Я была Алисой

Глава 10

Что-то нереальное. Сон. Опиумный туман.

Каждый раз, являясь к мистеру Рескину в его гостиную, я ощущала все больший дискомфорт И в то же время сидела, будто загипнотизированная. Стоило лишь мне, устроившись в кресле у камина, начать послушно разливать чай, раскладывать пирожные и льняные салфетки, как на мои мысли и даже части тела словно бы опускалось какое-то странное опиумное покрывало и я переносилась в иную реальность.

Однажды, сидя и наблюдая за мистером Рескином, истерически хохочущим над какой-то только что посетившей его мыслью, я подумала: «Так вот, значит, какое оно, чаепитие у Безумного шляпника».

Вот только в отличие от Алисы из книжки я не могла встать и уйти. Меня связывало слово, и я была вынуждена не просто оставаться, но и возвращаться сюда каждую неделю.

Поначалу мистер Рескин мило болтал о том, как провел день, о своей работе или же пересказывал мне последние сплетни. Наши встречи пролетали быстро, и, хотя с замиранием сердца я их не ждала (иногда мое появление его даже будто и не радовало, словно этот визит являлся всецело моей прихотью; иногда он распекал меня за то, что я на минуту опоздала или ушла на минуту раньше), все же выполнение взятого на себя обязательства не слишком меня обременяло. Кроме того, мистеру Рескину нельзя было отказать в его удивительной и достойной восхищения широте познаний в области живописи и архитектуры. Даже его рассуждения по поводу состояния современного общества вызывали у меня интерес. Правда его открыто декларируемая любовь к нарождавшемуся среднему классу меня удивляла, поскольку никак не вязалась с его извечным пристрастием к утонченной роскоши.

Впрочем, даже в наших первых встречах присутствовала какая-то зловещая составляющая, некий негласный долг, ждущий оплаты. Это отражалось в пытливых глазах мистера Рескина, внимательно изучающих меня, даже когда я делала что-то обыденное — помешивала ложечкой чай в чашке, перелистывала страницы книги или интересовалась происхождением той или иной картины. Я всегда старалась ему польстить, но меня никогда не покидало ощущение, что этого мало. Я знала: он ждет от меня чего-то большего.

К концу марта неуравновешенность мистера Рескина достигла высшей точки. Этот период странным образом совпал по времени с возвращением в Оксфорд Лео.

Когда я впервые получила письмо, написанное твердым почерком самого Леопольда — и лишь лаконичность послания выдавала его слабость, — я бессильно опустилась на колени у себя в комнате и заплакала от счастья. Он писал, что быстро идет на поправку и единственное, что ему требуется для полного выздоровления, — это усадить меня к себе на колено, погладить по руке и добиться моего позволения высказать множество недостойных, но романтических чувств. Осушив слезы, я написала ответное послание, в котором явственно прозвучали отголоски желания Лео, и отправила письмо, не заботясь о том, что его могли прочитать другие. Мной руководило лишь одно стремление — донести до него как можно яснее, что его чувства находят отклик в моем сердце. Глядя вслед лакею, удалявшемуся с этим письмом, я ощутила огромное облегчение от того, что Лео выздоравливает, и я в кои-то веки махнула рукой на необходимость скрывать собственные чувства. В ту ночь я спала как младенец, а когда проснулась, круги под моими глазами исчезли.

Нам был известен точный час его возвращения в Оксфорд. И лишь он появился, я, ожидавшая Лео в дверях нашего дома, поскорее втащила его внутрь, пока нас не увидел кто-нибудь из слуг. Лео был ужасающе худ. При виде болтавшегося на его шее воротничка и выступающих на лице под тонкой кожей костей я не смогла сдержать отчаяния. Однако сила его духа, его живость остались теми же. В голубых глазах Лео появилась целеустремленность, и я была уверена, что цель, которую он поставил себе, связана со мной. Ибо при встрече он обнял меня, увлек в темный угол холла и страстно поцеловал. Мои слова приветствия потонули в поцелуе.

