Я - Даго Повелитель

Замерли неподвижно отряды велетов. Было видно, что их вожди о чем-то горячечно советуются. Воины Палуки хотели выбежать из града навстречу волкам и начать с ними, на сей раз уже победный, бой. Но вот со стороны войск Пестователя донеслись звуки коровьих рогов, означавших мир. Вскоре с той стороны отъехало три десятка всадников, которые, окружив одного, ехавшего на черном, словно ворон, коне, в золотом доспехе, в белом плаще, с белым поясом и белым копьем в руке – медленно приближались к воинам Маджака. У всадника на вороном коне не было шлема на голове, его светлые волосы мочил мелкий дождь. "Пестователь ли это", - задумывались воины. Но когда тот подъехал ближе, выяснилось, что у него было юношеское лицо, то есть, он не мог быть никем иным, как Петронасом, величайшим из всех вождей Даго Пестователя.

В сорока шагах от тыльных отрядов велетов Петронас и сопровождавшие его люди остановились. Вновь заиграли рога, зовущие теперь на переговоры. Поспешил к Петронасу Маджак и его пятеро вождей, затем, в знак почтения, Маджак соскочил с коня и встал перед Петронасом.

- Я посылал к вам послов, господин. К самому Пестователю. В Гнездо и в Познанию, - громко загудел голос предводителя волков. – Ответа не было. Я же чужаков здесь не терплю, пускай это даже и сыновья Пестователя.

- Прости меня, господин, - Петронас тоже сошел с коня. – Но терпение это мать мудрости, потому следовало ожидать. Ибо, скажи, что ты сам сделал бы на моем месте? Любушане хотят сделаться частью полян. Это их град, и эта земля принадлежит им. И это их воля, а не твоя.

- Ни их воля, ни моя воля, пускай будет твоя воля, - хитро ответил на это Маджак, желая тем самым спасти от поражения собственных воинов.

- Хорошо говоришь. Тогда я объявляю, что мой повелитель, Даго Господин и Пестователь, возьмет во владение Землю Любушан. Мало того. Мой Повелитель, Даго Пестователь, шдарит ее сыну своему, Лестку, раз уж женится он на дочке Пакослава.

Склонился униженно Маджак и сказал:

- Позволь, господин, что я уйду со своими воинами и не буду присутствовать на свадьбе. Мой народ дик, и я не могу обеспечить спокойствия.

- Уйдешь? – Петронас был изумлен. – И ничего не предложишь молодым на их будущую, счастливую жизнь?

- У меня есть шкатулка с золотом.

- Отдашь еще и лошадей своих воинов.

- Со мной четыре тысячи человек. У тебя же – немногим более полутора тысяч. В граде лишь небольшая кучка воинов. Тогда давай начнем битву, и пускай будет она кровавой, - решительно заявил Маджак, ибо был он человеком, не знающим страха.

Знал он и то, что, как объявили его вождем волков, подняв на щите, так и теперь, после того, как вернется он с поражением, его вновь поднимут на щите, а потом сбросят на землю, выбирая себе иного вождя.

Заколебался Петронас, ведь их по сути ожидала кровавая битва, так как на левом берегу Одры воинов Палуки осталось мало, войск же Пестователя было меньше, чем воинов у Маджака.

Потому, в соответствии с обычаями склавинских народов, начался торг, чему быть: миру или войне. И удовлетворился Петронас лишь шкатулкой с золотом, данной ему Маджаком; н разрешил велетам отойти на север, по широкой дуге обходя войско Петронаса. А потом Петронас в окружении трех десятков своих воинов въехал в Любуш, где один на один встретился с Палукой.

- Струсил! – начал орать на него Палука. – Мы могли ударить на него с двух сторон и раздавить велетов, словно червяков. Кто дал тебе право, Петронас, отпускать их свободно и без боя?

А Петронас перед тем посчитал воинов Палуки в Любуше и выявил, что их всего три сотни.

- Маджак верно сказал, что битва должна была бы стать кровавой, - спокойно пояснил македонец. – И кто знает, вышли бы мы из нее с победой, ведь волки способны яростно сражаться. Меня же Пестователь выслал не для того, чтобы выбить своих воинов, но спасти жизни его сыновей. Ведь он вас любит, несмотря на ваше непослушание.

Он указал рукой на лодки и плоты, как раз подходящие к левому берегу реки.

- Переправляйся так, как вы запланировали это с Лестком. Или же догоняй Маджака и бейся с ним, если жаждешь славы. Еще повтори Лестку, что ему Даго Повелитель назначил земли любушан, если только он породнится с ними, взяв в жены дочку Пакослава, Живу.

Кровь ударила в голову Палуки. Сейчас, когда непосредственная опасность ушла, почувствовал он в себе силу великана и начал орать на Петронаса:

- Не приказывай мне, ты, грек, ведь это я сын Пестователя и великан!

- Не вижу я здесь великана, а всего лишь горстку воинов, спрятавшихся за стенами града, - насмешливо заметил Петронас.

Тогда, как об этом рассказывают люди, и поется в песнях, вытащил Палука меч из ножен и хотел броситься на Петронаса. Только схватили его и обезоружили свои же воины, а потом занесли в одну из лодок. Никто из воинов Палуки не встал на стороне своего повелителя, поскольку для всех было ясно, что бой с Маджаком должен был стать кровавым, и если бы не мр, заключенный Петронасом, многие из них, если не все, пали бы в сражении.

Вскоре все воины Палуки очутились на лодках и плотах, а в Любуше остался только Петронас. Что он собирался делать дальше, никто не знал. Люди Палуки считали, что, как только они переправятся через реку и соединятся с армией Лестка, их вождь отдаст приказ отослать лодьи и плоты за воинами Пестователя.

На правом берегу реки, в небольшой котловине, Палуку ожидали Лестек и Пакослав. Тут уже были расставлены шатры и сложены шалаши для воинов и людей из Любуша. Лестек и Пакослав видели, что деялось на левом берегу, но по причине большого расстояния мало понимали из того, что там на самом деле произошло. С огромным возмущением, плюясь слюной от ярости, рассказал им Палуука о договоренности Петронаса с Маджаком, о приказе Пестователя касательно свадьбы Лестка с дочкой Пакослава, Живой.

- Не будет Петронас давать мне указания, - грозил Палука. – Мой отец сошел с ума по той девке, Зоэ, и сделал Петронаса вождем своей младшей дружины. Но разве не мне дали корону юдекса?

Наступила ночь. В страшном бардаке, который царил в лагере Лестка, никто не отдал приказ, чтобы пустые лодки и плоты переправить на правый берег, в Любуш. В шатре Лестка разожгли масляные лампы; Палука пил с ним сытный мед и грозил Петронасу. А до Лестка дошло, что нашелся некто, кто встал выше него, единственного сына из законного ложа. И эти кем-то был чужак, македонец Петронас, с властью и армией, данной ему Пестователем.

Пакослав же понял, что или сейчас, или уже никогда не породнится он с родом Пестователя, и, утратив град Любуш, не получит ничего, если не совершит обручения своей дочки с Лестком.

- Вот прямо здесь, в этой котловине, мы и устроим тебе свадьбу, мой повелитель, - кланялся он Лестку. – А потом, как приказал это Пестователь, ты получишь в дар всю Землю Любушан, я же возьму себе в заботу какой-нибудь град на этой земле и вновь стану старостой.

- Согласен, - заявил Лестек, который все время помнил про указания и советы своей наставницы. – Но свадьба состоится лишь в Познании, ибо только этот град достоин такого события.

Они пили мед и ссорились друг с другом всю ночь. Палука жаловался, что по причине излишне поспешной переправы Лестка он сам остался в Любуше лишь с горсткой воинов. Лестек же кричал, что никакой Петронас не может ему приказывать и требовать послушания, даже говоря от имени Пестователя. Пакослав рассуждал о свадьбе своей дочери, Живы, что это настолько рассердило Лестка, что когда мед совершенно заморочил ему мозги, вонзил он короткий меч, что был у него за поясом, в грудь Пакослава, убив его тем самым до смерти. А когда это случилось, Палука с Лестком на миг протрезвели; до них дошло, что убийство Пакослава может означать бунт находящихся с ними в лагере жителей Любуша, равно как и других старост этой земли. И, кто знает, а не отберет ли при вести про убийство Пестователь у Лестка власти над всей завоеванной территорией. Потому под утро они тайком прикопали прямо в шатре труп Пакослава и поклялись друг другу, что будет заявлять: "не было Пакослава с нами, неведомо, что с ним случилось, куда он пропал". Несмотря на все советы настоятельницы, решил Лестек, что в полдень возьмет в жены дочку Пакослава, Живу, тем самым доказав свою привязанность к старосте.

Закопав труп Пакослава и дав один другому присягу молчания, оба заснули, поскольку были пьяны. Проснулись они в полдень и отослали лодьи и плоты в град Любуш за отрядом Петронаса. Сразу же Лестек объявил о своем браке с Живой, и все это случилось под радостные крики любушан и его с Палукой воинов. Снова все пировали, пили сытный мед, пиво и даже вино, поскольку так следовало делать на свадебном торжестве. Только вечером узнал Лестек, что те, кто поплыли за воинами Петронаса, застали град Любуш пустым, нигде не встретили они хотя бы одного воина Пестователя или вообще, хоть одну живую душу, которая могла бы рассказать, что случилось с младшей дружиной.

- Похоже, он знает какой-нибудь брод, то ли выше, то ли ниже нас, - догадался Палука. – Продолжим пировать, а вскоре Петронас прибудет сюда. И вот тогда-то мы с ним посчитаемся, чтобы понял он, что следует быть покорным с сыновьями Пестователя.

Всю ночь продолжалось веселье. Лестек поимел младшую дочку Пакослава и убедился, что поял ее без труда; выходит, Пакослав врал, что та еще не стала женщиной. Был у нее уже мужчина. Трезвея под утро, подумал он, что у него ведь может быть несколько жен, и дочка Пакослава, Жива, будет всего лишь одной из них, сам же он, благодаря этому браку, получит право на все земли любушан. Еще он подумал, что правильно сделал, убив обманщика Пакослава, которого теперь безуспешно разыскивали его ближние. И тут Лестек подсказал им, что староста, вероятно, ночью переплыл в Любуш за каким-то оставленным там добром.

Любушане пожелали искать Пакослава в Любуше. Но утром выяснилось, что это невозможно сделать. Кто-то заметил, что на левом берегу крутятся отряды волков, как будто бы Маджак выслал их на разведку. Выходит, не сдержал вождь велетов своего обещания, не ушел, а всего лишь притаился где-то в лесах, а вот теперь послал своих людей в опустевший град.

У Лестка спросили, что следует делать. Тот сказал:

- Это не мое дело, ведь с Маджаком договаривался Петронас. Как только Петронас появится здесь и передаст мне свадебный подарок Маджака, сундук золота, мы отравимся в Познанию.

Время шло, Пакослав не возвращался. Зато вокруг града отрядов Маджака собиралось все больше. Беспокойство о старосте проникло в сердца людей, поскольку звучали опасения, что если их староста поплыл в град, возможно, там его захватили волки и убили. Воины любушан и десятки обитателей града окружили шатер Лестка, требуя, чтобы тот приказал своим воинам переплыть Одру и отомстить за Пакослава.

- Ты, повелитель, теперь нам владыка! – кричали они. – И от тебя мы требуем покарать велетов.

Вышел к ним Лестек и сказал так:

- Слишком мало у нас плотов и лодей, чтобы переправить достаточное количество воинов. Та горстка, которая переплывет, будет выбита волками, а мы только будем беспомощно глядеть, как убивают наших братьев. Весной я организую новый поход и тогда расправлюсь с врагами на левом берегу Одры.

А будучи мстительным и чувствуя себя обманутым со стороны Пакослава, прибавил:

- Я женился на Живе, самой младшей дочке Пакослава, и связал тело свое с вашим народом. Если староста погиб, тогда я проявлю к вам еще одну милость: женюсь и на другой дочке Пакослава, таким образом, буду связан с вами вдвойне.

Ибо, познакомившись на свадьбе со второй, старшей дочкой Пакослава, Лестек возжелал ее так, что буквально пылал от похоти.

Для многих эта речь Лестка показалась странной, но народ начал подготовку ко второй свадьбе, поскольку люди склонны верить тому, кто ими владеет, пока не сделаются явными его вероломство и фальшь. Ибо, кто же мог предполагать, что тело Пакослава скрывает земля в шатре Лестка? Впрочем, с большей охотой народ пьет на свадьбах, чем рискует утратой жизни в бою.

Рассказывают и в песнях поют, что вторая свадьба, все же, не состоялась. Дело в том, что большая ватага волков подожгла Любуш на левом берегу Одры, и давние обитатели града с отчаянием в сердцах глядели с правого берега, как горят их дома. Можно ли в такой момент было устраивать свадебный пир?

Все жители Любуша собрались на высоком речном обрыве и своими глазами, как сотни велетов поджигают их жилища. Даже воины Палуки и Лестка очутились там, чтобы поглядеть на страшный пожар. Крутящиеся на левом берегу волки издавали радостные возгласы, которые были слышны через реку, так как вода несет голоса далеко. Одни лишь Лестек с Палукой сидели в шатре, пыли сытный мед и радовались мыслям об ожидающей Лестка второй свадьбе.

- Мой повелитель, - восклицал пьяный Палука, обнимая Лестка. – Воистину, ты самый хитроумный человек на этой земле, и Авданец верно сделал тебя юдексом.

Но тут в шатер вошел один из владык Лестка, под которым была сотня воинов, и громко известил:

- Выйди, господин, к реке и погляди, что творится на другой стороне!

На дворе уже стояла ночь, хмурая и беззвездная. Но, несмотря на плотную темень и морось, безумствующий на левом берегу пожар града давал столько света даже и на правый берег реки, что собравшиеся тут любушане, а так же воины Лестка и Палуки распознавали свои лица, ну а то, что творилось на другом берегу, видели как на ладони. Застыв от изумления и восхищения, глядели они на то, как из ночной тьмы появляются сотни конных воинов Пестователя, как с обнаженными мечами нападают они на никем не управляемые банды волков и устраивают резню.

