хорошие. Но нельзя их приписывать органо-минеральным смесям. Да и в состав органо-минеральной смеси был внесен фосфор, калий и азот (30 кг). Получили прибавку урожая в размере 38,3 центнера огурцов. Дорогой огурец!
Никакой справки от редакции, что вообще такие дозы применять нельзя, особенно в нашем Союзе, что нигде никто не рекомендовал вносить по 300 кг питательных удобрений по фону 40 тонн навоза, — не сказано.
Пример очень хороший и очень наглядный.
Перейду к другому вопросу — как же получаются такие урожаи в Горках Ленинских? Материал об этом тоже имеется, он опубликован в статье ставившего эти опыты т. Калистратова в журнале «Земледелия» № 7 за 1955 год. О чем там сообщено? Оказывается, органо-минеральные смеси применяются там на фоне внесения 1–2 центн. аммиачной селитры, т. е. на фоне 35–70 кг азота.
Вы все знаете, что наше хозяйство в настоящий момент не может широко применять под зерновые культуры не только по 70 кг азота, но даже и по 5 кг. Далее, кроме азота, вносится хлористый калий также порядка 1 центнера. Такие же сведения даются о постановке этих опытов и в брошюре Т. Д. Лысенко «Почвенное питание растений — коренной вопрос науки земледелия».
Таким образом, если мы смотрим урожаи в Горках Ленинских, то мы не видим действие органо-минеральных смесей, а видим совместное действие на урожаи высоких доз азота: калия плюс большие дозы суперфосфата или фосфоритной муки в составе смеси. Если в таких условиях приехавший человек смотрит опыты и ему говорят: вот эффект от органо-минеральных смесей, он, конечно, видит их хорошее действие — высокие урожаи. Но почему они получены, от чего они получены — он не знает.
Трофим Денисович вчера допускал очень много образных выражений. Я со своей стороны позволю себе привести только одно. Это относится к общеизвестной истории, но я считаю нужным ее напомнить. Вы помните, что однажды, как рассказывают, солдат пришел в избу и попросил хозяйку угостить его щами. Она говорит, что ничего у нее нет. Он говорит: давай я тебе суп сварю из топора, и стал суп варить из топора по такой системе: положил топор в котел, налил волу, добавил не хлористого калия, а хлористого натра, добавил — не азота, а мяса, масла, потом добавил картофеля, овощей и сварил солдат хороший суп из топора.
Т. Д. Лысенко: И угостил бабку.
И не только бабку, а всех соседей можно было угостить, потому что получился хороший суп.
Не трудно получить хороший урожай при высоких дозах азота, фосфора и калия. Даже не требуется в этом случае добавлять топор, ибо без топора урожаи получаются хорошие и наглядные.
И когда мы рассматриваем данные, опубликованные в этой статье или в статье Калистратова и Лысенко, мы должны твердо помнить, что это данные, полученные в особых, специфических условиях, которые отнюдь не позволяют характеризовать действие органо-минеральных смесей. Это ясное и бесспорное положение, которое оспаривать невозможно. Нам ясно, почему такие опыты будут всегда производить хорошее впечатление, — потому что трудно получить плохие урожаи, внося высокие дозы удобрений. Есть смесь или нет смеси — это уже не имеет значения.
Далее разрешите перейти к следующему. Трофим Денисович обратил внимание на то, что в моем докладе отсутствует, по его мнению, биология и что я, конечно, не биолог и даже плохой химик и надо как можно больше развивать химическую науку. Последнему я очень доволен. Какой я химик — судить конечно химикам, но по вопросу о биологии я считаю нужным сказать несколько слов. Видимо, у нас есть две биологии: есть биологи, которые в течение долгих лет проводят опыты и получают в них результаты, которые всякий исследователь может в любом месте повторить и получить то же самое, проведен ли опыт в Советском Союзе, проведен ли опыт в Китайской Народной Республике — результаты получаются одни и те же, потому что опыт воспроизводим, поставлен по точно записанной методике, поставлен в условиях, гарантирующих его достоверность и правильность получаемых результатов. И вот такая биология им не нравится. Но в опытах таких биологов никогда не бывает чудес. Сколько я ни наблюдал за такими биологами, у них никогда в опыте рожь не превращается в пшеницу, пеночка — в кукушку и т. д. Таких явлений у этих биологов не бывает.
Но есть, видимо, другая биология, и в этом смысле я биологом быть не хочу.
Не хочу, чтобы в моих опытах происходили такие чудеса. И даже если мне начнет казаться, что у меня рожь превращается в василек, то было бы неплохо, если бы мои сотрудники посоветовали мне и сказали, что пора вам выйти на пенсию, потому что настало, видно, уже время. Чудес на свете не бывает!
Так вот, я не хочу быть таким биологом и вполне разделяю такую позицию, что я биолог, но несколько в ином смысле, чем нужно быть, видимо, с точки зрения Трофима Денисовича.
Именно поэтому я не могу ничего сказать в своем докладе о работах Трофима Денисовича, не потому, что я хотел бы обойти его или хотел бы пренебречь его работами. Отнюдь нет. Я это сделал только потому, что он никогда ничего не печатал по вопросу питания растений и по вопросу удобрений, его личных научных работ по этим вопросам нет, их не существует. Не существует никакой теории. Поэтому я не мог их включить в свой доклад. Мне просто в голову не пришло, что в докладе о теории питания и удобрения я должен упоминать работы Трофима Денисовича, на которых приходится и мы вынуждены останавливаться, но в совершенно ином аспекте.
О чем вчера говорил Трофим Денисович? Он сказал, что его теория питания растений опирается на факты порождения одним видом других видов. Я считаю, что теория, опирающаяся на такого рода факты, которые в биологической науке никогда и ничем не были установлены, насколько известно, не может рассматриваться как научная теория. Эго первое совершенно ясное положение, я не знал до сих пор биологов, у которых происходят такого рода порождения.
Второй момент, который лишает меня возможности рассматривать работы Трофима Денисовича в области удобрений и питания растений как научные работы. Если мы обратимся к этой же его книге, то увидим, что все имеющиеся в ней опытные данные получены без всякого должного соблюдения методических правил проведения полевых опытов. Скажем, основная таблица на стр. 118 — о чем она говорит? Только о том, что опыты в Горках Ленинских ставятся с полным нарушением всех правил методики и что из них никаких выводов делать о действии удобрений вообще нельзя, ни о пользе смесей, ни о вреде их.
Приведены результаты трех опытов: в двух опытах, видимо, удобрения вообще не действовали. Из третьего опыта можно сделать любые выводы, т. к. урожаи контрольных делянок, которые здесь имеются, колеблются от 16 до 4,9 центнеров.