Его губы оказались мягкими, но настойчивыми, они искали ответов и обещаний, которые я жаждала ему дать. Наконец очнувшись от оцепенения, в котором пребывала последние несколько недель, я ответила на его поцелуй. Я смотрела на Лео и не могла насмотреться. Мои надежды исполнились: он жив. Мы тесно прильнули друг к другу. Никогда прежде я не сознавала с такой остротой, как много преград стоит между нами, но все равно, ощущая его страсть, его тепло, я изнывала, изнывала от желания почувствовать его руки на моем теле, на моем обнаженном теле…

Наконец я, задыхаясь, отпрянула назад. Я дышала неглубоко и слишком часто, и от этого у меня закружилась голова, и комната поплыла перед глазами. Лео потянулся ко мне (я почувствовала, что в его руках все же оставалось довольно сил, чтобы унести меня) и схватил меня за плечи как раз в тот момент, когда колени подо мной подогнулись.

— Алиса!

— Все хорошо, право. У меня просто захватило дух! — рассмеялась я, падая на стул. — Сэр, я выражаю свой протест! Я ожидала увидеть еще не вполне оправившегося после болезни инвалида, а не… не…

— Любовника? — Лео опустился на колени возле меня и взял за руку. Его круглые голубые глаза сверкали от удовлетворения и удовольствия на сильно осунувшемся лице, а усы выглядели непропорционально большими.

— Лео! — понизила я голос до шепота. Наверху в галерее, ведущей к лестнице, послышались шаги родителей.

— Не голос ли принца я слышу? — донеслись до меня папины слова.

— И это лишь начало, Алиса, предупреждаю. Я хочу, чтобы отныне каждая минута, что мне осталась прожить в Оксфорде, стала более памятной, чем предыдущая, особенно время, которое мы проведем с тобой вместе. До Дня поминовения остались считанные недели, а у меня столько планов, любовь моя! С того самого дня, как я слег, мама была трогательно нежна и уступчива, и у меня есть основания надеяться, что сейчас она не сможет мне ни в чем отказать. Решительно ни в чем. Сделает все, о чем бы я ни попросил. Знаешь, что это значит?

— Кажется, да. — Я не могла поднять на него глаз, но уголки моих губ, словно к ним были привязаны ниточки, идущие от моего певшего от радости сердца, радостно приподнялись в улыбке. В первый раз Лео намекнул на будущее, на возможность получить королевское благословение.

— Это значит, что мы будем вместе, обещаю. Я слишком долго пробыл вдали от тебя. И не хочу, чтобы мы снова расстались.

— Я твоя, ты знаешь. О, Лео, если б ты только видел письма, что я тебе писала! И которые я не решилась тебе отправить, но… о, ты бы смеялся. Это было безумством с моей стороны! Но теперь все в прошлом. Ты здесь, и ты здоров. А больше мне ничего в жизни не надо. — Я искала в глазах Лео награду, награду за то, что была сдержанна, что не выдавала своих страхов, что не дала маме повода меня отчитывать. И за то, что подчинилась мистеру Рескину.

Я искала эту награду и нашла ее. В глазах Лео блестели слезы. Он прижал палец к моим губам, поцеловал меня в лоб и тихо проговорил:

— Мне тоже больше ничего не надо — я нашел свою настоящую любовь. Мою Алису. Мое сердце откликается лишь на твое имя.

Я закрыла глаза и поняла, что никогда не буду более счастлива, чем в эту минуту. В минуту, когда решила, что, несмотря ни на что, заслуживаю счастья.

— Леопольд! Вы ли это? — Папа преодолел последнюю ступеньку лестницы. Мы с Лео вскочили и отстранились друг от друга как раз вовремя. — Мой милый мальчик, мой милый мальчик! Как я рад вас видеть в добром здравии! — Всхлипнув и быстро тут же смахнув непрошеную слезу с глаз, папа рванулся к Лео, который, в свою очередь, сделал движение навстречу ему. Они сжали друг друга за плечи и обменялись рукопожатиями. Мне было радостно видеть, как тепло эти мужчины относятся друг к другу.

Наконец к ним присоединилась мама, лицо которой также озарила радушная улыбка. Однако при этом она не удержалась от изучающего взгляда в мою сторону. Что она хотела увидеть? Последнее время я совсем перестала понимать, почему мама так пристально вглядывалась в меня: какие знаки, царапины, признаки увядания она искала во мне? Или признаки измены?

