Я - Даго. Я - Даго Пестователь

Как-то, стуча копытами по мерзлой земле, из разведки возвратился Куи с двумя лестками. Они сообщили, что Зифика отправилась в Страну Квен.

- Понимаешь ли ты, господин, куда хочешь нас завести?! - вскипел гневом Куи на ночном совете, где присутствовали еще Палука, Авданец и Херим. - Ты послал людей за вестями про мардов и аргараспидов, поскольку те обещали нам целый воз золота. Только оказалось, что никто не слыхал ни о каких аргараспидах, носящих серебряные щиты. Только скажу тебе, что такие щиты носят женщины из Страны Квен, где проживают мазовы. Выходит, ты ведешь нас на помощь не аргараспидам, но к Диким Женщинам. По пути один из нас подсмотрел за купающимся Зификом, и тот оказался женщиной. Воин попытался овладеть ею, но сам погиб от кинжала. А тебе было ведомо, кто такой Зифик?

- Да, - холодно ответил Даго. - С самого начала знал я, что нет на свете никакого края аргараспидов, но что против мардов просит помощи королева Айтвар, обещая за это воз золота. Только вот не знал я, Куи, что подобные тебе мужчины боятся женщин.

- Ты не знаешь их, господин. Они дикие и жестокие. Два раза в год они устраивают охоты на мужчин и берут их так, как обычно мужчина берет женщину. Язык женщин часто бывает двойным, посему, даже если мы защитим их от мардов, они обманут нас и захватят в плен.

- Замолчи, трус, - Даго схватился за рукоять меча. - С сегодняшнего дня ты становишься обыкновенным воином. Ты говорил, будто желаешь свободы, только для тебя свобода - это разгул и дорожный грабеж. Неужели не слыхал ты от Херима, что я сражался со Змеем по имени Щек, победил его и освободил угнетенный народ? Ради воза золота мы пойдем даже против андрофагов, пожирающих человеческое мясо, ибо вместе с вами желаю я сотворить нечто, настолько огромное, что оно перейдет в историю и будет наречено. Ты не ведаешь, Куи, что такое история. Неизвестно тебе и то, что ненареченное - не существует. Так что, тебя нет, как нет еще никого из вас. Я же хочу призвать вас к существованию.

Они сидели на поляне в густом лесу, у костра, дававшего свет и тепло. Воины спали в землянках, лишь некоторые, сторожившие лошадей, тоже жгли костры. Лицо Даго, на котором появилось гневное выражение, оставалось в темноте, лишь солнечный камень на его лбу сиял золотой искрой.

- Я посылал тебя, Куи, - враждебно прозвучал голос Пестователя, - чтобы ты принес мне известия не о Стране Квен, но про мардов. Не стану я искать друзей в странах франков, в Юмно или у ромеев, ибо неверно делает ищущий вдалеке то, что может найти поблизости. Если мы сами не пересечем границ Страны Квен и ни в чем не нарушим ее законов, Дикие Женщины станут нам союзницами. Не только лишь ради воза с золотом и добычи обязаны мы предпринять этот поход. Услыхал я, что марды вступили в склавинские земли и уже покорили часть земель лендзян. Если они захватят и Мазовию, то потом двинутся на наши грады и веси, ибо они - народ кочевой, не признающий никаких границ и живущий там, где есть хорошая трава для их лошадей. Вы хотите стать рабами мардов? - Даго ненадолго умолк, а потом продолжил с еще большим гневом: - Мне уже давно ведомо про Страну Квен, ибо не раз приходили известия оттуда и к ромеям, и ко двору Людовика Тевтонского. Дикие Женщины проживают в развилке двух слившихся друг с дружкой могучих рек, на земле, где есть множество коварных песков и болот, В Город Женщин надо пробираться по запутанным плотинам, и чужаку никогда не удастся найти правильного пути. От Зифики стало мне известно, что королева Айтвар боится не того, что марды завоюют их Город, но того, что они захватят приречные пастбища и лошадей, на которых Дикие Женщины ездят. Так что рассказывай мне про мардов. Сколько их? Где они держат свой обоз? Когда они выступят против нас?

Куи свесил голову.

- Про мардов мне ничего не ведомо, Пестователь. Мы схватили одного, но, не зная языка, убили.

- Вот поэтому ты и перестаешь быть воеводой, Куи. Будешь обычным воином, пока не отличишься в бою.

Решение Даго подействовало на всех будто удар кнутом. Куи же почувствовал его как удар молотом. Так вот как выглядит благодарность Пестователя за то, что он привел к нему дружину лестков? Да разве не проявил он за всю свою жизнь достаточно отваги и хитрости, сражаясь против старост Хельгунды? И что с того, что не привез он сведений про мардов, а один из его людей захотел поиметь Зифику? Возможно, и следовало бы ему попенять за это, но ведь не наказывать и унижать! За кого же принимает себя Пестователь, если так помыкает своими командирами?

Куи хотел обратиться за защитой к Авданцу и Палуке, но увидал обращенные на него хмурые взгляды и понял, что если кто теряет уважение Пестователя, тот теряет и их уважение.

Даго же сурово спросил у Херима:

- А тебя, писака, чему учили про мардов в Фульдском монастыре? Что написано про них в ученых латинских книгах?

- Никогда в Фульде не слыхал я каких-либо известий о народе по имени марды, - честно признался Херим.

И вновь голос взял Даго.

- У ромеев учил я на память все сведения о народах этого мира, которые были и ушли в мрак истории или же только-только появились. Я знаю о древних египтянах, халдеях и мидянах. О народах кельтских и германских, от которых пошли франки. О гуннах, хазарах, булгарах, печингах и мардах. Этих последних называют еще мадьярок. Это родичи кантов и маузов. Они проживали меж реками Танаис и Бористенес в краю, называемом Лебедией. Их терзали печинги, и потому они укрылись меж реками Тирас и Даностер в стране Этелькёз. Там они образовали союз семи племён: Медьер, Ниск, Курдьярмат, Тарьян, Ено, Кёр и Коси. Чего они ищут у нас - не знаю. Но это не могут быть их главные силы, самое большее - какой-то крупный разведывательный отряд. Ибо марды - народ кочевой, передвигающийся на лошадях и телегах, живущий в шатрах и любящий лошадей как самих себя. Наверное, они встретили на своем пути болота и непроходимые леса, им же нужны поля и пастбища. Поэтому они застряли на месте. Но когда же они прорвутся сюда - в край полей и лугов, марды тут же двинутся дальше, все сжигая и грабя на своем пути.

Все заслушались словами его будто песней. И еще сильнее возросло удивление к знаниям Пестователя, который в воображении этих людей стал тем, кто умом своим объемлет весь свет.

- О Господин! - воскликнул Авданец. - Никогда не будем мы сражаться на молотах, ибо мог бы я, даже не желая того, слишком сильно ушибить тебе голову!

Даго не обратил внимания на эту лесть и добавил:

- Слишком мало мы знаем, чтобы вступать в сражение с мардами. Но знаем достаточно, чтобы против них выступить. Надеюсь, что много дополнительных сведений пришлет нам королева Айтвар. Но вы сами теперь убедились, насколько важно знание о людях. Посему, Херим, нарекаю тебя старостой моей канцелярии, где должны быть собраны все сведения и известия из мира, полученные от купцов и пленных. Записывай их рассказы на дощечках, покрытых воском. Пускай воевода Палука отберет из моей армии тех воинов, что пригодны для разведки и владеют языками иных народов - из них и будет создана канцелярия Херима. За каждое известие, Херим, плати серебром или золотом, ибо знания стоят того. Еще хочу я знать, что происходит при дворе Хельгунды, у Повалов и Лебедей, в краю вислян и в граде Каррадонон, у лендзян и других кровных нам народов. И пошли соглядатаев к князю Гедану.

- А скажи-ка, Пестователь, - спросил Авданец, - почему перед тем, как отправиться на мардов, мы вначале не расправимся с Хельгундой?

- Мы не сможем этого, ибо нет у нас золота, которое открыло бы нам ворота крепостей непреодолимой мощи: Гнезда, Познании и Крушвиц. Если мы победим мардов, при известии об этом армия наша увеличится, к нам присоединятся сотни лестков и правых людей. Вот тогда-то и откроются пред нами врата городов. Запомните: мы создадим державу вольных людей, а это означает, что на самом верху будут стоять повелитель с его воеводами. Ниже будут стоять воины со своими родами, а еще ниже - люди, работающие на повелителя, воевод и воинов.

Сжигающий Куи гнев заставил его сказать:

- Чем же, в таком случае, станем отличаться мы от Хельгунды и ее старост?

И вновь Даго сжал рукоять меча.

- Мы построим новый порядок. Пестователь, Куи, это тебе не князь. Нас вознесут наверх свободные люди. Это мы станем стражами свободы лестков. Но так же, как и в природе существует порядок, что после зимы приходит весна, а после нее - лето и осень, таким же должен быть порядок и в мире людей. Когда все говорят одновременно, никто ничего не слышит. Поэтому я, Пестователь Даго, буду говорить от имени всех.

Авданец поцеловал край белого плаща Даго.

- Истина, Пестователь, сказанное тобой о порядке. Истина и то, что если все говорят сразу, то никого не слышно.

Внезапно Палука представил себя, стоящего рядом с троном, на котором сидит Даго. Еще подумал он о своих сородичах, которым Даго подарил какую-то крупную крепость. Не хотелось ему быть хуже Авданца. Он тоже взял край белого плаща Даго и поцеловал его.

- Люблю тебя, Пестователь, ибо любишь ты волю народную. Воистину верны слова твои, что когда все хотят говорить, никого не слыхать. Говорить и приказывать может только один.

Куи же почувствовал себя одиноким и вроде бы побитым. Какая же сила таилась в Даго, что немилость его была настолько болезненной? Зачем столько говорить о любящем свободу народе, раз из отряда лестков, которых он лично привел в селение Палуки, уже семеро уехало, чтобы жнивовать? Они позабыли о защите собственной свободы. Ведь на самом деле защищал ее Даго и они, прибывшие с повелителем сюда... Он покорно склонился и тоже поцеловали край белого плаща. - Все сделаю, чтобы вновь милость твоя была на мне, - шепнул Куи.

Херим же обратился к Даго со словами жалобы:

- С самого начала ты, господин, знал, что Зифик - это женщина, но не выдал мне этого ни единым словом или жестом. С самого начала, господин, чувствовал я, как возникает во мне к Зифике какое-то большое вожделение, но из-за молчания твоего считал я, будто это всего лишь мерзкое влечение мужчины к мужчине. Я радуюсь, что Зифика убила воина Куи, и что, может быть, вновь увижу я это преудивительнейшее существо. Как и все остальные, опасаюсь я Диких Женщин, но если все они такие как Зифика, пойду я с тобою против мардов и уговорю сделать то же самое и лестков, как сделали это уже Авданец с Палукой.

Усмехнулся Даго и сказал:

- Высоко вознес тебя я, Херим, равно как и Палууку с Авданцем. Ибо не тот трус и слабый душой, кто боится и не может удержать в руке тяжелый меч, но тот, кто не может преодолеть собственной трусости. Только не считай, будто Зифика ответит взаимностью на чувства твои и желания. Ничто не может поменять натуры Дикой Женщины.

Почему же позабыл он впоследствии слова эти и столько несчастий навлек на край свой?

После коротких заморозков пришла пора тепла. Меж деревьями в пуще стелились туманы, солнце светило как бы сквозь паутину, высвечивая голые ветви. И лишь там, где росли сосны и лиственницы, все еще было зеленым, хотя и там толстым ковром серели иглы.

Против мардов выступили они осенним утром с сотней коней под воинами и двумя десятками лошадей, навьюченных провизией. Отряды шли к востоку по широкой просеке в пуще, и копыта их лошадей топтали как бы огромный, цветастый ковер, сотканный из коричневых, золотистых и алых листьев. Вскоре вышли они в поля, где связанные попарно волы перепахивали землю железными оралами. Крепость Гнездо они обошли с юга и вступили в богатый край гопеланов. По пути им не встретилось ни единого воина из Гнезда или крепости Крушвиц, лишь дважды наткнулись они на две спаленные крепостцы и окружавшие их дома. Увидали они стариков и женщин, плачущих по своим убитым родичам, потому что не отдали те половину своего урожая для крепости Крушвиц, и напали на них воины сидящего там Повалы. Среди этих несчастных Даго раздал несколько серебряных денаров, говоря, что наступают времена воли, и он, Пестователь, явился людям на белом коне, чтобы свергнуть господство богатеев. На волосах Даго видели люди Священную Андалу и сами понимали, что нет уже Пепельноволосого, а власть после него добровольно принял Даго, ибо, как гласило предсказание: золотой камень не сиял бы так ясно, если бы Пестователь пролил кровь.

Легко было идти маршем даже в сто двадцать лошадей, поскольку уже минула пора сбора урожая, амбары были заполнены зерном, а на полях стояли стога сена. За овес и сено для лошадей, за припасы для воинов Даго приказал своим воеводам платить людям деньгами, обещая. что так всегда и будет при его пестовании.

Воины обошли Крушвиц и озеро Гопло и потом, ускоряя марш, направлялись к Висуле, к граду, называемому Плоцк, где начиналась уже Мазовия, и где должны были они встретиться с посланцами королевы Айтвар. Именно такое сообщение передала Зифика с Куи, прежде чем, отнесшись к ней как к обычной женщине, хотел поиметь ее воин-лестк и был ею заколот. Но Даго не считал, будто событие повлияет на его отношения с королевой Айтвар, ведь она все так же нуждалась в его помощи против мардов. Но никто, ибо Даго не говорил об этом, даже перед ближайшими своими советниками - Авданцем, Палукой и Херимом, не знал истинных его планов. Раз за разом спрашивал Даго у Херима, поступают ли в его канцелярию известия из соседних держав. Что делают Крылатые, а что Круглоголовые? Как чувствуют себя в неволе мардов лендзяне, и что делает повелитель Каррадонона?

