Я. Философия и психология свободы

Но разве не очевидно, что мир физических тел для самосознания всегда оказывается миром феноменов? Если задуматься, то западный постулат об объективности материи есть лишь следствие исторической субъективности, ставшей стереотипом западного мышления. Ведь тела являются совокупностями частиц, т.е. они уже феномены нашего восприятия. Пусть так, скажет некто, но частицы-то уже не продукт восприятия. Они и есть независимая от нас материя. Но насколько материальны частицы? Например, теория струн утверждает, что эти частицы есть спектральные составляющие колебаний струн, т.е. опять порождены нашим восприятием. В данном случае, не важно, насколько эта теория верна. Значение имеет то, что каждый раз мы оказываемся в плену собственных феноменов. В конце концов, материя может существовать, но мы никогда не узрим ее в чистом, первозданном виде, поскольку эта материя и есть панпсихическое Сознание.

Итак, можно сказать, что в ментальном суперконусе мы переходим от материализма к платоновскому идеализму, в котором идеи (дхармы) выше физических тел и событий и независимы от времени (еще одного феномена нашего самосознания). Если в физическом мире река течет, и поэтому в нее нельзя войти дважды, то в ментальном (феноменологическом) мире река просто есть и в этом смысле неизменна. Именно поэтому, кстати сказать, физически умершие люди остаются с нами в нашей феноменологической памяти. В ментальном суперконусе никто не умирает (но может быть забыт). Его основание и есть нуминозное Я (Брахман), а весь конус, восходящий из этой вершины, - это оно, отдельное самосознание.

Внутри суперконуса находится наш ментальный мир, который, естественно, больше физического мира, ведь осмыслить мы способны гораздо больше, чем осуществить. Наш субъективный мир включает в себя объективный, поскольку мы имеем его в восприятии, но оказывается намного больше его. Например, если мы видим коня, то этот конь есть как в объективном, так и в нашем субъективном мире (о чем и говорил Беркли), но вот пегас или кентавр существуют только в ментальном мире, равно как и числа, геометрические фигуры, множества, функции, вся математика и вообще вся наука (именно на этом настаивал Платон). Мы говорим и даже успешно измеряем такие физические характеристики как масса, температура, энергия. Но это – лишь ментальности. По крайней мере, свет очень удивился бы (если бы мог удивляться), что он движется по закону какого-то Максвелла.

Следующий рисунок представляет собою четыре совмещенных ментальных суперконуса – мой, ваш, вашего соседа и его собаки. Именно так. У собаки тоже есть душа (если вы верите в то, что животные воспринимают мир, как и мы, и не верите Церкви, которая отказывает им в душе). В вашей любимой собаке или кошке тоже есть Брахман, чистое Сознание. Это Сознание генерирует беспрерывно всевозможные самосознания.

Но вернемся к нашему рисунку. Выбор четырех конусов совершенно условен. Из них так же условно закрашены только два. Пусть по-прежнему красный будет моим, а зеленый – вашим. Назовем эту восьмиконечную звезду «Розой Мира» для поэтичности.

Желтый ромб – «завязь цветка» представляет собою нашу общую нейрореальность, которую мы по небрежности или злому умыслу называем «физическим миром». Реальность – это Майя. Она является пересечением всех ментальных суперконусов. В этом смысле физический мир отличается от любой другой галлюцинации только тем, что этот мир как галлюцинация воспринимается абсолютно всеми носителями Сознания. Можно использовать экстравагантную для западного ума модель: реальность – это голограмма на пленке вакуума, порождаемая самосознанием. Иначе говоря, реальность – это то, что Юнг называл «коллективным бессознательным», не зависящим от наших индивидуальных особенностей, волевых усилий и желаний. Хотя сам Юнг вкладывал в «коллективное бессознательное» другой смысл, подразумевая психическое поле архетипов, в котором живет общество с его инстинктами, традициями, табу и нравственностью, мы используем это понятие, во-первых, как «феноменологический мир» по Гуссерлю, во-вторых, как «лингвистическое многообразие» Логоса по Гераклиту, или, наконец, как совокупность психофизических дхарм по Гаутаме. Понятно, что в нашем коллективном бессознательном участвуют и животные, - все, в ком присутствует Сознание. Ведь никто не сомневается в том, что животные, как и мы, воспринимают реальность: иллюзию – галлюцинацию – голограмму (назовите как угодно). А с точки зрения Гуссерля, ограничивающего мир интенциями (дхармами), структурный мир (лингвистическое многообразие) собаки может ничем не отличаться от структурного мира человека.

Словом, реальность – это общая комната встреч в нашем огромном доме – «Розе Мира», а каждый из лепестков этой розы – чьи-то отдельные апартаменты, личное пространство абсолютно оригинального самосознания. Там вы храните свою индивидуальность, собственную историю отдельно взятой души. Там существуют ваши сны, ваши навязчивые идеи, ваши кумиры и демоны, ваша совесть и ваша глупость - все, что существует только для вас и ни для кого больше. «Роза Мира» может помочь нам понять путаницу между субъективным и объективным, которую мы часто допускаем в своих тайных мечтах, творческих идеях, научных рассуждениях и психических расстройствах. Эта путаница осознанно используется в фантастической литературе. Самый популярный сюжет в ней - история о персонаже, который отправляется в прошлое, чтобы что-то там исправить (например, предотвратить катастрофу или убить тирана). В понятиях световых конусов этот персонаж оправляется из некоторого события В в событие А, которое образует более ранний и поэтому больший световой конус, чем тот, в котором он находится ныне. Правдоподобность и невероятность этой истории заключается именно в том, что все мы интуитивно знакомы с «Розой Мира».

Данный персонаж, как и любой из нас, несомненно является владельцем своего лепестка, частью которого оказывается и желтое соцветие. Но на этом правдоподобность кончается, поскольку этот герой отправляется из своего ментально лепестка, где он единственный хозяин, в нашу общую реальность, которая на время должна стать его полной собственностью. А как же все мы, совладельцы соцветия? Там он что-то меняет в своей судьбе, но это неотвратимым образом сказывается и на наших судьбах в прошлом. Возможно, тот тиран, которого он убил, был вашим дедушкой, и тогда ваше нынешнее существование оказывается невозможным. А куда девать всех тех, которые давным-давно погибли в катастрофе, а теперь воскресли со своими рожденными в потустороннем мире детьми и внуками?

Все это говорит нам, что реальность есть часть моего и вашего ментального мира, но именно как пересечение всех ментальных миром, как «коллективное бессознательное» она оказывается объективной реальностью. У всех самосознаний есть на нее права, но ни у кого нет исключительных полномочий.

Например, я написал эту статью в своем ментальном мире, в своем « красном лепестке», а вы читаете ее – в своем «зеленом лепестке». Ведь я писал ее сначала в своей голове, а затем с помощью всевозможных приспособлений (бумажных или электронных) перенес ее в «желтый ромб» – в нашу реальность. Там вы ее и взяли. Но где вы читаете эту статью? В своей голове! В своем зеленом лепестке! Если бы я не принес свои размышления из красного лепестка в завязь «Розы Мира», вы бы никогда не узнали о существовании этой статьи, существующей только в моем ментальном мире. Без «желтого соцветия» нам оставалось бы только телепортировать друг другу свои мысли (хотя и в этом случае необходима некая среда для переноса информации).

Но без этой общей реальности как коллективного бессознательного мы вообще не знали бы о существовании друг друга. Каждое самосознание жило бы в своей персонально замкнутой Вселенной, как тот гипотетический мозг без органов чувств, который мы обсуждали в статье «Я, Оно и Бытие», и чувствовала бы себя такая душа так же одиноко, как индуистское божество Брама или иудейский бог Яхве, которым стало невыносимо скучно в созданном ими бездушном мире. Это совершенно серьезное утверждение: каждое Оно, изолированное в своем мире-языке, сотворенном из Я, есть бог-демиург, творец Вселенной. Каждое самосознание и есть тот самый деистический бог Пифагора, Платона, Ньютона, Лейбница, Спинозы.

Теперь мы можем дать определение и теистическому, всеобъемлющему Богу-Господу, исходя, разумеется, из интуитивного представления о нем как о всезнающем и всемогущем Создателе. Бог – это сумма всех наших самосознаний, объединение всех ментальных суперконусов. Бог – это вся «Роза Мира». Он объемлет не только нашу реальность, но и наши сокровенные мысли, чувства и сны. Бог знает все! Вы же теперь можете собственными глазами узреть разницу между этим богом и Брахманом. И чтобы ни говорили об этом теистические жрецы, их бог и высшая духовная инстанция – это не одно и то же. В «Розе Мира» нуминозное Я не может быть обозначено даже бесконечно малой величиной – математической точкой. То, что можно назвать Дао, не есть истинное Дао. То, что можно было бы назвать Богом, нельзя назвать даже Богом. Это Я находится вне нашего языка, вне нашего самосознания. С него начинается наш ментальный суперконус.

«Роза Мира» обладает тремя замечательными свойствами.

1. Если из «Розы Мира» выдернуть любой лепесток – ваш (зеленый) или мой (красный), то желтое соцветие Р не пострадает. Это соответствует тому, что если вы и/или я умрем, мы не унесем с собою нашу общую для всех реальность – физический мир. Мы сталкиваемся с этим, когда кто-то из наших близких навсегда уходит из этой реальности. Его больше нет, а его вещи лежат на своих обычных местах как ни в чем не бывало. И мы понимаем, что это потрясшее нас горе ничего не изменило в этом желтом мире.

2. Если из «Розы Мира» выдернуть все лепестки, кроме одного – моего или вашего, желтый ромб останется прежним. Это соответствует тому, что если погибнут все живые существа (включая собак и т.д.) кроме вас или меня, Вселенная сохранится. Очевидно, когда Робинзон оказался на необитаемом острове, то вполне мог считать (и, несомненно, именно так и чувствовал), что он остался один во Вселенной. Но небо было тем же, и солнце по-прежнему всходило и заходило для своего единственного наблюдателя.

3. «Роза Мира» исчезнет, если в ней не останется ни одного лепестка. Вселенная есть «коллективное бессознательное» наших душ. Пуанкаре риторически иронизировал: «Если в мире не останется никого, в чей голове будет решаться вопрос о существовании мира?» В другой истории Эйнштейн полемизировал с Бором по поводу принципа неопределенностей. Бор настаивал на концепции «коллапса волновой функции», согласно которой волна превращается в частицу, как только ее пытаются зафиксировать. И тогда Эйнштейн пошутил: «Неужели вы полагаете, что Луна существует только тогда, когда вы на нее смотрите?» Не помню, что ответил сам себе Пуанкаре и как отреагировал Бор на вопрос оппонента, но за их шутками стоит совершенно серьезный ответ Гаутамы: без самосознания нет Вселенной. Иллюзорность Майи равна иллюзорности души.

Что же станет с физическим миром, если в нем не останется ни одного самосознания? Гностики говорили: мир без души – лишь куча мусора. Очевидно, все еще «хуже». Без антропного наблюдателя Вселенная становится тем, чем является изначально, - виртуальным вакуумом, ничем. Панпсихическим Сознанием. Возможно, именно об этом говорил Иисус своим ученикам. «Не войдете в Царство Небесное, пока не отдадите все до последней полушки (дхармы) своей души». В этом заключается тождество будды и Вселенной. Очевидно, когда Гаутама сказал это впервые своим ученикам (а он должен был это сделать), он поразил их так, что с этого дня и началось его обожествление. Тот, кто равен Вселенной (а Будда лгать не станет!), есть божество. История цивилизации и здравый смысл подсказывают нам, что в этом мире ученики есть зло. Если ученик равен учителю, то он ему уже не ученик. Если же ученик не достиг учителя, он неизбежно упростит, запутает и извратит истину своего учителя и самую сущность своего кумира. Это произошло с Гаутамой, это произошло и с Иисусом. Да, Будда тождественен Вселенной, а Иисус есть Логос.

НО ВСЕ САМОСОЗНАНИЯ – ТАТХАГАТЫ. ВСЕ ОНО – БУДДЫ. Иллюзорная душа тождественна иллюзорной Майе. С каждым самосознанием рождается и умирает ментальная Вселенная, а какой-то другой физической Вселенной просто нет. Прямым следствием этого становится изолированность и самодостаточность каждого индивида. Младенец родил себя и мир. Из тождества будды и Вселенной автоматически вытекает солипсический Синдром брамы, с которым рождается младенец и который сопровождает его всю жизнь. Т.о. от совершенно здравого и научного антропного вывода о природе Вселенной как лингвистического многообразия (коллективного бессознательного) остается лишь один шаг до психопатии, в которой мир становится лингвистическим уродством мозга (субъективным бессознательным). В том же смысле, в каком все люди – будды, все они – душевнобольные. И только чувство единородства с другими самосознаниями, которое остается как «дородовая память». не делает всех нас аутистами и параноиками. Когда-то все было одним, и одно было всем (как сказано в Изумрудной скрижали). Это Единое есть неуловимое и абсолютное Сознание.