Ну, конечно, в таких условиях полевых опытов не закладывают. Повторности делянок удобренных нет. К чему это приводит? Это приводит к тому, что такого рода материал абсолютно нельзя использовать ни для опровержения, ни для доказательства, его можно использовать только для иллюстрации состояния опытного дела в Горках Ленинских. И это приводит иногда даже к курьезам.
Я участвовал в экскурсии, которая осматривала опыты в Горках Ленинских. Нам показали, что вот хорошо действуют органо-минеральные смеси. Очень хорошо, но хотелось бы видеть рядом делянку, на которой внесены удобрения другими методами, чтобы можно было сравнивать. Это сделать было невозможно. Когда мы просили показать повторности, нам не показали, видно было, что их не было. Наконец, осматривая делянки, я обнаружил, что на некоторых делянках, на которых растения растут исключительено плохо, значится этикетка, что это тройчатка, которая рекомендуется Т. Д. Лысенко. Конечно, на эти делянки нашего внимания не обращали. Я указал на то, что в этих опытах есть делянки, на которых по тройчатке растут растения хорошо, и есть делянки, на которых по тройчатке растут плохо. И что же получилось? Уехали мы оттуда, и через три дня в этом зале выходит акад. Авакян, у него груда бумаги с растениями. Он высыпает это на стол перед Павлом Павловичем и говорит: в прошлый раз обнаружили у нас, что на некоторых делянках тройчатка не действует. Мы пошла на поле, перекопали растения и оказалось, что техник напутал, не внес тройчатки, а этикетка осталась.
Если ставить опыты в одной повторности, то результаты зависят от работы техника. Стоит ли характеризовать более выпукло состояние этих опытов? Все это произошло в этом зале и на полях Горок Ленинских.
Я считаю, что такие опыты не следует ставить вообще, это — зряшное дело…
(Вопрос об эффективности удобрений полей органоминеральными смесями по методу Т. Д. Лысенко еще в 1955 году был подвергнут обсуждению на специальном заседании Технического совета Министерства сельского хозяйства СССР. Сообщение об этом заседании напечатано только в газете «Тимирязевец» (1955. 5 марта). Обсуждались результаты почти 100 проверочных опытов, и все они показали необоснованность предложений Т. Д. Лысенко и экономическую несостоятельность предложенного им способа приготовления и внесения удобрений. Оспаривать выводы Технического совета Т. Д. Лысенко не стал — он побежал жаловаться.)
Результаты применения удобрений по методу Лысенко оказались обычными: газеты и анкеты сообщали о прибавках урожаев, отчеты опытных учреждений — о меньшей эффективности и об экономической трудоемкости метода по сравнению с научно обоснованными рекомендациями агрохимии. Однако тираж газет был большим, и это обеспечивало Т. Д. Лысенко прочную дымовую завесу до тех пор, пока он не придумал так называемых навозно-земляных компостов.
(Навозно-земляные компосты известны давно, и они широко применяются в овощеводстве, особенно в парниковом и тепличном. Однако в такого рода ком постах земляной компонент составляет не более 15–20 % и добавляется для улучшения физических свойств компоста и как асорбент. Т. Д. Лысенко предложил компосты с преобладанием в их составе земли до 80–90 % для удобрения полевых культур.)
Земля, смешанная с навозом, политая водой и сдобренная химикалиями, тоже приобретает свойства навоза — таков был итог теоретических предложений ТДДысенко, и он тотчас же взялся за их внедрение. Ни его самого, ни его сподвижников не смущало, что транспортные средства должны в этом случае с пятикратной нагрузкой перевозить по полям ненужный балласть — землю с одного места на другое. Их не смущало и то, что эффективность использования удобрений в этом случае пропадает, а экономические затраты резко возрастают. Их не смутили протесты агрохимиков, ибо этих протестов никто не публиковал. Ведь какой-то прием, связанный с именем Т. Д. Лысенко, должен в данный момент внедряться, должен фигурировать в официальных речах, а хорош он или негоден — это уже дело второстепенное.
Не следует оставлять без внимания и так называемую вегетативную гибридизацию, учение, доказывающее, что прививка одного растения на другое, обеспечивая перенос наследственности с соком, равноценна половой гибридизации с ее слиянием ядер и образованием парных наборов хромосом. О значении вегетативной гибридизации для биологии свидетельствует весьма убедительный факт — более 300 человек получили за эти опыты ученые степени, ряд ученых получили звания профессоров и даже академиков ВАСХНИЛ. Нет пока в производстве лишь самих вегетативных гибридов, за исключением нескольких сортов томатов, происхождение которых весьма спорно. При такой армии ученых, которые доказали якобы возможность вегетативной гибридизации, при том огромном объеме работы в этой области и той рекламе этого метода как равноценного и даже более перспективного, чем половая гибридизация, несколько форм томатов за 25 лет— более чем скромный результат.
Нельзя не отметить, что серьезными и точными опытами многих ученых возможность прямой передачи каких-либо наследственно устойчивых признаков от подвоя к привою не была доказана.
У томатов, как известно, наследственность очень сложная, любой сорт — это гибрид от сотен разных прошлых скрещиваний, и влияние подвоя может приводить здесь к выявлению, активации скрытых признаков. В опытах же с генетически негибридными растениями результаты вегетативной гибридизации всегда отрицательны при соблюдении, конечно, необходимых методических норм.
А кто не помнит предварительной рекламы ветвистой пшеницы, от которой обещалось столь много — 100–150 центров с гектара и революция в земледелии. Эта пшеница оказалась, однако, намного хуже рядовых сортов как по урожайности, так и поражаемости болезнями, несмотря на то, что все видели ее огромные колосья в руках самого Т. Д. Лысенко на страницах и обложках многих журналов. Древние египтяне безуспешно пытались внедрить эту пшеницу еще до нашей эры.
Ветвистая пшеница была известна с незапамятных времен и в других странах. Она была забракована тысячелетним опытом земледелия, и, тем не менее, Т. Д. Лысенко решил снова ввести ее в культуру. Об этом, как о каком-то достижении, писали газеты, журналы, передавало радио. Обещаниям не было конца, и работы по ветвистой пшенице в обязательном порядке внедрялись на большинстве селекционных станций страны. Академик Д. А. Долгушин, завершая свою книгу о мичуринских методах селекции и семеноводства прямо-таки поэмой о ветвистой пшенице, в заключение воскликнул:
«Представим себе сорт пшеницы, который будет давать колосья весом не в один грамм, а три, четыре, пять раз больше.