Сильно изменился Херим. Титул старосты канцелярии Даго, власть над кучкой разведователей и шпионов дали ем, наконец-то, чувство собственной значимости и ценности. На особой вьючной лошади возил он дощечки, покрытые воском, и хотя еще не сделал ни единой записи на них, важничал, постоянно направляя своих подчиненных в разные стороны.

Первыми сообщениями, записанными Херимом костяной палочкой, были сведения от схваченного воина из рода Повалов, что каждый из начальников самых значительных родов лендзян и гопеланов желает объявить себя удельным князем. Право на княжескую власть хотели иметь прежде всего те, что сидели в укреплениях, выстроенных еще Нелюбами Пепельноволосыми, то есть Повалы и Дунины. Херим записал, что в борьбе за княжеский титул столкнулись меж собою Лебеди, а также Повалы с Дунинами. но битвы так и не разрешились в чью-либо пользу. Повалы с Дунинами закрылись в своих крепостях, собираясь приступать к последующим действиям только весной. Еще Херим записал, что Хельгунда, якобы, выслала в Юмно небольшой отряд воинов с просьбой, чтобы ее отец, Хок, прислал ей княжескую корону и еще сотню наемников. Выходит, и она сама не собиралась отказываться от княжеской власти.

- Нелюбы Пепельноволосые создали державу, - объяснял Даго Хериму. - За сделанное народ и богатеи возненавидели их. Голуба же уничтожили за его доброту. Так каким же правителем следует быть, чтобы править этими карликами, похожими на кровожадных клещей, облепивших громадного лося.

- Таким как ты, повелитель, - льстиво отвечал Херим.

- Что значит: "таким как я"?

- Любящим свободу, - Херим сказал это с такой уверенностью, что Даго даже поверил ему.

Приближаясь к Висуле, увидали они дым в небе, а ночью - зарево пожара. Когда же подошли к берегу, то увидали, что это горел городок Плоцк и порт, откуда Пепельноволосые сплавляли зерно в Витляндию. Три сотни вооруженных луками Диких Женщин, восседавших на лошадях, ожидало воинов Даго на другом берегу. Это они сожгли городок и перебили его жителей. Увидав все это, сплюнул Даго в сторону и сказал Хериму:

- Ну почему они не сохраняют сил для войны с мардами, а вместо того убивают людей, которые вскоре станут моим народом? Зачем было им палить порт на реке? В Мазовии разговаривают на языке лендзян и гопеланов. Пепельноволосый отдал мне и эти земли.

В это время на лодке к ним приплыли Зифика и командовавшая женским войском её старшая сестра, княжна Люгия - женщина рослая и настолько атлетически сложенная, что в своей мужской одежде казалась сильнее Палуки или даже самого Даго. У неё, как и у Зифики, был покрытый серебром щит и великолепный лук с бронзовыми оковками. Презрительно поглядела она на сотню приведенных Пестователем воинов.

- И с этой вот горсткой ты собираешься ради воза золота победить мардов? - не скрывая издевки, спросила она.

Отвечал ей Даго:

- Мы не станем сражаться ни по-ромейски, ни по-тевтонски. Мы, склавины, сражаемся тайным образом. Скажи, что знаешь ты о мардах?

- Они крепились, окружив свой стан повозками, на огромных пастбищах в нижнем течении реки Буцк на левом её берегу. Много у них награблено зерна и сена. Там же поставили они свои шатры. То ли готовятся они зимовать, то ли, когда ударят сильные морозы, пойдут они на Край Квен, ибо известно им, что у нас есть много золота.

И тогда приказал Даго:

- Выступай, госпожа, со своими воинами и становись лагерем на правом берегу реки Буцк. Когда придут морозы, мой посланец даст вам знать, когда мы совместно ударим на мардов. Мы зайдем на них по левому берегу, где стоит их лагерь. Оставь лишь нам Зифику, в качестве проводника. И уходи со своими женщинами как можно быстрее, ибо они пробуждают нашу неприязнь. Поэтому сейчас нам не стоит объединять наши силы.

Лицо княжны Люгии было женственным и даже весьма красивым. Но лишь одно это могло нравиться в ней, ибо тело, движения и голос напоминали, скорее, мужчину-силача. Она была на несколько лет старше Зифики, которая еще сохранила девичий стан. "Через несколько лет Зифика будет такой же", - с сожалением подумал Даго, которого в последнее время часто посещали воспоминания о нежных и благоухающих телах женщин с юга и их искусстве любви. Женщины же из Края Квен не знали, что такое любовь. Будто животные один-два раза в год охотились они на самцов и вынуждали тех к совокуплению, чтобы оплодотвориться.

- Твоих воинов объял страх перед нами. Или теперь боязнь стали вы называть "неприязнью"? - с издевкой спросила Люгия. - Зифику оставить я могу. Только вот, не придется ли ей вновь пускать в ход кинжал?

- Она будет под моей опекой, - заявил Даго.

- А кто ты такой, носящий Андалу? Чего стоят твои обещания?

Даго пожал плечами. Эта Дикая Женщина искала ссоры, но для этого было самое неподходящее время.

- Не хотелось бы видеть, княжна, как марды тянут тебя на аркане. Слишком мало знаешь ты мужчин, поскольку, как я слыхал, в Городе Женщин проживают лишь рабы - слабые и трусливые.

- Равно как и среди вас, мужчин, живут слабые и пугливые женщины. Я бы с удовольствием подралась с тобою, - хохоча, толкнула она Даго в плечо.

Тот отодвинулся с выражением отвращения на лице.

- Ну, и что мне с того, если бы я победил тебя? - спросил он. - У тебя женское тело, но душа мужчины. Этого слишком мало, чтобы сделать человека счастливым.

Люгия поняла, что ссориться сейчас с Даго нет смысла. Презрительно смеясь, она спустилась в лодку и уплыла, оставляя Зифику.

- Не сердись на мою сестру, - сказала та. - Она никогда не встречала такого как ты мужчину.

- А чем же я отличаюсь от других мужчин? И что ты сама, Зифика, знаешь о мужчинах?

- В Городе Женщин живут сотни мужчин, слабых и трусливых. Случаются и такие как тот, кого мне пришлось убить. Как только он узнал, что я женщина, то сразу же захотел обладать мною. Ты же, господин, с самого начала догадывался, кто я такая, но с тобой мне безопасно, хоть и известно мне, каким жадным до женщин ты можешь быть.

- Повелитель отличается от подданных, - сказал Даго, с вниманием глядя на противоположный берег реки и в то же время на ряды своих воинов. Люгия не ошиблась. Три сотни сидящих на лошадях и вооруженных луками женщин будили в воинах Даго страх. Слишком уж много страшных слухов ходило о том, как обходятся они с мужчинами. По-видимому, каждого из них влекло желание обладать Дикой Женщиной, но страх преодолевал телесное вожделение. И, наверное, один только он, Даго, не испытывал ни страха, ни вожделения, поскольку эти всадницы не были для него женщинами, а только воительницами. Мужчинам, которыми довелось ему теперь командовать, не было дано, как ему, познать женщин, которые пальцами своими и губами, теплом и объятиями создавали несказанное наслаждение. Холодны были женщины аскоманов, пусть даже было дано им знать, как Астрид, что такое любовь. Склавинские женщины не знали любовного искусства, поскольку мужчины относились к ним как к вещам. А ведь любовь была таким же искусством, как и умение править людьми. История, которую изучал он у ромеев, упоминала о власти женщин, которые, благодаря своему любовном искусству, могли управлять начинаниями повелителей.

Лодка Люгии прибилась к другому берегу и, хоть приказов не было слышно, заметно стало, что Дикие Женщины готовятся к отъезду. Только еще один раз пересекла реку лодка с черным конем Зифики, и в скором времени противоположный берег сделался пустынным.

Тем временем Херим льстиво заговорил с Зификой, пытаясь завоевать ее расположение.

- Я всегда чувствовал рядом с тобой как-то не по себе, - признался он. - Ты и тогда благоухала и теперь от тебя приятно пахнет. Не мог я догадаться, кто ты такая, но каким-то таинственным образом воспринимал твою женственность.

Зифика показала ему на другой, теперь уже пустынный берег:

- Все они пахнут как я, Херим. И, заверяю тебя, они не мужчины. Ни одна из них не откажет тебе в своем теле, если попросишь об этом.

- А что будет потом?

- Если ты сможешь победить ее в поединке, то сделаешь из нее свою рабыню. В противном же случае она убьет тебя или сделает своим рабом.

Херим усмехнулся и отрицательно покачал головой:

- Ты прекрасно знаешь, Зифика, что я не человек лука и меча, а вместо того люблю держать в руках гусиное перо или стило. К тому же, любовь - это не поединки и сражения.

- Все потом, что тебе ничего о любви неизвестно, - вмешался Даго.

А потом он уже ничего не сказал, лишь вскочил на своего белого коня и в сопровождении Зифики направился по берегу вверх по течению реки, дав знак воинам, чтобы те следовали за ними. Он не собирался рисковать людьми, лошадьми или вьюками, переплывая Висулу, которая теперь несла в русле своем черную от ила, поднявшуюся от дождей воду. Впервые пригодились для Даго разведчики Херима. Они принесли известие, что в двух днях пути вверх по реке имеется брод, действующий, к сожалению, только лишь в пору низкой воды. Но рядом с бродом, на высоком обрыве берега был Высокий Град со старостой по имени Псарь. Как и все в Мазовии он платил дань Городу Женщин, взамен же те оставили его в покое, давая возможность подзарабатывать на переправах.

И вот уже четыре дня сотня воинов Даго шла по левому берегу Висулы к реке Буцк. Погода все еще была теплой, туманной, кони все еще могли щипать траву на лугах. Но потом зарядили дожди, а в пору зимнего солнцестояния грянули морозы и посыпал снег. Воинам Даго показали брод на реке Нарев, но перешли ее уже по льду. Теперь они очутились в краю, где находились марды, чей лагерь был в пяти днях пути от брода. Все городки были сожжены, а их обитатели ютились теперь по землянкам, вырытым в лесах. Сохранились только лишь укрытые в чащобе малые веськи.

Пришел месяц сечень, а с ним и сильные морозы. Выпал глубокий снег. В одной из уцелевших деревушек мазовян Даго решил остановить свое войско, хорошо оплачивая за укрытие и возможность жить по хатам, за еду для воинов и сено для лошадей. На глазах у всей деревушки приказал он повесить двух воинов за изнасилование женщины и отобранного у местного жителя барана. После этого многие скрывавшиеся в лесах от мардовлюди поверили, что теперь есть человек, и в правду взявший всех их в пестование свое и не позволяющий никого обижать. Это от них узнал Даго, где расположен лагерь мардов, как он построен и каким образом охраняется. На трех восковых табличках записал Херим рассказы про мардов, но Для Даго самым важным известием было такое: внутри самого лагеря марды держали всего лишь несколько лошадей - для своего предводителя и его родичей. Остальные шесть сотен лошадей (столько было их у мардов под седло и тягловых) содержались на громадной лесной поляне, огороженной жердями. Лошадей охраняли два десятка воинов, живущих в трех шатрах. Они же стерегли и стога с сеном, которое марды забрали, чтобы кормить им в зиму лошадей.

Даго, Херим, Зифика, Авданец и Палука, а также семья старосты жили в большом доме, где от печи несло теплом. Спали они на деревянных нарах, друг возле друга. Зифика всегда спала у стенки, отделенная от Херима и остальных телом Даго.

- Прошу тебя, господин, - обратилась она к Даго, - даже во сне не пытайся прикасаться ко мне, ибо я всегда сжимаю рукоять кинжала.

А тот ни в первую, ни во вторую ночь глаз не сомкнул, мучимый желанием, которое вызыывал в нем запах лежавшей рядом женщины. Поэтому днем он ходил невыспавшийся и раздраженный, именно тогда приказал повесить двух воинов за насилие над мазовянкой. Только разве было у них больше прав, если сам он обязан был сдерживать свое вожделение?

На третью ночь он забрал из дома бобровую накидку и пошел спать на верхушку огромного стога с сеном. Стоял мороз, но под меховой накидкой было тепло, и Даго чувствовал себя счастливым, видя над собою чистое ночное небо и свою Звериную Звезду, которая в это время восходила очень рано.

Утром, когда оголенный до пояса мылся он возле колодца с журавлем, к нему подошла Зифика - злая, с синяками под невыспавшимися глазами.

- Ты ушел, господин, и мне стало страшно, - призналась она. - Я не спала всю ночь, так как любое движение кого-нибудь в доме заставляло меня хвататься за кинжал. Где ты был этой ночью?

- Не твоя вина, Зифика, что ты пахнешь мехом как моя опекунша и первая любовь, великанша Зелы. Но рядом с тобой не могу я заснуть, так как накатывают на меня воспоминания о моих самых счастливых днях. Я же лежал на стоге сена, молясь Звериной Звезде, чтобы дала она мне победу над мардами.

- Я тоже буду спать на сене, ибо ты обещал обеспечить мою безопасность, - гордо заявила Зифика. - Лишь рядом с тобою чувствую я себя защищенной.

Только случилось все по-иному. Сразу же после завтрака Даго с Зификой решили отправиться в сторону лагеря становища мардов. Даго пришел к вывод, что чем более будут оставаться все они лишь в дне пути от вражеского лагеря, тем больше будет опасность, что марды знают об их укрытии и какой-нибудь ночью неожиданно атакуют. Тот же, кто бьет первым, всегда имеет больший шанс на победу.

К полудню небо затянуло тучами, и начал падать мелкий снежок, которому Даго с Зификой были даже рады, ведь тот засыпал их следы. Свой поход они спланировали на два дня. У них была еда, меха и попоны для лошадей, для них же овес в мешках. Так что они не опасались ночлега в лесу, даже на случай большого мороза.

Вскоре поднялся сильный ветер. Метель усилилась, и сделалось темно. Бор был в основном еловым, и деревья защищали наших путников от ветра. Перед самым закатом встретилась им стая волков, и Даго сказал Зифике, что они, по-видимому, находятся уже неподалеку от поляны, так как волки любят кружить возле подобных мест. Они, видно, не раз пытались проникнуть на поляну и похитить жеребенка. Следовало ожидать, что марды всегда настороже и тщательно охраняют лошадей не только из опасения налета чужаков, но и из-за шастающих поблизости хищников. Поэтому они свернули к югу, чтобы обойти поляну стороной, и приблизились к становищу мардов с востока.