Однако у меня не было времени раздумывать об этом. Шел пятый час, и меня ждали в другом месте. Я попрощалась с Лео. Он поцеловал мою руку на прощание, и я не могла не пофантазировать о его других, более откровенных поцелуях. Моя шея болела от желания почувствовать их. Сделав над собой гигантское усилие, я высвободила руку и в сопровождении Софи поспешила к мистеру Рескину.

— Вас целовали, — сразу же после приветствия заявил он. Капризно выпятив нижнюю губу, мистер Рескин тяжелой поступью побрел к своему креслу.

— Это правда. Сегодня утром меня в щеку поцеловала Рода, когда я позволила ей надеть мое новое зеленое платье для верховой езды. — Лицо мое горело, губы все еще пульсировали от поцелуев Лео, но я тем не менее сумела изобразить благопристойную улыбку. Устроившись в кресле, я начала, как обычно, разливать чай, который сегодня казался невероятно горячим. Фарфоровый чайник обжигал мои пальцы.

— Я не о том. Чай слишком горячий. — Он сделал глоток, поморщился и поставил чашку на стол с такой силой, что чай выплеснулся прямо на пирожное.

— Смотрите, что вы натворили. — Я принялась промокать стол салфеткой.

— Не делайте мне выговоров. Я не ребенок. И не дряхлый старец! — прорычал он. Кровь бросилась ему в лицо, и мистер Рескин в эту минуту действительно стал похож на капризного мальчика, желавшего, чтобы непременно все вышло так, как он хочет.

— Но и разумным ваше поведение тоже не назовешь. Держите себя в руках.

— Ну вот, опять! Делайте это, делайте то. Вас целовали, говорю я вам. У вас такой вид: вы — словно подбитый фрукт, готовый, чтоб его сорвали. Кто он? Кто?

— Я не намерена продолжать разговор в этом духе! — отрезала я, чувствуя, как кровь в моих жилах превращается в лед, остужая меня и позволяя взять ситуацию под контроль. — Я не положила вам лимон. Он охладит ваш чай.

— Так это он, не правда ли?! — прорычал мистер Рескин и так сильно подул на свой чай, что его бакенбарды встали дыбом.

Вспомнив нашу с Лео страстную встречу, я не смогла сдержать улыбки. По моему телу разлился жар.

— Ага! Я так и думал. Счастливый черт. Только посмотреть на вас: румянец на щеках, щебечете, как пташка. Как милая маленькая пташка. Ну почему он? Почему он, а не я?! — Он снова стукнул чашкой об стол, да так, что на сей раз она разбилась. Чай разлился по всему столу, залил ковер с цветочным узором, попал на ширму перед камином, намочил мне юбку.

— Да что с вами? — Я ошеломленно взглянула на мистера Рескина. Теперь он уже не был похож на мальчика. Его взгляд отяжелел, брови напоминали грозовые тучи, губы сложились в ужасную гримасу.

— Почему он? Потому что он моложе? Поэтому?

— Что за вопросы?

— Ах… да вы только посмотрите на себя! Я оказался прав. Это он целовал вас, этот человек… Доджсон! Ведь так? Не отнекивайтесь, дорогуша. У меня нет надежды.

— Мистер… мистер Доджсон?

— Да, мистер Доджсон. Почему он, а не я?

— Да о чем вы? — Собираясь было встать с кресла, я так и застыла на полпути. Слишком много мыслей, воспоминаний вдруг пронеслось в голове: губы, руки, надежды и грезы, летние дни, взгляд невинных глаз Лео, когда он сказал всего несколько минут назад, что я принадлежу ему. Было ли это?

— Доджсон. Почему он, почему вы принимаете его поцелуи, когда знаете, что я тоже хочу поцеловать вас? Я наблюдал за вами с тех самых пор, как вы были ребенком. Алисой, Алисой, милой Алисой из Страны чудес. Что в нем такого? Что вас в нем очаровало? Ведь он просто заика-глупец, а вы выбрали его.

— Право, не знаю, о чем вы… он не… мистер Доджсон? Что вы имеете в виду? Я же вам сказала, что он более не… я думала, вы говорите о… — Однако произнести имени Лео я не могла.

