Я и мое чудовище

Глава 13. Дорóгой морских черепах

Сначала я подумала, что мама ошиблась. С людьми это часто случается. Бабушка может и не такое учудить. Например, если я хочу взять шоколадку (которую мне вообще-то нельзя из-за аллергии), а бабушке нужно быстро меня уличить и остановить как можно скорее, то она от неожиданности сперва перечислит всех на свете, прежде чем вспомнит мое имя:

— Женя! Тьфу ты, Наташа! Ой, ну как тебя?! Лера! Не трогай шоколад!

Я понимаю, что бабушка прекрасно знает, как меня зовут. Просто в спешке у нее в голове все перескакивает с места на место, а что-то кричать все-таки надо! Иначе я схвачу шоколад, суну в рот, и она меня никогда не поймает, потому что я ускачу наверх, спрячусь и буду жадно грызть шоколад, как какой-нибудь зверек. Спорю, именно так она себе и представляет мои взаимоотношения с шоколадом.

Это я к тому, что мама произошла от бабушки, и, наверное, ей по наследству передалась эта вечная путаница с именами. Иногда бабушка берет трубку и кричит:

— Женя, к телефону!

Спускается мама, а там хотели услышать меня. Притом бабушке ведь наверняка в трубке сказали «Позовите, пожалуйста, Леру». Прямо-таки загадочная генетическая болезнь.

Ну описалась мама в дневнике — вместо Саши назвала моего папу Сережей. Может, по телевизору в этот момент рассказывали про какого-нибудь Сережу или некий Сережа заглянул в гости.

Мы с Наташей были уверены, что так все и произошло. Пока в конце записной книжки не обнаружили фотографию: мама со своими длинными каштановыми волосами, я в обнимку с розовым зайцем и тот однокурсник, который играл жениха на притворной свадьбе. Вот его-то и звали Сережей. Так гласила мамина подпись снизу: «Сережа, я и наша Лера». Наша Лера.

У Наташи перехватило дыхание — как будто у нее началась астма.

— Сережа? Сережа… — повторяла она как заведенная и все никак не могла сообразить, в чем тут дело.

Это было ужасно, холодно и противно, как будто по всему телу расползлись слизняки. Моего папу никогда не звали Сашей. Мама все написала правильно. Его с самого начала звали Сережей, и выглядел он совсем не так, как папа. Это были два совершенно разных человека.

— Сережа, какой Сережа?..

— Разве не понятно?! Мой папа — не мой отец. Вот он, мой отец. Сережа! — сквозь зубы процедила я и ткнула пальцем в этого незнакомого черноволосого мужика на фотографии.

— Нет, что за глупости! — нервно хихикнула Наташа, но тут же замолчала, потому что я была права.

— Разве это не чудесно? — злобно передразнила я Наташу. — Мой папа мне не родной!

И я разрыдалась так, что Наташе пришлось звонить маме и просить ее срочно ехать домой. Видимо, Наташин перепуганный голос и мой рев на заднем фоне убедили маму, что следует поторопиться.

Наташа принесла мне стакан воды, салфетки и шоколад, который нельзя.

— Может, еще успокоительное? — спросила она сама себя, покивала, покачала головой, и осталась сидеть со мной рядом, исступленно глядя в стену.

Я знаю, о чем она думала. Она думала, что нанималась в приличную семью.

В приличных семьях всегда так. Все, что выбивается из понятия «приличный», хранится в строжайшем секрете. Если о чем-то не говорить, то этого как бы и нет. Все эти годы и мама, и папа, и бабушка знали, что я папе не родная. А я жила и не знала. Разве человек не имеет права знать, кто его собственный отец?

— Все вранье! Может, и мама мне не мама! И меня вообще удочерили! — плакала я.

Все те моменты, когда мне казалось, что я очень похожа на папу, что только он по-настоящему понимает меня, потому что он лучший папа на свете, тоже куча вранья. Мы с ним не можем быть похожи, вот и все. Нашлось объяснение и моим карим глазам. А я-то гадала, откуда они взялись, если у мамы глаза зеленые, а у папы — голубые. В таком сочетании вероятность карих глаз у ребенка — ноль процентов. У меня глаза Сережи — эти его большие холодные карие глаза. Чужие глаза.

И еще мне вспомнился один телефонный звонок. Вспомнился так отчетливо, как и та ночь, когда мама укачивала меня и называла «чудовищем». Мне было лет пять, и мы приехали в гости к бабушке с дедушкой. Зазвонил телефон, и я решила ответить. Мне казалось, что я уже достаточно взрослая, чтобы разговаривать по телефону с незнакомыми людьми.

— Алё!

— Лера? — спросили на том конце провода. — Привет, Лера! Это твой папа!

Я нахмурилась и довольно долго молчала. В детстве я очень медленно думала. Мой папа сидел на кухне и рассказывал дедушке какую-то невероятно смешную историю, потому что все они — и мама, и бабушка, и дедушка громко хохотали. Я пожала плечами:

— Вы не туда попали.

Человек попытался мне возразить, но я уже повесила трубку.