Похоже, прежде чем поджечь град, велеты выкатили из дома Пакослава бочки с пивом и сытным медом, упиваясь почти до потери сознания. Теперь, когда их застали врасплох, волки защищались вяло и беспорядочно. Командирам никак не удавалось сформировать их в отряды, все были охвачены паникой. Воины Пестователя отрезали им дорогу к лошадям, оставленным на довольно отдаленном от града пастбище. Так что командовавший дружиной Петронас мог рубить велетов будто речной камыш.

Для глядевших с правого берега стало очевидным, что Петронас не поверил Маджаку. Македонец предвидел, что тот повернет и будет искать возможности отомстить. В связи с этим, Петронас укрыл свои отряды в лесу к югу от Любуша и ожидал, пока войско волков не вернется, пока не почувствует себя безнаказанным и ничем не угрожаемым. Поджог града стал для него наилучшим знаком того, что велеты уже ограбили град, что они, скорее всего, пьяны и действуют не как один кулак. Густая тьма позволила Петронасу подойти на самый край светового круга от пожара, а потом неожиданно воины Пестователя погнали своих лошадей галопом, словно гром с ясного неба, напав на воинов Маджака, бродящих туда-сюда вокруг горящего града.

Без приказа, как бы бессознательно, воины любушан, а так же несколько десятков воинов Палуки и Лестка, возбужденных видом резни волков, пожелали принять участие в бою; они запрыгнули в лодки и на плоты, чтобы переплыть на левый берег и помочь воинам Пестователя. Вместе с ними поплыла и старшая дочка Пакослава – то ли для того, чтобы сбежать от супружества с Лестком, то ли для того, чтобы искать отца в страшном пожаре.

Те, у кого было хорошее зрение, окриками сообщали остальным о происходящем на левом берегу. А там сражался Петронас, без шлема, с развевающимися белыми волосами. Те же, кто переплыл на левый берег, рассказывали потом про бой македонца с Маджаком. Великий вождь велетов изо всех сил бежал к коню, оставленному им на пастбище. Но высмотрел его Петронас, догнал и рубанул мечом по шее, по обычаю Пестователя отделяя голову от туловища. Эту голову, уже без волчьего черепа, насадил на копье кто-то из его воинов и показывал ее сражающимся, чтобы своим прибавить сил, ну а велетов еще сильнее напугать. Конюхов, стерегущих лошадей, тут же перебили, и перепуганные громадным огнем животные тут же разбежались по округе. Рассказывают, что потом любушане пару дней выискивали их по полям и лесам, пока, в конце концов, не собрали более тысячи штук, что было громадным богатством. Раздавлена была великая армия Маджака, жизнь сохранили только те из волков, которые успели добраться до темноты и до опушки леса. Из всей четырехтысячной орды, вроде как, всего тысяча воинов вернулась в свои дома. Таким образом доказал Петронас, что и левый берег реки, где остались развалины града Любуш, тоже принадлежит Пестователю.

Утром все это время моросящий дождь пригасил пожар града, в результате чего всю округу затянуло черным, смрадным дымом, который покрыл побоище и сотни валяющихся на поле убитых воинов. Объезжавшего место боя Петронаса сопровождал согд с копьем, на котором была голова Маджака. Так праздновал свою победу Петронас, одновременно позволяя своим людям, равно как и тем, что прибыли ему на помощь через реку, обдирать трупы. Любушанам он сообщил, что они могут остаться здесь, отстроить дома и защитные валы, поскольку этот кусок левого берега Одры с этих пор принадлежит полянам.

А потом как-то так случилось, что Петронас неожиданно встретил девушку необычайной красоты, которая, вместе с несколькими любушанами, чего-то очень тщательно искала в еще дымящихся горелых останках дворища Пакослава. Руки у девушки были в золе и грязи, на щеках полосы сажи, но, несмотря на все это, поразила она Петронаса своей красотой, полными алыми губами, большими зелеными глазами, благородством черт, гибким телом и длинными светлыми, заплетенными в косу волосами.

Спросил ее Петронас:

- Что делаешь здесь ты, какая красивая и юная? Ты походишь на девушку из высокого рода. Чего же ты ищешь в этом сожженном граде?

- Я разыскиваю своего отца, старосту Пакослава, который, как мне сказали, выбрался в град за своими сокровищами, где, похоже, и застали его велеты. Быть может, развалины нашего дома прячут его останки. Мне бы хотелось похоронить их надлежащим образом. Сама же я – Рута, господин, дочка Пакослава.

Тут же нашлись желающие, которые рассказали Петронасу про таинственное исчезновение старосты Любуша, а еще о том, что здесь, в граде, ожидают найти его тело. Не видели они особого смысла в том, чтобы копаться в пожарище, поскольку тело Пакослава, которого возвращение велетов застало врасплох, могло лежать очень глубоко под развалинами. Но они испытывали жалость к Руте и желали ей помочь в обнаружении отцовского тела.

- Госпожа, - прервал их рассказ один из воинов Лестка, говоря это укоряющим тоном, - пора тебе возвращаться на правый берег, на твою свадьбу с нашим повелителем, Лестком.

Петронас был изумлен:

- То есть как? Неужели свадьба Лестка с дочерью Пакослава, Живой, не состоялась?

- Нет, почему же, господин. Он уже женился на дочке исчезнувшего старосты града Любуша. Но вот теперь он решил жениться еще и на второй его дочке.

У Петронаса в Гнезде имелась жена, дочь короля Арпада, которая родила ему сына Семомысла. Но разве не было законом в этой стране, что мужчина из богатого рода мог иметь нескольких жен? Понравилась ему эта девушка, разыскивающая тело своего отца в руинах града Любуш. Она сама была из благородного семейства, так как была дочерью старосты Пакослава. Так что подумал Петронас: "А может, когда-нибудь, благодаря браку с ней, я получу право на всю Землю любушан и отберу всю эту страну у Лестка?". И охватил го страшный гнев, когда дошло до него, что едва-едва отгуляв одну свадьбу с дочкой Пакослава, захотел внезапно Лестек взять в жены и вторую дочь исчезнувшего старосты. Со злостью вспоминал он, как эти двое, вроде как великаны, Палука с Лестком, бездеятельно торчали на правом берегу, пока он сражался с Маджаком и победил того. "Это я первородный сын Пестователя, - подумал он еще. – Меня родила Дикая Женщина от семени Пестователя, и стал я великаном из великанов. И докажу это не словами но деяниями".

- А желаешь ли ты, госпожа, своей свадьбы с Лестком? – спросил он у Руты.

Девушка жестом указала ему на голову Маджака, торчащую теперь на копье согда.

- Этого человека мой отец предназначил в мужья либо моей сестре, либо мне. Меня не спрашивали, желаю ли я того. А ведь этот человек наполняет меня отвращением.

И вправду: ужасно выглядело лицо Маджака без своего волчьего черепа. И вовсе не потому, что голова была отрубленной от тела, окровавленной и мертвой, с выпученными глазами. У Маджака были густые волосы, которые не расчесывались уже несколько лет, они сбились в вызывающий отвращение огромный колтун, от которого велет, по-видимому, боялся избавиться, поскольку считалось, будто бы это может привести к скорой смерти или болезни.

- Не спрашивали меня точно так же, - прибавила Рута, - желаю ли я быть супругой Лестка. Мой отец желал породниться с семейством Пестователя, вот и отдал ему мою сестру. Но Лестек пожелал себе в жены еще и меня.

Взял себя в руки Петронас и спокойно заявил:

- Приказал Даго Пестователь, отдавая Землю любушан своему сыну Лестку, чтобы взял тот в жены дочь Пакослава и, тем самым, связал свою кровь с кровью любушан. Но он ничего не говорил про свадьбу прямо с двумя дочерьми старосты. Твой отец, Рута, сдал без боя свой град власти Лестка, который, в свою очередь, не смог защитить его от Маджака; потому-то выслали меня, Петронаса, чтобы я защитил его от смерти. Пестователь будет рад, если дочь такого знаменитого старосты очутится при его дворе в Гнезде.

Он повернулся к сопровождавшим его воинам и приказал привести для Руты одного из коней армии Маджака. Он уже принял решение, что Рута отправится в Гнездо.

Несколько воинов из Познании стало громко протестовать, опасаясь гнева своего господина за то, что позволили они забрать у того его будущую жену. Но Петронас приказал своим воинам наказать их батогами, посадить на плот и отправить на правый берег.

А там, на высоком обрывистом месте было вымощено место, с которого Лестек с Палукой могли видеть все, что происходит на левом берегу. Оба уселись на принесенных для них конских седлах, над их головами растянули тент, чтобы не докучал им до сих пор сыплющийся мелкий дождь. Но оба мало чего могли увидеть, так как дым от гаснущего пожара черным облаком покрыл поле и луг, на которых разыгралась битва, и где Петронас праздновал свою победу.

Лестек – о чудо! – на первый взгляд с безразличием принял сообщение, что Петронас забрал у него Руту, еще одну дочь-красавицу Пакослава. Помня, что в гневе он совершенно напрасно убил старосту града Любуш, Лестек решил с этих пор получше следить за собой. Один только Палука видел на его желтом лице сильный румянец, который был проявлением кипящей в нем злости. Крючковатый нос покрылся капельками пота, столь сильно сражался Лестек сам с собой, пытаясь не проявить своих истинных чувств.

- Не будет доволен Пестователь, любящий мир, - сказал Лестек Палуке, - что Петронас вызвал войну с велетами. Лично я, взамен за вечный мир с волками, планировал отдать Маджаку град Любуш и левый берег, только вот все попортил Петронас. А еще он не отдал мне сундука с золотом, который мне обещал Маджак.

- Вождь волков повел себя, как изменник! – воскликнул Палука, изумленный столь странными словами Лестка. – Ты успел переправиться через реку, но вот меня Маджак хотел осадить в граде.

- А откуда ты знаешь, как он на самом деле поступил бы с тобой? – спросил Лестек. – А может и тебе позволил бы спокойно переправиться на правый берег? Похоже, ты ведь не испытывал страха, увидав приближающиеся отряды Волков. Впрочем, за валами града ты мог защищаться, а я пришел бы тебе на помощь или же заключил бы с Маджаком мир на более выгодных условиях, чем Петронас.

Палука был красивым молодым человеком, в чем-то похожим на Пестователя, вот только быстрым умом он не отличался. Забыл он уже, каким страхом наполнил его вид появившихся из леса отрядов Маджака. Не доходило до него и то, что Лестек никак не мог прийти к нему с помощью, поскольку у велетов был громадный перевес в силах, и Маджак вообще не позволил бы выйти на берег воинам Лестка.

- Нет, не боялся я Маджака. И тогда готов я был вступить с ним в бой, - гордо заявил он Лестку.

- Тогда рассказывай всем, как Петронас спутал все наши замыслы. Я уверен, что велеты не простят поражения, и когда выберут себе нового вождя, соберут новую армию, захватят левый берег и, кто знает, переправятся на правый и тогда вынудят Пестователя воевать. Не будет доволен Пестователь тем, что необходимо взять в руки меч, вместо того, чтобы валяться в ложе с новой женой. И пускай Пестователь выгонит Петронаса из Гнезда. Это же чужой человек, что нам по нему тосковать.

- Пестователь женился на сестре Петронаса, Зоэ. Так что не выгонит он его, - отрицательно покачал головой Палука.

- Правду говоришь. Пестователь сделался безвольным карликом в постели этой женщины, - заявил Лестек.

И решил Лестек, что с этого момента станет презрительно выражаться о своем отце, чтобы презрение это передалось и другим. Ибо, разве не проявил слабость Пестователь, который, вместо того, чтобы осудить самовольный поход Лестка и Палуки на Землю любушан – раз уж так желал он мира – принял этот факт к сведению без малейшего противодействия. Более того, сделал Лестка повелителем этих земель и послал ему на помощь свою младшую дружину. Для Лестка то был урок, что Пестователь боится своеволия своих сыновей, ведь не осудил он своеволия Авданца, захватившего Землю шлензан и град Вроцлавию. "Стал Пестователь слабым и трусливым", - подумал о нем Лестек.

Не имея возможности хоть что-то увидеть на левом берегу, он с Палукой возвратился в шатер, где они стали пировать, что, в конце концов, к ним прибудет Петронас и вручит им сундук золота. Только ничего подобного не произошло, а ночью ожило в Лестке воображение. Успокоил он мужское желание со своей женой, Живой, дочерью Пакослава, но, имея ее под собой и будучи в ней – Лестек думал о Руте. Почувствовал он в себе боль, ибо такова уж людская природа: более всего человек жалеет о том, что прошло мимо него, чем радуется тому, что добыл и поимел. А более всего для Лестка болезненной была мыль о том, что околдованный красотой Руты Петронас забрал ее себе, а ведь Лестек уже считал ее своей второй женой. Потому-то, хотя и успокоил он уже свое мужское желание, вновь пробудилось оно у него при воспоминании о красоте Руты, и, не имея возможности успокоить его теперь, стал он неожиданно молотить кулаками спящую рядом жену. Та, поначалу, поддалась побоям, молча принимая удары, но вдруг, когда Лестек уже зашелся в гневе и бил Живу все сильнее, та девка, о которой Пакослав говорил, будто бы она никогда еще не была женщиной, проявила вдруг необыкновенную силу, схватила лежащий рядом меч и приставила его лезвие к горлу Лестка.

- Убью тебе, слышишь? Если хоть раз еще ударишь, убью тебя в тот момент, когда ты менее всего будешь этого ожидать. Убью, даже если потом придется умереть самой.

Лестек перестал избивать Живу, думая, что может быть коварно убит прямо в ложе, причем, от руки жены. А та отгадала его перепуг и с тех пор частенько угрожала ему смертью, вынуждая поддаться ей, заставляя удалять от себя наиболее красивых наложниц. И, как это бывает с мужчиной, воспитываемым женщиной, а такой была незрячая наставница, который подсознательно всегда побаивается сильных и властных женщин, Лестек довольно скоро попал под власть Живы, дочери старосты Пакослава. "Пожалуюсь наставнице, - думал Лестек. – А уж она расправится с девкой, не даст ей меня убить". Но потом оказалось, что стыдится он сообщить о своей слабости слепой опекунше, и с тех пор жил во власти обеих женщин до тех пор, пока одна из них не отравила другую.