— Ох уж эти маленькие девочки с их чарами, — усмехнулся мистер Рескин, вцепившись в подлокотники кресла. — Посмотреть на них — сама невинность. Но как они соблазнительны. Вы сами искали его внимания, просили его, как просите и сейчас. Вам не надо рассказывать, что вы делали в тот летний день, правда?

Я закрыла глаза — воспоминания снова нахлынули на меня: ритмичное покачивание поезда, бархатный мрак навеянного летним зноем сна, странное пробуждение. Глаза Ины, округлившиеся и немигающие, которые видели то, что она хотела увидеть. Что я хотела, чтобы она увидела…

— Нет! — Я покачала головой. — Нет! Я была слишком мала! Я была слишком мала, чтобы помнить!

— Вот и она тоже так говорила. — Мистер Рескин сидел неподвижно, гневно уставившись на меня.

— Кто?

— Роза. Моя Рози, моя лапушка, моя кошечка. В один летний полдень. И ведь всегда, всегда это полдень, не правда ли? Она говорит, что слишком юна. Говорит, что не станет со мной разговаривать, хоть я и прошу, прошу ее. И вы не станете со мной разговаривать. Ваши родители не позволяют вам. Почему? — Теперь он покинул кресло и с безумными глазами, со вздыбленными волосами стал расхаживать по комнате. Руки его дрожали, и он даже не пытался этого скрыть.

— Мои родители? Что вы имеете в виду? Зачем вам было их спрашивать?

— Потому что я джентльмен, вот зачем! — прокричал он, выводя тем самым меня из состояния ступора.

Я нашла в себе силы подняться с кресла и трясущимися руками расправить облитую чаем юбку. На подгибающихся ногах я начала потихоньку продвигаться к двери.

— Мистер Рескин, боюсь, вы нынче нездоровы. Пожалуй, я оставлю вас — вам нужен отдых.

— Нет! — Он резко остановился, преграждая мне путь. Затем стремительно развернулся и, сжав руки в кулаки, вперил в меня полный боли взгляд. Я отпрянула, сердце у меня бешено стучало, кожа дрожала от страха. — Нет! Не теперь, когда мне удалось вас сюда залучить… вернуть! Вы всегда уходите, ускользаете у меня из-под носа. Сначала Алиса, а теперь вот моя кошечка, моя лапушка… Рози, прошу тебя, не уходи! Я исправлюсь. Я сделаю все, что ты скажешь. Прошу тебя. — Вдруг по сразу ввалившимся щекам мистера Рескина медленно поползли крупные слезы, которые он, хлюпая носом и шаркая ногами, вытер рукавом сюртука — жалкий, как маленький мальчик.

Потрясенная до глубины души, я наконец поняла, что происходит. Он был болен. Болен, утомлен, и его разум помутился. Шагнув навстречу, я протянула ему руку, как раненому животному.

— Мистер Рескин, пожалуйста, я не Роза. Я Алиса. Алиса Лидделл. Вы не помните?

Он уставился на мою ладонь. Затем его взгляд медленно пополз вверх по моей руке и наконец достиг лица. Густые белые брови мистера Рескина хмуро сдвинулись, и он метнул в меня злобный взгляд.

— Конечно, помню. О чем вы? Где чай? Алиса, я, кажется, просил вас разлить чай. Посмотрите на себя… Вы что, пролили его?

Он позвонил миссис Томпсон. Та торопливо вошла в комнату, окинула взглядом камин и так же торопливо вышла, затем вернулась с ведром воды, тряпкой и совком. Умело и бодро она вытерла разлитый чай и принесла свежий.

Опустившись на колени, миссис Томпсон собрала осколки разбитой чашки — с узором из синих незабудок, — затем на миг замерла и посмотрела на мистера Рескина. Тот стоял, уставившись в окно в сторону Медоу, бледно-зеленого в первом весеннем цвету. Дни стали заметно длиннее, и во время вечернего чая было еще светло. Миссис Томпсон перевела взгляд на меня. Наблюдая, как она наводит порядок, я растерянно стояла посреди комнаты, не зная, что делать. Миссис Томпсон поймала мой взгляд, нахмурилась, словно пыталась решить сложную головоломку, и осторожно и очень сдержанно улыбнулась мне. Закончив свою работу, она, более не глядя в мою сторону, покинула гостиную.

