Взять своё

2

С раскинувшейся на добрый десяток лиг пристани, ощетинившейся в сторону открытого моря массивными каменными бастионами, неторопливо отходил караван.

Первым, с развевающимися на мачтах шаморскими флагами — лазоревым султанским и темно-синим военным, шел огромный трехпалубный галеон «Султан Салах Побеждающий» — краса и гордость шаморского военного флота, названный в честь отца нынешнего правителя империи. Его многочисленные, торчавшие из открытых верхних вспомогательных портов, золотистые бронзовые наконечники гарпунов и два здоровенных, под стать самому кораблю, крепостных самострела внушали уважение лишь одним своим видом и полностью оправдывали столь гордое наименование корабля.

В его кильватере словно цыплята за наседкой рассекали волну две пузатые посудины из знаменитого «Золотого каравана», который каждые два месяца переправлял добытое на рудниках самородное золото в другой прибрежный шаморский город — Затарин. Там оно уже переплавлялось в приятные глазу слитки и исчезало в султанской сокровищнице.

Как и всегда, в хвосте каравана, правда держась подальше от судов с драгоценным грузом, шли с десяток купцов на разномастных посудинах — списанных военными вытянутыми барками, неуклюжими, но надежными, весельными тапфирами, небольшими и юркими шлюпами. Уже не первый год прижимистые торговцы пользовались этой возможностью немного сэкономить на охране своего товара.

Медленно скрывающиеся на горизонте корабли оставляли за собой быстро пустеющий причал, множество утлых рыбацких лодок и… сверкающую свежей краской бортов высокую кантину с голыми мачтами. «Святая Агалия» почтенного Корзуна, крупного торговца вином и зерном, к удивлению расходящихся с причала зевак и матросов самого экипажа осталась у причала, хотя трюмы судна были заполнены под завязку и все ждали лишь команды к отплытию.

Сам же Корзун аль-Фатол, среди портовой боссоты и других малопочтенных обитателей городского низа больше известный как Старик, в эти мгновения сидел в каюте своего корабля и провожал задумчивым взглядом исчезающие силуэты.

— Господин, — низенькая дверь в его каюте со скрипом открылась и в проеме показалась кудлатая башка матроса с жалостливым выражением лица, на котором был написан все тот же, беспокоящий всю команду вопрос «Когда?». -…

Неподвижно сидевший торговец не обращал на него никакого внимания. Лишь рука его продолжала с какой-то странной яростью комкать серый кусок дешевой холстины, больше приличествующий какому-нибудь оборванцу, чем купцу такого калибра. И лишь вблизи от него можно было заметить, что на этой многострадальной холстине что-то написано… «… не надо выходить в море. Мудрый человек понимает, что всех денег не заработать…».

Корзун аль-Фатол все еще смотрел в море, но его остекленевшие глаза ничего уже не видели, а в голове билась лишь одна мысль — «Началось».

Полный мужчина в засаленном и испачканном чем-то бурым халате пробирался через просторный двор какой-то таверны, в котором и у высоких ворот, и у каменного забора, и на низком деревянном крыльце, и даже на покрытой снегом брусчатке стояли, сидели и просто валялись без движения десятки легионеров. Их поток из-за постоянных стычек с арьергардом кавалерии Ольстера, в которую шаморцы вцепились с завидным упорством чистокровного бульдога, и не думал уменьшаться. То и дело к распахнутым воротам подкатывала новая телега, из которой пара взмыленных и грязных как смерть бессмертных начали с кряхтением вытаскивать окровавленные и стонущие человеческие туши. Не обращая никакого внимания на их проклятья, раненных сваливали прямо на камень, к остальным.

— Господин, господин, — в ногу лекаря вдруг словно клещ вцепилась черная от крови и грязи рука лежавшего юнца. — Помогите мне… У меня есть монеты, господин, — полные слез глаза с дикой надеждой смотрели на остановившегося мужчину. — Помогите… Моя невеста, моя семья отблагодарят вас. Господин, вы слышите, — лекарь равнодушным взглядом прошелся по нему, отмечая тяжелый хриплый голос, бледное лицо и окровавленный живот, и покачал головой. — Сто золотых, господин, — хрипел легионер, не отпуская ногу. — У меня с собой…

Лэр Трюлок, старший легионый лекарь, еще раз покачал головой и выдернул полу своего плаща из руки легионера. Не то чтобы он не поверил в эти обещанные сто золотых (находящиеся за гранью без сомнения отдадут последнее, что у них есть), просто в таверне его умение требовалось более важному раненному.

