Я - Даго. Я - Даго Пестователь

В полдень на перешейке и возле ворот валялись десятки трупов. А дальше, в мрачном молчании, стояли ряды тех, кто послушались приказа Палуки. Именно тогда открылись ворота посада, и по наклонной плоскости в направлении войск Пестователя, подскакивая на трупах убитых, покатились бочки с пивом и сытным медом. И было их целых сорок. И в этот миг из ворот вышел воевода Авданец. Напротив него выехал верхом Палука.

Авданец объявил Палуке и послушно стоящим воинам:

- Даго Господин и Пестователь, Дающий Волю и Справедливость, своей силой и чарами добыл крепость и весь град Гнездо. Но оказалось, что в результате осады и плохой воды, в граде царит Мор. Только лишь те лестки, что ходили с Пестователем против мардов, не опасаются заразы, так как питались сырым змеиным мясом. Так что Пестователь не разрешил открыть ворота, чтобы никто не погиб от Мора, как случилось то с Дикими Женщинами. Но многие не послушали приказа воеводы Палуки стоять на месте и ожидать указаний Пестователя. Мы не станем оплакивать их смерти, ибо не послушали они приказов Пестователя. Обещает вам Пестователь, что все ценности, имеющиеся в Гнезде, будут разделены между вами по справедливости. В град же войдет только тот, кто докажет, что ел сырое змеиное мясо. Войско же должно отступить от града на четыре выстрела из лука; воины же пускай займутся поиском и поеданием змей. И пускай заберут тела убитых и сожгут их. Пускай пьют пиво и вино, не отравленные Мором, ибо в бочки и то, и другое было налито еще перед Мором. Так что можно радоваться победе, но только лишь в четырех выстрелах из лука от Гнезда. Кто же приблизится к граду и не докажет, что не ел змеиного мяса, такой будет убит.

После того воевода Палука, который в Высоком Граде ел мясо змей, уселся на коня и взял с собой белого жеребца Пестователя и его одеяние и въехал в град Гнездо, а воевода Авданец остался, чтобы командовать всем войском и проследить за охотой на змей.

Тем временем были освобождены из пут норманны, правда, у них забрали оружие и посоветовали не показываться на валах крепости, так как войско Пестователя может потребовать их смерти. Так что пускай сидят по своим прилегающим к валам домам. Даго обещал им жизнь и свободу, он же свои обещания всегда исполняет.

Вызвал к себе Даго и того удивительного Спицимира и, сидя в зале приемов на троне Пепельноволосого, спросил, не слышит ли тот невысказанный приказ.

- Нет, - покачал головой тот. – Не всегда удается эта штука. Ибо зависит она от воли богов.

- Чем ты занимался у Хельгунды? – спросил его Пестователь.

- Был я, господин, ее ушами. Если слышал я какие-нибудь не высказанные кем-то слова, я повторял их ей. Но делал так только лишь по принуждению. О тебе, господин, тоже говорил ей странные и пугающие вещи. От твоего канцлера, Херим, за это я получал различные дары.

- Умеешь ли ты готовить отравы?

- Нет, господин. В подобных вещах я понимаю слабо. Но их умеет готовить карлица княжны Хельгунды.

- Прикажи ей приготовить кувшин отравляющего меда. Услыхал ли ты мой невысказанный приказ?

- О, теперь я уже слышу его, господин. Ночью пойду к твоим воинам, что заняты питьем пива и меда. Стану наливать из своего кувшина тем, кто, даже не произнеся каких-либо слов, носят в сердцах горечь, что не разрешил ты им разграбить Гнездо и убить Хельгунду.

- И много ли народу умрет этой ночью от заразы? – спросил Даго.

- Кувшин будет небольшим. Самое большее, десятка полтора, - ответил на это Спицимир.

- Ведомо ли тебе, что я о тебе думаю?

- Ведомо, господин. Ты испытываешь ко мне отвращение, - поклонился Спицимир и ушел, чтобы найти Милку.

После того принял Даго воеводу Палуку, который поначалу хмурился, ибо видел, как много людей погибло от стрел и копий защитников Гнезда. Тем временем Даго уже переоделся в одеяние Пестователя: позолоченный панцирь, белый пояс и белый плащ. Из мешка у седла белого жеребца извлек он свернутый в рулон кусок березовой коры, на которой Херим, на основании множества известий, вычертил план давней державы Пепельноволосого, обозначая грады и крепости. С этим рулоном в руке Даго приветствовал Палуку; а разговаривал он с воеводой, сидя на троне Пепельноволосых.

- Когда мы завоюем Познанию и Лонд, воевода Палука, край наш и войско наше поделю я на три части, - сообщил Пестователь, разворачивая перед Палукой березовый рулон с картой. – Я, как Пестователь, возьму под свою личную опеку Гнездо, Крушвиц и Познанию, а так же одну третью часть воинов, только лишь лестков. Тебе, Палука, отдам я в пестование всю северную часть нашего края, между реками Нотечь и Велна, ибо хочу чувствовать себя в безопасности от людей, называемых поморцами. Выстроишь град над Нотечью в Накле, для проживания выберешь себе Жнин, где расстроишь град. И все вокруг станет называться Землей Палук. Только отдам я ее не тебе, а твоему сыну, что зовется Вшехслав. Ты же эту землю должен лишь приручить и вооружить, непокорных градодержцев вырезать и на их место назначить своих родичей. Ибо не тебя самого собираюсь я возвысить, но твой род.

- А Авданец?

- От меня он получит иную часть края и крепость в Гече. Ему же станет подчиняться Калисия, если мы ее завоюем. Авданец станет защищать меня с юга, и на эту цель я отдам ему третью часть нашего войска. На складах в Гнезде имеется много сукна, точно так же, как много сукна имеется на складах в Крушвице и, наверняка, в Познании. Сошьешь для своего войска кафтаны из зеленого сукна, Авданец – из сукна коричневого, мое же войско начнет носить сукно красное и белые плащи, как должно лесткам.

Говоря это, Даго разорвал кусок березовой коры на три части.

- Вернись к войску, Палука, - сказал он, вручая воеводе кусок березовой коры. – И пришли ко мне Авданца получить свой кусок бересты вместе со своей землей. Какие дани станете вы мне выплачивать и когда, это мы оговорим, когда победим Дунинов и Лебедей.

Опустился Палука перед Пестователем на оба колена, поцеловал край его одеяния. Не знал он, что более тысячи лет просуществует Земля Палук со столицей в Жнине.

К вечеру вернулся в Гнездо Авданец. С собой он принес известие, что в войске царит возмущение по причине смерти стольких воинов, а пиво с сытным медом еще сильнее мутят у них в головах, ослабляя порядок и послушание.

- Они, Пестователь, желают народного веча и народного суда над Хельгундой и Аслаком, которых ты держишь в Гнезде.

Задумался ненадолго Даго, после чего коротко сказал:

- Завтра получат они Хельгунду с Аслаком, чтобы судить их. Сообщи народу, что я всегда был его верным слугой.

Он вручил Авданцу кусок бересты, что поначалу кузнеца насмешило:

- И это вся моя награда, господин?

Но когда до его простого ума дошло, что этот кусок коры означает громадные территории лесов и лугов вплоть до реки Обры, десятки вёсок и градов, а еще крепость в Гече, он упал на колени, подобно Палуке, и поцеловал край плаща Пестователя.

- Одного только не пойму, господин. Почему не Палуке, но сыну его ты отдал Землю Палук. Почему не мне, но внуку моему предложил ты укрепление в Гече и все подчиненные земли?

На это пожал плечами Даго:

- А кто ты, собственно, такой, Авданец? Разве не обычный кузнец, что умеет хорошо махать молотом? Как же обязан я возвысить тебя, а не твой род? В жилах Вшехслава Палуки течет кровь великанов. Твой внук, Дабуг, родился по воле богов, и в нем тоже кровь великанов. Именно для него тебе придется выбороть Геч и подчиненные земли, а может я даже подарю ему Лонд, поскольку полюбил я его, точно так же, как любил покойную его мать.

- А что сделаешь ты с норманнами, Пестователь? – рассуждал вслух Авданец. – Если пошлешь их со мной или с Палукой, драка случится, ведь наши войска их ненавидят. Но не оставляй их и при себе, ибо, как ты уже раз говорил, наймитам верить нельзя.

И ответил ему Даго Господин и Пестователь:

- Нир с какой березы еще не содрали бересты, на которой будут обозначены земли, на которых станет править воевода Годон. Я одарю его этим званием и белым плащом, щедро одарю и норманнов, так что даже на сорок телег не поместят они добра. Только придется им уйти отсюда, вместе с женами, детьми, всем своим добром и подарками. Обойдут они стороной Крушвиц, и в том месте, где Влоцлав строит град и порт, переберутся через Висулу. Получил я от Херима известия, что нападают на Влоцлава эсты, проживающие на другой стороне Висулы в глубине суши. Норманны завоюют те земли до самой реки Дрвенцы, и сделаются их повелителями, неволя тамошних женщин и мужчин. В подходящем месте Годон построит Годон над Дрвенцой оборонный град и назовет его Голубом в честь того, кто дал мне Священную Андалу. Таким образом Влоцлав будет защищен с северо-запада, тем самым более безопасным сделается и моя держава.

И прошли годы, и растворились в местном люде норманны княжны Хельгунды, а Земля Голубская осталась при Пястах. Ведал ли о том Даго Господин и Пестователь? Неужто так далеко глядел он в будущее?

Той ночью Даго стоял на вершине валов Гнезда и глядел на десятки костров в собственном лагере, где воины разбивали бочки с пивом и медом и пили на умор, вопили – так что вопли их достигали ушей Пестователя. Там же плясали и громко били в ладоши, вторя бубнам и гудкам. А Даго Господин думал про Спицимира, который с кувшином меда кружил меж праздновавших.

В полночь Пестователь отправился в комнату Хельгунды, которая, выкупанная Милкой в пахучих зельях и помазанная благовониями, ожидала его возле своего ложа с ножом в руке. В сенях забежала дорогу Даго красивая лицом карлица. Упала она на колени охватила ноги мужчины и просила:

- Погляди на меня, господин. Неужто ты не узнаешь меня?

Отпихнул ее Даго крепким пинком, так что та потеряла сознание, ударившись головой об пол. Ибо Даго ненавидел людей, в которых текла кровь карликов. В комнате Хельгунды горели три светильника. Сама же она стояла, нагая, с гневным выражением на лице и с ножом в руке. Долго насыщал свои глаза Даго ее красотой, так что от великого вожделения закрутилось у него в голове. После того без какого-либо труда забрал он нож у женщины и, борясь с нею, бросил на ложе, а она защищалась даже сильнее, чем прошлой ночью, чтобы познал он еще большее счастье и сладкий привкус насилия. А потом, неожиданно, сделалась она покорной рабыней, сильнее, чем прошлой ночью, охватила его руками, крепче, чем прошлой ночью, целовала в губы и сжимала мышцами собственного нутра, ибо желала она, дабы понял он, что никто на свете не дарил ей столько наслаждений, как он. И хотя поначалу лишь притворялась, но через мгновение всем своим телом поняла, что никогда до сих пор не имела в себе такого мужчины, ибо никто до сих пор не был в ней так долго и так глубоко. А когда, наконец, лег он рядом с нею и вдыхал запах ее пота и \восточных благовоний, видел холмы грудей ее и разбросанные по подушке волосы, рыжеватые, но сейчас подобные золоту, когда белело перед ним тело, похожее на мраморные статуи во дворце императора ромеев, почувствовал Даго, что вновь оказался он подчиненным любовным чарам. И хоть насытился он, но, все равно, вожделеет. И тогда стал он целовать ее округлые раскинутые бедра, слегка обозначенный живот и кожу, столь гладкую и приятную, словно сотканный бабочками шелк. Попробовал он языком ее кисло-сладкий пот, удивительно пахнущий и кружащий голову. В голову ему ударил сильный запах ее жаждающей промежности, неприятный у многих иных женщин и даже отвратительный – а у нее, словно не из женского лона происходящий, а из наполненного лавандой сосуда, и сделалось его вожделение еще более сильным. Даже захотелось поиметь ее во второй раз, но княжна уже не защищалась, но лежала безвольно, раскинув ноги, громко дыша, словно вытащенная из воды рыба. Возможно, потому и не поимел он Хельгунду второй раз, так как не защищалась она и не могла дать ему привкус победы. Понял он, что рядом с нею теряет он волю и разум, ибо она пользуется каким-то странным искусством любви, которое сам он до сих пор не познал.

Отодвинулся Даго от княжны и внимательно глядел на все более ровно вздымающиеся груди с крупными розовыми ореолами сосков, на влажные небольшие и пухлые губы, на белое лицо и закрытые глаза, время от времени трепещущие ресницами, словно крылышками неких удивительных насекомых. Женщина довольно быстро сориентировалась, что возбуждение покинуло Даго, что сейчас он просто лежит рядом и глядит на нее. В связи с этим, подавила она в себе последнюю дрожь наслаждения, подняла веки и внимательно поглядела на мужчину своими зелеными глазами.

- Обещала я князю висулян, что стану его женой. Но Карак – всего лишь юноша, ты же – муж. Ты уже завоевал Крушвиц и Гнездо. Я дам тебе себя и княжеский трон. Вместе мы победим Дунирнов, после чего завоюем целый свет.

- Мир велик, - с безразличием принял Даго ее слова, всю силу воли концентрируя на том, чтобы отогнать от себя чары, которыми, как он считал, Хельгунда все еще опутывала его.

- Мы завоюем Калисию и ее богатства, победим Длинногоголовых и Крылатых, нам поклонится Гедан. Ты возьмешь короны четырех княжеств. Чего тебе желать большего?

- Я обещал народу сражаться с князьями и богачами, я взял народ в свое пестование, стал Пестователем, понимаешь? Я обязан выдать тебя воинам. Тебя и Аслака. И вас порубят мечами.

Страх снес женщину с ложа. Хельгунда схватила запястье руки Даго, впилась в него ногтями.

- Аслак вчера умер. Выдай его им, а меня оставь. Тыв можешь стать князем, женясь на мне. Нет у тебя иного выбора, если не желаешь ты, чтобы тебя назвали самозванцем.

В ее зеленых глазах стояли слезы. Только ни страх ее, ни ее слезы не производили на нем какое-либо впечатление. Даго учили, что жалость – это враг повелителя. Ему было жалко только лишь ее прекрасного тела и ее удивительного искусства любви. Стоило ли такое добро, такое необычное сокровище, отдавать на расправу простолюдинам?