— А теперь разлейте чай, пожалуйста, но только постарайтесь быть аккуратнее. Когда, скажите, Эдит собирается объявить о своей помолвке? Бедный Обри весь извелся. — Мистер Рескин снова устроился в кресле и при виде поставленных возле него пирожных стал энергично потирать руки.

Медленно двигаясь, словно преодолевая под водой мощное течение — звуки стали плохо слышны, окружающие предметы менее отчетливы, — я вернулась к креслу. Все вроде бы вернулось в прежнее состояние: в камине танцевали языки пламени, на подносе стоял свежезаваренный чай и лежали чайные принадлежности, а мистер Рескин с вожделением смотрел на пирожные. Единственное, что напоминало о недавней странной, неприятной сцене, были мокрые, неприглядные пятна от разлитого чая на моей легкой шерстяной юбке.

— Ну вот, умница, — похвалил меня мистер Рескин, когда я снова разлила чай по чашкам. У меня возникло ощущение, будто я уже разливала его, но только в своем воображении. — Вы, Алиса, доложу я вам, сегодня несколько бледны. Я-то думал, вы расцветете с приездом Леопольда, который, как я понимаю, нынче прибыл в дом некоего декана, а? — Мистер Рескин издал тихий смешок. — Хочу вас предостеречь: не поддавайтесь чрезмерному восторгу. Очень важно, чтобы вы оба вели себя сдержанно. Но мне можете доверять. Я на вашей стороне. Я всегда за любовь. — Легко и непринужденно он пригубил чай.

Следуя его примеру, я сделала глоток, но вкуса не почувствовала. Даже не могла понять: горячий чай или холодный. Мои губы, мой язык онемели, и я не могла выговорить ни слова.

— Как вы отнесетесь к игре «разори соседа»? Я сегодня не прочь поиграть в карты, потому как у меня болит голова. Мне кажется, игры, не требующие умственного напряжения, как нельзя более соответствуют таким случаям, вы не находите?

Широко улыбнувшись, он кивнул на шкаф, где хранились карты. Я встала, достала их и вернулась на место. Мистер Рескин перетасовал колоду, я ее сняла, и он раздал карты.

Весь остаток дня я не произнесла ни слова, но мистер Рескин будто этого не замечал. Я сидела перед камином, играя в детскую игру с выдающимся человеком, который весело смеялся, жадно забирая мои побитые карты.

Когда я уходила, он попросил передать Леопольду наилучшие пожелания и поцеловал меня в щеку с беззаботной нежностью доброго дядюшки. Если бы не пятно на юбке и не повышенная забота, с которой миссис Томпсон пожелала мне доброго вечера, я бы не поверила, что случилось нечто из ряда вон.

Выйдя из дома, я подняла голову и посмотрела вверх. Мистер Рескин стоял у окна и наблюдал за мной, сжимая в руках портрет Розы ла Туш. Я отвела взгляд и как можно скорее поспешила прочь.

Я торопливо шагала по Мертон-стрит, не заботясь, поспевает ли за мной Софи, и, наклонив голову, пыталась собрать свои мысли воедино и разложить их по полочкам, когда вдруг услышала, как кто-то окликнул меня:

— Алиса… ми-ми-мисс Алиса, э-это вы?

Я подняла глаза. И чуть не столкнулась с человеком. Передо мной стоял высокий, худой мужчина с голубыми глазами, один выше другого. Он был одет только в сюртук, в свой обычный сюртук, на руках — серые перчатки, хотя воздух еще дышал зимней прохладой.

— О! — Я от неожиданности отступила на шаг и обнаружила, что хлюпающая носом Софи оказалась ко мне гораздо ближе, чем я предполагала. — Здравствуйте, мистер Доджсон.

Он поднял шляпу и поклонился.

— Надеюсь, я не задерживаю вас. Вы, кажется, спешите.