Все есть Я. И Я есть Все.

Панлогизм, Темная материя и Дао

Господь Бог образовал из земли всех животных полевых и всех птиц небесных, и привел к человеку, чтобы видеть, как он назовет их, и чтобы как наречет человек всякую душу живую, так и было имя ей. И нарек человек…

Бытие 2.19.

Физический мир является причинным. Интеллектуальным аналогом физической причинности оказывается логика. Быть разумным в нашем понимании – значит следовать логике. Но логика должна соответствовать причинности физического мира. Безумие тоже может быть логичным. Так, параноик весьма убедительно доказывает самому себе, что против него осуществляется мировой заговор. Этой логичностью можно даже заразиться. Однако вскоре здравый человек обнаруживает в его рассуждениях детали, которые не соответствуют реальности. Ну, не может быть так, чтобы каждый встречный охотился на этого психа! Т.о. мы признаем человека безумным не на основании его алогичности, а на основании того, что его логика не адекватна причинному физическому миру. Так, например, создатели неевклидовой геометрии (Гаусс, Лобачевский и Пойа) столкнулись с полным непониманием своих коллег. Их геометрия апеллировала не к пространственной наглядности, а к логике. Неевклидова геометрия была логически непротиворечива. Но человек, который утверждает, что прямые линии есть кривые и поэтому параллельные могут пересекаться, выглядел параноиком. Современные успехи информатики и кибернетики как будто позволяют нам утверждать, что мозг и есть логическая машина. Можно ли тогда утверждать, что компьютер разумен?

Когда мы говорим: из идеи А следует идея В, - это логика. Когда мы говорим: за физическим событием А всегда наступает физическое событие В, - это причинность. Причинность и дедукция становятся для нас почти синонимами. А ведь это – совершено разные явления, одно из которых принадлежит физическому миру, а другое – ментальному. Вообще говоря, ни из какой логики не следует, что шагнув за окно, вы разобьетесь. Это следует из гравитации. Но когда мы пишем на электрощите «Не влезай, убьет!», - мы апеллируем именно к логике в ее модальной версии. «Достаточно сделать А, чтобы получить В. Если В нежелательно, необходимо отвергнуть А». Так мы приходим к убеждению, что реальность логична, как и мы сами.

Но опять же, из этой идеи «логика = причинность» следует вывод, что мы должны полностью подчиняться детерминизму. Отсюда исторически выводился вопрос о свободе воли, ведь у детерминированной машины не может быть воли. В частности, из этого следовало, что у человека не может быть грехов. Не должен он и сходить с ума в абсолютно детерминированном мире, как не должен сходить с рельсов поезд. Это значит, что логика «больше» причинности. И поэтому в создаваемых ее виртуальных мирах возможны аварии. В мире физических законов аварий (как и свободы воли) просто не бывает, т.е. авария и безумие нисколько не нарушают причинность. Они нарушают логику.

В истории западной философии отождествление порядка действительности с логическим порядком называется Панлогизмом. Основателем этой доктрины, очевидно, следует считать Парменида, который первым стал утверждать, что бытие и мышление тождественны. В средневековой схоластике высказывание Парменида стало главным орудием «реалистов». Из тезиса о тождестве мышления и бытия они выводили идею о том, что общие понятия существуют самостоятельно. Человеческая логика подобна логике, по которой бог создал мир действительных вещей.

Одним из ярких представителей этой школы был Раймунд Луллий, которого называли doctor illuminatus («озаренный наставник»). В своем «великом искусстве» (ars magna) он исходил из убеждения, что общие понятия (universalia) обладают собственным самостоятельным бытием. Т.е. реальность есть ни что иное, как правильное и постепенное усложнение общих понятий через их различные комбинации друг с другом, и поэтому разум, следя за логическим порядком понятий, может открывать действительную связь вещей. Луллий создал механическую машину в виде бумажных кругов. Этот логический механизм состоял из нескольких подвижных концентрических кругов, вращая которые так или иначе, можно было получать множество новых, более или менее сложных комбинаций, в которых Луллий видел новые реальные истины.

Его теория выглядела настолько авантюрной, то что она стала предметом махинаций всевозможных провидцев и магов, хотя сам Луллий искренне служил религиозной идеи и был, в конце концов, забит камнями за свою миссионерскую деятельность мусульманами в Тунисе.

Первые попытки формализовать нашу логику предпринимали еще античные стоики в 4 веке до Р.Х., определяя законы, по которым мы выстраиваем свои высказывания, считая их истинными. Вслед за ними Аристотель описал некоторые виды логических умозаключений (силлогизмы), самым знаменитым из которых стал modus ponens в его наиболее популярной версии: «Гай – человек. Все люди – смертны. Следовательно, Гай – смертен». Но по-настоящему это удалось сделать лишь в 19 веке Булю и Моргану. После этого математическая логика стала стремительно формализоваться, а когда Шеннон обнаружил, что булева алгебра может быть представлена электрическим цепями на триггерах, началась эра компьютеров. Абстрактные машины Поста и Тьюринга механизировали вычислительный процесс. Тезис Черча гласил, что все вычислительные процессы (алгоритмы) могут быть представлены математическим классом рекурсивных функций. Эти рекурсивные функции, кстати сказать, олицетворяли собой абсолютно детерминированный процесс.

Ныне расплывчатый тезис Парменида о тождестве бытия и мышления мы можем сформулировать более точно, а именно: для всякого существа, мыслящего посредством того или иного языка, должна существовать соответствующая реальность, виртуальный мир. С точки зрения панлогизма Вселенная, в которой мы живем, есть модель для некой супертеории, выраженной в нашем человеческом языке. Собственно, эту супертеорию и мечтает создать современная наука.

Вернемся к нашей логике, которую мы считаем адекватной физической причинности. С точки зрения физики главным условием причинности является время, а точнее его однородность и направленность, которую принято называть «стрелой времени». (Эквивалентным условием причинности можно считать конечную скорость света. Сверхсветовая скорость передачи сигнала нарушает причинность, а значит и ту логику, которую мы связываем с реальностью.)

Начнем со стрелы времени или с Гераклитовой реки, в которую невозможно войти дважды. Река в таком упоминании – это всегда детерминированный процесс или причинное множество (causal set), которое с некоторых пор стало использоваться в квантовой физике. Это множество интуитивно определяется как дискретное (разрывное) и частично упорядоченное. Дискретным оно должно быть просто потому, что причинное событие должно быть отличимым во времени от следственного события. Порядок необходим, поскольку в любом фрагменте реальности или в любой произвольной физической системе, вплоть до Вселенной, все события причинно упорядочены во времени. Ничто не происходит само по себе и все имеет последствия. Частичность такого порядка вытекает из того факта, что два произвольных события (как, например, мое и ваше рождение) никак не связаны друг с другом, хотя с точки зрения Большого взрыва у всех событий во Вселенной есть одна первичная причина – сам Большой взрыв, возникший из сингулярности – особой точки, в которую была сжата Вселенная вне пространства и времени.

В данном случае для нас важно то, что Вселенная как причинное множество является алгебраическим ультрафильтром над сингулярностью. В пространстве Минковского этот ультрафильтр является световым конусом.

Хорошим визуальным аналогом ультрафильтра можно считать обычное дерево, ствол которого распадается на ветви, ветви на пруты, пруты на листья, черенки которых подобны стволу дерева и опять распадаются на части, образуя структуру листа. Если мы прокрутим во времени историю семени, из которого выросло это дерево, то этот процесс будет причинным множеством. В этом смысле ультрафильтр – это «застывшее» причинное множество.

Математический ультрафильтр V над множеством Х – это частично упорядоченное множество, как и причинное множество, которым мы считаем нашу реальность. Образно говоря, любые два фрагмента дерева (реальности) имеют общую корневую систему, а каждый его фрагмент сложен последовательно: из ствола не вылезает лист, на котором торчит ветка. Замечательным свойством ультрафильтра является то, что он не может по определению содержать пустое множество (на котором, кстати сказать, «не работает» аксиома выбора). Топологически это выражается в том, что ультрафильтр – это всегда множество окрестностей некоторой точки a из множества Х (множество следствий одной причины). А множеством окрестностей ничто может быть что угодно, а не только подмножества этого конкретного Х.

Следует еще добавить, что всякий ультрафильтр является по природе «собственным булеаном» (в уже упомянутой алгебре Буля). Булеан Р(Х) множества Х – это множество всех его подмножеств или топологическое пространство над Х. Интуитивно это можно объяснить так: ультрафильтр V(a) над Х, состоящий только из подмножеств Х, содержащих a (его окрестностей), а не всех подмножеств из Х, является структурой, порожденной этим элементом. Можно сказать, что V(a) содержит все «истинные» для а множества и не содержит ни одного «ложного», в котором этому элементу нет места. Очевидно, наша Вселенная как множество окрестностей (собственный булеан) сингулярности есть «истинная» для нас, и мы не можем жить в «ложной» Вселенной. Это возвращает нас к той связи, которую мы предполагаем между логикой и физической причинностью, истиной и существованием (экзистенцией).

Так дерево можно считать множеством причинных (истинных) окрестностей того семени, из которого оно выросло в световом конусе пространства-времени.

Мы выразим этот факт записью:

семя < дерево,

подразумевая под математическим отношением «меньше» причинный порядок. Таким образом выражение вида «a < b» в дальнейшем будет означать для нас: «а есть причина b» или «а лежит в основании b». Этому есть простая математическая аналогия – нижняя граница (инфимум). Событие, которое является физической причиной другого события, в математическом смысле является его наибольшей языковой границей (ниже которой, разумеется, могут находиться все новые и новые меньшие границы). Заметим, что такая интерпретация знака < не противоречит его обычному смыслу, но скорее расширяет его. Так, например, математическое утверждение «0 < n», означающее, что нуль меньше любого натурального числа, в нашем понимании подразумевает еще и то, что нуль лежит в основании всех чисел. Именно поэтому мы теперь можем вывести такую формулу:

сингулярность < Вселенная или inf Вселенная = сингулярность

Точно так же для ультрафильтра V(a), который является множеством окрестностей точки а, мы пишем: a < V(a). И эта точка не может быть такой фикцией как пустое множество. В стандартной теории множеств Цермело-Френкеля (ZF) пустое множество O определяется как множество, которое не имеет элементов. Это - естественное для математики и логики конструктивное определение объекта. Но мы пойдем глубже и попробуем интерпретировать пустое множество через такое фундаментальное для всей науки понятие как «существование». И тогда естественным будет определить пустое множество как экзистенциальное ничто. Существует ли ничто?

Допустим, что Е – это квантор существования. Выражение Е(х) означает утверждение: «х существует». В формулировке ZF пустое множество О вводится как раз через квантор существования: «существует х для всех множеств Х такое, что Х не принадлежит х». Наче говоря, ни одно множество не может лежать в основании пустого множества. Заменим предикат принадлежности нашим отношением причинности < и запишем:

О = Е(х) (X не < х)

Так определяется пустое множество в математике. Будем считать, что переменной х может быть любой мыслимый нами объект, никак не ограничивая нашу фантазию. Тогда тот факт, что не существует х для некоторого условия Рr мы должны выразить как не-Е(х)Рr(х). Пусть в качестве Pr выступает само условие мыслимости, а в качестве х выступает сам квантор существования Е (ведь мы его мыслим). Определим ничто как отрицание этого квантора не-Е. Делая его объектом нашего рассмотрения, мы признаем его существующим. Формально это должно значить, что

O = Е(не-Е),

т.е. то, что математики называют пустым множеством на уровне языка, которым мы мыслим, есть бытие небытия. В современной логике объекты, которые определяют сами себя, называются «непредикативными». Исторически самым первым из известных нам непредикативных определений является «парадокс лжеца» Эпименида. Этот философ высказал его так: «Все критяне – лжецы», но ввиду того, что он сам был жителем Крита, ложью следовало считать и это его утверждение. Если его словам нельзя было верить, то он клеветал и на самого себя и в действительности мог говорить правду. Однако правда в его устах заключалась в том, что он лжец.

Определение пустого множества через отрицание квантора существования как «бытие небытия» так же является непредикативным в нашем языке. Мы злоупотребляем этим языком, когда говорим в некоторых ситуациях, что ничего не слышим и ничего не видим. По крайней мере мы видим пустоту и слышим тишину. Ничто – это уже нечто, некий объект нашего самосознания. Ничто есть бытие небытия для нас. Говоря о ничто, мы не выходим за пределы языка. Если бы оно было абсолютным небытием, мы не могли бы даже помыслить его.

В теории множеств существует так называемая «аксиома выбора», вызывающая споры среди математиков. Эта аксиома в самой общей форме гласит: выбор возможен, если есть из чего выбирать. Ее можно сформулировать и от обратного: выбор невозможен только тогда, когда выбирать не из чего. Наша ментальная аксиома выбора существенно сильнее ее логической (машинной) формы, поскольку делает абсурдное добавление к этой формулировке: если выбрать нечего, выбирается ничто.