Такой формой может оказаться уже существующая яровая ветвистая пшеница, над освоением культуры которой ведутся сейчас работы.
Изучается огротехника, ведутся работы по гибридизации этой пшеницы для получения разнообразных новых форм как яровых, так и озимых пшениц с высокопродуктивными колосьями. В воспитании гибридов ветвистой пшеницы используются методы мичуринской агробиологической науки. Этими работами непосредственно руководит Президент Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук имени В Л Ленина академик Т. Д. Лысенко, глава советской агробиологической науки, открывающей нам бесконечно широкие просторы для творческого труда на благо нашей прекрасной Родины».
Конечные результаты всей этой шумихи были безрадостными. Ветвистая пшеница при обычном посеве не ветвилась. Ее колос при сравнении с сортовыми пшеницами на обычных агрофонах был даже меньше, чем у стандартных сортов, а урожаи вдвое ниже. «Чудесная» пшеница поражалась всеми болезнями, ее зерно содержало вдвое меньше белков, чем стандартные сорта. Из «ветвистой» муки нельзя было испечь даже хлеба — в муке не хватало клейковины. Многолетний шум пришлось прекратить, убытков подсчитывать не стали. Вся эта история была результатом явной селекционной безграммотносги ее инициаторов, но им не было сделано даже легкого упрека — ведь они, очевидно, сообщали уже о новой победе над природой.
Лысенковская школа записывает в свой практический актив, как уже отмечалось, не только «открытия», но и «закрытия».
Ближайший сотрудник Т. Д. Лысенко А. А. Авакян «закрыл», например, гормоны растений, объявив их выдумкой идеалистов, и он до сих пор умудряется доказывать свое «закрытие», хотя гормоны растений уже широко используются в растениеводстве и плодоводстве. «Можно безошибочно констатировать, — авторитетно заявил тогда произведенный в академики Авакяи, — что гормональная теория развития — это тот же морганизм-менделизм, то есть тот же формализм и метафизика в физиологии» (Агробиология. 1948. № 1. С. 47–77).
Ему вторили более мелкие фальсификаторы, по-видимому, тоже желавшие заслужить титул «новаторов». «Гормональные явления, — писал, например, тогда Б. Мошков, — вероятно, вообще не присущи растительным организмам. Гормональная теория развития растений, когда-то имевшая немалый успех, на самом деле является миражом, с которым следует покончить как можно скорее» (Проблемы ботаники. 1950. Т. 1. С. 367).
Сейчас это несомненное «достижение» лысенкоизма забыто, и Госплан дает химическим заводам плановые задания по синтезу для сельского хозяйства растительных гормонов. Между прочим, и в зоотехнии перспективный метод гормонального многоплодия овец и других животных, разработанный «морганистом» М. М. Завадовским и когда-то успешно применявшийся, также следовало бы возродить. Сыворотка, разработанная академиком М. М. Завадовским, широко применялась в овцеводстве, так как стимуляция многоплодия обеспечивала здесь резкое повышение продукции каракулевых и прочих шкурок, для получения которых используются, как известно, самые молодые ягнята. Однако, захватив власть в Московском университете, И. И. Презент и его покровители закрыли лабораторию Завадовского, уволили его и рассыпали в издательстве «Советская наука» готовый набор его большой монографии по этой проблеме. Практическое применение сыворотки прекратилось. Понимая важность этого метода для животноводства, М. М. Завадовский обратился за помощью к министру земледелия И. А. Бенедиктову. Однако оказать ученому содействие тот отказался, мотивируя это тем, что и без того кормов в животноводстве не хватает и поэтому экспериментальное многоплодие — это пустая затея. Через 7–8 лет, побывав в Англии, И. А. Беиедиктов выпустил брошюру «Что мы видели в Англии» (1956). В ней он описал гормональный метод стимулирования многоплодия, используемый в Англии, и рекомендовал перенять опыт английских зоотехников. М. М. Завадовский к этому времени уже умер, и министр не знал, конечно, что англичане успешно использовали в своей практике именно сыворотку, разработанную М. М. Завадовским.
Т. Д. Лысенко и его сподвижники долго хвалились как особой заслугой многолетней борьбой против внедрения посевов гибридной кукурузы, полученной от скрещивания длительно инцухтированных (самоопылявшихся) линий. Об этом мы уже упоминали в предыдущих разделах.
Поскольку эти гибриды были несомненным достижением классической генетики, то их пришлось ругать и охаивать, несмотря на огромный эффект, который убедительно доказывался опытом земледелия США и других стран. 20 лет Лысенко, Презент, Ольшанский, Фейгинсон, Нуждин и другие отдали много энергии удушению зародышей этого дела в СССР, загнав в подполье учеников Вавилова и объявляя все успехи в этой области за рубежом пустой рекламой, раздуваемой капиталистами в целях наживы и обмана простаков-фермеров, не читавших статей академика Лысенко.
История охаивания межлинейных инцухтгибридов кукурузы началась еще в 1935 году. Выступая с докладом на выездной сессии ВАСХНИЛ в Одессе, Т. Д. Лысенко подверг резкой, голословной и малокомпетентной критике метод инцухта в селекции.
«Известен ли хоть один сорт в мире, — заявил он, — в том числе и кукурузы, выведенный путем инцухта и высеваемый в практике на значительных площадях? Ведь работа с инцухтом ведется уже давно: по кукурузе инцухт ведется в Америке уже 20 лет… Ни один сорт, ни по одной культуре инцухтом не выведен» (Яровизация. 1935. № 1. С. 45–46).
Академик Н. И. Вавилов дал справку о блестящих успехах метода получения инцухтгибридов в США, где площадь, занимаемая ими, уже достигла 5 % от всей площади под кукурузой и быстро увеличивалась. Н. ИБавилов указал, что практичные американцы не стали бы внедрять этот метод, если бы он не давал резкого повышения урожаев кукурузы. Однако в своем заключительном слове Т. Д. Лысенко, отвечая Н. И. Вавилову, проделал трюк чисто полемического характера, нисколько не беспокоясь о существе дела. «Более убедителен пример Н Л Вавилова с селекцией кукурузы в Америке, — сказал он. — Как известно, родина теории инцухта— Америка. В основном инцухтметод разработан на кукурузе. НЛВавилов заявил, что американцы — народ практичный и зря денег не тратят. В защиту ннцухта академик Вавилов указал, что в Америке около 5 % кукурузной площади засевается гибридными сортами, выведенными от инцухтлиний. Мне непонятно, в чем именно в данном примере практичность американцев — в том ли, что они «хорошее дело», а именно теорию инцухта, исползовали в практических посевах кукурузы только на площади в 5 %, или же в том, что американцы 95 % кукурузной площади засевают сортами кукурузы, выведенными не только не методом инцухта, но даже не методом узкогруппового отбора, а обычным массовым отбором, то есть методом, совершенно противоположным инцухтметоду».