Две лошади и два всадника для стаи, где было тридцать голов, казались легкой добычей. Было самое начало зимы, и звери еще не должны были испытывать сильного голода. Трижды накладывала Зифика стрелы на тетиву своего золотого аланского лука, и три волка пали мертвыми, становясь поживой для остальных. Только так смогли Даго с Зификой оторваться от хищников и затем спокойно ехать через бор, захлестываемый ветром и снегом.

Начало ночи они переждали, прячась под широкими лапами огромной ели. Позволили покормиться и отдохнуть лошадям, сами же пожевали вяленого мяса. Как Даго и ожидал, ночь утихомирила ветер, метель закончилась, снег перестал падать, и показались звезды, и среди них увидал он и свою - Звериную. Даго, молчавший всю дорогу, теперь вроде бы оживился и показал звезду Зифике:

- Вот она, моя любимая. Я показывал ее тебе летом, в селении Палуки. Теперь же ты можешь видеть ее зимой. Останься тут, Зифика, и ожидай меня. Назад я приеду по собственным следам. У меня белый плащ и белый конь, так что на снегу буду я невидимым. Известно мне, что табор мардов где-то рядом. Я хочу увидеть его собственными глазами, потому что глаза соглядатаев часто косят.

- Ладно, - согласилась Зифика. - Твой белый жеребец мчится быстрее ветра, и ты сумеешь оторваться от погони мардов. Мой лук тебе ни в чем не пригодится, ибо этой ночью не может погибнуть никто из них, чтобы не узнали они, будто кто-то чужой ходил возле их лагеря.

Похвалил Даго Зифику:

- Тебе ведомо искусство боя, потому скажу тебе, что я не желаю с мардами воевать. Я знаю, что тысячами живут они над Понтом, они храбры и воинственны. Если мы перебьем этих здесь, другие пожелают отомстить и пришлют сюда тысячи воинов, а тогда Край Квен точно погибнет. Я предпочел бы не сражение, но переговоры. Жаль, что не знаю я никого, кто владел бы странным языком мардов.

- Когда год назад появились они у границ Края Квен, то потребовали от нас сундук золота, а за это вернули похищенных с пастбищ наших лошадей. Жена их юного вождя, Арпада, женщина из русских склавинов, разговаривала с моею сестрой Люгией. Она сказала, что с нас будут требовать по сундуку золота каждый год, но теперь они хотят уже два сундука, иначе обещают снова напасть на наши пастбища и похитить наших лошадей.

Даго начал готовиться в путь.

- Поведай мне свои замыслы, господин, - попросила Зифика. - Доверься мне, и я, может, в чем-нибудь помогу тебе.

- Мне помогут мои глаза, уши и ловкость. Зачем же мне советы женщины, выдающей себя за мужчину?

И после таких презрительных слов, он исчез в темноте на своем белом жеребце. Уже на полпути увидал он десятки костров, пылавших между белыми шатрами, расставленных в центре громадного круга из соединенных повозок. Как и докладывали шпионы лишь несколько лошадей, привязанных к коновязи возле самого большого шатра, принадлежали вождю Арпаду. Даго втянул в ноздри запах дыма и почуял, что здесь жарят конину. Он напряг слух и услыхал тихий голос женщины и плач какого-то ребенка, и это означало, что марды прикочевали сюда со своими женщинами, как обычно степняки и поступали. Потом увидал он объезжающую становище стражу и догадался, что охранники прячутся в накрытых полотном повозках.

Даго галопом вернулся к Зифике, уже имея в голове план нападения на мардов. До самого рассвета не сомкнул Даго глаз, опасаясь того, что волки нападут на привязанных к дереву лошадей. Он лежал в снежной яме под огромной елью в своей бобровой накидке, а рядом с ним, завернувшись в такую же накидку, спала Зифика. Этой ночью Даго смог бы овладеть ею, ибо руки ее лежали под щекой, вдалеке от ножа. "Книга Громов и Молний" не говорила, что должен делать повелитель, когда пожелает лежащую рядом женщину, но Даго было необходимо золото Страны Квен. Когда у него будут эти сокровища, золотой камень Андалы вспыхнет еще ярче. И разве не обязана самой пылкой любовницей повелителя оставаться лишь власть?

Утром они натерли лица снегом и отправились в обратный путь.

- Не кажется ли тебе, господин, что мне следует отправиться на поиски становища своей сестры? - спросила у Даго Зифика. - Мне показалось, что ты собираешься ударить на мардов.

- Не пытайся отгадывать мои намерения, - довольно грубо отрезал тот. - Радуйся, что этой ночью ты не стала моею. Руки ты держала под щекой, а не на ноже. Впрочем, ты все равно не смогла бы дать отпор моей силе.

- Так почему же ты струсил? - спросила девушка с издевкой.

- Потому что гораздо более твоего тела жажду я повозки с золотом.

Зифика открыла зубы в кокетливой улыбке.

- Если ты одолеешь мардов, то получишь свой воз золота, Но я попрошу свою мать, чтобы она разрешила мне переспать с тобою. Сына убью, но вот дочка от тебя станет повелительницей Города Женщин, ибо я верю, что в жилах твоих течет кровь древних спалов.

- Нет, Зифика, не станет по-твоему. Лучше уж переспи с моим белым жеребцом, - захохотал Даго и пустил коня галопом, оставляя разгневанную девушку за спиной.

На следующий день Палука с тридцатью воинами направился на поиски поляны неподалеку от лагеря мардов. Он должен был оградить эту поляну жердями, чтобы оттуда не смогли сбежать лошади. Было решено, что в полночь Палука встретится с Авданцем и Даго возле того места, где марды держали своих коней.

- Лошади - это их жизнь. Марды любят их как себя самих, - объяснял Даго. - Лошадей стерегут всего лишь два десятка воинов. Мы ударим на них всей силой, одолеем, а затем ты, Палука, и тридцать твоих воинов погоните их лошадей на нашу поляну. Вот тогда, как мне кажется, вождь Арпад во главе сорока воинов, потому что ровно столько лошадей насчитал я в их лагере, пойдет по нашему следу. Остальные марды останутся в лагере, потому что там их женщины и дети. В пешем строю они навряд ли умеют сражаться. На Арпада мы устроим в лесу засаду. Старайтесь никого не убивать, хватайте арканами. Я хочу всех их иметь живыми. Если они не получат лошадей. им придется сдаваться без боя.

Так и случилось. Спрятавшись на заснеженном склоне оврага, невидимые среди сосен и елей, видели они, как Палука гнал по оврагу мардских лошадей в сторону огороженной поляны. Лошади оставили в снегу глубокий след. Через какое-то время увидали они сорок всадников, и Даго без труда догадался кто из них Арпад. У него был позолоченный шлем и под седлом великолепный буланый жеребец. Рядом с ним ехала женщина в большой меховой шапке на голове и с луком в руках. Скорее всего, это была его жена, женщина из рода русов.

Даго крикнул и, ударив Виндоса шпорами, одним скачком очутился на дне оврага, и белый жеребец так сильно ударил свой грудью в бок буланого жеребца, что тот даже осел на задние ноги. Тогда Даго ударил ножнами своего меча по золоченому шлему, и арпад без сознания грохнулся с седла. То же самое Авданец сделал с женой Арпада. С другими пошло чуть похуже, так что двое кочевников пало от копий воинов Даго, одного же из них смертельно ранила мардская стрела.

Сражение продолжалось недолго. Двенадцать мардов, связанных веревками, лежало на снегу, воины Даго вылавливали в лесу их лошадей.

- Кто ты такой, господин? - спросила женщина из края русов на своем певучем языке, понятном и для лендицов, поскольку оба языка были родом от древнего спальского.

- Я Даго, которого называют Пестователем. Весь народ за рекой Висулой взял я в свое пестование, - горделиво отвечал тот, держа белого жеребца под уздцы.

Женщина сказала Арпаду что-то непонятное, он тут же ответил ей, а та повторила:

- Мы не враги народа, живущего за рекой Висулой. Мы никогда туда не ходили.

Даго снял с головы Арпада позолоченный шлем и натер ему голову снегом, чтобы тот не испытывал боли после удара ножнами.

- Скажи ему, - обратился Даго к женщине, - что за помощью против вас обратились ко мне воинственные женщины из Страны Квен. Вы уже получили от них сундук золота, а теперь затребовали уже два сундука. Ваша жадность безгранична, и потому будете вы перебиты, а ваши лошади станут нашими. Ваши дети станут нашими невольниками, а ваши женщины - нашими служанками.

Когда женщина переводила эти слова Арпаду, Даго внимательно приглядывался к нему. Это был молодой человек его возраста, самое большее - двадцати двух лет, с раскосыми глазами, смуглым гладким лицом и длинными черными усами.

- Это Арпад II, сын великого вождя мардов, За его жизнь и свободу ты получишь множество табунов лошадей и все то золото, которое дали нам воительницы из Страны Квен.

Арпад что-то высокомерно добавил, и женщина перевела:

- Если же ты сохранишь жизнь и свободу и другим мардам, Арпад II готов возвратиться к своему отцу на Понт.

Даго поглядел на женщину из края русов, на ее длинные светлые волосы, белое лицо и прекрасные голубые глаза. Этот темнолицый вождь, по-видимому, сильно любил ее, ибо она так сильно отличалась от женщин племени мардов. Даго вынул из-за пояса нож и разрезал веревки на руках женщины и Арпада.

- Мне не нужно ваше золото. Коней я вам отдам, - заявил он. - Вы уедете отсюда ранней весной, как только начнут сходить снега. Эти земли не подходят для кочевий. Здесь мало пастбищ, а только леса и болота. Мне не хочется ни войны, ни мертвецов на своем пути. Хочу же я с мардами братства.

С этими словами он вынул из седельной сумки металлический кубок, надрезал ножом безымянный палец на своей левой руке и слил в кубок немного крови. После этого он подал нож Арпаду.

- Ты выпьешь мою кровь, а я выпью твою кровь, - радостно подхватил Арпад и надрезал и свой безымянный палец, глядя потом, как капли крови стекают в кубок.

Затем он отпил этой крови и подал кубок Даго. Тот осушил кубок до дна, а затем торжественно сказал:

- Ты возвратишься на Понт, но когда очутишься в нужде, мои воины придут к тебе с помощью. Если же я, Даго, повелитель народов за рекой Висулой, буду в нужде, твои воины подадут руку помощи мне. Пусть нашим свидетелем в этом станет ворон. Клянись же!

Авданец поднял руку, на которой сидел его ворон, и черная птица закружила над ними, а потом вновь вернулась на плечо хозяина.

- Клянусь! - произнес Арпад.

Даго, Господин и Пестователь, лично перерезал путы на руках каждого из схваченных мардов, затем приказал вернуть им лошадей и позволил забрать двоих, убитых в стычке.

- Завтра я отдам всех ваших остальных лошадей, - пообещал он. - Но остерегайтесь Диких Женщин, что воспылали к вам ненавистью и прячутся на правом берегу реки.

Марды отбыли в свой лагерь, а Даго усмехнулся Хериму и Авданцу:

- Их стан неприступен. В нем укрыты более четырех сотен воинов. Они очень храбры, и даже если бы мы одолели их, мало кто из нас возвратился бы за Висулу.

- Жалко мне этого сундука с золотом, - вздохнул Авданец.

- Но мы же получим целый воз золота, - Даго все еще был весел.

Тут вмешалась Зифика, заикаясь от распирающей ее грудь гнева:

- Ты проговорился, господин, что лагерь наших женщин находится на другом берегу замерзшей реки. Зачем?

- Потому что я не желаю продолжения этой войны. Пусть ранней весной марды уходят отсюда. Мне не хочется, чтобы они возвратились сюда с новыми силами. Ты немедленно переберешься на другой берег и передашь княжне Люгии, что марды мирно уйдут отсюда. Таким образом, я выполнил то, о чем просила меня королева Айтвар. Мардов я победил. Теперь же мне следует получить с вас воз золота, и я буду ждать его в Высоком Граде.

Зифика стиснула губы и, ударив коня шпорами, галопом умчалась в лес. После этого Даго отдал приказ оставить деревушку, где они до сих пор жили. Утром же, вместе с Палукой и его людьми он погнал лошадей со своей тайной поляны в лагерь мардов. Навстречу к ним выехпл вождь Арпад с женой. Марды забрали своих лошадей.

- Не желаешь ли ты, Даго, заехать в мой стан и выпить кумыса? - пригласил вождь.

Даго опасался измены. С ним был только Палука и его тридцать воинов, а в лагере находилось около четырехсот мардов.

- Благодарю тебя, вождь, - вежливо, но решительно сказал он. - Мое войско уже отправилось в обратную дорогу, ибо я поверил твоим клятвенным заверениям. Не мне тебе объяснять, насколько труден зимний марш для почти что тысячи воинов, - солгал он. - Мне следует поспешить за ними и проследить, чтобы не было какого насилия здешним людям, чтобы воины силой не отбирали себе и своим лошадям корма. Может статься, я и вернусь сюда весной, чтобы убедиться, ушел ли ты на родину.

После этого Даго соскочил с коня и, стоя на земле, широко открыл объятия. Арпад понял этот жест и тоже сошел на землю. Они обнялись, как пристало братьям, что прощаются, скорее всего, навсегда.

Через два дня, когда Даго с войсками шел по направлению к Высокому Граду, чтобы там дождаться конца зимы, до Херима дошло известие, что три сотни Диких Женщин ночью напали на лагерь мардов. Те, прячась за своими повозками, перебили из луков почти сотню женщин, а после того рискнули совершить конную вылазку и убили еще пару десятков напавших на них. Остальных Диких Женщин спасла темнота ночи и знание лесов на правом берегу реки Буцк. Поговаривали, будто княжна Люгия погибла, о судьбе же Зифики никто сказать ничего не мог.

После того Авданец вновь льстиво начал:

- Никогда, о Пестователь, не стану я сражаться с тобою на молотах, ибо ненароком мог бы повредить твою разумнейшую голову. Ты одолел мардов, что были в четыре раза сильнее нас, а погиб всего один наш воин.