Так, если вы участвуете в соревнованиях по стрельбе, то засчитываются по машинной логике только те выстрелы, которые попали в мишень. Но для самосознание отсутствие результата – тоже результат. В этом смысле любой выстрел куда-то попадает. Мы не способны промахнуться. Величайшим фокусником в нашем мире оказался бы тот, кто смог бы выстрелить и не попасть при этом даже в «никуда». По психологическим законам аксиома выбора всегда справедлива и логически абсурдна: не выбирая ничего, вы все равно совершаете выбор – выбираете ничто.

Главный тезис Парменида, с которого все и началось, именно это и гласил: «Бытие есть, небытия – нет». Поскольку, говорил Парменид, все мыслимое есть бытие, а небытие невозможно помыслить. Ничто – это уже нечто. Вот тут Парменид и ошибся. Да, бытие тождественно мышлению. Наша Вселенная тождественна нашему Языку (Логосу). Именно это говорил и Гаутама: мир есть иллюзия самосознания. И Хайдеггер, вслед за Гуссерлем, разочаровавшимся в нашей власти над языком, утверждал, что не мы говорим языком, но язык говорит нами. Пармениду не достает восточной тонкости. Вот как в древнекитайском манускрипте «Хуайнань-цзы» описывается возникновение Вселенной:

«Было начало. Было предначало этого начала. Было доначало этого предначала начала… Еще нет каких-либо форм и границ. Только шорох абсолютного небытия. Все полно желанием жизни, но еще не определились роды вещей».

«Вначале было слово», – с этого гностического тезиса начинается евангелие от Иоанна. Это так. Но в доначале нет даже слов. Это абсолютное небытие – безымянно, ибо еще нет имен, тождественных вещам, чтобы определились формы и границы (ведь недаром «термин» (лат. terminus ) - это римский бог границ). Поэтому же Инь и Ян еще не возникли, чтобы породить диалектику мира и ума. В этом поэтическом описании присутствует интуитивная догадка о том, что мир и самосознание не полны. И теперь, добавив сюда формулу Парменида «бытие = мышление», мы сделаем совершенно рациональным этот восточный мистицизм. То, что находится за пределами бытия, находится и за пределами языка.

Если есть образ, ему всегда можно дать имя. Как целостен всегда образ (он либо есть, либо его нет), так имя всегда целое. Дать чему-то имя – значит, признать его существующим. Язык оказывается изоморфен нашей ментальной реальности. Мы живем в языке. Хайдеггер заключает: «Не человек говорит языком, но язык говорит человеком».

По определению, дхарма – это то, что воспринимается нами как отдельное целое состояние внешнего или внутреннего мира. Иначе говоря, дхарма есть элемент нашего мышления. Если мы способны что-то мыслить, мы всегда можем дать ему имя.

Пожалуй, ближе всех в древности к пониманию языковых границ пришел Лао-Цзы. Его великая книга «Дао де цзин» начинается именно с таких слов: «То, что можно назвать Дао, не есть истинное Дао». И далее: «Есть Бесконечное Существо, которое было прежде Неба и Земли. Как оно невозмутимо, как спокойно! Оно живёт в одиночестве и не меняется. Оно движет всем, но не волнуется. Мы можем считать его вселенской Матерью. Я не знаю его имени. Я называю его Дао».

Дао – буквально «путь», в даосизме – бытие и изменение Вселенной в самом общем смысле. Безличностная сила, воля Вселенной (чем не Шопенгауэр?), которой должен соответствовать порядок всех вещей в мире. Истинное Дао – вне языка, вне самосознания, вне Вселенной. Оно не может иметь имя. Условно его можно назвать Дао. Истинное Дао – это то, на чем покоится Вселенная. А это значит, что мы можем вывести такую последовательность:

Дао < сингулярность < Вселенная

И далее «Хуайнань-цзы» повествует: «Свет решил вступить в это небытие и отступил, растерявшись. И сказал: Я могу быть и не быть, но я не могу абсолютно не быть. Когда оно становится абсолютным небытием, то достигает такой тонкости, что ему невозможно следовать!»

Свет в современных представлениях – это эл.-магнитное излучение. Мысль с нейрофизиологической точки зрения есть тоже эл-магнитный импульс. Небытие не доступно самым тонким субстанциям – свету и мысли.

Иначе говоря, если мы приравняем сингулярность к нулю, то безымянное и абсолютно темное Дао находится позади нуля:

… < 0 < свет

Ему нет имени, и многоточие лишь символизирует для нас абсолютную пустоту, которую мы не способны выразить иначе, ибо выразить ничто – значит уже сделать его чем-то. Извлечь темное Дао на свет, т.е. детектировать его – значит переместить небытие в бытие.

… < 0 < …

Так, если мы говорим, что бесконечность имеет предельное число ∞ такое, что больше его не может быть чисел, то любое число вида ∞ + n должно быть меньше ∞. Но это противоречит смыслу данного выражения. А это значит, что не только таких чисел быть не может, но не может быть и предельного числа ∞. Но как можно говорить о том, что не должно мыслиться? Этого Парменид не объяснил. Выражаясь в математических понятиях и дальше, мы можем сказать, что небытие не достижимо, потому что нижней границей (инфимумом) бытия является даже не само небытие, а ничто, находящееся в «полубытии», в мерцании дхарм, в вакууме виртуальных частиц:

inf Бытие = ничто

В сущности, самая строгая наука не вправе что-либо возразить против ничто. Какие аргументы можно предъявить против того, что в принципе не должно себя проявлять? Его можно лишь игнорировать. Древнекитайская «тонкость» нуля, отделяющего бытие от небытии, в которую свет не может вступить, может быть выражена в современной физике таким понятием как оптическая толщина. Вот цитата из справочников: «Оптическая толщина среды τ = – ln (I/I₀) есть безразмерная величина, которая характеризует ослабление света в среде за счёт его поглощения и рассеивания. Является одним из важнейших астрономических понятий». И «растерявшийся» свет, который за прошедшие тысячелетия со времен древних мудрецов стал ныне весьма ученой субстанцией, мог бы сказать теперь: «Оптическая толщина этой среды, которая меня не поглощает и не отражает, должна быть равна нулю. Небытие не взаимодействует со мной».

Но вернемся к ультрафильтру V_Х(а), который является множеством окрестностей некоторой точки a из Х. Если предположить, что все такие точки, которые, вообще говоря, в топологии никак не определяются и не имеют индивидуальных качеств, есть множество неразличимых между собой «оболочек» одно и того же пустого множества, a = {O} (считая в рамках восточной разумности, что простейшие базовые элементы любой структуры возникают из ничто), то все топологическое пространство (булеан оказывается «ультрафильтром» над пустым множеством О (которое является его языковым инфимумом):

Р(Х) = V_Х(O) и inf P(X) = 0

Поскольку в отличие от всех элементов a, b, c, d, e, f… и их совокупностей, образующих пространство над Х, пустое множество О элементом не является, то уместнее всего понимать его как сам черный фон этого пространства. Бытие (пространство) «плавает» в небытии (фоне) и покрывает его собою. Уберите из этого рисунка все его бытие (зеленое пространство), и останется небытие. «Черный квадрат» Малевича, в котором нет ничего… кроме самого ничто.

Любой мыслимый нами объект есть дхарма. Мысль о дхарме тоже есть дхарма. Дхарма не может существовать в изоляции от всего остального мира и поэтому имеет вокруг себя экзистенциальный фон, который собственно и есть весь остальной мир, из которого локализована дхарма. Визуально это заключается в том, что, когда мы смотрим на какой-то физический объект, т.е. имеем дхарму о нем, то этот объект находится в центре дхармы. Все остальные физические объекты, расположенные также в поле нашего зрения, но ставшие неразличимы между собой именно в этой дхарме, образуют периферийный фон этого центрального объекта. Сосредотачиваясь на другом объекте, мы естественным образом уводим в фон прежний объект. Так, если мы видим толпу, то мы не видим лиц, а если выделяем чье-то лицо, то уже не видим толпу, которая становится фоном. Далее, если мы смотрим на какую-то деталь этого лица, то фоном становится уже само лицо. В сущности, речь здесь идет о древней софистической загадке «Куча». Один камень – не куча. Два камня – тоже. С какого количества камней начинается куча? Ответ таков: один камень – это уже куча, т.е. фон, внутри которого находится множество частей (дхарм), а куча камней – это уже один камень (одна дхарма) и не куча.

Мы мыслим так, как мы видим, и видим так, как мыслим, ибо мышление и видение – это один и тот же праязык, составляющий бытие нашего мозга. В этом праязыке есть только дхармы. То, что не является дхармой D, есть ее фон, который легко превращается в новую дхарму D. Возникает череда дхарм, будто дремучий лес, сквозь который пробирается самосознание.

В машинной логике этот фон не экзистенциален, и поэтому аксиома выбора работает только на пространстве. Но именно ее ментальная версия создает ситуации, при которой любой наш выстрел, если он не попал куда-либо (в пространстве), угодил в никуда – в фон. Мы мыслим ничто. И поэтому всякая дхарма D погружена в это ничто. Заметим, что экзистенциальным фоном самого этого рисунка, взятого целым как дхарма, не различая того, что внутри него, оказывается уже белое полотно страницы, на котором мы видим этот рисунок. Экзистенциальным фоном этой страницы является дисплей или книга, с которых этот текст читается, за дисплеем – стол, за столом – комната, за комнатой – уличное пространство и т.д. Возникает ряд все новых фонов, будто множество матрешек, вложенных друг в друга. Но должна ведь быть последняя матрешка – как сверху, так и снизу!

Если говорить о топологическом пространстве, то последняя сверху матрешка может быть сколь угодно большой в формальной последовательности: Х, Р(Х), Р(Р(Х)), Р(Р(Р(Х)))… Но обычно математики ограничивают свои интересы лишь несколькими языковыми уровнями. Ведь математика изучает не то, из чего могли бы состоять эти языковые уровни (молекул, камней или звезд), а их взаимоотношения друг с другом. Если вы знаете, как первая матрешка вкладывается во вторую, а вторая – в третью, вам уже не нужно выяснять, как 33 матрешка вкладывается в 34. Важно то, что последним снизу является пустое множество О.

Если говорить о физическом мире, то последней сверху матрешкой оказывается глобальный горизонт Вселенной. Последней матрешкой снизу является вакуум. Опираясь интуитивно именно на это свойство нашего мышления и тождественного ему бытия Демокрит за две тысячи лет до появления простейших микроскопов Левенгука заявил, что вещество состоит из неделимых атомов (квантов) и пустоты (вакуума). Иначе говоря, на вопрос: «Из чего выросло это дерево?», - некий глубокомысленный волхв с Востока должен ответить, минуя всю эволюционную цепь от дерева до семени, от семени до клетки, от клетки до атома, от атома до вакуума и от вакуума до Дао, так: «Из того, что даже назвать нельзя, но которое принимает для нас статус ничто».

В историческом плане теорема Геделя о неполноте формальных систем не подтвердила тезис Черча и поставила крест на мечте Луллия об открытии механистическим путем всех «божественных истин». Впрочем, следует сразу сказать, что этот результат имеет скорее теоретическое значение, чем практическое, поскольку касается очень специального, пограничного случая, внутри которого ничто не мешает развитию кибернетики, т.е. искусственного интеллекта. Он лишь выражает догадку о принципиальном препятствии тому, чтобы этот искусственный интеллект, сколь бы ни был он эффективен в логико-механистических процессах, не способен обрести то качество, которое отличает нас от любой сверхсложной и успешной машины, - самосознание, позволяющее мозгу воспринимать себя как автономную личность. Выражаясь образно, никакая машина не способна узнать себя в зеркале, испытав прилив нежности или отвращения к этому единственному из миллионов подобных облику, и сказать: «Я – лжец!». Но именно абстрактная ценность этой теоремы и является предметом нашего рассмотрения. Гедель, сам того, вероятно, не сознавая, выразил фундаментальный принцип, который отличает западный панлогизм от восточного мистицизма, хотя весь этот «мистицизм» есть в действительности лишь выражение интуитивной и совершенно рациональной догадки о том, что самосознание и тождественный ему мир не полны.

Согласно результату Геделя, невозможно вывести даже все истины, ограниченные арифметикой. Этот результат получен им в три этапа.

1. Всякая формальная теория Th начинается с языка, а язык – с алфавита (элементов или точек). Простая комбинаторика позволяет получать из этого алфавита любые сочетания символов (подмножества или объекты пространства), но очевидно, что большинство из них будут бессмысленными выражениями. Поэтому на первом этапе необходим синтаксический алгоритм, отсеивающий правильные формулы вида «Мама мыла раму» от бессмысленных вроде «Амла мара мыму».