На следующий день, утром, вновь Лестек с Палукой вышли на крутой береговой обрыв, чтобы глядеть на левый берег Одры. Пожарище почти что совершенно погасло, дым уже переставал затягивать поля, луга и развалины града. Только там уже не было видно воинов Пестователя, которые, вероятнее всего, ушли отсюда еще ночью. Куда? Этого никто не знал. И только громадные стаи ворон и галок кружили над мертвыми телами велетов.

- Ушел, презирая нас, и не отдал мне моего сундука с золотом, - мрачно сообщил Лестек Палуке.

Оба поняли, что ожидать встречи с Петронасом было бы пустой тратой времени. Тогда они отдали приказ своим воинам выступать в сторону Познании, позволяя оставшимся в живых обитателям Любуша остаться на месте, поселяясь на правом берегу, либо возвращаться на левый, на руины града.

Не прошло и дня, как лисы выгребли из земли в том месте, где стоял шатер Лестка, людские останки, в которых жители Любуша узнали Пакослава. Мертвец был заколот коротким мечом, так что люди усмотрели в Лестке убийцу своего старосты. А поскольку у вестей крылья, словно у птиц, то сообщение об убийстве, совершенном Лестком, опередило его поход через Землю любушан. Лестек был изумлен, когда, вместо приязни, он, повелитель этой страны, встретил на своем пути враждебные, не желавшие его грады. Те же самые, которые раньше принимали его радостно, теперь проявляли к нему безразличие и только лишь притворялись его подданными, поскольку это Пестователь назначил Лестка их повелителем. В конце концов, когда переходил он небольшую речку, над котоой стояли два небольших городка: Лисицув и Нелисицув, и где еще помнили, как Даго Пестователь убил дракона по имени Щек, какой-то старец бросил Лестку в лицо обвинение в убийстве старосты Пакослава. Тогда Лестек приказал вырезать жителей обоих городков, только большая часть из них успела сбежать в леса, так что убили только лишь стариков и старух. И это возбудило такую громадную ненависть к нему, что Страна Вольных Людей взбунтовалась против Лестка, и с тех пор сам он уже не был уверен: а продолжает он быть или нет повелителем этих земель. Ведь никто не платил ему никаких даней, а когда он пытался вынудить их, посылаемых им сборщиков налогов убивали.

Крылатые вести и в Гнездо прибыли раньше, чем младшая дружина под командованием Петронаса. Раньше воинов прискакал туда и посланец от Лестка с жалобой на Петронаса, что тот не отдал ему сундучка с золотом, и что он привел к открытой войне с велетами. Только не знал Лестек, что Пестователь, как и каждый властитель, имел в его армии свои глаза и уши, так что он получил подробный рапорт о том, что произошло на левом и правом берегах Одры, про оборону сыновей от рук коварных волков, о победе Петронаса и смерти Маджака.

Вот только в то время Пестователь продолжал болеть Отсутствием Воли, не хотел он ни видеться, ни говорить ни с кем, кроме жены своей, Зоэ. И как будто бы для большего унижения своих сыновей и лучших людей, приказал он ей, чтобы в парадном зале та в одиночестве садилась на тронфе и выслушивала все дела, которые хотели предложить вниманию Даго. Так что это как раз она приняла посланцев от Лестка и Палуки, жалующихся на действия Петронаса. Женщина молча выслушала их, а потом приказала уйти, не одарив хотя бы словом. Униженные, те вернулись в Познанию, рассказывая, что это не Пестователь правит державой, а его супруга Зоэ.

В том числе и Петронаса, который вернулся из похода на запад, в парадном зале приняла Зоэ, а не Пестователь.

Петронас не дал по себе понять, сколь оскорбительным показалось ему такое поведение Пестователя, и с величайшей покорностью рассказал сестре о том, что случилось на берегах Вядуи, про трусость Лестка, про бессмысленные поступки Палуки, про бой, который пришлось ему самому провести с Маджаком, защищая сыновей Даго.

Под конец возложил он к ногам сестры шкатулку с золотом, которую получил от Маджака, после чего попросил разрешения жениться на Руте.

- Приведите сюда эту девку, - приказала Зоэ.

Когда же увидела, сколь красива девушка, заявила сквозь стиснутые губы:

- Неужто забыл ты, Петронас, что у тебя уже есть жена, красавица Дина, дочь короля Арпада, и что она родила тебе сына, Семомысла? Ты же веришь в Христа, следовательно, второй жены иметь не можешь. Обидится король Арпад, что ради другой женщины презрел ты его дочерью. Зато нет еще жены у нашего Великого Канцлера Яроты; так что воля Пестователя заключается в том, чтобы вторая дочь старосты Пакослава сделалась его супругой, а не кого-то другого.

Потом она3указала на шкатулку с золотом, стоявшую у ее ног:

- Забери ее, Петронас, и предназначь золото для расширения и лучшего вооружения младшей дружины. Нас окружает множество врагов, как явных, так и скрытых. Так что нам будут нужны сильные руки и острые мечи.

С покорностью принял ее приказы Петронас, но, очутившись у себя в комнатах, безумствовал он от гнева и унижения. Достаточно было ненадолго покинуть Гнездо и отправиться защищать сыновей Пестователя, как Зоэ отодвинула его от Даго Повелителя и заняла его место.

Три дня и три ночи не покидал Петронас своих комнат, он ничего не ел, только пил вино. Узнал об этом Даго Повелитель и спросил у Зоэ:

- Почему ты не дала ему женщину, которая ему понравилась? Зачем ты так унижаешь его, хотя, наверное, знаешь, что, возможно, он будет нам нужен еще не раз.

Та ответила на это:

- А ты, муж мой и повелитель, зачем все время называешь своих сыновей великанами, хотя те убегали от волков, словно трусливые зайцы, и только лишь благодаря Петронасу были спасены их жизни?

- О своих сыновьях я знаю, что сотворены они из моей крови, а их матери умерли при родах, как это всегда происходит, когда приходит на свет настоящий великан. Можешь ли ты то же самое сказать про Петронаса? Признай, кем был ваш отец, и кем была ваша мать.

- Ты же знаешь, повелитель, что только дети из великих родов могут служить императору ромеев. Но ты же не знаешь Македонии, и имя нашего рода тебе ничего не скажет. Если ты так ценишь Петронаса, назови его великаном, ибо он того жаждет и ради этой цели свершает великие подвиги.

- Невозможно! Он ведь не из рода спалов, - заявил Даго Пестователь. – Тебя же, Зоэ, попрошу переговорить с Петронасом как сестра с братом и постараться успокоить его гнев и горечь.

Зоэ пошла к Петронасу, который поначалу не желал с ней разговаривать, даже презрительно сплюнул ей под ноги. Та не почувствовала себя оскорбленной, поскольку понимала, насколько сильно обидела брата. И, хотя тот не желал слушать, Зоэ сказала:

- Ты отдал меня в объятия Пестователя и не имел по этой причине ни малейшего сожаления, хотя и знаешь, что я люблю не его, но тебя. Тебе хотелось, чтобы я овладела душой Пестователя и сделалась истинной владычицей. Так оно и произошло. Но ты сам даже на миг не подумал о том, как мне больно, что ты стал мужем Дины, дочери короля Арпада, и что это ее, а не меня, ты прижимаешь к себе, и у вас появился ребенок. А ведь я все так же тебя люблю, и потому больше ты не получишь никакой другой женщины, в особенности, столь красивой, как Рута.

- Берегись меня, - предупредил Петронас. – Это я отдаю приказы дворцовой страже. Так что берегись, чтобы не умереть.

- Твоих угроз я не боюсь. Ты не убьешь меня, даже если вместо любви я разбудила в тебе ненависть. Это же по твоей просьбе сделала я Пестователя малым карликом, чтобы ты смог стать великаном. Я не знаю, когда это случится. Через год, через два или позднее. Но он признает тебя великаном.

Зоэ вытянула в сторону Петронаса руку с золотым перстнем, которую он покорно поцеловал, поскольку то была руа жены Пестователя и владычицы полян.

Так неожиданно понял Петронас, что попался в расставленную самим же собой ловушку. Благодаря Зоэ, сделал он Даго Повелителя лишенным воли мелким существом. Вот только мог ли он предвидеть, что Зоэ не останется пассивным орудием в его руках, но начнет смаковать, чем является власть над другими людьми, даже над собственным братом и первым любовником. Мог ли он предполагать, что в один прекрасный день захочется ей точно так же править, как он долгое время правил ею, приказывая ей сделаться женой Пестователя. Никто не предостерег его, что женщины – это самые мстительные на земле существа.

Петронасу не хотелось становиться великаном по милости собственной сестры. Он верил, что заслуживает того, чтобы Пестователь, без чьей-либо подсказки, оценил его великие деяния и признал великаном. А раз такого не могло случиться, поскольку вместо Пестователя правила Зоэ, решил он бросить свои мечтания и вернуться к ромеям.

Рассказывают, что в величайшей тайне приказал Петронас подготовиться к дальней дороге тем согдам, которые не женились на склавинских женщинам и которые иногда тосковал по Византиону. Упаковал он все свое имущество во вьюки, которые погрузили на специального коня. А в качестве верхового для него приготовили самого сильного и быстрого жеребца. Вместе с Петронасом покинуть Гнездо решили десять согдов.

Но, разве может нечто подобное оставаться в тайне перед повелителем, тем более, перед женщиной – женой повелителя.

Внезапно Петронаса вызвал пред свое лицо Даго Пестователь, что было чем-то необычным, поскольку давно уже не видел он никого, кроме Зоэ. В комнате, в которой пожелал он переговорить с македонянином, были они одни.

- Не лги мне и не пытайся обвести вокруг пальца, Петронас, - промолвил Даго Пестователь. – Я знаю, что ты желаешь меня покинуть.

- Да, - признался Петронас, низко склоняя голову перед Пестователем. – Чувствую я в себе Жажду Деяний и желаю отправиться туда, где мог бы их проявить.

- А разве не сделал ты это, победив Маджака?

- В качестве награды за мои деяния ты, господин, даже не показал своего лица.

- Плохо я поступил, Петронас, и прошу у тебя прощения. С этих пор ты всегда будешь иметь доступ ко мне. Я решил тебя сделать не только командующим моей личной стражи, вождем моей младшей дружины, но и всех моих войск.

Принял Петронас власть из рук Пестователя и отказался покинуть Гнездо. Вот только не дождался он, чтобы Пестователь назвал его великаном.

Очень торжественно провели свадьбу Яруты с Рутой. Только не было там Петронаса, так как он отговорился какими-то военными обязанностями. С того же времени избегал он и встреч с Зоэ. Но однажды они столкнулись друг с другом в сенях гнезненского дворища, когда Петронас выходил из комнат Пестователя.

- Не знала я, - заговорила с ним Зоэ, - что какая-то девка могла стать для тебя милее меня.

Петронас не отвечал, и тогда Зоэ продолжила с угрозой в голосе:

- Много раз выпытывал у меня Пестователь, не встречала ли я, находясь при дворе у ромеев, человека по имени Кир. Он его опасается. Бывает, что ночью просыпается с криком и хватает свой зачарованный меч.

Петронас пожал плечами.

- Ты давно уже могла сказать ему, что Кира не существует.

- Именно так я ему и говорю, Петронас. Но будь ко мне милее хотя бы немножко, прошу тебя…

Тот согласно кивнул и ушел. Зоэ же долго глядела ему вслед, размышляя над тем, кем сильнее она себя чувствует: его сестрой или же женой Пестователя.

Рассказывают, что где-то в это же время Лестек приказал изготовить для себя новую корону юдекса, которую с тех пор с гордостью носил на голове.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

ЛЯХИ

Осенью, где-то через год, как Лестек захватил Землю Любушан, ко двору Дабуга Авданца в Гече поступили тайные вести о том, что князь Сватоплук, повелитель Великой Моравы, принял решение о приготовлениях к военному походу, цель которого была в том, чтобы отобрать Земли Шлензан и града Вроцлавия. Выступление должно было случиться весной, когда сойдут снега в Моравской Браме, а низинные и горные луга покроются травой, способной прокормить лошадей воинов. Ибо, в связи с нарастающими распрями на границе с тевтонцами, Сватоплук не собирался связываться со слишком медленными повозками с кормом, равно как и с пешими отрядами щитников, и слишком долго пребывать по северной стороне гор Карпатос. Военный поход с целью отобрать Земли Шлензан и Вроцлавии должен был быть коротким и эффективным; впрочем, Сватоплук ожидал, что уже само его появление на полночной стороне гор Карпатос вызовет такой огромный страх в отрядах Авданца, что они сами рванут из Вроцлавии и оставят Землю шлензан. Ну а для выполнения этого задания ему нужна была быстро перемещающаяся и многочисленная армия, по крайней мере три тысячи конных воинов. Захватывать грады Сватоплук не планировал, не собирался он нарушать и вечного мира с Пестователем, пересекая границу между Великой Моравой и полянами, что шла по вершинам Венедийских Гор.

Но стоит знать, что Сватоплук подвинул вассала Великой Моравы – князя Ватая из Червенских Градов, чтобы тот воспользовался оказией, которой станет вступление Сватоплука в Землю шлензан, и снабдил вооружением воинов князя Чемы, сына Сандомира, который уже много лет пребывал при дворе в Червени. Князь Чема должен был отобрать у полян наследие своих отцов, то есть Сандомирскую Землю и Лысогоры, вроде как, слабо осажденные войсками полян. Если бы у Чемы появились дополнительные силы, Сватоплук советовал ему завоевать соседний Край лендзян прозываемых ляхами, которые с какого-то времени, опасаясь могущества Пестователя, платили ему дань. То, что Чема отберет у полян Сандомирскую Землю и Лысогоры, Сватоплук посчитал наказанием для самого Пестователя, причем, нацеленным весьма хитроумно, поскольку Сватоплук не собирался принимать в этом участия, чтобы не нарушать вечного мира с Даго.