После 1935 года площадь под гибридной кукурузой в США быстро росла. В 1939 году академик Н. ИБавилов сообщил, что посевы кукурузы гибридными семенами занимают в США 10 миллионов гектаров. Через 3–4 года все 100 % площадей под кукурузой высевались в США только на основе инцухтгибридов. Но это уже не изменило первоначально занятой Т. Д. Лысенко отрицательной позиции, 274 изменился лишь характер критической аргументации. Он стал развязным и демагогическим.
Н. И. Фейгинсон, выступая на сессии ВАСХНИЛ в 1948 году, заверял советскую общественность, что гибридная кукуруза — это очередное жульничество морганистов. «Морганисты, — уверил Н. Фейгинсон, — предложили лишь сложные технические приемы получения гибридных семян кукурузы (предварительное самоопыление и отбор самоопыленных линий), сильно затрудняющие массовое их использование. Это служит, очевидно, для обеспечения интересов капиталистических семенных фирм, так как рядовым фермерам в капиталистических странах предложенные морганистами методы недоступны» (Стенографический отчет августовской сессии ВАСХНИЛ 1948. С. 316).
Другой известный лысеиковец— И. Е. Глущенко в своей брошюре «Мучуринское учение в борьбе против идеализма в биологии» (М., 1948) писал: «Широко известны селекционерам и семеноводам работы Т. Д. Лысенко и его учеников в области теоретического обоснования вреда его метода при селекции и семеноводстве перекрестноопылителей (рожь, кукуруза, гречиха и др.)».
В таком же стиле выступал в 1949 году и академик Д. А. Долгушин: «Насильственное самоопыление. У перекрестноопыляющихся растений, — писал он, — это и есть так называемый инцухтметод селекции морганистов-менделистов, нашумевший только потому, что менделистам нечем было похвастаться, как только уменьем получать в разной степени измененные и вообще, как правило, уродливые растения. Это свое «достижение» они выдавали за овладение процессом формообразования. Во что б только превратился растительный мир, если бы процесс формообразования шел по этому пути!» (Мичуринские принципы… С. 19).
В 1952 году, будучи вице-президентом ВАСХНИЛ, М. А. Ольшанский в «Научных трудах Одесского селекционного генетического института им. Т. Д. Лысенко» (Вып. 2) писал о «полной несостоятельности порочного метода инцухта в селекции перекрастноопылителей» и уверял, что «только слепая вера в лженаучные догмы формальной генетики, вопреки очевидным фактам и здравому смыслу, заставляла селекционеров держаться метода инцухта, в то время усиленно пропагандировавшегося на страницах генетической и селекционной печати».
Этот же тезис энергично отстаивали и другие лысенковцы. Однако антиинцухтная кампания продолжалась, как известно, только до 1954 года, когда на одном из Пленумов ЦК КПСС, после тщательного изучения американского опыта, было принято постановление о быстром внедрении в СССР о прогрессивной методики. Не будь бездоказательной и голословной, тенденциозной и просто невежественной пропаганды против этого агроприема со стороны лысенковцев, метод мог быть внедрен еще в 1938–1939 годах, когда он настойчиво предлагался и был организационно подготовлен Н. И. Вавиловым и его сотрудниками. Вся это история была документально описана в статье П. А. Баранова, Н. П. Дубинина и М. И. Хаджинова «Проблема гибридной кукурузы» (Ботан. жури. 1955. Т. 40. С. 481–507).
Мы воспроизведем лишь один из выводов авторов, совпадающий с вышеприведенной оценкой ситуации: «Селекция кукурузы в нашей стране, — писали П. Баранов, Н. Дубинин, и М. Хаджинов, — до последнего времени испытывала большие затруднения прежде всего потому, что научные основы создания двойных межлинейных гибридов, а именно обязательное применение узкородственного скрещивания (инбридинга, в данном случае самоопыления), подвергались в течение последних 20 лет беспощадному опорочиванию. Эта борьба против использования инцухта в селекции перекрестноопылителей, в частности кукурузы, и против правильной оценки производственного значения двойных межлинейных гибридов была начата Т. Д. Лысенко в 1935 г. и продолжается им и его сторонниками до настоящего времени. В этих условиях наша селекция смогла дать только малопродуктивные межсортовые гибриды и сравнительно малопродуктивные сортолинейные гибриды. Работа по созданию высококачественных двойных межлинейных гибридов была прервана в 1935–1936 гг., и теперь ее приходится начинать сначала» (с. 483).
История гибридной кукурузы в нашей стране была правдиво изложена и в очерке Марка Поповского «Селекционеры» (Новый мир. 1961. № 8), к которому мы и отсылаем читателя за более подробными сведениями. Два-три миллиарда пудов кукурузы — таков самый минимальный ущерб, который понесла наша страна от 20-летней антиинцухтной кампании.
Богатство предложений и псевдооткрытий лысенкоизма поистине неисчерпаемо. Можно рассказать нашим читателям о многих других «достижениях» этой самобытной школы и ее ответвлений, и прежде всего — оригинальное учение О. Б. Лепешинской, объявившей величайшего ученого Луи Пастера реакционером и идеалистом. Столетие благодарное человечество законно гордилось именем ученого, но лишь до тех пор, пока О. Б. Лепешинская не предложила взамен свою собственную кандидатуру. Это предложение было горячо поддержано Т. Д. Лысенко, Н. М. Сисакяном, А. И. Опариным, Н. Н. Жуковым-Вережннковым, Г. М. Бошьяном, НИ. Нуждиным, охотно принявшими еще одного пророка в свою среду. В спешном порядке созвали внеочередное заседание Комитета по Сталинским премиям для того, чтобы без всякого отлагательства присудить премию в 200 000 рублей Ольге Лепешинской за «великие» открытия — взаимные превращения клеток животных и растений, самозарождение инфузорий в отваре сена, образование клеток из яйцевого белка и кровеносных сосудов из яйцевого желтка.
Внеочередное присуждение О. Б. Лепешинской Сталинской премии за книгу «Возникновение клеток из живого вещества» было тем более неожиданным, что тремя годами ранее, в 1946 году, эта книга уже представлялась на премию и была отвергнута биологической секцией Комитета по Сталинским премиям. За присуждение премии голосовал тогда один лишь Т. Д. Лысенко.