Один лишь Херим все время опасался, что королева Айтвар может быть такой же жадной крови как ее дочка Люгия. И отдаст ли она обещанный ею воз золота только лишь за уход мардов?

Через неделю Даго с войском добрался под палисады Высокого Града.

- Открой нам свой град, староста по имени Псарь! - крикнул Даго мазовянам, спрятавшимся за палисадом. Если по доброй воле предоставишь ты мне теплое жилье и корм для лошадей, я возьму тебя в свое пестование. Если же ты не сделаешь этого, мы спалим твой город, а тебя самого повесим.

Через несколько лет Херим записал:

"Видя могучий отряд Даго, староста по имени Псарь, открыл ворота града своего, дал укрытие воинам и был взят в пестование. И таким вот образом во власти Даго Пестователя очутился расположенный над рекою Висулой первый град мазовян, что до сих пор выплачивал дань Диким Женщинам".

В тот год в месяце лютом ударили злейшие морозы, но холода стояли недолго. Оттепель началась еще до наступления месяца березня. Снег растаял совершенно, и уже можно было выпускать лошадей на пастбища с остатками прошлогодней травы. Разведчики Херима вернулись уже известным путем и увидали, что с первой же оттепелью марды уложили свои шатры на повозки и, отмечая путь свой глубокими колеинами, ушли на юг.

- Он выполнил свое обещание, - передал их сообщение Херим.

И Даго согласно кивал головой, хотя и не верил он ни в какие обещания, присяги и клятвы. Он давно уже пришел к выводу, что отряд мардов под предводительством Арпада, сына великого вождя, был выслан на север только лишь на разведку. Марды не нашли здесь земель, пригодных и привычных для кочевников, и поэтому повернули. В подходящем для них климате Паннонии им будет легче врываться в богатые провинции империи ромеев или же бить по восточным франкам.

Вскоре после того в Высоком Граде появилась Зифика. При виде Даго ее хмурое лицо вроде бы даже прояснилось.

- Королева Айтвар оплакала свою дочь Люгию, как оплакала и почти полторы сотни своих воительниц. Поначалу она злилась на тебя, господин, что ты позволил мардам уйти, ничего не взяв с них за смерть ее подданных. Только ты ведь предупреждал Люгию, чтобы та не нападала на лагерь мардов. Я тоже предостерегала ее. Она совершила ошибку, ты же, господин, свое обещание выполнил. Марды оставили наши границы. Посему, возьми с собою пятнадцать воинов и направляйся со мной в Страну Квен. Только, когда подойдем мы к первой же плотине, твои воины останутся на месте. Тебя же одного, с завязанными глазами, я проведу в Город Женщин, откуда ты заберешь обещанный воз золота. Так будет, ибо ни один мужчина не должен узнать дорогу в Город Женщин и после того уйти оттуда живым.

Очень долго Авданец, Палука, а также Куи, который во время войны с мардами как-то не нашел способности вернуть к себе доверия и милости, уговаривали Даго отказаться от поездки за золотом.

- Там будет засада, господин мой, - объяснял Авданец. - Королева Айтвар захочет отомстить за смерть своей дочери Люгии.

Куи же повторял рассказы об ужасных жестокостях, которые, якобы, творили Дикие Женщины.

- В самом лучшем случае, господин, они тебя кастрируют, - пугал он. - Я слыхал, будто в городе этом проживает множество кастратов. Когда Женщины поимеют мужчину и чувствуют себя оплодотворенными, то заставляют своих невольников выбирать: смерть или кастрацию.

Даго и сам боялся, хотя тщательно скрывал свой страх. Он не верил людским обещаниям и клятвам, поскольку и сам не собирался когда-либо выполнять свои собственные, чему научила его "Книга Громов и Молний". Нарушение клятв входило в науку управления людьми. Потому-то он долго разговаривал с Зификой, пытаясь вытянуть из нее хотя бы словечко об истинных намерениях королевы Айтвар.

- Ты, господин, носишь на волосах Священную Андалу, - заявила та. - Я сама присутствовала при том, как Пепельноволосый по доброй воле передал ее тебе. Неужели ты считаешь, что моя мать захотела бы убить того, кто станет владеть державой, соседствующей с ее собственной? Тебе обещали воз золота, и ты его получишь.

Ее слова не убедили Даго. Держава Пепельноволосого распалась на три удела с крепостями в Гнезде, Крушвице и Познании. Не лучше ли иметь соседями три перессорившихся меж собою и слабых удела, чем одну сильную державу, под управлением одного государя? На месте королевы Айтвар Даго сам бы избавился от такого как он человека.

Но мысль о целом возе золота манила и не позволяла заснуть. Его собственные мешки с солидами и денарами уже показывали дно. А в Высокий Град все время прибывали и прибывали новые воины из краев лендицов и гопеланов, готовые служить Даго за большую плату. Прибыл даже самый старший сын старосты Повалы, сидящего в Крушвице, и попросил помощи против своего же отца. Старый Повала обещал молодому передать всю власть, но потом взял себе в жены молодку, а та посоветовала мужу убить наследника. Трижды пробовали отравить молодого Ольта Повалу, пока тот не сбежал в Высокий Град. Он торжественно встал перед Даго на колени и, положив руку на его щите, отдался в пестование.

Но в Даго было нечто большее, чем просто жажда золота и власти. Как сказала об этом когда-то Зелы - в глубине мыслей скрывал он сомнение: а взаправду ли зачал его великан?

- Вы всего лишь карлы, - с презрением сказал Даго своим воеводам. - Во мне же течет кровь великанов. Поэтому вы, будучи на моем месте, возможно, и струсили бы. Я же - великан, сын великана Бозы, отправлюсь к королеве Айтвар и заберу обещанный воз золота.

Под утро, когда запели первые петухи, Даго разделся донага и алой краской нарисовал на руках, на груди и бедрах магические знаки, чтобы те защитили его от стрелы, меча, копья и воды. Утром он объявил Зифике, что готов в путь.

Авданец с четырнадцатью всадниками сопровождали их до места, где сливались реки Нарвия и Буцк, и там, на обширных болотах, прорезанных каналами и насыпями-дамбами, скрывался от посторонних глаз Город Женщин.

На полях уже сошел снег, солнце пригревало днем довольно-таки сильно, но достаточно было очутиться в тени, чтобы почувствовать холод. По вечерам землю еще сковывали заморозки. Развилку рек Нарвии и Буцка окружали громадные пастбища - пока еще рыжие и покрытые талой влагой, слившейся в огромное озеро. На самом краю разлива Зифика остановила весь отряд и приказала воинам сойти с лошадей.

- Здесь будете вы ждать, потому что именно здесь начинается первая насыпь, ведущая в Город Женщин. Насыпи эти скрещиваются одна с другой, поворачивают, некоторые ведут в болота, и только одна ведет к цели. Более двух десятков мостов защищают доступ в город, причем каждый из них можно очень быстро разобрать или поджечь. Все эти дамбы и каналы творят огромный магический знак, обещающий смерть прибывшему со злыми намерениями, Посему до сих пор никому не удалось встать хотя бы перед защитным валом с семью башнями, стерегущим Город.

Даго хотелось показаться перед королевой Айтвар в самом лучшем виде. Как и всегда на нем был белый плащ и позолоченный панцирь; на бедрах он застегнул белый пояс и одел красные сапоги из вавилонской кожи.

Он обнял Авданца, и чтобы не выдавать своего волнения, так сильно хлопнул кузнеца по спине, что сидящий у того на плече ворон взлетел вверх и какое-то время кружил над ними, что было добрым предзнаменованием.

Зифика завязала глаза Даго красной повязкой, взяла белого жеребца под уздцы и повела к первой подмокшей насыпи.

Но весьма скоро Даго услыхал, что копыта лошадей ступают по драницам, значит насыпи были выложены деревом. Еще слыхал он, как с громким стуком проходили они по мостам из деревянных стволов. Таких мостов он насчитал уже ровно десять, как вновь раздался голос Зифики:

- Наступила ночь, господин, хотя для тебя уже давным-давно темно. Но не беспокойся, что нам не удастся попасть в город, так как я вижу зажженный на одной из башен огонь. Скажи мне, испытываешь ли ты страх?

Немного подумав, Даго ответил:

- Я слышу вокруг себя вздохи духов моих предков, давно ушедших спалов. Моя спина чуть ли не сгибается под охраняющей меня дланью какого-то великана. И кто-то нарисовал на руках моих пурпурный знак солнца.

Зифика остановила лошадей и вынула из седельной сумки факелы. Даго услыхал удары кремня по кресалу и почувствовал запах горящей лучины. Девушка разрезала ножом рукав кожаного кафтана Даго в том месте, где кончался панцирь, и увидала алый знак.

- Ты сказал правду, господин. Кто-то нарисовал на твоей руке пурпурный знак.

Даго обрадовался, так как в голосе Зифики он уловил тревожную нотку. Когда же они отъехали еще на какое-то расстояние, он сказал:

- Кто-то нарисовал пурпурные знаки на моей груди и на бедрах. Станешь ли ты проверять их?

- Нет, господин. Оставь свои чары. Я знаю, что ты обладаешь колдовской силой. Помню, как лечил ты рану у меня на спине, и от нее остался почти незаметный шрам. Херим говорил мне, что и твой меч тоже зачарован.

Издалека до них долетел крик, похожий на крик какой-то птицы. Зифика ответила точно так же. На какое-то мгновение они приостановились, а затем Даго услыхал грохот и скрип широко распахиваемых ворот. Когда они проехали через них, Зифика сняла с глаз Даго красную повязку.

- Мы в Городе Женщин, откуда до сих пор не вышел живым ни один мужчина.

Они ехали по узенькой улочке, выложенной драницами. По обеим ее сторонам сбились дома с крутоскатными крышами, что Даго видал, не смотря на темень. Свет падал на улицу сквозь затянутые рыбьим пузырем окошки. На воткнутых в землю шестах горели освещающие путь факелы. По дороге им не встретилось ни одной женщины-воина, вообще ни единого человека. Даже собаки не лаяли. И вообще, город казался вымершим и безлюдным.

Четыре громадных факела, прикрепленные к деревянным столбам, освещали площадь, где на самой средине высился дом, выше всех других. Перед ступенями, ведущими в дом, Зифика спрыгнула с коня и приказала Даго сделать то же самое. Коней она привязала к специальной перекладине.

- Будь спокоен, о твоем Виндосе позаботятся, - заверила его Зифика.

Они вошли в темные сени, и через несколько шагов Зифика открыла дверь в боковое помещение, где горела масляная лампа, стояло покрытое оленьими шкурами ложе и стол, на котором Даго увидал золотую миску для мытья и золотой же жбан, наполненный водой. На позолоченной тарелке, украшенной чеканными крылатыми животными, лежало несколько кусков холодной баранины.

- Поешь и ложись спать. Завтра утром тебя примет королева Айтвар. Не пытайся выйти отсюда, так как я сразу же закрою двери на засов, а окна заперты ставнями.

Зифика ушла, а Даго повалился на ложе, держа меч в руках. Хотя он был голоден и хотел пить, Даго не коснулся ни воды, ни мяса. В еде или питье мог быть отвар, вызывающий безумие, усыпляющий или даже убивающий человека. При ромейском дворе, во дворце Василия, а еще раньше - Зелы, учили его готовить подобное питье.

И вновь почувствовал он гложущий его страх. В помещении, куда не доходило ни одного звука, никакой человеческий голос, Даго почувствовал себя одиноким и бессильным. Но потом его посетили более радостные мысли и страх начал отступать. Разве на своем пути по свету не видал он, что повсюду рождаются государи, и появляются могучие державы. Разве не чувствовал он явственно, что племена, живущие между Вядуей и Висулой, живущие в раздробленности и ссорах, буквально кричат, требуя для себя единого правителя, пусть даже и не ведая о том осознанно? Королева Айтвар всего лишь человек. "Книга Громов и Молний" говорит: "отдельные люди могут спутывать нити истории, но не могут их рвать".

Королева Айтвар была уже очень стара. Настолько стара, что желтая кожа, иссохшая будто пергамент, обтянула скулы, как бывает с мертвецами, нечто вроде белого парика из овечьего руна покрывало ее голову и уши. Когда-то среднего роста, теперь она съежилась до размеров малолетней девочки, и когда приходилось сидеть на высоком золоченом троне, под ноги приходилось подставлять обитую бархатом скамеечку. На королеве был обшитый мехом обширный кафтан, с вышитыми на рукавах и груди крылатыми драконами. На ее голове была золотая королевская диадема, буквально слепящая глаза сиянием множества драгоценных камней огромной величины. В правой руке она держала золотой скипетр. На груди у королевы Айтвар висело золотое ожерелье-пектораль с изображениями львов, пожирающих коня. У ее ног лежал золотой колчан, наполненный золотыми же стрелами, и меч в золотых ножнах. Она казалась покойницей, в особенности же, когда опускала веки. Но когда поднимала их, наполненные разумом черные блестящие глаза глядели на пришедшего. И тут же вся ее фигура оживала. Понятно, что она не могла быть матерью ни Люгии, ни Зифики, так как была слишком стара для этого. Лишь позднее Даго узнал, что женщины Страны Квен лишь рожали самостоятельно, а детей воспитывали сообща. Каждый ребенок называл королеву "матерью", так как в их представлении та была матерью всех, населявших Город женщин. Королева приняла Даго в длинном помещении с множеством деревянных колонн. Его обогревали четыре глиняные печи. На стенах висели посеребренные щиты и десятки драгоценных колчанов и луков с золотыми оковками. От дверей до самого возвышения, на котором стоял трон, вел толстый и мягкий пурпурный ковер, а возле колонн, по каждой стороне помещения стояло на страже по десять вооруженных женщин.

В приемный зал Даго привела Зифика, а возле самых дверей отошла в сторону и там же остановилась. Даго же в своих красных сапогах вавилонской кожи и золоченом панцире, со своим белым поясом и в белом плаще направился вперед. В трех шагах от возвышения он остановился, встал на одно колено и слегка склонил голову с белыми волосами, поддерживаемыми кожаным ремешком с Андалой.