— Все готово? — торопливо бросил он, едва войдя в просторный зал с огромным столом посередине. — Олухи, что встали, как столбы? Несите еще свечи! Нужно больше света! — он щурил подслеповатые глаза, внимательно разглядывая стонущее на столе тело в ярко красном плаще. — А вы, снимайте с господина верхнее платье! — двое стоявших около стола телохранителей в характерных доспехах. — Аккуратней, — рявкнул, когда от неловкого движения одного из воинов раненый застонал. — …

После того, как с раненного сняли верхнюю рубаху и обнажили его окровавленный бок, Трюлок несколько раз пытался коснуться раны, но всякий раз лежащий начинал дико стонать и скрежетать зубами. Лекарь подступался вновь и вновь, но его особого пациента, Верховного кади султаната, Око самого султана, Даданджи снова начинало дико трясти. Здоровенные легионеры при этом все больше темнели лицом и выразительно хватались за мечи.

— Благие, помогите мне…, — тихо зашептал Трюлок, кажется впервые за свою почти двадцатилетнюю практику не зная, что ему сейчас предпринять. — А…, — он вдруг резко обернулся и крикнул одному из своих помощников. — Этот где? Ну этот…? — тот недоуменно смотрел на него, не понимая что от него хотят. — Проклятье! Коротышка этот где? Быстро тащите его сюда! И зелье его захватите! Быстрее, быстрее!

Лекарь замахал на них руками, пытаясь поторопить. Сейчас, когда на его шее буквально на глазах затягивалась веревка палача, он понимал, что этот непонятно откуда появившийся пару дней назад в его лазарете гном со странным порошком, облегчающим боль, был его единственным спасением.

— Ну, скорее же, — с радостным облегчением выдохнул он, едва невысокая плотная фигура появилась в проеме дверей. — У тебя еще осталось? Господин испытывает сильную боль, а нужно срочно почистить раны, — невозмутимый гном бросил быстрый взгляд на лежавшего без движения вельможу и молча кивнул головой. — Благие…, — от избытка чувств он аж захлопал в ладоши. — Хорошо-то как…

Гном же скинул свою хламиду, на которой, как это ни странно, не было ни защитных рун и знаков принадлежности к клану. Ведь даже изгои на своем верхнем платье наносили руну скорби, символизирующие оторванность от рода и семьи. Однако, никого из здесь присутствовавших, а особенно старшего легионого лекаря, это совершенно не беспокоило… Да и разве существовал повод беспокоиться? Гномы же союзники, а их владыка ведет переписку с самим султаном.

— Подержите ему голову, — глухо проговорил гном, вытаскивая из своей котомки странную изогнутую штуковину из глины, напоминавшую голову гусака. — А когда я скажу, защипните ему нос, — сам же в этот момент ловко вытащил из пышущей жаром жаровни крошечный уголек и закинул его внутрь гнутой штуки. — Осторожнее. Пусть пару раз вдохнет священный дым…, — приложившись несколько раз и выпустив изо рта чуть желтоватые клубы сладковатого дыма, гном тут же сунул эту штуку кади в рот. — Нос, нос. Пусть вдохнет ртом!

Даданджи несколько раз сильно дернул головой, а потом глубоко вдохнул и тут же закашлял. Потом еще раз вдохнул и еще раз. Наконец, его сведенное судорогой лицо, мышцы шеи начали расслабляться. Трепыхавшиеся словно крылья раненной птицы руки успокоились и он ровно задышал.

— Это чудо… Настоящее чудо, — зашептал лекарь, видя, что кади ни как не реагирует на его прикосновение к ране. — … Его милость когда проснется обязательно захочет узнать об это все…

Виновник же, создавший это чудо и еще множество точно таких же чудес за последние несколько дней, тихо удалился из таверны, откуда неторопливо, как и полагается представителю столь достойного племени, побрел по улочкам городка к воротам. Кону Бодруит из клана Черного топора за эту неделю и так уже узнал о бессмертных Шамора и его командующем столько, что голова его буквально раскалывалась. Теперь оставалось лишь вовремя, пока его сведения не устарели, добраться до главы клана — Колина сына Бодреота, снабдившего его столь удивительным, лишающим боли и придающим сил, порошком.

Над селением, широко раскинувшимся вдоль древней дороги, поднимались яркие всполохи пламени. Вертикально вверх, словно привязанный крепким канатом, над постройками тянулся густой черный дым. То и дело с громким хрустом разваливались прогоревшие избы, над обугленными остатками которых огонь начинал виться еще сильнее.