Верить всей этой чепухе добровольно было, конечно, трудно. И тогда министр высшего образования СССР В. Столетов издал специальный приказ (№ 1338 от 13 августа 1952 года), который обязал все высшие учебные заведения страны поверить в учение Лепешинской. Приказ озаглавлен «О перестройке научной и учебной работы по гистологии, эмбриологии, микробиологии, цитологии и биохимии в свете теории О. Б. Лепешинской о развитии клеточных и неклеточных форм живого вещества». Мы уже касались ранее приказов предшествующего министра — Кафтанова. Новый министр следовал по тому же пути. Он отменял учебные программы и учебники по цитологии, гистологии, эмбриологии, биохимии, микробиологии, общей патологии и онкологии и требовал основывать их впредь на учении Лепешинской. Основатель какой-нибудь отрасли науки считается обычно великим ученым — приказ министра объявлял учение Лепешинской основополагающим для восьми биологических и медицинских наук.
Дочь Ольги Лепешинской превзошла даже Г. Бошьяна, «открывшего» процесс кристаллизации бактерий. В ее опытах в кристаллы превращались не только бактерии, но и простейшие животные — инфузории. Особенно радовался открытию Т. Д. Лысенко, написавший специальную статью и снабдивший книгу Лепешинской своим предисловием. Да и как не радоваться — ведь О. Лепешинская лишний раз опровергала хромосомную теорию наследственности и помогала «строить теорию превращения одних видов в другие». Успех окрылил Лепешинскую, и она решила осчастливить человечество новым открытием — она нашла оригинальный способ омоложения, удлиняющий жизнь человека и побеждающий старость. Мы имеем в виду знаменитые «содовые ванны». Кулек питьевой соды на ванну — и старость отступает. Результаты открытия, пропагандировавшегося на страницах газет и журналов, не замедлили себя ждать — сода временно исчезла из магазинов и аптек, а поликлиники не справлялись с потоком «омоложенных», пострадавших от наивной веры в целебную силу питьевой соды. (Во время одного из своих докладов О. Лепешинская, не заметив в заданном ей вопросе скрытой иронии, признала целесообразным вводить соду в организм и при помощи клизмы. Тем самым открывался путь к продлению жизни и для той, пока еще большей, части человеческого рода, которая не располагает собственной ванной камнатой.
А какой перспективный метод земледелия предложил любимец Вильямса и Лысенко — академик ВАСХНИЛ В. П. Бушинский! Он предложил вспахивать замлю не на 20 см, как обычно, а на метр или более с выворачиванием на поверхность бесплодных почвенных горизонтов. Какое это было величественное зрелище: мощный трактор тащил за собой огромнейший плуг, образующий такую канаву, в которую можно уложить нефтепровод; следующим рейсом канава засыпается, а рядом с ней роют новую. Урожаев при такой обработке, конечно, не было, но поскольку эта обработка называлась «коренной переделкой почв», то ей был обеспечен успех, ведь название «коренная переделка» звучало внушительно. К счастью, глупая затея, просуществовав с десяток лет, лопнула с треском как раз в то время, когда Бушинский решил рекомендовать свой метод для колхозов и совхозов.
Можно было бы рассказать и о тех путях, которыми представители секты лесынкоизма приписывали себе чужие достижения.
Наиболее интересный способ нашел академик ВАСХНИЛ Л. К. Гребень — лидер зоотехнического крыла лысенкоизма. Ои воспользовался перспективным приемом гоголевского героя Чичикова — приобретением мертвых душ. И одной из таких душ стал классик советской зоотехнической науки академик М. Ф. Иванов, скончавшийся как раз в том году, когда Т. Д. Лысенко и И. И. Презент объявили о наступлении на биологическую науку. М. Ф. Иванов весьма положительно относился к классической генетике и в зрелый период своей деятельности успешно использовал ее методы при выведении новых пород скота. В 1948 году на сессии ВАСХНИЛ М. Ф. Иванова, однако, объявили основоположником мичурииизма в зоотехнике, и при выпуске полного посмертного издания его трудов редактировавший их Л. Гребень тщательно изъял из статей и книг Иванова все места, абзацы и предложения, в которых автор высказывал положительное отношение к классической генетике или использовал генетическую терминологию (комбинации генов, гепотип, фенотип, гетерозиготность, мутации, летальные гены и т. д.). Иванов был причесан под лысенковца, и эту фальсификацию Г. Гребень успешно продолжил в качестве научного консультанта романа Елагина «Цель жизни» (о жизии Иванова) и бездарного фильма «Академик из Аскании».
Но все это уже история. Прошлое важно, конечно, для оценки того или иного направления, но судьбу его решает обычно настоящее и будущее. Что же мы имеем, как говорится, на сегодняшний день в активе «новой» генетики? Прежде всего — селекционные достижения, несколько сортов, получение которых было, согласно официальной версии, достигнуто исключительно благодаря учению Т. Д. Лысенко. Кроме того — жирномолочное стадо на ферме Института генетики АН СССР и обещания повысить жирность молока на 1 % во всем Советском Союзе.
Остановимся прежде всего на селекционных достижениях, усиленно отмечавшихся во время юбилея Одесского селекционно-генетическогго института им. Т. Д. Лысенко (Сел. жизиь. 1962. 20 июня; Известия. 1962. 19 июня; Правда. 1962. 13 июля и др.). Речь идет о выведении ряда хороших сортов путем «воспитания» селекционерами, стоящими на позициях лысенковского учения о наследственности (ВЛ. Юрьев, Ф. Г. Кириченко, В. Н. Ремесло и др.). Рассмотрение данных показывает, однако, и это уже отмечалось ранее, что основное условие выведения этих сортов — классический селекционный метод индивидуального отбора. Новые признаки создаются в большинстве случаев путем классической гибридизации. Это те же классические методы, которыми и во времена Н. И. Вавилова и сейчас работала и работает вся мировая селекция. Рассуждения же об ассимиляции осенних условий, об изменении наследственности под влиянием агрофона и т. д. — весь этот налет служит в основном для придания лысенковской окраски, и значение именно этих факторов в обеспечении того или иного результата достоверно никем не доказывается, оно лишь декларируется.
О том, что при перевоспитании яровых в озимые и обратно основную роль играет именно гибридизация и отбор популяций на провокационном фоне, свидетельствует, в частности, описание методов работы, применяемых Ф. Г. Кириченко, чьи достижения в этой области рекламируют наиболее энергично. Описание было опубликовано в специальном очерке «Степной колос» (Правда. 1962. 3 сент.).