Нет смысла отрицать громадной терпеливости и огромной снисходительности, которые проявил князь Сватоплук, когда Дабуг Авданец захватил подчиненные Великой Мораве Землю шлензан и град Вроцлавию. Он не атаковал Авданца сразу же, зато целых три раза направлял послов в Гнездо с просьбой, чтобы сам Даго Пестователь покарал выходку своего бастарда Авданца. И, либо заставил бы его вернуть Моравской державе захваченные земли и грады, либо же заставил бы его покориться Сватоплуку, стать его вассалом и выплачивать громадную дань. Увы, как-то так всегда странным образом складывалось, что посланцы Сватоплука, хотя Великий Канцлер Ярота и командующий войсками Пестователя, Петронас, всегда достойно принимали их, никогда не были допущены пред лицо самого Пестователя. Всякий раз оказывалось, что Пес- тователь пребывает где-то далеко на охоте или же занят чарами на Вороньей Горе. Ярота же и Петронас давали посланцам Сватоплука уклончивые пояснения, что у них самих недостаточно сил, чтобы наказать Авданца, который обрел огромную силу. Еще послам Сватоплука объясняли, что Даго Пестователь никогда не извлечет меча против собственного бастарда, а без угрозы мечом Авданец никогда не проявит послушания. Так что послы ни с чем возвращались к князю Сватоплуку, самое большее, привозя сплетни о болезни Пестователя, называемой Отсутствием Воли. Князь Сватоплук этим слухам и сплетням не верил, замечая в завоеваниях Авданца сознательное действие самого Пестователя, который столь низменным способом, пользуясь своими сыновьями, желал расширить границы державы полян. Как ему когда-то открылся Пестователь, во время их встречи много лет назад в Венедийских Горах – в соответствии с каким-то там предсказанием, он собирался править землями от Сарматского моря до самых гор Карпатос. Не пренебрегал Сватоплук и тайными вестями, будто бы раздухарившийся победами Авданец договаривался с воеводой Ченстохом ударить на Каракув. Что же вообще оставалось Сватоплуку, как, наконец-то, принять решение о приготовлениях к военному походу через Моравскую Браму на полуночную сторону гор Карпатос, дабы наказать Авданца и отобрать то, что принадлежало Великой Мораве.

Рассказывают, что Дабуг Авданец и вправду перепугался, услышав о готовящемся против него походе князя Сватоплука. Он тут же выслал тайных посланцев к епископу Вичингу, умоляя того замолвить за себя словечко, поскольку он, Авданец, распространяет христову веру на завоеванных землях, а так же жаждет когда-нибудь сделаться вассалом Великой Моравы. Во всем этом не было ни слова правды, только Авданцу была важна не правда, но то, чтобы Сватоплук отложил свой военный поход на северную сторону гор Карпатос на какое-то другое время. В течение выигранного времени Авданец желал вооружить завоеванные земли и грады, чтобы Сватоплук познал здесь не победы, но поражения. Но тут оказалось, что епископ Вичинг находится в немилости у князя Сватоплука, поскольку встал он по стороне тевтонцев в пограничных спорах, которые продолжались у Сватоплука то с королем Арнульфом Каринтийским, то с его бвстардами, прежде всего, со старшим из них по имени Цвентиболд, которого могущество Моравской державы уж очень сильно кололо в глаза.

В сложившейся ситуации Авданец обратился за помощью к Лестку в Познании, как к юдексу. Юдекс Лестек отказал ему в военной помощи, тем самым отказали Авданцу Палука и Семовит из Крушвицы. Дело в том, что Авданец выбрал неудачное время, чтобы просить помощи у Лестка. В Познании произошло нечто ужасное: поев грибов скончалась в ужасных мучениях слепая наставница, советов которой Лестек всегда слушался. В отравлении наставницы обвинили жену Лестка, Живу, дочку Пакослава из Любуша. Только обвинение это не находило подтверждения в доказательствах. Потому однажды ночью, Жива, когда пребывала она в ложе с Лестком, коварно приставила ему нож к горлу и заявила: "Повесь фальшивых обвинителей, Лестек. И теперь слушай меня, как раньше слушал слепую. Я заменю тебе ее, раз ты всегда был послушен женским советам".

Понял Лестек, что, либо он послушается своей жены, либо же решится осудить ее на смерть как подозреваемую в отравлении наставницы. Но тут же стало известно, что жена его не праздна. Лестек хотел иметь сына, поскольку давно уже кашлял кровью и знал, что долго жить не будет Ворожеи и жерцы, которых приводили к его супруге, заверяли, чо у него родится сын. Тогда Лестек приказал повесить в Познании всех тех, кто обвинял Живу в отравлении. Потому сбежал из Познании сын слепой наставницы, Наленч, и нашел убежище в Гнезде у Петронаса. А раз уж привык Лестек во всем слушать свою наставницу, то очень легко подчинился он и своей жене. Она же убедила того, что, в связи с плохим состоянием его здоровья, ведь тот и вправду, время от времени, кашлял кровью, не может он отправиться с воинами на помощь Авданцу. Ибо не хотела Жива, чтобы в чем-либо и каким-либо образом проявил Лестек свою слабость и утратил власть, что могло случиться, если бы Сватоплук победил не только Авданца, но и Лестка юдекса. Впрочем, возрастающие постоянно мощь и богатство Авданца вызывали зависть как Лестка, так и Палуки с Семовитом. Они были уверены, что, как не раз уже случалось в те времена, в самом худшем случае Авданец потеряет Вроцлавию и Землю шлензан, а от полного разгрома откупится он от Сватоплука накопленным золотом. Ведь чаще, чем до битв, доходило в те времена до переговоров, в ходе которых более слабый платил более сильному.

Тогда Авданец выслал письмо бастарду Арнульфа, Цвентиболду, прося того начать наступательные действия на границе с Великой Моравой. За это Авданец обещал Цвентиболду много золота, поскольку подобные действия должны были заставить Сватоплука стеречь свою границу с тевтонцами и отказаться от военного похода на северную сторону гор Карпатос.

Цвентиболд согласился начать военные действия, но поставил услоие. Пускай Авданец, если у него имеется столько золота, перекупит короля Мардов, Арпада, и склонит его передать под командование Цвентиболда десятка полтора отрядов вооруженных кочевников; сам Арпад со Сватоплуком воевать не мог, потому что недавно заключил с ним мир.

Авданец понимал, что для короля Арпада его имя ничего не значитЮ и великий король мардов, прозываемых еще и мадзярами, не пожелает входить с ним в какие-либо договоренности. Другое дело, если бы с подобным предложением выступил сам Даго Пестователь, с которым Арпад много лет назад заключил кровное братство и дажк выдал свою дочь замуж за Петронаса, верховного командующего войск Песитователя.

Так что Авданец выслал послов в Гнездо с просьбой, может ли он лично представить Пестователю свою просьбу о заступничестве у короля Арпада. И, о чудо, он получил согласие на то, что он может прибыть в Гнездо и встретиться с Пестователем. Тогда Авданец погрузил на телегу целых четыре сундука с золотом и в окружении полусотни воинов поздней осенью отправился в Гнездо.

Странно выглядела эта новая встреча Авданца со своим отцом, Даго Пестователем. Повелитель полян принял Дабуга в большом парадном зале заполненном воинами. Пестователь сидел на позолоченном троне, на похожем троне заняла место красавица Зоэ, за троном стояли Ярота и Петронас. Авданец оделся достойно, на нем была дорогая и чрезвычайно мастерски изготовленная кольчуга, спина его была покрыта пурпурным плащом, в руках он держал шлем с павлиньими перьями, который снял, чтобы проявить уважение Пестователю. В красивом и тоже дорогом платье из коричневого бархата была одета и Зоэ, на лбу ее и на волосах блестела инкрустированная драгоценными камнями ременная повязка. Один лишь Пестователь был одет небрежно: на нем был старый, во многих местах протертый плащ. Только это не было заметно, поскольку внимание зрителей, прежде всего, привлекало желтоватое сияние камня Святой Андалы, удивительно сильно светившегося у него на лбу. Авданцу показалось, что Даго Пестователь ни разу на него не взглянул, но взор его либо блуждал по балкам потолка, почерневшего от дыма факелов и масляных светильников, либо сам он прикрывал глаза веками, и тогда казалось, будто бы Повелитель засыпает.

У подножия трона Авданец опустился на одно колено, покорно склонил свою голову с белыми, как у Пестователя, волосами и начал долгую речь об угрозе, которая нависла над ним со стороны князя Сватоплука. Он просил, чтобы Даго Пестователь помог ему в этот трудный момент, уговорив короля Арпада предоставить несколько отрядов мардов Цвентиболду, так как король Арнульф скупится в воинах для Цвентиболда, которому солдаты необходимы для непрекращающихся боев с норманнами.

А когда он закончил говорить, в парадном зале повисла глубокая тишина. Пестователь выглядел, словно бы спал, потому что его глаза были закрыты веками. "Да он меня вообще не слушал, - подумал Авданец. – Воистину болеет он Отсутствием Воли".

Тишину, воцарившуюся в парадном зале, перебил звучный голос Петронаса.

- Говорит Даг Пестователь и Повелитель, Авданец, что не дава тебе разрешения на захват Земли шлензан и града Вроцлавии.

- Это правда, - признал Авданец. – Но я несколько раз просил аудиенции у Пестователя, но не был принят. А потом Лестек объявил себя юдексом и поощрил меня занять Вроцлавию и земли шлензан.

- Для кого ты захватил эти земли и все их богатства? – вновь громка спросил Петронас.

Авданец беспокойно огляделся по сторонам. Он хотел сказать, что все эти земли он захватил для Пестователя, но ведь он, Авданец, забрал себе все богатства и не отдал Пестователю хотя бы малую долю из них.

- Не знаю, господин, что мне следует ответить, - наконец-то выдавил из себя Авданец.

- Если ты захватил все это имущество и богатство для себя, тогда ты сам и должен их защищать, - сказал ему Петронас. – Другое дело, если ты сделал это ради Даго Повелителя.

- Да, для него я это сделал! – радостно воскликнул Авданец. – Да, я захватил те земли во имя Пестователя и ради расширения границ державы полян. Я привез четыре сундука золота, чтобы передать их Даго Пестователю в дар.

- Не нужно Даго Пестователю твое золото, Авданец. Но ты обязан очень громко поклясться в присутствии здешних и своих воинов, что как Землю шлензан, так и Вроцлавию, ты занял для Даго Пестователя, ради расширения границ его власти.

- Клянусь! – чуть ли не выкрикнул Авданец.

- Этого мало. Повторяй за Великим Канцлером, Яротой, слова присяги, - приказал Петронас.

Тогда из-за трона Пестователя вышел Ярота и начал читать то, что было записано ним черной краской на березовой коре. И Авданец громко повторял его слова:

- Я, Дабуг Авданец, господин в Гече, Честраме и многих других градах, я, слуга Даго Повелителя и Пестователя, его воевода и воин, заявляю всем и каждому, что для Даго Пестователя и с целью расширения его державы и власти, завоевал я Землю шлензан и град Вроцлавию, которые ему в этот момент передаю в собственность и вековечное владение. Слова свои подтверждаю торжественной присягой, прося дальнейшей милости и защиты, кладу голову под плащ Пестователя. Эту же присягу подтверждаю просьбой о том, чтобы Даго Пестователь принял на свой двор моего первородного сына, Скарбимира, где его воспитанием займется супруга Пестователя, светлейшая госпожа Зоэ…

Прекратил повторять Авданец за Яротой, слова застряли у него в горле. Сложить присягу? Да. Вложить голову под плащ Пестователя? Да. Но вот отдать Пестователю первородного сына, Скарбимира? Нет. Ведь это означало положиться на милость и немилость Пестователя, который за всякое непослушание Авданца мог отрубить парню голову или приказать его удушить. Правда, жена Авданца, Аске, снова была непраздной, и она может родить ему сына, но Скарбимир дорог был сердцу Авданца.

- Да как же это, повелитель? – спросил перепуганный Авданец, чувствуя, что пот покрывает ему лоб. – Ведь Скарбимир еще маленький, он нуждается в материнской опеке…

- Ты думаешь, что ее не хватит для него здесь, в Гнезде? – резко спросил его Петронас. – Светлейшая госпожа Зоэ не будет ему худшей матерью, чем кто-либо другой. Знай, что уже начаты переговоры с королем Арпадом. Тридцать отрядов мардов готов он предоставить Цвентиболду, чтобы весной те могли ударить на Сватоплука, а ты не желаешь отдать своего сына под опеку Даго Пестователя? Твоя жена, Аске, беременна. Но если ты считаешь, будто бы Скарбимир слишком мал, чтобы его воспитывали чужие люди, тогда привези его ко двору в Гнезде вместе с его матерью, Аске.

- Я отдал все захваченные земли. И отдам все свои богатства, - мямлил Авданец.

Он и вправду был потрясен. До сих пор он сам себе внушил, будто бы он великан, который перерос даже своего отца, Даго Пестователя. Каждый его шаг был отмечен победами. Такими же удачными становились его интриги и тайные замыслы. Ибо, разве не он, Авданец, сделал Лестка юдексом, чтобы отщипнуть власти Пестователя и получить от Лестка согласие на завоевание Земли шлензан и Вроцлавии? И вот, неожиданно, в одно мгновение сделался он вроде как карликом, который должен был полагаться на милость и немилость людей из окружения Пестователя, которые, как оказалось, прекрасно знали его тайные замыслы, договоренности с Цвентиболдом, условия начала войны на границы Моравской Державы. А Лестек, Палука и Семовит его, Авданца, покинули. И ничего не значило, что у него армия была в два раза многочисленней, чем у даго Пестователя, что иногда он подумывал над тем, а не договориться ли с братьями, не захватить Гнезло, низложить Пестователя с трона, после чего убить Лестка и объявить самого себя повелителем полян. Знали ли в Гнезде его самые потаенные мысли? А может быть, приезд в Гнездо был тем самым, четвертым неверным шагом, перед которым предостерегал его ворожей с горы Шленза? Только ведь он не мог не приехать сюда и просить помощи, раз ему грозила месть князя Сватоплука, поскольку в этой части света ни у кого не было сил больше, чем у него. Не лучше ли было бы, билась в голове мысль, вернуть Сватоплуку захваченные земли и Вроцлавию, отдать ему все добытые им самим богатства, но сохранить при себе жену и первородного сына. Вот только кто мог поручиться, что мстительный Сватоплук не потребует того же самого, что и слуги Пестователя?

- Прости мне, Даго Господин и Повелитель, все мои провинности, - произнес Авданец дрожащим голосом, - но верни мне свою милость. Разреши, чтобы мой сын, Скарбимир, чуточку подрос. А после пострижин я привезу его к твоему двору.