- Приветствую тебя, Священная Андала, лежащую на голове этого человека, - услыхал Даго медленный и скрипучий голос старухи.

Он поднял голову и гневно наморщил брови:

- Отчего, королева, ты приветствуешь Андалу, а не меня, ее носящего?

- Потому что носить ее должен только повелитель. Ибо, разве отпускает мардов просто так, не мстя им и не требуя выкупа, знающий искусство власти человек? Я знаю, что молодой Арпад был в твоих руках. Почему ты не отнял у него жизнь?

И ответил ей Даго:

- На твоей груди вижу я изображения львов, пожирающих коня. Искусство правления говорит, что во встреченного льва не мечут копье сразу же, ибо он может быть сытым и сейчас уходит в свое логово. При дворе цесаря ромеев говорили мне, что на берегах Понта поселились тысячи мардов. Не хотелось мне, чтобы они явились сюда искать мести за убитого Арпада. Ты, королева, просила меня, чтобы я изгнал мардов из границ твоих владений. За это мне обещали воз золота.

Веки королевы Айтвар упали, и какое-то время походила она на умершую. Но потом глянула она на Даго и заявила:

- Людьми управлять трудно. Я хочу знать, имеешь ли ты право носить Священную Андалу. Скажи мне свое мнение: хорош или плох по сути своей человек?

И отвечал ей Даго:

- Человек по сути своей и добр, и зол одновременно. Он бывает плохим по сути своей, но его можно заставить творить добро. И это обязан сделать повелитель, так лишь он знает, что для народа хорошо, а что плохо.

И вновь спросила его королева Айтвар:

- Как же повелитель должен творить зло, а как - добро?

И отвечал ей Даго:

- Зло следует отмерять сразу и во всей его полноте, чтобы подданные страдали как можно короче. Добро же следует отмерять понемножку, чтобы подданные могли подольше радоваться.

Искривились сухие, бледные губы королевы Айтвар, что означало довольную улыбку.

- Где учился ты искусству правления, Даго? - Впервые назвала она его по имени.

- У цесаря ромеев, а еще у короля франков.

- Встань, Даго. Ты получишь свой воз золота. Сегодня будет лунная ночь. Мы наполним воз золотыми украшениями савроматов и запряжем в него четверку лошадей. Ночью, с завязанными глазами ты уедешь отсюда. Вплоть до самых границ Страны Квен груз будет сопровождать Зифика, но потом она возвратится. Ты же воспользуешься этим золотом так, чтобы камень у тебя на голове заблестел еще ярче.

Она ударила золотым скипетром о поручень трона, и две воительницы внесли для Даго обитый бархатом стул.

- Садись, - попросила королева Айтвар Даго. - Скажи, нет ли у тебя ко мне какой-нибудь просьбы еще?

И сказал ей Даго:

- Золото - вещь ценная. Но знания - еще ценней. У цесаря ромеев и при дворе короля франков слыхали про Страну Квен. Только вот никто, королева, не ведает истории твоего народа. Моя держава будет соседствовать с твоей. Не зная истории, я могу совершить какую-нибудь ошибку, ибо незнание - мать ошибок.

Снова королева ударила скипетром о поручень кресла, и через мгновение в комнату вошел мужчина в белой хламиде и с гуслями в руках. Он был взрослым, но в детстве его, видимо, кастрировали, так как голос его звучал высоко и тонко будто у мальчика.

- Спой нам историю Края Квен, - приказала королева Айтвар.

Мужчина с гуслями уселся у ее ног, коснулся струн и завел детским голоском:

- ...Говорят, что когда Солнце было молодо, и молодым был месяц, почти всю юную Землю покрывали поросшие сочной травой степи. Будто цветы в этой степи появились скифы - народ, любящий серебро и золото, ибо и луна, и солнце состоят из них. Скифы делились на Скифов Царских, строящих города, называемые Неаполями, где из серебра и золота изготавливали миски и кувшины, колчаны для стрел и ножны для мечей, золоченые панцири и наголенники, щиты и конскую упряжь. А еще были скифы кочевые; эти жили в степях, разводя скот и лошадей, получая за них от царских скифов золотые и серебряные вещи. А еще были скифы-пахари; эти сеяли и собирали зерно, отдавая его кочевым и царским скифам взамен за мясо и кожи, за золотые и серебряные сосуды и украшения. А Богом всех скифов был Меч.

Мужчина прервал свою песнь, затем трижды сильно ударил по струнам гуслей. Через мгновение он продолжил:

- ...Рассказывают, что в те же самые времена на острове с уже позабытым названием проживал народ савроматов, которыми правили женщины, называемые амазонками, слово же это на языке савроматов означало женщину, сражающуюся наравне с мужчиной. Савроматские женщины любили золотые и серебряные украшения, но, поскольку золота в их стране не было, они устраивали походы за ним вплоть до самого края эллинов.

...Рассказывают, что однажды эллины напали на савроматов и, одержав победу под Термодентом над ними, уплыли на трех кораблях, взяв с собою всех амазонок, которых удалось им взять живыми. Но женщины-воительницы по дороге перебили всех эллинов и захватили корабли. К сожалению, не могли управлять этими судами, и ветер понес их от самого Кремного на Меотийском озере, принадлежавшего уже скифам. Тут амазонки сошли с кораблей и пешком двинулись по чужой стране. Встретив первый же табун лошадей, воинственные женщины захватили его, объездили и стали грабить имение скифов...

...Рассказывают, что скифы начали бой с амазонками, но после битвы, осмотрев трупы убитых, открыли, что амазонки - это женщины. Тогда они собрались на совет и решили не сражаться с женщинами, но послали к ним юношей, приблизительно в том же числе, сколько было и амазонок. Когда же те убедились, что юноши не питают к ним враждебных намерений, со временем поддались им и разбили совместный лагерь. Амазонки научились языку скифов, юношей послали к родителям их за имуществом, а потом совместно с ними отступили за реку Танаис и начали там жить. Но, хотя и жили они вместе, амазонки сохранили давние свои обычаи, выезжали верхом вместе с мужчинами на охоты, принимали участие в сражениях, и ни одна из них не могла выйти замуж, пока не убила хоть одного врага...

Рассказывают, что во времена царя Атеаса на скифов напали меды, и тогда все скифы, в том числе и мужья амазонок, выступили на битву с ними, оставляя амазонок дома, чтобы те защищали имение их от других враждебных народов. Двадцать и восемь лет воевали скифы, а когда возвратились они домой, навстречу им выступило многочисленное войско. Это савроматские амазонки за это время, не имея сил дождаться мужей, связались со своими невольниками и произвели на свет многочисленное потомство. Дети эти, узнав о своем происхождении, вышли на бой с возвращающимися с войны против медов скифами. И выбрали они себе землю, и выкопали широкий ров,что тянулся от Таврических Гор до самого Меотийского озера, а поскольку скифы пытались ворваться на их земли, вели с ними постоянные битвы... В конце скифы одолели амазонок, которые, уходя от преследующих их мужчин, направились на запад; на скифов же в это время напали аланы и кутагуры. На западе амазонки вступили в край глухих лесов, затем пришли они в поля и захватили солеварни в краю гопеланов. Но против них поднялись все склавинские народы, впоследствие - по Висуле - ударили готы и гепиды. Амазонки отступили в междуречье Нарвии и Буцка, выстроив там Город Женщин. Страну свою назвали они Амазонией, что потом превратилось в Мазовию. В стране этой, имея в подданных склавинский люд, женщины научились их языку, но сохранили свои обычаи не поддаваться мужчинам. Никому не удалось завоевать Города Женщин, который германцы назвали Квен. Таким образом савроматские женщины сохранили свои обычаи и богатства - золото эллинов, золото скифов и золото савроматов. И истинно то, что никакая савроматская женщина не может иметь мужчины, пока не убьет мужчины-врага. Ибо мужчина не может господствовать над женщиной, поскольку не способен он рожать детей и в силу сего недостатка обязан оставаться лишь слугой женщины и ее рабом...

Закончил свою песнь мужчина с голосом ребенка, забрал свои гусли и тихонько ушел. И тогда королева открыла уста в последний раз:

- Даго, ты получишь воз, наполненный золотом скифов, эллинов и савроматов. Уходи в свой мир и уже никогда не возвращайся сюда, поскольку ни один мужчина не имеет права уйти живым из Города Женщин. Сюда тебя привезли с завязанными глазами, так что будем считать, будто тебя здесь и не было.

Так вот закончился прием у королевы Айтвар. Даго провели в его комнату, где он пировал с Зификой до самого вечера и восхода Луны. После того покинул он дом королевы Айтвар и увидал, что перед дверью стоит крытая полотном повозка, а в ней четыре сундука, заполненных золотыми предметами. К повозке были привязаны Виндос и черный конь Зифики. Две пары лошадей должны были вывезти тяжеленную повозку из города. Даго и Зифика уселись на передке повозки. Зифика взяла в руки вожжи и кнут, завязав перед тем глаза Даго.

Конские копыта грохотали по драницам улиц, колеса стучали на мостах и выложенных деревом насыпях. Даго чувствовал болотный запах, потом же в ноздри его проник какой-то ужасный смрад.

- Что это такое, Зифика? - спросил он.

- Я вижу сотни крыс, - ответила та. - Конские копыта и колеса повозки давят их, только их множество.

Даго сорвал с глаз повязку. В серебристом лунном свете увидал он огромное заболоченное пространство, пересеченное каналами и насыпями, по которым можно было проехать. Насыпи то соединялись одна с другой, то разбегались в разные стороны, там же, где шел канал, были проложены деревянные мосты. Некоторые насыпи-плотины вели прямо в топь. Луна отражалась в неподвижной и вонючей воде каналов, исчезая под мостами, и где-то далеко-далеко огромной звездой на одной из семи башен Города Женщин горел факел.

Сейчас же из под мостов на насыпь выбирались сбитые в кучки по сотне и более штук небольшие, юркие серые зверьки - кочевые крысы. Сейчас они разбежались уже по всем насыпям. Там, где моста не было, они сворачивали, но упорно искали дорогу к городским стенам. Воздух был пропитан зловонным запахом гнили.

Даго увидал, что их повозка уже преодолела путаницу каналов и насыпей, дорога, по которой они ехали, приближалась к опушке леса, а это означало, что топи заканчиваются, и начинается твердая земля.

- Это кочевые крысы! - крикнул Даго Зифике. - Знаешь ли ты, что несут с собою эти твари, пустившиеся в путь лунной ночью? Они направляются в Город Женщин, а вместе с ними идет зараза! Мор! Зифика, это ужасная смерть! Через несколько дней в Городе Женщин не останется ни одного живого человека!

- Ты снял повязку! - взвизгнула Зифика и вытащила из-за пояса нож, чтобы заколоть Даго.

Но тот ударил ее кулаком по голове, лишая сознания, а затем связал и приторочил к передку повозки. После этого он схватил вожжи и кнут и начал колотить им по конским хребтам, чтобы ускорить их бег.

И так вот, под свист кнута, воз мчался по насыпи, все сильнее удаляясь от Города Женщин и кочевых крыс, несущих с собою заразу, называемую Мором.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

КАРЛОМАН

Империя ромеев вступала в период собственного расцвета. Из-за вмешательства императрицы Теодоры, оставшейся вдовою после смерти императора Теофила и правящей теперь от имени малолетнего сына Михаила, понесли окончательное поражение иконоборцы, для которых культ священных образов, в огромном количестве изготовляемых в империи, не был ничем иным, как проявлением язычества и отступничеством от христианской веры. Можно ли по сути своей признать изображения Господа и его святых слуг - апостолов предметом священным, способным творить добро во имя Божие? Следует ли поклоняться картинам, созданным человеческими руками, возносить к ним молитвы, рассчитывать на их поддержку? Но может - как утверждали сторонники икон - в момент творческого акта сам Господь направлял рукою художника, и потому в его творении осталась божественная частица, которой и следовало поклоняться и ждать милости?

Многолетняя борьба между иконоборцами и сторонниками икон истощила державу ромеев изнутри, а нашествия мидян и муслиминов ослабляли его внешнее могущество. К тому же цесари-иконоборцы, занятые внутренними проблемами, забросили проблему Старой Ромы и теряли земли в Старой Империи, тем самым укрепляя власть пап, позволяя франкам хозяйничать в старых пределах до такой степени, что теперь уже франкам приходилось строить Царство Божие, а их предводитель, Карл Великий, был коронован в качестве императора, равного цесарям с Босфора.

У Теодоры был мудрый советник, ее любовник Теоктистос, которого она сделала высшим государственным чиновником - логофетом дома. Она же отодвинула от кормила власти своего брата, прекрасного военачальника Бардаса, а на престоле патриарха держала сына одного из прошлых императоров, кастрата Игнатия. И она же внимательно следила за всеми самостоятельными начинаниями своего сына Михаила.

Только правдой останется то, что именно она покончила с религиозными спорами, потрясавшими страной, а ее любовник Теоктистос выступил походом против муслиминов и, пускай ненадолго, но отобрал у них остров Крит. После этого ромейский флот неожиданно появился у берегов Египта и разрушил принадлежащую муслиминам крепость Дамиетту, стоящую возле устья Нила. Муслимины оказались немощными, так как их ослабляла внутренняя борьба за власть. Могучий в прошлом багдадский халифат разделился на множество халифатов с различными владыками, у которых не было ни сил, ни власти как у самодержцев Багдада. Теоктистос же поддержал и развитие мысли в державе ромеев, что вызвало ее расцвет в области науки и культуры.