«Он отбирал и скрещивал высокоурожайные формы твердой яровой и зимостойкие формы мягкой озимой пшеницы, занимался отбором и воспитанием гибридов. Это было нелегким делом. Порой казалось, что сама природа становится на пути ученых, уничтожая подопытные растения.
Нередко научные сотрудники Я. К. Максименко, А. И. Костенко наблюдали, как Федор Григорьевич, придя на уничтоженные морозами опытные участки, по-детски радовался единичным уцелевшим растениям. Лицо его светилось счастьем. Склонившись к питомцам, он восклицал:
— Выстояли, герои! Вы для нас самые драгоценные. Вы дадите жизнь новому, желанному сорту.
В нынешнюю страду «мичуринка» переливалась волнами на полях. Передан в государственное испытание другой сорт озимой твердой пшеницы — «новомичуринка». Он создан путем повторного скрещивания «одесской-3» со смесью форм озимой твердой пшеницы. Черноусая, с красноватым колосом, «новомичуринка» под лучами солнца выглядит диковинной…»
Мы рады любым успехам советской селекции, и хороший сорт — это хороший сорт, независимо от того, выведен он лысенковцем или «морганистом». Однако если даже небольшой практический успех расценивается прежде всего с точки зрения возможности использования его для рекламы и монополизма какой-либо одной схемы селекции, то успех превращается в свою противоположность. А между тем именно такой привкус был у шумихи вокруг новых сортов Одесского института. В юбилейной статье директор Института А. С. Мусейко писал после обзора своих достижений: Опираясь на строго проверенные результаты опытов в области генетики, селекции и семеноводства, мичуринцы шаг за шагом теснили умозрительную, догматическую формальную генетику, разоблачая ее теоретическую несостоятельность и практическую бесплодность» (Вестн. сельскохозяйст. науки. 1962. № 6. С. 45).
С аналогичными заявлениями выступили И. Е. Глущенко, Ф. Кириченко и др.
Можно было бы привести имена многих советских селекционеров, которые в трудных условиях получают прекрасные результаты (Н. Цицин, В. П. Зосимович, Н. Лебедева, А. Н. Лутков, В. В. Сахаров и др.), однако их достижения усиленно замалчивались в ущерб науке только потому, что они не принадлежали к числу последователей Т. Д. Лысенко.
А между тем множество прекрасных сортов выводится ежегодно в США, Швеции, Англии, Канаде, ФРГ, ГДР, Дании, Франции и других странах, где вся селекция и семеноводство строятся в настоящее время на основе цитогенетики.
Особенное внимание следует обратить на интенсивно ракламировавшийся прием — повышение жирности молока в результате скрещивания жирномолочной (около 6–7 % жира) джерсейской породы с обычным для нашей страны скотом местных пород. Мы не собираемся касаться 200-летней истории использования джерсейцев для скрещиваний в разных странах, истории не особенно обнадеживающей. Мы не собираемся также вдаваться и в историю появления этой идеи в СССР, выдвинутой известным зоотехником Д. Кисловским, по предложению которого и была закуплена Министерством земледелия партия коров и бычков старинной джерсейской породы, из которой два бычка были отобраны профессором Кушнером (кажется, в 1954 или 1955 году) для экспериментального хозяйства, руководимого Т. Д. Лысенко. В печати вокруг этих опытов несколько лет наблюдался такой шум, что читатели могли подумать, будто проблема повышения жирномолочности уже решена. Между тем производимый шум — лишь обычный метод предварительной саморекламы, ведь опыт рассчитан на много лет. Кроме того, как мы видели, такая навязчивая реклама, особенно сверху, обеспечивает значительный процент положительных ответов при анкетно-вопросном и газетном методах учета эффективности и стимулирует замалчивание отрицательных результатов.
В своей президентской речи в августе 1961 года Т. Д. Лысенко сказал, что его опыты по созданию жирномолочного стада в экспериментальном хозяйстве исходят из сформулированного им «закона жизни биологического вида», а также «из еще более общего закона превращения неживого (пищи) в живое при посредстве живого». Закон жизни биологических видов в растительном мире мы уже знаем — это добровольная гибель слабых представителей вида во имя общего блага, это так называемое самоизреживание… Но ведь «закон» не действует при одомашнивании видов, и как используется его действие для поддержания стабильности жира в молоке при скрещиваниях с жидкомолочными коровами, нам неизвестно. Однако следует думать, что лучший способ использования закона — это удаление из стада всех коров с низкой жирностью молока, это простой отбор с выбраковкой всего отклоняющегося от нужной цифры. И такая выбраковка, по-видимому, ведется, но каковы ее размеры, в печати не сообщается.
Закон жизни вида в более общей форме проявляется, по мнению его первооткрывателя, прежде всего в том, что вид делает все то, что ему выгодно для процветания. Это может быть не только «самоизреживание», но и другие акты высокой сознательности биологических структур. Одно из таких проявлений и приобретает будто бы большое значение в животноводстве. По убеждению Т. Д. Лысенко, оплодотворенная яйцеклетка (зигота) гибридного происхождения развивается не на основе морганистских законов расщепления и доминантности и рецессивности признаков, а выбирает тот путь в сторону отца или матери, который ей выгоден (Лысенко ТД. // Агробиология. 1957. № 6; 1985. Популярно Т. Д. Лысенко излагает этот закон в следующей редакции: «Зигота не дура». Но как это проявляется в решении проблемы жирномолочности? Оказывается, очень просто. Если бык наследственно жирномолочный, но крупный, а корова, воспринимающая его спермин, мелкая, то жирномолочность не передается по наследству. Зигота в этом случае предчувствует, что крупному теленку (в отца) будет трудно при родах выбираться из мелкой коровы (он может застрять и погибнуть), и он «выбирает» себе путь развития в мать (это выгодно для вида). Если же взять мелкого быка (но жирномолочного) и крупную корову, то яйцеклетка (зигота) не предвидя трудностей отела, может спокойно развиваться по жирномолочной линии. Этому способствует обильное, в 2–3 раза больше нормы, питание беременной коровы, так как, усиливая рост эмбриона, обильное питание усиливает тенденцию развития в мелкого отца, так как развитие в сторону крупной коровы было бы в этом случае совсем невыгодным, роды стали бы еще труднее. Основные публикации Лысенко с объяснением ею теоретических идей в этой области наглядно показывают, что именно этот телеологический принцип лежит в основе надежды сохранить неизменность жирномолочности джерсейцев в серии скрещиваний. Чтобы у читателя не было сомнений в недопонимании нами исходных предпосылок опыта, приведем родоначальное высказывание самого Т. Д. Лысенко. «Коровы джерсейской породы весят обычно 350–400 кг, а имеющиеся на нашей ферме коровы крупных пород, как чистопородные, так и помеси, весят 550–700 кг. Мы предположили, что зиготы, зачатки, эмбрионы, полученные от скрещивания крупных коров с быками мелкой породы, при обильном питании будут развиваться по линии мелкой породы» (Агробиология. 1957. № 6. С. 9).
