Я буду любить тебя вечно

2.

- Господин унтер-офицер! Рядовой Прохоренко третьей пулеметной роты гарнизонной службы принял пост № 5, - хмуро отрапортовал курносый низкорослый солдатик в длинной шинели, которая, полами мела землю.

- Что ты, братец, невесел, нос свой на плечо повесил?! - с издевкой спросил высокий статный разводящий, и два сопровождавших его солдата угодливо скривились в ехидных улыбочках. - Мертвяка испужался, што ли? Так они дохлые, ни на што не пригодные. Тем более баба, да еще молодая. Чего молчишь?!

- Никак нет, господин унтер-офицер! Не испугался я, а захворал, - постарался бодро ответить солдатик, но это ему плохо удалось.

- Завтра караул сдашь и пойдешь к лекарю. Он тебе клистир и касторку пропишет, неделю из сортира не будешь вылезать, - все трое расхохотались, один зло, а двое подобострастно. - А если снова, как в прошлый раз, зря тревогу подымешь, то тебе уже никакой лекарь не поможет, я уж постараюсь, - все снова заржали, а унтер сунул кулак под нос солдатику.

- Вспомни наставления гарнизонной службы, которые гласят: на шорохи, шумы всякие внимания не обращать, ибо все это происки ветра, а службу нести зорко и бдительно.

- Слушаюсь, господин унтер-офицер! - безнадежным голосом согласился солдатик.

- Неси службу, служивый! - рассмеялся унтер-офицер, и два голоса подчиненных присоединились к нему эхом. Три фигуры превратились в тени и исчезли в ночной темноте.

Полная луна периодически пряталась в темных тучах, проглотивших звезды без следа.

Стояла напряженная тишина, иногда нарушаемая неподдающимися объяснению звуками ночи. Страх заполонил душу маленького солдатика, всего год, как призванного на службу из глухомани Полтавской губернии.

Он вспомнил, как обрадовался, когда узнал, что для прохождения воинской службы направлен в большой город. Но вскоре радость сменилось страхом, так как он попал в Лысогорский форт, расположенный на проклятой горе, с давних пор бывшей обиталищем нечистой силы. Вся эта нечисть в дневное, светлое время дремала, но с наступлением темноты выходила на охоту за христианскими душами, поэтому он боялся ходить в караул в ночное время. А тут ему еще подвезло попасть на пятый пост, где прошлой ночью случилось что-то непонятное и страшное, в результате чего караульного Ворсунова направили в карцер, а сегодня отвезли на освидетельствование в шпиталь. Поползли слухи, что тот тронулся умом от встречи с призраком повешенной.

Солдатик, держа винтовку с примкнутым штыком и шепча спасительные молитвы, осторожно продвигался вперед. От расположенных на валу светильников внизу было мало света, поэтому ему приходилось вовсю напрягать зрение, с трудом сдерживая страх и стук барабанящего сердца в груди. Пятый пост располагался с наружной стороны вала, предписывалось патрулирование вдоль него. Маршрут был протяженный и пролегал возле Западного бастиона, на котором не далее, как три ночи тому назад была совершена казнь отравительницы.

С каждым шагом ужас все больше и больше овладевал им, нашептывая всякие несуразности. Винтовка в руках больше не казалось ему грозным боевым оружием, несущим смерть, а виделась чем-то наподобие шутовской хлопушки, некогда купленной на деревенской ярмарке. Обливаясь потом в отнюдь не теплую ночь, он не выдержал, приблизился к выходу из потерны №2, закрытой мощными железными воротами, и на кирпичной кладке нацарапал штыком: «Спаси меня, Господи. Никодим. 1913 год».

Легче от этой надписи не стало, но в голову пришла мысль, что эти несколько слов переживут его на многие и многие годы. Было странно, что вот он стоит сейчас, молодой, здоровый, полный сил и жажды жизни, а эти еле видные кривые каракули долговечнее его.

Его рука машинально залезла в голенище сапога, вытащила припрятанный кисет, полный душистого и злого самосада. «Весточка из дома», - подумал он. Злой, как командир его отделения, унтер-офицер Сиротенко. Вспомнив об унтер-офицере, он вспомнил и о наказании, которому был подвергнут зимой за то, что, стоя в строю на морозе, сунул для отогрева руки в карман шинелки. Теперь его карманы были полны песку - по два фунта в каждом - и намертво зашиты. Наказание было бессрочным, пока унтер не сменит гнев на милость.

Солдатик скрутил самокрутку, и вскоре с удовольствием вдыхал вонючий дым, осторожно прикрывая рукой тлеющий огонек. Это было крайне рискованно с его стороны, так как за курение на посту полагалось пятнадцать суток карцера. Но Судьба была милостива к нему и не наслала проверяющих. Курение успокоило нервы и вселило некоторую бодрость.

Он спрятал окурок в кисет и возвратил все на место, за голенище. Теперь он шел бодрее и уже не так боялся, хотя вот-вот должен будет пройти под западным бастионом, на котором по-прежнему стояла зловещая виселица.

Знал также, что отравительницу, казненную три ночи тому назад, закопали в ту же ночь, возле старого дуба, пережившего строительство крепости. Он сам участвовал в копке могилы, но не в самом захоронении. Среди солдат ходило поверье, что висельники, казненные в крепости, на протяжении сорока дней и ночей шалят, делая разные пакости живым, и в это время нужно ухо держать востро. Оно и понятно, ведь по христианскому обычаю обязательно хоронят до заката солнца, а вот казненных - тайно, ночью, и могилу не опечатывают.