Тем временем малолетний Михаил вырос в мужчину, пожелавшего править империей. Его естественным союзником оказался его дядя, Бардас, оттесненный от власти любовником императрицы. Бардас был не только превосходным военачальником, но и одним из замечательнейших людей той эпохи. Способен он был и к интригам. Обманом приглашенный во дворец, Теоктистос был убит на глазах у Михаила, которого сенат тут же объявил самодержцем. Теодору отправили в монастырь, а брат ее, Бардас, принял титул цесаря, как главнокомандующий войсками и управляющий делами государства. Сразу же сделалось очевидным, что Бардас вместе с юным Михаилом III не потерпят на патриаршеском престоле Игнатия, так тесно связанного с императрицей Теодорой. Их выбор пал на Фокия, известнейшего ученого и профессора великолепнейшей академии, располагавшейся во дворце Магнура и основанной как раз Бардасом. Вот каким образом Фокий сделался патриархом империи ромеев, хотя множество религиозных фанатиков в стране, равно как и папа в Старой Роме, не согласились с этим выбором, и далее продолжая считать патриархом кастрата Игнатия. Это событие, а затем и проблемы теологического порядка вызвали окончательный раскол между Восточной Империей и Западной, с ее столицей в Старой Роме, где на папском троне восседал энергичный и несговорчивый Николай I, которого впоследствии назовут "новым Илией". Он считал себя единственным главой Христианской Церкви; патриарх Фокий же был для него самозванцем. И так с тех пор весь христианский мир имел два центра власти и двух церковных глав: один центр находился в Старой Роме, имея главою папу, второй - в Новой Роме, во главе с Фокием. Насколько велика была его власть и мудрость, а так же способность к убеждению, свидетельствует факт, что посланные на собор в град Бизиса папские легаты, которым было поручено огласить Фокия незаконным патриархом, под влиянием его аргументов признали его и отнеслись к нему со всем уважением.

Только спор между Фокием и папой продолжился значительно дальше и глубже. Обострился он по вопросу сути Святого Духа. Папа и церковь в Старой Роме утверждали, будто Дух Святой исходит от Отца и Сына, а Фокий и представители церкви в империи ромеев - что Святой Дух исходит от Отца через Сына. Медленно, но неумолимо происходило разделение христианского мира на две могущественные и равноправные церкви: восточную в Новой Роме и западную - в Роме Старой.

Как раз в это время и довелось пребывать Даго при дворе императора ромеев, пользоваться милостями Великого Конюшего, встречаться с патриархом Фокием и цесарем Бардасом, учиться искусству править и языку франков. Ибо для великих целей предназначал его не только Великий Конюший, но и патриарх Фокий. Для каких целей - понял он, когда ко двору императора ромеев прибыло посольство от правителя Великой Моравы, державы, расположенной к югу от гор Карпатос, от склавинского князя Ростислава. Государь этот вечно попадал в зависимость от восточных франков и их короля, Людовика Тевтонского, поскольку Великая Морава соседствовала с франкскою Восточной Маркой. Франкские миссионеры принесли Великой Мораве христианскую веру, но, как быстро выяснилось, это означало зависимость от франкского епископа в городе Пассау и постепенную утрату независимости. Потому Ростислав и попросил папу Николая I выделить для него самостоятельное епископство, которое могло бы помочь князю в поддерживании независимости. Но папа отказал просьбе склавинского князя, так как поддерживал тевтонских епископов, которые за счет склавинов и Великой Моравы желали расширить свои имения и свое владычество. И тогда Ростислав решился на отчаянный поступок: он изгнал из своей державы франкских и тевтонских миссионеров, и выслал посольство к императору ромеев, сообщая через него, что желает христианской веры от патриарха Фокия, а от ромеев - опеки и защиты не только от франков, но и от болгар, живущих на другой границе его владений.

Фокий быстро понял, что пробил час, когда восточная церковь сможет подчинить себе соседствующие с франками склавинские народы, и тем самым, преградить западным путь на восток. И еще, посчитал он, что таким путем уменьшит престиж папы и западной церкви.

Даго стал свидетелем, с какой необыкновенной пышностью были приняты послы Великой Моравы. Уже на границе империи посольский поезд встречали государственные чиновники, одаряя посла множеством драгоценных предметов и приняв скромные подарки для своего императора. В каждом городе, через который проезжало посольство, ему устраивали торжественный прием и снова вручали дары. В столице посла Великой Моравы поместили в великолепнейшем дворце, и первым посетил его самый главный чиновник, логофет дома. Затем одетый в золотые панцири и белоснежные плащи особый отряд гвардейцев императора провел посла во дворец Магнура, где находился зал приемов. Для проезда через город посол Великой Моравы получил великолепного, осыпанного драгоценностями коня. А в тот момент, когда входил он в зал приемов, в глубине раскрылись занавеси, открывая специальное возвышение, где стоял золотой императорский трон, на котором восседал сам повелитель. Все присутствующие, увидав его, пали на колени, и только посол направился к трону, остановившись на плите из красного порфира, вделанной в пол. Только здесь опустился он на колени и, согласно церемониала, трижды поклонился императору Михаилу III. Посол передал императору поздравления от своего повелителя, Ростислава, а потом вручил письмо с просьбой прислать монахов для распространения христианства.

Император Михаил выглядел восхитительно. Не только для посла, прибывшего из такой далекой как Великая Морава страны, но и для всех очевидным было, что он воплощает собою Бога-Солнце, и то, что власть свою получил он от самого Христа. Впрочем, иногда и сам он короновал изображенную на иконе голову Иисуса, давая тем понять, что и сам является как бы Богом.

Трон сверкал от золота. Император был одет в хламиду, на которую был накинут плащ древнеримских царей. На его ногах были пурпурные сапоги главнокомандующего армией, а на голове - тяжелая золотая корона, состоящая из множества щитков, соединенных петлями. В руке он держал пергаментный свиток - как символ правоверности, и кошелек с прахом - как символ преходящего. Никто не имел права касаться руки императора, такой поступок оценивался как святотатство.

Тихим голосом император спросил посла из Великой Моравы о здоровье "своего сына", поскольку именно так назывались здесь повелители меньших стран, а словом "брат" - повелители держав могучих. Посол ответил, и церемония была признана законченной, так как вторая аудиенция, предназначенная для переговоров по делам, ради которых посол и прибыл, должна была состояться лишь на следующий день.

Навсегда в памяти Даго остался вид императора Михаила III, сидящего на троне в своей огромном и тяжелом венце, вид императорских чиновников и вельмож, разодетых в пурпур, павлиньи перья и перламутр. А еще - стоящий на коленях посол Великой Моравы, просящий прислать монахов для распространения христианства и защиту от франков и болгар. Мог ли предположить он тогда, что когда-то встанет на смертный бой с Великой Моравой за будущее страны, которую впоследствии назовут Польшей.

Даго присутствовал и на пиру, устроенном императором Михаилом в честь посла из Великой Моравы. Повелитель восседал за золотым столом, а за его спиной толпились шамбелены, держащие в руках символы своей должности - палки. Рядом с императором сидела императрица, за ее спиной стояли придворные дамы с палочками в руках. Послов садили в зависимости от значения их держав; этого вот, из Великой Моравы, в связи с важностью расширения ромейского влияния на страны, граничащие с восточными франками, о чем так много размышляли

Михаил III, Бардас и Фокий, посадили во главе стола, рядом с императором. При том к некоторым странам можно было проявить и презрение. В древних документах сохранилась жалоба тевтонского посла, епископа Лютпранда из Кремоны, которому указали место на самом конце стола, в то время как посол булгар сидел рядом с цесарем, ибо это было то время, когда Болгария должна была принять христианство, опять же, из рук ромеев.

Во время пира играли оркестры, состоящие из органа, цимбал и множества смычковых инструментов, выступали хоры и сольные певцы, а потом были танцовщицы и актеры, демонстрирующие искусство пантомимы. Понял тогда Даго, что повелитель должен окружать себя красотой, поскольку красота возвеличивает его в глазах подданных.

И случилось так, что император Михаил III милостиво отнесся к посольству князя Ростислава. Патриарх Фокий назначил для миссии распространения христианства к югу от гор Карпатос своего любимейшего ученика, Константина, в монашестве принявшего имя Кирилл, и его брата Мефодия. Оба они знали язык склавинов, так как были детьми офицера из Салоник, где проживало много склавинов. Константин, профессор собора святых Апостолов, разработал специальное письмо для склавинов, соответствующее звукам их языка, потом на склавинский язык были переведены литургические книги и разработано проведение богослужений по-склавински. Так подготовленные миссионеры, Кирилл и Мефодий, отправились при многочисленном посольстве в Великую Мораву, чтобы через ромейское христианство расширить и укрепить влияние империи.

Впоследствии Василий спросил у живущего в его дворце Даго:

- А ты, Даго, пришлешь ли к нам послов, когда станешь повелителем народов к северу от гор Карпатос? Пожелаешь ли ты, чтобы ученики Константина и Мефодия распространяли христианство и в твоей державе?

Ответил ему Даго:

- Сначала я должен иметь эту державу, господин. Учитель, которого ты дал мне, чтобы освоил я искусство править, сказал, что сложенную из различных народов империю объединяет только религия. То же самое и у франков. Так что христианство, господин, это клей для разных народов, Но вместе с тем, господин, сказал он мне, что дело не в том, во что какой народ будет верить, в Христа или Сварога, но от кого примет эту веру, и как раз здесь уже то, что называется у вас "политикой".

- Политика? Очень странное слово, - рассмеялся Василий.

- Да, господин. Когда булгары решили принять христианство от папы из Старой Ромы, полководец Бардас выслал целый флот к побережьям Булгарии, давая им понять, что из-за этого может вспыхнуть война.

- И заверяю тебя, Даго, что война с Борисом Булгарским будет, - согласился Василий. - И когда-нибудь мы заставим русинов принять от нас веру, ибо лишь это сможет обеспечить безопасность наших границ.

Тем временем с запада к ромеям приходили все более радостные вести. Идея Царства Божия, отождествляемая с единством Франкской Державы, с каждым годом расшатывалась все сильнее. Сын Карла Великого, Людовик Набожный, уже не мог удерживать этого единства. Женившись на красавице Юдифи, начал он, в ущерб сыновьям от первого брака, поощрять притязания своего с Юдифью сына, Карла. Несколько раз подымали против него бунт сыновья, он даже лишался трона, и ему трижды приходилось короноваться императором. С каждым поражением его угасали мечты о Царстве Божием. Потом сторонники единства империи связали свои надежды с самым сильным сыном Людовика Набожного, Лотарем, которого и короновали императором франков. К сожалению, Лотарь оказался плохим вождем и политиком - в знаменитой битве при Фонтенуа эн Пуассе, неподалеку от Оксерр, он столкнулся в битве со своими братьями, Людовиком, которого потом назовут Тевтонским, и Карлом, впоследствии названном Лысым. И потерпел он поражение.

Даже до ромеев дошла песнь об этой знаменитой битве, в которой полегло множество франков:

Пусть ни роса, ни дождь уж никогда

Не выпадут в поля, где полегли

Те рыцари, что в бой пошли тогда.

И плачут все о них: отец и мать, сестра и брат.

На стороне Людовика и Карла белы ж были поля

Плащами белыми, льняными, тех, кто пал,

Как водится от птиц, слетающихся часто...

Через два года после этой битвы, в Вердене три брата подписали мирный договор. Таким образом внуки Карла Великого окончательно растащили меж собою огромное Государство Франков. Лотарь получил Италию и длинную полосу земли между Рейном и Ааром с одной стороны и Скальдой, Арганами, Соной и Цеуннессом - с другой. Еще он получил Фризию на правом берегу Рейна, хотя пришлось уступить Людовику Тевтонскому Майн, Ворм и Спиру. Людовику же были даны франкские земли, лежащие к востоку от земель Лотаря, образующие Восточно-франкскую империю. А все земли к западу от владений Лотаря взял себе Карл Лысый, создавая таким образом Западно-франкскую державу.

Но даже эти три, довольно-таки сильных государства не были в состоянии сохранить свою целостность и боролись с многочисленными хлопотами. Италию и Лотаря угнетали набеги муслиминов, Карла Лысого - разбойные нападения аскоманов, которых к тому времени начали называть норманнами. Людовик Тевтонский же никак не мог справиться с бунтами язычников-склавинов, прежде всего - ободритов, и нарождавшейся мощью Великой Моравы. Случилось так, что Лотарю пришлось поделить свою державу меж тремя сыновьями, отдавая Людовику II - Италию, Карлу - Бургундию и Прованс, а Лотарю II - Фризию и все остальные свои земли. Самой важной среди всех этих владений была, конечно же, Италия, так как там находилась Старая Рома и правили папы, которые надевали короны и были в то время единственными сторонниками целостности империи.

Не лучшим образом обстояли дела и в государстве франков Карла Лысого. Мало того, что ему досаждали нападения норманнов, но в то же время против него бунтовали богачи, в особенности из Бретани; дошло даже до того, что для борьбы с ними пришлось звать брата, Людовика Тевтонского. Тот перешел Рейн и одержал победу, только власти над западными франками удержать не сумел. Потом против Карла Лысого поднял мятеж его собственный сын, Карл Аквитанский. Впоследствии пришлось королю, ради защиты от норманнов и бретанцев, часть земель отдать в руки Роберта Сильного, который очень быстро почувствовал себя самостоятельным королем данных ему в опеку земель. То же самое начало происходить и во Фландрии, где правил граф Болдуин Железнорукий...

Но Даго прежде всего интересовался страной восточных франков, которой владел Людовик Тевтонский. Ибо, если должен был он создать державу к востоку от рек Альбис и Вядуи, казалось неправдоподобным, чтобы этот сильный и предприимчивый король согласился с этим, подобно тому, как не хотел он согласиться с самостоятельностью Ростислава и Великой Моравы. Казалось, что все внимание Людовика Тевтонского сосредоточено на востоке, куда год за годом отправлял он экспедиции против не признающих его главенства склавинов-ободритов. Потом напал он на Ростислава, правителя Великой Моравы. Этот поход оказался неудачным до такой степени, что вскоре уже Ростислав разграбил пограничные территории восточных франков. Вот тогда-то, опасаясь нападения Великой Моравы на Баварию, Людовик решился отдать всю Восточную Марку под власть своего старшего сына, Карломана. Этого молодого правителя пожирали огромные амбиции. Восточной Марки ему было мало. Когда Людовик Тевтонский вернулся из неудачного похода против подданных Карла Лысого, он, договорившись с Ростиславом, захватил все земли к востоку от Инна. Хочешь - не хочешь, Людовик смирился с этим и в силу договора с сыном признал за ним захваченные земли. Но потом он хитростью заманил сына к себе, обвинил его в заговоре и лишил всяческой власти. Затем, узнав, что Ростислав желает принять веру от цесаря ромеев, и тем самым отдаться в их опеку, Людовик задумал большой поход против Великой Моравы...