- Мне хватает и Священной Андалы, - не совсем уверенно произнес Даго. – Разве не чувствовала ты, как золотой камень касался твоего лба и твоих волос?

- Пепельноволосый обладал Священной Андалой, но когда я посадила его в башню, народ его не защищал.

- Я взял народ в свое пестование…

- Так это ты им, или они тебе, должны служить и подчиняться?

- Я – Пестователь.

- И что это означает?

- Еще не знаю.

- Если ты этого не знаешь, то завтра и ты сам очутишься в башне, как Пепельноволосый. Желаешь довериться народу? Они только и будут требовать и требовать все новых и новых удовольствий, а когда ты откажешь, они тут же позабудут о всем том хорошем, что ты для них сделал. Где же твоя собственная воля? Когда ты ее проявишь?

- Когда сделаюсь очень сильным.

- Никогда ты не будешь силен собственной силой, но силой твоих воинов. И беда тебе, когда они поймут это. Моя карлица, Милка, говорила мне, что узнала в тебе мальчишку, что родился от обычной женщины и великана. Она говорила мне, что ты родом из ставшего карликовым рода Землинов, но в тебе течет кровь великанов. Может она и спутала тебя с кем-то другим, если ты настолько боишься народа, что готов выдать меня под их мечи.

Даго ударил ее по лицу. Сорвался с ложа и начал поспешно натягивать на плечо пояс с ножнами и мечом.

- Я Пестователь, - уговаривал он себя вполголоса. – Я Пестователь, Дающий Волю и Справедливость, Страж Обычаев и Нравов…

- Да ты слуга слуг! – крикнула Хельгунда в его сторону. – И очутишься в башне, глупый ты самозванец…

Перед рассветом Даго вновь был на валах, он приказал послать за Спицимиром.

- Кто умер или же кто умрет? – спросил он.

- Прежде всего, те, кто носят белые шарфы, ведь это они громче всего требуют, чтобы над Хельгундой и Аслаком состоялся народный суд.

- Выходит, снова ты понял мой приказ, хотя тот и не был высказан, - кивнул головой Даго. – А ты умеешь, как я, рубить голову одним ударом меча?

- Да, господин.

- Завтра утром я обязан выдать моему войску Хельгунду и ее сына Аслака, чтобы те были осуждены. Найди рослую деваху с полными бедрами, большой грудью и с каштановыми волосами. Наряди ее в самые лучшие одежды Хельгунды, на волосы надень ее золотую ленту.

- Что потом, господин?

- Если ты уже не слышишь не высказанных словами приказов, мой меч отрубит тебе голову.

- Твой приказ, о господин, я услышал. Завтра утром на смертном ложе из Гнезда вынесут и отдадут твоим воинам тело Хлуьгунды и тело Аслака, который лежит, мертвый, в отдельной комнате.

- Знаешь ли ты, Спицимир, что я испытываю к тебе? – спросил с усмешкой Даго.

- Знаю, господин. Ты испытываешь ко мне отвращение, - поклонился Спицимир и на своих кривых ногах направился во мрак коридора, чтобы найти деваху с большой грудью и каштановыми волосами.

Поздним утром открылись ворота Гнезда, и Спицимир вывел из них восемь слуг, которые на двух смертных ложах несли тела Хельгунды и Аслака. Голова Хельгунды была отрублена таким замахом, словно бы это сделал Пестователь, лицо было залито кровью. Аслак, похоже, умер от заразы. Так что никакое вече, никакой народный суд не состоялись. Разъяренные воины порубили мечами тела Хельгундвы с Аслаком, после чего куски сбросили в озеро на поедание хищным рыбам с раками.

К полудню было замечено, что многие неподвижно лежащие воины не пьяны, но мертвы.

- Мор, Мор, - раздались вопли. – С телом Аслака принесли Мор.

И началось паническое бегство в леса и поля. Лишь на следующий день удалось Палуке и Авданцу собрать распыленное войско и завести порядок. Воины уже не желали никакой добычи из Гнезда, ведь все, что было оттуда, казалось им зараженным. Лишь немногим удалось выловить змею, чтобы съесть ее сырое мясо. В округе Гнезда змей водилось мало.

Вскоре Палука во главе третьей части войск отправился в сторону Познании, а Авданец, во главе своей части, пошел в сторону Лонда, родовых земель Лебедей.

В полдень, на августовском солнце уселся Даго на громадном троне Пепельноволосого, который вытащили для него во двор крепости. За спиной у него встало несколько владык, лестки же в белых плащах образовывали проход от врат крепости до самого трона. Так вот Даго принимал дары от богатых купцов и ремесленников Гнезда, когда принимал их в свое пестование. Открытые сундуки стояли рядом с ним так, чтобы каждый, взятый в пестование, мог положить в сундук свой подарок.

И приходили к Пестователю купцы всеми семьями, и у каждого главы семьи в руках был кошель с золотыми нумизматами или солидами, с серебряными динарами или монетами Покорных⁶. Примносили сюда золотые или серебряные гривни, целые и поломанные. Каждый клал голову под полу белого плаща Пестователя, а тот говорил:

- Беру тебя в свое пестование и делаю свободным человеком.

После чего тот, кого взяли в пестование, открывал кошель и содержимое его, на глазах у всех, высыпал в какой-то из сундуков. С полудня и до раннего вечера поток серебра, золота и драгоценных камней тек в сундуки Пестователя. Иногда говаривали, с беспамятных времен никто так еще не оголял народ от их богатств, как Пестователь, только чем были эти богатства по отношению свободы, которая людям предлагалась. Разве не удержал он свои войска от грабежа? Разве хоть один житель Гнезда пострадал здоровьем? Сгорела ли хоть какая крыша на доме?

И сказал им еще Пестователь, что дары в серебре и золоте – это еще не конец, ибо ради безопасности жителей посада приказал он возвести общими усилиями увеличенный на один деревянный ящик вал и огородить еще и третий посад. И разве не делал он всего этого ради добра народа? Разве для себя нужно было это золото и серебро, а не затем, чтобы снарядить и вооружить новое войско для обороны Державы Полян, как приказал называть свой народ и свои земли?

Потому и полюбил его народ из Гнезда, и воины, что еще недавно служили Хельгунде. А еще сильнее полюбили его, когда вывел он из града чужестранцев-норманнов, снарядил их щедро и послал за Вистулу, чтобы победили они эстов и защищали град и порт Влоцлав. А ведь это не было таким легким делом. Узнав о смерти Хельгунды и Аслака, о том, что тела их порубили на куски, норманны почувствовали себя обманутыми и взбунтовались, захватив часть Гнезда, после чего начали штурмовать град, где пребывал Пестователь. И с той и с другой стороны пало несколько норманнов и верных Пестователю лестков пока Спицимир по приказу Даго не послал за Милкой, которая не привела Нора в комнату княжны и показала ему ее, живую и здоровую. Понял Нор, что Пестователь сдержал свое обещание. Норманны обязались хранить тайну, связанную со смертью предполагаемой княжны, после чего, щедро одаренные, ушли, чтобы добывать земли эстов.

И таким вот образом Даго вновь оказался победителем, поскольку подчинил себе доблестных норманнов, сделав их орудием в собственных руках. Потому-то, когда уселся он на троне Пепельноволосых, в своем позолоченном панцире, со Священной Андалой на лбу, с белым поясом и в красных сапогах, среди сундуков, наполненных золотом и драгоценными камнями – казался он всем неким богом, переполненным величием великаном. И, похоже, тогда же родилась легенда о полянах, записанная впоследствии в хронике Галла Анонима, будто бы у полян золото так же распространено было во владении, как серебро, а серебро было таким дешевым – как солома.

Высоко еще стояло августовское солнце, когда Пестователю сообщили, что у врат града ожидают Ящолт и комес Дунин из Познании, а еще комес Близбор Лебедь, которые желают отдаться в пестование. Услышав об этом, сказал Даго:

- Разве не говорил я неоднократно, что не будет здесь никаких князей, комесов, графов и баронов, но это народ должен править, так как и сам я из простого народа.

Но он все же принял комеса Дунина и комеса Лебедя, которых Ящолт привел к его трону пешими. Им, опустившимся на одно колено, сказал Даго с высоты трона:

- Выслал я против вас воеводу Авданца и воеводу Палуку с войском, чтобы научить вас послушанию и повиновению, а так же верности Гнезду. Но, раз уж вы прибыли сюда, чтобы отдаться в мое пестование, я отзову свои приказы. Оставлю вас на ваших постах и при ваших титулах комесов, хотя ними и презираю. Но вы обязаны со всеми своими силами выступить уже через неделю и встретиться с моим войском над рекой Просной в том месте, которое я назначу. И говорю я вам, что оскорбил нас князь Гедан, ибо за присланные ему по реке Висуле товары не дает надлежащей оплаты, считая, будто бы мы слабы. От этого страдают ремесленники и купцы, моя казна, а так же казны всех богатых людей. Не думаю, чтобы нас ожидал захват града Гедана. Как только узнает он, что идем на него огромными силами: я и Зифика, Дунины и Лебеди, то есть войска всего народа полян, он заплатит нам выкуп и вернет все, что должен.

Обрадовались комесы, ибо Гедан платил им всего лишь половину цены за высылаемые товары, но почувствовали они себя и униженными тем, что этот странный Пестователь, что презрительно глядел на их титулы, приказал им поначалу на своих двоих идти к своему трону через оба посада Гнезда. Но не показали они по себе этого унижения, так как мысль о дани, которую заплатит им Гедан, была милее всего остального.

И сказал им Даго Господин и Пестователь:

- Не приму я вас богатым пиром, как делают это князья, ибо я не князь, но Пестователь. Еще сегодня же возвращайтесь в свои грады и готовьте воинский поход, поскольку и я сам вскоре поспешу к вам с войском. Помните еще и о том, что, по обычаю франков, стану я со своей челядью и дружиной посещать грады тех, которых взял я в пестование. У тебя, комес Дунин, я собираюсь зимовать. Так что приготовься к тому, чтобы принять меня достойно.

А после, вместо того, чтобы принять дары от комесов, которые те привезли с собою, приказал он Дунину и Лебедю снять шлемы и наполнил их золотом и серебром из сундуков. Богатство и щедрость Пестователя настолько поразили гостей, что с этими своими наполненными богатством шлемами пешком вышли они из врат града и сразу же уехали, чтобы готовить войска против Гедана. Даго же незамедлительно выслал гонцов к Авданцу и Палуке, приказывая им разить лагерь над рекой Просной, не слишком далеко от Калисии, но и не очень близко. И хотя странными кое-кому показались эти приказы, так как собирались выступать против Гедана, но все послушно исполнили.

И эту ночь провел Даго в объятиях Хельгунды, замкнутой в спальне, чтобы никто не мог видеть ее, кроме карлицы. Даго сопротивлялся, не хотел идти к княжне, но в конце концов сдался, ибо, как сам считал, запутали его в сеть ее любовных чар. Разным вещам учила парня Зелы, но не сказала, как спасаться перед страстью.

Хельгунда уже знала от Милки, что воины Даго порубили мечами тело "княжны" и Аслака.

- Если когда-нибудь вновь сяду я на троне в Гнезде, - сказала женщина, когда лежали они вместе, измученные любовным сражением, - я присвою тебе титул: Отец Лжи.

- Никогда ты не сядешь на троне в Гнезде, ибо княжну порубили воины, - сонным голосом возразил ей Даго. – А если попытаешься возвратить себе трон, тебя назовут лже-Хельгундой. Как ты не понимаешь, что тебя уже нет?

Та поласкала себя по голым бедрам, провела ладонями по животу, наконец положила на холмиках грудей.

- Не лги. Я есть. Я живу.

Даго рассмеялся тихонько, как бы сам себе, своим мыслям.

- Учили меня у ромеев, что все на свете существует лишь таким образом и в такой форме, под которым было оно названо. Если скажут о ком-то: человек, то будет он человеком. Если скажут: скотина, то и убьют его как скотину. Неволю достаточно назвать свободой, и та сделается свободой, несправедливость – справедливостью, зло – добром, а добро – злом. Нет ничего помимо названия. Ведь если завтра пожелаю я назваться князем – погибну. Но ведь достаточно назваться Пестователем, чтобы сидеть спокойно на княжеском троне…

Никогда Хельгунда не поняла этих слов. И не она одна. Ибо лишь немногие обладают сознанием, что искусство управления людьми, это еще и искусство назвать деяния и вещи.

На следующий день, в благодарность за то, что привел Дунинов, Лаго Господин дал Ящолту два сундука, наполненных различным добром, и белый плащ воеводы, а потом еще два сундука золота, чтобы в краткое время создал он новое войско, сложенное из пеших и конных воинов из градов и вёсок, подчиненных до этого Хельгунде. Ремесленникам же, кузнецам, сапожникам и оружейникам из Гнезда приказал снабдить их всяческим оружием, кольчугами и панцирями. Еще он выслал посланца к Зифике, чтобы та прислала ему двести конных воинов в крепких панцирях, так как собирается он добыть и ограбить Калисию, пользуясь тем, что князь Карак все еще ведет осаду в Каррадононе мятежных богачей. Еще приказал он прислать себе много красного сукна на пошив кафтанов для своего войска.

Вести пришли к нему замечательные. Урожай везде был отличный. Несмотря на войну, прокатившуюся по краю, ни единая вёска не была сожжена, не затоптан ни единый загон с хлебами. На полях стояли стога хлеба, сена была предостаточно, а в хлевах мычала дородная скотина. Много в этом году родилось и телят, свиноматки отлично поросились. "Вот истинный повелитель, которого любят боги", - говорили люди по всему краю полян, ибо только сейчас стали добираться до них сборщики и назначать постоянную дань, определять с них число воинов и тех, кто будет вести охрану.

Ночь в ночь ходил Даго к Хельгунде и сражался с нею, прежде чем поиметь. И так это ему пошло во вкус, что каждый день с нетерпением ждал он ночи, чтобы встретиться с княжной.

Из Крушвиц прибыл Херим с сундуком, наполненным рулонами бересты, на которых были записаны известия из широкого мира.