2. На втором этапе все правильные формулы должны разделиться на истинные и ложные. Но поскольку понятие истины является интуитивным и к тому же зависит от нашей субъективной диспозиции, то оно заменяется понятием непротиворечивости в рамках набора аксиом, которые признаются… ну, если не истинными, то, по крайней мере, очевидными (как, например, аксиомы Евклида) или эффективно работающими (как неевклидова геометрия). А далее к этим аксиомам применяется формальная логика с ее правилами вывода (modus ponens и т.д.). Теория Th является непротиворечивой, если в ней невозможно вывести как формулу А, так и ее отрицание не-А.

3. Затем Геделю понадобилась процедура нумерации всех выводимых в теории (на базе аксиом Пеано) формул, чтобы приписать каждой из них индивидуальное имя-номер, поскольку цель всей этой работы заключалась именно в том, чтобы получить абракадабру – формулу, которая говорила бы что-то о своем собственном номере, т.е. о себе самой. С помощью громоздкой системы нумерации символов, используя замечательные свойства простых чисел, чтобы обеспечить каждой формуле единственный номер, ему это удалось. Это значило, что формализация арифметики теперь проводится средствами самой же арифметики, как если бы шахматные фигуры начали сами играть в шахматы собою же, став «непредикативными объектами». Нечто подобное происходит и в квантовой физике, где экспериментатор сам становится непредикативным объектом как часть эксперимента, поскольку должен наблюдать не столько частицу, сколько свое взаимодействие с частицей, описывая состояние такой системы в терминах вероятности. В этом смысле квантовую механику можно назвать непредикативной механикой. И поэтому совершенно естественно то, что в физике возникла собственная дилемма между «реализмом» и «номинализмом».

В полученной нумерации Геделя теперь некая непредикативная формула А в заданной интерпретации номеров означала «не существует вывода формулы A», то есть утверждала свою собственную невыводимость в Th. Получился парадокс лжеца: если А выводима, то Th лжет. Если же Th говорит правду, то ей нельзя верить. Следовательно, по теореме Геделя: если формальная арифметика Th непротиворечива, то в ней не выводима формула, содержательно подтверждающая непротиворечивость Th. Иными словами, непротиворечивость формальной арифметики не может быть доказана средствами этой арифметики. А если говорить еще шире: никакая супертеория не является самодостаточной.

Теореме Геделя о неполноте формальных систем можно придать и более простую интерпретацию. Всякая дедуктивная (не обязательно формальная) теория Th основывается на аксиомах (даже если мы не выявили их для себя и не догадываемся об этом). Обозначим их как Ах. Эти аксиомы являются, несомненно, истинными для данной теории, которая образует множество окрестностей этих аксиом (ультрафильтр). Ведь с них все и началось. Так, например, школьная геометрия вытекает из аксиом Евклида. Поэтому имеет место «причинный» порядок, при котором Ах лежит в основании Th:

Ax < Th или inf Th = Ax

Но ни одна из этих истинных аксиом не может быть выведена в теории, т.е. создать обратную ситуацию (в которой телега ставится впереди лошади):

Th < Ax

А если эта аксиома выводима, то является лишь следствием другой аксиомы, на которую просто перекладывается вся ответственность. Не выводимо, естественно, и ее отрицание, ибо тогда теория оказалась бы противоречивой. В наших обозначениях полнота непротиворечивой (истинной) теории Th должна была бы выглядеть так:

Ax < Th < Ax

Но это и есть абракадабра – змея, которая поедает самую себя.

Теореме Геделя можно придать и топологическую интерпретацию. Всякий язык, как мы уже говорили, начинается с алфавита. Эти буквы принято считать неделимыми элементами. Будем считать буквы точками пространства, а формулы как сочетания букв множествами точек. Теория, оперирующая этими формулами, есть некая топологическая структура. Дополнение этого пространства Т (его отрицание не-Т) пусто, т.е. оно есть пустое множество О. Но именно оно и лежит в основании пространства, т.к. все точки (буквы) являются его оболочками. Поскольку все такие буквы х мы считаем несомненно существующими (иначе о чем вообще идет разговор?), то имеет место Е(х). Это справедливо и для всех формул (множеств) Х: Е(Х). Но пустое множество как дополнение всего пространства не должно существовать точно так же как буквы и формулы. Это пустое множество и есть бытие небытия: Е(не-Е).

Все, что нами мыслится, уже изначально существует для нас, именно потому, что оно уже есть объект мышления (дхарма). Всякий язык предполагает существующим все, что может быть в нем выражено. Всякая научная (логическая) теория есть по сути ограничение этого первоначального языкового существования некоторым подходящим, непротиворечивым образом. Знание не есть расширение невежества, как принято думать, знание есть ограничение всезнайства. Ложь тоже существует, но только знание помогает отделить ее от истины. Крах западного панлогизма, о котором восточная философия знала издревле, можно выразить в следующем утверждении:

НАША ВСЕЛЕННАЯ И ТОЖДЕСТВЕННОЕ ЕЙ САМОСОЗНАНИЕ НЕ СОДЕРЖАТ В СЕБЕ СОБСТВЕННЫХ ОСНОВАНИЙ.

Мы знаем себя! Это значит, что мы знаем себя как постороннего. Именно так мы видим себя в зеркале. Мы – это самосознание. Неполнота каждого самосознания (Оно) заключается в том, что в основе его лежит Сознание (Я):

Я < Оно

Именно поэтому мы как носители скрытого Я уже являемся «непредикативными объектами», которые определяют себя сами. В отличие от шахматных фигур мы можем «играть» собою и быть тем существом, которое способно заявить: «Я – лжец». Но в этом-то и заключается неполнота нашего самосознания. Попытка найти Я в себе, которую мы предпринимаем в интроспекции, порождает лишь абракадабру:

Я < Оно < Я

Сознание не ловится в наши сети. В интроспекции (рефлексии) мы, как и в зеркале, обнаруживаем не Я, а Оно, постороннего. Разве Я может быть блондином или брюнетом, мужчиной или женщиной? Разве Я может быть человеком? И тогда какое Я в кошке? Я неуловимо. Я есть безымянное небытие.

Поскольку пустое множество О по определению не может принадлежать ультрафильтру, ибо разрушает всю его структуру (окрестностями ничто может быть что угодно), но при этом мы не можем обойтись без пустого множества в описании ультрафильтра, то этот ультрафильтр (наш мир) неполон в операционном смысле того языка, которым мы его мыслим. Иначе говоря, ультрафильтр как языковая структура не может существовать без того, что его убивает. Наш глубокомысленный мудрец может тут снисходительно произнести: «Я всегда утверждал, что жизнь основывается на смерти».

Мы же полагаем, что наша реальность как раз непротиворечива: в ней невозможны взаимоисключающие события. Это означает, что наша Вселенная, взятая формально в статусе супертеории (а как еще можно взять ее?), является абракадаброй и неполна для нас. В ней есть нечто такое, что мы не способны экспериментально обнаружить. Это нечто – не детектируемая Темная материя. Сто лет назад физики рассмеялись бы над этим заявлением. Сегодня физика сама обнаружила собственную неполноту в виде мистической силы, которая оказывает гравитационное воздействие на галактики, но при этом не имеет световой массы. Невозможно обнаружить инерциальную массу вакуума, который находится в абсолютном покое. По сути физики взялись за решение задачи, которая выглядит полной абракадаброй:

сингулярность < Вселенная < сингулярность

Абстрактному носителю этой гравитационной, но не инерциальной силы было присвоено аббревиатурное название WIMP. Взятая формально как теоретический объект, эта частица парадоксальна. Она должна быть подобна той формуле Геделя, которая истина, но не выводима в нашей супертеории. Иначе говоря, этой частице уместно дать такое определение: «WIMP – это частица, которая не может быть обнаружена». Потрясающим доказательством ее существования должно быть именно ее экспериментальное отсутствие.

Истинное Дао (абсолютный покой) невозможно обнаружить. Дайте мне точку опоры, и я переверну мир, - утверждал Архимед. Этот точкой опоры вне мира является именно Дао. В теистической модели мира Дао – это потусторонний мир, где обитают ангелы, демоны, духи, призраки и вся рать Инферно. В онтологии индуизма и дзен-буддизма это – Бардо, в котором душа, выйдя из реальности, переживает метемпсихоз. С точки зрения панлогизма за пределами бытия (ума) находится чистое, совершенное и ужасное безумие (абсолютный алогизм). Всякий, кто серьезно пытался заглянуть за грань своего самосознания, догадывается об этом. Несомненно, получив эту точку опоры, Архимед перевернул бы мир вместе с собою: все стало бы безумным, и лишенный разума (логики) Архимед метался бы по сумасшедшему миру, который не подчиняется никаким законам физики. За пределами нашего самосознания находится совершенно безумное для нас Сознание.

Как мы уже говорили, язык позволяет нам формально выстраивать из слов любые высказывания, многие из которых будут бессмысленными или абсурдными. Некоторые из них, как, например, аллегории, метафоры, гиперболы и синекдохи, относятся к поэтическим фигурам речи. Возможны и такие конструкции из несовместимых понятий как оксиморон. Одной из таких несуразностей может показаться вопрос: «Какова температура Дао?» Разве есть температура у божества, у духовной субстанции? Может быть, боги и гриппом болеют?

Возможный ответ выглядит так. Температура – это просто мера энергии среды. Энергия среды – это скорость броуновского движения ее частиц. Скорость – это производная времени. В этом смысле понижение температуры тела есть замедление времени в нем (как при заморозке продуктов). А поскольку Дао находится в абсолютном покое сингулярности, в вечном безумном настоящем, то его температура должна быть равна абсолютному термодинамическому нулю. Согласно третьему началу термодинамики этого нуля невозможно достичь за любое конечное число физических процедур. Следовательно, Дао недостижимо во всех смыслах: в ментальном, физическом и метафизическом. Достичь Дао можно только в небытии.

Но для нас отсутствие информации – это тоже информация. Мы слышим тишину и видим пустоту. Совершенно невозможно (пока мы живы) достичь границы бытия и сказать: «А вон там уже начинается небытие». Где там? Там – это все еще тут. Иначе говоря, граница между мыслимым и немыслимым должна быть «полумыслимой», как полумокрым оказывается берег моря, отделяющий воду от суши. Эта граница оказывается подобна горизонту, который мы видим на открытом просторе. Чему принадлежит горизонт – земле или небу? Очевидно, и тому, и другому. Или: ни тому, ни другому. Этому фундаментальному «закону горизонта» можно дать и политическое толкование. Граница между двумя государствами (как пересечение их территорий) принадлежит каждому из них или является территорией какой-то третьей силы? И какова географическая толщина этой границы? Могу ли я своим башмаком попасть сразу в юрисдикции обеих сторон или мой башмак оказывается вне их законов?

Неполнота нашего самосознания и тождественного ему мира проявляется в том, что горизонт самосознания (и мира) оказывается зыбким, принципиально неопределенным. Его «оптическая толщина» равна нулю, но нуль ведь тоже существует. И тогда наша психологическая аксиома выбора, которая всегда выполняется, дает нам в остатке нечто. Если некий экспериментатор, возымев желание заглянуть в бездну, выстраивает свой опыт совершенно аккуратно и чисто, исключив все возможные «шумы», а затем заявляет, что в бездне он не обнаружил ничего, то этот экспериментатор непроизвольно лжет. Ибо, по крайней мере, именно это «ничто» он и обнаружил. Не ушел же этот экспериментатор в небытие и даже не сошел с ума в результате своего фиаско. Куда-то же его выстрел попал! И оно должно было как-то проявить себя на его приборах. Если отсутствию чего-либо вообще мы даем в своем мышлении (тождественном бытию) имя «пустота», то эта пустота согласно главному постулату панлогизма должна быть физически детектируемой.

Именно так был обнаружен микроволновый фон в космосе. Два сотрудника «Bell Telephone Laboratories» А. Пензиас и Р. Вильсон построили радиометр, который они намеревались использовать для экспериментов в области радиоастрономии и спутниковых коммуникаций. При калибровке установки выяснилось, что антенна имеет избыточную шумовую температуру в 3,5 К, которую они не могли объяснить. Стандартное объяснение в физике таково: «Микроволновый фон - это космическое излучение, имеющее спектр, характерный для абсолютно чёрного тела при темп-ре около 3 К; определяет интенсивность фонового излучения Вселенной в коротковолновом радиодиапазоне (на сантиметровых, миллиметровых и субмиллиметровых волнах). Характеризуется высочайшей степенью изотропии (интенсивность практически одинакова во всех направлениях). Чернотельный характер излучения сохранился как реликт, как память о раннем периоде эволюции мира». Этот фон присутствует повсюду как вакуумная характеристика или как «температура пространства».