— Кто звонил, Лерочка? — поинтересовалась бабушка.

— Какой-то маньяк, — беспечно отозвалась я. — Ну который звонит, говорит, что он мой папа, а сам хочет меня украсть.

Веселье разом пропало с их лиц. Бабушка затряслась, так что дедушка схватил ее за руку, а мама с папой встревоженно переглянулись. «Маньяка испугались» — решила я и успокоила их:

— Да вы не бойтесь. Я сказала, что он не туда попал.

Я была очень довольна, что самостоятельно разобралась с маньяком. Но голос у него оказался приятный, добрый. Как у всех хитрых преступников.

Мой мозг ведет себя точно так же, как и вся моя семья. Притворяется, изворачивается, прячет от меня воспоминания, запирает их на ключ. Но рано или поздно правда все равно вылезает наружу. Сколько еще секретов в моей голове, о которых я даже не подозреваю?

— Я сейчас сойду с ума, — предупредила я Наташу на всякий случай. Меня тошнило от страха и появилось безумное желание стукнуть себя по голове. Но я не стала этого делать, чтобы не показаться совсем уж чокнутой.

Наташа вскочила и заметалась по комнате в поисках телефона:

— Ну где же она? Где она?! Сейчас я еще раз ей позвоню!

Наташа не могла допустить, чтобы я сошла с ума прямо у нее на руках без единого свидетеля. А мама все не приезжала. Дорога из Калининграда занимает минут сорок-пятьдесят, но мама всегда водит очень осторожно, у нее плохо с координацией и она ужасно нервная за рулем.

Это она еще не знает, что у нас тут катастрофа, и вся ее искусная ложь вырвалась из сундука на свободу.

— Давай посмотрим какой-нибудь фильм. Нужно немножко отвлечься. Скоро мама будет здесь, и бабушка придет. А мы пока скоротаем время, — в отчаянии предложила Наташа и поставила первое, что попалось под руку.

Документальный фильм про морскую черепаху логгерхеда. Я смотрела его уже раза три. На рассвете из песчаного гнезда выползают на поверхность маленькие черепашки, и им нужно во что бы то ни стало добраться до моря. На побережье кого-то из них утащат чайки или крабы, кого-то поймают браконьеры, и черепашкам не на кого надеяться, кроме самих себя. Они никогда не увидятся со своими родителями, и около восьмидесяти лет будут скитаться по морям и океанам.

Я почувствовала, что у меня с логгерхедами много общего. К примеру, где сейчас моя мама, когда мне так нужна ее помощь? Про папу я и вовсе молчу. В смысле, про Сережу, который отец. Он, наверное, уже и забыл, что я вообще существую.

И все-таки я перестала реветь, наблюдая за черепахой. На плотике из водорослей она направляется в Саргассово море в компании морского конька и нескольких маленьких рыбок. Ей повезло уцепиться за плотик, иначе ее бы уже съели какие-нибудь акулы.

Она выглядит напуганной, прячется в водорослях, но однажды придет день, когда ее панцирь окрепнет, а клюв затвердеет, и она уже никого не будет бояться. Ей надо продержаться. Пережить шторма, не запутаться в сетях рыбаков и не увязнуть в нефтяных пятнах.

Но, даже после всех этих ужасов, она вернется на родное побережье и оставит в песке кладку. Из яиц вылупятся маленькие черепашки и начнут свой полный опасностей путь к воде, в Саргассово море, на хлипком травяном плотике.

Зачем это повторяется снова и снова? За что все эти страдания? Неужели через десять лет Маркуша будет называть папой Олега и очень удивится, когда узнает, что его настоящий папа — совсем другой человек? Маркуша будет считать нашего замечательного папу чужим, незнакомым мужчиной, который бросил его и больше не вспоминает. Или маме не хватит духа соврать во второй раз? Уж я-то буду рядом и прослежу, чтобы это бесконечное вранье, наконец, прекратилось!

У Наташи внутри настроен какой-то эхолокатор. Она учуяла приближение мамы и рванула в прихожую. Я выключила фильм и уткнулась горячим лбом в прохладную диванную подушку. Надо бы убежать и запереться в комнате, чтобы маме пришлось долго стучать и извиняться, но у меня нет сил и два шага ступить.

На этот раз маме не отвертеться. Надеюсь, она понимает, что поступила подло. И если опять заведет про «сильную личность», я даже не знаю, что тогда сделаю. А вообще мне стыдно. Стыдно за маму с бабушкой. Стыдно перед папой. Вдруг я больше никогда не смогу искренне сказать ему: «Привет, папа»? Мы ведь оба будем знать, что это вранье, и что мой настоящий папа неизвестно где. Он даже не звонит. Вряд ли он поверил, что ошибся тогда номером. Может, хотел убедиться, что я его не помню, а значит можно начать с нуля, завести парочку новых детей, и не волноваться, что меня надо поздравлять с днем рождения и присылать подарки.

Папа, папа, ну почему мы не успели выйти в море, пока еще оставалось время? Пока я была твоей дочкой, а ты моим папой.