День, когда в императорскую канцелярию поступило известие об этих событиях, стал предпоследним днем пребывания Даго в Новой Роме. Вечером этого дня Великий Конюший Василий взял его на очень тайную аудиенцию у императора, где были еще патриарх Фокий и полководец Бардас. Кроме Даго туда же был приглашен еще и Мелейнос, сын одного из крупнейших богачей Новой Ромы, молодой человек, только начинающий карабкаться по ступеням к наивысшим чинам в государстве.

Император сидел не на троне, а за накрытым столом. Рядом с ним пиршествовали патриарх Фокий и Бардас. Великий Конюший, равно как Даго и Мелейнос, стоял.

Поначалу император, а затем и патриарх тихими голосами очень долго что-то втолковывали Мелейносу. Затем через Великого Конюшего император Михаил спросил у Даго:

- Ну что, юноша, усвоил ли ты искусство правления? Для чего ты учился ему?

- Я, о великий цесарь ромеев, желаю создать огромную державу к северу от гор Карпатос. Искусство же правления я усвоил.

- Трудно создать что-либо из ничего, - нетерпеливо сказал Михаил. - Но мне хотелось бы знать, овладел ли ты искусством ссорить людей меж собою?

- Это часть искусства править.

- По-франкски говорить умеешь?

- Да, великий цесарь. По-франкски, тевтонски, немного по-саксонски и по-баварски. Кроме того, могу пользоваться языком Ромы.

Тут заговорил патриарх Фокий:

- Да не будет для тебя тайной, сын мой, что мы высылаем в державу франков большое посольство с сопровождением воинов, которое возглавит Мелейнос. Какими будут все его задания, пусть останется нашей тайной. Но одно я могу тебе сказать - нас беспокоит мысль о походе Людовика Тевтонского против Великой Моравы, куда мы отослали наших миссионеров. Скорее всего, дорога ваша приведет ко двору Людовика, где твоим заданием станет подружиться с королевским сыном, Карломаном, и углубить в нем чувство ненависти к отцу. У Мелейноса будет достаточно золота, чтобы сплотить сторонников Карломана и устроить новый мятеж против отца. Если бунт окажется успешным, Людовику придется отказаться от похода, иначе ему надо будет сражаться не только с Ростиславом, но и с собственным сыном. Если же такое произойдет, снабженный золотом Мелейноса ты отправишься к народам за реку Альбис и, рассыпая золото горстями и ссоря их друг с другом, сделаешь так, чтобы ободриты снова напали на державу Людовика, заставив его выступить и против третьего противника. Только это сможет обеспечить выполнение нашей миссии.

Внезапно в разговор вмешался Великий Конюший:

- Имеется еще и четвертый противник. Это кочевой народ, называемый мардами, а еще - мадьярами, что пришли из страны Этелькёз, нанесли удар по восточным франкам и вступили в край, который называют Хорутанией, угрожая при том Аллемании. Разве Даго не должен встретиться с ними, чтобы подговорить их и на другие нападения?

Василий сказал это по-гречески, а потом повторил по-склавински, чтобы и Даго смог узнать про мардов. Но Бардас резко перебил Великого Конюшего:

- Марды - враги нам. Они осели возле Понта и грабят наши границы. С ними мы будем воевать, равно как и с булгарами, которые желают помочь Людовику в его войне против Великой Моравы.

Михаил III дал знак, что считает аудиенцию законченной. Даго и Мелейнос опустились на одно колено, то же самое сделал и Василий, а потом все трое вышли из дворца.

Этой ночью Великий Конюший напился с Даго чуть ли не до потери сознания. Возможно, в этом жестоком и сильном человеке тлели какие-то человеческие чувства, и он просто полюбил Даго, которого нашел на берегу Сарматского Моря. Может он чувствовал, что уже никогда не встретит юношу, которого сам повелел научить искусству правления людьми. А может его терзали какие-то собственные тревоги, поскольку, опьянев, выкрикивал он слова, за которые мог лишиться всех милостей:

- Император - это самый обыкновенный пьяница, у которого нет ни собственного мнения, ни силы воли. Если бы не Бардас, никогда бы не победил он своей матери и не воссел на троне. Для него прав тот, кто приходит к нему со своей правотой последним. Он слишком поддается влиянию Фокия, а этот умник мечтает править вообще целым миром. Бардас же обожает малые войны, в которых легко может выйти победителем. Ясно, что надо помочь Великой Мораве, и что надо заставить уступить болгарского царя Бориса. Только глупо настраивать франков против себя и неустанно ослаблять их. Известно ли тебе, Даго, кто угрожает нам на самом деле? Муслимины, чертовы "подданные". Лишь совместно с франками сможем мы сломить их могущество и править всем Маре Итернум, Средиземным Морем, отобрать у них Сирию и Египет. От кого истекает Дух Святой? от Отца и Сына, либо же от Отца через Сына? И ради такой дурацкой причины мы должны расколоть христианский мир, когда нас начинает заливать вера "подданных"? Ведь мы станем строить вместо церквей мечети, потому что не можем договориться с франками. Какое мне дело, кто главнее: папа или патриарх! Здесь, на месте, так или иначе, но император будет назначать патриархов, а папам в Старой Роме ничего не останется, как согласиться с нашими решениями, поскольку, победив муслиминов, мы станем самыми сильными во всем мире. Тебя, Даго6 тоже обманули. Мне обещали, что тебе дадут денег и воинов, чтобы к северу от гор Карпатос ты создал дружественную нам державу. А из тебя сделали всего лишь соглядатая и подстрекателя.

Даго молчал, потому что искусство правления учило притворяться глухим, когда кто-то из могущественных выкрикивает подобные слова. Искусство это давно уже научило его, что обещания правителей непрочны, и сам он тоже решил не выполнять собственных обещаний, если для него это не будет выгодно. Он должен был подружиться с Карломаном и подговорить его на мятеж против отца. Возможно, что он так и сделает, но, может, и совершенно иначе. Ему поручили идти к ободритам и раздуть неугасимый пожар на восточной границе державы франков. Может он так и сделает, но, может - и нет!

На утро Мелейнос и двадцать сопровождавших его ромеев, большей частью греков, сели вместе с Даго на тяжелый, окованный металлом ромейский корабль и отплыли в направлении порта Барис, где находилась Фема Лонгобардис, последний бастион ромеев на италийском полуострове. Зачем была избрана такая кружная дорога, чтобы попасть ко двору Людовика Тевтонского, Даго не знал. Лишь очутившись в Старой Роме, где свалился он в неожиданной горячке и похудел от страшного поноса, видя беготню Мелейноса и его товарищей, странные и тайные встречи, происходящие в снятом ими доме, Даго понял, что у Мелейноса было множество поручений и заданий, и одним из них был подкуп епископов, чтобы те признали недействительными решения Латеранского синода в отношении Фокия. Случилось так, что разозлившись решениями синода, созванного Фокием и Бардасом в Новой Роме, папа Николай I собрал свой синод на Латеранском холме и заставил епископов признать избрание Фокия незаконным, считая и впредь патриархом Новой Ромы кастрата Игнатия. Денег на подкуп у Мелейноса хватало. Он распоряжался двумя повозками с наполненными золотом сундуками, на лошадей были навьючены мешки с золотыми солидами и нумизматами.

Вот почему не удалось Даго увидать Старую Рому, потому-то и не мог он оценить, можно ли сравнивать ее с величием и красотой града Бизиса. Но в одном он убедился точно, что было это место, где процветал всяческий разврат, где налево и направо торговали церковными должностями, где подкупить можно было каждого, а папы слишком недолго сидели на своем престоле.

Ожил он только лишь в Ахене, в великолепных дворцах, построенных Карлом Великим. Купаясь и плавая в бассейне с водой из теплого источника, восстанавливал он здоровье и силы. В Ахене же Даго очутился в свете замысловатых интриг. Дело в том, что лотарингский король Лотарь II пожелал взять в жены красивую наложницу Вальдраду, у которой с ним уже были дети, и бросил свою законную жену Теубергу, обвиняя ту в развязном поведении. Громадные деньги потратил Лотарь II, а так же и Мелейнос, чтобы местные епископы разрешили королю развестись, вопреки воле папы Николая I. Все это делалось затем, что любое ослабление папской власти служило делу Фокия, но Николай I, к которому король апеллировал ранее, решил показать зубы. Легатов, одобривших королевский развод, он лишил церковных должностей и заставил духовенство Лотарингии аннулировать развод под угрозой наказаний. Получилось, что папа выиграл, и замешанный в это дело Мелейнос спешно оставил Ахен, направляясь в Регенсбург, ко двору Людовика Тевтонского. Впрочем, поспешить его заставило известие о том, что произошло наихудшее: Людовик к этому времени совместно с болгарами ударил с двух сторон на Великую Мораву и осадил Ростислава в граде Довине у слияния рек Истра и Моравы, заставив того признать зависимость от себя. Таким образом, Великая Морава вновь очутилась под влиянием франков, хотя миссия Константина и Мефодия продолжала действовать.

Дивился Даго обычаям франкских повелителей. У них не было стольных градов, и они, собственно, все время были в пути, переезжая из дворца в дворец. Иногда они жили за счет своих вассалов, предупреждая баронов, епископов и аббатов, что едут к ним, приказывая готовить для целого двора соответствующее количество помещений, еды и питья. Это, якобы, должно было служить единству франкских держав, созданных из различных народов, говорящих на совершенно различных языках - только на самом деле, жизнь за счет баронов, аббатов и епископов казалась франкским королям гораздо более легкой и дешевой. Вот почему Людовик Тевтонский лето проводил во Франкфурте, а зиму - в Регенсбурге.

Как раз в Регенсбурге в начале зимы они и нашли Людовика Тевтонского. Повелитель был упоен своей победой над Великой Моравой и принял посольство от императора ромеев милостиво, равно как и рулон пергамента, в котором Михаил III выражал королю свое восхищение и уважение, обещая вечную дружбу и называя "братом". Источником великодушного отношения Людовика к ромейскому посольству был факт того, что марды, называемые еще и мадьярами, прорвались в Аллеманию, грабя и опустошая страну. У Людовика появилась мысль, а не ударить ли ему на мардов вместе с ромеями, чтобы навсегда изгнать кочевников даже с побережий Понта.

В Регенсбурге Даго скучал, так как замок не был таким великолепным как замки и дворцы Новой Ромы или даже Ахена. Не удалось ему сблизиться и с Карломаном, которого Людовик держал чуть ли не под замком. Потому он дважды съездил в Фульду, чтобы ознакомиться там с хрониками, касающихся проживающих за Альбис склавинов, а еще завел роман с аббатисой ближайшего монастыря, Альбегундой, внебрачной дочерью короля Людовика. Это была тридцатилетняя женщина необыкновенной красоты, страстная и нежная; знаменита она была еще и тем, что писала прелестные стихи, называемые "винилодес", за что наиболее строгие монахи осуждали ее, например, рабан Маурус из Фульды. Ведомое Даго искусство любви настолько потрясло Альбегунду, что она изгнала всех своих любовников, и монастырь ее стал любовным гнездышком только лишь для нее и Даго. Как и каждая женщина, впервые познавшая полное наслаждение от любви, она хоть как-то желала отблагодарить Даго, дать ему богатство или, хотя бы, титул, Это она подсказала Людовику, чтобы тот пообещал графский титул тому, кто вызовет на поединок Зигфрида из древнего рода Нибелунгов. Зигфрид был вассалом короля, но, тем не менее, он не явился по зову своего сеньора на войну против Великой Моравы, что сам Людовик посчитал за личное оскорбление. Взял тогда Даго латную рукавицу Людовика тевтонского и вместе с тремя ромеями, которых дал ему Мелейнос, а также с несколькими тевтонскими рыцарями направился в замок Страссфурт на реке Боде, где, якобы, много-много лет назад легендарный Зигфрид из Нибелунгов, предок нынешнего барона, жил с женою, слывущей своею красотой Крумхильдой.

Замок Страссфурт был запущен, так как Зигфрид, скорее всего, о своем имении заботился мало. Рассказывали, для того, чтобы вести разгульную жизнь, он совершенно опустился, вплоть до грабежа купцов. Но, все-таки, его боялись. У него были могучие ручищи и настолько сильный удар меча, что мог он разрубить самый крепкий щит. Говорили, что он носит пояс и перстень исландской королевы Брунгильды, которая с помощью Хагена предательски убила легендарного Зигфрида.

В замке продолжался начавшийся уже месяц назад пир. Зигфрид не прекратил пировать, даже получив вызов от своего сеньора. На пиры эти он тратил добычу от грабежа, не слишком беспокоясь об обороноспособности замка, веря, что легенда предка делает его самого грозным для кого угодно, даже для короля.

На каменный пол замка, где Зигфрид пировал с несколькими соседями и полуголыми девками6 бросил Даго королевскую рукавицу и вызвал хозяина на поединок. В этот миг был он великолепен - в своем позолоченном панцире, в золоченом шлеме с павлиньими перьями, в красных сапогах из вавилонской кожи, с белым поясом и в белом же плаще.

Щит его покрыт был серебром, вот только меч, по- аскомански подвешенный на плече, выглядел скромно в ножнах из липовых дощечек.

Из-за стола поднялся атлетически сложенный сорокалетний мужчина, с огромными усищами и опухшим от пива лицом. Он сразу же оценил6 чего стоит золоченый панцирь Даго, его шлем и щит. За эти вещи можно было получить большие деньги, если бы только в бою они не пострадали.

- Я Даго, господин из рода спалов, сын великана Бозы, бросаю тебе эту королевскую рукавицу и от имени короля вызываю тебя на смертный бой. Ты предал короля, не прибыв по его зову на войну, нарушая тем самым рыцарский обет, - сказал Даго на языке франков.