Именно поэтому мы оказываемся способны дать имя тому, что не может в принципе иметь имя. Полуимя. Более того, в научном и околонаучном словоупотреблении образовался целый ряд таких полуимен:

пустота = ничто = пространство = эфир = вакуум = темная материя

Избыточность этой синонимии только создает путаницу и давно уже требует «бритвы Оккама». Ведь все это – бытие небытия. Такой же избыточностью обладает эзотерический ряд:

Дао = Брахман = София = Святой Дух = Мировая Воля = Чистое Сознание

Ведь все они подразумевают один и тот же интуитивный Абсолют – Я. Но то, что можно назвать Дао, настаивал Лао-Цзы, не есть истинное Дао. Это ложное Дао (граница, отделяющая бытие от небытия) открывается для нас в космическом микроволновом фоне, температура которого составляет по современным данным около 2,7 градусов выше абсолютного нуля. Это изотропное излучение и есть древнекитайский «шорох безымянного небытия». Его еще называют «реликтовым фоном», поскольку, по мнению астрофизиков, он достался нам от первых мгновений Большого взрыва.

Это нисколько не противоречит нашему выводу о том, что Дао должно находиться в абсолютном нуле температуры и времени. Микроволновый фон, заполняющий всю нашу Вселенную, – это «горизонт» абсолютного покоя, в котором пребывает безымянное и безмятежное истинное Дао. «Свет решил вступить в это небытие и отступил, растерявшись. И сказал: Я могу быть и не быть, но я не могу абсолютно не быть. Когда оно становится абсолютным небытием, то достигает такой тонкости, что ему невозможно следовать!»

Там начинается чистое, божественное безумие. Ведь всемогущество – это когда можно все и нет никаких законов. Загляни за черный квадрат – и не сойди с ума. Там находится Я.

Настоящее, Причинность и Душа

Истинное настоящее есть тем самым вечность.

Г.В. Гегель

Если физический мир признается нами детерминированным, то кажется очевидным, что причинность требует дискретного времени. Очевидно, физическое событие А по определению всегда отделяется от физического события В некоторым интервалом времени, дающим нам возможность различить их как два отдельных события. Но что происходит в этом интервале времени? Если речь идет о двух событиях, одно из которых является непосредственной, плотно прилегающей физической причиной другого, то в этом интервале не должно что-либо происходить, иначе между ними окажется по крайней мере еще одно событие, которое не обнаруживается наблюдателем. В этом случае наблюдатель интерпретирует эти два события или последовательность детектируемых им попарных событий как причинное множество, ничего не подозревая о промежуточных событиях, которые в конце концов, возможно, и определили весь этот физический процесс. Например, он видит как мука мгновенно превращается в хлеб (точный смысл этой фразы мы сможем прояснить ниже, когда дадим определение потоку самосознания). Но кто его замесил и испек? Все чудеса, выражаясь научным языком, имеют в своей основе ненаблюдаемые промежуточные события между начальным и конечным состояниями, а достоинства фокуса заключаются в том, насколько хорошо были скрыты звенья в его причинной цепи.

Реальный континуум не дан нам в практическом опыте, но существует только как математическая абстракция. Согласно аксиоме Дедекинда, существует взаимно однозначное соответствие между действительными числами и точками прямой. Действительные числа – это все целые числа вида n, рациональные (дроби целых чисел вида n/k) и иррациональные числа (бесконечные десятичные дроби как, например, числа Пифагора π или Непера е). На прямой действительные числа признаются точками, которые являются бесконечно малыми величинами – дифференциалами. Через определение предела задаются правила дифференцирования и интегрирования для действительных (и комплексных) функций. Но континуум «больше» точечного множества. Кантор указал простой алгоритм, по которому все рациональные числа (включая и целые) можно пересчитать, выстроив их в бесконечную таблицу:

А затем он с помощью своего диагонального метода (который Гедель использовал для своей теоремы о неполноте) показал, что континуум невозможно пересчитать. В самой общей форме это выглядит так. Допустим, что множество всех действительных (рациональных и иррациональных) чисел не более чем счетно. Впрочем, достаточно будет ограничиться множеством всех этих чисел на отрезке от 0 до 1, так что каждое рассматриваемое нами число будет десятичной дробью вида 0, 1234…890…, в которой цифры комбинируются всеми возможными способами. Если их можно упорядочить (с помощью аксиомы выбора), т.е. пересчитать, как и все рациональные числа, то это значило бы, что континуум счетен (т.е. дискретен). Но затем Кантор показал, как получить число, которого нет в этом списке. Выстроим все числа в столбец.

Новое число составим так. Двигаясь по диагонали от числа к числу, будем вписывать в новое число 0, если видим любую другую цифру от 1 до 9, а если видим 0, то пишем 1. Полученное число будет выглядеть так же, как и все остальные, но при этом оно будет отличаться от каждого из них по крайней мере в одном знаке. Таких чисел, меняя правила подстановки, можно получить бесконечное количество, бесконечно меняя правила. Следовательно, континуум невозможно пересчитать.

Этот результат следует толковать не количественном смысле, а в качественном. Континуум больше множества натуральных чисел не потому, что за бесконечностью ∞ находятся новые числа: ∞ +1 и т.д. (как это, например, было допущено в так называемой «теории кардиналов», порождающей череду несчетных бесконечностей). Мы имеем одну-единственную бесконечность в своем самосознании. Все зависит от того, как мы не нее «смотрим». Это скорее вопрос для теории сознания, чем для математики. Мы видим бесконечность по-разному. Так что есть точка – бесконечно малая величина или ничто? Если она равна нулю, т.е. ее мера Лебега равна нулю, то и континуум, как объединение всех точек, имеет нулевую меру. Т.о. точка должна иметь протяженность. Но если она является очень маленьким отрезком, которыми можно замостить континуум, то их число должно быть счетным. Иначе говоря, континуум состоит из точек-дифференциалов счетной бесконечности и еще чего-то, какой-то абракадабры между ними, которая и создает непроницаемый фон: невозможно найти в континууме дыру, которая не была бы числом. Вообще говоря, было бы очень странно, если бы, ковыряясь в числах, мы нашли среди них сапоги, и поэтому непроницаемый континуум выглядит даже очень правильно с точки зрения нашей логики, которая не терпит оксиморонов.

Действительные (и комплексные) функции положены в основу математической физики. Но когда физик дифференцирует какую-нибудь функцию f, он лишь определяет через производную df/dt как изменяется во времени эта функция, используя точно разработанный языковой аппарат, никак не предполагая при этом, что время является квантовым и математический дифференциал dt есть тот самый квант времени. Действительная прямая принимается в математике всюду плотной, т.е. такой, что между любыми двумя сколь угодно близки числами существует по крайней мере еще одно число. Числам соответствуют бесконечно малые величины, которые не равны нулю. Ведь складывать нули бесполезно. Как объединение точек несчетный континуум C можно представить счетным множеством – суммой дифференциалов, между которыми есть еще некая неопознанная величина:

C = dx + х + dx + х + dx +…

Разумно предположить, что это и есть ничто, нуль. Так что же такое нуль? Он ведь тоже экзистенциален. По крайней мере, мы успешно пользуемся этим ничто. И он не дифференциал.

Древнегреческий философ Зенон был родом из Элеи, и поэтому последователей его школы принято называть «элеатами» (другой Зенон родом из Кития стал основателем стоицизма). Сам Зенон был учеником Парменида, который первым в греческой философии заявил: «Бытие тождественно мышлению». Зенон, как последователь Парменида, придумал свои апории с одной целью: показать иллюзорность мышления (и бытия), которым мы ограничены. Эти апории хорошо известны. Самой популярной из них является, пожалуй, история Ахиллеса и черепахи. Эпический воин Ахиллес и символ медлительности в животном мире – черепаха стартуют в один и тот же момент времени, но при этом черепаха находится на некотором расстоянии S₁ впереди героя Илиады. За время Δt, пока Ахиллес преодолевает этот отрезок, черепаха тоже успевает проползти некоторый новый отрезок пути S₂. Когда Ахиллес одолеет и его, черепаха опять отползет на расстояние S₃ и т.д. Кажется, Ахиллесу никогда не догнать черепаху.

Процитируем высказывания некоторых математиков об этой апории.

Г. Вейль [6]: Представим себе вычислительную машину, которая выполняла бы первую операцию за ½ минуты, вторую — за ¼ минуты, третью — за ⅛ минуты и т. д. Такая машина могла бы к концу первой минуты “пересчитать” весь натуральный ряд (написать, например, счетное число единиц). Ясно, что работа над конструкцией такой машины обречена на неудачу. Так почему же тело, вышедшее из точки А, достигает конца отрезка В, “отсчитав” бесконечное множество точек S₁, S₂...S_n ...?

Д. Гильберт и П. Бернайс [7]: Обычно этот парадокс пытаются обойти рассуждением о том, что сумма бесконечного числа этих временных интервалов все-таки сходится и, таким образом, дает конечный промежуток времени. Однако это рассуждение абсолютно не затрагивает один существенно парадоксальный момент, а именно парадокс, заключающийся в том, что некая бесконечная последовательность следующих друг за другом событий, завершенность которой мы не можем себе даже представить (не только физически, но хотя бы в принципе), на самом деле все-таки должна завершиться.

Н. Бурбаки [8]: Вопрос о бесконечной делимости пространства (бесспорно, поставленный еще ранними пифагорейцами) привёл, как известно, к значительным затруднениям в философии. От элеатов до Больцано и Кантора математики и философы не в силах были разрешить парадокс: как конечная величина может состоять из бесконечного числа точек, не имеющих размера?

Апории Зенона не являются логическими парадоксами в строгом смысле. Само слово «апория» (ἀπορία) в переводе с др. греческого означает затруднение, безвыходность. Но классический парадокс содержит в себе два взаимоисключающие утверждения. В символической логике он записывается формулой: A  не-А, и читается как «А эквивалентно отрицанию А». Апории же основываются на нашем интуитивном понимании континуальности (непрерывности) и дискретности (прерывности) и показывают, что эти понятия неразрывно связаны между собою, что, собственно, и создает апорию. В частности, они показывают, что наше восприятие времени (и пространства) содержит в себе какой-то логический изъян. Возможно, эта внутренняя противоречивость в восприятии времени, которое мы считаем и непрерывным, и дискретным, связана в нашем мышлении с доминантной асимметрией полушарий мозга, позволяющих создать двуликую нейролингвистическую реальность и соединить несоединимое, т.е. апорию следует относить к явлениям асимметрии. У нашего разума два разных принципа обработки поступающей к нему информации. Правое полушарие склонно осуществлять одновременную обработку сложного сигнала, континуально воспринимая реальность; левое же, напротив, особенно интересуется дискретной последовательностью сигналов.

Главной особенностью времени является то, что время все время бежит. Точнее, бежит все, что находится во времени, и даже если мы убеждены, что не двигаемся с места, мы все равно бежим в будущее. Плотность этого движения соответствует плотности континуума. Невозможно найти дыру в математическом континууме. Наше самосознание (в своей левой части) между тем воспринимает время как дискретное, деля его на фрагменты, которые в обычном восприятия образуют триаду: прошлое, настоящее, будущее. Однако все оказывается не так просто. Если уподобить физическую реальность кинофильму, то какую бы высокоскоростную камеру мы не использовали, нам, как выражался Вольтер, «не поймать природу с поличным». Любые два ближайшие кадра, каждый из которых фиксирует настоящее, не будут абсолютно одинаковыми. Это значит, что между ними происходит что-то неуловимое. В этом неуловимом между двумя настоящими и движется реальность.

То, что наше настоящее является чем-то очень странным, заметил еще Августин. «Настоящим можно назвать только тот момент во времени, который невозможно разделить хотя бы на мельчайшие части, ибо он стремительно уносится из будущего в прошлое! Протяженности в нем нет. Если бы он длился, в нем можно было бы отделить прошлое от будущего; настоящее же не имеет длительности», - писал он. А вот слова А. Бергсона, сказанные через полторы тысячи лет после этого богослова. «Длительность - это непрерывное развитие прошлого, вбирающего в себя будущее и разбухающего по мере движения вперед», – говорит он, фактически выбрасывая из своего рассуждения сомнительное настоящее.

Итак, время как длительность содержит в себе фикцию, которую мы называем настоящим. Древнейшая мечта «Остановись, мгновенье, ты – прекрасно!» подразумевает попытку поймать именно это настоящее и сделать его вечным. Но неуловимое настоящее никому не дается в руки. Вместе с тем вся наша жизнь состоит из череды таких «сейчас». В этом смысле мы как будто живем в вечном настоящем. И когда про кого-то говорят, что он «живет прошлым», - это, мягко говоря, преувеличение, а с точки зрения истины – попросту ложь. Наше бытие – это непрерывная (континуальная) череда настоящих. На этом настаивал Гегель. Но попытка зафиксировать «сейчас» ставит нас в тупик: это настоящее стало уже прошлым, а мы оказались в будущем. Настоящее не может быть измерено каким-либо моментом Δt, поскольку этот момент, как справедливо замечает Августин, всегда может быть разделен на части, одна из которых будет прошлым, а другая – будущим. Мы должны признать, что настоящее как мгновение равно нулю. Только нуль невозможно поделить на части. Но тогда настоящего – нет!