Авданец почувствовал на себе чей-то взгляд. Ну да, это Даго Пестователь поднял веки и с необычным вниманием глядел на него. Если правдой было то, что был ему знаком язык тела, то наверняка в этот момент пожелал он по выражению глаз Авданца, из наклона его тела, по движениям его ладоней узнать истинные чувства и мысли своего бастарда.

Внезапно Пестователь встал с трона и покинул парадный зал, а за ним вышла Зоэ. Петронас с Яротой все еще стояли за опустевшим троном. Авданец хотел было уже подняться с коленей, но Петронас значаще поднял руку.

- Постой еще так, Дабуг Авданец, - заявил он, - поскольку я буду обращаться к тебе от имени Даго Господина.

И Авданец остался стоять на коленях перед пустым троном, хотя и понимал, что именно таким образом хотели его, Авданца, унизить перед воинами Пестователя и его собственными.

- Дабуг Авданец, - торжественно произнес Петронас. – Даго Пестователь и Повелитель поверил твоим словам. Своего первородного сына привезешь после пострижин. Но достаточно ли у тебя золота, чтобы подвигнуть короля Арпада оказать помощь Цвентиболду?

- Я привез четыре сундука…

- Этого мало, Дабуг Авданец. Эти четыре сундука пойдут королю Арпаду. А что же останется для Даго Пестователя?

- Я вымету всю свою сокровищницу, - пообещал Авданец.

- Сделай это, - приказал Петронас.

После этих слов Ярота и Петронас покинули парадный зал. Авданец же наконец-то поднялся с коленей. В окружении полутора десятков воинов отправился он в посад в дом, специально назначенный для гостей, там приказал подать себе кувшин меду, упился допьяна и заснул. А утром, не встретившись больше ни с Пестователем, ни с Петронасом или Яротой, отправился он в обратную дорогу домой, в Геч.

Его гордость великана никак не желала согласиться с унижением, которое он познал в Гнезде. Потому-то, не имея возможности вынести это ужасное чувство и защищаясь перед ним, Авданец быстро пришел к выводу, что Даго Пестователь, раз уж не обмолвился с ним ни словом, по-настоящему стал лишенным собственной воли карликом. Краем полян правил чужой человек, македонянин Петронас. И хотя по приезде домой Дабуг очень скоро отослал в Гнездо воз, наполненный серебром и золотом, драгоценным оружием и великолепными одеждами, он поклялся отомстить Петронасу, поскольку Даго Пестователя сам он властителем уже не считал.

Рассказывают, что вместе с приходом зимы, которая в том году была практически бесснежной, Петронас во главе отряда воинов Пестователя отправился в далекий путь к своему тестю, королю Арпаду. В Гнезде его не было два месяца, но впоследствии сталось так, что когда князь Сватоплук весной следующего года приказал своим войскам садится на коней, чтобы отобрать Землю шлензан и Вроцлавию, совершенно неожиданно границу с державой восточных франков перешли отряды тевтонцев под командованием Цвентиболда и других бастардов короля Арнульфа. Впервые в истории, тевтонцам помогали отряды мардов короля Арпада. Поэтому, вместо того, чтобы направиться в сторону Моравской Брамы, князь Великой Моравы был вынужден отражать нашествие с запада. Мало того, как будто насмехаясь над Сватоплуком, войска Авданца и воеводы Ченстоха перешли границы Моравской державы и попытались неожиданной атакой захватить Каракув, в котором находился гарнизон из богемов. К сожалению, чуткие богемы не позволили застать себя врасплох и настолько храбро защищали крепость на высоком, обрывистом берегу реки Висулы, что после краткосрочной осады войска Ченстоха и Авданца отказались от попытки захватить Каракув и вернулись по домам. В жизни Авданца то было его первое поражение. Понял он, что не добудет богатств Каракува иным путем, как только изменой и подкупом. Только нельзя было даже пытаться исполнить такого рода намерений, поскольку сокровищница Авданца стояла пустая. За часть его богатств мадзяры помогали тевтонцам, остальное же очутилось в сокровищнице Пестователя. Так что Авданцу не оставалось ничего иного, как, в первую очередь, заполнить богатствами сокровищницу в Гече, накладывая огромную дань как на шлензан, так и на град Вроцлавию вместе с другими подчиненными лично ему градами. Забыл Авданец о том, что он отдал эти земли Даго Пестователю, что сам должен был платить ему дань и слушать его указания, а не самостоятельно действовать. Тем самым не проявил он какой-либо благодарности за то, что Даго Пестователь уберег его от нападения князя Сватоплука.

Рассказывают, что князь Ватай, повелитель Градов Червенских, ничего не зная про обещание помощи, которую Арпад предоставил тевтонцам, и, будучи уверенным, что весной, когда подрастет молодая трава, князь Сватоплук займется тем, что начнет отбирать Вроцлавию и Землю шлензан, предоставил воинов князю Чеме, сыну Сандомира, и позволил ему ударить на слабо защищенную восточную границу державы полян. Чема начал военные действия ранней весной, когда войска Ченстоха и Авданца пытались завоевать град Каракув. Без труда победил Чема небольшой отряд Пестователя и вступил на Сандомирскую Землю, которую считал наследованной ему отцом. А поскольку Даго Пестователь не отдал этой земли во владение никому из своих воевод, равно как и кому-либо из своих сыновей, никто из упомянутых и не чувствовал обязанным противостоять нападению Чемы. Не сделал этого воевода Ченстох, поскольку вместе с Авданцем понес поражение под Караковом. Не спешил в бой с Чемой ни воевода Ольт Повала из Ленчиц, ни Лебедь из Серадзы, ни владеющий Мазовией воевода Желислав.

Так что безнаказанно отобрал Чема Сандомирскую Землю и, обнаглевший от легких побед, атаковал дружившего с Пестователем князя Ляха, владевшего страной ляхов или же лензян, что располагалась к северу от Сандомирской Земли и тянулась между реками Вепш и Висулой, и вдоль правого берега Висулы вплоть до самой Мазовии.

Говорили, что Пестователь потому так слабо обставил Сандомирскую Землю, что считал, будто бы его имя уже достаточно страшно, чтобы удержать всякого, кто пожелает у него ее отобрать. Потому говорили в Гече, в Познании, в Жнине, равно как и других градах: в Плоцке, Ленчице и Серадзе: "Вот и конец Даго Пестователя. Даже имя его перестало страшить". Тем более, никто и не собирался готовить воинов для сражения с Чемой и для обороны края лендзян, прозываемых еще и ляхами. Причем, этот небольшой край был лакомым куском, был он знаменит красивыми и весьма умными женщинами, знающими чары. Только мало помогли эти чары ляхам, раз уже в первой битве князь Лях понес поражение. И только лишь то смог он выбороть, что большую часть народа своего сумел он вывести в Мазовию на которую Чема опасался нападать, поскольку силен был воевода Желислав, а савроматские воины знамениты были своей храбростью.

Не знал Желислав, что ему делать с народом ляхов – насчитывающим более пяти тысяч мужчин и женщин – каким образом обеспечить его пропитанием, где разрешить поселиться. Так что обратился он с этим вопросом к Пестователю и получил указание от Петронаса переправить народ ляхов через Висулу и направить в окрестности Крушвицы, в котором пропитание имелось даже до сбора нового урожая. В то же время в Крушвицу прибыл Петронас лично и заявил Семовиту, Арне и Мыне:

- Пришло время, чтобы и Семовит показал, что он тоже великан. Даго Господин и Повелитель желает, чтобы Семовит взял в свои земли народ ляхов, а затем, с помощью всего войска князя Ляха, войск воеводы Желислава, Ольта Повлы, Лебедя и Ченстоха, равно как и отрядов, которые сумел обучить князь Мына, ударил на Чему, отобрал у него Сандомирскую Землю, край дендзян и победил Ватая, который и является главным инициатором всех этих несчастий. Потому должны быть захвачены Червенские Грады и сокровища скифов, находящиеся во владении Ватая. После того в Червени усядется на троне изгнанный оттуда князь Мына вместе с Арне, его супругой, и станут они вместе вассалами Даго Пестователя. Семовит же обретет бессмертную славу, ему же станут подчиняться Сандомирская Земля и Лысогоры.

Арне и Мына обрадовались словам Петронаса. После столь долгого ожидания в Крушвице перед ними открывалась возможность победить отца Мыны, Ватая, и захвата власти в Червени.

Вот только Семовит как-то не проявил желания принять участие в военном походе. С того момента, как Даго Пестователь овладел Зоэ, сделался он сонливым и ленивым. Ему весьма выгодно жилось в Крушвице, где он предавался пьянству и разврату, так зачем же было ему подвергаться трудностям и неудобствам военного похода? Он был рад принять на свои земли народ ляхов и знаменитых красотой их женщин, что обещало ему множество приятных моментов. Так зачем же лишать себя этих удовольствий ради военных трудов?

Сказал Семовит Петронасу:

- Нет у меня столь многочисленной армии, как у Авданца или Лестка. Даже с помощью отрядов, обученных князем Мыной, и остатков войск князя Ляха не смогу я победить Чему, тем более, добыть Грады Червенские. Не отдадут под мое командование своих воинов ни воевода Желислав, ни Ольт Повала, ни Лебедь с Ченстохом, поскольку во всех градах ходят слухи, что имя Пестователя перестало быть страшным, ибо сам он хворает Отсутствием Воли.

Презрительным тоном Петронас бросил:

- Выходит, ошибаются те, которые говорят, будто бы ты, Семовит, великан. Войной ервого великана назвали победную войну Авданца, который не испугался Сватоплука и захватил Землю шлензан и Вроцлавию. Войной двух великанов называет народ и воспевает в песнях поход Лестка и Палуки за реку Вядую и победу над волками. Ты один до сих пор не дал какого-либо доказательства того, что на самом деле приходишься сыном Даго Пестователя, что в тебе течет кровь великанов-спалов. А раз ты не его сын, тогда по какому праву ты владеешь в Крушвице? Не верь тем, кто говорит, будто бы Пестователь болеет Отсутствием Воли. Ему ее хватит, чтобы назвать тебя карликом и выгнать отсюда.

Испугался Семовит предостережения Петронаса. Ведь правдой было, что только лишь в возрасте семи лет привезли его ко двору в Гнезде от какого-то обычного колесника. Пестователь признал в нем своего бастарда и дал ему во владение Крушвицу с окрестными землями. Но ведь даже на Встрече Четырех Великанов, когда Лестек сделался юдексом, сам Лестек, равно как и Авданец с Палукой, не проявили к нему братской любви, только безразличие. И для них, и для многих людей, даже в Крушвице, происхождение Семовита казалось подозрительным. Не все верили, что он великан, что в его жилах течет кровь Пестователя. Сам же он до сих пор никаким великим деянием эти подозрения не отверг.

- Желислав, Ольт Повала, Лебедь… - начал было Семовит.

Но Петронас резко перебил его:

- Если ты великан, тем, кто не послушает приказа Пестователя, отрубишь голову, даже если бы то были воеводы. Такова воля Даго Повелителя.

Арне с Мыной начали убеждать Семовита в необходимости военных действий против Чемы и Ватая. Петронас прислушивался к их словам с презрительной усмешкой на лице. Ничего больше Семовиту он не сказал. Даже тогда ничего не сказал, когда Семовит заявил:

- В поход против Чемы и Ватая я выступлю сразу же после жатвы. Сейчас же я должен достойно принять Ляха и его народ.

Петронас уехал в Гнездо, а в Крушвице начались приготовления к приему князя Ляха. Только Мына не забывал и про военные приготовления, он школил воинов, увеличивал армию Семовита, силой внедряя в нее всех молодых мужчин из градов и весей, подчинявшихся Семовиту. Он же разработал подробный план войны с Чемой и предложил Семовиту поделить его военные силы на две части, чтобы атаковать Чему с двух сторон: с севера, то есть, со стороны Мазовии, и с востока, то есть, от Ленцица и Серадзы, переходя реку Пилицу. Северную армию должен был вести за собой Мына и князь Лях, ну а восточную армию – сам Семовит. Тот принял этот план, поскольку тот был ему на руку, ибо он хитро предполагал, что сможет все бремя войны возложить на армию Арне, Мыны и князя Ляха. Время военного выступления было назначено на начало месяца цветения вереска.

Арне чувствовала гордость из-за того, что Семовит принял план Мыны, что она сама вместе с Мыной отправится в крупный военный поход против Чемы и Ватая. Это ничего, что уже почти что год не разделяла она с Мыной ложе, поскольку тот был намного моложе нее, и она не пробуждала в нем любовного желания. Самым важным для нее оставался факт, что стала его женой, а после завоевания Градов Червенских она должна будет усесться на троне в Червени как полноправная княгиня. Она позволяла Мыне иметь наложниц и сама укладывала в его постель дворовых девок, сама же – за оплату – пользовалась постельными наслаждениями с молодыми мужчинами. Живя столько времени рядом с Пестователем, поняла она, наконец, его давние науки, что наиболее важной и самой сладкой на свете является власть над другими людьми. И, становясь все старше, все сильнее и сильнее жаждала Арне большой власти. Не только, впрочем, для себя, но и для Семовита, которого любила словно мать. Победа над Чемой и Ватаем, равно как и овладение сокровищами скифов могли перед ней и Семовитом открыть дорогу к настолько могущественной власти, что когда она о ней думала, у женщины даже кружилась голова. Уже на следующий день после отъезда Петронаса Арне была уверена, что если они победят Ватая, и в ее руках очутятся сокровища скифов, она не отдаст их Пестователю. Она сам сделает то, что желал сделать Даго: она поделится сокровищами с королем Арпадом, который победит Сватоплука; Семовит же, сделавшись богаче на часть этого сокровища и захваченные земли, сделается более могущественным, чем не только Лестек, Авданец и Палука, но и сам Пестователь. И кто тогда запретит ему объявить себя юдексом? У кого будет столько сил, чтобы преградить Семовиту дорогу к трону в Гнезде? А тогда Семовит примет титул комеса, палатина или князя и будет править державой полян. Семовит убьет Мыну, а ее, Арне, сделает владычицей Червени, где она до конца дней своих станет править как госпожа княгиня и приемная мать повелителя полян.