- Что ты делаешь, господин? – с упреком сказал Херим. – Твоя супруга и госпожа, владычица Зифика, знает о Хельгунде, что живет в твоем дворище. Лишь только вооружит она те две сотни панцирных, прибудет сюда даже без твоего разрешения. Ты не можешь ей этого запретить, ведь она не простая жена, но Дикая Женщина.

И ответил ему на это Даго:

- Повелитель обладает людской и животной натурой. И это отозвалась во мне животная.

- Укроти ее, господин.

- Не могу, - признался Даго.

Сказал тогда Херим:

- Остерегал тебя Пепельноволосый от текущей в этом народе кровью карлов и великанов. Гляди, чтобы мы сами не стали малыми.

Потянулся Даго за Тирфингом, но сдержался перед тем, чтобы извлечь его из ножен, ибо ничто ему не было столь отвратительным, как мысль о карликах. Но с тех пор он уже неохотно встречался с Херимом, единственным же, кого к себе допускал, был Спицимир, которому предложил белый плащ и позволил организовать пять десятков стражей Гнезда. Этих людей Спицимир одел в черные плащи, поясняя Даго, что работа их заключается в том, чтобы сторожить в темноте ночи, а по причине этих черных плащей делаются они невидимыми.

А еще отобрал Даго у Херима досмотр за собственными и тайными делами державы, поверяя их Спицимиру, которому доверял больше. Херим же с того времени должен был поставлять лишь известия о соседних краях.

Как-то раз Спицимир принес Даго странное известие. Так вот, Зифика выехала в Мазовию и там завербовала более трех сотен конных воинов, утверждавших, что в их жилах течет кровь савроматских женщин. Признали они в Зифике дочку королевы Айтвар и не говорили о ней иначе, чем "Королева Зифика". Именно с этим отрядом Зифика должна была прибыть вскоре в Гнездо, чтобы помочь супругу добыть Калисию.

Спросил Спицимир:

- Кажется мне, господин, что слышу я от тебя невысказанный приказ.

- Неь. Ничего ты не слышишь, - разгневался Даго и выгнал Спицимира из комнат.

Со страхом подумал он, что случится, если известие о живой Хельгунде дойдет до ушей народа в Гнезде, до воинов, которые почувствуют себя обманутыми. Тем не менее, и этой ночью направил он шаги в комнату Хельгунды.

У ее двери схватила его за ноги прекрасноликая карлица.

- Ты забыл меня, господин? Это я, Милка, что приносила тебе еду, когда ты пас коров возле Черного Бора. Тогда ты поклялся мне, что сделаешь меня беременной, и что я рожу великана.

- Вспоминаю, - остановился Даго ненадолго, с удовольствием глядя на ее красивое лицо, ненадолго вспоминая собственное детство. – Вот только как это? Разве может иметь карлица дитя с великаном?

Ответила ему Милка:

- А ты сам, господин? Разве не зачал ли тебя великан Боза, а мать твоя была женщиной из рода Землинов, такая же, как и я?

На мгновение потемнело в глазах у Даго. Он оттолкнул от себя Милку и пошел, но не к Хельгунде, а в свои комнаты. Уселся он, скорчившись, на лавке, словно разболелся у него живот. Он испытывал вожделение к Хельгунде, но вместе с тем поражал его страх, что это заговорила в нем кровь карликов. Поглядел он на себя в куске отполированного металла, и показалось ему, что золотой камень Священной Андалы уже не светит у него на лбу так ярко, как до сих пор. "А может это и неправда, что зачал меня великан Боза?" – спрашивал он сам себя. В болотах Нотечи жило множество ставших карликовыми родов, таких как Землины. У всего народа в жилах текла кровь карликов и великанов, может потому он до сих пор и не вошел в историю.

Взял он со стола кувшин с сытным медом, из которого перед тем должен был пить Спицимир. Глотнул раз, другой, потом и третий. В голове мутилось от различных мыслей, из стороны в стороны трепали его чувства страха и сомнения. Даго знал искусство чар и магии, только ведал он, что нет в нем лекарства от того, что испытывал. Единственным спасением оставалось забытье. Так что он пил и пил из кувшина, пока не опустошил его. А потом упал без чувств на пол, и мир перестал для него существовать…

ГЛАВА ПЯТАЯ

КАЛИСИЯ

Как-то раз в период цветения вереска, Даго Господин и Пестователь вызвал к себе Куи и говорил с ним без каких-либо свидетелей.

- Это ты, Куи, - напомнил громким голосом Даго, - одним из первых в вёске Палуков отдался в мое пестование. Потом струсил перед Дикими Женщинами и потому не дошел до каких-либо достоинств, хотя и ходил со мной в поход против мардов, а еще ворвался со мной в Гнездо. Сейчас же я желаю забыть о той вине и дать тебе поручение, за которое, если выполнишь его, получишь крепость и звание градодержца.

- Что мне следует сделать, господин? – опустился Куи на правое колено.

- Подберешь себе пару доверенных людей и возьмешь еды на пару дней конной езды. Ночью Спицимир откроет тебе ворота, и ты выведешь из Гнезда женщину в мужской одежде, которой я пообещал, что отошлю ее в Юмно. Во время первого ночлега отруби ей голову и привези ее сюда, в Гнездо. После этого будешь у меня в милости.

- Сделаю, - склонил голову Куи, затем поднял лицо и глянул на Пестователя.

А тот, поскольку знал язык тела и язык глаз, открыл во взгляде Куи ненависть, рожденную унижением, которое познал от Пестователя – и довольно усмехнулся. Когда же покинул этот Куи покои Даго, появился Спицимир и пал в ноги Повелителю.

- Позволь, господин, чтобы я и мои люди провели жту женщину в предназначенное ей место.

- Нет, - отрезал Даго.

- Тогда, господин, освободи меня от моих обязанностей, ибо не могу я беспомощно глядеть, как таится повсюду измена.

- А если это я даю разрешение этой измене?

- Это слабость, господин.

- Но разве я не настолько силен, чтобы иногда позволить себе слабость? Ты хочешь, чтобы я полностью перестал быть человеком, ибо человека отличают и его слабости? Я же знаю, что и у тебя имеются свои слабости, Спицимир, хотя бы слабость к слепой жене.

0 Слабость обычного человека ничего не значит. Но слабость повелителя означает слабость державы.

- Ты прав, ибо как раз этому учит искусство правления людьми. Только ты не знаешь всего, Спицимир. Повелитель, у которого сердце окаменело, к которому не имеет доступа какая-либо слабость, становится жестоким и пробуждает только лишь ненависть. Не желай, дабы окаменело мое сердце, ибо в один прекрасный день тебя потащат на пытки. Жестокий повелитель легко верит, будто бы повсюду таится измена. Твои люди в черных плащах пробуждают страх в Гнезде. Гляди, чтобы и я не почувствовал страха…

- Но ведь по причине твоей слабости, быть может, нас вскоре будет ждать война.

- А откуда тебе известно, что я ее не желаю?

Поклонился Спицимир Даго и ушел молча. Понял он, что их ожидает не одна, но множество войн, а если окаменеет сердце повелителя, он первым подставит свою голову под меч, ибо уж слишком много знает о тайных делах своего господина.

Ночью Спицимир лично открыл врата посада и выпустил из Гнезда четырех всадников, плотно окутанных в серые плащи с капюшонами. Дул порывистый холодный ветер, гоняя по небу дождевые тучи. Раз за разом появлялся месяц, устраивая ясность, раз за разом тучи закрывали месяц, из-за чего становилось ужасно темно. Только Куи знал дорогу в Юмно и смело углублялся в пущу. Ехали они в полнейшем молчании, побрякивали лишь стремена и шпоры, глухо стучали конские копыта. Вот так, шагом, им предстояло ехать всю ночь, но вскоре после полуночи Куи приказал остановиться на небольшой полянке в глухой чаще и распалить костер.

Два воина взяли четырех лошадей и повели их напоить из недалекого ручья, журчание которого было слышно, несмотря на шум ветра. Тогда Куи сбросил с головы четвертого всадника капюшон и в свете костра увидал лицо Хельгунды. А так как никогда в жизни не видел он чего-то столь прекрасного, то испытал давящее чувство в горле, бешено застучало у него сердце.

- И куда ты меня ведешь? – спросила Хельгунда.

- В Юмно.

- Лжешь! – Это слово она бросила, словно оскорбление.

- Я убью тебя. Такой у меня приказ, - сказал Куи и вытащил меч из ножен. – Твою голову я обязан отдать Пестователю.

Женщина презрительно пожала плечами, выдула свои небольшие алые губы.

- Обманул вас всех Пестователь, отдав вам, в качестве моих, останки какой-то девки. А потом напитывался моим телом, вас считая глупцами. Имел ли ты когда-нибудь женщину, более прекрасную, чем я?

Сказав это, она расстегнула кафтан и показала воину свои обнаженные плечи, груди и длинную шею.

- Будешь иметь меня каждую ночь, а потом обретешь наивысшие достоинства. Но для этого ты проведешь меня не на смерть и не в Юмно, но к князю Караку. После того я возвращусь во главе его войск и уничтожу Пестователя. Ты же будешь при мне и получишь все земли Палук и Авданцов.

Куи кивнул, ибо давно ожидал он подобных слов. Слишком уж он ненавидел Пестователя за то, что тот его унизил, а других возвысил. И Куи желал за это мести.

- Веришь ли ты своим людям? – спросила княжна.

- Только одному. Другого придется убить.

И когда те вернулись, напоив лошадей, Куи убил одного из них, пронзив его мечом. Он же забрал у него оружие и коня, после чего, погасив костер, уже только втроем, ведя за собой запасную лошадь, двинулись на юг, обходя Гнездо с запада. Куи не слишком-то знал, куда им направиться в край висулян, поскольку, если бы направились они больше в восточную сторону, то могли бы попасть в руки Крылатых людей, больше к западу – они могли бы попасть в руки воинов Даго, что направились против Дунинов и Лебедей.

- Отправимся в Калисию на реке Просне, - решила Хельгунда. – Мне знаком тамошний повелитель по имени Ибраим. Как-то он просил меня помощи против Карака I. Теперь же правит Карак II, который станет моим мужем. Не дам я возможности Ибраиму заключить вечный мир. И наверняка тревожит жителей Калисии странного Пестователя, пожелает он иметь новых друзей. Слишком близко лежит Калисия от Гнезда, чтобы не захотел Пестователь отщипнуть немного от ее богатств, который собрал град в течение веков.

Ехали они до самого рассвета. День провели в лесной чащобе и только вечером отправились в дальнейший путь. В тот день во мраке лесных деревьев на цветущем вереске Куи силой поимел Хельгунду и познал удивительный вкус ее тела. Никогда еще в своей жизни не познал он с какой-либо женщиной столь необычного и сильного переживания.

Поначалу, когда пожелал он ее обнажить и поиметь, выкрикнула она "нет" со страшным отчаянием и начала защищаться руками, отталкивая его от себя. Но через мгновение, когда уже повалил он ее на землю и содрал с женщины кожаные штаны воина, увидел он белый ее живот и округлые бедра с треугольником рыжих волос на лоне, и возжелал он ее так сильно, что грубо раздвинул коленями бедра и вошел в нее одним сильным толчком члена. И вот тут с ней произошло нечто странное: перестала она защищаться, руки ее опали, словно увядшие ростки, пухлые красные губы приоткрыли белые зубы, а на лице ее появилась гримаса наслаждения. Тело ее вошло в ритм, соответствующий толчкам члена, почувствовал Куи, как охватывает она его внутри себя легким зажимом, как отпускает и вновь хватает. Увидел он следы наслаждения в ее глазах и услышал стон радости. Понял Куи, что не только сам переживает невысказанное наслаждение, но и дает его этой женщине. Девки, которых до сих пор имел он, принимали его член молча, собравшись в себе, словно не могли избавиться от стыда. Хельгунда же принимала мужчину словно того, кто предлагает ей драгоценный дар, и как раз это показалось ему столь великолепным, увеличивающим наслаждение.

Когда же кончил он и сполз с тела женщины, то почувствовал вялость и желание того, чтобы через мгновение повторить деяние дарения и взятия наслаждения. Но тут возбужденный их любовью сопровождавший их воин спустил штаны и налетел на лежащую беспомощно княжну. Вошел он в нее, а в Куи проснулась ревность. Пронзил он воина, двигавшегося в обнаженном лоне Хельгунды, забрызгав ее кровью. После того долго пришлось ей отмываться в небольшом лесном озерце, тем не менее, все так же чувствовала Хельгунда запах человеческой крови.

- Неправильно ты поступил, Куи, - заявила княжна. – Ты убил воина. А сможешь ли теперь сам - один защитить меня?

- Все для тебя сделаю, так как желаю тебя иметь исключительно для себя, - ответил тот.

В тот день в маленькой вёске под лесом они сменяли одного коня на хлеб из ржи и на жирного каплуна. То же самое сделали они и на следующий день, поменяв на еду второго коня. Когда же очутились они над рекой Вартой, Куи нарубил мечом много камыша, привязал его к конским животам, и так переплыли они реку в месте, которое выглядело самым мелким. С тех пор Куи направлялся на юг через громадную пущу, стремясь к граду Калисия. В какой-то вёске они поменяли оружие убитых воинов на пищу, но на сей раз после обмена за ними пошла погоня местных людей, захотевших их ограбить. Только лошади Хельгунды и Куи были отдохнувшими и более быстрыми – самых быстрых лошадей выбрал Куи, когда готовился исполнить приказ Пестователя. И они сбежали, сумели провести лошадей по дну небольшого ручья, тем самым затирая за собой следы. С тех пор днем ехали они медленно и осторожно, объезжая поселения, по причине чего дорога для них сделалась более длинной. Лишь на третий день неожиданно увидали они перед собой всадника, вооруженного мечом, щитом и копьем, в железной кольчуге и в куполообразном шлеме, изготовленном из четырех кусков металла. Когда направил он своего коня в галоп, чтобы атаковать Хельгунду и Куи, конь княжны испугался, сбросил женщину с себя, после чего попал в яму и сломал ногу. Куи убил нападавшего, только вот конь его сбежал в лес.