Как же так? Ведь вся наша жизнь состоит из этих мгновений. А сумма нулей всегда равна нулю. Но наша жизнь – не нуль. В нуле ничего не происходит. Мы же совершаем за свою жизнь кучу дел. Да и Вселенная не стоит на месте. Так что же такое настоящее? Другая апория Зенона о летящей стреле гласила именно это: летящая стрела не движется там, где она есть, не движется она и там, где ее нет. Б. Рассел по этому поводу удрученно заявил: «Мы живем в неизменном мире, а стрела в каждое мгновение (настоящем) своего полета фактически покоится». Но если мы уже пришли к поразительному выводу о том, что настоящее есть фикция, то эта история оказывается для нас тривиальной. Поскольку мгновение равно нулю, то и скорость любого тела, будь то стрела, бегун или ракета, в этом мгновении тоже равна нулю, поскольку в нуле ничего не происходит. Математически это соответствует тому, что скорость, которая определяется отношением пространства ко времени, в этом случае имеет вид:

v = s/t = 0/0 = 0.

Но, быть может, 0/0 = 1? И тогда появляется другой нетривиальный вывод: скорость мгновенного покоя есть скорость света, константная единица. Ведь свет не движется, он покоится в эталонном вакууме. Этот фотонный вакуум находится в абсолютном покое, отчего его гравитационная масса не имеет инерциальной формы (возможно, поэтому с некоторых пор его называют «Темной материей»?). Движемся мы во времени и пространстве. Световая скорость c = 300 000 км/с далека от математической бесконечности (хотя, конечно, все зависит от того, чем мерить, как это стало совершенно очевидным и столь же совершенно странным в теории фракталов, где любая конечная величина может считаться бесконечной). Такой же конечно-бесконечной оказывается и скорость света. И тем не менее она имеет абсолютный статус. Ведь это – скорость мгновенного покоя, «нулевая» скорость.

Именно с этой скоростью мы проносимся над бездной небытия, которая поджидает нас в каждом прекрасном мгновении. Смерть мелькает перед нами в каждом настоящем. Каким-то чудесным образом мы всю жизнь без усилий скользим над этой Темной материей (возможно, благодаря Времени, которое называют «Темной энергией»?), но однажды в смерти мы все же достигаем абсолютного покоя в вечном настоящем, у которого нет прошлого и будущего.

Фактически рассуждение Зенона выстраивается на искусственном замедлении времени, так что можно провести аналогию с метрическим тензором в ОТО, согласно которому время замедляется, а пространство пропорционально сжимается, сохраняя неизменным интервал (Лоренцев инвариант) 4-мерного континуума.

При каждом шаге наших рассуждений об Ахиллесе и черепахе мы делаем короче фрагмент физического времени Δt, хотя при этом тратим на него одно и то же психологическое время (так можно размышлять целый день о секундном движении стрелки на часах, но часы от этого не остановятся). Т.о. время как бы «замедляется», а пространство, которого также становится все меньше, как бы «сжимается». Можно сказать иначе. Пусть координатная ось пути S является твердым стержнем Тогда по мере нашего мысленного продвижения по ней эта ось сжимается, как это должно происходить с действительным стержнем в специальной теории относительности (СТО) согласно преобразованиям Лоренца по мере приближения его скорости к световой, т.е. к мгновенному покою, который находится на финише этой истории.

В декартовых координатах на первой диаграмме траектории Ахиллеса (красная) и черепахи (зеленая) пересекаются на финише и далее расходятся. Именно так все и должно происходить в действительности, когда герой Илиады легко догонит и обгонит ползающую рептилию. Но в рассуждении Зенона речь фактически идет не о об однородном ньютоновском времени t, но о нисходящей последовательности моментов времени Δt, будто это происходит в неоднородном релятивистском пространстве-времени. Именно поэтому прямые Ахиллеса и черепахи на второй диаграмме, где вместо времени мы откладываем его уменьшающиеся интервалы, искривляются, хотя их скорости остаются линейными. По сути, искривиться должны были сами координатные линии времени и пространства, став чем-то вроде экспонент. А это уже ведет нас к неевклидовой геометрии в ОТО.

В такой интерпретации искривленные линии Ахиллеса и черепахи на второй диаграмме можно считать траекториями их свободного (ускоренного) падения в черную дыру, где время подвергается гравитационному замедлению до бесконечности, т.е. останавливается, а пространство пропорционально сжимается до нуля. Эти персонажи, как в замедляющейся прокрутке кинокадров, движутся все медленнее и медленнее и, в конце концов, застывают на горизонте событий черной дыры будто вечные памятники самим себе на последнем кадре. Это – тот самый фотофиниш, на котором Ахиллес и черепаха одновременно рвут грудью ленточку. Ведь на фотографии, фиксирующей мгновенный покой и наше смертельное настоящее, ничего не происходит.

Гравитационное замедление можно сравнить с эффектом Доплера (Фейнман так и делал в своих знаменитых лекциях). Только речь в нем идет не о единицах времени и пространства, а о частоте и длине волн.

Если к нам приближается мотоцикл, то рев его двигателя не только усиливается, но и повышается, а по мере его удаления от нас этот звук обратно затихает и понижается. Вся эта октава из меняющихся частот и длин звуковой волны играется на арфе Доплера. Именно этот эффект, выраженный красным смещением (понижением частоты и увеличением длины волн) в спектре звезд позволил Хабблу утверждать, что Вселенная расширяется. А если Вселенная со временем расширяется (под воздействием Темной энергии), то в обратной прокрутке она должна сжиматься. Этот факт послужил эмпирическим аргументом в пользу теории Большого взрыва.

К апории Зенона эффект Доплера применим в том смысле, что в этом рассмотрении мы сокращаем промежуток времени (увеличиваем частоту наших рассмотрений на одну и ту же единицу времени) и соответственно сокращаем отрезки пути (уменьшаем длину шага Ахиллеса и черепахи на одном и том же отрезке пространства). Если провести пальцем по натянутой на грифе гитары струне, то частота ее колебаний будет меняться. Попробуем мысленно добавить музыкальное оформление к замедляющейся прокрутке фильма, в котором Ахиллес догоняет черепаху. Тогда в звуковом сопровождении эта погоня должна происходить под блюзовый пассаж, тот самый пассаж, от которого бросает в дрожь, когда звук, начатый в нижней октаве частот, достигает самого высокого предела (на нижнем конце грифа гитары). И кажется, вот-вот что-то лопнет и музыка уйдет в ультразвук. Если вы – любитель блюза и у вас при этом взлете мелодии замирает душа, то с Ахиллесом и черепахой на финише должно произойти то же самое: их души замерли в мгновенном покое, в нуле вечного настоящего, в нирване.

Иначе говоря, на границе горизонта событий черной дыры Ахиллес и черепаха должны умереть, - и не потому, что их разорвет гравитация, как это традиционно объясняют физики, а именно потому, что остановится время – как физическое, так и психологическое. Надо сказать, что физика этого не подтверждает. Хотя в ней никогда прямо не рассматривалось психологическое время и его связь с физическим временем, молчаливо всегда подразумевалось, что они разные как время объекта и время наблюдателя. Так, принцип относительности, положенный в основу СТО (вместе с абсолютным статусом скорости света, которая, кажется, требует для себя исключения из этого принципа) гласит, что с наблюдателем ничего не происходит при переходе из одной инерциальной системы отсчета (ИСО) к другой ИСО. Покоимся мы или движемся, наше психологическое время как будто остается неизменным. Мы не становимся тугодумами оттого, что сели в самолет. Собственно, то возмущение, которое вызвала и вызывает до сих пор у широкой публики теория относительности, связано именно с этой двусмысленностью, возникающей между физическим и психологическим временем. Только поэтому в «парадоксе близнецов», где каждый брат считает свое психологическое время абсолютным, он с удивлением обнаруживает своего брата постаревшим. И при этом ни одному из них нельзя отдать приоритет, поскольку привилегированные ИСО отвергнуты в СТО.

Итак, мелодия сыграна. Под звуки аплодисментов Ахиллес и черепаха застыли в абсолютном покое, который поставил последнюю точку в их бесконечном споре. Попробуем теперь «прокрутить» эту историю в обратную сторону. И тут уже напрашивается аналогия с возникновением нашей Вселенной в модели Большого взрыва, где она рождается из особенной точки (singularity). Поскольку эта сингулярность есть ничто иное как первоначальная черная супердыра, то мы можем считать, что Ахиллес и черепаха, благополучно достигшие финиша, находятся именно в этой точке. Сингулярность – это нулевая точка отсчета времени во Вселенной. Хотя Эйнштейн постулировал в СТО скорость света как абсолютную без объяснения, но его космологическая константа «лямбда» Λ в ОТО косвенно подтверждала неподвижный вакуум как статическое пустое пространство, т.е. эфир, о котором Эйнштейн в статье «Эфир и теория относительности» писал: «Отрицать эфир — это в конечном счете значит принимать, что пустое пространство не имеет никаких физических свойств. С таким воззрением не согласуются основные факты механики». Вместе с тем он отрицал абсолютный покой как противоречащий принципу относительности в СТО. Так как по нашему предположению черные дыры приближаются как раз к абсолютному покою (нелокальному миру), то характерно, что Эйнштейн отвергал существование сингулярности в решении Шварцшильда.

Из рассуждения, предложенного Зеноном, следовало, что Ахиллес будет бесконечно долго догонять черепаху (хотя в математическом пределе и в повседневной практике он делает это весьма успешно и за очень короткий срок). Инверсия этого рассуждения подсказывает, что теперь Ахиллес и черепаха, оказавшись в сингулярности своего финиша, не могут сдвинуться с места. Им необходимо сделать первый шаг, но этот первый шаг стремится к бесконечно малой величине, т.е. к нулю. «Космологическая инверсия» апории Зенона говорит нам, что Вселенная попросту не может выйти из абсолютного покоя и начать свое существование. Действительно, Большой взрыв – это событие, а в детерминированном мире у события должна быть причина. Но всякая физическая причина необходимо предшествует во времени своему физическому следствию. Таким образом, причина Большого взрыва должна находиться позади нулевой точки отсчета, в «отрицательном» для нашей Вселенной и всех нас времени. Что еще за отрицательное время? Быть может, это то самое гипотетическое время, в котором у моря Дирака появляются дыры с отрицательными значениями энергии? Ведь так и появились в физике первые античастицы электронов, словно в насмешку названные позитронами.

Хорошо известно, что такую аннигиляцию виртуальных пар в петле Фейнмана можно рассматривать как траекторию частицы, которая сначала движется в положительном времени, а затем обратно в отрицательном времени, и этот невероятный факт становится возможным благодаря принципу неопределенности, который покрывает противоречие собою. Он будто клякса на орфографической ошибке, ведь нельзя ставить двойку за правописание слова «карова», если «а» размазано в нем. Именно поэтому классический ответ на вопрос о причине Большого взрыва гласит, что квантовый принцип неопределенности освобождает сингулярность от строгого соблюдения причинности. Иначе говоря, Большой взрыв сам себе причина. Этот принцип был столько раз проверен экспериментально и так успешно применяется в физике, что сомневаться в нем не приходится. Он наглядно проявляется в интерференции световых волн, т.е. фотонов. Но нас в данном случае интересуют не кванты вещества, а кванты времени. Возьмем произвольный отрезок времени Δt и начнем его делить на части по типу множества Кантора или кривой Коха. Известно, что такое множество, построенное на бесконечном дроблении интервалов, континуально, но при этом вроде бы как пустое (имеет нулевую меру Лебега), а кривая Коха, построенная на том же бесконечном дроблении прямой, нигде не дифференцируема и уже не линейна (имеет фрактальную размерность 1,26).

Будем делить интервал времени до бесконечности, придав этой процедуре вид эффекта Доплера. В пределе мы должны получить квант времени, равный нулю. Это и есть то настоящее, в котором Ахиллес догоняет черепаху. Но сумма нулей, как уже говорилось, всегда равна нулю. А это и есть то, что Гегель определял как вечное настоящее. В физике это вечное настоящее, в котором нет времени и поэтому корреляции между двумя частицами происходят мгновенно, называется нелокальным миром. Возможность таких корреляций предсказывалась парадоксом Эйнштейна-Подольского-Розена (ЭПР) и была подтверждена экспериментально. Но наше самосознание и тождественный ему мир не могут существовать в таком состоянии. Мы живем в локальном релятивистском мире, где время движется, «набухает» по выражению Бергсона. А вместе с ним набухает, т.е. расширяется и наша Вселенная. И это пространственное расширение подобно обратному процессу нашего деления временного интервала.