Вот какие мечты строила благородная госпожа Арне, когда князь Лях вместе с остатками своей армии и своего народа летом обустроился в окрестностях Крушвицы. Семовит, как будто бы уже был удельным властителем, принял князя Ляха в парадном зале и, по образцу Пестователя, позволил Ляху положить свою голову под собственный плащ, обещая, что высвободит для него Край лендзян. А потом он пригласил князя Ляха на пир.

Рассказывают, что на пир прибыл не только Лях со своими приближенными людьми, но, что была там одна шестнадцатилетняя девушка. Не была она образцом красоты, но каждого, кто очутился рядом с нею, кто только на нее глянул, охватывало какое-то странное очарование: в нем пробуждалась радость жизни, а печали куда-то неожиданно улетали. Девушка была высокой с длинными ногами, буйные груди распирали лиф ее платья, украшенный бусами из гинтараса. На ее белом лице гостила деликатная усмешка, приоткрывающая алые губы. Должно быть, всех восхищали ямочки у рта и пышные, очень светлые волосы, сплетенные в длинную, толстую косу. Синие глаза глядели с пониманием, и на кого бы она ними не глянула, тот чувствовал в себе спокойствие, даже если только что был он чем-то возмущен.

Арне, которая разбиралась в девицах, сразу же отметила, поскольку много лет привлекала их для работы в веселых домах, непохожесть этой девушки ляхов, то необычное и неуловимое, что отличало ее от невольниц с юга и женщин из Крушвицы или из Гнезда. Обратил на нее внимание и Семовит, и, видя, что ее кафтан скрепляют огромные золотые фибулы, и что носит она золотые сережки-заушницы, понял, что это ни жена или дочь какого-то обычного воина, но принадлежит кому-то весьма значительному среди ляхов. Потому он спросил у Арне про девушку.

- Она тебе нравится? – ответила та. – Тогда и спрашивай у ляхов.

Семовит разбирался в придворных обычаях и соблюдал их при своем дворе. Так что не сразу обратился он к князю Ляху с вопросом, но поначалу приказал разлить по кубкам вино и сытный мед. В кубок из чистого золота приказал он налить самого вкусного вина и вместе с миской, наполненной цыплячьими бедрышками под тонким соусом, послал той самой удивительной девушке. И только лишь после того, как кубки были опустошены, он поднялся с места и, кланяясь князю Ляху, задал тому вопрос:

- Только не обижайся, князь. Хотелось бы мне узнать, что это за девицу-красавицу привел ты ко мне на пир? Когда гляжу я на нее, то чувствую в сердце радость.

- Это моя единственная дочь по имени Валяшка, - открыл князь Лях.

Семовит вновь изящно поклонился и сообщил:

- Не удивляюсь уже, князь, что напали на вас воины Чемы, раз столь удивительной красоты женщины и девушки зивут в твоем краю. Знай же, что вскоре вытащим мы мечи, чтобы освободить твою землю и сделать ваших женщин счастливыми. Ведь большего несчастья для женщины, когда ее изгоняют из собственного дома.

Воины ляхов в знак того, что по сердцу пришлись им слова Семовита, ударили мечами о свои щиты, точно так же поступили и приглашенные на пир лучшие люди из Крушвицы.

Вновь все налили вина, вновь приглашенные поедали бараньи ноги и каплунов. Арне шептала Семовиту:

- Нужно тебе, Семовит, наконец-то жениться. Как я слышала, жена Лестка, Жива, вопреки всяческим предсказаниям, родила дочку. Три жены у Палуки, имеется у него несколько дочек и сын. Только одна его жена умерла при родах, но у нее родилась дочка, так что Палука не станет требовать для своих детей прав на власть перед Пестователем. То же самое и с Авданцем. Аске родила ему Скарбимира, но она не умерла при родах, так что Скарбимир ни великан, ни законный потомок Пестователя. Твои две наложницы тоже родили тебе двух дочек. Так что женись на достойной тебя женщине, такой, как дочка князя Ляха, и родить с ней сына. Если при этом она умрет, а уж я об этом позабочусь, твой сын станет законным наследником власти. Ты же знаешь, что Пестователь долговечен и будет жить сотню лет. Так что, если даже и не ты, но твой сын когда-нибудь потребует для себя трона в Гнезде. Так что женись на Валяшке. Девки народа ляхов рождают почти что одних сыновей.

- А ты позаботишься о том, чтобы у меня родился великан?

- Да. Даже если придется для этого задушить Валяшку голыми руками.

- Не знаю, Арне, почему я чувствую себя робким, когда гляжу на Валяшку. Нет у меня храбрости попросить у князя Ляха ее руки, - признался Семовит.

Как-то не было обычая у склавинов, чтобы женщины брали голос во время пиров и дружеских попоек. Так что Арне пошепталась с князем Мыной, а тот неожиданно поднялся и сказал:

- Слушайте меня внимательно, так как говорю я от имени могущественного Семовита, великана из гнезда Пестователя. Спрашивает он у тебя, князь Лях, не желаешь ли ты, чтобы Семовит у которого нет пока что супруги, взял в жены твою дочь, Валяшку? Ибо понравилась она ему, как только он на нее глянул.

Румянец покрыл бледные щеки Валяшки, из-за чего сделалась она еще краше. Князь Лях же, который привел ее с собой на пир только лишь затем, чтобы понравилась она Семовиту и стала его женой, поднялся со своего места и ответил:

- Твоя воля, Семовит, это наша воля. Твое желание – это одновременно и наше желание. С тобой связываем мы свои надежды на возвращение родного края. Я знаю, что у вас, склавинов, нет обычая спрашивать у дочки, желает ли та мужа, которого назначит ей отец. Но у нас, ляхов, дочки рождаются редко. Потому мы спрашиваем у них, за кого желают они выйти замуж. Потому, обращаюсь к тебе, дочь моя, Валяшка, нравится ли тебе Семовит и желаешь ли ты стать его женой, еще сегодня, прямо сейчас, поскольку вскоре мы отправляемся на поле боя.

В пиршественном зале повисла тишина. Взоры всех присутствующих обратились к Валяшке. И хоть поляне тоже не спрашивали у дочерей согласия на женитьбу с мужчиной, определенным отцом, они понимали, что, раз у ляхов так редко рождаются дочери, тогда их должны были весьма ценить и уважать их волю. Так же со временем – как рассказывают – когда кровь ляхов соединилась с кровью полян и создала одно целое, в течение многих столетий сохранился обычай необычайного уважения к женщинам, целования их в руку в знак приветствия и прощания. Опять же, с тех пор, в особенности, среди народов к востоку, полян начали называть ляхами, лехами или лехитами, а их женщин – ляшками. Еще рассказывают, что в течение многих лет, в особенности, повелители северных народов, к примеру, пруссов, литвинов и латгаллов, устраивали против ляхов коварные выступления не для того, чтобы добыть какие-то сокровища, но похитить как можно больше ляшек и сделать их своими женами или невестками. Ибо были ляшки не только красивыми, необычайно умными и трудолюбивыми, а мужчина, который слушал их советы, вскоре становился богатым и могущественным. Шептались между собой люди, будто бы с детства узнавали они науку чар, которыми пользовались ради добра собственных мужей. И все это – было ли оно правдой или же следует признать его сказками – имело свое начало у Валяшки, дочери князя Ляха.

- Да, - услышали все тихий голос Валяшки. – Я хочу быть женой этого мужчины.

После этих ее слов приказал Семовит, чтобы заиграли свирели и пищалки, барабанчики и гусли. Сам же выскочил на пространство меду столами и покрасовался в танце с мечом. После того на пир пригласили множество девиц и женщин из Крушвицы, те украсили Валяшку цветами, после того, на ее голову надели чепец, и так провели обручение с Семовитом.

И, хотя говорить об этом, вроде как, и неприлично, но едва обряд завершился, Семовит, не закончив пировать, схватил Валяшку, затащил в свои комнаты и не покидал их целых три дня и три ночи, а празднество в зале для пиршеств все это время продолжалось. Много девиц и енщин имел в своей жизни Семовит, но то, что пережил он с Валяшкой, показалось ему совсем другим, как совсем другой была и сама Валяшка. Не нашел он у нее рафинированного любовного умения, известного гулящим девкам в Византионе или у тех, которых на ночь подсовывала ему Арне. Не была она и немой и бездеятельной колодой в ложе мужчины. Поначалу очень робко и даже как будто испуганно потихоньку усваивала она искусство любви, с которым Семовита познакомили невольницы с юга. И что Семовиту казалось совершенно великолепным – с каждым мгновением пробуждалось в ней все большее телесное желание мужа, который сам неожиданно открыл в себе наслаждение, которое дает мужчине обучение женщины любви. С величайшей радостью принимала Валяшка науки Семовита, что льстило его тщеславию, а говорят, что ничто так сильно не привязывает мужчину к женщине, как именно тщеславие. Именно это чувство тщеславия некоторые люди и называют любовью.

…В то же самое время одной лунной ночью, лежа в постели с Аске, Дабуг Авданец испытал ужаснейшую тоску по той удивительной девушке, которую встретил он на горе Шленза, которая одаряла его необычайным наслаждением. И тоска эта оказалась настолько сильной, что на следующий день сообщил он жене, что обязан он свою власть укреплять постоянным присутствием на земле шлензан. Тут же, во главе трех десятков алеманов отправился он в град Вроцлавия, там у одного богатого купца взял в долг деньги и с мешком, наполненным бесценными подарками, в одиночку появился у подножия горы Шленза. В свете заходящего солнца въехал он верхом на вершину горы, коня и оружие отдал какому-то грязному жерцу и пешком, навьюченный мешком с дарами, вступил в священное место, окруженное каменной стеной.

На вершине горы, как и каждую ночь, загорелось нескольк костров, и начались пляски одетых в белое девиц и жерцов, которые помогали людям, прибывшим сюда даже из дальних стран, передать их самые различные пожелания богам. Знакомый уже ворожей принял от Авданца богатые дары и спросил, а не желает ли он тоже передать богам какую-нибудь свою просьбу.

- Прибыл я сюда, чтобы спросить у тебя, а не сделал ли я тот четвертый шаг, который способен навести на меня несчастье, - открыл ему Авданец. – А еще желаю вновь познать удивительнейшее телесное наслаждение.

- Нт, великий господин. Четвертого шага ты еще не сделал. Счастье все еще сопровождает твою жизнь.

- Когда-то ты мне сказал, что четвертый шаг – это непослушание. Кому обязан я быть послушным? Даго Пестователь хворает Отсутствием Воли, так что краем полян правит македонянин Петронас. Но боги, наверное, не желают ведь, чтобы я был послушен чужаку из Новой Ромы?

- Этого я не знаю, великий господин. Всяческие предсказания неясны, - ответил ворожей.

Потом он провел Авданца в уже известную тому пещеру, где ему дали выпить опьяняющее питье. После чего пришла к нему голая девица, похожая на ту, которую встретил здесь ранее и с которой пережил наслаждение.

- А что с той? – спросил Авданец, чувствуя, как начинает действовать одуряющий напиток. Все его тело охватили тепло и телесное желание.

- Та, которую ты здесь имел, беременна, - услышал он ответ.

- От меня?

- Да кто же то знает, господин. Не ты ведь один получал от нее телесное наслаждение. Если она умрет родами, можешь быть уверенным, что не сможешь забрать отсюда великана твоей крови. Нам здесь, на горе, тоже нужны великаны. Отовсюду слышим мы, что все больше богатых и славных господ принимает веру в человека, умершего на кресте. Кто же защитит нас пред той верой, если у нас не будет великанов?

Авданец не верил, что женщина должна была бы умереть, рожая великана. Ведь не умерла же его Аске, рожая ему Скарбимира. Только от него, Дабуга Авданца зависело, даст ли он сыну столь большие земли и столь большую власть, чтобы тот в людских глазах сделался великаном. Облапал он голую девицу и тут же забыл про ту, которая сейчас была непраздной. До самого рассвета, словно в теплой ванне, купался он в телесных наслаждениях, а потом проспал чуть ли не целый день.

Поздно вечером покинул он покинул святое место и, несмотря на близящуюся темноту, съехал с горы верхом по узкой и крутой тропе. А потом всю ночь галопом скакал во Вроцлавию. Авданец испытывал радость не только от пережитого недавно наслаждения, но и от слов ворожея, что пока не сделал четвертого, фальшивого шага.

Князь Сватоплук не перешел гор Карпатос, Авданец все еще оставался повелителем града Вроцлавия, земель шлензан, земель между Одрой и Барычью, господином в Гече, Честраме и многих других градах. Чувство, что его сопровождает счастье, наполняло его силой и Жаждой Деяний. Решил Авданец собрать дань и подношения от всех подчиненных ему людей и постановил еще раз завоевать Каракув. На сей раз, с помощью подкупа и измены.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

ПО ПРИКАЗУ СВЯЩЕННОГО ОГНЯ

В огромном счастье и в громадном наслаждении прошло для Семовита лето, и пришел, наконец, месяц цветения вереска, пора выступить в поход против Чемы и Ватая. Тогда-то, как рассказывают, обвила Валяшка руками шею Семовита и попросила:

- Возьми меня с собой, повелитель. Я умею ездить верхом, и оружием владею. Я стану твоим воином, так как желаю быть рядом с тобой.

Семовит высвободился из ее объятий и сказал:

- Нет, Валяшка. Ты – моя жена, а местом, где обязана пребывать жена – это ее дом.. Твоим домом стал град Крушвица. Только лишь Арне, которая когда-то сопровождала в военных походах графа Фулько, теперь будет при князе Мыне, поскольку он человек здесь чужой, а вот ее все знают и уважают.

Склонила голову Валяшка в знак послушания и согласия. Обычаем ляшек было и то, что при чужих не вступали они в ссору с мужьями, но свои аргументы излагали тем же мужьям один на один по ночам. Точно так же Валяшка и поступила. Ночью она сказала Семовиту:

- Ты, мой господин и муж, возьмешь меня с собой в этот военный поход. Ведь тебя ожидает множество ловушек у Ольта Повалы, в Серадзе и у Ченстоха. Известно, что у полян никто не любит, чтобы им кто-либо управлял. Потому, чтобы стать победителем, ты обязан добыть три вещи.

- Каковы эти три вещи? – спросил Семовит.

- Священный змей, который сделает тебя скользким и неуловимым словно змеи. Зачарованный меч, подобный тому, которым владеет Даго Пестователь. Ты будешь держать его в руке, а он сам нанесет удары твоим врагам. Третьей же вещью является волшебница, которая предупредит тебя о несчастье.