Той ночью, наевшись жареного мяса добитого коня Хельгунды, Куи, как обычно, силой хотел взять княжну. И, как обычно, защищаясь перед ним, держала та нож в руке. Не боялся этого ножа Куи, поскольку знал, что это всего лишь такая любовная игра. Весьма удивился он, правда, ненадолго, когда нож вонзился ему в грудь. Ведь гораздо сильнее его самого, возжелала Хельгунда его коня, единственного, который у них остался. Утром забралась он в одиночку на холм и с его вершины увидала широко разлившуюся реку, а на берегу: валы, палисады и башни града-крепости. Знала она, что град этот должен быть Калисией. Женщина была уверена в том, что, переодетая в мужскую одежду, безопасно въедет она во врата и доберется до властителя. Куи оказался ненужным. Она запомнила его слова, что хотел бы иметь ее только лишь для себя, причем – навсегда. А ничего Хельгунда не боялась, как именно таких вот слов.

Через несколько дней Зифика, во главе трех сотен своих савроматских всадников и двух сотен щитников, взятых из Крушвиц, вступила в Гнездо, а в ее сторону, окруженный бесчисленными факелами, вышел Пестователь и тожественно провел в комнату, которую до сих пор занимала княжна Хельгунда.

После чего Даго вызвал к себе Спицимира:

- Выгнал ли ты уже карлицу по имени Милка?

- Да, господин. Она находится в Спицимире, который вновь стал моим староством, - ответил тот. Заметив, что Спицимир желает сказать что-то еще, Даго кивнул, дав тому разрешение говорить. – Получил я известие, что княжна Хельгунда безопасно добралась до Калисии. Повелитель Ибраим желает отослать ее Караку.

Очень внимательно глядел Спицимир в лицо Жаго, только у повелителя не дрогнула хотя бы века, не пошевелил он губами, не пошевелился у него под кожей хотя бы один мускул.

Совершенно безразличным тоном сказал Даго:

- Разве не приказал я тебе, Спицимир, отрубить голову Хельгунде?

- Я так и сделал, господин.

- Разве не приказал я тебе, Спицимир, отдать ее под мечи моих воинов?

- Так и произошло, господин. Ее тело порубили и бросили его в озеро.

- Кто же, в таком случае, находится в Калисии, если, как сам говоришь, ты исполнил мои приказы?

- Это какая-то лже-Хельгунда, господин.

- И я так считаю, Спицимир. В Калисии находится некая лже-Хельгунда, которую повелитель Калисии, Ибраим, нашел лишь затем, что желает он войны с нами. Как хорошо, что приказал я войску встать лагерем над Просной. Если Ибраим не выдаст нам этой лже-Хельгунды, от Калисии я оставлю только сгоревшие бревна. Ибо не будет в моем краю никаких Вольных Городов, что жиреют на торговле. Гнездо же станет новой Калисией.

После того разослал Даго приказы своим войскам и войскам Дунинов и Лебедей, жалуясь на неправоту жителей Калисии, которые придумали некую лже-Хельгунду, чтобы вызвать среди полян новые внутренние дрязги. Ведь не сам он, Пестователь, рубил мечом тело Хельгунды, а делали это десятки его воинов. Так что теперь пускай они или поклонятся воскресшей княжне, либо же покарают калисян за их обман.

- А если Ибраим не выдаст нам лже-Хкльгунду, так как перед тем отошлет ее Караку? - спросил Спицимир.

- Тем лучше, Спицимир, тем лучше. Ведь тогда у меня будет полное право сжечь этот город. Каждой ночью снились мне богатства Калисии, каждой ночью страдал я от того, что вся торговля идет через Калисию, а не через Гнездо. Еще подумал я, что если пожелает кто-то сбежать из-под моей власти к князю Караку, легче всего ему будет это делать через Калисию.

- Ну а Карак, господин?

- Сегодня получил я известие от канцлера Херима, что князь Карак захватил Каррадонон, выбил всех богачей и послушных им воинов. Добытый собой город приказал он назвать Караков. Много пройдет времени, прежде чем сможет он выступить против нас, так нужно будет ему одних богачей заменить другими. Не может вести он войн без командиров. Дунины и Лебеди уже под Калисией. Вскоре и я отправлюсь туда с Зификой.

- С королевой Зификой, - сказал Спицимир.

- Прочь! – поднял голос на него Даго и указал на дверь.

Зифика всего лишь два раза позволила Даго войти к себе в ложе. Всякий раз лежала она под ним неподвижно, словно неживая, пока не наполнил он ее своим семенем. Перед третьей ночью предупредила она его, чтобы больше к ней не приходил, ибо чувствует она себя беременной.

- Так рано? – удивился Даго. – Ведь всего три месяца прошло с нашей свадьбы.

- Женщина знает, когда в ней проклевывается новая жизнь, - ответила та. – Возьми себе какую-нибудь наложницу, поскольку савроматская женщина, будучи беременной, мужчин не принимает. А теперь, поскольку в последний раз лежим мы рядом в ложе, скажи мне, насколько правдивы секретные известия, будто бы ты полюбил княжну Хельгунду.

- И княжну, и ее сына Аслака порубили на куски десятки моих воинов…

- А она, целая и здоровая, очутилась в Калисии.

- То всего лишь лже-Хельгунда, Зифика. Или то результат чар? Так или иначе, но Калисия мне за эти чары заплатит.

- Ты не любил ее, - гневно заявила Зифика. – Теперь я вижу, что ты никого по-настоящему и не полюбишь, и следует беречься тебя, словно заснувшей змеи. ы хотел войны с Калисией, и теперь она у тебя будет.

- А ты не желаешь тамошних богатств?

- Хочу для себя и твоего потомка. Потому стану рядом с тобой, и мы будем сражаться плечом к плечу. Но не приходи больше в мое ложе. Если кто столь сильно желает власти, он и собственную жену способен укусить. Причем, даже в ее ложе.

Готовясь покинуть комнату Зифики, произнес Даго, уже на пороге, несколько презрительно:

= Я взял тебя в жены и сделал совладычицей. Только ты злоупотребила моим доверием. Стала называть чувства и дела, а это остается исключительно за мной. А впрочем, что известно тебе о людских чувствах? Для тебя любовь – это постоянное порабощение мужчины и власть над ним, его послушание. А что известно тебе о природе великанов? Представляешь ли ты, как выглядит громада отречения их любви и громада страдания? Невозможно одновременно любить женщину и любить власть, это то же самое, что одновременно быть и великаном, и карликом. Ты ии один, или другой. Следи за собой и помни, ты обязана родить мне великана, а не карлика, который позволяет порабощать себе женщине.

Когда же, несмотря ни на что, похоже, исключительно из любопытства, вновь пришел Даго к дверям спальни Зифики, застал он там двух савроматских воинов. Захотел он войти, но те скрестили перед ним свои копья.

В какой-то миг он хотел вытащить Тирфинг и снести им головы, но ведь пришел только лишь из любопытства. Не следовало вызывать свар при дворе, в войске, когда начинали они поход на Калисию. Но уверен был в том, что с первого же мгновения, как увидел те три сотни вооруженных воинов, которых привела Зифика из Мазовии, почувствовал к ним неприязнь. Были они очень высокими и широкоплечими, двигались мягко и по-женски, но отличались невероятной силой. Их смуглые лица с несколько скошенными глазами и длинные усы, закрученные наверх, придавали им выражение дикой суровости. Не отличались они склонностью и к братанию с другими отрядами: стояли отдельным лагерем, общались вполголоса. Вооружение их было несколько старомодным: кольчуги на кожаных кафтанах, шлемы с одним бычьим рогом или парой, короткие мечи, круглые щиты, дротики и луки. Где и когда, каким-таким образом успела их Зифика завербовать и организовать в крупные отряды?

Даго вызвал к себе Херима.

- Не сообщил ты, писарь, что происходило в Крушвице и в мире, когда завоевывал я Гнездо, - гневно начал он.

- Я привез целый сундук берестяных свитков, господин, только ты не допустил меня к себе, ибо Спицимир был тебе ближе.

- Тогда говори сейчас…

- Влоцлав угнетает народ. Сотни свободных людей превратил он в невольников. Порт у него почти что готов, так что сейчас строит он крепость. Народ же взывает к тебе…

- Искусство правления говорит, что повелитель не должен иметь иных забот, не посвящать себя иным ремеслам, не иметь никаких иных мыслей, как только о делах державы и войска. Что делала Зифика? Откуда взяла она савроматских воинов?

- Поначалу она сидела в Крушвице и присматривалась к тому, как управляет Кендзержа.Она приготовила для тебя, господин, двести щитников, одела их и вооружила. У кажого из них имеется кафтан, кольчуга, куполообразный шлем и продолговатый щит, за которым способен весь укрыться…

- Видел…

- Схватил я двух шпионов Ростислава, которые изображали из себя монахов. Подверг я их пыькам, и признались они, что император ромеев победил сарацин и отогнал их наконец-то от своих границ, благодаря чему смог он проявлять больший интерес к нашим землям. Он победил болгар и окрестил царя Бориса, которому, чтобы принять крещение, пришлось зверски убить пятьдесят шесть бояр. И к тебе, господин, тоже будет выслано посольство монахов, дабы ты окрестил свой край, как сделали это Ростислав и Борис.

- Я спрашивал тебя не только о делах в мире, но и о Зифике.

- Сама она, в основном, охотой занималась. Потом откуда-то узнала, что ты захватил Гнездо, что обманул своих воинов, отдав им под мечи тело какой-то девки, как помиловал Хельгунду. Тогда-то потеряла она к тебе доверие, отодвинулась от моих советов. Встала она во главе нескольких десятков всадников и отправилась в Мазовию. Назначила человека, который в качестве градодержца должен будет отстроить Плоцк, приняла дань от старосты Псаря в Высоком Граде. Быть может, нашла она часть богатств савроматских женщин, поскольку вскоре староста града Рацьонж и староста Чехан из другого града в глубине Мазовии отдались в ее пестование. Это они отыскали для нее три сотни савроматских невольников, которые стали воинственными словно Дикие Женщины, что вымерли по прчине заразы. Предупреждаю тебя, господин, что есть в их крови какая-то дикая подданность в отношении Диких Женщин, вот и любят они последнюю из них, Зифику, какой-то слепой и непонятной любовью. И называют ее "королевой".

- Знаю.

- Она расширила границы твоей державы вплоть до староства Чехана. И внесла в качестве приданого Мазовию.

- Не имела она права кого-либо брать в пестование. Известен тебе такой франкский обычай, что вассал моего вассала – не мой вассал? Что мне с ее вассалов, раз не мне, но ей будут они послушны?

- Она испугалась того, что, влюбившись в Хельгунду, ты забудешь о ее правах. Так что не следует, мой повелитель, ни пренебрегать ею, ни уменьшать в правах владычицы.

- Ее право – это рожать детей. Уйди, Херим, пока не сделал я тебе чего-нибудь плохого, - разозлился Даго.

И Херим послушно ушел, не рассказав Даго всего, не предупредив его так, как обязан был канцлер державы предостеречь повелителя своего. Там, в Крушвице, когда пребывал он долгими часами один на один с Зификой, понял Херим, что лишь ненадолго позволила та согнуть себя, словно ветку молодой березы, но сразу же, лишь только прекратился нажим мужской силы Даго, распрямилась она и вновь стала Дикой Женщиной. Можно ли, впрочем, изменить уже сформировавшуюся людскую натуру? Можно ли укротить взрослого дикого зверя?

Не сказал еще Херим повелителю своего, что открыл он в себе любовь к Зифике, которая началась уже очень давно, когда та еще изображала из себя мужчину. Не выдал Херим Даго, что он повесил занавеску у себя в канцелярии, чтобы она, сколько раз не пожелала, могла прислушиваться разговорам с его посланниками. Так узнала она про Хельгунду, про странную страсть, которой одарил княжну Даго, что даже народ обманул. Это он, Херим, первым услышал от Зифики, что та беременная. Понял он, что если Зифика станет проявлять послушание мужу, то лишь затем, чтобы ребенка, которого родит, станет вскоре наследником Даго. Сказала она Хериму, что если Хельгунда, целая и здоровая, станет женой Карака, дитя из ее лона, даже с Караком зачатое, будет иметь право по матери на трон Пепельноволосых, что в будущем может подорвать права потомства Даго и Зифики. "Если он глупец, тогда я проявлю мудрость", - заявила она Хериму. Потому-то и приказала она свои воинам называть себя "королевой", а Мазовию считала чем-то личным, независимым от державы полян. В глубине души меньше чувствовала она себя женой Даго, чем его вассалом. И об этом мог сказать Херим Даго, вот только не сделал того, ибо полюбил и ее, и ее, вот только каждого различной любовью.

И так вот они оба, Даго и Зифика, во главе хорошо вооруженных воинов отправились на Калисию, чтобы помочь Палуке с Авданцем, а так же войскам Дунинов и Лебедей. Вел Даго сто пятьдесят лестков, что были в багряной одежде и, подобно ему самому, носили белые плащи. А чтобы еще сильнее сделаться похожими на Пестователя, на вершинах шлемов у них торчали конские хвосты. Еще вел Даго сто пятьдесят конных, одетых в красные кафтаны, а командовали ими владыки в белых плащах лестков. Пять сотен щитников было у Даго, а три сотни савроматских конных воинов вела Зифика. Десятки телег с едой и оружием тянулись за ними. В Гнезде Даго оставил только Спицимира и его людей, которым дал он право носить черные плащи, ибо приказано им было стать стражами порядка в державе.

Везло Пестователю в его военном походе. Ни во время жатвы, ни в пору цветения вереска, ни в пору очистки льна – не упало ни капли дождя. Пахари, что удобряли землю навозом и засеяли озимые хлеба, видели, что не проросло ни единое зерно, и что весной придется повторить и пахоту, и сев. Только для калисян было это еще большим несчастьем. Этот древний город, о котором говорили, что существует он дольше, чем самые старые деревья в пущах, выстроили на острове в разливах Просны. Но было это тысячу, а то и больше лет назад, когда дорогу из Ромы до эстов и куров, что вела за гинтарасом, называемым янтарем, за мехами и невольниками, охраняли стародавние луги, объединенные в союз множества племен. С того времени река Просна неоднократно меняла свое русло – то отдалялась от града, то снова к нему приближалась. Пропал остров, и только лишь болота окружали град. Болота эти подпитывались весенними и осенними подъемами аод рек Покрывицы, Просны и Свендрии, необыкновенно сухое лето вызвало, что во многих местах болота утратили свою предательскую силу, и там, где обычно гибнул даже человек на коне, сейчас можно было пройти, не замочив ног. Было вообще-то в Калисии несколько рвов глубоких, которые окружали град, три ряда деревянных палисадов, выстроенных по подобию павлиньего глаза, так, что сам донжон находился в сложном для захвата месте, в самом наименьшем местечке. Только древний этот город обладал огромным посадом, практически полностью беззащитным, ибо всегда защищали град болота и трясины. В посаде были сотни купеческих домов, складов с товарами и всяческим добром, теперь отданных на милость и немилость захватчиков.