— Знатно занялось, — пробормотал паренек в мешковатой, словно надутой чем-то, одежде, вместе со своими товарищами наблюдавший за разыгравшимся пожаром из-за густо растущих деревьев подступающего к селению леса. — Аж дрожь пробирает.

Лежащая рядом с ним фигура, одетая, как и первый, в теплый полушубок и толстые, бревноподобные, штаны, вдруг начала тыкать рукой в варежке в сторону северного конца вытянутого селения. Там огня почти не было видно. Лишь над крышами некоторых домишек, стоявших ближе к центру селения, робко тянулся дымок.

— Непорядок, Валу, — Колин поерзал в снегу, устраиваясь поудобнее; и в очередной раз похвалил себя, что заставил всех своих начинающих диверсантов оставить доспехи дома и напялить сшитые специально для этого штаны и фуфайки, набитые шерстью. — Около дороги горит хорошо, а ближе к лесу слабенько. Сейчас туда все ринуться. А там вон забор совсем сгнивший. Его перемахнуть плевое дело. Давай-ка возьми пару своих и дай им огонька… Зря что-ли вчера весь день возились с бензином.

Юный торг с довольной улыбкой кивнул (к Шамору у него был слишком большой счет) и, кликнув своих соплеменников, таких же юнцов как и он, пополз ближе к селению. Каждый из них по снегу тащил за собой тяжеленный баул со стрелами.

Колин еще несколько минут внимательно следил за ползущими фигурками. Однако, видя, что мечущимся в селении врагам нет никакого дела до леса и спрятавшегося там врага, перевернулся на спину и закрыл глаза. Вся эта безумная беготня последних дней, возникающие буквально на ровном месте споры и проблемы, очень сильно утомляли.

Но даже с закрытыми глазами картинки недавних событий — яростные споры, лица друзей, заснеженный густой лес и т. д. — никак не хотели отпускать его. Они проносились перед ним… Вот застывшие в недоумении широко открытые глаза отобранных им для похода гномов и торгов, которым он приказал снимать все навьюченное ими на себя железо. Пытавшийся что-то возразить Кром, никак не хотевший расставаться со своими десятками пудов доспехов. Ни он, ни остальные совершенно искренне не понимали, почему они должны идти на врага почти без оружия и напяливать чудную пухлую серовато-белую одежду, в которой каждый из них напоминал неизвестно кого… Или скривившиеся в отвращении лица тех, кто тащил к снаряжаемой повозке небольшие запечатанные кувшины с горючей жидкостью. Они морщили носы от странного и едкого запаха, который исходил от носимого ими. Один из гномов-носильщиков, даже так сильно расчихался от этого запаха, что уронил один из кувшинов… Вспоминал Колин и утомительное лазанье по здоровенным очагам двух таверн в том заброшенном селении, что первым стояло на пути идущего к ним карательного отряда. Он вспоминал, как закапывал в холодные угли и пепел, небольшие холщовые мешочки, плотно набитые отборным порохом, и клал сверху толстые слой мелко нарубленных щепок… Еще больше запомнилось ему то, как он вместе с Кромом осторожно лазили по скользким заледеневшим крышам и поливали их горючей жидкостью. Оба они не раз скатывались с крутых крыш домов, обливаясь сами этой вонючей жижей, ударяясь в здоровенные поленницы дров и набивая себе шишки. Однако, им приходилось подниматься и вновь лезть наверх…

— Глава? — Колин открыл глаза, почувствовав, как кто-то его позвал. — К дороге полезли. Как тараканы, друг по другу, лезут, орут, — это был один из гномов, что присоединился к ним совсем недавно. — И еще… Повозки свои пытаются вытолкать.

Он быстро перевернулся на живот и пополз к другой лежке, откуда было лучше видно южную часть селения, примыкавшей к дороге.

— Дерьмо…, — вырвалось у него, едва он бросил туда взгляд. — Хм, смотри точно ведь, как тараканы лезут.

Из пары домов, соединенных дворами за высоким заборам, выбегали приземистые фигурки с какими-то мешками, котомками. Кто-то пытался пролезть через небольшое окошко, но, застряв, громко верещал. Другие, проломив, занимавшуюся огнем крышу, прыгали вниз. С десяток же погорельцев в напяленных впопыхах доспехах, отбежав от разгоравшихся домов, что-то с шумом и воплями делили. То один то другой из них время от времени тыкали руками в наваленную рядом кучу какого-то барахла, в которой угадывались свернутые в тюк шкуры, непонятная дубина с набалдашником, свернутое тряпье.