- И где мне найти священного змея?

- Я держу его в корзинке, кормлю молоком, лягушками или цыплятами.

- А где мне добыть зачарованный меч?

- Я сделаю твой меч зачарованным, когда ты погрузишь его в крови злейшего своего врага.

- Но где мне взять волшебницу?

- Я сама волшебница, - откровенно ответила та.

Семовит перепугался, но ненадолго, так как изгнали из него страх гладящие его по лицу нежные ладони.

- Тогда я возьму тебя с собой в военный поход, - заявил Семовит.

Валяшка тихонько рассмеялась, а потом сказала:

- Слишком малая это для меня награда, Семовит, за то, что я сделаю тебя непобедимым.

- Чего же ты еще желаешь?

- Твоей любви.

- Но я же люблю тебя, Валяшка. Люблю так, как ни один еще мужчина не любил женщину.

- Неправда. Ты желаешь сына и желаешь моей смерти, ибо, если я не умру при родах, ты не признаешь его великаном.

- Таков закон Пестователя, Валяшка!

- Ты знаешь, что я рожу тебе великана, а это означает – что ты желаешь моей смерти. Не любишь ты меня, ведь никто не желает смерти того, кого любит.

- Я люблю тебя, Валяшка.

- Я сделаю тебя непобедимым. Покажешь, что ты – истинный великан. Вот только жаль мне, однако, что не желаешь ты быть большим, чем Пестователь.

- Помоги мне стать большим, чем Пестователь.

- Только больший и более сильный способен изменить закон. Тем он и доказывает свое величие. Ляшки рожают сыновей, дочерей – редко. Если оплодотворит ее великан, родят великана, но не обязаны они при этом умирать, как другие женщины, ибо знакомо им искусство чар. Смени закон Пестователя на свой собственный и объяви, что ляшки могут рожать великанов, не умирая при этом во время родов.

Семовит ненавидел Пестователя, поскольку тот отослал его в Византион, быть может, и навсегда, а потом отобрал Зоэ, делая ее собственной женой. Тем не менее, хотя и слышал он о странной болезни, которой поддался сейчас Даго, он испытывал перед ним страх.

- И что с того, если я объявлю собственные законы. Кто, кроме меня, признает моего сына великаном, если ты не умрешь при родах?

- Победители могут устанавливать свои законы. Никто не может пренебречь законами победителей.

- А откуда я могу быть уверенным, что стану победителем?

- Пускай скажет об этом священный змей.

Произнеся это, она поднялась с ложа, в котором они оба лежали, и исчезла в соседнем помещении без окон. Там хранились одежды Семовита и самой Валяшки. Оттуда она вынесла корзинку, открыла крышку, и тогда в тусклом свете масляной лампы Семовит увидел, что корзинка выстлана мягкой материей, а на ней, свернувшись, спит жирный, огромный змей.

Валяшка разбудила рептилию, постучав согнутым пальцем по корзинке.

- Змей, скажи правду моему мужу… - тихим голосом попросила она.

Тот поднял свою плоскую голову и громко зашипел.

- Ну что, слышал? – спросила Валяшка и накрыла корзину крышкой.

- Ну, зашипел…

- Я скажу, что сообщил он на своем зачарованном языке. Сообщил он: ты будешь великаном среди великанов, но корми меня молоком, лягушками и маленькими цыплятами.

Валяшка отнесла корзинку в комнату с одеждами, а потом задула масляную лампу, сняла с себя рубашку и, голая, улеглась рядом с Семовитом.

Тот же лежал неподвижно, чувствуя своим бедром ее обнаженное бедро. Только он не желал этой женщины, ибо, как и все, которые его окружали, боялся волшебства и волшебниц. И этот страх подавлял в нем телесные желания. Да если бы он только знал, что Валяшка – волшебница, он никогда бы не приблизился к ней, не сделал бы своей женой.

Так он лежал долгое время, а потом его мысли пошли по другому пути. Потихоньку его наполняло чувство гордости за то, что вот он поимел колдунью, научил ее роскоши, влил в нее свое семя и сделал своей невольницей. Эта волшебница жаждала его любви, а он мог дать ей любовь. Разве не означало это, что он, все же, более могущественный, чем она и все ее чары?

Семовит представлял себе тело Валяшки, и к нему пришло телесное желание. Он протянул к женщине руку, та припала к Семовиту всем телом. Покинул его страх, и подумал он: "Раз родишь мне сына, умрешь, чтобы у меня был великан. Уж Арне об этом позаботится". А вслух произнес:

- Согласен, я поменяю закон Пестователя, и народу придется признать это. Я поменяю и многие другие законы. Себя я объявлю князем, а ты будешь княгиней.

- И пускай так и случится, - услышал он.

Так почувствовал себя Семовит настоящим великаном, пока его военный поход внезапно не встретился с громадными сложностями.

Случилось так, что с началом месяца цветения вереска, когда неподалеку от Крушвицы собиралась готовая воевать армия Семовита и отряд ляхов, прибыл посланец от Желислава из Плоцка и, покорно кланяясь Семовиту, попросил у него от имени повелителя Мазовии, чтобы войска Арне и Мыны в Мазовию не приходили, поскольку Мазовия опасается нападения эстов, в связи с чем не сможет предоставить помощи в сражениях с Чемой, несмотря даже на то, что этого желает сам Даго Пестователь. А через три дня уже и воевода из Ленчиц, Ольт Повала, сообщил Семовиту, что с удовольствием примет его как гостя, но вот воинской помощи дать ему не сможет, поскольку сейчас он слаб, ибо какая-то странная зараза весной погубила лошадей и скотину. То же самое сообщил Семовиту посланец от Лебедя Рыжего из Серадзы. Ченстох никак не отвечал на вызовы Семовита, проявляя полнейшее презрение к нему. Мало того, следующий посланец сообщил Семовиту, что Желислав вышел из Плоцка и, вместе с войском, которое сумел собрать, отправился в град Цехана, ибо, вроде как, именно с той стороны Мазовии угрожала опасность.

Арне была в отчаянии, ведь полностью разваливался план уничтожения Чемы и победы над князем Ватаем. Силами одного только Семовита и ляхов сделать этого было нельзя.

Только случилось так, что именно тогда пожелал Семовит показать всем, что он великан, в котором течет кровь Пестователя. Заявил он Арне, Мыне и своему тестю, повелителю лендзян:

- И все же я отправлюсь на войну и одержу победу на Чемой. Авданец был еще слабее, когда приступил к расправе со своими дядьями. По приказу Пестователя отберу я предательско отобранной у него Самдомирской землей, своей супруге, Валяшке, возвращу ее край – Землю лендзян, а потом усмирю и Ватая.

И еще в тот же самый день, несмотря на плач Арне и предостережения Мыны, Семовит собрал половину своей армии: тысячц всадников и восемь сотен щитников, а еще восемьдесят возов с оружием и провиантом, и направился в сторону Клодавы.

Рассказывают, что почти что целый день проплакала Арне у себя в комнате в Крушвице, никого не принимая, не допуская к себе даже собственного мужа, Мыну, и князя Ляха.

А перед самым наступлением ночи служанки сообщили ей, что у порога ее комнат просит поговорить с ней жерца с Вороньей Горы.

- Его сюда прислал Пестователь? – спросила Арне у служанок, но те не могли ничего на это сказать.

Заинтересовавшись, Арне разрешила, чтобы жерца вошел в ее комнаты. В первый момент пожалела она о своем решении, поскольку увидела перед собой малорослого человека в рваной одежде, с печальными и сонными глазами. Тот опустился перед Арне на колени, коснувшись лбом пола.

- Кто прислал тебя? – шепотом спросила Арне.

Тот ответил после длительного молчания:

- Меня прислал ветер. Меня прислала сила. И прислала меня мудрость.

- И что же приказывают делать ветер, сила и мудрость?

- Под твоим правлением, госпожа, имеются оставленные тебе Семовитом целых тысяча конных, пять сотен щитников и отряд князя Ляха. Вот о чем говорят на Вороньей Горе.

- Неужто сообщения так быстро добираются даже туда? – насмешливо спросила Арне. – Ведь только сегодня утром Семовит отправился в поход, оставляя мне воинов, о которых ты говоришь.

- Нам известно о том, что станется, а не о том, что сталось. А сталось то, что обязано было статься.

Рассердилась Арне. Сдерживая отвращение, схватила она грязного мужика за плечи и стала трясти ним:

- Говори, кто тебя прислал? Говори, чего хочешь? А не то прикажу засечь тебя батогами, а потом и убить, если не скажешь мне правды.

Грязный жерца, не поднимаясь с коленей, сказал:

- Я не знаю правды, благородная госпожа. Никто не знает правды.

- Зачем же ты тогда пришел?

- Хочу тебе сказать, что тебе следует делать.

- А кто тебе сообщил, что мне следует делать?

- Огонь, госпожа. Огонь, который пылает на Вороньей Горе.

Арне пнула его с такой силой, что жерца растянулся на полу и застонал от боли. И тут же она пожалела о своем поступке, так как хотела знать, что следует ей делать по приказу огня, пылающего на Вороньей Горе.

- Говори, - шепнула она страшным тоном. Но тот молчал, держась за то место на груди, куда она пнула жерца. Тогда Арне хлопнула в ладони и приказала служанкам принести жбан с сытным медом. После того налила мед в кружку и предложила гостю, чтобы тот выпил. – Я жолжна знать, что советует Огонь, - заявила она.

В правой руке жерца держал кружку, куда Арне вновь налила меду. Тот вытянул левую руку и сказал:

- Положи сюда, госпожа, четыре серебряных солида…

- Лжец! Лжец! – завизжала Арне. Но потом подошла к стоявшему в углу сундуку и достала оттуда деньги и положила их на грязной ладони жерцы. – А теперь говори! – приказала.

Тот мямлил, как будто бы мед уже подействовал:

- Огонь предсказывает, что ты – благородная Арне, которая позволила вернуться в мир живых повелителю мира сего, Даго Пестователю…

- Он повелитель не мира, а только лишь Гнезда, - возразила женщина.

Жерца не обратил внимания на ее издевательский тон.

- Огонь говорит, что ты должна взять князя Мыну и тысячу всадников… Под животы лошадям прикажи привязать наполненные воздухом свиные пузыри, реку Висулу переплывешь далеко от Плоцка… И к Плоцку подойдешь тихонько, с юга…

- Говори, - теперь уже попросила Арне.

- Повелитель ляхов и его воины, а с ними пять сотен щитников и сотня возов с провиантом пускай подойдут со звуками пищалок и бубнов прямо под Плоцк с запада и остановятся прямо перед отделяющей их от Плоцка Висулой-рекой, ожидая лодьи и плоты. Пускай в Плоцке считают, будто бы это вся армия Семовита. Но поспеши, госпожа.

- Почему?

- Не знаю, благородная госпожа. Огонь этого не сообщил.

- Что дальше?

- Ты будещь знать, что дальше. Огонь приказывает тебе…

Он замолчал, напуганный тем, что ему следовало сказать.

- Ну, говори же, что там еще приказывает Огонь! – заорала Арне.

- Приготовь мешочек золотых нумизматов для норманнов.

- Откуда они там возьмутся?

- Не знаю, госпожа. Еще Огонь приказывает, чтобы ты повесила Здзислава вместе с псом. На одном дереве.

- Зачем?

- Потому что Здзислав и пес, это одно и то же. И, госпожа, на исполнение приказов Огня у тебя только четыре дня.

Вновь Арне начала дергать жерца за плечи, чтобы тот четко открыл, от кого получил он приказы. Только неожиданно поняла она, что прибывший человек потерял сознание, что тело его обмякло, и что он свалился на пол. Тогда она приказала слугам вынести его на конюшню. Арне решила еще переговорить с ним утром. Только утром человека этого нигде не смогли найти. Он исчез, провалился сквозь землю. Только четыре серебряных солида лежали в том месте, где его оставили.

Про встречу с жерцом Арне не сказала ни Мыне, ни повелителю лендзян.

В полдень она приказала дуть в рога и трубы. Во главе тысячи вооруженных всадников вместе с Мыной очень быстро направилась она к Висуле, чтобы тихонько пересечь реку с юга и, не обремененная ни пешими воинами, ни телегами, подойти к Плоцку. Лях же вел возы и щитников через леса и поля в направлении Плоцка с западной стороны, там он должен был остановиться на берегу Висулы. Это Лях вместе с щитниками должны были считаться головными силами Арне и Семовита, в то время, как она с Мыной, уже с другой стороны реки, кралась к Плоцку.

- Скажи, зачем мы так поступаем? – выпытывал у Арне Мына. – Разделяя свои силы, мы становимся более слабыми.

Арне сидела на боевом коне. Одета она была по-мужски, у нее имелся панцирь и меч, с которыми много лет назад вступила она на эту землю вместе с графом Фулько. Только шлем теперь она носила другой, который позволял заслонить лицо, чтобы никто не знал, что он скрывает женскую голову.

- Не спрашивай меня, - резко ответила она. – Быть может когда-нибудь, когда поглядишь в пламя костра, ты поймешь мои приказы.

Потому что в самой глубине своего сердца верила она, что жерца, который прибыл к ней и передал странные слова и приказания, был послан самим Пестователем. Это ничего, что собственными глазами на Вороньей Горе видела она Пестователя, лишенного воли к действию и страдающего после утраты Зоэ. Но ведь потом он обрел ее и, вроде как, чувствовал себя счастливым. Но почему своим счастьем не желал он делиться ни с сыновьями, ни с воеводами, ни со своим народом, ни с такими людьми, как она, Арне, которая помогла ему вернуться к власти? Было нечто таинственное в поведении Пестователя, так что следовало сохранить осторожность по отношению к этой тайне. Арне знала и любила Пестователя, начиная с долгих лет. В те давние времена у нее имелась глубокая уверенность, что Пестователь на самом деле великан, ибо творил он деяния и дела по меркам великана. Возможно ли такое, что – как ходили слухи – неожиданно сделался он карликом? А если так обстояли дела, что, по несчастью или счастью, лишился он воли, то ведь от его имени правил столь же таинственный и непостижимый Петронас, прекрасно обученный в Византионе искусству правления людьми. Именно этот Петронас по-настоящему победил Маджака и спас жизнь двух сыновей Пестователя. Это он позволил Арне увидеть Пестователя на Вороньей Горе. Это он, в конце концов, как будто бы предвидя, что должно было случиться, приказал ей выйти замуж за Мыну, изгнанного из Червенских Градов. Ворожеи и жерцы на Вороньей Горе всегда служили Пестователю – они становились его ушами и глазами, а иногда и устами, которыми он что-то нашептывал народу. Вот и теперь прибыл один из жерцов и ей, Арне, говорил странные слова, а потом отдал странные приказы. Неужели она не должна была их не послушать? А вдруг те были отданы самим Пестователем?