Управлял градом совет старейшин, сложенный из представителей самых богатых родов, что выводили свое начало с беспамятных времен. пять лет назад выбрали они повелителем Ибраима из сарацинского рода. Ибраим оказался хорошим защитником града, ибо, когда подошли висуляне во главе с князем Караком I, благодаря большому числу наемных воинов, он не только Калисию защитил, но и ударил на Карака с помощью шлензян, что напали на висулян с тыла, и нанес Караку громадные потери. И с той поры никто не ожидал, чтобы в короткое время появилась сила, вновь способная напасть на Калисию. Потому-то пренебрег Ибраим помощью шлензян и не оплатил их по заслугам, в связи с чем почувствовали они себя униженными. Держава Пепельноволосых была разбита, сотрясали ее внутренние сражения, только никто из отдельных богатых лендицов или гопелянов, Поала, к примеру, или Дунин, не был в состоянии захватить Калисию. Княжна Хельгунда охотно принимала дары от купцов этого града, впрочем, была она с ними связана, ибо из Калисии направлялись купеческие караваны через Гнездо за солью. Так что не обращал никто внимания на известия о каком-то Пестователе, который с бандами лестков стал воевать с богачами и княжной. А тут пришло сообщение, что Пестователь этот вначале захватил Крушвиц, а потом – Гнездо, княжну Хельгунду и Аслака воины Пестователя порубили мечами, богатых Дунинов из Познании и Лебедей из Лонда охватил страх, посему сложили они дань Пестователю. Он же – человек таинственный и преудивительный – войска, которые против них послал, лагерем над Просной расположил, не слишком далеко от Калисии, но и не очень-то и близко. Обеспокоило это Ибраима – такое большое число воинов в близости Калисии, но тут пришла успокоительная весть, что Пестователь со всеми этими воинами собирается отправляться на дальний север и напомнить князю Гедану, чтобы тот заплатил за посланные ему по реке Висуле товары. Так почему должен был заботиться обороной града повелитель Ибраим, раз более тысячи лет существовала Калисия, и никто ее до сих пор не захватил и не ограбил, хотя многие пробовали, как, к примеру, совсем недавно, князь Карак I. Теперь заменил его Карак II, только случились у него неприятности с богачами, так что боролся он за власть в своем краю. Так что, похоже, не имелось никакого интереса у Пестователя, чтобы нападать на Калисию, раз была она градом, никем до сих пор не добытым, а ему не от Калисии, но от Гедана требовалась заплата. Правда, не было точно ведомо, кто есть этот Пестователь, так что следовало пока удержаться с оценками поступков этого человека. Кто знает, не станет ли Калисия вести с ним дела, развивать торговлю, раз владел он солью гопелянов и, как ходили слухи, готов был обеспечить безопасность поездок всем купцам, что станут проезжать через его край? Крупным купцом был Ибраим, а не воином, и в глубине души всегда удивлялся он тем, что предпочитали воевать, а не торговать. Ранее дела между Калисией и Пепельноволосыми складывались хорошо; быть может, точно так же хорошо, а то и лучше сложатся со странным Пестователем, который разбитую Державу Пепельноволосых начал собирать и возрождать. На самое плохое – то есть подход войск Пестователя под Калисию – тоже имелось средство: золото. Только глупец готов был бы осаждать непобедимый до сих пор град, вместо того, чтобы принять от него дань в виде золота и других товаров. А этого в Калисии хватало.

Как однажды при дворе Ибраима появилась вдруг княжна Хельгунда, одетая в рваную мужскую одежду, без сопровождения, на шатающемся от потери сил коне. Она рассказала о тревожащих делах. Прежде всего, о том, как Пестователь обманул собственное войско, и дал порубить воинам никому не известную девку, ее же саму в живых оставил, чтобы впоследствии жениться и на княжеском троне рядом с Хельгундой усесться, не рискуя тем, чтобы назвали его самозванцем. Перекупила Хельгунда своих стражей и только лишь благодаря этому сбежала из Гнезда, чтобы объединиться с Караком II и вместе с ним отвоевать утраченный трон Пепельноволосых. Сбежала она как раз через Калисию, а не иным путем, поскольку желала предупредить Ибраима, что Пестователь со всей уверенностью нападет на город. И не выкрутится Ибраим никаким подарком, ибо в замыслах Пестователя следует Калисию сравнять с землей, ибо Пестователь желает сделать Гнездо новой Калисией, перехватывая на себя всю торговлю между востоком и западом, между севером и югом.

- Готовься к обороне града, меня же отошли к Караку, - сказала под канец Хельгунда. – Карак захватил Каррадонон, покорил богатеев и теперь по моему уговору сможет прибыть на помощь Калисии, когда Пестователь начнет осаду.

Что тут мог поделать ибраим, как не послушать совета княжны? Дал он ей богатые женские платья, сильный эскорт и отослал в Край висулян, а сам начал готовить град к обороне.

Тем временем первые отряды войск Пестователя появились раньше, чем ожидалось. Из-за этого в городе не смогли собрать соответствующие количества зерна. Воины Пестователя перехватили несколько возов, наполненных зерном, и три крупных стада скотины, которую гнали в град. Но нападения на Калисию так и не было – говорили, что воины и отдельные отряды ожидают подхода основных сил во главе с Пестователем, повелителем полян, ибо теперь они сами себя называли полянами. В граде настроения совсем нехорошими были, многие купцы попросту сбегали в край шлензян и в град Вроцлавию, забирая возы с семьями и то, что удавалось, из имущества. Никто не мог сказать, сколько их попало в руки шаставших вокруг Калисии полян, сколько из них было убито, а имущество их – разграблено. В подобной ситуации, когда на далеком горизонте – ибо земля здесь равнинной была, а вокруг Калисии леса давным-давно были вырублены – показались новые войска в красных одеяниях, заблестели на солнце шлемы и панцири, Ибраим собрал совет старейших и предложил отправить посольство к Пестователю с предложением выплаты дани.

Всю дорогу по направлению к Калисии Даго ехал молча, хотя рядом с ним были Зифика и Херим. Когда на ночь ставили ему белый шатер, Даго закрывался в нем и никого к себе не допускал. всего лишь раз потребовал он от Херима, чтобы предоставили ему вырисованные на бересте очертания Страны Крылатых людей и шлензян, что было знаком того, что рассматривает он все последствия войны с Калисией.

Не боялся он ни Длинноголовых, ни Крылатых Людей ибо, как говорили шпионы Херима, не было у них могучих войск или великих вождей. В будущем году решил Даго ударить на них, а все потому, что способствовали они Караку, и соль желали покупать из Велички, а не из куявских жуп. Вопрос соли и должен был стать предлогом к войне и захвата Ленчиц и Серадзы, хотя это уже грозило непосредственным столкновением с державой висулян. Но чтобы начать в будущем году военные действия на востоке и юго-востоке, Пестователь должен был чувствовать себя безопасным от шлензян. Ведь кто знает, а вдруг при вести о его силе не организуются они и не ударят на него тогда, когда сам он будет занят войной с Калисией, как случилось подобное, когда Карак I пожелал захватить град купцов.

О шлензянах Даго знал довольно много из сообщений, содержавшихся в канцелярии императора ромеев. Якобы, образовывали они когда-то могучую державу, сложенную не только лишь из шлензян, но и дзядошицов, требовян и бобржан. Для защиты от соргов, по обоим берегам реки Бобер выстроили они укрепленный рвами могучий вал, и такой длинный, что в два дня верховой езды нельзя было осмотреть его с начала и до конца. У этих народов имелось совместное священное место – Гора Шленза – где Солнцу поклонялись еще в древние кельтские времена. Горы эти, опоясанные каменными валами, служили культу и в более новые времена, соединяли они различные народы, хотя давняя держава шлензян уже распалась, а валы и рвы над Бобром размывались дождями. В краю это с сырым климатом, "шленгвой" названном – отсюда взялось и наименование Шленза – появились родовые ополья, каждое из которых занимало какую-то территорию, где каждый род по-своему хозяйствовал. В Фульдских Хрониках записано было, что было у шлензян много градов, самым могучим из которых была Вроцлавия, куда стремились купеческие караваны из Великой Моравы, из Италии, от франков. Из Вроцлавии вели два купеческих тракта: один через Караков до самого Киева, а второй через Калисию, на севере, к эстам и курам. Могучими градами управляли, в землях, непосредственно граничащих с владениями Калисии, шлензяне из Миличи. Уже само приближение первых отрядов армии Пестователя к Калисии, то есть к непосредственной границе с шлензянами, должно было вызвать там тревогу и объединение отдельных опольев, организацию армии, которая, если не сейчас, то в будущем, могла вступить в державу полян, причем, в самый неподходящий для Пестователя момент. Имел ли право Пестователь рассчитывать на то, что не предадут его тогда Дунины из Познании или же Лебеди из Лонда?

Так что с богатыми дарами выслал он Херима в град в Миличи, чтобы заверить тамошних шлензян, что остановится сам на реке Барычи, а затем повернет назад, в Гнездо. Послал он дары и повелителю Миличи, некоему Стоймиру, старосте без сыновей, зато с семью дочками. Предложил Пестователь, чтобы староста Стоймир выдал своих дочерей замуж за двух сыновей Авданца, роду которого он, Пестователь, отдал земли и вёски до самой реки Обры. Что же касается самого Стоймира, то не требует он от него никакой дани, а всего лишь обычного почитания, а еще – чтобы тот отдался в пестование.

Так что прикрылся Даго от шлензан, чтобы иметь возможность свободно и полностью расправиться с не захваченной до сих пор богатейшей Калисией. Не знал он, что повелитель Калисии высылал послов во все родовые ополья шлензян, и даже их предводители собрались на Горе Шлензе, проведя там особенный совет. Вот только слишком велика оставалась в них горечь за низкую награду, полученную ими от калисян, когда пришли им с помощью и ударили сзади на войска Карака I. Так что не особо спешили они, чтобы и на сей раз собрать свои дружины, выбрать себе одного предводителя и пойти на помощь Калисии. Да и мало чего знали они об этом преудивительнейшем Пестователе, который столь быстро завоевал Крушвиц и Гнездо, княжну Хельгунду порубил мечами своих воинов, который принял дань от Дунинов и Лебедей. Стоило ли навлекать гнев такого человека, уверявшего в своей миролюбивости, ради защиты Калисии, неблагодарной за оказанную не столь давно помощь? Другое дело, если бы Пестователь этот пожелал пересечь реку Барыч и захватить какое-нибудь ополье. А ведь он о браках между шлензянами и полянами говорить желал, соль из куявских жуп обещал…

Так что ничего не оставалось у повелителя Калисии, Ибраима, как отправиться в посольство к Пестователю, бесчисленные войска которого увидел он на горизонте. Вычесал Ибраим свою белую бороду, надел украшенные золотом одежды, и во главе двух десятков разодетых, как и он сам, всадников выбрался в лагерь Пестователя, в его белый шатер. А там увидал он на позолоченном троне Пепельноволосых, который привезли прямо сюда на телеге, молодого мужчину с белыми волосами и со Священной Андалой на лбу. Золотой панцирь был на Пестователе, белым плащом был он окутан. Рядом с ним стояла женщина в мужском одеянии воина, держащая лук в золотых оковках; двое воевод в белых плащах и наиболее богатые из Дунинов и Лебедей, а еще канцлер, что гусиным пером писал на берестяных рулонах.

Поклонился Ибраим и обратился к Пестователю:

- Что привело тебя под Калисию, господин? Ты желаешь золота, драгоценных камней, невольниц, дорогих одеяний и сукна?

И ответил ему Пестователь:

- Привела меня огромная несправедливость, которую я и мой народ познали от калисян. Перебралась мерка обид народных от княжны и богачей. Победили мы их, а княжну Хельгунду и ее сына Аслака воины порубили мечами. Тем временем ты, Ибраим, некую новую Хельгунду привел на свет, а это означает, что должна она быть некоей лже-Хельгундой. Выходит, желаешь ты устраивать в моей державе какие-то замешательства, ибо мы выбили род Пепельноволосых, а ты его вновь творишь.

- То была настоящая княжна Хельгунда. Я отослал ее князю висулян, поскольку обручена она ему, - ответил Ибраим.

Тогда вышел Пестователь из шатра своего и вызвал к себе десятки воинов. Спросил он у них:

- Вы ли это порубили мечами княжну Хельгунду и ее сына Аслака, уничтожая род Пепельноволосых?

- Да! – крикнули те.

Указал им Пестователь Ибраима и сказал:

- А этот вот человек, властитель Калисии, утверждает, будто бы воскресил Хельгунду, будто бы принимал ее у себя в гостях, а потом отослал к князю висулян.

Начался тут ужасный вопль, крики и битье мечами по щитам: либо Ибраим это колдун страшный, что способен трупы воскрешать, либо просто говорит он ложь.

- Покажи нам лже-Хельгунду! Покажи нам лже-Хельгунду! – орали воины Даго.

Дошло теперь до Ибраима, что нехорошо он поступил, приняв у себя княжну, даря ей дорогие одежды, предоставляя эскорт в дорогу в державу висулян. Следовало ему задержать ее, а теперь выдать этим воинам. Только вот откуда ему было знать, что пойдут так дела, что высохнут трясины и болота, что Калисия станет легкой добычей для наезда.

- Признай хотя бы, что принимал у себя не княжну Хельгуду, но похожую на нее женщину, то есть – лже-Хельгунду, - предложил Ибраиму Пестователь.

Но Ибраим, в первую очередь, был купцом, для которого слово означало больше, чем жизнь. За одно его слово в далекой Вроцлавии можно было получить товары и золото; и он сам доверял другим купцам, принимая от них только лишь слово. Оно среди купцов было наиглавнейшим. Так что гордо ответил он:

- То была истинная княжна Хельгунда. Я узнал ее, поскольку несколько раз с ней встречался. Я могу прекратить быть властителем Калисии, но если скажу я неправдивое слово, перестану быть купцом, а это хуже смерти. Не произнесу я неправдивое слово, но, если хотите, дам вам много возов с золотом, невольниц и всяческие товары. Каждый уйдет отсюда, сгибаясб под тяжестью добычи.