Впрочем, телята получались и в этом случае не мелкие, а средние (30–31 кг), однако объяснялось это очень просто: 20 кг веса телят (что типично для джерсейцев) происходит за счет их «выбора» развиваться в сторону джерсейской породы, лишние Ю кг веса — это уже не «по наследству», а в результате хорошего питания коров.
Нелишне отметить, что работа по скрещиванию завезенных в СССР коров и бычков джерсейской породы была начата, независимо от фермы Т. Д. Лысенко, и в других хозяйствах страны без особого шума. Не знаю почему, может быть, не хватало концентратов, а может быть, зиготы были глупее, но наследование различных признаков у гибридов в этих случаях было, как правило, смешанное и соответствовало проценту джерсейской крови.
Что же касается другого, еще более общего закона превращения неживого в живое посредством живого, то в популярной форме его можно было бы изложить, по нашему мнению, в следующей редакции: «Пища (если она неживая, что не всегда бывает) усваивается организмом лишь в том случае, если она съедена». С какой стороны указанные опыты Т. Д. Лысенко базируются на этом законе, не очень ясно, но, по-видимому, дело заключается в одном, чтобы помесные коровы давали жирное молоко, их нужно кормить, и чем больше, тем лучше. Таким образом, как только в колхозах и совхозах страны смогут быть использованы те феноменальные нормы кормления, которые использует Т. Д. Лысенко в своем хозяйстве, тогда можно будет обеспечить и применение на практике его методов повышения жирности молока. Когда это будет достигнуто, трудно сказать. Может быть, мы не очень точно отразили существо работ с жирномолочностью коров, точную картину этих опытов пока трудно обрисовать. Но перед нами лежит конкретное заявление Т. Д. Лысенко, сделанное им в его президентской речи в августе 1961 года и опубликованное во всех центральных газетах: «В своих выступлениях я неоднократно заявлял, что если этот эксперимент с резким повышением жирномолочности коров удастся, то тогда при должной организации работ легко будет в сравнительно короткий (5–7 лет) срок значительно повысить жирность молока всех колхозно-совхозных стад. Эксперимент этот еще не закончен, но многие из вас знают, что он проходит успешно.
В настоящее время примерно 150 быков продано с фермы «Горки Ленинские» для проверки их по потомству в различные районы нашей страны. От шести этих быков уже имеются лактирующие дочери с высоким процентом жира в молоке. В этом опыте одно за другим теоретические предположения подтверждаются, что укрепляет нашу уверенность в том, что при соответствующих условиях можно выращивать таких быков-производителей, которые не только будут на любой ферме резко повышать жирность молока у своих дочерей, но и их потомки по женской и мужской линии, сыновья, внуки, правнуки также будут давать потомков с высоким содержанием жира в молоке» (Лысенко ТД. // Известия. 1961. 15 авг,).
Из этого заявления можно сделать ряд выводов: во-первых, начатый Т. Д. Лысенко опыт еще не закончен и положительный эффект будет лишь в том случае, если опыт удастся, и то лишь при должной (пока неясной) организации работ. К концу 1961 года лишь от 6 из 150 проданных бычков имелись лактирующие коровы с высоким процентом жира — число явно недостаточное для окончательных выводов. Повышенная жирность у гибридов с проданными бычками (а эти бычки имеют, как правило, 3/4 джерсейской крови) в первом поколении понятна, и здесь ничего нового и неожиданного нет. Но вот уверенность Т. Д. Лысенко в том, что и дальнейшие потомки первого поколения (внуки и правнуки), обладающие от 1/4 до 1/16 джерсейской крови, будут сохранять этот признак как по мужской, так и по женской линии при столь сильном разбавлении крови джерсейцев, пока неубедительна и ничем реальным не подкреплена. Более того, эта уверенность весьма сомнительна, она противоречит элементарной практике разведения сельскохозяйственных животных, отрицает элементарные законы наследственности, проверенные в тысячах опытов. Портить хорошие устоявшиеся породы отечественного скота слабыми и изнеженными, не приспособленными к нашим условиям конституционными признаками джерсейской породы путем скрещивания их с помесями, полученными Т. Д. Лысенко, лишь на основе его пока голословной уверенности в том, что имеющиеся у помесей признаки не ослабнут в последующих поколениях, весьма рискованно и авантюристично.
Но есть ли в этих опытах опасность ущерба? Не может ли повториться в иной форме судьба «Караваевского стада», где в погоне за рекордными удоями были созданы гигантские, но слабо жизнеспособные коровы, себестоимость молока которых была выше цен на молоко в государственных магазинах? Есть ли основание для критики теоретических и практических перспектив дела? На эти вопросы следует ответить положительно.
Были ли последнее время условия для объективной и беспристрастной государственной проверки мероприятия, рекомендовавшегося к внедрению сразу в масштабах всей страны, без всестороннего обсуждения специалистами? К сожалению, нет, ибо весьма высокие сферы без верной информации считали, что вся проблема научно решена и остается лишь ее внедрение.
В чем же состоит опасность подобного метода?
Во-первых, для скрещивания в колхозные и совхозные стада поставлялись не чистопородные бычки, а помеси (1/2 и 3/4 джерсейской крови). В этом состоит новизна и «оригинальность» опыта, ибо использование для метизации чистых джерсеев применялось во многих странах, но без серьезных практических успехов. Применение для метизации помесей первого и второго поколения научно несостоятельно и оно противоречит вековой зоотехнической практике преимуществ чистопородного скрещивания. Состав колхозных стад представлен в этом случае не гибридами, соединяющими в первом поколении свойства двух пород, а потомством гибридов, которое в силу объективных законов природы должно расщепляться на ряд весьма сложных популяций с разной продуктивностью, жирномолочностью и прочими свойствами. Расщепления гибрида во втором и третьем поколениях нельзя избежать никакими заклинаниями, и переводить весь скот в СССР на режим расщепления — это шаг весьма опасный, который ведет к ликвидации устоявшихся надежных продуктивных пород, ликвидирует успехи чистопородного животноводства в нашей стране, добытые многолетним трудом. Расщепление основано на редукционном делении, уменьшении вдвое числа хромосом при созревании гамет. Расщепление гибридов — это закон живой природы, который, в отличие от телеологического «закона жизни вида», доказан в десятках тысяч работ. Опровергать такой закон, ставя на карту все животноводство страны, — рискованно.