Чуть в стороне, где возвышалось добротное здание таврены, все было совсем по-другому. Здесь никто носился с дикими воплями и пытался вытащить из горящих домов награбленное барахло. Легионеры быстро вытаскивали из дыма своих товарищей и складывали их на сваленное прямо на снег сено. Другие сноровисто тягали ведра водой из расположенного рядом колодца и лили ее на высокие ворота, ведущие во двор таверны. Через какие-то несколько минут они уже распахнули ворота и начали выталкивать к дороге нагруженные повозки. Облепив каждую повозку со всех сторону, ее буквально выкидывали из огня и дыма.

— Может, попробуем? — тот самый гном, лежавший в снегу рядом с Колиным, вновь подал голос. — Вона отползем туда и дадим пару залпов, — гном подтянул ближе здоровенную станину арбалета и с нежностью погладил толстую пластину черного металла на ней. — За милую душу попадем, — чувствовалось ему не терпелось испытать невиданное ранее оружие в действии. — Еще как попадем.

Колина же терзали сомнения, а нужно ли сейчас светить такую штуку перед врагом. Их арбалеты, на которыми он и его научное светило, Торгрим, корпели не одну неделю, получился конечно чертовский мощным и с этого расстояния легкостью пробьет и доспех легионера, и его щит, и, пожалуй, даже целое бревно. Но стоило ли раньше времени демонстрировать его?

Услышав голос своего товарища, к ним подобрались ближе и остальные арбалетчики из отряда. И уже на своего главу клана смотрела не пара, а добрая дюжина умоляющих глаз.

— Разок? Пульнем и бежать?! — уже просил кто-то с другой стороны. — Все равно ведь к нам припрутся. Так не все ли равно: тута их положим или возле дома?

«Тута или тама… Что-то мои совсем страх потеряли, — размышлял Колин, время от времени поглядывая на пытавшихся пробиться через огонь в центр селения легионеров. — Ну вот стрельнем мы сейчас. Один раз, потом еще раз. Замочим десятка два в лучшем случае. А эти ушлые черти сразу разберутся, откуда идет стрельба. Словом, нам придется отходить… В итоге, свой секрет мы разменяем на десяток трупов. Не-е-е, не пойдет. Наше ноу-хау мы пока прибережем».

Как бы это странно не звучало, но для этого мира, особенно мира людей, арбалет, который удалось создать в клане, был без преувеличения ноу-хау. Хотя люди активно использовали стрелометы в своих войнах — пиратские бароны на быстроходных шлюпах, коменданты крепостей на башнях и т. д., но никому еще не удавалось сконструировать такое ручное метательное оружие, которое было способно составить хоть какую-то конкуренцию традиционному луку. Все, что сейчас использовали люди, было крайне тяжелым и неповоротливым оружием, требовавшим пять или шесть человек для заряжание и целой повозки для передвижения. Все же попытки сделать хоть что-то более или менее стоящее и мобильное наталкивалось на отсутствие качественной стали. Человеческие кузнецы не могли обеспечить своих оружейников небольшими металлическими пластинами, которые были бы способны многократно метать тяжелые стрелы или болты. Использовать же в качестве таковой купленный гномий металл никому и в голову не приходило из-за его громадной стоимости. Поэтому традиционный деревянный или костяной, как у кочевников, лук, по-прежнему, господствовал на поле боя, ставя свои требования к толщине доспехов и щитов, тактике обороны и нападения. Лучники же, не способные эффективно пробивать доспехи тяжеловооруженных воинов, прочно заняли место вспомогательного рода войск, к которому многие полководцы испытывали стойкое недоверие…

Словом, по мере размышления, Колин все решил не идти на поводу у своего желания быстрой, но крошечной победы, и оставить арбалеты в загашнике.

— Никаких там пульнем! — пробурчал он, отползая за стволы деревьев. — Все прячем и упаковываем назад, чтобы ничего не повредить… А теперь лежим, как мыши, и ждем, что они будут делать дальше… Очень интересно мне… Тем более мороз-то крепчает, — тут он с усмешкой переводит взгляд на ноги лежавшего сидевшего рядом гнома, обутого в самые настоящие валенки. — Очень интересно.