- Ты что же, меня за грабителя принимаешь? – гневно спросил его Даго. – Не за добычей я сюда пришел, но за правдой. Нет таких сил и таких чар, чтобы воскресить четвертованную под мечами женщину. Ложью ты запятнал свои уста. Уйди с глаз моих, ибо презираю я тебя.

И говоря так, ушел Пестователь в свой шатер, а Ибраим вернулся в Калисию, не договорившись о мире.

Когда же ушли они, спросила Зифика у своего мжа в присутствии Авданца и Палуки, Дунинов и Лебедей:

- Чего ты на самом деле хочешь, Пестователь? Он не воскрешал княжну Хельгунду, и ты не заставишь его сказать ложь.

И жестко ответил Пестователь:

- Калисия должна быть сожжена и сравнена с землей. На ее месте построю я всего лишь небольшой град.

- Так ты, господин, желаешь крови и убийств, насилий и пожаров? – перепугался Дунин.

Поглядел на него Даго с презрением и сплюнул ему под ноги:

- О чем тут говорить с глупцами, что не видят дальше конца своего собственного копья? Если не станет Калисии, купцам из Вроцлавии придется строить склады в Познании или в Гнезде и там открывать свои торжища. Искусство правления учит, что не только ишь ради своей славы воюет повелитель, но прежде всего – за торговые пути, за купеческие торжища, за богатство для края своего. Это я уничтожил Друзо, и с тех пор выросло могущество Гедана. Тысячу лет существовала Калисия, ну а я сделаю так, что не будет ее. Ненавижу ее, ибо она вошла в историю, а вот люди вокруг нее остались позабыты.

На следующий день на рассвете приказал Пестователь пяти сотням своих щитников ударить со стороны почти что сухих сейчас болот на слабее всего защищенную часть посада. Когда же вскарабкались щитники на валы и смогли открыть главные врата, в град ворвались три сотни савроматских воинов, и случилась такая резня, о которой на этой земле никогда еще не слышал. Три дня и три ночи горела Калисия. Тысячи людей: мужчин, женщин и детей были взяты в неволю. Огромная добыча досталась захватчикам. Воины сделались настолько богаты, что золото стало дешевле, чем до сих пор серебро, ну а серебро сделалось дешевле, чем до того солома.

Рассказывали, что когда бои уже шли внутри защитных валов Калисии и на ее улицах, в горящий град въехал Пестователь во главе ста пятидесяти лестков и лично напал на двор повелителя Ибраима, где спрятались наиболее выдающиеся наемные воины града.

Рассказывали, что меч, называемый Тирфингом, рубил людские шеи, словно серп срезает колосья в поле. Белый плащ Пестователя весь был забрызган кровью, он же сам так долго сражался, пока не ворвался в комнату Ибраима и собственноручно отрубил тому голову. Только лишь после того прекратил он сражаться, голову Ибраима приказал он насадить на высокую пику, а вырезанный из той же головы язык приказал нацепить на острие копья, помещенного рядом с головой бывшего повелителя Калисии.

- Так будет наказан всякий лжец, - заявил после боя Даго. – Так случится с всяким, кто увидит воскрешенную Хельгунду и не скажет, что это лже-Хельгунда.

Нашлось несколько горожан, которые сумели избежать резни и сбежали к Караку. Рассказали они обо всем князю и его новой супруге, княжне Хельгунде. После того всю ночь плакала княжна в ложе молодого Карака и умоляла его, чтобы собрал он войско и отомстил Пестователю. Только тот был беспомощен, так как выбил своих богатеев, не было у него ни многочисленных войск, ни командиров, а тут еще через Моравские Врата вновь вступили отряды Ростислава и, полностью разграбив град Висулу, с добычей вернулись они домой. Карак считал, что ему еще страшно повезло, что не направились они под Каррадонон и не начали осаду.

- Кто поверит, что я княжна Хельгунда и имею права на трон Пепельноволосых, если станет Пестователь головы и языки сечь? – спрашивала Хельгунда у своего молодого супруга.

- Правда и вера всегда на стороне сильнейших, - ответил ей Карак. – Родишь мне детей, и они тоже станут иметь права на трон в Гнезде. К тому времени я соберу достаточное количество сил, чтобы ударить на Пестователя. И тебе я пришлю его голову и его язык.

В граде Карака никто ранее не видел жены Пепельноволосого, потому ни у кого не могло быть полной уверенности, что Карак взял себе в жены княжну Хельгунду, а не, как говорили беженцы из Калисии, некую лже-Хельгунду, виня ее за то, что теперь Пестователь мстит Калисии. Три головы пришлось отрубить Караку и три языка вырвать, прежде чем перестали громко обсуждать его жену, называя ее фальшивой княжной. Вот только мыслей и подозрений людских нельзя ни мечом отрубить, ни вонзить на пику или копье. Так что со временем дошло до Хельгунды, что прав был Пестователь, когда говорил ей, что не считаются ни вещи, ни деяния, пока не будут они названы, а еще - каким способом будут они названы.

Тем временем, сто полных возов всяческого добра отослал Даго в Гнездо, двадцать возов взял себе Дунин из Познании, невозможно сосчитать, сколько телег всяческого добра и сколько невольников забрали себе Авданец и Палука. Меньше всех получили Лебеди, так как проявляли они в бою странную медлительность. Тогда обратился к Пестователю самый могущественный из Лебедей, Черный Лебедь из Лонда, и попросил его подбросить хоть немного больше из своей добычи, так как видится им, что уж слишком бедными возвращаются они из этого похода. И Пестователь почти что готов уже был одарить их двумя возами сукна, когда сообщил ему Херим, который занимался взятыми в неволю купцами – имевшими собственные склады во Вроцлавии, и готовыми оплатить свою жизнь и волю чистым золотом – что Ибраим, еще до того, как Пестователь осадил Калисию, вручил Лебедям триста нумизматов взамен за обещание измены. В сложный для Калисии момент должны были они напасть на стражу Пестователя, его самого убить, тем самым лишить армию вождя. Взяли тогда Лебеди три сотни нумизматов, но обещания своего не сдержали, неизвестно – из трусости или же потому, что Даго практически сразу очутился в центре боя со своими лестками, так что не было к нему для Лебедей доступа.

Таким образом понял Даго, что никогда не сможет он довериться тем богачам, которых сам богачами не сделает, ибо подобны они рыси, что лежит, притаившись, на ветви в пуще, и в любой миг готова прыгнуть на спину своей жертве. А так как надоело уже Даго проливать людскую кровь, предложил он Черному Лебедю в его шатре устроить пир для всего рода и Даго на этот пир пригласить, чтобы оговорить вопрос добычи. Но вместо Даго на этот пир пришел только Херим с кувшином вина, отравленным Зидалом, его доверенным человеком и исполнителем смертных приговоров. Разлил Зидал вино по кубкам всех пирующих, не исключая Херима, но когда все остальные свои кубки опорожнили, канцлер этого не сделал.

- Почему ты с нами не выпил? – спросил у Херима тот самый Черный Лебедь.

Ответил ему Херим:

- Слабо вы воевали против Калисии, и добычи взяли мало. Но, как о том говорят, позабыли вы о трех сотнях нумизматах, которые дал вам Ибраим. Так что домой возвращаетесь вы не такими уж убогими, как о том говорите.

Перепугались Лебеди, услышав такие слова. Некоторые из них схватились за мечи, чтобы убить Херима, который обвинил их в измене. Только яд уже действовал, стали они рвать вином и желчью, падая под столы на пол и умирая в страшных мучениях.

А в это самое время два сына Авданца добыли Лонд без какого-либо боя, убили остававшихся там Лебедей, старых и молодых, а еще женщин Лебедей с их детьми. Лестки же Даго начали охоту по всему краю Лебедей, по их градам и гродкам, по деревням и вёскам, убивая каждого, кто только прозывался Лебедем или кого так называли. Пощадили только лишь одного Лебедя – Рыжего, что сидел в бедном городке над рекой Вартой, которого другие Лебеди презирали, поскольку говорили, что он вообще никакой не Лебедь, а рожден был невольником, но вот мать его из Лебедей была. Именно этого человека привели пред Даго, а тот его краем собственного плаща покрыл и дал белый плащ воеводы, чтобы командовал он с тех пор дружиной Лебедей. К сожалению, войско Лебедей, узнав о смерти своих хозяев и открывшейся их измене, разбежалось по лесам, и почти что год потребовался, чтобы собрал их Лебедь Рыжий и в Гнездо привел, где еще раз, на глазах иных командиров и вождей, вложил свои ладони в ладони Пестователя, поклялся ему в верности, и вновь был накрыт краешком плаща Даго. Таким вот образом спасен был род Лебедей, только давнего богатства он так и не достиг, поскольку Лонд и давние их грады забрали себе Авданцы.

Громадной оказалась жадность старого Авданца и его сыновей на любые земли и грады. Мало было им Геча, Лонда и земель вплоть до реки Обры, потому, пользуясь замешательством, вызванным расправой с родом Лебедей, обвинили они в способствовании Калисии некоего Честрама из града Честрам, напали на него, самого убили, а град признали собственным. Видя, что Авданцы великую силу накапливают, и уже вышли к реке Барычи, поскольку Честрам лежал между Оброй и Барычью, выступили Херим со Спицимиром перед Пестователем, что фальшивым было обвинение того Честрама в измене. Разгневался Даго Пестователь на Авданцев, отобрал у них Честрам и отдал град некоему Чеславу, обычному лестку, который плечом к плечу с Даго храбро сражался в ходе захвата Калисии. Умоляли его Авданцы, чтобы Даго, все же, отдал им град в Честраме, так как над Барычью находятся дымарки, необходимые для производства железа, а они, будучи кузнецами, железо любят. Еще говорили они, что крепость в Честраме и земли между Оброй и Барычью станут отделять их от стоймира в Миличе, а ведь сыновья кузнеца Авданца считают его тестем. Только Пестователь оставался непреклонным и подтвердил свою дачу Чеславу, обязав того, чтобы купцов, направляющихся из Вроцлавии, окружал опекой и заботой после пересечения речи Барычи, пока не доберутся они до Обры и земель Авданцев. Ибо опасался Пестователь растущего могущества Авданцев, и не хотелось ему, чтобы владели они столь же громадными землями, которыми владел и он сам. И хотя в сердцах Авданцев осталось сожаление в отношении Честрама, Пестователь не стал обращать на это внимания, ибо наука правления учила его, что кто-либо обязан получить, скорее, меньше, чем больше.

Слишком близко к сердцу принял Херим отравление Лебедей. Опустился он перед Пестователем на колени и спросил:

- Почему именно меня, господин, заставил ты глядеть, как блюют вином, едой, желчью и ядом?

Усмехнулся Даго, поднял Херима на ноги.

- Приказал я именно тебе, а не кому-либо иному, это сделать, потому что люблю тебя. Ты рассказывал мне когда-то, что жил среди разбойников и брал на себя их вины поскольку "один обязан нести бремя другого". Это я приказал отравить Лебедей, а ты – попросту – несешь бремя моего приказа.

- Я живу не среди разбойников, но при дворе Пестователя, - заметил Херим.

- А какая разница, - рассмеялся Даго. – Разве не разграбили мы Калисию, словно бандиты. И разве не разбойники взяли от моих врагов триста нумизматов, чтобы убить меня?

- Но разве нет разницы между тобой и разбойником, между мной и бандитом?

- Какая же это разница?

- Не из желания выгоды нападал ты на Калисию, но ради добра своей державы. Ты - Пестователь, а я твой канцлер.

- Ты прав, Херим. Тайна власти кроется в назывании деяний, чувств, вещей и поступков. Разве должна была остаться безнаказанной измена моих первых людей? По собственной воле Лебеди положили головы под мой плащ. Или ты считаешь, будто бы мой плащ – это обычная тряпка? Скажи правду, что ты чувствовал, видя, как Лебеди извиваются у твоих ног?

- Я испытывал отвращение, господин мой.

- А вот я скажу, что ты чувствовал себя, что ты чувствовал себя десницей справедливости

После того Даго вывел Херима из своего шатра, позвал лестков и в их присутствии дал Хериму титул – Десница Справедливости. Делая это, подумал он, что у повелителя не одна, но две руки. И Шуйцей Справедливости, про себя, назвал он Спицимира.

После того направился Даго со своими лестками до самой реки Барычи, и вонзил в ее течение три копья со знаками орла, тем самым показывая, что здесь начинается держава полян. Одновременно принял он в собственное владение тамошние дымарки, производящие железо, и заключил вечный мир с миличанами. Богатые дары отослал Даго двум дочерям Стоймира, связанным супружеством с двумя Авданцами, благодаря чему держава его обрела безопасную границу от шлензян. Затем, согласно своему обещанию, отдал он Авданцу Геч, приказал укорениться в Лонде, а на месте сожженной Калисии отдал приказ поставить деревянный городок.

И так, как было нарисовано это на бересте, подарил Пестователь Палуке град Жнин и окрестные грады, приказал еще сильнее укрепить Жнин и превратить его в твердыню, а еще поставить град в Накле, на правом берегу реки Нотечь, на землях, которые принадлежали уже поморцам. Как и всякий повелитель, желал он проверить, что сделают теперь поморцы, а это означало – получить ответ, как далеко сможет он расширить свои границы к северу. Сделав так много для многих, спокойно отправился он в Гнездо. Там, одним прекрасным вечером, в собственные покои, застеленные гуннскими коврами и шкурами диких зверей, вызвал он рыцаря Ящолта, которого весьма полюбил. Ибо прекрасно справился Ящолт с заданием, приведя в свое время Дунинов и Лебедей, дабы те оказали честь завоевателю Гнезда.

Когда же опустился перед ним Ящолт на одно колено, Даго показал ему свои пустые руки.

- Ничего нет у меня для тебя, Ящолт. Все, что добыл я, раздал.

- Жаль мне слышать это, господин, - откровенно ответил на это Ящолт. – Полюбил ты лестков, я же никогда лестком не был.

Тогда обнял Даго Ящолта и сказал, глядя ему прямо в глаза:

- Говорят, кто быстро дает, тот дважды дает. Я же скажу: кто умеет ждать, в три раза больше получает. Желаешь ли ты, чтобы я тебя трижды возвысил?

- Да, господин.