Во-вторых, нужно учесть, что джерсейский скот, выведенный в мягких приморских условиях острова Джерси, очень изнежен, мелок и конституционно слаб. Разнообразные условия СССР для него весьма неподходящи, он их просто не выдерживает. Передавать жирномолочность первому и второму гибридному потомству изолированно от прочих нежелательных для нас признаков этого скота невозможно, вопрос о возможности акклиматизации и адаптации таких животных к разнообразным условиям СССР требовал многолетнего изучения.
В-третьих, жирномолочность, даже по теории Т. Д. Лысенко, наследственно передается лишь в том случае, если коровы, покрытые джерсейскими помесями, в период беременности получают избыточное, обильное питание (нормы избытка не сообщаются), особенно концентратами. А продуктивные коровы, как известно, находятся в таком состоянии большую часть своей жизни. Условий же для перевода коров на такой режим кормления пока нет, и именно это создает предпосылки сваливать в будущем неудачи на недостаточно обильное кормление.
В-четвертых; идея о доминировании в потомстве признаков быка-производителя в зависимости от размеров быка или коровы — абсолютно ненаучная идея, не обоснованная никакими фактами. Эго — голая спекуляция, имеющая совершенно виталистический характер. Ведь если бы в природе признаки мелких самцов оказывались доминирующими в потомстве по сравнению с крупными самцами, то результат оказывался предрешенным: быстрое измельчание всех животных. Этого, как известно, не наблюдается.
В-пятых, вся экономическая сторона создания жирномолочного стада. В Горках Ленинских пока остается неизученной и неизвестной.
Число таких замечаний можно было бы продолжить. Эго убеждает нас в том, что и в данном случае мы имеем дело с научно несостоятельной затеей, внедрение которой в масштабах страны является авантюрой.
Мы не хотим давать выводов и оценок по рассмотренным вопросам. Изложенные факты должны говорить сами за себя.
Мы показали читателю прежде всего, какими методами лысенковцы и вильямсисты добивались признания выдвигавшихся ими идей. Искажение фактов, демагогия, запугивание, увольнение, опора на власть, очковтирательство, дезинформация, самореклама, зажим критики, репрессии, обскурантизм, клевета, надуманные обвинения, оскорбительные клички и физическое устранение оппонентов — вот тот богатый арсенал средств, который в течение почти 30 лет подтверждал «прогрессивность» научных концепций. Других эффективных способов не было, и всякое сравнительно свободное обсуждение дискуссионных проблем (в 1936, в 1946–1947, в 1953–1958 годах) ставило лысенкоизм перед перспективой гибели. Стабилизация обеспечивалась в результате «политических» провокаций, окрашенных в разные тона в зависимости от исторической обстановки.
Анализ материалов дискуссий показал, что они вполне достаточны для доказательства научной несостоятельности лысенкоизма, его отрыва от мировой науки, его сектантского характера. Анализ показал также и то, что с лысенкоизмом бесполезно бороться методами академических дискуссий, методами научной аргументации, он не признает никакой критики «извне», критики со стороны представителей иных научных направлений.
Мы показали здесь, как достиг лысенкоизм своего господства. Его методами может пользоваться лишь научно несостоятельное учение; правильная теория распространяется и завоевывает признание прежде всего потому, что она верна. Методами демагогии, репрессий и подавления критики можно временно навязать науке лишь ложные концепции. Однако правильные идеи и теории развиваются и находят поддержку, несмотря на любые методы подавления.
Мы уделили особое внимание судьбе многих ученых, принимавших участие в описанной дискуссии и трагически погибших в период культа личности. Мы считаем, что эта сторона дискуссии должна быть изучена особенно тщательно.
Оглядываясь на прошлое наших биологических и агрономических наук, видно многое, чем можно гордиться, и многое, о чем можно сильно пожалеть. Легко установить конкретных виновников резкого отставания нашей биологии и сельскохозяйственной науки, которое с каждым годом чувствуется все острее и которое оказывает пагубное влияние на многие отрасли народного хозяйства.
С этим положением трудно мириться, его трудно терпеть. Вникая в причины создавшейся ситуации, начинаешь еще больше понимать и уважать мужество и принципиальность выдающихся ученых и патриотов Н. И. Вавилова, Н. К. Кольцова, Д. А. Сабинина, Н. М. Тулайкова, Г. Д. Карпеченко, Д. Н. Прянишникова и многих других, отстаивавших достоинство и чистоту советской науки.
Прямые убытки от провала тех или иных мероприятий подсчитать можно. Косвенный ущерб от неиспользованных возможностей установить труднее. И еще труднее рассчитать тот ущерб, который приносится уродливой подготовкой кадров в школах, в сельскохозяйственных, биологических, медицинских вузах по вопросам, связанным с генетикой и селекцией. Уже в средней школе из стереотипного учебника дарвинизма Е. А. Веселова миллионы детей узнавали, что морганистская генетика бесплодна и реакционна, что она порождена буржуазией, что благоприобретенные признаки наследуются и т. д. Даже в учебпике селекции и семеноводства полевых культур для агрономических институтов (автор М. М. Максимович) и в учебнике генетики животных (автор А. С. Всяких) генетика и основы селекции излагались в соответствии с идеями Т. Д. Лысенко, а все относящееся к классической генетике охаивалось или игнорировалось. В разделе об исходном материале для селекции не упоминается имя Н. И. Вавилова. Весь советский этап развития селекции полевых культур начинается с Т. Д. Лысенко.
Подобная дезинформация распространялась не только на сельскохозяйственную науку. Двадцать пять поколений врачей, окончивших медицинские вузы, не имеют никакого представления о законах наследственности.
Ранее мы уже упоминали о статье Б. Л. Астаурова, обрисовавшей прекрасный образ советского ученого-патриота Н. К. Кольцова. Конец статьи символичен, и нам хотелось бы воспроизвести его здесь как заключение этого раздела, ибо жизненный девиз Николая Константиновича в равной степени характеризует всех ученых, памяти которых посвящена наша книга.
«Вся его жизнь, — писал Б. Л. Астауров о Н. К. Кольцове, — была созвучна словам его любимого поэта, словам, которые Н. К. не раз с горячим чувством произносил как свой жизненный девиз в торжественные и радостные минуты:
Ты, солнце святое, гори!
Как эта лампада бледнеет
Пред ясным восходом зари,
Так ложная мудрость мерцает и тлеет
Под солнцем бессмертным ума.
Да здравствует солнце, да скроется тьма!»