Погода этого края, действительно, преподнесла очередной и крайне неприятный сюрприз в виде резкого похолодания. Еще недавняя слякоть с ее мокрым дождем и промозглым ветром быстро сменилась сильным трескучим морозом и обжигающе холодной метелью, от которой деревья и кустарники мгновенно покрывались ледяными полупрозрачными панцирями.

— Б-р-р, пробирает, — рядом с Колином на снег брякнулся недовольно бухтящий Кром, единственный из всех на «ватник» напяливший еще и свои любимые доспехи. — Как бы не околеть тут… Мастер, — так панибратски Колина называли лишь Кром и его брат. — Мастер, — пригревшийся под толстой накидкой Тимур не сразу услышал его. — Мастер, а дальше-то что?

— Дальше… Хм… Дальше…, — хмыкнул парень, даже не повернув головы. — Хороший вопрос. Я бы даже сказал так — отличный вопрос, — не уловивший сарказма в голосе, Кром горделиво кивнул головой — вон он мол, какой… вопрос задал, что аж сам глава не знает что ответить…

ЧТО ДЕЛАТЬ ДАЛЬШЕ? А вопрос действительно оказался непростым. Он был из тех, ответ на которых в конечном итоге был связан и с ответом на другие не менее простые вопросы.

— Дальше…, — Колин продолжал смаковать это слово, снова и снова пробуя его на вкус, словно от этого прибавиться больше ясности. — Что делать дальше…

Не переставая бормотать, он перевернулся на спину и, уставившись на видневшиеся сквозь заледеневшие ветки звезды, глубоко задумался… «Опять эта гонка! Опять это поганое чувство, что все вокруг тебя куда-то несется вскачь, а ты стоишь на месте и ничего не понимаешь… Проклятый месяц! И все ведь случается словно специально — одно за другим, одно за другим! Без всякой передышки! Не присесть, ни вздохнуть!». События последних дней, действительно, спрессовались в длинную непрерывную цепочку случаев, проблем и т. д., на которые приходилось сразу же реагировать. В какой-то момент, Тимуру вообще показалось, что все это время он играл в какие-то гигантские дьявольские шахматы, где фигур не 32, а далеко за сотню, и на кону не банка с пивом, а твоя жизнь и жизни доверившихся тебе людей. Более того все эти фигуры еще и ходят не так, как ты привык и от них ожидаешь, а так, как им вздумается… Возомнивший себя ферзем Тимбол, отец Амины, стал с таким азартом готовить дружину клана, что закрадывались невольные подозрения, а не примеривает ли он на своей голове черную тиару главы клана. Собравший вокруг себя оставшихся торгов, ладья Тальгар тоже, пусть и с большой осторожностью, прощупывал свои позиции в клане. Не хуже «мутили» воду и слоны старейшины, которые непрерывно пробовали на прочность Колина…

«И постоянно что-то случается! То одно, то другое, — непрерывно ползли в голове Тимура недовольные мысли. — И ни хрена к ним не подготовишься… Какие к черту здесь планы? Только про одно задумаешь и начнешь шевелится, как рвется в одном месте, и тут же взрывается что-то в другом». Тут мысль его резко перескочила на сегодняшний поход, решение о котором тоже, специально не придумаешь, принималось в жутком цейтноте… Так, буквально накануне всей этой заварушки в крепость примчалась взмыленная лошадь с обессиленным крестьяниным — переселенцем — одним из нескольких десятков, которых Колин постоянно рассылал обратно по их бывшим селениям за новыми и новыми людьми. Таким образом, он убивал сразу несколько зайцев — и обеспечивал приток в клан новых членов, которые уже хлебнули все прелести войны и от этого претендовали лишь на теплый угол и кусок хлеба; и был в курсе происходящих в округе событий. И этот самый валившийся без сил крестьянин сообщил, что примерно в четырех — пяти днях пути от города клана по дороге шел большой отряд шаморцев. Сколько их, чем вооружены, кто командует, куда и зачем, собственно, они «прутся», естественно, мужик сообщить не мог. Однако, панику он тогда посеял знатную… Тимур и оглянуться не успел, как принявшие его дозорные у ворот уже разнесли эту весть, многократно приукрасив ее, по всем закоулкам подземного города. В конце концов, конечно все более или менее успокоилось. Что ни говори, но постоянно распускаемые в клане слухи о чуть ли не божественных силах главы клана, изредка демонстрируемые для подкрепления этих слухов фокусы, сделали свое дело — после ободряющей речи Тимура очень многие успокоились… А он после этого, сам ничего толком не зная и не понимая, «в мыле» стал готовить группу для встречи «дорогих гостей с зажигательными подарками». И уже через какие-то сутки из ворот верхней крепостной заставы уже выезжал небольшой караван с несколькими десятками людей и гномов.