Зигфрид не слыхал о роде спалов, не слыхал он и о многих других великих родах, так как давно уже не бывал при дворе Людовика Тевтонского. Презрительно поглядел он на незваного гостя налитыми кровью глазами и хриплым голосом ответил:

- Разве неизвестно тебе, что я сам из рода Нибелунгов, а каждый член нашего рода омылся кровью дракона, что сделало его нечувствительным к ранам? Разве не видишь ты на мне пояса с золотыми оковками - пояс королевы Брунгильды? Или же показать тебе свой перстень, приносящий удачу в бою, что принадлежал ей же?

Подобные хвастливые речи считались перед боем проявлением изысканности и хороших манер. Соперники таким образом желали поднять себе цену в глазах собственных, противника и зрителей.

- Я, Даго Господин, ношу меч, заклятый Одином. Если вытащить его из ножен, кто-то из нас падет трупом!

- Это ты будешь трупом! - взревел Зигфрид и приказал слуге подать ему длинный, обоюдоострый, выкованный на Рейне меч, кольчугу, удлиненный щит и шлем, украшенный бычьими рогами.

Они вышли на замковое подворье, где ноги до щиколоток тонули в навозе.

- Будем драться пешими или конными? - задал вопрос Даго, с отвращением глядя на красные свои сапоги, заляпанные навозом.

- Пешими, собака! - проревел Зигфрид оскорбление.

- Твой перстень и пояс я брошу под ноги Людовику. А замок все твое имение с землями заберу себе, вместе с титулом графа, который получу от него же, - заявил Даго.

- А вот что мне достанется с победы, если расколочу я твои золоченые панцирь и шлем?

Снял тогда Даго с себя белый плащ и отдал его одному из ромеев. Потом снял он с себя позолоченный панцирь, шлем тоже отдал.

- Становись на бой с сыном великана! - воскликнул он, чувствуя, как вздымается в нем желание драться и воля к победе.

- Поосторожней, недомерок! - пронзительно заорал Зигфрид и, подняв меч, бросился на Даго6 который даже не успел еще вытащить из ножен свой меч Тирфинг.

Щит выдержал удар франкского меча. Даго отпрыгнул на три шага назад и успел выхватить меч. В зимнем, кроваво-закатном солнце, клинок Тирфинга вспыхнул, будто залившися немедля кровью. Повсюду, куда падал отблеск Тирфинга, казалось, кровь льется потоком.

Вид этот на мгновение ошеломил Зигфрида. Теперь уже ударил Даго. Но Нибелунг инстинктивно прикрылся щитом, который застонал будто треснутый колокол и распался на две части. Зигфрид опять сделал замах своим мечом, что был намного длиннее Тирфинга, и вновь глухо откликнулся щит Даго. Движения спала ускорились: меч, могло показаться, подобно кровавому отблеску солнца, висевшего у них над головами, окружал Зигфрида со всех сторон. И вдруг, когда барон чуть наклонился, делая для своего меча чуть больший замах, Даго подскочил к нему и одним ударом снес голову.

Пронзительно вопя сбежали в замок полуголые девицы, что вышли на подворье, чтобы поглядеть на поединок. Соседи Зигфрида тут же вскочили на своих лошадей, решив, что товарищи Даго тут же начнут расправу и с ними. Они удрали через порушенные ворота на покрытую льдом реку Боду. Даго нагнулся над трупом, расстегнул на нем пояс и стянул с пальца Зигфрида золотой перстень Нибелунгов, Потом он презрительно сплюнул, увидав, что лицо барона погрузилось в навоз.

- Все слыхали, как человек этот назвал меня собакой и недомерком! - закричал он, все еще пылая ненавистью к Зигфриду. - Теперь вы и сами смогли убедиться, что я из рода великанов, потому что лишь великан может поразить Нибелунга!

Воины, которых Людовик предоставил Даго, скрылись в глубине замка. Даго не желал оставаться здесь даже на мгновение. Он вскочил на коня, а за ним и три ромея. Тевтонские воины нагнали их только через три стаи. Уже только, когда увидали они стены замка в Регенсбурге, один из них сказал:

- Господин, мы обязаны были сделать то, что было нашим правом. Замок и земли Зигфрида достанутся тебе. Мы убили его жену и всех детей, одного в колыбели. Род Нибелунгов перестал существовать - ведь если бы кто-то из них остался в живых, тебе всегда пришлось бы ожидать мести.

Не знали они, что вскоре Нибелунги оживут в песне и останутся жить в веках. Ибо лишь закрепленное в истории или песне бывает в нашем мире бессмертным.

Людовик Тевтонский принял Даго со всем почетом - в самом большом зале Регенсбургского замка, в окружении самых значительных своих придворных: палатина, мажордома, маркграфов, графов и баронов. На голове короля был "камелаукион" - осыпанная драгоценными камнями шапка - поскольку повелители франков, в отличие от императоров Ромы корон не носили. Одет он был в блистающий драгоценностями кафтан, затянутый поясом; второй пояс с ножнами меча слегка спадал на бедро. Белый плащ был разрезным, скрепленный на левом плече золотой фибулой так, чтобы правая рука оставалась свободной. На руках у короля были белые перчатки.

Даго привстал перед королем на колено и положил к ногам повелителя пояс и перстень Нибелунгов. Кроме всего, он отдал ему и боевую рукавицу.

- Тебя зовут Даго из рода Спалов, - торжественно объявил король Людовик. - Ты был воспитан при дворе императора ромеев, но ради величия имени моего сражался с моим вассалом Зигфридом из рода Нибелунгов. Ты - свободный человек, и потому можешь избрать службу для меня и ради моей чести. Я титулую тебя графом и отдаю тебе все имение, принадлежавшее Зигфриду Нибелунгу, то есть, замок в Страссфурте и земли по обеим берегам реки Боде.

Сказав это, Людовик взял в руки золотую цепь с крестом и одел ее на шею Даго. Присутствующие же в зале тевтонские дворяне ударили мечами о щиты в знак того, что соглашаются с титулом и правами новоиспеченного графа.

В тот же вечер в покоях Даго появилась монастырская прислужница и передала ему просьбу Альбегунды приехать к ней в аббатство. Он отправился туда верхом, в полночь перед ним открыли калитку, после чего монашка с закрытым капюшоном лицом провела его в келью аббатисы.

Даго очутился в комнате, выстланной коврами и вышитыми подушками, с покрытым медвежьей шкурой ложем. Перед ним стояла Альбегунда - только уже в новом своем воплощении, не в монашеской одежде, но в костюме богатой придворной дамы: на кафтан с широкими рукавами был наброшен тяжелый от золота и драгоценных камней широкий плащ, богатый пояс подчеркивал талию. На рыжеватых волосах женщины сияла диадема из золота и каменьев. Грудь была покрыта ожерельями и подвесками. Никогда еще Даго не видал ее столь красивой, к тому же от горящих восковых свечей в келье было светло как днем. Он привстал перед Альбегундой на колено, будто перед королевой, и низко склонил голову, а она, радостно смеясь, подняла его на ноги и подвела к столу, где на золоченых тарелках лежало холодное мясо, а в кувшинах стояло вино.

- Теперь ты граф и останешься в нашей стране. Именно этого я и желала, поскольку не смогу выдержать мысли о расставании. Мне не хотелось бы, чтобы ты возвратился в Новую Рому, - сказала она, целуя Даго в губы.

Вообще-то Даго получил от Мелейноса разрешение перейти на службу к Людовику Тевтонскому. Сейчас, уже как графу, у него был более легкий доступ к делам королевства франков и к личности Карломана. Ему нравилась Альбегунда, но где-то в глубинах души оставалась и память о великих деяниях, для которых был он рожден. "Книга Громов и Молний" учила, что искусство любви служит повелителю не только для наслаждения. У настоящего повелителя не может быть иной любовницы кроме власти.

- Не опасаешься ли ты, Альбегунда, ужасных адских мук, которыми угрожает проказливым монашкам аббат из Фульды и знаменитый Хинкмар, реймский архиепископ? - спросил Даго, когда нагие и измученные занятиями любовью лежали они рядом на медвежьей шкуре.

- А я и не собиралась становиться монашкой, - с презрением отвечала та. - Меня породил грех Людовика, его разврат, которым он занимался с моей матерью, фрейлиной своего двора. Он не смог обеспечить мне богатую жизнь иным образом, как только дать аббатство. Сколько тебе лет, граф?

- Двадцать один год, - отвечал тот.

- Это и видно. У тебя молодое и чудесное тело, - шептала она, поглаживая кожу на его груди и на бедрах. Губы ее затряслись от вожделения, когда увидала она, как вновь напрягся член Даго.

- Ты красива, - сказал Даго, желая поцеловать Альбегунду в шею.

Она же сорвалась с ложа и спешно начала гасить свечи.

- Нет, не гляди на мою шею. На ней уже появились морщины. Мне уже тридцать, но ведь ты еще долго будешь дарить мне наслаждение, так?

- Правда, - ответил он, размышляя, согласится ли Альбегунда организовать ему встречу со своим братом по отцу, Карломаном.

Прежде чем они снова возлегли на ложе, чтобы заняться любовью, Альбегунда взяла со стола сосуд с каким-то травяным отваром и выпила его до дна.

- Это что, таким образом ты увеличиваешь свое желание? - заинтересовался Даго. В Новой Роме его учили, какие напитки возбуждают желание и делают его огромным.

- Нет, просто я не желаю иметь ребенка, - призналась та. - Это отвар из вербовых листьев, корней папоротника, руты, алоэ, семян левкоя, из имбиря, перца и шафрана. К тому же я еще вложила кружок в матку. Еще я купила реликвию святого Луки, благодаря чему у меня имеется прощение всех грехов - и, пусть священники и запрещают это, могу теперь заниматься любовью в течение сорока дней до Рождества, в течение сорока дней Великого Поста, всю неделю после Пасхи, в течение недели после Троицы, в кануны всех больших праздников, а еще по средам и пятницам. А сегодня, Даго, как раз пятница.

Тот лишь усмехнулся в темноте. Сам он не верил ни в рай, ни в преисподнюю, не верил и в силу Бога, позволившего распять себя на кресте; ему было все равно: был ли Дух Святой от Отца и Сына или же через Сына. Он видал, как море поглощает корабли Свери и чувствовал страх перед богом моря. Он видал, как осенью и весной вздуваются большие реки, и чувствовал страх перед скрывавшимися в них богами. Он боялся душ умерших, когда те бывали голодными, и знал, что их следует покормить. Он видел грозы и бури, молнии, расщепляющие целые деревья и убивающие людей и животных, и потому почитал Сварога, что был к тому же и Солнцем. На дворище Зелы не было для него никаких запретов в вопросах любви, можно было заниматься ею любым, доставляющим удовольствие способом, Никто не стыдился своей наготы, а мужчина с крупным членом пользовался большим уважением. Так почему же этот Бог христиан уделяет так много внимания тому, как любятся люди, что у них меж ногами, не понимая громадной силы плодовитости?

- Мне хотелось бы встретиться с твоим братом, маркграфом Карломаном. Ведь ты можешь устроить это, - как-то сказал Даго.

- Это невозможно. Отец запретил все попытки встреч с Карломаном, так как обвиняет его во все новых и новых заговорах.

Тогда Даго начал покусывать и посасывать кончики сосков Альбегунды, пока из уст женщины не раздался стон вожделения. Тогда Даго прервал ласки и вновь попросил:

- Сделай так, чтобы я смог встретиться с Карломаном.

- Нет! - крикнула женщина. - Это невозможно! Король-отец накажет меня.

И тогда Даго сделал то, на что не отважился бы ни один мужчина из окружения Альбегунды, ибо совершил бы величайший грех против христианского бога. Он спустил свою голову по телу монашки и кончиком языка коснулся ее естества в самом чувствительном к наслаждениям месте. Альбегунда даже вскрикнула, перепуганная, но и загоревшаяся страстью, а Даго ласкал ее языком... Когда же она начала биться в спазмах, он опять прервал свою игру, чтобы вновь попросить:

- Дай мне возможность повстречаться с Карломаном.

- Хорошо... Хорошо... я сделаю... - стонала та, мучаясь неисполненным желанием.

И тогда Даго свершил новый грех и преступление против христианского бога, повернув Альбегунду так, чтобы иметь ее зад перед собою, а затем вошел в нее так, как жеребец покрывает кобылу. Но, поскольку то, что запрещено и грешно, доставляет наивысшее наслаждение, этой ночью Альбегунда даже потеряла сознание от волшебного экстаза. Придя же в себя утром, она заявила:

- Ты не веруешь в Бога и продался дьяволу...

Но могла ли она отказать в просьбе Даго повстречаться с Карломаном, причем без свидетелей?... Что могло быть лучше охоты в лесах ее аббатства, знаменитых богатством дичи...

И уже через неделю по оттаявшей под весенним солнцем Карломан и Даго мчались верхом рядом друг с другом. Одетая по-мужски Альбегунда поспешила галопом за сворой собак, идущей по следу раненного оленя.

- Император ромеев Михаил III выражает к тебе братскую любовь и беспокоится о том, что ты, господин, пользуешься немилостью отца, - осторожно начал разговор Даго.

- Я слыхал о тебе, - перебил его Карломан. - Ты прибыл сюда с ромеями, но уже получил от моего отца графский титул.

- Маркграф, император ромеев хотел бы видеть повелителем восточных франков тебя, - уже смелее продолжил Даго.

Карломан молчал. Это был высокий, длиннорукий мужчина с впалой грудью. Его худое лицо с желтоватой кожей как бы говорило, что маркграфа гложет какая-то внутренняя болезнь. Говорили, что по ночам он не может заснуть. Только Мелейнос считал, будто единственная хворь Карломана - это патологическое желание властвовать. Ему было уже тридцать лет, и у него было два младших брата, которые тоже желали власти. Не пришла ли пора, чтобы Людовик, согласно обычаю франков, поделил между ними свое королевство и дал ему, Карломану, началие над младшими братьями...

- Император ромеев... - начал было Даго, но Карломан резко перебил его:

- Замолчи, граф. Разве неведомо повелителю ромеев, что для завоевания власти необходимо иметь золото? Много золота, граф... Ибо вассалы моего отца - это всепожирающее болото.