Арне спросила у Мыны:

- Ты, муж мой, был единственным человеком, пребывавшим в Гнезде, когда Пестователь заболел Отсутствием Воли. Скажи мне правду: он болен?

- Я не видел Пестователя и не разговаривал с ним. Но я узнал его вождя, Петронаса, который соединил нас с тобой. Потому неважно, страдает ли Даго Господин Отсутствием Воли, ибо огромной волей обладает его вождь. Я верю, что он вернет мне Грады Червенские. Он словно та птица, которую лестки носят на своих флажках. Даже теперь время от времени я гляжу в небо, не увижу ли где-нибудь высоко ту удивительную птицу, у которой самые замечательные во всем мире взгляд и слух. А на свои жертвы она спадает неожиданно и бесшумно. Признай мне правду, Арне, не Петронас ли приказал разделить нашу армию, чтобы подобраться под Плоцк с двух сторон?

Та не стала ни отрицать, ни соглашаться. Ударила коня шпорами и выехала перед конную армию, направляющуюся сквозь пущу в сторону Висулы.

Догнал ее Мына и заявил:

- Знаешь ли ты, госпожа, почему пришлось мне сбежать со двора моего отца, Ватая? Народ признал меня самозванцем. А когда правит самозванец, народ умирает от странных хворей, идет падеж скота, урожаи небольшие. Если с нами случится такое счастье, что захвачу я Грады Червенские и одержу победу над отцом своим, Ватаем, власть над добытыми землями обязан буду получить из рук Пестователя. Ибо власть не добывают, моя госпожа. Власть получают, подобно тому, как получил ее Пестователь от своего народа.

- Авданец, Лестек и Палука раздавят дружину Пестователя, словно куриное яйцо.

- Разве ты не слышала, Арне, что считаются только названные дела и вещи? Имя Пестователя более грозно, чем имена Авданца, Лестка или Палуки. И даже Семовита. Учитывай то, госпожа, если в будущем, возможно, пожелаешь уговаривать его изменить Пестователю. У этого народа все так же имеется повелитель. А кто-то иной будет всего лишь самозванцем. А когда его объявят самозванцем, реки выйдут из берегов и зальют поля, днем и ночью будет греметь гром с ясного неба, пробудятся спящие до сих пор спалы. Разве не так случилось, что когда заточили в башне Голуба Пепельноволосого, родились лестки и прибыл великан по имени Даго Пестователь? Власть – штука священная, госпожа. Я не знал об этом, и потому должен был убегать из Градов Червенских.

- Ты говоришь, словно бы булл христианином. Это для них власть священна.

- Ты же знаешь, что я не тот человек, который почитает того, кто умер на кресте. Но ведь то, что провозглашается среди франков и ромеев, давно уже проникло даже в наши стороны, точно так же, как ветер приносит семена даже из самых дальних сторон. Я не ворожей, Арне, тем не менее, могу тебе предсказать, что вскоре все властители пожелают принять веру в человека, умершего на кресте, ибо вера эта придает святость властителю. Действительно тебе хотелось бы, чтобы тобой правил первый встречный, только лишь потому, что у него есть могущество и сила?

Арне со страхом подумала о власти Авданца, Лестка и Палуки, Желислава, Пльта Повалы, Лебедя Рыжего или же Ченстоха.

- Ты прав, Мына, - тихо произнесла она. – Власть священна, ибо ее дают боги и только они способны ее отобрать. Священна и моя с твоею власть над этой вот армией. Это боги устами жерца приказали мне разделить нас и ляхов, перейти через Висулу и подобраться к Плоцку с юга. Вчера был у меня жерца с Вороньей Горы и говорил мне о том, чтобы я выполнила приказы Огня.

- Я спрашивал тебя об этом, Арне, но ты уходила от ответа. Теперь я знаю, что мы поступаем верно. Твои слова дают мне веру в победу.

Та не успела ему ничего больше сказать, потому что их насчитывающая тысячу всадников могучая армия неожиданно остановилась. Дело в том, что разведчики увидели реку, а потом ее же увидели и Арне с Мыной. Висула несла громадные массы воды и разливалась перед ними словно море. Могло бы показаться, что никто не в состоянии перебраться через нее. Арне почувствовала страх.

- А разве сможем мы здесь переплыть на лошадях? – спросила женщина у Мыны.

Тот не отвечал. Его тоже поразила эта широко разлившаяся вода с быстрым течением. И вместе с этим в нем собиралась бессильная злость. Так долго ожидал он того момента, когда выступит он в поле во главе армии, чтобы стать повелителем Червени, и вот теперь задержать этот поход должна была река, а не люди, которых следовало опасаться. Про себя он оценивал, что не менее семи дней придется вырубать деревья в лесу, чтобы построить плоты для тысячи лошадей и тысячи человек.

- А говорил ли тебе жерца с Вороньей Горы, когда мы должны очутиться под Плоцком? – спросил он у Арне.

- Он сказал: "поспеши, госпожа".

Мына стиснул губы. Он верил в чары. Странный жерца приказал спешить, а злобная река перегораживала дорогу. Нельзя ли как-нибудь упросить бога этой реки, чтобы тот стал к ним милостивым?

Князь подозвал к себе проводников, которых нанял еще в Крушвице. Это были три рыбака и кметь, проживающие на левом берегу Висулы. Это они довели армию вплоть до этого места, где, вроде как, имелся брод, пригодный для переправы верхом.

Мына вытащил меч и указал ним на реку.

- Предали нас! – крикнул он им. – Это не брод, а страшная глубина.

Те грохнулись на колени и, перебивая друг друга, говорили умоляющим тоном:

- Река – она же такая же живая, как человек или зверь, благородный господин. Здесь в течение множества лет имелся пригодный для переправы брод. Не знаем мы, что с ним случилось. Река, она ведь тоже может обманывать и лгать.

- Это вы лжете! – не мог Мына сдержать гнев. – Мы построим плоты, а вас я отдам богу реки в качестве священной жертвы. Бросьте их в реку! – приказал он воинам, которые окружали их на своих лошадях и прислушивались к разговору с проводниками.

- Погоди, погоди, господин! – закричал один из рыбаков, вырываясь от воинов, которые сразу же схватили его и теперь тащили к реке. – Позволь мне испытать воду. Бога реки можно умолить.

Мына вложил меч в ножны и приказал подвести этого человека к себе. Тот был самым грязным и ободранным. На жирном, красном лице бегали глаза.

- Дай мне, господин, заводную лошадь. Под живот ее прикажи привязать два наполненных воздухом свиных пузыря. Разве не видишь ты, что река только в двух местах синеватая, а в других – желтая? Там, где она имеет синий оттенок, глубоко. А вот там, где ты замечаешь желтый цвет, там песок. Дай мне свой золотой перстень, и я брошу его в реку как жертву богу. И переплыву на коне, а вы за мной. Нужно только обходить водовороты, которые видны даже с этого места. Водовороты способны затянуть на глубину.

Мына дал знак, чтобы этому человеку привели коня, под животом которого привязали два свиных пузыря. Потом стащил с пальца золотой перстень и бросил его под ноги рыбаку. Тот с жадностью схватил перстень и насадил себе на палец.

Рассказывают, что Мына приказал всем воинам наполнить воздухом свиные пузыри, прицепить их под животы лошадям и быть готовыми к переправе, если рыбак сможет пересечь реку.

Это было утром, небо покрывали тучи, но внезапно показалось солнце. И тогда воины увидели, что река, и вправду, местами синяя, а местами – желтая. Видели они, как смело рыбак направил коня к реке, поначалу попав в синюю глубину, и поток подхватил животное. Но через мгновение оно выбралось на мелкое место, уперлось копытами в песчаное дно и выбралось с глубокого места. На средине реки конь снова попал в синюю полосу сильного течения, и вновь вода понесла животное и всадника. Но конь не утонул, а позволил понести себя к отмели. Рыбак добрался до другого берега и, без слова, исчез в густых кустах лозы, забирая с собой лошадь и перстень, который так и не бросил в воду.

- За мной! – крикнул Мына воинам и направил своего коня воду.

Рассказывают, что за ним поспешила Арне, а потом и вся тысяча всадников. Только не все смогли перебраться на другой берег. Два десятка воинов захватили водовороты и затащили с лошадями на глубину, несмотря на прицепленные пузыри с воздухом.

В тот вечер вся армия Мыны и Арне встала лагерем в густых лозах на правом берегу Висулы. Воинам было позволено разжечь небольшие костры, у которых они могли согреться и просушить мокрую одежду. В полночь Мына приказал эти костры погасить, поскольку не хотел, чтобы кто-нибудь их заметил и сообщил про них в Плоцк. Все олжно было случиться так, как приказал Арне странный жерца.

Той ночью Мына не заснул. У гаснущего костра сидели они, он сам и Арне, голыми, ожидая, пока не высохнет их одежда. Своей наготы они не стеснялись, поскольку свои тела были им известны. За всю ночь Мына только раз отозвался к Арне, задав ей вопрос:

- Тот рыбак не бросил в реку мой перстень. Значит ли это, будто бы можно обманывать не только людей, но и бога?

- Не знаю я того, - сонно ответила ему Арне, покрываясь уже высохшей попоной.

А Мына подумал, что раз боги позволяют сбя обманывать, то тем более можно обмануть и Арне с Семовитом.

Рано утром они направились к Плоцку вдоль низкого в этом месте правого берега реки. Висула здесь разлилась, и вправду, очень широко, но когда ее воды спали, остались крупные мелкие озера и пространства болотистой почвы, которые следовало объезжать, по причине чего дорога до Плоцка удлинилась. А дальше берег немного поднялся, копыта лошадей начали ступать уже по твердой и сухой почве среди приречных лугов появлялись купы ольхи и березняки. Через какое-то время они даже очутились в сосновом лесу, наполненном птичьими голосами. За лесом обнаружился разъезженный колесами возов широкий песчаный тракт и направились по нему, зная, что тот должен привести их к Плоцку.

В полдень – а небо как раз сделалось совершенно чистым от туч, на землю лились потоки солнечных лучей – армия задержалась, чтобы позволить лошадям отдохнуть, чтобы воины покормили их с рук овсом, который в льняных мешках везли грузовые кони.

- Ты бывала когда-нибудь в Плоцке? – спросил Мына у Арне.

- Да.

- Я тоже бывал в нем. Град стоит на высокой горе над рекой. Зифика построила крепкие защитные валы, ну а Порай с Желиславом дополнительно укрепили их. Град небольшой, тесный, но нужно иметь больше, чем тысячу конных и восемь сотен щитников, да еще войска князя Ляха, чтобы добыть его. Желислав покинул Плоцк и отправился на войну с эстами. Но он оставил довольно многочисленную стражу, чтобы Плоцк мог защищаться. Только не верю я ни в какую войну с эстами. Желислав из града выступил, но он может в любой момент вернуться и неожиданно напасть на нас сзади, когда мы будем осаждать град. Зачем нам Плоцк? Зачем всю нашу армию мы обязаны занимать захватом града, который не так просто добыть? Нам, Арне, нужно встретиться со своими щитниками и воинами Ляха. И уже вместе, двигаясь по краю Мазовии, ударить с севера на Землю лендзян и на Чему.

- Жерца с Вороньей Горы советовал не так. Он говорил, чтобы мы шли на Плоцк, - ответила Арне, пожатием плеч выражая удивление неожиданным сомнениям Мыны.

- Если мы начнем осаждать Плоцк, нам в спину ударит Желислав, и тогда мы понесем поражение, - упирался Мына.

- Без савроматской армии Желислава мы не сможем ударить на Чему и его воинов. Это тоже означало бы поражение. Жерца говорил…

Мына неожиданно перебил ее.

- Я дал рыбаку золотой перстень, чтобы упросить бога Висулы. Но тот обманул бога реки, и мы сами тоже обманули его, переплыв реку без того, чтобы возлагать жертву.

- И что с того?

- А означает это, что бога можно обмануть. И еще это означает, Арне, что боги тоже могут обманывать людей. А вдруг жерца обманул нас, и все его советы – фальшивы? Огонь на Вороньей Горе может быть лжецом.

- Огонь, так. Но не Даго Пестователь. Приказы жерца шли не от Огня, а от Пестователя.

- Ты уверна, Арне?

- Ну… - заколебалась та.

- Даго Пестователь хворает Отсутствием Воли. От его имени правит Петронас, а это хитроумный македонец. Скажи мне: какое ему дело до того, чтобы Семовит освободил Землю лендзян, победил Чему, а потом и Ватая, отдавая мне власть над Червенскими Градами?

- Потому что он хочет золото скифов. Я никогда не спрашивала его об этом, но теперь открой мне правду: знаешь ли ты, где находится то золото?

- Знаю, - совершенно не раздумывая, ответил тот.

- Тогда зачем же спрашиваешь, зачем Пестователь желает победы Семовита и тебя, Мына?

- Даго Пестователь и Петронас знают искусство правления людьми, поскольку оба учились у ромеев. Искусство это основано на лжи. Откуда ты знаешь, а не займет ли Петронас град Семовита для Пестователя, воспользовавшись тем, что мы покинули Крушвицу?

Арне презрительно засмеялась. Впервые проявила она пренебрежение к Мыне.

- Пестователь – это великан, Мына. Он был в моем ложе больше, чем ты. Семовит – сын великана. А великаны мыслят не так, как обычные люди. Даже если Даго Пестователь хворает Отсутствием Воли, все равно – ее в нем больше, чем в обычном человеке.

Арне не верила в собственные слова. Вот только что могла сказать Мыне, здесь, неподалеку от Плоцка, когда послушалась жерца и разделила армию, данную ей Семовитом? Поздно уже было менять планы похода против Чемы и Ватая.