- Прояви тогда терпение, ибо нетерпение при ожидании возвышения бывает матерью измены. Так случилось с Куи. Его тело, пронзенное ножом, нашли воины, когда шли осаждать Калисию. Лежал он в четырех стаях от града, который желал предупредить, что мы идем против него. А ведь я обещал возвысить его над иными.

Язык глаз Ящолта был иным, чем язык глаз Куи. Наоборот, он уверял в верности и преданности повелителю. Потому поднял Пестователь Ящолта с колен, приказал покрыть его белым плащом, делая рыцаря лестком, хотя никаких земель пока что не мог подарить.

Тем временем, у Зифики вырос живот настолько громадный, что она уже не могла надевать мужскую одежду. А поскольку не желала она показываться савроматским воинам только как в воинском облачении, отослала она их в Мазовию, в Плоцк, Рацьонж и Чехан. При этом щедро одарила и приказала прибыть на первый же свой зов.

Так что перед наступлением зимы разослал Пестователь практически все свои войска в разные стороны края, чтобы весь народ в одинаковой степени почувствовал бремя их содержания. В Гнезде оставались лишь две сотни его лестков, две сотни щитников и сотня людей в черных плащах, которыми заведовал Спицимир.

В пору первых заморозков, когда земля сделалась твердой и барабанила под копытами подкованных лошадей, Даго, которому надоело жить при дворе, занялся охотой в окрестных лесах и пущах. На охоту он отправлялся, чаще всего, во главе трех десятков лестков; с ним же был четырнадцатилетний уже Ольт Повала, которого в последнее время он весьма полюбил, учил того стрелять из лука в козлов, серн и оленей. На кабанов приглашал он Ящолта или Спицимира, и в Гнезде приглашения такие считались знаком большого отличия со стороны Пестователя. Кабанов выгоняли из чащоб и гнались за ними верхами, бросая в них копья, что требовало огромного умения в езде среди деревьев и сильной руки. Как правило, охота длилась несколько дней, тогда ночевали у громадных костров, пили пиво и сытный мед, даже плясали. В это время полюбил Даго многих своих лестков, узнал их поближе, они узнали его и полюбили, поскольку лишь своим лучшим умением в охоте старался Даго над ними возвыситься.

Всего лишь раз пригласил на охоту своего канцлера, Херима, но тот отказал, объясняясь множеством работы в канцелярии, ибо в это же время тщательно собирались всяческие сведения о племенах, соседствующих с полянами, о бродах через реки, о крепости градов.

Ясно ведь было для всех жителей Гнезда, что Пестователь не остановится только лишь на уничтожении Калисии, ну а с наступлением весны наверняка попробует заставит князя Гедана, чтобы тот платил надлежащую цену за зерно, которое этой еще осенью поплыло к нему на многих судах. Задумывались и над тем, не думает ли Даго о завоевании новых краев, в особенности: края Крылатых Людей, которые перестали покупать соль из Куяв, но приобретали ее от князя Карака, из-за чего бедной сделалась казна державы полян, а вот казна княжества висулян стала богатой.

На самом же деле у Херима не было особо много работы, но он погружался в разврате так, словно в нем желал затопить свою любовь к беременной Зифике. Зидал приводил к нему все новых и новых наложниц, прежде всего, невольниц из Калисии, но и местных девок из Гнезда. Дочерей купцов и ремесленников. Видел Херим вожделение к женскому полу и в глазах Даго, когда тот пребывал в Гнезде, предлагал ему ту или иную девку, желавшую любви с мужчиной, столь красивым и сильным, но Даго сказал на это:

- Никчемным делается повелитель в глазах собственных подданных, когда проявляет жадность к их имуществу, и когда отбирает у них женщин. Разве не получил я титул Стража Обычаев?

Только поддался Пестователь мужским своим желаниям, когда Херим подошел к нему с хитростью, говоря:

- Много имеется в твоих лесах и серн, и кабанов. Не знаю, ведомо ли то тебе, что если желаешь, охотиться и на женщину можно. Сказал мне Зидал, что в хижине седельщика, живущего за Медвежьим Оврагом, держит он для себя целых три невольницы сарацинского племени, взятых в Калисии. Сам я никогда их не видел, только слышал об их красоте и заплатил за них Зидалу две гривны.

И дал Даго две гривны для Зидала. С тех пор вновь частенько отправлялся он на охоту, только уже без Ольта Повалы, без Ящолта или Спицимира, только лишь с кучкой из всего двух десятков лестков. Как правило, после недолгой охоты, приказывал он им разжечь костер в Медвежьем Овраге, а сам на целую ночь отправлялся в хижину седельщика.

Упал первый снег и очень тонким слоем покрыл всю пахотную землю, осел на лугах и уютно устроился в лесах. Как-то раз вызвал Даго к себе десяток лестков и, подгоняемый желанием поиметь женщину, ранним утром поскакал на охоту в сторону Медвежьего Оврага. Восхитил его мир, покрытый белизной снега, и зимнее солнце, на его глазах превращавшее снежинки в мерцающие капли воды, обвешивающие ветви. Был Даго впечатлителен к красоте мира и поглощал окружающие его виды, едучи на белом коне, вслушиваясь в грохот серебряных подков. Клубы пара исходили из конских ноздрей, у людей тоже пар из уст валил, легкие свободно вдыхали резкий, декабрьский воздух. "Так стану ездить я на охоты в мире мертвых, называемом Навью", - размышлял Даго и потряс головой, вспоминая свои беседы с христианскими монахами при ромейском дворе. Все казалось им грехом, страх перед адом перечеркивал любую радость в жизни. Верили они в суд своего Бога, которого рисовали наподобие старца с бородой, и утверждали, будто бы он воскресит умерших. Но тут же приказывали хоронить покойников без сожжения, ибо их Бог не обладал силой воскрешать людей из пепла в глиняных урнах, из выложенных камнями ям, или же, как Хлодра, из каменной ладьи. Даго же верил, что в Нави встретит Хлодра такого же, как при жизни, и такую же, как при жизни, Астрид, что любила мужчину сильнее самой себя.

Снег тоненьким слоем лежал на земле, почва под ним тихонечко отдыхала. Из-под соломенных стрех в вёсках поднимался кверху дым, и словно бы надолго застывал в безветренном воздухе. Из-за оград доносился собачий лай и мычание скотины; кмети, что жили рядом с Гнездом, чувствовали себя в безопасности и жили богато. Он, Даго, сделает их еще более богатыми, когда из новых венных походов привезет добычу; станут они есть из серебряных мисок и пить из посеребренных кубков. Никогда он не позволит, чтобы нога чужого воина потоптала хотя бы один загон хлебов. Женщины этих кметей родят новых воинов, и те – когда подрастут – с каждым годом станут жить все богаче.

Он, Даго, рожденный от женщины карликового рода Землинов, взял эту землю в свое пестование. Он, выгнанный на луг под Черным Бором, противостоял волчице, поскольку зачал его великан Боза. Это правда, что иногда в нем пробуждалась кровь карликов. Так случилось, когда отпустил он из Гнезда живую Хельгунду. Но гораздо больше раз бывал он великаном, дающим жизнь и дающим смерть. Херим опишет его историю, расскажет о сражении с драконом, о великанских спалах, от которых остались только песни. И он, Даго.

Он въехал в лес, вырубленный ради строительства и укрепления валов и домов Гнезда. Только дальше охватил его полумрак пущи и тишина безлистой чащобы. Чем дальше он ехал, тем более настырной становилась мысль о трех южных женщинах, живущих в роскоши в хижине седельщика. Херим с Зидалом позаботились о том, чтобы у них были красивые посеребренные сосуды для купания, благовония, гребешки для волос и богатые одежды. Их ладони были чрезвычайно деликатными, прикосновения их губ приносили огромное наслаждение. В занятиях любовью проявляли они полнейшую преданность и совершенное отсутствие стыдливости – совсем иначе чем Зифика и местные женщины. Только лишь при воспоминании о княжне Хельгунде живее билось сердце Даго. Не понимал он самого себя, когда позволил ей покинуть Гнездо. "Околдовала она меня", - подумал он и почувствовал в себе ревность, что теперь телом Хельгунды пользуется Карак, в то время как сам он, Даго, должен украдкой невольниц с юга.

Даго оглянулся за спину и приказал воинам, чтобы те поехали в Медвежий Овраг. Там пускай они разожгут костер и ожидают его до рассвета. А утром они отправятся на Белые Болота, где, быть может, им удастся окружить лося.

Даго свернул в чащу, а лестки догадывались, куда он едет, почему встретится с ними лишь на рассвете. Но даже оставшись сами, они не пытались шутить или обмениваться замечаниями о том, чем Даго будет заниматься этой ночью. Дело в том, что в конце отряда ехали с ними четыре воина в черных плащах из отряда управляющего Гнездом, Спицимира, который, вроде как, слышал даже не высказанные слова. Эти люди никогда не улыбались; не понимали они шуток, но никогда не проявляли какого-либо гнева, злости или неприязни. Ходили слухи, что и убивали они тихо, без радости, но и без мстительности. Лестков они не касались, зато их боялись в граде, поскольку каким-то волшебным образом всегда знал они, где кто-либо закопал деньги или серебряные гривны, из которых не отдал одну пятую в казну Пестователя.

Хижина седельщика была длинной, поскольку в одной части было его жилище и помещение для девиц, а во второй части располагалась его седельная мастерская, еще он держал там же коня и двух коров. Хижина, которая прямо присела от старости под тяжелой крышей из соломы, находилась на краю поляны, распаханной на зиму и засеянной озимой рожью. Белый жеребец Пестователя несколько раз споткнулся на комьях распаханной сохой земли, что принял Даго за недоброе предсказание. Увидел он дым, выходящий из стрехи, но не услышал лая собак. А ведь у седельщика были хорошие и чуткие псы. И сам хозяин был сильным, умело владеющим мечом человеком, была у него мощная жена и два подраставших сына. Если кто живет на пустоши и на отшибе, должен уметь защищаться, иметь чутких псов, предостерегающих перед чужаками.

Даго сделал большой круг и с рыси перешел на шаг, затем, уже услыхав запах дыма от смолистых щепок, остановил коня и заглянул на двор седельщика. Псы все так же молчали, зато парила большая куча конского навоза. На свежем снегу повсюду виднелись следы лошадиных копыт. Задумался Даго: а почему это бочка для воды возле колодца с журавлем перевернута, и вода вылилась из нее огромной лужей. Кто же это так напрасно разливает воду, если натаскаться ее надо, прежде чем извлечь из глубин земли…

Со стороны леса в доме не было окон, только лишь слепые побеленные стены. Даго направил жеребца на другую сторону, с тремя окнами, закрытыми тонкой звериной шкурой и с низкой дверью. Обычно, он сразу же соскакивал с коня, отгоняя собак. Из низкой двери к нему выходил седельщик. Теперь же вокруг царила тишина…

- Эй! Эй! – громко позвал Даго.

Свистнула стрела и ударила в позолоченную пуговицу на конском чепраке. Вторая стрела пролетела у Даго мимо уха. Пестователь услышал скрип створок ворот, и тут же несколько всадников выскочило из конюшни седельщика.

Даго ударил жеребца шпорами, так что тот поднялся на дыбы. Затем помчался по комьям почвы в сторону леса, а пятеро всадников мчалось за ним, подгоняя лошадей короткими хлыстами. Дважды оборачивался Даго – на воинах были серые плащи, панцири, поблескивающие несмотря на раннюю зимнюю темноту шлем. Усмехнулся Даго, так как не было коня, быстрее Виндоса, знал он, что без всякого убежит он в Медвежий Овраг, оставляя нападающих сзади.

Но тут из леса перед ним высыпало четверо всадников с обнаженными мечами в руках, со щитами, панцирями, в шлемах и опять же в серых плащах. Теперь понял Даго, что попал в хорошо приготовленную засаду. Он резко потянул поводья на себя, так что жеребец зарылся копытами в комковатой почве, чуть ли не усевшись на задних ногах и захрипев от боли, нанесенной ему мундштуком. Даго бросился в бой. Сначала ударил щитом первого справа нападавшего, когда же тот парировал удар своим щитом, конь Даго уже успел встать на ровных ногах, и Пестователь нанес удар Тирфингом. Он увидел только лишь оскаленные зубы и широко распахнутые глаза человеческой головы, валящейся под копыта жеребца. Остальные уже были рядом, один спереди, двое других – с боку. А сзади галопом приближалось еще пятеро.

Даго парировал щитом удар чьего-то меча, кто-то сзади так сильно ударил его по голове, что на землю свалился шлем с конским хвостом. И вновь Даго направил меч в открытое плечо воина, который заграждал дорогу к лесу, и отсек тому правую руку. Вновь вздыбил он Виндоса, а клинок Тирфинга летал влево и вправо. Тем, которые его атаковали, показалось, что очутились они среди молний, такими быстрыми были удары меча Даго. Но те, что прятались в конюшне седельщика, были уже близко, слышны были их окрики и сопение мчащихся галопом лошадей. "Вот как погибнет Пестователь", - подумал Даго и нанес колющий удар прямо в грудь очередного противника, рассекая его кольчугу и нанося глубокую рану. Чувствовал Даго, что не сможет защититься, окруженный шестью врагами. Пугающей показалась ему ярость и молчание людей в серых плащах. Какой же огромной была их ненависть, что хотели они его порубить в молчании, без привычных в подобных случаях военных воплей и ругани. Слышен был только стук мечей и щитов, храп лошадей.

Вдруг из леса выскочило четверо всадников в черных плащах. Услышал Даго их боевой клич – резкий и протяжный. Тут уже движения нападавших утратили свою силу, ибо почувствовали они себя попавшими меж двух огней. Этим кратким мгновением тут же воспользовался Даго и без труда отсек голову тому, кого только что ранил, и который уже валился в седле. Четверо людей Спицимира с обнаженными мечами напало на оставшихся в живых пятерых врагов. Неожиданность этого нападения была настолько огромной, что те развернули лошадей и стали удирать к хижине седельщика. Даго подогнал жеребца шпорами и помчался за удирающими.

- Еще одного. Еще одного, - повторял он негромко, видя, как уменьшается расстояние между ним и последним из недавних противников.