Настоящее согласно Августину не должно иметь внутри себя минимального и максимального элементов и поэтому на стреле времени, ассоциированной с действительной прямой, его можно определить лишь как открытый интервал между двумя сколь угодно близкими величинами а и b как Δt = ]a, b[. Но поскольку между любыми двумя точками найдется по крайней мере еще одна точка, то самым точным определением настоящего будет запись:

Δt = ]a, a[ = 0

Именно о таком фиктивном настоящем, удручающем Рассела, и говорил Зенон: стрела не движется ни там, где она есть, ни там, где ее нет. Все находится в покое и само движение становится невозможным. Поэтому мы подсознательно приходим к записи

Δt = [a, a] = 2a

Иначе говоря, физическое настоящее должно состоять в наименьшем из удвоенной математической точки, одна из которых есть частица прошлого, а другая – частица будущего, так что само настоящее из фиктивного превращается в неопределенное:

Δt ~ dt + 0 + dt = 2dt

Принцип неопределенности остается единственным выходом из этого нулевого сечения, которое он как бы размазывает (будто клякса). Мы вынуждены прийти к выводу, что само настоящее в предельно уточненном смысле является неопределенным (волной).

Спор Зенона с Гераклитом, в котором все либо покоится, либо никогда не пребывает в покое, – это спор бесконечного настоящего Δt = ∞ (абсолютного покоя) с нулевым настоящим Δt = 0 (фиктивным мгновением). Он проходит через всю историю человеческого познания и сегодня принимает форму неравенств Белла, отделяющих локальный мир от нелокального. Допустим, что у нас есть высокоскоростная камера, которая позволяет достичь любой частоты кадров. Нам нужно получить два абсолютно тождественных кадра. Это и будет значить, что между ними время остановилось. Из СТО следует, что для этого скорость пленки (частота кадров) должна достичь световой. «Камеры», которые используются в физике для регистрации виртуальных частиц с ничтожным сроком жизни, далеки от этой скорости. Следует полагать, чем эффективнее будут такие камеры, тем больше всевозможных виртуальных частиц можно будет обнаружить. Но нам, как уже сказано, «не поймать природу с поличным».

В Катха-Упанишаде есть цитата, которую некогда С. Моэм использовал в качестве эпиграфа к одному из своих романов: «Распознающему человеку… следует растворить я разума в Великой Душе, ему следует растворить Великую Душу в безмятежном Я. Поднимитесь, пробудитесь, научитесь, обратившись к высшим. Мудрые описывают этот путь труднопреодолимым, как лезвие бритвы; когда оно заточено, по нему трудно пройти» (1,3-14) Упомянутое здесь лезвие бритвы вполне подходит к нашему образному представлению о том, что в геометрии любая линия, как, например, пространственная траектория Ахиллеса, имеет бесконечно малую, точечную толщину (современная теория струн с этим не согласна, предполагая, что линия (измерение) имеет отличную от нуля толщину, и поэтому в каждом пространственном измерении могут быть скрыты три степени свободы, так что всего их оказывается 9 + время). Почему же нашему Ахиллесу так легко удается двигаться во времени и пространстве, хотя мудрому Зенону всякое движение кажется совершенно невозможным?

Наш ответ таков. Ахиллес бежит не просто по лезвию бритвы, он бежит по зазубренному лезвию, как по гребенке, где каждый зуб – есть прошлое или будущее, и нет настоящего. Настоящее есть черная дыра абсолютного покоя, в которой движение невозможно. Зенон прав. Но именно же поэтому этот абсолютный покой, выраженный через предельную и неизменную скорость света, недостижим в нашем локальном мире. А поэтому все непрерывно движется и покой невозможен. Гераклит тоже прав. Оставаясь одной своей ногой в прошлом, другой своей ногой Ахиллес находится уже в будущем, пробегая над пропастью небытия. Настоящее достижимо только в нирване, для живых оно – величина неопределенная между прошлым и будущим.

Наше самосознание предъявляет ко времени два взаимоисключающих требования и при этом не может без ущерба для себя выбрать лишь одно: быть континуальным или быть дискретным. Формально: А V не-А. Первое условие подразумевает, что нижняя граница времени принципиально недостижима. Второе условие предполагает, что конечная единица времени должна быть фиксированной. А все вместе это разрешается только в постулате о том, что конечная единица времени (квант) существует как абсолютный покой и не существует как настоящее, фиксация которого невозможна для нас в принципе. Формально: А & не-А.

Именно поэтому мы способны выбрать вполне определенную точку в абсолютно детерминированном для нас физическом прошлом и в столь же детерминированном с точки зрения механики будущем (если не касаться тонкостей теории хаоса), но сталкиваемся с неразрешимой проблемой при попытке совершено точно определить физическое настоящее. Его попросту нет. А поскольку признание такого миропорядка является для нашего восприятия абсурдным, то вполне естественным выходом из этого тупика оказывается именно квантовая неопределенность. Иначе говоря, если в булевой алгебре с двумя значениями констант {0, 1} («истина, ложь») высказывание А и его отрицание не-А несовместимы:

А & не-А = 0 (ложь),

то в трехзначной логике с константами {0, ½, 1} значение их союза должно быть признано неопределенным (кляксой):

А & не-А = ½ (неопределенно)

Как говорилось в статье о Панлогизме, любая эффективно построенная непротиворечивая теория неспособна доказать или опровергнуть ее собственные основания, то есть наименьшую границу как «горизонт событий» детерминированного мира. Так, Вселенная, взятая как формализованная логическая структура должна быть неполной. Это сравнение предполагает более широкую идею об эквивалентности бытия и мышления, объявленную Парменидом. Мы должны переформулировать это предложение так: физическая причинность соответствует логической последовательности (в подходящей аксиоматической системе). Но что есть логика? Это – законы мышления. Ниоткуда не следует, что физический мир должен быть логичен и непротиворечив в соблюдении законов, которые наше мышление ему приписывает. Так как физическая причинность означает прогресс времени, то это утверждение подразумевает следующее:

П о с т у л а т. Прогресс времени одинаков для вещества и самосознания (наблюдателя).

Иначе говоря, физическая и психологическая стрелы времени должны совпадать. Только это позволяет нам осознанно или бессознательно рассматривать Вселенную как логическую структуру, которая может быть описана математическими функциями, зависящими от времени. Но при этом любая логически непротиворечивая модель нашей Вселенной будет неполной в принципиальном смысле, а не только из-за исторического недостатка наших знаний. Собственно это и выражено в самом названии начального состояния мира «сингулярным».

Пусть причина и следствие в неопределенной сингулярности ничем не отличались друг от друга во времени. Но в абсолютном покое по определению ничего не происходит. Откуда там взяться причине? Да и с чего бы вообще появляться этой причине. Ну, не было никакой Вселенной. И не надо! Кому понадобилось ее запустить? Почему эта сингулярность, спящая вне времени и пространства, вдруг лягнула себя «в спонтанном нарушении симметрии», как говорят физики, вышла из своей нирваны и затеяла космологическую сансару? Чтобы начался этот блюз, должна была прозвучать самая первая и невероятно пронзительная нота. Верхней границей детектируемых современными научными приборами частот является гамма-излучение ( 10 в 19 Гц). Высота же этой первой ноты должна находится в частоте планковского времени (10 в 43 Гц), т.е. далеко за пределами доступных нашему наблюдению частот, в том регистре, который существует только теоретически. С ноты, которую мы в принципе не способны «услышать», началась эта безумная музыка пифагорейских сфер, и звезды закружились в гравитационном вальсе.

У нас навсегда останется здравое сомнение в отношении нулевой точки отсчета времени Вселенной, возраст которой космологи определяют в 13,7 млрд. лет. Само это число при всей математической однозначности выглядит вовсе не однозначным. Тут следует принять во внимание то, что этот возраст выведен спекулятивно из астрономических наблюдений пространства (прежде всего с помощью зонда WMAP), т.е. теоретики не могут указать, что именно имеет этот возраст, кроме, пожалуй, того, что таким следует считать срок существования самого пространства. Точнее говоря, таков должен быть возраст микроволнового фона, который считается остаточным свечением горячей Вселенной и поэтому называется «реликтовым излучением». Однако если пространство – лишь абстракция, то у него не может быть возраста. Следовательно, им должен быть некий материальный субстрат. На эту роль подходит только вакуум или эфир, на который ссылался Эйнштейн. Пространство должно быть динамичным просто потому, что находится во времени (а иногда хочется думать, что пространство и состоит из времени, образуя разные его плотности). Значит ли это, что тот вакуум, который мы имеем «сейчас», существует уже более 13 миллиардов лет? В чем же тогда выражается для него этот возраст? В «плотности времени», законсервированного в нем?

Не правильнее ли предположить, как к этому подводит вся логика развития физических идей, что вакуум (эфир) пребывает в абсолютном покое, т.е. в том же состоянии, в каком он был в момент Большого взрыва? Но именно от Большого взрыва должен идти отсчет времени. Так кому или чему мы должны приписывать этот возраст? Тут есть странность, которая не относится непосредственно к физике, но содержится в нашем психологическом восприятии времени. Мы говорим, что тот или иной человек, например, Зенон, жил две с половиной тысячи лет назад. Иначе говоря, возраст Зенона к настоящему времени равен 2,5 тыс. лет. Но ведь никакого Зенона в настоящем нет. Он стал абстракцией, которая вовсе не проживала эти тысячелетия. Пожалуй, тот реальный, физический объект, который назывался Зеноном, прожив свой человеческий срок, перешел в абсолютный покой вечного настоящего, как и его Ахиллес на финише. И древним Зенон является только благодаря нам, нашему существованию и нашему времени. Так что вообще значит возраст чего-либо? Возраст Вселенной должен быть возрастом чего-то от отношению к вакууму. Быть может, это – наш возраст? Без нас, наблюдателей, нет никакого Зенона, нет никакой Вселенной. Современную космологию можно считать новейшим словом в мифологии, от которой нам никогда (т.е. ни в каком времени) не уйти.

Наш мир-Логос (по Гераклиту) есть нейролингвистические окрестности ничто, а иначе: физическая Вселенная есть ультрафильтр над сингулярностью Большого взрыва, пребывающей в нуле времени, в том самом вечном настоящем, куда стремятся попасть Ахиллес и черепаха в апориях Зенона. Корпускулярно-волновой дуализм вытекает из психологического факта, что математической точки (частицы) в строгом смысле нет, если лишь отрезок, неопределенная совокупность точек (волна). Бесконечно малая величина в математике должна быть переименована в неопределенно малую величину. Пытаясь добраться до настоящего (ничто), мы пытаемся добраться до вечности (бесконечности).

Не нужно обладать какими-либо специальными познаниями, чтобы понимать: имя розы – это уже не роза. Но роза – это уже имя. Казалось бы, мы получим ту настоящую розу, если лишь укажем пальцем на этот цветок в вазе или в саду, как это делали античные скептики. Но мыслим мы не розами, а образами. Мы живем в мире идей. Так, упрощенно говоря, возник субъективный идеализм Беркли и кантовская «вещь в себе». Образы всегда целые. Если роза – это целый образ, то лепесток розы или букет роз – это тоже целый образ. В этом смысле ущербных образов не бывает, и мы живем в мире только целых образов. Целые сутки состоят из целых часов, целые часы состоят из целых минут, целые минуты – из целых секунд, целые секунды из целых миллисекунд и т.д.

А. Бергсон говорит по этому поводу: «В самом деле, о каждом из своих состояний я говорю как о чем-то цельном. Я говорю, что я меняюсь, но это изменение, на мой взгляд, есть переход от одного состояния к тому, что следует за ним; само же состояние, взятое отдельно, представляется мне неизменным в течение того времени, когда оно существует. А между тем легчайшее усилие внимания открыло бы мне, что нет ни аффекта, ни представления, ни желания, которые не менялись бы ежеминутно; если бы состояние души перестало изменяться, то длительность прекратила бы свое течение. Представление о прерывности психологической жизни связано, следовательно, с тем, что наше внимание фиксирует эту жизнь в ряде отдельных актов: там, где есть лишь пологий склон, мы, следуя ломаной линии, которую образуют акты нашего внимания, видим ступени лестницы».

Будем называть любой акт самосознания «дхармой», следуя терминологии индуизма и буддизма. По определению, дхарма – это то, что воспринимается нами как отдельное целое состояние внешнего или внутреннего мира. Иначе говоря, дхарма есть элемент нашего мышления, который Гуссерль в своей феноменологии называл интенцией, а психологи - гештальтом.С нейрофизиологической точки зрения наши мысли, чувства и ощущения есть продукт взаимодействия нейронов мозга, включая периферийные рецепторы. Каждый нейрон может иметь несколько тысяч соединений с другими нейронами через синапсы. Нейросеть принято изображать как систему с множеством входов и одним выходом – дхармой (именно поэтому дхарма всегда целая). Т.о. дхарма – это та или иная конфигурация задействованных нейронов. Если бы нейроны были светодиодами, то каждая дхарма выглядела бы как гирлянда лампочек в нашем мозгу.