«Он спрашивает, что теперь делать? Красавец! Что? Да, походу ничего! Ибо мы, по-прежнему, ни хрена не знаем! — прокручивая в голове все эти мысли, Тимур начинал заводиться. — Ни о самом отряде, ни о его целях и задачах! Ни хрена не знаем!.. А эти гномы еще откуда вылезли?».

… Тем временем неразбериха вокруг селения продолжалась. Быстро распространявшийся огонь добрался, наконец, до самого края села, полностью отрезая мечущихся внутри селения людей и гномов от леса.

— Мастер, смотри, — ерзавший от холода Кром никак не мог успокоиться. — Вона сколько телег смогли вытащить. Прямо из огня тягают, — в голосе гнома слышалось одобрение. — Сильны, прямо в пламя лезут.

Тимур перевернулся и тоже стал наблюдать за тем, как откуда изнутри огненного кольца орущие бессмертные выкатывали телеги. Некоторые из них были уже охвачены пламенем, жадно пожиравшим какие-то наваленные мешки, корзины и свертки.

— Сильны, — согласился Тимур, видя, как прямо в снег, извиваясь, упал только что выбежавший из огня легионер. — И гномы тоже здесь…, — вдруг, разглядывая все эту огненную чехарду около ворот, Тимуру в голову пришла одна интересная мысль и он повернулся к Крому. — Сейчас там настоящий ад. Все носятся, орут, как безумные, — Кром тоже оторвался от открывающегося зрелища и непонимающе уставился на главу клана. — И люди и гномы. Все закопченные, в дыму, в повязках на лицах.

Идея, наконец-то, оформилась в нечто более или менее связное.

— Знаешь что, здоровяк, — тот, по-прежнему, молчал с вопросом в глазах. — Давай-ка ты скидывай с себя свои знатные доспехи и иди прогуляйся до селения. Замерз, вижу, ну вот и погреешься, — об охреневшее лицо Крома сейчас, действительно, можно было смело сломать толстенную доску и тот скорее всего бы ничего не почувствовал. — Кром, что замер? Снимай, говорю свои доспехи. Сейчас тебя быстро переоденем в какое-нибудь тряпье, замажем сажей и тебя не отличишь от всех их! — Тимур махнул рукой в сторону селения. — Давай, давай, снимай все это железо! Нам срочно нужен язык! Черт! Кто-то из них нам нужен, — тот пробурчал в ответ что-то недовольно вопросительное, однако начав копошиться в застежках своего массивного с украшениями доспеха. — Зачем, зачем? Затем, что не знаем мы ни хрена! Что, где, когда, получается… Поиграй, мать его, со знатоками!

Несмотря на ворчание (Крому просто не хотелось снимать свои доспехи), предложение притащить к ним лес какого-нибудь легионера ему даже понравилось.

— Наконец-то, — повторял он под зависливый шепоток остальных. — А то лазь вона всю ночь по крышам да обливай все какой-то гадостью. Тьфу! Или валяйся тут в снегу и жди непонятно чего.

Через пару минут совместными усилиями почти десятка людей и гномов Кром превратился в натурального погорельца, который буквально чудом избежал гибели в огне. Его верхнюю одежду, конечно, пришлось принести в жертву общей задумке. Разодрали рукав, добавили пару знатных прорех на спине и животе, чуть прокоптили на крошечном огоньке его теплый плащ, превратив его в дырявую тряпку. Вишенкой на торте всего этого маскарада стала чумазая физиономия гнома, на которую никто не пожалел ни сажи ни раздобытой грязи.

— Во! — Тимур от избытка чувств при виде новоиспеченного бедолаги аж приподнял большой палец правой руки вверх. — Просто красавец! Готов? Куда? Арбалет брось! — тот с видимым сожалением снял заплечный мешок с видневшейся длинной рукояткой и бережно положил его возле здорового дубового корня. — И скривись чуток, а то больно рожа довольная. Не бывает у погорельца такая… И еще, — Тимур придержал рванувшего было к селению гнома. — Старайся не попадаться на глаза гномам. Слышишь? Пожар, ни пожар, а чужака они сразу раскусят. Увидишь кого из них, сразу раненного изображай. Негромкой повой там. И сгорбись что-ли, — тот чуть-чуть склонился в сторону. — Во-во. Так и держись. И помни, нам нужен легионер и желательно посообразительнее. Ну, а теперь топай.