А у того конь споткнулся на комьях вспаханной земли и упал на передние ноги. Тут же Даго поравнялся со всадником и одним ударом отделил его голову от туловища. Друг рядом с ним оказались люди Спицимира. Даго остановил их громким криком: "стой!". Зачем гнаться за кем-то, если на поле боя остался человек с отрубленной рукой. Он расскажет, кто были те люди, которые покушались на жизнь Пестователя.

На место сражения вернулись шагом. Только воин на окровавленном снегу был уже мертв. Это кто-то из людей Спицимира, видя, что враг не может защищаться, добил его ударом копья в горло.

- И кто они такие? Кто их наслал?

Даго говорил с трудом, с трудом захватывая воздух в легкие..

- Это кто-то из богачей, господин. У всех хорошие лошади и справное оружие.

- А вы откуда здесь взялись?

- Староста Спицимир говорил нам, что слишком много воинов сопровождало тебя на охоте. Слишком многие знали, что ты сам бываешь у седельщика.

Один из воинов Спицимира, с черными, вислыми усами, с упругими и быстрыми движениями, соскочил с коня и подошел к какому-то из убитых.

- Ты, господин, положил трупом четырех. Выходит, это правда, что ты родом из великанов, - сказал он. Затем склонился над обезглавленным трупом и отрезал у того кошель с пояса. Разорвал завязки и высыпал себе на ладонь золотые солиды и серебряные динары. – Погляди, господин. Это не бедняк, не обычный разбойник, что шастает на дорогах. Приглядись, господин, к их одежде, их кольчугам, мечам. А лошади? Хорошо ухоженные и красивые…

Пестователь лишь кивнул.

- А вы не распознали лиц кого-либо из тех, что лежат там, либо тех, кто сумел сбежать?

Воины отрицательно покачали головами. Тогда Даго обратился к воину, срезавшему кошель:

- Как тебя зовут?

- Ченстох, господин.

- Получишь от меня награду: станешь лестком и теперь станешь везде меня сопровождать.

- Давайте завезем убитых в Гнездо и выставим их тела на торге, - предложил Ченстох. - Глядишь, кто-то их и узнает.

Только Даго распорядился иначе:

- Снимите с них доспехи, заберите кошели, отловите разбежавшихся лошадей. Продайте все в Гнезде. Все что заработаете – ваше. Но никто не может узнать о том, что здесь со мною случилось. Даже мои лестки, стоящие сейчас лагерем в Медвежьем Овраге.

- Неужто не желаешь ты, господин, узнать имя предателя, что наслал убийц на тебя? - удивился Ченстох.

- Трупы убитых затащите в дом седельщика. Если он сам и его невольницы мертвы, выведите лошадей и скотину. А всю хижину с покойниками спалите. Очень многие меня ненавидят, многие желают мне смерти. Я сам выберу для себя имя изменника, сам подниму на него меч. – Задумался Даго, а через мгновение прибавил, заставляя воинов удивиться еще сильнее: - Это хорошо случилось, что на меня напали. Ведь я разленился, предался разврату, вместо того, чтобы крепче держать меч в руке. Ибо бывает такое, что неважно, кто конкретно желает твоей смерти, главное: кому я желаю смерти.

Сказав это, он галопом покакал в сторону Медвежьего Оврага, а воины занялись исполнением его приказов. И когда Даго еще тем же днем, возвращаясь в Гнездо с лестками, увидал на небе облако черного дыма, это означало, что в хижине седельщика все были убиты наемными убийцами, даже невольницы.

- А ведь горит там, где дом седельщика, - обратил внимание Даго один из лестков.

Тот лишь пожал плечами и даже не глянул в ту сторону.

На следующий день утром канцлер Херим попросил разрешения поговорить с Даго:

- Трех красивых невольниц держал для тебя седельщик, господин мой. Говорят, будто бы ты приказал убить седельщика и тех женщин, после чего приказал сжечь их хутор.

- Это бремя вины, Херим, я возьму на себя, - мирно ответил Даго.

- Ты не веришь мне, господин, - печально сказал Херим.

- Так учили меня из Книги Громов и Молний в главе об осуществлении власти: "И не будешь верить отцу своему, и матери своей, а прежде всего – детям собственным и всякому, который слишком уж к тебе приблизится". Почему же забыл ты, Херим, что зимовать я должен был у богачей Дунинов в Познании, их хлеб есть, их вино и пиво пить, охотиться и веселиться с ними? Вышли немедленно туда гонца, пускай готовят для меня и моей челяди достойные комнаты и теплые местечки для пятидесяти лестков, которых я с собой заберу. И тебе пускай достойные палаты приготовят, поскольку нравится мне, когда ты не только при мне, но и со мною. Еще возьму я с собой Спицимира и пять десятков его воинов в черных плащах. Ведь ты у меня Десница Справедливости, а он – Шуйца Справедливости. В Гнезде же останется Зифика и Ящолт, который станет управителем Гнезда. Им я дам сто пятьдесят лестков м две сотни щитников. Как ты считаешь, не мало ли это, чтобы Гнездо оставалось в безопасности?

- Гнездо будет в безопасности. Но только не ты, господин, в граде Дунинов. Легко будет им пронзить тебя мечом или отравить. В Познании нельзя будет тебе заснуть, не обнажив предварительно своего меча. Но ведь у тебя столько богатеев. Зимуй у Авданцев, зимуй у Палуки, но только не в доме наибольших твоих врагов, которые никогда ни тебе, ни мне не забудут, что мы погубили их родичей, Лебедей.

Совершенно неожиданно Даго сказал на это:

- Убили седельщика и его сыновей, загубили трех моих невольниц, а на меня напало десять оружных.

- Это ужасно, господин, - перепугался Херим. – Не думаешь же ты, будто бы я кому-то сказал…

- Не думаю, - отрезал Даго. – Только не узнал я никого их тех, кто покусился на мою жизнь. Но ты указал мне их.

- Я, господин?

- Сам же сказал: не зимуй в доме наибольших твоих врагов.

- Тем более: нельзя тебе зимовать в змеином логове.

- Ошибаешься, - презрительно пожал плечами Даго. – История повелителей учит, что большинство из них было убито в собственных дворцах, а не в домах врагов. Не буду я в безопасности ни у какого седельщика, в собственном дворище, нигде и никогда, пока живет комес Дунин, а я не повелеваю Познанией. Как, собственно, переводится слово "комес"? Это не то же самое, что и "князь"? Что значит больше: "князь" или "Пестователь"?

- Не знаю.

- Мы узнаем это, когда останется или комес, или Пестователь. Так что обращай внимание на то, что будешь есть, что будешь пить, какую девку станешь лапать, поскольку даже в ложе может быть спрятан стилет.

Когда на следующий день Даго Господин и Пестователь отправлялся в Познанию, все люди из Гнезда высыпали на улицы и на дорогу, чтобы поглядеть на его лицо. Ибо многие считали, что больше он уже не вернется.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

ПОЗНАНИЯ

Целую зиму провел Даго у Дунинов в их могучей твердыне, выстроенной на Тумском Острове, посредине главного речища реки Варты. Двор у Дунинов был с двумя крыльями, весь из древесины лиственницы. Дворищн окружали валы из ящиков, такие же высокие, как в Гнезде, но рядом с крепостью на острове мог поместиться лишь небольшой посад. Так что мост на Варте соединял главное дворище с подградьем, построенным на берегу реки. Именно это подградье-посад сейчас сильно укрепляли, и только лишь первые морозы прервали земляные работы.

В саму крепость Даго смог завести только два десятка лестков и три десятка спицимировых воинов в черных плащах. Дунины оправдывались теснотой, и действительно: по домам и сараям под валами в страшной тесноте гнездилось более трех сотен прекрасно вооруженных воинов в синих кафтанах. Для потребностей Пестователя было отдано одно крыло дворища: там располагался он сам, Херим и Спицимир, а так же лестки и люди Спицимира. Во втором крыле поместилась челядь Пестователя, то есть первородные сыновья из наилучших родов полян. Пятеро Дунинов с женами и кучей детей пришлось удовлетвориться главной частью дворища. Остальные лестки и воины в черных плащах были размещены в посаде за рекой.

Только лишь после прибытия в Познанию Даго понял, насколько могущественны были Дунины, которым подчинялось множество меньших городков и вёсок, вплоть до самого Края Вольных Людей. Уже сама крепость заставляла задуматься об их силе, и не без причин заставляли они себя называть комесами. Самых главных Дунинов было пятеро, а предводителем у них был самый старший возрастом – комес Дунин, которого называли Толстым, у него было целых семь жен и бесчисленное количество детей. Даго, который поначалу подсмеивался над комесом, во всем согласился с ним, чтобы показать свое дружеское отношение к хозяевам. "Комес Дунин", - только так обращался он к Дунину Толстому, а тот отвечал: "Пестователь Даго". Но причин для столкновений всегда было достаточно много, поскольку и в посаде, и в самой крепости раз за разом вспыхивали ссоры между воинами Пестователя и Дунинов; споры эти всегда примирялись кем-то из людей Спицимира в черных плащах или же кем-то из хозяев. Но если не считать этих ссор или даже небольших стычек между воинами, ни Даго, ни Херим, ни кто-либо из их ближайшего окружения не открыл, будто бы кто-то пытался посягнуть на их жизнь и волю: Дунин Толстый и не скрывал того, что раз сто мог бы отобрать жизнь у Пестователя, только не позволял ему так поступить древний обычай, заставляющий уважать гостя, делая того неприкасаемым.

Херим предостерег Даго, что, скорее всего, Дунины только лишь притаились и ожидают подходящего случая. Шпионы Херима, разосланные по краю, время от времени перехватывали посланцев, которых Дунин Толстый посылал в Край пырысян, и даже Волкам или к князю Караку, чтобы те предоставили комесу Дунину оружную помощь в случае мятежа против Пестователя. Сколько посланцев удалось перехватить Хериму, но сколько их добралось до цели? Фактом было то, что, к примеру, князь Гедан щедро заплатил Дунинам за высланное теми по Висуле зерно, воск и мед, зато медлил с оплатой для Палуки и Авданцу, а прежде всего – самому Пестователю. Похоже, не верил он в крепость и длительность его власти.

Дунины и двор Пестователя проводили зимние дни, охотясь в околицах Познании или устраивая длящиеся допоздна богатые пиры во дворище. Охоты как раз поставляли мясо для столь большого числа воинов.

На эти охоты, столь любимые воинами, ведь если ты не охотишься на людей, следует тренироваться, охотясь на диких зверей – отправлялись богато одетыми, прекрасно вооружившись, с громадной сворой собак. К сожалению, с добычей возвращались не всегда, так как Дунинов иногда сопровождало по два десятка воинов, а Даго – такое же число лестков. Никто из людей не желал удаляться от других ради погони за добычей, чтобы не позволить себя предательски убить, так что охотились в куче и осторожно, скорее поглядывая на себя, чем на зверье. А отсутствие добычи оправдывали лежащими в лесах большими снегами.

Кк-то раз выследили громадного кабана, который, фыркая во все стороны и ранив собак, чуть ли не столкнулся с жеребцом Даго и через глубокие снега сбежал на высокие холмы. Погнался за ним Даго, и на вершине, где было множество сломленных ветром деревьев, вонзил в лохматую спину целых два дротика, а потом спрыгнул с коня и добил раненого кабана ударом меча. Когда же стоял он так над истекавшим кровью диким зверем, догнал его Толстый Дунин, который вовсе и не был толстым, самое большее – полный, с широким, налитым салом лицом, с бровями, заслоняющими ему глаза.

Исходили паром лошади, наполняя резкий зимний воздух запахом своего пота и переваренного овса. Светило зимнее солнце, и вершины холма видели перед собой эти двое громадное пространство полей и лесов.

- Вот она лежит, господин, земля Дунинов. Веками сидим мы здесь, защищая народ перед врагами, - сделал широкий жест рукой Толстый Дунин, а потом закончил мысль. : - А ты прибыл сюда не столь и давно. Карлица Хельгунды рассказывала, что родом ты из простых людей. Нет в тебе благородной крови.

И ответил ему Даго:

- Твой дед был самым обычным воином, которому Нелюб Пепельноволосый отдал во временное распоряжение твердыню Познанию. Но когда пришел Голуб, объявили вы себя повелителями Познании, ты же сам приказал называть себя комесом. Зачем так?

- Не знаю, - ответил изумленный Дунин. А немного подумав, прибавил. – Быть может, следует так делать, чтобы вырасти, как растут деревья? Не все деревья в пуще одинаково высокие и толстые.

- А я тебе скажу, что наибольшее желание человека - это власть над другим человеком, затем над сотнями людей, а потом и над тысячами, а над всем народом. Учили меня у ромеев, что владение людбми бывает самым сладчайшим делом и вместе с тем самым горьким, это одновременно и самое опасное занятие, и вместе с тем – самое простое, поскольку все, что ты скажешь, всегда быдет наиболее точным, умным, и пускай был ты гадок лицом, сразу же становишься красавцем. Да, это правда, что родом я из простых людей. За то ты взялся из рода воров, укравших власть над Познанией.

- Хочешь и нами владеть?

- Не знаю. Но иногда чувствую, что владеть людьми так же скучно, как и охотиться на кабанов. Возьми его себе, комес, ибо не испытал я радости, когда его убивал.

- Кметь, Пестователь, видит лишь на величину стай собственной земли, взгляд его не достигает дальше, чем головы его коров. Это мы защищаем его от врага. Сам он не умеет защитить свою вёску. Неужто ты, господин, словно лестк, что ненавидит всяческую власть? Чего ты, собственно, желаешь?

- Я желаю любить тебя, комес Дунин, и ради того прибыл к тебе. Еще взял я тебя в свое пестование, поскольку, равно как и кметь, что не видит выше головы своей коровы, так и ты, комес Дунин, не видишь выше своего старинного рода. А ведь над тобой имеется держава.

- И что такое держава?

- Когда не стало хватать вам соли, когда беспокоили вас Длинноголовые и Крылатые люди, Нелюб Пепельноволосый победил гопелянов и обеспечил вам всяческое добро. Уберег он вас и от неволи чужаков, но приказал вам перестроить Познанию, Крушвиц и свое Гнездо. Так сложилась держава, сложенная из множества родов, но объединенная одной целью: совместной защитой перед врагом. А потом, когда сел на трон Голуб Пепельноволосый, вы полаялись между собой, словно стая псов за стянутую с кабана шкуру. Каждый из вас тянул в свою сторону, пока держава не распалась. Почему не сохранили вы верности Голубу?