— Нет, вовсе нет. Я возвращаюсь от мистера Рескина, с… урока рисования. — На противоположной стороне улицы какой-то джентльмен открыл дверь в паб. Хлынувший оттуда поток света и музыки пролился в сточную канаву, и меня передернуло от веселого бренчания фортепьяно.

— Вы здоровы? — встревоженно поинтересовался мистер Доджсон. Он протянул руку, как когда-то — готовый помочь, успокоить.

Смешавшись, я вспомнила его привычку склоняться над моей головой и утыкаться носом в мои волосы, когда я была маленькой. Я сделала еще шаг назад, хотя он, отдернув руку, спрятал ее за спиной.

— Да, здорова. Надеюсь, и вы тоже, — пробормотала я, смутившись за нас обоих.

— Благодарю вас. Скажите, не получали ли вы вестей от принца Леопольда? Он тут всеобщий лю-любимец. Мы все с нетерпением ждем возвращения принца.

В его мягком голосе слышалась неуверенность и не чувствовалось никакой насмешки или подтекста. Собравшись с духом, я наконец посмотрела мистеру Доджсону в глаза, чего не смогла сделать тогда, у него дома.

Его голубые глаза оказались по-прежнему добры, в них не было места подозрительности. И все же я сказала себе, что не знаю нынешнего мистера Доджсона: я сильно изменилась, наверняка и он тоже не остался прежним.

— Очень мило, что вы интересуетесь принцем, — наконец проговорила я, веря в его искренность. — Принц Леопольд, не далее как сегодня днем, прибыл в Оксфорд. — Неужели сегодня? Какая же это загадочная вещь, дни… Что там однажды сказал мистер Доджсон по данному поводу? «Иногда не замечаешь, как они летят, а иной раз, кажется, конца им нет. Но все они длятся ровно двадцать четыре часа. Мы многого о них не знаем». — А помните?.. — начала было я, но прервалась на полуслове и перевела дух. Обмен воспоминаниями никому из нас не принесет радости.

— Что ж, я очень рад слышать эту приятную новость о принце. Право.

Я собралась с силами и снова посмотрела ему в глаза. И снова не увидела в них ничего, кроме доброты.

— Спасибо. Я непременно передам принцу, что вы о нем справлялись… то есть попрошу это сделать папу. А теперь, если позволите, я должна идти: меня ждут дома с урока.

— Доброго вам вечера. — Мистер Доджсон отступил в сторону, пропуская меня. Я кивнула с благодарной улыбкой и сделала несколько торопливых шагов… но тут мне вдогонку раздался его голос: — А г-г-где ваш альбом, Алиса?

Я остановилась и посмотрела на свои руки: в них была только муфта. Софи тоже шла с пустыми руками. Я закусила губу, проклиная собственную глупость, после чего повернулась к нему с одной из жеманных улыбок из арсенала Ины.

— О Боже, должно быть, я его забыла! Софи, беги скорее к мистеру Рескину и возьми его.

— Но мисс, вы не…

— Живо, Софи.

Испуганно ахнув, она посеменила обратно, туда, откуда мы только что пришли. Ее выцветшее красное пальто едва различалось в сгущавшихся сумерках.

Пожав плечами, я укоризненно зацокала языком, выражая порицание рассеянным слугам. Затем развернулась, чтобы уйти, но тут мистер Доджсон окликнул меня снова.

— Бу-бу-будьте осторожны, Алиса. В какие бы игры он с вами ни играл… он не совсем надежен, если вы понимаете, о чем я.

Я застыла как вкопанная, не зная, кого он имеет в виду. Лео? Мистера Рескина?

— Простите, я знаю: это не моего ума дело, — поспешил исправиться он. — Простите меня, пожалуйста.

— Нет… то есть мне не за что вас прощать. Спасибо за заботу, но прошу вас не утруждаться. Не то чтобы я… не то чтобы мы… просто это ни к чему.

— Не то чтобы мы оставались друзьями. Вы это хотите сказать?

Его голос звучал мягко, успокаивающе, грустно. Я знала, что в его глазах в этот момент тоже стояла тоска. А в его улыбке с опущенными книзу уголками рта — печаль.

Но я не обернулась, чтобы ее увидеть. Я просто ускорила шаг, продолжая путь домой.

Желая поскорее отдалиться от своего прошлого.