Перед самим бастионом бодрое настроение покинуло его, шаг стал уже, движения медленнее, и далее он шел на цыпочках, словно боясь напугать кого-то шумом своего передвижения. А может, этим он хотел скрыть свое присутствие здесь? Где-то в сторонке треснула ветка, будто на нее кто-то наступил, и ужас вновь овладел солдатиком.

«Свят, Свят! Пронеси нечистую силу мимо, не дай лицезреть их лик ужасный! - прошептал он, наставляя винтовку, ходором ходившую в руках. Вслух крикнул дрожащим голосом и совсем не по уставу. - Эй, кто там? Выходи, а то шпульну из винта! - а в ответ тишина. - Показалось! - вздохнул он с облегчением, но тут что-то невидимкой прошло мимо, обдав могильным холодом.

«Под тонким слоем землицы оказалась лессовая порода, копать было легко, не утомительно, но яму выкопали неглубокую, совсем не по-людски. Собаки могут поозорничать», - к чему-то вспомнился ему процесс подготовки могилы для отравительницы.

Вновь что-то невидимкою прошло рядом, и мороз пробежал по коже. Винтовка выпала из рук, почти без шума приземлившись на мягкую почву. Ему показалось, что он находится не на караульной тропе, а совсем в другой стороне, возле еле заметного холмика свежей земли. Голос и ноги предали его - он не мог ни кричать, ни бежать прочь от этого страшного места. Внутри головы зазвучал чужой голос, он принадлежал женщине:

«Темно мне здесь. Душно, тесно. Жестко спать». Солдатик почувствовал, как от ужаса у него на голове зашевелились, поднимаясь, волосы.

- Эй, дядя! Дядя! Дай закурить, Христом Богом прошу! Не пожадничай, а то прокляну! - услышал он сзади девичий голос и, пересилив себя, все-таки повернулся. Перед ним стояла простоволосая девушка с длинными всклокоченными волосами, одетая в лохмотья, напоминавшими солдату мешок, в котором должны были похоронить повешенную.

- Ты ведь мне должен! Ты помнишь, дядя?! - и она рассмеялась ужасным трескучим смехом, безумно сверкая темными глазами. Солдатик дрожащей рукой залез за голенище, достал кисет, бросил в привидение и бросился бежать.

«Прочь отсюда! Куда подальше, только не сюда! Схоронюся среди людей, авось не найдут. А там подамся к каламашникам* строить железку. Прочь и подальше отсюда. До следующей смены почти два часа, авось не хватятся раньше. Пока пошлют караул на поиски - пройдет время. А там, дай Бог, повезет, и найду пристанище, - решил он, давая ходу, карабкаясь изо рва наверх, искусно обходя посты, сбегая вниз с проклятой горы, навстречу играющему разными огнями городу.

_________________________

*Каламашники - артельщики, сезонные рабочие, с весны до осени вывозившие землю с выравнивавшихся под стройку участков и засыпавших ею яры.

У самого подножия горы, недалеко от устья реки Лыбидь, ему преградило дорогу плотное облако, сотканное из ночного тумана, но было в нем нечто странное, необычное, внушающее дурные предчувствия. Прохоренко, шепча про себя молитву во спасение души, с разбегу исчез в нем. Облако, словно этого и ожидало, поднялось и исчезло в ночном небе, унеся в себе солдатика.

На следующий день, ближе к обеду, лег на стол генерал-губернатора раппорт от командира Печерской крепости, в котором тот докладывал следующее:

«Этим утром в окрестностях Лысогорского форта была задержана юродивая Дарья, фамилия и сословие неизвестны, ранее находившаяся по причине невменяемости в богадельне для юродивых. Каким то образом ей удалось обойти караулы, и обитать поблизости от охраняемого форта. Есть предположение, что юродивая Дарья в ночное время нагоняла страхи на посты, принимавшие ее за призрак недавно повешенной отравительницы Мозенз. В результате чего один солдат тронулся умом, а другой подался в бега, бросив пост. Поиски беглеца продолжаются. Виновные за недостаточную бдительность по охране важного военного объекта наказаны».

А через несколько часов комендант Печерской крепости полковник Никольский получил телеграфную депешу, в которой говорилось следующее:

«В Таврической губернии, возле села Лысая гора, задержана некая странная личность в военном обмундировании, назвавшаяся рядовым Лысогорского гарнизона Прохоренко Никодимом. Сия личность находится в невменяемом состоянии и бормочет что-то о бесах. При нем были обнаружены: вечное перо, пишущее странными сухими чернилами, которые не требуется промокать, зажигалка, работающая не на керосине, а, предположительно, на газе, и несколько цветных пакетиков неизвестного предназначения. Предполагаю, что сии невиданные штучки иностранного производства. Сам Прохоренко утверждает, что сии предметы получил от бесов в женском обличии, которые разрушили Лысогорский форт, а его занесли сюда неизвестным путем. Приметы Прохоренко следующие…»

Полковник удивился чрезвычайно, так как переданные приметы сходились с описанием беглого солдата. Но как за столь короткий срок он смог преодолеть триста верст?! Не иначе, здесь без чертовщины не обошлось! Полковник вызвал адъютанта и продиктовал ответную депешу:

- Задержанную личность, выдающую себя за рядового Прохоренко, под конвоем направить в Киевский гарнизон для выяснения личности.