Сгорбленная фигура, распространявшая вокруг себя запах гари и чуть-чуть горючей жидкости, поковыляла между деревьев в сторону полыхающего селения. Тимур же, проводив Крома взглядом еще немного, вновь улегся в свою лежку и приготовился ждать.

«… Эх, зря походу послал его. Дуболом ведь, дров наломает за здорово живешь… Хотя, а кого другого? — мелькнула в голове у Тимура запоздалая мысль, но тут же испуганной мышкой спряталась где-то в извилинах. — Действительно, что дальше-то делать? Это ведь мы лишь укусили шаморского волка за огузок. Даже не за шею, а всего лишь за задницу. Больно и обидно, конечно, но далеко не смертельно, — с грустью рассуждал он, пытаясь понять чего теперь ждать от шаморского военачальника. — Ну, потеряли они десятка два или даже три легионеров, может столько же повозок с припасами. И что? Это что остановит их? — Тимур тяжело вздохнул, понимая, что эту махину остановить крайне сложно, если вообще возможно. — Ну, может еще удастся их также пнуть пару раз. Дальше вон по дороге есть еще несколько таких же брошенных селениях, которые словно судьбой предназначены для лагеря. Но, ведь они не слабоумные, чтобы дважды наступать на одни и те же грабли… И что же делать? Упираться дальше или бежать со всех ног?! Что делать?».

И снова его накрыло это дичайшее чувство незнания. Ему катастрофически не хватало информации буквально обо всем — о планах командования шаморцев, об их сегодняшних потерях, о причинах появления здесь целого гномьего отряда и т. д. и т. п. Словом, куда ни ткнись, всюду и везде были темные пятна, эдакое болото, в котором можно с легкостью увязнуть.

«… Все-таки придется ждать, — пока ему ясно было лишь одно — «без ясного понимания, что происходит, дергаться было гибели подобно». — Я должен знать, сколько их, какого черта они прутся в нашу сторону и что здесь забыли гномы?».

Тимур прекрасно понимал, что почти любой ответ на каждый из этих вопросов грозит ему и всему клана гибелью.

«Сколько их там может быть? Пять, шесть сотен? Шамор с легкостью может послать и тысячу и полторы, если это будет нужно. И того и другого хватит с запасом, чтобы вырыть для нас всех могилы и в них же похоронить… Проклятье! Гномы еще эти! Откуда они вообще взялись? Перевалы пока еще непроходимы. Эх, плохо, что отсюда не видать их руны на одежде. Глядишь, хоть узнали бы из какого они клана…».

О причинах появления в составе шаморского отряда гномов он вообще строил самые фантастические гипотезы, даже не догадываясь, что все дело в нем самом и в развернутой им бурной деятельности. Сейчас, в заснеженном лесу, под широко раскинувшимся куполом из ярких звезд, ему даже в голову не могло прийти, что его судорожное барахтанье — какие-то изобретения, выдумки, нарушение обычаев и традиций — могло угрожать планам хранителей. Тимур лишь пытался выжить и делал это так, как у него получалось…

«Кровольд конечно зубы на нас точит, но он далеко, — Тимур пытался копнуть поглубже, но вновь и вновь не хватало информации и опыта, чтобы приблизиться к истине. — Тимбольд говорил, что этот отморозок сам любит разбираться с непокорными. Посылать же кого-то, это мол не в его стиле… Да, тут-то и послать не получиться. Если конечно… не бросить кличь в кланы с южной стороны Гордрума… Черт, холодает!».

Окрепший мороз, наконец-то, добрался до его тела через ватные штаны, полушубок и валенки.

— Ух! — поежился Тимур и резко вскочил на ноги, после чего начиная совершать на месте приплясывающие движения. — Вот же колотун какой. Так и дуба можно дать за милую душу…, — тут он бросил взгляд на поле и к своему искреннему удивлению увидел, как по его белоснежной поверхности передвигается какая-то темная каракатица. — Смотри-ка, ползет кто-то. Ба, Кром! Красавец!

При внимательном рассмотрении эта странная нескладная фигура, действительно, превратилась в Крома, тащившего волоком какой-то мешок.

— Ну, ну?! — не выдержав и наплевав на опасность обнаружения, Тимур выбежал из-за деревьев и подхватил мешок. — Давай, быстрее! О, да ты настоящий дед Мороз!