Что есть мгновение? Согласно буддийскому учению, кшана (мгновение) составляет продолжительность вспышки одной дхармы. Дхармы непрерывно вспыхивают и исчезают, образуя новую комбинацию, обусловленную законом взаимозависимого возникновения (пратитьясамутпада) и кармой. Не существует ни материи, ни иной субстанции, есть лишь поток последовательных психических элементов – дхарм (конфигураций нейронов – скандх). Такое солипсическое восприятие мира живыми существами подобно восприятию ими же отдельных (целых) кадров на движущейся кинопленке, которые так быстро сменяют друг друга, что у наблюдающих создается полная иллюзия непрерывной (континуальной) реальности.

Математическое мгновение – это небольшой (целый) интервал времени, в пределе равный бесконечно малой (целой) величине. Логика, по которой мы мыслим, используется нами как вневременная. Мы выстраиваем силлогизм и говорим, что из (целой) идеи А следует (целая) идея В, не предполагая временной процесс между ними. Но точно также мы говорим, что из физического (целого) события А следует физическое (целое) событие В. А это уже требует времени.

Что значит измерить физические наблюдаемые некоторого события? Это значит – остановить время, получить информацию о мгновенном состоянии системы между причиной и следствием, ибо через мгновение эта информация изменится. Так что же такое мгновение? Похоже, это вовсе не бесконечно малая величина, а нуль. Нельзя войти дважды в одну и ту же реку. Но можно сделать фотографию реки и любоваться одной и той же рекой вечно. Однако на фотографии река не течет и, значит, находится не в каком-то интервале времени, а в нуле. Понятно, что сама фотография находится во времени и со временем истлевает, но тот идеальный образ реки на ней не меняется. Только в нуле ничто не происходит. Мгновение – это нуль! Физический процесс имеет смысл определять только в каком-то моменте времени: (i) в нуле 0, (ii) в кванте времени dt или (iii) в некоторой сумме этих квантов, образующих больший или меньший интервал Δt.

Измерение скорости объекта оказывается очень простым, если секундомер включается на старте и выключается на финише, а затем расстояние делится на его показания. Но в каком диапазоне должны находиться показатели секундомера? В нулевом времени (i) тело находится в покое, а его скорость тоже равна нулю (или бесконечности). Именно такое вечное настоящее теоритически допускает мгновенные ( бесконечно быстрые) квантовые корреляции между частицами на любом расстоянии друг от друга. Принципиальная проблема здесь в том, что произвести измерение вне времени в принципе невозможно. На это всегда необходим некоторый срок. Если же экспериментатору удастся уложить свое измерение в квант времени (ii), то он должен получить световую скорость для любого объекта, которая в этом случае оказывается производной кванта пространства (планковской длины?):

c(t) = ds/dt

Этим, кстати сказать, объясняется и то, почему скорость света не имеет ускорения, т.е. собственной производной: квантовать, т.е. дифференцировать больше нечего. Тут можно сказать, что Ахиллес так долго гонится за черепахой постольку, поскольку скорость обоих все больше приближается к световой. И лишь в последнем случае (iii) экспериментатор получает классическую скорость:

v = Δs/Δt

И наша реальность ей соответствует: достаточно реальному Ахиллесу погнаться за реальной черепахой, чтобы их история описывалась классической механикой. Однако в строгом смысле, к которому стремится наука, констатация некоторого события – это в идеале констатация мгновенного покоя, в котором время равно нулю, т.е. не прогрессирует. Но поскольку момент времени t ничем не отличается от момента t + 0, то и соответствующие им события сливаются вместе. Это даже не чудо, в котором мы проглядели промежуточное событие. Это – одно единственное событие. Два квантовых состояния А и В оказываются одним состоянием АВ без всяких суперпозиций вида А + В. Простая экстраполяция этого факта во времени вперед и назад приводит к выводу, что во Вселенной время всегда должно быть равно нулю, и в ней ничто не может происходить. Есть одно единственное событие – сама Вселенная. Есть одна причина – Большой взрыв и одно следствие – Большой хлопок (если принимать эту модель). Такая логика становится буквальной: А влечет В, и между ними ничего нет.

Время необходимо квантовать, чтобы извлечь из нуля целую бесконечность. В минимуме интервал времени должен быть равен кванту времени dt. В кванте времени, равном нулю, причина и следствие становятся одним событием. Это значит, что движение возможно только в квантованном времени. В концепции единого пространства-времени планковская длина (10 см в -33 степени), которой приписывают свойства сингулярности Большого взрыва, также требует соответствующего ей квантованного времени. Все ведет нас к тому, чтобы признать время дискретным, а не просто отделимым (separable). Но что же тогда находится в точках разрыва этого времени? Другой причинный мир в виде мультиверса Эверетта, в котором возникает множество виртуальных миров и множество множеств локальных наблюдателей в этих мирах? Или тот самый нелокальный мир вечного настоящего (абсолютного покоя), по отношению к которому наш локальный физический и ментальный мир неполон?

Фактически дифференцируемое континуальное время в физике уже является квантовым. Это отсылает нас назад, к самой математике и к понятию континуума в ней. Интуитивно очевидно, что время не должно быть дискретным и содержать в себе еще что-то кроме самого себя. Это подразумевает его континуальность. В каком же смысле время может быть при этом квантовым? Так, фотографируя реальность вокруг себя, мы получаем мгновенный (плоский) снимок этой реальности. На следующем снимке, сделанном через мгновение, эта реальность уже немного изменится. В кино частота таких кадров равна 24 в секунду. Для континуального времени частота «кадров», составляющих Вселенную, должна быть (в обратной пропорции к бесконечно малой величине) бесконечно большой, хотя физика нам говорит, что она, как будто, должна быть не больше (в обратной пропорции) планковского времени (10 в – 43 степени). А если каждый кадр отождествить с математической точкой на прямой (стреле времени), то их частота вообще должна быть несчетной величиной. Тогда физическое время t выглядит так:

t = 0 + dt + 0 + dt + 0 +…

Математически такая запись вполне корректна, ведь нуль ничего не меняет в сумме. При этом именно эти нули оказываются физическими событиями или квантовыми состояниями, в которых ничего не происходит, и между ними лежит тот самый квант времени, отделяющий причину А от следствия В в потоке времени:

…+ А + dt + В +…

Осмысляя математический предел на таком континууме, мы приходим к неожиданному выводу о том, что точки оказываются по сути нулями, а расстояния между ними являются дифференциалами. Числовая последовательность из дифференциалов должна сходиться к нулю, который уже ничего не меняет в этой последовательности, но ставит фигуральную точку в процессе. В физическом смысле в этом нуле ничего не происходит кроме вневременной констатации события, а процессы происходят в интервалах между событиями.

Так что ждет экспериментатора, который хочет получить о квантовом состоянии А точную информацию?.. тут по правилам нужно добавить: в момент времени t. Но всякое квантовое состояние находится в нуле. Локализация этого события дает фрагмент реальности в мгновенном покое с двумя квантами времени:

…+ dt + А + dt +…

Иначе говоря, если идеальное мгновение равно нулю, то фактический момент времени оказывается равен по крайней мере двум квантам времени, а не одному. В них-то Вселенная и движется. И то, что находится сзади А, не эквивалентно тому, что находится впереди него. В квантовой механике это выражается через гамильтониан. А поскольку квант электромагнитного излучения является константой от времени t и энергии Е, то принцип неопределенностей, гласящий в традиционной записи, что соотношение погрешностей в измерении энергии и времени не может быть меньше постоянной Планка,

ΔEΔt > h,

должен выглядеть в недостижимом идеале так, чтобы выразить раздвоение того, что мы хотим считать настоящим:

dEdt = 2h

Доказательством волновых свойств света служат дифракция и интерференция света. Корпускулярные свойства свет проявляет в явлении фотоэффекта. При прохождении электронов через одну щель, они ведут себя как частицы (точки), но при двух щелях эти же электроны создают на экране череду темных полос, которые присущи волнам (отрезкам).

Классическое объяснение выглядит так. «Только участием обеих щелей в прохождении электрона через диафрагму может быть объяснена возникающая на экране интерференционная картина. Любая попытка определить, через какую щель прошел электрон, неизбежно приводит к нарушению интерференции. Отсюда следует, что электрону, как и любой другой микрочастице, нельзя приписать определенную траекторию движения». В стандартном для квантовой физики утверждении: «Элементы вещества являются частицами и волнами одновременно», – акцент делается на логическую несовместимость наших пространственных представлений между тем, что имеет некую протяженность, и тем, что не имеет какой-либо протяженности вовсе. Но в нашей концепции, согласно которой мы вслед за Гегелем считаем, что пространство должно объясняться исключительно через время, ключевым в этой фразе является последнее слово, отсылающее нас ко времени. «Одновременность» – это сведение интервала времени к мгновению, в котором ничего не происходит., т.е. к нулевому настоящему. А в каждом «сейчас» этот элемент вещества пространственно оказывается «растянут» между двумя квантами времени – прошлым и будущим.

Можно ли считать следствием этого интерференцию электрона на двух щелях? Если пространственные масштабы этих щелей сопоставимы с двумя квантами времени, образующими фактическое мгновение, то – да. Частица, движущаяся во времени между двумя квантами dt, ухитряется пройти сквозь обе щели, но на фотопластинку (дхарму) попадает в единственном экземпляре. В нашей повседневной практике, где все – и время, и пространство – оказываются огромными для микромира, невозможно даже вообразить, чтобы кто-то сразу вошел в две двери. Но в микромире это возможно.

И этому есть простое объяснение. В дзен-буддизме бытует такое концептуальное понятие как «хлопок одной ладонью». Понятно, что в нашем мире физических тел совершить такое действие невозможно. Необходимы две ладони. Ладонь – это тело, а хлопок – это событие. Т.о. в этой истории присутствуют два тела, но только одно событие. А поскольку квантовая физика в отличие от классической описывает именно события, а не тела, то принцип неопределенностей оказывается «историей двух ладоней и одного хлопка». Кстати сказать, поэтому же правильнее считать, что то огромное количество виртуальных частиц, которые обнаружены физиками на всевозможных ускорителях, есть не частицы, а квантовые события. Все это сонмище мезонов и барионов, чей список больше, чем список кораблей в Илиаде, который никто не дочитывает до конца, есть «вакуумные хлопки». Нечто подобное утверждается в теории струн, предполагающей, что все элементарные частицы возникают из колебаний единственной сущности – струны.

В сущности, все это означает, что древнейшая идея о неуловимости мгновения и, соответственно, об иллюзорности настоящего стала научным фактом. То, что мы называем «сейчас», при квантовом уточнении не существует – ни в физическом, ни в психологическом смысле. Квантовая механика подсказывает нам, что все во Вселенной, включая нас самих, это – сплошная эквилибристика. Не удивительно, что неравновесные процессы со странными аттракторами стали предметом современной синергетики. Попробуйте поймать свое настоящее. Для этого вам нужно пройти в будущее. Увидеть дхарму можно только из другой дхармы. А между дхармами всегда есть квант времени. Мы буквально живем в прошлом и будущем одновременно. Благодаря этому мы вообще живы. Ведь дхарма – это, вообще говоря, небытие.

В каждом физическом и психологическом настоящем находится ничто, т.е. наша смерть! Мы умираем и тут же воскресаем триллионы триллионов раз за свою жизнь, поскольку в каждом иллюзорном «сейчас» оказываемся то ли живы, то ли нет, подобно коту Шредингера в умозрительном эксперименте, где тот оказывается квантовой суперпозицией живого и мертвого кота. Коллапс волновой функции (двух ладоней) приводит нас к одному событию (хлопку).

Поток самосознания (ПС) есть, по нашему определению, потенциально бесконечное множество дхарм D, между которыми находятся кванты времени:

ПС = D + dt + D + dt + D +…

Эти психофизические кванты по абсолютным значениям могут сильно отличаться от планковской величины и других интервалов в физике, приближаясь к известным ритмам мозга или к частоте кинокадров, которыми наш мозг вполне удовлетворяется. В данном случае важно лишь то, что только благодаря такому устройству нашего бытия мы живы. Теперь мы можем вернуться и к гипотетической истории, в которой мука мгновенно превращается в хлеб. Такая мгновенность в восприятии любого наблюдателя может означать только одно: процесс происходит между двумя ближайшими дхармами его ПС. В некотором D он воспринимает муку, а в непосредственно следующем D его мозг констатирует хлеб. Лишь затем наблюдатель может связать эти факты в логическую цепь. Значит ли это, что сам феномен логики исторически возник в нашем самосознание как отражение причинности физического мира? Или все наоборот – сама идея детерминизма, которую мы приписываем реальности, есть лишь наше субъективное убеждение, обусловленное устройством нашего ПС, а не физической реальностью, которая, быть может, не обладает детерминизмом или ее вовсе нет?