Кром, в этот момент привалившийся к дереву и пытавшийся отдышаться, и правда очень напоминал этого сказочного персонажа. Вся его превращенная в обгорелые лохмотья одежда была покрыта снегом, а небольшая бородка и торчавшие из-под шапки волосы — мельчайшими кристалликами льда. Образ дополнял и большой мешок, что он волочил за собой.

— Холодно…, — посиневшими губами пробормотал Кром. — Очень холодно… Еле дошел и вона его… дотащил, — он кивнул головой на валявшееся в мешке тело. — Здо… ро… вый…

Тимур присел рядом с кулем и начал быстро разворачивать замерзшую холщовую ткань.

— Что это за подарки нам дедушка Мороз принес? — приговаривал парень, возясь с плотной тканью. — Ба, да у нас тут золотая рыбка! — удивленно воскликнул он, когда в свете луны из под мешковины блеснула массивная начищенная бронзовая бляха комтура. — Вот же черт…, — тут же добавил Тимур, разглядев, наконец-то, лицо подарка. — А рыбка-то оказалась жаренной…

Качая головой, парень осторожно коснулся мертвено бледной холодной кожи. Пальцами приподнял, пахнущий паленым шарф, разглядывая черноту обожженой шеи.

— А-а…, — вдруг тело шевельнулось. — Кхе… кхе…, — булькающий клекот раздался из его рта. — А-а… Андер, — веки комтура шевельнулись и широко открывшиеся глаза невидяще уставились на Тимура. — Старина, это ты? — дрогнувшая рука вдруг с силой вцепилась в ворот ватника парня, который от неожиданности тут же выдал что-то неразборчивое. — Ты… Слышу тебе тоже досталось…, — он замолчал, несколько секунд набираясь с силами. — А я, кажется, все… кончаюсь… Проклятье, похоже я не увижу этот чертов город гномов… Андер, говорят там очень красиво. Огромные залы, светильники в человеческий рост…

Комтур еще сильнее сжал руку и начать тащить Тимура к себе.

— Андер! — веки его вновь открылись и в небо уставились абсолютно белые без единого намека на зрачки глаза. — Повозки вытащили из огня? Андер, ты слышишь меня? Повозки… Там припасы нашей турии. Без них мы же все подохнем в этом аду… Андер, демоны тебя побери, вытащи наши припасы! — с горячностью продолжал комтур. — Солонина, вино… проклятье, там же и наши пики, — голос его захрипел и слова стали совершенно неразборчивыми. — Чего ты сидишь? Андер, поднимай всех и валите обратно! Ты слышишь меня?! Мы же сдохнем без припасов в этой ледяной пустыне! Андер…, — он вновь замолк.

Комтур еще несколько раз приходил в себя и начинал что-то неразборчиво шептать. Потом заходился в кашле и вновь замолкал.

— А вот это хорошо, — пробормотал Тимур, поднимаясь на ноги. — А ты, здоровяк, молодец! — хлопнул он угрюмого Крома по плечу. — Такую птицу притащил… Давай-ка, поднимай всех. Мы уходим. И еще…, — парень несколько мгновений раздумывал, а потом негромко продолжил. — Пошли пару парней (естественно, он имел гномов, но именно это и сорвалось у него с языка) вперед. Пусть берут всю оставшуюся нашу горючку и жгут вдоль тракта все к черту, — Кром утвердительно промычал в ответ. — Тут пять селений осталось, два из которых крупные. Все брошенные? Черт, в последнем, кажется, кто-то остался… Так… Ладно, иди с ними. Вот, пару монет возьми. Отдай этим бедолагам и пусть валят скорее отсюда… Хотя, подожди! На кой черт им сейчас золото. Отберут и прирежут за милую душу… Кром, забирай всех кто остался и тащи к нам. Да, да, все. Там найдем чем их занять, — Кром вновь кивнул головой. — И, не забудь, надо сжечь все что может гореть. Вдоль тракта не должно остаться ни одного дома, ни одного сарая. Хм, мороз будет только крепчать…, — дальше Тимур со злобой продолжил. — Пусть эти уроды дуба на привале дадут! Немчура поганая… Устрою я вам Сталинград.

Уже по пути домой, он снова и снова возвращался к своим мыслям по поводу дальнейших планов. «Мы точно знаем, что они пойдут именно здесь, — шел в молчаливой колоне из гномов, не замечая ни сильного мороза ни красоты покрытых ледяным серебром деревьев. — И если нам повезет, то к крепостной заставе от них дойдут лишь жалкие огрызки. Тогда вот мы и поговорим с ними…».